Через три войны

      Федько, обращаясь ко мне, пошутил:
      - Это ты, Тюленич, упустил негодяев. Нужно было во что бы то ни стало отрезать им путь отступления в Финляндию.
      - Да, это правильно, - согласился я. - Но, как говорится, выше себя не прыгнешь. Не удалось схватить Козловского и Петриченко.
      - Силенок не хватило! - поддразнивал меня Федько.
      - Ты, Иван Федорович, на Тюленева не нападай, - сказал Дыбенко. - Кто первым занял форт Кроншлот?
      Его 237-й полк. Вряд ли нам с тобой удалось бы так быстро занять Петроградские ворота и Угольную площадку, если бы полк Тюленева не ворвался в Кроншлот и этим не отвлек на себя силы мятежников о нашего направления.
      Мы долго засиделись у Дыбенко за дружеской беседой. Вспоминали события недавно минувших дней гражданской войны.
      Иван Федорович Федько рассказывал о том, как он с помощью коммунистов развернул вооруженную борьбу против банды татарского военного диктатора Джафара Сайдамета, который при помощи интервентов поднял мятеж против Советской власти в Крыму.
      - А на Северном Кавказе, - продолжал вспоминать Федько, - нам пришлось столкнуться с авантюристом, бывшим командующим армией, Сорокиным, который 21 октября 1918 года расстрелял в Пятигорске членов президиума Северо-Кавказского ЦИК и пытался установить свою диктатуру.
      Иван Федорович Федько в исключительно тяжелых условиях проявил незаурядные способности военачальника. Добрым словом и, главное, личным примером он поднимал боевой дух измученных бойцов и довел их с Кавказа до Астрахани. В Астрахани была создана новая 11-я армия, которая вместе с другими соединениями участвовала в разгроме Деникина, освобождала Северный Кавказ и Закавказье.
      Иван Федорович все больше увлекался рассказом, а мы, хотя и знали все это, слушали его с живейшим интересом.
      Посмотрев на часы, Дыбенко поднялся:
      - Ну, кажется, на сегодня довольно. Завтра приглашаю вас, товарищи, побывать на линкоре "Севастополь".
      В заключение Дыбенко объявил нам, что Реввоенсовет Республики приказал ему выдать всем слушателям военной академии, принимавшим участие в подавлении мятежа, комплект морского обмундирования с правом ношения его. Поздней ночью мы разошлись по своим комнатам.
      На следующий день мы побывали на линкоре "Севастополь", осмотрели корабль и повреждения, которые он получил от снарядов тяжелой береговой артиллерии и авиационных бомб.
      Через несколько дней мы, слушатели академии, выехали в Петроград, а оттуда в Москву.
      В конце апреля я сдал зачеты по военной истории и приступил к дипломной работе о боевых действиях Первой Конной армии под Ростовом. Казалось, что больше уже никаких боевых выездов для слушателей академии не предвидится. Но я ошибался. Вскоре мне пришлось отложить дипломную работу и снова нацепить на ремень наган и шашку. В мае большую группу слушателей отправляли в Тамбов для ликвидации антоновщины.
      Меня вызвали в Главный штаб, где предложили принять во временное командование 15-ю Сибирскую кавалерийскую дивизию, которая входила в состав войск Тамбовского района.
      В сущности, кронштадтский мятеж и антоновщина были звеньями одной и той же цепи. Классовый враг пытался применять новую тактику. Он стремился вырвать власть из рук большевиков уже не в открытом бою, а путем взрыва советского строя изнутри.
      Мятежи вспыхнули в Сибири, на Украине, в Тамбовской губернии и некоторых других районах страны.
      Если в Кронштадте мятежники выдвинули лозунг "Советы без коммунистов", то антоновские банды действовали под таким флагом: "Борьба с продразверсткой", "За свободную торговлю". Они портили железные дороги, срывали подвоз хлеба к центру, убивали партийных и советских работников, уничтожали и грабили советские учреждения, чинили чудовищные насилия над трудящимися. Пользуясь поддержкой местного кулачества и обманутой ими части крестьян-середняков, главари антоновщины к концу 1920 года организовали две армии, в составе которых были дезертиры, уголовники и уцелевшие белогвардейцы.
      Сначала борьба с бандами Антонова велась силами местных отрядов, которые, естественно, не могли полностью их ликвидировать.
