Фюрер Нижнего Мира, или Сапоги Верховного Инки

Правда в ответ на въедливые вопросы геолога, физики в основном отшучивались. Ему популярно объяснили, что у берегов Перу как-то раз лет пятьдесят назад сработал «эскалатор», который перенес всех желающих и не желающих в иную реальность. И что, скорее всего, им воспользовались небезызвестные люди. А именно те, что вышли из порта Киль в мае сорок пятого на подводной лодке особого образца — сверхавтономной, мощной, с высокой грузоподъемностью. Согласно данным разведки эта субмарина, на борту которой предположительно находились золотые запасы фашистской Германии и известный нацист Мартин Борман, словно испарилась. Из чего следует, что фашистское отребье удачно попало на «эскалатор», скрывшись от справедливого возмездия. По ходу объяснений физики то и дело хихикали, и было непонятно, смешит ли их собственная выдумка или же у них просто нервишки пошаливают от возбуждения.

А утром на берегу троим исследователям повстречалась процессия индейцев: какой-то крутой мужик в паланкине плюс обслуживающие его носильщики и воины. Один из физиков, листая историческую энциклопедию, тыкал пальцем в индейцев и кричал, что это инки пятнадцатого века. Крики продолжалось, пока палица одного из индейских воинов не обрушилась на умную голову ученого. Историческая правда таким образом была соблюдена. Товарищ пострадавшего физика пальнул в воздух из пистолета, отчего индюшки разбежались, оставив на песке жезл с золотым набалдашником и ту самую смертоносную палицу с бронзовой шестигранной макушкой. Вскоре двое живых и один мертвый житель двадцатого столетия преодолели прибрежное марево в обратном направлении, а там, с пересадками, за три дня достигли Москвы.

И золото с жезла и бронза с палицы долго проявляли слабую радиоактивность, но потом стабилизировались, никаких же отклонений в здоровье геолога и уцелевшего физика не отмечалось. Поэтому и было принято решение предпринять более основательную экспедицию. Тем более, как узнал геолог, фашистская подводная лодка с золотом рейха должна была достаться Советскому Союзу, кабы не аномальное исчезновение, — ведь за ней осуществлялся постоянный пригляд. И на ней имелся человек, связанный определенными узами с ЦК ВКП(б) и НКВД — сам Мартин Борман. Рейхсляйтер Мартин Борман, казначей и секретарь нацистской партии, борец со старой гитлеровской гвардией, своего рода немецкий Сталин, был с некоторого времени нашим агентом влияния. Несколько попыток сепаратных переговоров, инициированных то генсеком, то фюрером, осуществлялись именно через Мартина Бормана, который, в свою очередь, крайне презирал гнилые буржуазные демократии Америки и Британии. Вместе с рейхсляйтером, на той же подлодке, находился связной — матерый советский разведчик.

Так, во всяком случае, объяснял высокопоставленный офицер КГБ генерал-майор Сайко перед второй экспедицией. Мол, Борману предстояло в удобный момент передать золотишко советскому правительству. Но удобный момент так и не наступил. Или же геноссе Борман решил схитрить. А теперь эти средства надлежит срочно вернуть, поскольку своего золотишка у нас стало недоставать. И возвращать их придется из особой физической реальности, которую одни специалисты называют «абсолютным прошлым», другие — «хрональным карманом».

Трепливый генерал Сайко, давая странные сведения, не хихикал. Однако, выдавал ли старший офицер мощную информацию или же нес околесицу, потому что был «на кочерге», геологу осталось непонятным.

После того как геолог добросовестно раскололся и выложил всю известную ему правду-матку, капитан Калиновский отвел дуло пистолета. Ему стало ясно, что военнослужащих опять подставили, не обрисовав им противника и не поставив четкую задачу.

