Фюрер Нижнего Мира, или Сапоги Верховного Инки

В этот день Вера уже не вернулась, также как и в ближайшую ночь. Отчего я испытал лишь облегчение и удовлетворение. Видно, закадрила какого-то мужичка. Оставалось надеяться, что это товарищ поприличнее. Не смутило меня и то, что Вера не звякнула к концу дня. Не позвонила она и на следующий день. Где-то к вечеру я стал укорять себя за то, что из-за стыда за свой грех пожелал исчезновения самому источнику греха. А «источник греха», кстати, слабая девушка и вдобавок моя чудом обнаружившаяся сестра.

Надо чего-то предпринять. Но куда звонить, кроме морга?

Я занервничал и нервничал до тех пор, пока около одиннадцати вечера не заявилась как всегда прекрасная Вера. Правда, косметики на сестре стало поменее и волосы уже не образовывали ореол, а лежали смирно как у крестьянки из прошлого века. На прицепе у нее было двое квадратных проповедников и еще пара персон. Видимо, из тех самых Вестников. Эти типы были вообще без побрякушек. Солидные люди, похожие на чиновников или коммерсантов несредней руки.

— Брат Золотой Дождь, брат Небесное Копье, — представились они и склонили при этом головы. — Обетование свершилось, ты пришел к нам.

Я сразу испытал смущение. Не люблю быть в центре внимания, если только того не требует нужда.

— Позвольте, тут какое-то недоразумение. Я к вам не шел, скорее уж наоборот.

— Не стесняйся, Свет-Егорушка, — вступила Вера, — эти два дня я провела с Вестниками. Как пообщалась с ними вчера утром, так уже не смогла расстаться. Мне не хватало уверенности, внутреннего стержня — я не знала откуда и куда иду. А теперь благодаря им я уверена, я знаю.

Пойди пойми, что это у нее — глубоко законспирированная игра с нами всеми или же пробуждение шизии и маньячества.

— Значит, Вера, они вставили тебе стержень и вдобавок подарили карту с маршрутом твоего движения по жизни?

— Он шутит, и это хорошо, — вдруг воодушевленно произнес Небесное Копье.

— И это правильно, — по-холуйски скалясь, поддержали квадратные проповедники.

Вера, не обращая внимания на эти милые чудачества, подошла ко мне поближе и заговорила полушепотом, практически конфиденциально:

— Откровенно говоря, у них везде свои люди, это очень перспективная секта. Многие политические лидеры, депутаты, генералы имеют тесные связи с Вестниками. Ты просто упадешь, когда я тебе назову некоторые фамилии.

— Не надо. Я и так рад за радужные перспективы сектантского движения, но…

— Я им рассказала про то, что на тебя уже нисходила Сила Ящера, как ты преобразился, как ты обзавелся чешуйчатыми лапами и раскрыл такую прекрасную такую страшную пасть — мне же все удалось увидеть и даже сфотографировать «Поляроидом».

Я вспомнил, что вспышка действительно была. Отчего на фотокарточке, которой сейчас замахала Вера, хорошо пропечатались три чудовища. Два полукрокодила и еще существо, не уступающее им по жуткости. С хвостом, с какими-то получеловеческими-полурептильными руками и ногами, с широкими и длинными челюстями, с приземистым лбом. Со странной серебристой дымкой вокруг туловища.

— Идите с нами, Чудотворец, вас ждут братья и сестры, — ласково сказал Небесное Копье, но прозвучало это для меня почти как «пройдемте» из уст мента. Похоже, я крупно попался в сачок Вестников. Ведь мне почти нечем возразить на такую массированную атаку после того, как я превращался в стопроцентное чудовище. Я бы скорее предпочел, чтобы вместо этих хитрожопых маньяков меня завербовала правительственная спецслужба — для оказания моим жутким обликом деморализующего воздействия на войска противника.

— Где ждут? — мой голос прозвучал словно издалека.

— У нас ночной молебен на стадионе «Петровский».

