— Вчера ты на него не рассердился?
— Нет, конечно. Это же не он меня дразнил, а самогон.
И тут же парнишка прикусил губу, а глаза заметались. Видно, говорить о самогоне вслух в Моухее запрещалось. Зато пить его можно было хоть ведрами.
— Секрета ты не выдал, — сказал я. — Я еще вчера понял, что по бутылкам в баре у О'Доннела какая-то суррогатная дрянь разлита. Сам Ларри ее не пьет?
— Никогда. — Делберт улыбнулся. — Он себе бренди из Гэлтауна привозит.
— А потом в бутылки из-под бренди наливают самогон.
— Нет. Только в те, где раньше «Четыре розы» было. Не спрашивайте, почему, я не знаю. Традиция, что ли.
— Миссис Гарделл стащила у нас бутылку из-под «Уайлд теркл».
— Из нее пить не будут. Просто надо, чтобы разные бутылки стояли в баре, — пояснил Делберт. — А то чужак вроде вас сунет нос и удивится.
— И много чужаков тут бывает? — усмехнулся я.
— Не очень. Но появляются регулярно. Правда, уехать все спешат. И вы уезжайте, а? — завел он старую пластинку. — С мистером Риденсом все в порядке будет, честно. Он чуть позже вернется, а вы можете прямо сегодня…
— Без Джейка я не уеду, — перебил я. — Не оставлю его среди людей, от которых дрожь пробирает. Чтоб У ребенка на платье кости болтались!
— Они ненастоящие, — выпалил Делберт. — Игрушки. Извините, что я сразу не сказал. Хотелось вас испугать. В шутку.
Наконец-то в моухейской логике появился пробой. Все его поведение до этой минуты не увязывалось с желанием жестоко шутить.
— Я не подумал, извините, — повторил парнишка. — Просто Торин… немного «того».
— А мисс Уибли на полную катушку «того», — продолжил я. — И все остальные «того» в разной степени?
— Нет, — но по его губам скользнула улыбка. — Вы просто не привыкли к деревенским. И не привыкнете, так что уезжайте побыстрее.
— Можно подумать, меня здесь съесть собираются.
— Не надо об этом думать. — Делберт оглянулся, будто за нами в самом деле могла гнаться стая голодных волков. — Лучше расскажите мне про Лос-Анджелес. Пожалуйста. А то мистер Риденс брался несколько раз рассказывать, но его через пять минут уносило на какие-то планеты, и начинались уже выдумки. То есть писательская работа.
Насмешка чирикнула в его голосе воробьем, почувствовавшим весну. Я не удержался от улыбки. Просьба прозвучала так подкупающе, что отмахнуться от нее я не смог. И начал претворять в реальность самый страшный сон Паулы Энсон: морочить голову ее сыну байками об очень большом городе.
* * *
Если Джейку не стать художником, то мне никогда не создать вадемекум. И все-таки вспомнил я немало. Центральные бульвары и планетарий, киностудии, музей Юго-Запада и Голливудский музей восковых фигур. Хрустальный собор, театры и парк Гриффит. Библиотека и картинная галерея Хантингтона, «Волшебная гора Шести Флагов», Диснейленд и Тихоокеанский Аквариум на Лонг Бич… Я скользил по описаниям, набирая разгон, и, честное слово, когда Терри устраивал мне встречи с читателями, никто не слушал меня так внимательно, как сейчас Делберт. Умением вслушиваться в рассказ этот мальчишка переплюнул всех моих знакомых, включая самого Терри. Устав бродить, мы уселись на траве у подножия очередного плоского холма, спрятавшись в его тени от солнца. Жаль, сандвичей с собой не взяли. И бутылка холодного лимонада была бы кстати. Но прогулка и без ланча оказалась приятной, я никак не ожидал, что смогу получить удовольствие от разговора и на время забыть о странностях, заполнявших Моухей.
Забыть, пока речь не зашла об университете. Делберта тема высшего образования заинтересовала сильнее, чем океанские тайны, представленные в Аквариуме, но в каждом его вопросе прорывалось такое вопиющее невежество, словно он вообще не имел понятия об учебе. В четырнадцать лет таращить глаза при слове «тест» и уточнять, что значит «письменный доклад» — такого, наверное, и во вспомогательной школе не встретишь. Когда парень растерянно моргнул, услышав «семестр», я не выдержал:
— А сколько семестров в твоей школе?