      Для окончательной ликвидации антоновщины весной 1921 года на Тамбовщину были посланы части Красной Армии и создана комиссия ВЦИК.
      Первоначально войсками Тамбовского района командовал Павлов. В мае он был отстранен, и на эту должность назначили Тухачевского. Он укрепил штабы соединений и частей слушателями военной академии, совместно с комиссией ВЦИК разработал план операции по ликвидации антоновщины.
      Район действий был разбит на боевые участки. В каждом из них были созданы политические комиссии в составе секретаря укома, начальника и комиссара участка, начальника ВЧК и прокурора. Комиссиям предоставлялись большие полномочия. Они имели право самостоятельно, на месте, предавать суду и выносить смертный приговоры за бандитизм.
      Из Тамбова я направился в Козлов, где размещались штаб 15-й Сибирской кавалерийской дивизии и две бригады этой дивизии, третья действовала в районе города Кирсанова совместно с бригадой Григория Котовского.
      В состав Козловского боевого участка помимо кавалерийских частей входили местные отряды МОП, укомплектованные коммунистами, рабочими и комсомольцами. Эти отряды охраняли главным образом железнодорожную линию, которая тоже была разбита на участки.
      Антоновцы действовали отдельными бандами от 50 до 500 человек. Вооружены они были винтовками, пулеметами и обрезами. Передвигались бандиты верхом на лошадях и на подводах. Тактика антоновцев сводилась к тому, что они часто меняли место пребывания и нападали только на мелкие подразделения Красной Армии. Когда же банды сами подвергались нападению, они разбивались на мелкие группы и уходили в разных направлениях. Затем собирались в определенное время и в определенном, заранее намеченном пункте.
      Главари банд узнавали о действиях Красной Армии через местных кулаков, которые активно поддерживали антоновское движение.
      Обычно, когда мы окружали то или иное село, в кото ром находились бандиты, те вдруг исчезали. Войдешь в село - ни одного. Как потом выяснялось, бандиты прятали оружие и начинали выполнять ту или иную крестьянскую работу, выдавая себя за мирных жителей.
      В районе станции Кочетовка кавалерийские подразделения неоднократно атаковали банду, скрывавшуюся в Хобатурском лесу, но каждый раз неудачно. Оказалось, что кулаки близлежащих сел крыльями ветряной мельницы или кострами уведомляли бандитов об опасности.
      Вспоминается мне такой эпизод. Находясь в селе Кочетовка, я получил сообщение, что банда Карася в составе 500 всадников расположилась в Хобатурском лесу.
      Поднятый по тревоге полк выступил ускоренным аллюром. Однако, прибыв на место, мы никого там не нашли. Пришлось выслать разъезды по всем направлениям, чтобы тщательно обследовать лес. Разведка обнаружила банду Карася вблизи небольшого ручья с заболоченными берегами, поросшими высокой травой. Очевидно, бандиты ожидали темноты, чтобы внезапно налететь на Кочетовку (об этом нам еще раньше рассказали лесники).
      Полк немедленно приступил к окружению банды. Два эскадрона ворвались в центр ее расположения, захватили до 200 пленных, зарубили около 50 бандитов. Лишь немногим из них, в том числе и раненому Карасю, удалось бежать. После этого банда, орудовавшая в основном на территории Липецкого уезда, перестала существовать.
      Занимались мы и ликвидацией банды Лобана, насчитывавшей более 100 человек. Она действовала в районе Кочетовка, Александровка, Мосаловка. В одном из этих сел банду захватил кавалерийский полк первой бригады 15-й Сибирской кавалерийской дивизии. Командир полка доложил, что главарь банды Лобан убит, опознан жителями и зарыт. Но через неделю "воскресший" Лобан с несколькими бандитами опять появился в селе Александровка, учинил расправу над крестьянами-бедняками, угрожал местью тем, кто не хотел помогать бандитам.
      Перепуганные крестьяне известили об этом штаб кавалерийской бригады. Я приказал срочно расследовать это дело. При осмотре трупа оказалось, что убитый как две капли воды похож на Лобана. Обрадованные крестьяне упустили особую примету Лобана, которому в одном из боев начисто отхватили пятку сабельным ударом. У его же мертвого двойника нога была цела.