У меня немного замерзло внутри. На этом стадионе помещается тридцать пять-сорок тысяч. Если даже народу будет втрое меньше, и то нехило для какой-то бредовой секты.

Я на ватных ногах отправился к вешалке, накинул куртку и двинулся следом за почитателями-конвоирами. Внизу нас ожидал «мерседес» последний марки с тонированными пуленепробиваемыми стеклами. А на стадионе присутствовали все сорок тысяч, народ даже между сидений размещался.

Большая часть прожекторов была погашена, чтобы трибуны пребывали во тьме, зато вся публика оснастилась свечками и фонариками, отчего напоминала какую-то огромную фосфоресцирующую амебу. В то же время, на сцену, сооруженную посреди поля, были направлены мощные лучи.

Так вот, меня, к моему ужасу, повели не на трибуны, а именно на сцену, к микрофонам. Рядом со мной поставили Веру, чуть сзади расположились Золотой Дождь и Небесное Копье, накинувшие серые балахоны, плюс еще несколько человек вполне цивильной наружности.

И они воззвали:

— Мать-Земля, проснись, услышь нас.

А стадион откликнулся.

— Твои, твои навсегда. Соединись с нами.

Потом перечислялись разные высшие силы: и Владыки Мирового Огня, и хранители Вселенских Ветров, и Властелин Вод, и Держатели Устоев, и всякий раз публика откликалась: «Твои навсегда, соединись с нами».

— День, который мы так ждали, настал. С нами Чудотворец и его сестра, Лунная Дева. Они пришли не раньше и не позже, они пришли в час Поворота, — в открытую заявил Небесное Копье и показал на нас пальцем.

Прожектор тут же ослепил меня, прямо в лицо ударил жаркими лучами.

— В этом пришельце из иномира сокрыты Высшие Святые Силы, которые должны подхватить нас и вывести из Смуты и Беспорядка, сделать любого и каждого частичкой бесконечного Жизненного Круговорота. Хвала Чудотворцу, благодаря ему поток времени будет замедлен и замкнут, мы перестанем двигаться к всеобщему разрушению и концу.

— Ну, выпусти наружу божественного Ящера, Властелина Вод, — не слишком любезно прозвенел под ухом Небесное Копье.

— Чудотворец, Покажи нам Святые Высшие Силы, — проревела заведенная толпа. Похоже, она уже испробовала веселящего порошка или надышалась возбудительных токсинов.

Я лихорадочно огляделся — все пути отступления и бегства были плотно перекрыты, и толпой, и вооруженными мужиками в масках.

— Да что вы обалдели? Если у меня один раз что-то получилось, то зачем требовать регулярности? Не в столовую ведь пришли, — шепнул я, стараясь не в микрофон. Однако никто не обратил внимания на мои переживания.

Может, я тут как раз и очумел от психологического прессинга. Мне показалось, что свет прожектора стал ветром, который сдувает, уносит меня. Я замахал руками и наклонился вперед, пытаясь удержаться на ногах.

— Во, выделывает, ну, сейчас что-то будет, — прошипел кто-то рядом.

Послышался и умоляющий шепот сестры.

— Не подведи, Егорушка. Иначе нам с тобой каюк.

Ветер свободно проходили сквозь мой многострадальный организм, обдувал позвоночник, разделялся на струи и вихри. Я чувствовал тяжелый вихрь, похожий на быстро растущий камень, и легкий, напоминающий пузырь, и шипящий, как огонь, и булькающий, как водяная струя. Меня будто раздувало воздухом и словно наливало водой. Я, похоже, оделся в камень, в моих жилах побежал огонь. Рев толпы расцветился протяжными обертонами, чаша стадиона свернулась в гигантский причудливо раскрашенный бутон, зрители стали его тычинками, сцена — пестиком.

— Вы хочете песен, их есть у меня!

Пасть посмотрела в многослойное небо и испустила трубный звук, фонтан голубых нитей взмыл вверх, достиг звезд и их колокола отозвались мне; лапы топнули оземь и почувствовали отклик нерожденных.