— Не помню.
— Как это?
— Я… — Делберт сглотнул и ссутулился, отодвигаясь от меня, будто ждал удара. — Я многое забываю.
— По каким предметам ты писал контрольные в прошлом году?
— Не помню.
— Какие вообще предметы ты изучаешь в школе?
— Ну… всякие. Разные.
Он покраснел, но не смог назвать самые простые из учебных дисциплин. В старшей школе настолько отсталому парню делать нечего. Может, он и начальную не закончил?
— Сколько будет семью восемь? — выпалил я.
Делберт уткнулся лицом в поднятые колени и обхватил их руками, но уши прикрыть не додумался, а они горели, как после хорошей трепки.
— Трижды четыре? — не отставал я. — Дважды два? Сколько это будет?
Его молчание говорило само за себя. Значит, вот почему для родителей и соседей он — выродок. Парня, не способного запомнить таблицу умножения и количество учебных семестров в году, конечно, гордостью семьи не назовешь. И никто не может дать гарантии, что завтра такой подросток не забудет, как пользоваться газовым баллоном или закручивать кран в ванной. А то, что он выдумывает названия полевым цветам, ничего не меняет. Вряд ли он способен повторить свои выдумки через пять минут после того, как произнес их.
Но вся моя логика
моухейская логика, дружок, моухейская
рассыпалась мелким песком, стоило вспомнить его глаза. У слабоумных таких глаз не бывает.
— Посмотри на меня, Делберт, — попросил я. Он покачал головой, не поднимая лица.
— Как зовут твоих учителей?.. Сколько этажей в твоей школе?
— Два, — еле слышно выдохнул он.
Хоть это помнит! Потому что это проще элементарных примеров на умножение.
Или потому, что, чтобы узнать количество этажей в школьном здании, не обязательно входить внутрь.
Оглоушенный новой догадкой, я быстро спросил:
— А какие шкафчики у вас в коридоре?
— Обыкновенные.
— Деревянные?
— Да. Коричневые.
— В общем, те самые, от которых ключи только у учителей?
— Конечно.
Любой человек, проучившийся в школе ровно один день, поразился бы глупости моего вопроса. А Делберт попался на крючок, как рыба из моего сна. Рыба с умными несчастными глазами.
— В школьных коридорах стоят шкафчики для учеников, — сказал я. — Стандартные металлические. И ключи от них раздают ученикам в первый день учебного года. Ты и это забыл?
— Забыл, — через силу выдавил он.
Я положил руку ему на плечо. Почувствовал, как напряглись мышцы, и подождал, пока он расслабится. На это ушло минуты две.
— Я не собираюсь над тобой смеяться, Делберт, — негромко сказал я. — И не буду ругать за вранье. Просто хочу услышать от тебя самого: ты вообще ходишь в школу?
Он сделал то, что я и ожидал: повел головой из стороны в сторону и снова сжался. Выступившие на шее позвонки словно ждали топора.
— Почему?!
— У нас… так заведено. Если всех в школу отправить, работать будет некому.
— И в начальную не ходил?
— Нет.
— Никогда?
— Ни одного дня. Я… Я вообще не знал бы, что такое школа, если бы…
Ему понадобилось перевести дыхание. Я осторожно погладил вздрагивающее плечо.
— Если бы не мистер О'Доннел, — закончил Делберт. Голова наконец-то приподнялась; я увидел мокрую от слез щеку. — Он мне много рассказывал. Научил читать и писать, давал книжки. В Моухее ни у кого больше книг нет, а у него — несколько полок. Я все прочел. Мистер О'Доннел хороший человек.
— Его дочки ходят в школу?
— Нет. Но их он тоже научил, как и меня. А Дилана мистер Пиле учил. И телевизор мы все смотрим. Телик лучше школы, правда? Все время что-то новое узнаешь.