После привала, наполненного рассказом следопыта, все трое разведчиков двинулись в обратный путь. Ощущения были самые тягостные, советским людям казалось, что за ними следят деревья, камни, трава, земля. Пару раз среди древесных стволов мелькали какие-то смутные тени, отчего по коже скакали мурашки. Геолог захромал и немного приотстал, так что двое морских пехотинцев ненадолго потеряли его из виду. Вдруг сзади раздался выстрел и отчаянный, но быстро стихнувший вопль. Бойцы бросились на звук, но нашли на тропе только лужицу крови. А чуть подальше, в зарослях на скалистом склоне, был замечен ягуар, который тащил обвисшего геолога, зажав клыками его шею.

Капитан и сержант давай строчить из автоматов, срубая ветки и листья, однако на их глазах хищник поднялся на задние лапы и его тело приобрело человеческие очертания. Чудовище разок оглянулось назад кошачьей мордой, с мощным ревом прыгнуло и… растаяло в сумеречном воздухе.

От этого зрелища сержант немного запсиховал, и капитану пришлось отлупить его по щекам. Обратную дорогу морские пехотинцы приблизительно знали, но то, что легко далось на боевой машине, изматывало в пешем ходу. Казалось, даже камни под ногами притягивают подметки, вливают в тело тяжесть и усталость. На очередном привале капитану Калиновскому почудилось, что глыба, к которой он прислонился спиной, обхватила его и стала вбирать в себя — он еле выдрался. Сержант же признался, что на какое-то мгновение потерял офицера из виду.

Они снова потопали по тропе, и вскоре выяснилось, что основные неприятности приходят не от камней. Над ними долго кружили кондоры, а потом одна из птиц спикировала прямо на голову сержанта. Тот шагал в каких-то десяти метрах от капитана, но птица неожиданно оказалась огромной, настолько огромной, что смогла подхватить солдата и мгновенно вознести на высоту метров в сто. А капитан даже стрелять боялся, чтобы не подсиропить своему товарищу, который вскоре превратился в крошечную точку и затем исчез полностью и окончательно.

Калиновский, беспрестанно озираясь, брел по тропе, и где-то спустя час перед ним проползла змея. А потом с дерева послал стрелу затаившийся в кроне лучник. Капитан готов был поклясться, что, когда она впилась ему в бок, то какое-то время напоминала извивающуюся и шипящую рептилию. Едва офицер снял из автомата лучника, как возник целый отряд индейцев, а вместе с ними бородатый мужик без штанов, но в каске и со «шмайссером».

Целый час раненый капитан вел неравный бой, ползая среди камней и оставляя на них кровавые следы. Пуля клюнула его в ногу, а там и обсидиановый шар, метко выпущенный из пращи, на какое-то время затемнил мозги. Когда Калиновский очухался, враги со своими палицами были в нескольких шагах. Морской пехотинец очередью из автомата срезал их, а самого близкого индейца, уже замахнувшегося своей шипастой дубиной, подсек здоровой ногой и пришил ножом.

Однако враги снова хлынули в атаку, их фигуры туманились и расплывались — наступал последний момент в жизненной биографии. И тут редкие выстрелы из капитанского автомата были поддержаны шквальным огнем, который скосил всех зловредных индейцев.

Оказалось, морской пехотинец вел свой бой неподалеку от основной десантной группы, которая следуя на шум, обнаружила место боевого действия.

Собственно, на этом повесть раненого капитана закончилась.

4

Доктор вытер запачканные колбасой пальцы об окровавленное полотенце.

— Что же получается, Егор, — добавил майор Крылов, — не то в «абсолютном прошлом», не то в «хрональном кармане» осталась советская бронетехника, присыпанная землей и камнями. С меня по возвращении в Страну Советов нервный гэбэшник взял строгую подписку о неразглашении и отправил обратно в ВМФ, не выплатив даже походные деньги. Я позднее еще пробовал осторожно разыскать специнститут КГБ, чтобы излить там рассказ капитана Калиновского. Но уже через несколько месяцев это научное заведение покинуло систему госбезопасности, а еще позже приватизировалось и назвалось акционерным обществом закрытого типа «Хроноскаф». Так что все концы в воду.