Я поднял Лунную Деву и она просочилась словно сумеречный свет между моих чешуйчатых пальцев.

Потом фонтан подхватил, закружил и шлепнул меня, в результате чего я обнаружил себя лежащим на помосте. Публика визжала от восторга, сверху спускались серебряные нити небес, снизу прорастали багровые ростки преисподней. Все было навеки соединено и увязано в единую ткань, в единый круговорот.

— С этого момента мир подчиняется Высшим Силам! — кинул Золотой Дождь зажигательный лозунг. — Дайте мне сюда сомневающегося.

К помосту крепкие руки уже передавали сомневающегося гражданина. Непонятно было, кто и как его вычислил, этого человека с отрешенными пустыми глазами, но с искаженным от страха ртом.

Золотой Дождь и Небесное Копье растянули его на какой-то тумбочке, достали ножи и… брызнули красные фонтанчики. Двое добровольцев кромсали человека неумело, не то что инкские жрецы, но все же с энтузиазмом.

Вот выдернуто сердце через разорванную рубашку и грудную клетку, вот отсечена и подброшена голова, вот мерцающие жизненным теплом ручейки крови жадно всасываются серебристыми небесными нитями и багровыми подземными ростками.

— Вот оно, парное, полное жизненной силы мясо, — заорал Небесное Копье, впиваясь жадным ртом в выдернутый из жертвы комок: кажется, это была печень. — Даешь реализацию продовольственной программы.

— Вы меня использовали, суки!..

Я с криком бросился на кромсателей-потрошителей, но тут что-то влепилось в мой затылок и стадион завертелся перед глазами…

Я лежал в долине, заросшей кактусами, и надо мной кружился журавль. Все вернулось вспять. Я понял, что хотел сказать летающий на манер журавля демон. Он предостерегал меня от выбранного пути. Теперь я должен был следовать за птицей, чтобы предотвратить жертвоприношение на стадионе «Петровский» и прочее гадство.

18

Чтобы свернуть на нужную тропу, надо было преодолеть заросли кактусов, а потом гряду камней, на которой виднелась «подружка» ягуарица.

Ну что ж, посмотрим, чего из этого получится.

Из-за страха я снова стал обессиливать и «залипать» словно муха в меду, но вспомнил кровавую катавасию на стадионе и окреп. Отломал сук помощнее и начал продираться сквозь кактусы. Как ни старался, они меня крепко потрепали. А когда добрался до камней, то встретился взглядом с желтыми глазами злобной твари.

Насчет того, чтобы подраться с ягуарихой, я по-прежнему не был особо решителен. Хотя, конечно же, вспомнил действия Мцыри, оказавшегося в сходной ситуации: «Но в горло я успел воткнуть и там два (или три?) раза повернуть свой мощный сук.»

Большая кошка предостерегающе дернула мордой и заурчала низко-низко, мол, не суетись. Оскал ее несколько напоминал усмешку. (Впрочем и наша улыбка, как известно, произошла по прямой от звериного оскала.) У меня тело и так саднило от иголок кактусов, а тут предстояло ознакомиться с чем-то более существенным, с клыками и когтями.

Я ухватил сук на манер копья, ягуарша же демонстративно опробовала когти на камне. Я с трудом удерживал себя от паники, представляя все происходящее простой компьютерной забавой. Наконец-то помогла птица, которая спикировала на голову хищницы, отчего та усердно замахала лапой, пытаясь превратить летучего наглеца в облачко перьев. Однако, журавль еще больше обнаглел и повторил психическую атаку. Ягуарица распалилась насчет того, чтобы покарать птицу, а я не стал ждать развязки и, подметив в сторонке просвет между камнями, устремился туда.