Еще бы не лучше! Да предложи мне кто-нибудь в мои школьные годы заменить стандартное образование просмотром телепрограмм, я бы ради этого человека последней рубашкой пожертвовал. И последними штанами тоже. Но, вырвавшись из школьного застенка, начинаешь мыслить по-другому. Так что мое возмущение было непритворным:
— Твои родители нарушают закон. Все дети в нашей стране обязаны посещать школу.
— Законы для больших городов написаны, а не для Моухея.
— Брось ерунду городить. — Я слегка сжал его плечо и отпустил, не мешая вытирать глаза. — В столице и в деревне вдвое меньше Моухея закон одинаков. Сюда хоть раз инспектор из окружного совета по делам школ приезжал?
Глаза Делберта слегка расширились, понятие «окружной совет» для него находилось где-то в районе сатурнианских пещер.
— Не знаю. Наверное, нет.
Замечательно! Главное теперь — засекретить местоположение Моухея, а то половина граждан США в возрасте от шести до семнадцати рванет сюда со всех ног на постоянное жительство. Нельзя будет по улице пройти, чтобы о ребенка не споткнуться. Но это те, кому школа поперек горла стоит, а Делберту она, наверное, кажется землей обетованной.
— Тебе не хочется ходить в школу? — спросил я. — Общаться там с ровесниками, учиться?
— А зачем? — парнишка уже взял себя в руки и посмотрел мне в глаза с отчаянным вызовом. — Там все равно не учат камни ворочать. А я этим буду заниматься всю жизнь.
— Если на захочешь ничего другого.
То, что я произносил в следующие полчаса, сильно смахивало на лекцию по гражданскому праву. И Дел-берт, успокоившись, вникал в рассказ о социальных службах и правах, гарантированных Конституцией всем гражданам США, с тем же жадным любопытством, с каким слушал описание лос-анджелесских достопримечательностей или биографии великих писателей. Из него получился бы отличный ученик.
Я в общих чертах объяснял, как может защитить права подростка суд, когда меня прервал веселый окрик:
— Собачку завели, мистер Хиллбери?
Дилан Энсон стоял в десяти шагах от нас, подбоченясь, как плохой актер на кинопробах к вестерну. Может, этот подонок случайно забрел сюда, шляясь по округе, но я сразу подумал, что он за нами следил. В любом случае, Дилан наслаждался ролью хозяина положения.
— Вы уж извините, — продолжал он, — но это наш щенок. И к вам он зря ластится. А ну ко мне, собачонка!
— Прекрати.
— Я сказал — ко мне, выродок! — Дилан похлопал себя по ноге чуть выше колена. — Быстро!
Делберт поднялся. Заметив, что я тоже встаю, он отрицательно качнул головой и шепнул:
— Не надо, все в порядке.
Но моухейским порядком я был уже сыт по горло.
— Стой, — приказал я.
Дилан ухмыльнулся. И не придал никакого значения тому, что я оказался между ним и Делбертом.
— Собачка не хочет слушаться хозяина? — с издевкой спросил он. — Собачка думает, так будет лучше? Ой, как она ошибается!
Делберт молчал. Я не видел его, но понимал, что с места парнишка не сдвинулся. По наглой роже Дилана расплылся счастливый оскал: наклевывалось отличное развлечение. Не новое, но приятное. Очень приятное для подонка. И Дилан пошел к брату, а поравнявшись со мной, бросил насмешливое: «Извините, мистер Хилл-бери». Он меньше всего ожидал, что я ухвачу его за руку и выверну ее одним движением (спасибо Билли Род-вэю, который в старшей школе научил меня паре простейших приемов вроде этого).
Дилан вскрикнул, и тут же я завел его руку еще дальше за спину. Любимец родителей повалился на колени с тихим воем. Я впервые видел, чтобы парень сдался так быстро. Но удивляться не было настроения.
— Делберт не собачка, — отчеканил я, наклонившись над хнычущим Диланом. — И никому не принадлежит. Повторяй!
Наверное, сопляк решил, что кость вот-вот выскочит из сустава. На самом деле для этого нужен был нажим гораздо сильнее. Но он проверещал все, что я требовал, уже заливаясь слезами. » — И запомни эти слова. Ясно?