Доктор умолк и разнес остатки спиртного по баночкам с надписью «мокрота». Крылов, я и Кукин подняли глаза и импровизированные бокалы, чтобы помянуть Петра Калиновского, но тут заметили — на входе, подперев бока, стоит иностранная мадам.

Майор закашлялся, поперхнулся и мучительно покраснел.

— Что вы тут делаете? — наконец возмутился он.

— O, porche misere. А вы что тут делаете? — злобно отразила женщина. — Вообще, в этих горах?

Я давно понял, что она не такая простая, какой хочет казаться. И этим вопросом просто уводит нас в сторону, на политические рассуждения, вместо того, чтобы отвечать, как долго и почему она здесь ошивается.

— Это моя гора, — опешил доктор, — и вот его. — Крылов показал на сержанта Кукина.

— Ага, мой дедуля проживал как раз внутри этой горы, — подхватил Коля. — Его звали Данила-мастер.

— Ладно, госпожа хорошая, нам мозги не надо пудрить. Почему вместо того, чтобы дружески беседовать с ранеными бандитами, вы проникли в особую палатку? — атаковал я.

Ее взгляд красноречиво выразил некоторую долю уважения ко мне, но уста были лживы:

— Che cosa e? Что такое «пудрить мозги»? Это какая-то изощренная пытка, которую вы применяете по отношению к горцам? И пытаете вы их, наверное, прямо в этой палатке.

— Мы просто едим их здесь, — опять закуролесил Кукин.

Я понял, что разоблачить гражданку иностранного государства не удастся и, возможно, она стала свидетелем секретного рассказа, поэтому и взял несколько тоскливых нот на губной гармошке.

— Этот ужасный начальник, этот врач-полковник не разрешил мне беседовать с пленными, — вынуждена была заобъяснять она.

— Ну что, Нина, может есть резон выпить? — поинтересовался я, протягивая свой «бокал» и понимая, что вызываю обвинения в нетрезвости российской солдатни.

Госпожа опять-таки не пошла по отработанному пути и не стала ругать пьяных московитов, а взяла и хватанула сто грамм.

Взгляд Кукина сразу потеплел и сказал мне: «А все-таки она — не сука в ботах.» Да и майор Крылов немного расслабился.

— Слушайте, мадам, вам раненые бандиты нужны? Отдыхает тут у меня парочка за занавеской, — галантно предложил он.

Майор Крылов приподнял парусиновый полог и я понял, что пленные абреки располагались в каких-то трех метрах от нашей пьющей компании. Один из них вряд ли мог внимать разговору о золоте рейха, потому что из-под бинтов торчала одна всклокоченная борода. У другого же, несмотря на наличие повязок, активно шныряли глазенки и принюхивался длинный нос.

— Весь в бинтах — это Аслан, — представил доктор. — Он как минимум снайпер. Стрелял, стрелял, пока не ухнул с дерева вниз. А вот тот, что получше выглядит, зовется Абубакаром. У него пуля задела мошонку, но мы, в госпитале, ему мужское достоинство спасли.

— Спасибо, доктор, — Абубакар с веселостью поддержал разговор, — мне это достоинство очень даже пригодится. Приезжай ко мне, всегда стол накрытый для тебя. С друзьями приезжай. Ты молодого барашка любишь?

— А ведь посадят, Абубакар, — вздохнул доктор и обернулся к нам. — Вообще-то он специалист по финансовым вопросам и пулей его поцарапали за чрезмерную активность, когда он выменивал установку залпового огня «БМ-21» на мерседес «700» с доплатой.

— Мне «Град» для себя был нужен. Поле перед домом пахать. За что меня сажать? — уверенно отвечал финансовый специалист. — Разве нельзя договориться? Судья тоже человек, высший примат.

— Симпатичный паренек, — вздохнул доктор.