Осилил я метров пятьдесят, уже посмеивался, довольный, как услышал позади себя рычание. Нет, это не то рычание, что в зоопарке. Совсем другое дело. Когда ты знаешь, что никакой решетки нет, а зверюга зла и беспощадна как СС, то начинаешь нервничать. Как видно, хищница все-таки проявила хладнокровие или же быстро покончила с пернатым наглецом. Я заторопился, но вся моя прыть не давала особо ощутимого результата на качающихся под ногами камнях. И вот я, балансируя вспотевшими руками и лихорадочно озираясь, заметил позади себя хищную самку. Близился миг нашего свидания, охота подходила к концу. Хоть бы сейчас вылез какой-нибудь другой плотоядный зверь и повздорил бы с ягуаршей. Но из-за чего им ссориться? Вряд ли уж я представляю такую знатную добычу, чтобы стать яблоком или хотя бы косточкой раздора.

Гряда заканчивалась обрывом и ущельем. Обрывом заканчивалась и теоретические размышления, и вся моя жизнь, заброшенная в неведомый мир, куда ни проникает никакая милость даже в микроскопическом виде.

Я зашатался на самом краю, поводя отрешенным затухающим взглядом то в сторону смертельной кошки, то по крутому склону. И неожиданно пришла идея насчет того, как уцелеть. Метрах в двух ниже имелся маленький уступ, так почему бы не соскочить и не зацепиться — желание-то есть.

Хищница несколько притормозила метрах в трех, готовясь совершить приговор. Задница ее уже приникла к земле, лапы напряглись. Я соскочил на уступ ровно тот в момент, когда она прыгнула. Тютелька в тютельку. Желто-пятнистое тело пролетело над моей головой, заставив подскочить чубчик. Наблюдать за дальнейшей судьбой ягуарихи было затруднительно. Я импульсивно-конвульсивно пытался удержаться, но еще и подмечал, что забраться обратно куда труднее, чем спрыгнуть вниз.

Над головой закружил журавль. Жив бродяга и то приятно, хотя втравил меня в ужасную историю. Он пролетел вдоль склона и призывно крикнул пару раз. Я заметил парой метров ниже и сбоку еще один уступ. Значит, надо подаваться все-таки не вверх, а вниз.

Я, прыгнув, едва не соскользнул с крохотной площадочки, но все-таки примостился. А дальше что? Журавль скрылся за краем ущелья. Ну, демагог пернатый. Заманил и бросил, Сусанин этакий.

Нет, он опять появился, как-то неторопливо выписал пару кругов, и закурлыкал, снова показывая уступы.

Пару раз оскальзывалась нога на гладких камнях, и пальцы не хотели держаться за острые грани, сдирающие кожу. Но худо-бедно добрался я до влажного дна ущелья.

Журавль и там не оставил меня. Он усердно, как штурман, прокладывал дорогу вперед, вернее вверх, из ущелья наружу — однако противоположная скальная стена выглядела практически отвесной. Птица явно издевалась надо мной. Или была уже перевербована врагом.

Пока суть да дело вмешалось новое действующее лицо. Или вернее морда. По мшистым гладким камням заструилось тело. Немаленькое тело, если не сказать гигантское; кстати, без ручек и ножек. Это была здоровенная змея по имени якумама (по-нашему анаконда), которой лишние конечности не требовались. Скорость ее извилистого движения была гораздо больше моей, в чем я смог вскоре убедиться.

Ягуарша теперь показалась невинным существом, как бы я хотел обменять отвратительную рептилию на милую игривую кошечку, которую можно чесать за ухом. Журавль по-прежнему барражировал, показывая, что мне надо переться прямо на стену. К сожалению, пользы сейчас от него было не больше, чем от унитаза.

Вот змеиная пасть рядышком, уголки ее загнуты вверх — анаконда заранее довольна — а мне никак не задействовать заложенные в меня Высшие Силы, всяких там ящеров, впрочем, известно, откуда они взялись.

Движения мои становятся судорожными, бесцельными, я опять-таки словно в смоле застреваю.

Змея считает, что подходит законный финал и распахивает пасть, бледно-розовый зев выглядит орудием квалифицированной казни. Она даже не собирается душить меня кольцами, а хочет просто заглотить целиком. И тут не знаю, какой амок у меня случился, но я, что говорится, полез на стену.