— Да! — взвизгнул Дилан. — Запомнил!
— А теперь катись к черту.
Я выпустил его руку и, не теряя времени, хорошенько пнул оттопыренную задницу. Дилан растянулся на траве, но решил, что отдых сейчас будет несвоевременным. Первые ярды он преодолел на четвереньках, затем вспомнил, что относится к двуногим, и понесся в деревню, не оглядываясь. Если он не прижимал к груди ноющую руку и не плакал, я готов съесть все камни, вытащенные Делбертом с поля.
А сам Делберт смотрел вслед брату с неожиданно мрачным выражением лица. Меня тоже не привела в восторг легкая победа, но причины расстраиваться я не видел.
— Он — дешевая шавка, — сказал я. — Жалеть его нечего. И бояться — тоже. Ты сам мог бы с ним справиться.
— Я знаю, — ответил Делберт. — С ним — запросто. Но через полчаса он позовет Роя и Дольфа, и втроем они меня отделают взаправду, как собаку.
— Это пустая угроза. Выдумка подонка. Делберт мотнул головой.
— Они уже били меня втроем. Три года назад. И это-го мне до самой смерти хватит.
— Рой Клеймен и Дольф Маккини? Ты соображаешь, что говоришь? Сколько тебе тогда было?
— Одиннадцать.
— И ты хочешь сказать, что взрослые парни всерьез били одшнадцатилетнего — эта новость была еще хлеще, чем наплевательское отношение моухейцев к обязательному школьному образованию.
— Дольф всерьез, — кивнул Делберт. — Он никогда не шутит. А Рой смеялся. Я под конец ничего больше не слышал: только боль такая, что хочется сдохнуть скорее, и его смех.
— Тут что, все ненормальные? — вырвалось у меня. Делберт улыбнулся.
— Мистер О'Доннел не такой. И вы с мистером Риденсом. И… — взгляд метнулся в сторону, — и Айрис.
В мозаику лег очередной кусочек. Мальчик влюблен. И удивляться нечему: в Моухее возможности удовлетворить духовные потребности или сколотить состояние сведены к нулю, но пока здесь живут сестры О'Доннел, влюбиться так же естественно, как дышать.
— Почему Айрис, а не Айлин?
— Она лучше.
— Присмотрюсь, — улыбнулся я.
— Все-таки не хотите уехать? — Делберт вздохнул.
— Без Джейка — ни за что. Не нравится мне, что с ним происходит.
— Тогда поселиться тут придется. Он не захочет уезжать.
— Заставлю, — я был полон уверенности, что смогу это сделать. Как только себя уговорю не размякать под несчастным взглядом друга. — Если он еще раз закричит ночью, уедем сразу же. Кстати, откуда ты…
— Он мне сам рассказал, — с полуслова понял меня Делберт. — Мы раньше много разговаривали. А потом он стал все больше пить.
— Тем более надо его увезти.
Мне показалось, что мальчик прошептал: «Не имеет смысла». Точно, показалось, потому что он уже говорил о книгах, которые подарил ему Джейк. Судя по речи, читал он не по слогам.
ГЛАВА 9
Джейк смотрел на меня слегка расфокусированным взглядом. Миссис Гарделл сидела на табурете возле кровати, как памятник всем добросовестным сиделкам, и обмахивалась носовым платком. К вечеру на Моухей спустилась духота, но небо было безоблачным, и я подозревал, что дождя эта духотища за собой не приведет.
— Уолт… — пробормотал Джейк. — Ты… приехал?
— Два дня назад. Не помнишь?
— Все он помнит, — вмешалась миссис Гарделл.
Я не огрызнулся, чтобы она не завелась надолго. За ее трубным голосом шепот Джейка вообще не будет слышен.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — Джейк попытался улыбнуться, но губы не послушались. Старуха чем-то смазала их: утром пересохшие, теперь они жирно блестели. — Голова болит, а так ничего. Выгляжу страшно?
— Терпимо. Подняться можешь?
Кажется, он ответил «вряд ли». Уверен я не был, потому что миссис Гарделл немедленно пошла в атаку:
— Куда ему подниматься? Совсем ослабел, не видите, что ли? Только вам могло прийти в голову его в таком состоянии тащить на танцы!