      Борьба с антоновщиной могла затянуться на более продолжительное время, если бы на помощь Красной Армии не пришло население. Крестьяне-середняки стали все больше осознавать преступность замыслов кулацкого восстания, перестали оказывать помощь бандитам. Этому содействовало и принятое партией и правительством решение об отмене продразверстки и замене се продналогом. Все чаще местное население само стало разоружать мелкие бандитские шайки.
      В конце июля 1921 года я должен был вернуться в Москву в академию. В связи с этим на должность начдива 15-й Сибирской кавалерийской дивизии был назначен Н. Д. Томин, прекрасный командир Красной Армии, героически сражавшийся на Восточном фронте против войск адмирала Колчака и банд атамана Дутова.
      Однако командующий войсками Тамбовского района М. Н. Тухачевский задержал меня, предложив принять командование 1-й кавалерийской бригадой. Одновременно я был назначен председателем 3-й районной политической комиссии, штаб которой находился в селе Старо-Сеславино.
      Хочу рассказать об одном эпизоде этого периода.
      Нам стало известно, что на хуторе в районе Старо-Сеславино часто укрываются бандиты, делят награбленное имущество.
      Прибыв на хутор, мы допросили хозяина: не бывали ли у него бандиты и не спрятано ли что-либо в доме или на усадьбе. Хозяин на все вопросы отвечал отрицательно бандиты в хуторе никогда не были и у него ничего не спрятано.
      - Если что-нибудь найдете, отвечаю головой! - заявил он.
      После непродолжительного обыска около сарая в яме, забросанной хворостом, бойцы обнаружили большие тюки с мануфактурой. Кулак растерялся, но продолжал упрямо твердить:
      - Знать не знаю, кто закопал мануфактуру.
      - Что еще припрятано? - спросил я.
      - Ничего нет, а найдете, хоть вешайте!..
      Мы долго вели обыск, но так ничего и не нашли. Вдруг мне в голову пришла мысль: а не закопано ли что-нибудь на огороде, под грядками? Я приказал кавалеристам клинками прощупать землю. Очень скоро они обнаружили две ямы: одну под грядкой лука, другую - под грядкой огурцов. В них было полным-полно всевозможных товаров, награбленных на станции Кочетовка.
      - Все? - снова спросил я хозяина.
      Он опустил голову, стараясь скрыть волчий блеск глаз:
      - Да, теперь все. Делайте со мной что хотите.
      Мы уже собирались уезжать, когда комиссар заметил недалеко от дома кучу мусора и золы.
      - А что, Иван Владимирович, - обратился он ко мне, - нет ли и тут для нас подарочка?
      Он подошел к куче и ткнул в нее клинком. Клинок вошел в землю, как нож в масло. Оказалось, что и тут была свежая яма, из которой бойцы извлекли около 50 винтовок, ящик со штампами и печатями так называемого "крестьянского союза", а также списки сельских активистов, принимавших участие в борьбе с бандитизмом.
      Кулак, хозяин хутора, получил по заслугам.
      К осени 1921 года антоновщина в Тамбовской губернии в основном была ликвидирована, и я возвратился в Москву для продолжения учебы в военной академии.
      До начала учебного года оставалось свободное время, и я по совету товарищей отправился на Кавказ, чтобы немного отдохнуть.
      Северо-Кавказским военным округом тогда командовал К. Е. Ворошилов. Когда я прибыл в Ростов и доложил Клименту Ефремовичу о цели своей поездки, он направил меня в Сочи, сказав при этом:
      - Сочи - прекрасный курорт, там вы хорошо отдохнете. Кстати, повидаетесь с товарищем Озолиным. Он командует Сочинским оборонительным районом. Константин Иванович все и устроит, а вы ему поможете в работе...
      Поблагодарив товарища Ворошилова, я направился в Сочи через Новороссийск, где находился штаб другого моего знакомого по фронтам гражданской войны - Кожанова. Он организовывал оборону по всему Черноморскому побережью.
      Встретились мы как старые друзья. Кожанов предоставил мне катер, на котором я и прибыл в Сочи. Прямо с берега направился в штаб оборонительного района к Озолину.
      Много времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. И вот он, Костя Озолин, снова передо мной - все такой же энергичный, неутомимый в работе, каким я его знал по одиннадцатой кавалерийской дивизии.