Ну и ну. От первого же шага стена качнулась, от второго шага стала опрокидываться — ущелье переворачивалось как корыто. Вот она уже сделалась горизонтальной, а потом наклонилась в противоположную сторону — все-таки я имел дело с весьма нестандартной стеной. Она, похоже, возникла благодаря энергии моего ужаса. И сейчас стала склоном, сотканным из серебристых нитей. Да уж, с эктоплазмой надо разбираться, привлекая скопом всех Нобелевских лауреатов.

Ну, а пока я соскользнул по склону, затем преодолел влет туманный барьер и шлепнулся на пол в храме Кильи. Я быстро разобрался, что снова в царстве Уайна Капака, мире верхнем по отношению к царству Супайпа-Бормана. Видимо, я только-только отпал от значительного живота матушки Луны и опрокинулся от полноты чувств на спину.

Рядом со мной стоял пес, немного склонив набок голову, что придавало ему вид внимательный и сострадательный.

— Если ты хочешь помочиться, то делай это, пожалуйста, не на мое неповинное тело, — таковы были мои приветственные слова.

Я вспомнил, что у инков собака вовсе не друг человека, а черный пес вообще считается проводником в нижний мир. Тут мне стало не до воспоминаний, потому что в храме начали появляться люди, если точнее, инкские воины. Ближайший из них метко кинул в меня легкое копье. Я как-то увернулся, пропустив его мимо уха.

Но полку воинов прибывало и все они чего-нибудь метали. Копья, дротики, топорики, камни, даже ножи.

Меня спасало то, что я прятался за матушкой-Кильей, отцом-древочленом и дядюшками-идолами, отчего бойцы аккуратничали и старались наносить только «точечные» удары.

Все равно, момент был напряженный. Я пытался не передрейфить, не «залипнуть», а вместо этого напрячь свои способности.

Килья злобно обдала меня потоком острых и жгучих вибраций, но облетев вокруг моего позвоночника, те стали послушными эктоплазменными нитями. Сообразно моим представлениям о прекрасном, они свились в настоящие щупальца.

Превратившись в спрута-кракена, я стал испытывать невероятные физиологические ощущения. Я захлестывал своими гибкими конечностями руки, ноги, туловища, шеи инкских воинов, приклеивал их, сжимал, стягивал и обездвиживал. Я из оппонентов как будто сок выдавливал. И питал свои щупальца этим соком.

Я видел, что лица воинов пунцовеют а-ля помидор, глаза набухают и становятся как сливы, руки дрожат и опускаются, кто-то даже обписался и испортил воздух. Куда уж там копьем или тем паче дротиком попасть.

Однако, следом за первой командой врагов, влетело до полувзвода воинов орла с пистолет-пулеметами. Мои щупики быстро отлетели от них, а сам я завертелся, удирая от свинцовых плевков. Прятался я по-прежнему за статуями и истуканами. Из-за обстрела от бедных идолищ отлетали куски, а то и вовсе превращались они в брызги шампанского.

Но тут сыграл пес, крепко сыграл. У него, оказывается, был свой ход в храм и обратно.

Вначале я решил, что им могут пользоваться только четвероногие некрупные животные, но потом догадался, что вряд здесь устраивают туннели лишь для псов и котов.

Я немного подвинул истукана, заслонявшего выход, протиснулся в узость, едва не схлопотав копьем в попу, и рванулся каким-то мрачным переходом. Заодно, конечно, размышлял о том, кто такой этот пес? Впрочем, если Крейн в нижнем мире Бормана-Супайпы был птичкой, почему бы здесь ему не стать симпатичной собаченцией?

Я несся за прыткой псиной, а за мной, естественно, гнались воины орла. И удивительное дело, я как будто чувствовал и ощущал весь дворец. Казалось, что мои щупальца нагло распущены по всем его пределам. Впрочем, крайние пределы я ощущал весьма невнятно, в виде каких-то жужжащих царапающихся пятен, а вот то, что за ближайшим углом — совершенно ясным, хотя и странным манером. То, что осталось позади, я видел слева, то, что впереди — справа. Удаляющиеся предметы как бы сплющивались перед моим взором и, в конце концов, превращались в нити.