Я вытаращил глаза. Какие, вашу мать, танцы?! А она не успокаивалась:
— Идите сами и веселитесь на здоровье, но мистеру Риденсу я не позволю шагу за порог ступить. Не слушайте его, мистер Риденс, еще успеете натанцеваться. Сегодня вам лежать надо. Я через полчаса принесу лекарство, и все будет хорошо. Вы же будете слушаться?
— Буду, — прошептал Джейк.
— Вот и славно.
— Миссис Гарделл…
— Я говорю, вот и славно! — она повысила голос, и Джейк поморщился.
Я полностью доверял Делберту: конечно, у моего друга алкогольное отравление, а не простуда. Сейчас ему не до веселья и крик слушать все равно, что отверткой в ушах ковыряться. Так что лучшей помощью с моей стороны будет замолчать. Подремать, если хочется.
Зато, чтобы Делберту помочь, придется повертеться как следует. Забрать мальчишку в Лос-Анджелес, подать от его имени жалобу в департамент защиты детей, в суд обратиться, в конце концов. Этому парню в любом приюте будет лучше, чем в Моухее.
— А если вам нечего делать, так сядьте и напишите хоть слово! — обратилась ко мне добровольная сиделка. — Какой вы писатель, если ручку в руки не берете?
Мистер Риде не себя изматывает, а вы только прогуливаетесь. Это, по-вашему, работа?
— Не вам судить о моей работе, — не сдержался я.
— Ишь ты! А с чего это? Что, я не такая образованная, как ваши городские дружки? Они небось все колледжи окончили, без носовых платков за порог не ступят, деньги считают тыщами. Куда мне до таких умников! А только я скажу, что от них вы пустое умничанье услышите, а от меня — правду. Если вы не пишете, так никакой вы не писатель. Ни-ка-кой!
Джейк закрыл глаза. В его состоянии выслушивать скандал над самой головой ни к чему. Я молча отступил, не отвечая на бестолковые обвинения. Если старая дура считает себя столпом правды, пусть хоть лопнет от гордости. Но если до завтра состояние Джейка не улучшится, на спине доволоку его до «Корветта». За его машиной потом кого-нибудь пришлем, а нас в Моухее больше не увидят.
Я переоделся, наскоро ополоснувшись под душем, и пытался угадать, как среагирует Джейк на новое требование рвануть от «рая» подальше, когда на пороге комнаты возникла миссис Гарделл. Сцена вторая: строгая судья превратилась в милую мамочку.
— Забыла спросить, мистер Хиллбери, — проворковала она. — Вы небось проголодались? Разогреть ужин?
— Нет, спасибо.
— Обиделись? — она прошла по комнате, и я заставил себя не отстраниться, когда маска материнского сочувствия оказалась всего в трех футах от моего лица. — Напрасно вы так, мистер Хиллбери. Я, может, что-то и неверно сказала, но я женщина простая, привыкла говорить, что думаю. У нас здесь не принято на старших обижаться.
— Я не обижен.
— А чего тогда от еды отказываетесь? Как ребенок себя ведете, честное слово.
«Я повел себя, как ребенок, когда — как раз подчиняясь обиде — кинулся сюда сломя голову, — подумал я. — Надо было хоть Терри предупредить. Хоть консьержу сказать, что уезжаю за Джейком в Моухей. А я даже конверт от Джейкова письма с собой прихватил. Какой Шерлок Вульф теперь додумается, где меня искать?»
— Словом, нечего дуться, как маленькому, — сделала еще один шаг к примирению миссис Гарделл. — Идите на кухню, поужинайте, а потом делайте, что хотите. Я мешать не стану. Хоть по кровати у мистера Риденса пляшите.
— Я лучше вместе со всеми попляшу, — натужно улыбнулся я.
Старуха улыбнулась, не догадываясь, что на танцы мне надо пойти. Где еще искать Делберта? Днем я не сообразил задать мальчишке самый главный вопрос: хочет он уехать с нами или лучше подождет, пока сюда явится комиссия из службы защиты детей. Если решит остаться, придется Дилана припугнуть на всякий случай. Я был уверен, что трусливый увалень не решится огрызнуться на мои слова и уж, конечно, не посмеет поднять на меня руку.