Я заметил, что Крылов к раненым бандюгам относится с пониманием, как Эскулап, а ведь для меня они — дерьмо на дерьме за редкими вычетами, и так оно еще будет мне казаться лет двадцать.

Мадам же суетилась вокруг пленных, подносила подарки, от «Сникерсов» до презервативов, выпрашивала насчет мучительных пыток и не замечала, что рука Абубакара елозит по ее коленке.

Впрочем финансист оказался достаточно бесхитростным.

— Что ты там, доктор, говорил насчет золота рейха, а? Слушай, я беру все расходы на себя, только объясни, как добраться до этого… «хронального кармана», правильно я сказал?

— Эй, фельдшер Вася, — потихоньку подозвал доктор мордастого солдата, — больной перевозбудился. Сделай-ка ты ему укольчик димедрола. — Майор Крылов обернулся ко мне. — Авось покемарит Абубакар и все забудет. А по-большому счету, чихать и кашлять мне на «хрональный карман». Лично я туда ни ногой. Чертово место.

Вскоре нам пришлось распрощаться с многоуважаемым и, наверное, чрезмерно болтливым майором Крыловым.

На большой скорости, не обращая пристального внимания на весеннюю сопливость дорог, мы раскидали гуманитарную помощь по точкам: беженцам, детдомовцам, старперам, досталось даже всем хромым и увечным, которые попадались по дороге. Казалось, что и мадам торопится поскорее закончить с этим добрым делом, особенно после того как с «Камаза», проезжающего по далекому холму, нам прислали пару подарков из приличного миномета. Просматривались в ее поведении и другие новые интонации. Поубавилось злобности по отношению ко мне и даже Коле Кукину. На крутых поворотах, когда ее женское тело инерционные силы бросали на мое мужское, она отстранялась не слишком поспешно.

Правда, я не торопился обольщаться, хотя Коля Кукин делал мне знаки — мол, цапай соседку, а следом и он присоединится.

Нина Леви-Чивитта как бы невзначай поинтересовалась, откуда родом этот замечательный и заботливый доктор Крылов и надолго ли ей разрешат задержаться на станции. На это я отозвался, что мы все — из народа или около того, а ей на станции после оказания гуманитарной помощи делать особо нечего.

А когда мы уже возвращались в транспортную комендатуру от самой дальней точки, свинофермы, превращенной в пункт санитарной обработки вшивых, наш «уазик» перестал слушаться коробки передач. Вскрытие показало, что накрылся ответственный шарикоподшипник.

Что бы такого умного предпринять? Впереди раскисшее поле, за ним сам поселок со станцией, позади раскисшее поле с блок-постом на краю, но там только вкопанный танк и два БТР, которые никуда с боевого дежурства не двинутся.

— Ну, Коля, ты не импортная женщина, так что дуй вперед через поле, — распорядился я, — сыщи где-нибудь телефон и с коменданта потребуй, чтобы прислал тачку помощнее — нас забрать и это дерьмо отбуксировать. Если через час никто не появится, мы тогда пешком отсюда почешем, но тебе это в минус будет.

Кукин, утратив бодрое расположение духа, зачавкал своими короткими сапогами по простору, понуро бросив напоследок:

— С коменданта же требовать, как с мраморной статуи.

— Ну, что будем-таки делать? — спросила мадам. Мне показалось, что часть иностранных интонаций пропала и сейчас по произношению она приблизилась к коренным жителям Одессы.

— Слушай, Нина, у тебя, наверное, в Мадриде дом есть? — заговорил я о более интересном.

— Нет. В Мадриде нет, есть в Риме, неподалеку от памятника Витторе Эммануеле.

— Ладно, без разницы. А чего сюда-то потянуло? Неужто, чтобы с Асланом и Абубакаром пообщаться?