Но неожиданно коридор, который смотрелся совершенно проходимым, стал тупиком и закончился стеной, практически монолитом.

Пес выдал несколько порций гавканья, глядя то на меня, то на тупичок. Значит, должен быть потайной выход. Ну, не клиническая же дура эта собаченция. Я зашарил по стене руками, затопал рядом с ней ногами, пытаясь нащупать скрытый рычаг. А где-то неподалеку уже слышался топот и гомон несущихся навстречу воинов.

Я замельтешил перед тупичком, метаясь между стен, как броуновская частица. Ой, сейчас меня насадят на копья, а это так вредно для здоровья.

И тут проклятый пес прыгнул и канул в никуда. Я даже не успел заметить, как случилось это дело. Все-таки заманил и бросил меня лохматый фраер, словно какой-нибудь опытный партийный лидер. Но в чем загадка его физического исчезновения? Паузы на тягостные раздумия практически не осталось. Мое чутье и эти самые «щупальца» показывали, что какой-то выход из положения есть. Но ум-разум говорил, что все равно этим выходом воспользуется некто другой, более счастливый и облизанный Фортуной.

А если? Я разбежался и бросился на стену, как бык на подлюку-матадора. И не добился ничего, кроме сотрясения мозгов и тела. Куда дальше дергаться? Стены непрошибаемы, сверху давит потолок. Я одряб и обессилел, в голове наступила пустота, я словно погрузился в густую обездвиживающую массу. Как муха в говно.

В конце коридорчика тем временем показались воины орла. Они уже не стреляли, а собирались взять меня живым и теплым, чтобы подвергнуть зверским изощренным пыткам.

Ум-разум наконец испугался пыток, обдал меня спасительным жаром и предложил некоторую разгадку. Я подпрыгнул, вытянув руки. В какой-то момент потолок перестал быть наверху и стал водоемом внизу. В конце полета я расплескал некую вонючую жижу, которая, впрочем, спасла меня от разбивания и расквашивания. Я пробурлил вперед еще пару десятков метров и остановился, чтобы задать риторический вопрос:

— Где это я, мать твою?

— По уши в фекалиях, — раздался отнюдь не риторический ответ.

Я протер глаза. Рядом со мной стоял Крейн в плаще из перьев красного ара и змееглавой тиаре. Это был положительный момент. Отрицательный же заключался в том, что стоял я действительно в дренажной воде, активно приправленной дерьмецом.

— Ну-ка, стоп, машина, и расскажи все по-порядку, — призвал я, потому что он собирался зашагать прочь.

Тогда Крейн подождал, пока я подойду ближе… и ударил меня в лоб. У меня что-то там пискнуло и хрустнуло, в глазах заиграли темные пятна, я чуть не опрокинулся.

— Ух ты, гад… Я еще поговорить с ним хотел.

Может быть, я бы и врезал дорогому другу, но Крейн показал на своей ладони погубленного демона-переводчика.

— Нам ретранслятор не нужен, а на кечуа ты и так научился болтать… Кстати, здесь тебе не стоит задерживаться, вот выберешься за пределы Кориканчи, тогда и резвись. Уайна Капака ищет тебя для проведения серьезной беседы.

— А тобой он не интересуется, Шурик?

— Меня здесь в общем-то и нет, дорогой друг. Однако именно благодаря мне откладывается твоя беседа с товарищем Максимовым. Странно, да? Но кое-что я тебе втолкую по дороге.

По дороге я заметил, что Крейн стал рослее и шире в плечах, да и краснее кожей. Одежка же была, как у жреца из храма Луны. Вот стервец.

— Так вот, Егор, я действительно не сиганул в то самое облачко марева, обозначающее точку перехода. Это было, конечно, не по-товарищески, но в самый последний момент меня осенило, что… ты мне друг, но истина, извини, дороже. Вспомнил я одно из уравнений и понял: оно имеет не одно, а несколько решений. Вовсе не обязательно перемещать свое физическое тело, — белки, жиры и углеводы, — в периферийный мир. Можно закрепиться непосредственно в точке перепрыга, а это своего рода энергоинформационный узелок, и бесхлопотно пускать свои волны-эманации в «хрональный карман».