А если возьмется за нож? В темноте, исподтишка…
Ерунда, исключено. Он слишком неповоротливый, я услышу, если он попытается подобраться ко мне со спины. И вообще нечего об этом думать, Дилан не тот тип.
А Маккини или Клеймен — те?
По плечам начали расползаться тонкие нитки страха, пропитанные липким холодом. Я никогда не был бойцом. Люди с бурной фантазией вообще крайне редко становятся бойцами, потому что способны очень ярко представить, чем для них может закончиться драка. И если уж они переходят от слов к действиям, то импульсивно, а когда потом задумываются… Нет, нет, это не для меня. Мое дело — сочинять. Описывать драки, если придется, но не махать кулаками самому и, конечно, не подставляться под чужие кулаки. Это не для профессиональных выдумщиков.
А как же Делберт с его фантазией? Что он представляет себе, глядя на брата и его приятелей ?
Зато фантазии миссис Гарделл хватило только на то, чтобы поворчать по поводу моего плохого аппетита. И пообещать, что она не отойдет от постели Джейка, так что я могу не беспокоиться.
* * *
В «танцзале» веселье уже началось и от вчерашнего отличалось только тем, что магнитофоном занимался парень с изрытым шрамами лицом. Меня снова встретили шумно и, как водой из шланга, обдали дружелюбием. Старый мистер Пиле поинтересовался, почему я без машины, и громко позавидовал молодым ногам, а Чарльз Маккини с ходу спросил, как чувствует себя Джейк.
— Мама сказала, он прихворнул, но она поставит его на ноги, не сомневайтесь, — заявил он. — В больницах одни надутые болваны, им лишь бы денег взять побольше. А наша мама в первую очередь о больном думает.
Дольф стоял рядом и кивал головой. Я представил, как его громадные красные кулаки обрушиваются на Делберта, и горло на миг пережала ярость. Скоты, приветливые лживые скоты!
Но и я сумел удержать на лице улыбку. Пусть думают, что я рад их обществу. На самом деле я радовался тому, что выискивать Делберта не придется. Я увидел его, едва переступил порог, — там, где никак не рассчитывал увидеть: мальчишка стоял за стойкой рядом с О'Доннелом и подавал ему бутылки и чистые стаканы. Чарльз сам подвел меня к ним.
— Что выпьете? — улыбнулся он.
— Сейчас выберу.
Вся компания расхохоталась. Здесь ничего не стоило прослыть шутником. Краем глаза я заметил сестер О'Доннел. Айлин, снова в длинном розовом платье, смеялась, запрокидывая голову, так что серьги-цепочки раскачивались, рискуя запутаться в волосах, а взгляд Айрис беспокойно метался между мной и Делбертом. Она будто ждала, что с минуты на минуту моухейцы всем скопом кинутся на нас, и не доверяла показному дружелюбию. Я начал понимать, почему Делберту она нравится больше сестры.
— Выбирай на здоровье, — пригласил меня Ларри. — Кому еще наливать, ребята?
Соседи откликнулись дружным «мне». Я обошел стойку, сделал вид, что рассматриваю бутылки (те же, что и вчера, но наполненные по горлышко), и, уловив момент, шепнул Делберту: «Надо поговорить». Мальчик не ответил и даже не кивнул. Но я не сомневался, что, как только выйду во двор, он сумеет незаметно выскользнуть следом.
— Что выбрал, Уолт? — спросил Ларри.
Я хотел сказать «давай бренди», но вовремя понял, что это будет ошибкой. Я ведь не должен и подозревать, что в бутылках с этикеткой «Четыре розы» самогон. Игру в оригинальность здесь не примут. Хороший тон в провинциальном понимании — принадлежность к общей массе. Так что нечего мне выдергиваться со своими лос-анджелесскими вкусами. Взгляд Стэна Клеймена уже стал подозрительным, широченная улыбка не скрывала его внезапной холодности. Роджер кашлянул. Ладно, сыграю собственную игру. В крайнем случае, не умру от глотка самогона. И я улыбнулся, стараясь выглядеть подобием вчерашнего Джейка (что, если сейчас Джейк снова мечется в жару?), этаким рубахой-парнем.