— Да уж скорее с ними, чем с тобой…

Тут мое внимание целиком переключилось на овражек, который образовывал вмятину в земле метрах в двадцати от нас, да еще зарос кустарником. Робко зашевелилась одна из его веточек. Мы с дамой как раз стояли у борта «уазика» и только его корпус отделял нас от источника возможных неприятностей. Больше того, мой автомат хоть имел флажок, установленный на стрельбу очередями, но отдыхал на переднем сидении. Еще одно шевеление кустарника и я, сбив женщину, вжался вместе с ней в грязь. На лету она успела заголосить: «Варвар, насильник! Aiutate!», однако поперхнулась, когда поверх наших падающих голов прошла очередь.

Поверхность земли ни одним изгибом не защищала нас, на два хилых автомобильных борта надежды большой тоже не было, и автору автоматной очереди оставалось только пристрелять к нам свое оружие.

Второй удар свинцовой плетью пришелся на «уазик». Внутри него остервенело зарикошетили, зазвенели кусочки смерти.

Я машинально вытянул «макарова» из кобуры — какая же жалкая пукалка против вражеского «калашникова». Имейся у меня приличное оружие, то и помереть было бы не страшно — когда всерьез дерешься, ничего кроме фронтового психоза не ощущаешь.

— Ну-ка, дай мне пистолет, — неожиданно предложила госпожа Леви-Чивитта. — Я тебя прикрою, пока ты автомат хватать будешь.

Имелась весомая вероятность, что она меня тут же шпокнет и отдастся джигиту, но я все-таки поверил. Пока Нина жвахала во вредного мужика из-за переднего бампера, я запрыгнул как дельфин в кабину, цапнул автомат и вывалился в противоположную дверцу (если бы пополз назад, результат получился бы стопроцентно летальным). Но, в итоге, я оказался совсем без прикрытия, что казалось не слишком полезным для здоровья.

Автоматная «стежка» протянулась в полуметре от моей башки. Следующей предстояло прошить меня. Тут я заметил в пяти метрах впереди и чуть левее достаточно глубокую рытвину. И пошел в атаку, вопя что-то грозное и строча от живота. Видимо, джигит не слишком ожидал такого прыг-скока. По-крайней мере, он меня не срезал, а только задел правую ногу. Когда я отчаянно прыгнул с толчковой левой и улегся в рытвинку, то выпал из его поля зрения. В результате он высунулся больше чем надо и начал вертеть головой, высматривая мишень.

Тут гавкнул пистолет, и все подозрительно стихло. Выманивает гад? Я растерялся, не зная как правильно поступить. Но неожиданно сверху пролился спокойный голос госпожи Леви-Чивитта.

— Alzate, signore Egor. Хватит загорать, Хвостов. Солнце давно уже спряталось. — Она сунула «ПМ» мне в руку со словами. — Метко стреляешь. Настоящий ворошиловский стрелок.

Я сел, в сапоге было тяжело, тепло и влажно. Посмотрел на кусты. Голова джигита незатейливо валялась на земле.

Мадам заметила пулевую дырку на моей обувке.

— Держи хвост пистолетом, Егор. Благодаря этому раньше дембель настанет, ты ведь не кадровый военный.

Послышался рев приближающегося мотора. Во всю прыть к нам несся БТР, набитый бойцами.

Нина приблизила ко мне свое южноевропейское лицо. На сей раз его линии не показались мне такими резкими, наоборот, даже мягкими и успокаивающими.

— Мне кажется, что мы с тобой еще увидимся, Хвостов.

Я почувствовал ее губы, которые, скользнув по моим, чмокнули меня в щеку. Было очень даже недурно. Я начал вспоминать это прикосновение, еще когда лежал на броне БТР, доставлявшего меня к лекарям, а Нина была совсем рядом. И на госпитальной койке, — где из подружек только подушка, — тоже не раз. Конечно же, это многомесячное безбабье заставило меня так зациклиться на контакте с госпожой Леви-Чивитта. Короче, запала она в мои нервные центры. Наверное, ей того и требовалось.