      Тут же с ходу Константин Иванович достал из сейфа топографическую карту, показал мне, как он намерен строить оборону Черноморского побережья на своем участке, и предложил, если я не очень устал, завтра выехать с ним на рекогносцировку, а также заняться выбором огневых позиций для береговых батарей.
      Сочинский оборонительный район находился на военном положении. Шпионы, контрабандисты и прочие вражеские элементы шныряли по всему побережью. Целыми днями мы с К. И. Озолиным носились верхом, выбирали огневые позиции для артиллерии и наиболее удобные места для расстановки охраны побережья.
      Так прошел мой "отдых". Когда я приступил к занятиям, на меня навалилась уйма работы: предстояло сдать зачеты по разным военным дисциплинам и начинать писать дипломную работу. Много дней и бессонных ночей просидел я над книгами и конспектами.
      Именно в это время произошло событие, вдохновившее меня на большой упорный труд. На пленуме Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов в феврале 1922 года, в день празднования 4-й годовщины Красной Армии, мне посчастливилось встретиться с Владимиром Ильичей Лениным. На торжественном заседании в Большом театре присутствовал почти весь высший командный состав. Здесь были Сталин, Фрунзе, Склянский, Уншлихт, С. С. Каменев, Лебедев, Муралов и другие. Приглашены были и мы, слушатели военной академии: Дыбенко, Федько, Урицкий, я и другие. Еще до открытия собрания Ильич подошел к нам, слушателям военной академии, и стал расспрашивать о том, как мы живем и учимся.
      - Вот вы скажите, - обратился Владимир Ильич ко мне, - что труднее учиться или воевать?
      - Учиться, - ответил я.
      Меня поддержали другие слушатели академии. Владимир Ильич рассмеялся, а потом сказал серьезно:
      - Красная Армия била врагов очень хорошо. Но все-таки теперь наша главная задача - учиться, причем учиться по-настоящему.
      Говоря это, он всматривался в каждого из нас, как бы проверяя, согласны ли мы. Затем, немного помолчав, добавил с доброй усмешкой.
      - Это надо же придумать: воевать легче! - и снова рассмеялся.
      На пленуме все мы были награждены грамотами президиума Моссовета и ценными подарками.
      Эта грамота хранится у меня как драгоценная реликвия и память о той радостной незабываемой встрече с Ильичем.
      Шли годы. После разгрома Красной Армией внешних и внутренних врагов Советского государства в ходе гражданской войны мы смогли приступить к восстановлению разрушенного народного хозяйства. Но в то же время Коммунистическая партия ни на минуту не забывала о капиталистическом окружении, о возможности повой агрессии со стороны империалистов. Она призывала рабочих и крестьян всемерно укреплять обороноспособность Советского государства, быть в постоянной мобилизационной готовности.
      Много поистине величественных событий произошло за два десятилетия после гражданской войны... Кто из людей моего поколения не помнит овеянные героикой мирного созидательного труда годы первых пятилеток - яркие огни Днепрогэса, первый отечественный трактор, сошедший с конвейера Сталинградского завода, строительство Магнитки, трудовые подвиги Изотова, Стаханова и московских комсомольцев, прокладывавших тоннели метрополитена.
      Но видели мы и другое: снова над миром сгущались грозовые тучи.
      В один из жарких сентябрьских дней 1939 года меня вызвала к прямому проводу Москва. Вызовы такого рода для меня, командовавшего в то время Закавказским военным округом, были не в диковинку. Нарком обороны, Генеральный штаб регулярно запрашивали о боевой учебе войск, о мерах по охране государственных границ с Турцией и Ираном.
      Но на этот раз меня ожидало совсем другое - приказ Наркома обороны К. Е. Ворошилова о немедленном выезде в Киев.
      Обстановка была напряженной, и я не удивился срочному вызову в Киев. На Западе фашистская Германия "малой кровью" одерживала одну победу за другой.
      1 сентября 1939 года немецко-фашистские войска вторглись в Польшу. Захватив Верхне-Силезский промышленный район, они уже на десятый день форсировали реку Сан и вышли к Львову.
      Могло ли Советское правительство спокойно смотреть, как гитлеровские войска подходят к нашим государственным границам? Могло ли оно бросить на произвол судьбы миллионы западных украинцев и белорусов?
      Прилетев в столицу Украины на двухместном разведчике-истребителе Р-10, я прямо с аэродрома направился в штаб Киевского особого военного округа, где был принят командующим С. К. Тимошенко.
      - Есть приказ Наркома обороны о вашем временном назначении на новую должность, - сказал мне Тимошенко. - Принимайте 12-ю армию Украинского фронта в составе танкового, двух кавалерийских корпусов и двух отдельных танковых бригад. Это - фронтовая подвижная группа. Ее задача - двинуться навстречу немецко-фашистским войскам, остановить их продвижение на восток, обеспечить безопасность населения Западной Украины.
      В тот же день я отбыл в районный центр Городок, где размещался штаб группы советских войск, которые должны были принять участие в освободительном походе.
      План, разработанный нами в штабе группы, был прост: форсировать Буг, стремительно выдвинувшись за Чортков. Никакой артиллерийской подготовки не предпринимать, чтобы не вызвать жертв со стороны мирного населения.
      И вот 17 сентября наши войска перешли советско-польскую границу на всем ее протяжении. Вскоре мы были уже за рекой Стрый, в непосредственной близости от ударных частей 14-й немецкой армии.
      "Как поведут себя фашисты, встретившись с нами лицом к лицу? - думал я. - Решатся ли они на открытое столкновение, чтобы силой пробиться дальше на восток?.."
      Встреча с представителем немецкого командования состоялась в Дрогобыче. Подтянутый надменный офицер молча выслушал мое требование об отводе немецких частей за реку Сан. Затем он сказал, что тотчас же свяжется со своим начальством и передаст ему содержание нашего разговора.
      - Надеюсь, это не ультиматум и мы останемся добрыми друзьями, усмехнулся офицер. Но улыбались одни только губы, в глазах же было недоброе... - Что же касается этих... поляков, - он пренебрежительно махнул рукой, - то с ними кончено...
      Меня передернуло от этих циничных слов, и я резко оборвал фашиста:
      - Мы с Польшей не воюем. Но не следует забывать, что народы, населяющие Западную Украину и Белоруссию, несправедливо отторгнуты от Советского Союза и стремятся к воссоединению со своей Родиной.
      - Яволь! - щелкнул каблуками гитлеровец, словно вполне соглашаясь со мной.
      Фашисты не пошли на открытый военный конфликт. Была установлена временная демаркационная линия, определено точное время отхода немецко-фашистских войск за реку Сан. К слову сказать, отступая, они не удержались, чтобы не отомстить нам - подожгли и взорвали в Дрогобыче нефтеперегонный завод. Немало пришлось потрудиться нашим саперам, чтобы спасти город от огня.
      Несмотря на наше решительное предупреждение, гитлеровцы под всякими предлогами оттягивали окончательный отход за демаркационную линию. Уж очень им хотелось похозяйничать на Западной Украине. Свои проволочки они мотивировали тем, что еще не сломлено сопротивление группы польских войск под командованием генерала Андерса.
      Ослепленный ненавистью к Советскому Союзу, Андерс пытался задержать продвижение наших войск, но, получив сокрушительный удар, бросил своих солдат, решив бежать в Венгрию. Переодетый в штатское, легко раненный, Андерс вместе с несколькими своими офицерами попал к нам в плен.
      Чтобы избежать излишнего кровопролития, я предложил Андерсу написать обращение к польским солдатам, в котором призвать их добровольно сложить оружие. Андерс долго не соглашался, но в конце концов сделал это.
      Через несколько дней Западная Украина была полностью очищена от гитлеровцев.
      28 сентября в Москве был подписан советско-германский договор о границе. Демаркационная линия отодвинулась к Бугу. Вскоре Западная Украина по волеизъявлению своего народа добровольно вошла в состав Украинской Советской Социалистической Республики.
      Кончилось мое временное пребывание в войсках Киевского особого военного округа. Вскоре я вернулся на Кавказ.
      После сентябрьских дней 1939 года мне часто вспоминался надменный гитлеровский офицер, с которым пришлось вести переговоры в Дрогобыче. Как бы подчеркнуто учтиво он ни держался, какие бы фразы о дружбе ни произносил, я чувствовал, что передо мной враг и что с подобными ему нам еще доведется встретиться на поле боя.
      Так оно и случилось...
      Идет война народная...
      И снова бой...
      Долго длится июньский день.
      Уже смеркалось, когда я покинул штаб Московского военного округа. Перед уходом из кабинета перевернул листок настольного календаря. Завтра - 22 июня, воскресенье. Правда, в последние месяцы воскресные дни были для меня нерабочими весьма условно: обстановка, несмотря на существование советско-германского пакта о ненападении, становилась напряженнее с каждым днем, и у меня, как командующего округом, дел было по горло.
      Машина, мягко шурша резиной по нагретому асфальту, влилась в общий поток, понеслась но широкой центральной магистрали.
      Устало откинувшись на сиденье рядом с шофером, я просматривал субботнюю "вечорку". Военные действия в Сирии... Положение на ливийско-египетском фронте... Гибель английского гидроплана... Появление небольшого числа германских самолетов над Англией. Обычная, уже примелькавшаяся сводка с Западного фронта.
      А на этой же полосе справа - хроника столицы: утро на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, выезд юных пионеров в лагерь, коротенькая информация о предстоящем открытии водного стадиона в Химках.
      Я невольно подумал о том, что буду делать завтра. Может, урвать с утра часок и проехаться в Химки или провести день у себя на даче в Серебряном бору?
      Москва сверкала электрическими огнями. Пока машина стояла у светофора, я рассеянно изучал афиши на рекламном щите: в "Эрмитаже" на днях начинаются гастроли джаз-оркестра Леонида Утесова. С понедельника в кинотеатрах столицы будет демонстрироваться новый фильм - "Сокровища Ценского ущелья".
      Откуда-то из распахнутого окна, вплетаясь в автомобильные гудки и людской гомон, доносились слова популярной песни:
      Любимый город может спать спокойно
      И видеть сны, и зеленеть среди весны...
      Любимый город может спать спокойно!.. Могли ли мы тогда предполагать, что в ту же ночь самолеты с паучьей свастикой обрушат бомбы на наши мирные города.
      Обстановка была, конечно, тревожной. Сомневаться не приходилось: Гитлер готовится к войне против СССР. Но не верилось, что это случится так скоро.
      По долгу службы я ежедневно знакомился с донесениями в Генеральный штаб, поступавшими из приграничных военных округов. Они были неутешительны. Участились случаи нарушения фашистскими самолетами нашей государственной границы. Не мог не вызвать серьезных размышлений и тот факт, что самолеты-нарушители перелетали нашу границу с полным боевым оснащением.
      Однако наказывать нарушителей запрещалось. Считалось, что подобные инциденты являются не чем иным, как провокацией со стороны отдельных офицеров германских военно-воздушных сил.
      В Прибалтийском особом военном округе наши истребители принудили приземлиться звено фашистских самолетов. Однако и после этого далеко не случайного эпизода по-прежнему запрещалось открывать огонь по нарушителям.
      Подумав об этом, уже невозможно было отделаться от сомнений, смутной тревоги, одолевавших меня последнее время: так ли уж прочен пакт о ненападении, подписанный правительством фашистской Германии? Можно ли верить слову Гитлера, захватившего Австрию, Чехословакию, Польшу, залившего потоками крови Европу? С одной стороны, памятная фотография: Гитлер и Молотов после подписания пакта в Берлине, с другой - свыше пятисот нарушений воздушной границы СССР, зафиксированных за короткий период. Да, факты говорили о другом, настораживали, предостерегали.
      На нашей государственной границе концентрировались немецкие войска. Это можно было объяснить лишь одним - готовилось нападение на нашу страну. Настораживала и другая внезапная акция германского правительства: начавшаяся 20 июня широкая волна арестов всех, кто в той или иной мере проявлял симпатии к Советскому Союзу. История учит, что одним из верных предвестников войны является изоляция в своей стране элементов, сочувствующих тому государству, против которого не сегодня-завтра начнутся боевые действия.
      Конечно, в канун рокового дня, 22 июня, мы не знали, что еще в июле 1940 года правительство фашистской Германии приняло решение напасть на СССР, а 18 декабря того же года Гитлер подписал директиву № 1, впоследствии ставшую известной как план "Барбаросса". Но тем не менее ничто не могло заставить нас, старых военных, поверить в искренность заявлений фашистской Германии.
      ...А Москва была так хороша в этот последний мирный июньский вечер! Невольно вспомнились все события прошедшего дня.
      В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:
      - С вами будет говорить товарищ Сталин...
      В трубке я услышал глуховатый голос:
      - Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?
      Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:
      - Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.
      В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии.
      Я тут же отдал соответствующие распоряжения своему помощнику по ПВО генерал-майору М. С. Громадину.
      Вечером был у Наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала армии Г. К. Жукова. От них узнал о новых тревожных симптомах надвигающейся войны. Настораживала и подозрительная возня в немецком посольстве: сотрудники всех рангов поспешно уезжали на машинах за город.
      Позднее снова зашел к Жукову.
      - По донесениям штабов округов, - сказал он, - как будто все спокойно. Тем не менее я предупредил командующих о возможном нападении со стороны фашистской Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки.
      Я поинтересовался, каково сейчас соотношение сил - наших и германских.
      - У немцев, насколько мне известно, нет общего превосходства, - коротко ответил Жуков.
      Итак, реальная опасность войны возникла совершенно отчетливо.
      ...Усталый, с тяжелыми думами о надвигающейся военной грозе, я вышел из машины в тихом Ржевском переулке, где жил с семьей - женой и двумя детьми.
      * * *
      В 3 часа ночи 22 июня меня разбудил телефонный звонок. Срочно вызывали в Кремль...
      По дороге заехал в Генштаб. Г. К. Жуков по ВЧ разговаривал со штабами приграничных военных округов. После телефонных переговоров он информировал меня о том, что немецкая авиация бомбит Ковно, Ровно, Севастополь, Одессу.
      В Кремле меня встретил комендант и тотчас проводил к Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову. Климент Ефремович спросил:
      - Где подготовлен командный пункт для Главного Командования?
      - Такую задачу передо мной никто не ставил, - ответил я. Штаб Московского военного округа и ПВО города командными пунктами обеспечены. Если будет необходимо, можно передать эти помещения Главному Командованию.
      Затем Ворошилов объявил, что я назначен командующим войсками Южного фронта. Отбыть к месту назначения предлагалось сегодня же.
      Вернувшись из Кремля, я немедленно направился в штаб МВО. Согласно моим указаниям он срочно выделил полевой штаб для Южного фронта и начал подготовку специального железнодорожного состава для отправки штабных работников на фронт.
      Я был подготовлен к тому, что мы - на рубеже войны. И вот она началась... Однако в голове никак не укладывалось свершившееся.
      Война меня, кадрового военного, не пугала, хотя я знал, что эта, нынешняя, будет куда тяжелее, чем обе предыдущие.
      Дома все уже было готово к моему отъезду. Провожая, жена тихо спросила:
      - Ваня, как ты думаешь, сколько будет продолжаться война?
      Не знаю почему, но я сразу же ответил:
      - Не меньше трех лет...
      Вечером 22 июня железнодорожный состав с полевым штабом Южного фронта ушел из затемненной, посуровевшей Москвы.
      В пути мы с исполняющим обязанности начальника штаба фронта генерал-майором Г. Д. Шишениным и членом Военного совета А. В. Запорожцем изучали район предстоящих боевых действий. Допоздна засиделись над оперативными картами, за разговорами о предстоящих боях...
      Проснулся я рано. Поднял тяжелую шторку затемнения - в вагоне и без того было душно. За окном сверкнула широкая голубая лента Днепра: поезд входил на железнодорожный мост. Вдали, на зеленых холмах, замаячил золотистый купол Киево-Печерской лавры...
      Рядом со мной стоял Запорожец. Лицо его было каким-то окаменевшим. Мы не обмолвились ни словом, но, очевидно, оба думали об одном: как-то там в городе - ведь "юнкерсы" уже успели побывать над древним и вечно юным красавцем Киевом.
      Хотя мы знали, что Киев не пострадал от внезапного налета фашистских самолетов, но взор настороженно скользил по вздымающейся к Печерску террасе крыш, выискивая последствия бомбежки. Нет, все в порядке! Наши зенитчики и летчики не дали врагу совершить свое черное дело. Город лежал перед нами в нарядном кружеве зелени. Внизу, правее моста, красная коробочка трамвая двинулась из Слободки в первый утренний рейс. С Днепра потянуло ключевой прохладой. Даже не верилось, что недавно над городом появлялись немецкие бомбардировщики.