— Лей то, что всем льешь, Ларри! «Четыре розы», верно? Давай двойную порцию.
Вокруг снова засмеялись. Кто-то захлопал в ладоши. Из-за спины Чарльза выскочила Сельма Уибли (зря я надеялся, что она сегодня отсидится дома) и вытаращила лягушачьи глаза.
— Двойную? — визгливо уточнила она. — Да ты ни в жизнь с двойной не справишься. Налей мне двойную, Ларри, я с этим городским слюнтяем посоревнуюсь.
Услышав вызов, женщины, державшиеся подальше от бара, пошли к нам. Кэтлин О'Доннел поправила воротник прозрачной блузки и расстегнула вторую сверху пуговицу.
— Мужчин нам никогда не перепить, — мелодичным голосом (а каким еще он мог быть, рождаясь в таком восхитительном горле?) сказала она. — Оставь, Сельма.
Но сумасшедшая не собиралась уступать. Ларри подал нам стаканы одновременно. Уровень желтоватой жидкости в них был одинаков, никакой эксперт не придерется. Стэн Клеймен пожелал мне удачи, его жена показала скрещенные пальцы.
— Давай, Уолт, — с улыбкой скомандовала Кэтлин. — Докажи, что мы недаром верим в мужчин!
Ее муж улыбался наравне со всеми. А Делберт… У меня отлегло от сердца. На лице Делберта не было ни малейшего признака тревоги. Значит, какой бы дрянью ни была самодельная выпивка, я ею не отравлюсь. Черт с ними, попробую!
Я улыбнулся публике, смело приложился к стакану и закашлялся от неожиданности. Толпа засмеялась.
— Разве это мужик? — взвизгнула Сельма. — Мужики пьют не моргнув! Я и то могу выпить больше!
Она отхлебнула из своего стакана гигантский глоток; часть виски пролилась на платье. Рой Клеймен присвистнул и зааплодировал, расплескав собственную выпивку.
— Ошибаешься, красотка, — ухмыльнулся я. И в два глотка, не отрывая стакан от губ, прикончил двойную порцию воды, подкрашенной яблочным соком.
Теперь все общество аплодировало мне.
— Повтори, Ларри, — попросил я, пока Сельма торопливо допивала содержимое своего стакана. О'Доннел щелкнул пальцами, и Делберт тут же протянул ему бутылку.
— Двойную?
— Конечно, — ухмыльнулся я. — И не разбавляй. Мы вместе рисковали: Сельма в любой миг могла выхватить у меня стакан (от чокнутых и не того жди) и принюхаться или попробовать «виски». Но Ларри держался как ни в чем не бывало, и я тоже не отступил. Выпил новую порцию фруктовой воды в три приема, шумно выдыхая после каждого глотка, и стукнул стаканом о стойку.
— Еще, Ларри!
Никогда не увлекавшись спортом, сейчас я понял, что чувствуют футболисты или бейсболисты после победы. Вокруг меня вопили и свистели болельщики, и то, что с третьей порцией я справился медленнее, чем с первыми двумя, только укрепило их в уверенности, что я пью спиртное. Я тоже смеялся, но внутри уже покусывал страх: что, если у О'Доннела закончатся запасы подкрашенной воды? Пора заканчивать конкурс, тем более что Сельма еле справилась с третьей двойной порцией, когда я опорожнил четвертый стакан. Дел-берт продолжал помогать бармену, и если бы не вкус воды с соком, я сам мог бы поклясться, что он протягивает Ларри одну и ту же бутылку, чтобы наливать в оба стакана. Публика не заметила подмены, а Ларри если и заметил, ничем этого не выдал. Сельма тяжело дышала, глядя на почти полный пятый стакан.
— Довольно? — слегка растянув слово, спросил я у всего общества сразу. И сам ответил: — Довольно. Я выиграл.