5

Госпожа Леви-Чивитта редко ошибалась. В этом я убедился спустя несколько месяцев, когда меня стали подсиживать и потихоньку выпроваживать из армии. Да-да, горячая точка немножко остыла, а «бабки» в ней отламывались прежние: немаленькие и верные. Так что нашлось много желающих подменить меня на боевом посту — из тех, кто раньше посиживал в глубоком тылу, переползая от горшка к обеденному столу и обратно. Особо настаивать на своей воинской карьере я не стал, хотя и привык к автомату, даже спал с ним. И после отрицательного решения медкомиссии на перекладных отправился домой, в последний раз за армейский счет.

Жилплощадь встретила меня разбитыми окнами, размоченными с помощью атмосферных осадков книгами, а также осколками стаканов и тарелок, раздолбанных зимними бореями и летними зефирами. Телевизор и то превратился в черепки археологического вида.

Естественно, что я не расстроился. Закончив войну, я считал, что мне все нипочем, и, что для штатского человека является веской причиной скулежа и нытья, мне — лишь повод для кайфа и смеха.

Когда все испорченные, размоченные и расколоченные предметы, завернув в простыню, я снес на помойку, то в небольшой комнатке оказалось чересчур просторно. Поэтому я, вставив стекла, обзавелся чучелом южноамериканского попугая ара — один бомж сменял его на бутылку «Амаретто» — и стал придавать порядок своим мыслям; благо, что накопленной зарплаты хватало еще на пару месяцев.

Для начала я создал «Записки военного железнодорожника», в которых отразил свои немеркнущие подвиги, потом сочинил «Воспоминания военврача». Эта повесть мне понравилась больше, потому что я туда вставил бредовую историю насчет похождений морских пехотинцев в «хрональном кармане». А что, в общем-то клево вышло. Только довольно бессвязно. Поэтому пришлось еще всякого тумана и шизофрении поднапустить, чтобы получилось авангардное произведение, включающее цикл бесед гвардии капитана Калиновского (я его сделал Малиновским) с ягуаром, кондором и змеей. Короче, со всяким таким калом моя книжица для Букеровской премии вполне годилась.

Для начала стоило снести свежесваренное произведение в издательство, которое располагалось через два дома от меня (правда до этого оно выпускало только половые пособия — «Секс в автомобиле», «Секс в лодке», «Секс в телефонной будке»).

Но тут меня посетило чувство неудовлетворения от проделанной работы. Что толку, если я пропущу через издательство вещь-однодневку, которая скончается в памяти народной едва ли не по прочтению? Мне это навряд ли принесет моральное удовлетворение. Да и с материальным будет настолько негусто, что оно не покроет психологический ущерб.

Что это за «эскалатор» применялся у берегов Перу? Неужто машина времени, которую изготовили вначале фашистские ученые, а потом повторили и наши умельцы? Или не все так просто? Может, стоит пообщаться еще разок с доктором Крыловым? Он вряд ли полностью выложил правду-матку во время кратковременного застолья с возлияниями из мокротных баночек.

После тех памятных посиделок я за время службы пересекался с военврачом еще не раз. Однако, насчет своих похождений в августе 91 года он больше не заикался, соответствующие вопросы ответом не удостаивал. Впрочем, я не особо настырничал. Не до того было.

Кстати, доктор Крылов тоже благополучно покинул горячую точку и ныне людей чинил в клинике военно-медицинской академии в моем родном Питере. Я подумал, что сейчас, когда напряженка военной поры нырнула в Лету, майор не будет особо запираться.

Я звякнул ему и деликатно напросился в гости, а вернее на прием. Дескать, моя подстреленная нога иногда непроизвольно дает пинка какой-нибудь проплывающей мимо толстой заднице.

На следующий день, в полдень, я уже торчал в приемном покое и уточнял по телефону у доктора Крылова, как мне добраться до «второй хирургии».

Еще раз повторюсь — не люблю я шастать по госпиталям, страшно неохота сталкиваться с тем, что, возможно, вскоре ожидает и мой организм. Впрочем, в этом госпитале порядком вертелось медсестричек, у которых приятные ножки выглядывали из под куцых халатиков. Но это, к сожалению, не относилось ко «второй хирургии», где по части обслуживающего персонала было негусто — похоже, что там проходила пересменка, инструктаж или совещание. Поэтому и спросить некого. Я заглянул в ординаторскую — пусто, кабинет завотделением заперт, каморка старшей сестры тоже.

Я дошел до приоткрытой двери с надписью «операционная». Внес голову в щель — в предбаннике тоже ничего живого. Я подал голос: «Доктор Крылов», опять-таки напрасно. И что-то меня дернуло сделать еще несколько шагов.

На столе лежало тело, прикрытое простынкой. Тело явно не дышало. Похоже, что медики, сделав свое черное дело, потеряли всякий интерес к покойнику. Вон даже инструмент в нем оставили. В самом деле скальпель был воткнут в плоть, прямо сквозь простыню, и вокруг него расплылось приличное пятно алого окраса. Тут до меня дошло, что я думаю чушь. В пациентов не втыкают скальпель прямо через простыню. Покойников не забывают в операционной. Случилось убийство. Я подошел и решительно откинул ткань.

На столе лежал доктор Крылов. Грудная клетка его была рассечена и в ней, насколько я понял, отсутствовало сердце. На волосах виднелись капельки свежей крови. Похоже, майора вначале оглушили кастетом, а потом еще препарировали. И это прошло за те пятнадцать минут после звонка, в течение которых я снимал куртку, надевал сменную обувь и искал дорогу. Значит, «операцию» делал настоящий специалист. И не просто опытный медик — наших врачей вряд ли учат в два приема выхватывать сердце — а специалист по кромсанию людей.

Первая моя догадка заключалась в том, что некий расчленитель занимается добычей органов для трансплантации.

А вторая догадка — в том, что здесь, в больнице, человеческие органы и члены можно доставать в нужных количествах более естественным, то есть коммерческим образом.

Значит, убийца-потрошитель был не столько обычным киллером, сколько садистом, или… чего доброго, даже сатанистом.

У меня ноги словно пластилиновые стали. Ну надо же, майор Крылов столько проскочил горячих точек и раскаленных пятен, чтобы здесь погибнуть как овца.

И третья догадка возникла — убийство с элементами садизма мог совершить кто-нибудь из джигитов. Показалось ему, например, что доктор Крылов плохо прооперировал его родственника, ну и решил отомстить по старинному обычаю кровной мести.

Тут меня как ветром сдуло из операционной. Я подумал, что найдется немало желающих отомстить и мне. А в коридоре осенило — когда я вошел на этаж, злодей находился еще в операционной, а потом спрятался в какой-нибудь палате. Недаром же ни одна рожа не попалась мне по пути. А сейчас, пока я здесь, потрошитель торопится, должно быть, на выход. Значит, срочно надо звякнуть на вахту, чтобы успели задержать. Где-то ведь должен быть сестринский пост, оснащенный телефонным аппаратом, и, скорее всего, в начале коридора.

Когда я подбежал туда, какой-то больной в пижаме цвета детских какашек накручивал колесико телефона. Я тронул товарища за плечо.

— Извините, любезный, спешное до неотложности дело.

Он полуобернулся ко мне. Парень похоже был казахом, но это полдела; еще я заметил на отвороте его пижамы, на серой фланели, две капельки крови. И он заметил, что я заметил. Я успел почувствовать, что он сейчас сделает что-то нехорошее болезненное и инстинктивно стал заслонятся. Молнией блеснул металл в руке парня, но я, конвульсивно дернувшись, блокировал ее в районе запястья. А потом машинально ударил якобы больного гражданина ногой под коленку и кулаком — по физиономии. Так называемый пациент завалился. Я не выпустил из внимания, что нож у него странной формы и цвета. Но когда для верности хотел запаять врагу носком по «тыкве», он зацепил мою ногу рукой и пинком уложил меня. Тут же эта бестия вскочила и напрыгнула, занося широкое лезвие, чтобы проделать дополнительную дырочку в моем организме. Впрочем, я успел перехватить руку с этаким «дыроколом».

Сразу стало ясно, что мышцы у «пациента» тигриные и статически он меня пережмет. Тогда я попробовал применить динамику и жвахнул ему локтем в челюсть. Помогло. Затем я рычагнул оппонента набок. Мы еще покатались по полу, сокрушая по пути стулья, столы, шкафы. В конце концов он снова оседлал меня — ловкая же зараза, сущая обезьяна — и приготовился провести болезненную операцию по рассечению тканей. Да уж какой из меня ушуист — знаю только базовую стойку: присел будто на унитазе, рука словно протянута к рулону туалетной бумаги.

Но тут по коридору раздался спасительный топот множества ног.

Этот гад вскочил, бросил звериные взгляды по сторонам и стрелой сорвался с места. Через несколько секунд до меня добежала кодла врачей и медсестер, которые только что закончили какое-то совещание.

Добежала медицинская шатия-братия и застыла, пялится, ничего понять не может. Я тоже не сразу собрался с силами, чтобы заорать на обормотов:

— Звоните на вахту, на посты, эта падла пришила доктора Крылова.

Тут уж они забегали, заголосили, зазвонили. Естественно, что на вахте и на постах отказывались понимать, не врубались, говорили «а?», «что?», «это вам не милиция».

Короче, улепетнул убивец. Переоделся в какой-нибудь нормальный прикид и выбрался через окно на нижнем этаже, или же спокойно, чинно прошествовал в главную дверь.

Через полчаса пожаловала ментура. Конечно же, она сперва на меня поперла, стала ко мне приставать насчет того, как я оказался в госпитале и что делал в операционной. Но поскольку три десятка человек наблюдало мою борьбу и убегающего гражданина, то менты со мной стали обращаться поделикатнее.

После переклички среди пациентов «второй хирургии» выявилась пропажа одного товарища из Ташкента, Угара Халилова, госпитализированного якобы с грыжей. Хороша была грыжа, когда этот «больной» меня прирезать пытался. Но не выяснилось, отчего он находился в клинике министерства обороны, кому сунул на лапу, чтобы там оказаться.

А еще менты на месте нашей драки нашли немного просыпавшегося кокаина, если точнее — высушенные листочки коки. Поэтому меня досмотрели, изъяли кровь на наркотическую пробу, да еще обшмонали квартиру на предмет наркоты.

После этих процедур следователь Буераков в своем кабинете взял с меня подписку о невыезде, однако злобу не проявил.

— По-большому счету мы к вам претензий не имеем, Хвостов, но как свидетель вы формально нам можете понадобиться.

— Рад за вас. Но не за себя. Если узбекский гражданин прирезал доктора Крылова и собирался тоже самое проделать со мной, почему бы ему не зайти на новую попытку?

Но капитан Буераков, конечно же, понял меня превратно.

— С чего это вы чувствуете такое неудобство? Вы что, в чем-то замешаны, Хвостов?

— Только в том, что вместе с доктором Крыловым исполнял приказы, воинский долг и тэдэ и тэпэ.

— Сдается мне, что абреки не станут резать всех подряд, или уж, по крайней мере, начнут не с вас с доктором Крыловым, — тонко заметил Буераков.

А что, убедительно звучит. Если уж мстить, то первым делом не врачу и железнодорожнику, а каким-нибудь спецназовцам.

Может, майор Крылов, действительно, влип в некую денежную историю, ну и поскользнулся на скользком месте. А я просто попался киллеру под горячую руку.

Когда я добрался из РУВД домой, то обнаружил, что после ментов у меня опять были гости и здорово пошмонали. Впрочем, пропали только «Записки военного железнодорожника» и «Воспоминания военврача» в первом и единственном экземпляре.

Я опустился на коврик посреди этого разгрома. Не исчезновение бумажек меня опустило, написать-то я могу еще много раз и каждый раз много лучше.