— Ты не кидай мне странные словечки, как зерна курочке, я их в любой книжке по мистике-шмистике отыскать смогу. Лучше признавайся, где это ты закрепился?

— Я отыскал другую точку перехода, она локализована не над памятным тебе обрывом, а на твердом грунте. Палатку там установил, добился разрешения на проживания от владельца земли. Он дозволяет мне пользоваться электричеством для компьютера, сортиром и водопроводом, а также рвать яблоки с деревьев.

— Подожди ты со своим сортиром. Ты как-то говорил, что за пределами мира-метрополии во всей Вселенной одни только стринги, сырая эктоплазма, в которой что-то отпечатывается порой. Как мне тут, в этакой «сырости», вообще не захиреть?

— Организованная материя отличается от сырой только тем, что у нее функционирует дополнительное измерение — время — за счет чего и существует «настоящесть», «реальность». Но если в сырой материи образуются нестабильные отпечатки мира-метрополии, то опять-таки начинает течь время, и оттого появляются расстояния, формы, предметы, возникает какая-никакая реальность. Короче, жить тут можно, если недолго.

— Здорово. Только потекло куда-то время и у тебя сразу появилась форма, внешность, внутренность, масса, ты уже куда-то торопишься, нервничаешь, стареешь. А теперь притормози. Какого рожна образуются эти нестабильные реальности, эти несчастные «карманы»? Откуда все-таки энергия берется на такое дело?

— Кажется, с этим я немного разобрался. Сокровище фашистов, вернее золото замученных в войну евреев, стало аккумулятором энергии сдвига. Энергия сдвига — это замороженный концентрированный хронос, сила судьбы, это, к сожалению, то, что теряют жертвы и приобретают палачи. Используя рычаги Поля Судьбы, можно энергию сдвига направить куда-угодно. Она нахлынет волной в самую сырую неорганизованную эктоплазму и запустит в ней время. Такую эктоплазму лучше называть дрессированной, время в ней можно ускорять и замедлять, отчего будут изменяться все ее свойства. Наглядный тому пример, как ты застрял перед эктоплазматическим потолком — вспомни свое полное бессилие и безволие, то есть замедление времени. Но потом ты бодро проскочил препятствие — твоя энергия сдвига ускорила время и, соответственно, движение.

Да, опять без подробностей, призрак Крейна не шибко пытается мне разъяснить правду-истину. Неужели, я такой дуб?

— Но почему периферийный мир Уайна Капака, образовавшийся в сырой материи — отпечаток именно древнего Перу? Говори немедленно, не то упаду лицом в говно.

Отреагировав на страшную угрозу, призрак Крейна поторопился объяснить:

— Потому что на самом-то деле отпечаток случился почти пятьсот лет назад, когда конкистадоры в одночасье уничтожили империю инков и сгребли все ее золото, которое тоже несло энергию сдвига. Второй «фашистский» отпечаток просто наложился на первый «конкистадорский».

— Толково объяснил, Сашок. А как образовался периферийный мир Бормана, то есть Супайпа Уасин?

— Это резонансное явление, вторичный отпечаток, как бы второй круг на воде от брошенного камня. Вторичный, нижний мир — он еще более сырой, демонический, эктоплазменный. Почему в один «хрональный карман» попал полковник Максимов, а в другой — рейхсляйтер Борман, мне никак не разобраться. Может, это связано с персональным уровнем «демоничности» и «злобесности». Но сейчас отпечатки как бы разглаживаются, вторичный мир поглощает первичный и, похоже, не прочь вернуться в метрополию в виде большого «подарка».

— Между прочим, в мире, придуманном Борманом, все как в родной метрополии: и дома, и стулья, и туалетная бумага, — только я играю роль не железнодорожника и даже не водопроводчика, а самого натурального Чудотворца.

— Я догадываюсь, Егор, что творится в бормановском Супайпа Уасин, хотя мне туда доступ закрыт. Едва эта адская реальность достаточно окрепнет, то внедрится в мир-метрополию, также как вирус входит в организм человека. Последствия трудно представить…

— Мне не трудно. Я тут все на своей шкуре испытываю, как белая мышь, пока ты там на компьютере поигрываешь. Хоть бы написал письмо в прессу, заклеймил бы позором то, что здесь творится…

Беспокойный Крейн не дал досказать.

— Да утихни ты… Думаешь, мне тут приятно в палатке прозябать, без вина, без пива? И кроме того, злокозненный «подарочек» пожаловал бы в организованный космос гораздо быстрее, если бы Супайпа-Борман отыскал меня вместе с навигационным прибором. А так ему приходится переминаться с ноги на ногу в ожидании… Пару раз его посланцы чуть не нападали на мой след, но я сплавлял их перуанской полиции как наркоманов и партизан.

— А теперь ты умолкни насчет своего мужества и героизма, я другое скажу…

Тут я заметил, что в тоннеле заметно посветлело, а в свою очередь Крейн стал таять и стремится к полной незаметности.

— Ты куда, Саша? Побудь еще немного, я тебе и чичу скоро налью.

— Я сейчас в хилом эктоплазменном теле, поэтому на свету начинаю распадаться. Кроме того, есть смысл не засвечиваться мне здесь. А тебе, чтобы справиться с «подарком» Бормана, надо уметь обращаться с эктоплазмой. «Дрессировать» ее с помощью энергии сдвига. Использовать энергоинформационные узлы, которые именуются уаками. Один из них «завязан» в храме Луны, тебе больше не стоит туда лезть. Но есть и другие — через которые происходит накатывание нижнего мира. Особенно важна Титикака со священным островом. Наверняка, туда и двинет Уайна Капак, так что поспеши со своим отрядом.

— Обижаешь, у меня не отряд, а целое войско, семь тысяч дубин. К сожалению, не могу сказать, семь тысяч голов.

— Избавься от балласта, в решающий момент он помешает.

— Да и без тебя знаю, умник…

Крейна поблизости уже не было. Растаял. Наверное, в своем организованном, а также расхристанном и уязвимом космосе-метрополии, отправился почитать газетку в сортир.

19

В Мойок-Марке был оставлен гарнизон — примерно пять тысяч удальцов. Имелась уверенность, что за неделю они все разбегутся.

Для продолжения кампании было отобрано примерно две тысячи — в первую очередь из товарищей дикарей, и тех инков, у кого физиономии выглядели менее сонными. Чтобы ускорить процесс отсеивания ненужных кадров, я устроил соревнования по шашкам, стрельбе, вольной борьбе, футболу, волейболу, арм-реслингу, спортивному ориентированию и разгадыванию ребусов. К сожалению, в число отобранных не попала девушка Часка. Я не желал больше держать при себе закодированную рабыню-шпионку. Кем же еще могла быть Часка, если даже Нина Леви-Чивитта меня продала? Да еще хотелось избавиться от изрядно досаждавшей мне бабы-ягуарихи. Естественно, я дал страшную нерушимую клятвы не брать в рот коки-куки, невзирая ни какую жару-жажду и голод-холод.

На военном совете мне удалось навязать соратникам мысль, что идти на столицу еще рано, надо закалиться в боях и заиметь крепкий тыл. А для этого идеально подходит озеро Титикака в краю Пуно, где помимо рыбной ловли и охоты на водоплавающих птиц, можно кормиться картохой, маниокой и другой едой из запасов, накопленных для строителей дамбы и жрецов, обитателей священного острова.

Двигаться предстояло в гору вдоль русла быстрой, но мелководной речушки Апуримак, а затем по дороге, проложенной по горным долинам, вплоть до самого озера. Стоит отметить, что по сравнению с настоящим Перу, западные склоны гор и межгорная Сьерра в периферийном мире были куда более влажными и заросшими. Впрочем, так оно может и выглядело в древности.