Кэтлин О'Доннел со смехом обняла меня. Я слышал, как у меня за спиной ругается Сельма, а от запаха Кэтлин и тепла ее тела голова пошла кругом не слабее, чем от четырех порций настоящего виски. Голоса и звяканье стаканов остались в другой галактике, Кэтлин с космической скоростью уносила меня к какому-то своему Сермахлону. К прекрасной планете, полной маняших ароматов, обитатели которой никогда не слышали слов «мораль» и «пристойность». К планете, которую никогда не выдумать Джейку Риденсу.
Вспомнив о Джейке, я встрепенулся. И обнаружил, что Делберт исчез. Ларри, не обращая внимания на то, что я обнимаю его жену, разливал выпивку, Айрис хихикала, слушая шутки Роя, а Сельма жаловалась Линде Биннс на головокружение. Ханна Клеймен предлагала ей присесть. Парень, назначенный диск-жокеем, сумел выжать из магнитофона медленную мелодию и пригласил на танец Молли Маккини. Все в порядке,
в моухейском порядке!
только Делберта нет. И Дилана я этим вечером не видел.
Кэтлин удивилась, когда я осторожно отстранил ее руки. Хлопнула ресницами и кокетливо склонила голову:
— Не хочешь потанцевать, Уолт?
— Ларри умеет драться?
Она беззвучно засмеялась. Нежная гладкая кожа на горле (судя по ней, Кэтлин была ровесницей своим дочкам) задрожала, полные губы розово блестели, пробуждая желание. Я не знал, как называется ткань ее блузки, но единственным назначением этой ткани было открывать взгляду не только изгибы, но и белизну тела. Бюстгальтер на Кэтлин был из белого кружева, в тон коже. На Энни я никогда не видел настолько красивого белья. И сама Энни никогда не была такой влекущей.
— Я слышала, эскимосы отдают гостям своих жен, — шепнула Кэтлин. — Тебе не кажется, что Ларри не мешало бы перенять их обычаи?
— Отличная идея, — согласился я. — Но пока он их не перенял, давай ограничимся танцем.
Новый всплеск ее смеха вышел звонким, как у подростка. И привлек внимание всего зала. Ларри оказался возле нас в одно мгновение, перепрыгнув стойку, что вышло у него очень эффектно. С другой стороны возникла озабоченная физиономия Чарльза Маккини. Вовремя он подошел, молодец. Если что, поможет мне подняться с пола — в драке с Ларри я буду исполнять роль боксерской груши — ни больше ни меньше. Но О'Доннел, вместо того чтоб устраивать скандал, подмигнул жене:
— Кажется, ты хочешь отдать первый танец другому мужчине?
— И не думала, — отозвалась Кэтлин. — Уолту надо проветриться, учитывая, сколько выпивки ты в него влил, а потом уже думать о танцах.
— Тогда идем, — Ларри за руку повел ее в центр танцевальной площадки, а я с облегчением перевел дух. Вокруг шла игра по правилам, с которыми меня никто не собирался знакомить. Мало того что Кэтлин на глазах у всей деревни откровенно липла ко мне, она почему-то не сообразила, что от меня не пахнет спиртным.
А может, разыграла «момент страсти» нарочно, именно чтобы проверить, насколько я на самом деле пьян? Но какие бы выводы она ни сделала и кому бы ни собиралась их передавать, совет проветриться меня устраивал.
Если бы еще Делберт оказался поблизости! Но его не было ни перед «танцзалом», ни за углом, где мы разговаривали два дня назад. Рассчитывая найти мальчика, я не спеша побрел к дому, стоящему по эту сторону холма Мэри. Интересно, кому он принадлежит? Все, кого я знал, жили в центре Моухея. Выходит, хозяева этого дома предоставляют свой амбар под «дансинг», но не посещают его?
Дом был таким же ухоженным, как и «танцзал». Даже в темноте можно было увидеть, что стены недавно выкрашены, веранда аккуратно прибрана, а свет звезд отражается в чисто вымытых темных окнах. Как тут умудряются спать, когда неподалеку магнитофон надрывается? И тут же я заметил, что входная дверь приоткрыта. Всего на ладонь, но если бы дело происходило в книге или на экране, этого было бы достаточно, чтобы положительный герой заподозрил: именно здесь спрятаны: