— Шапочка моя, а шапочка, куда мы идём?
      — Сама не знаю, Хашимджан. Но ты не беспокойся. Дорога есть, значит, куда-нибудь выйдем.
      И правда, скоро всё изменилось. Ящерицы и чёрные птицы отстали. Исчезли и колючие кустарники. Впереди засинели густые сады, а слева и справа пошли хлопковые поля.
      — Шапочка, а шапочка, куда это мы попали? Пустыня — и вдруг сады! Не ты ли создала их здесь?
      — Что ты, Хашимджан! Сама удивляюсь!
      Я свернул в первый же сад и отведал спелых, сочных персиков. Попробовал и яблок.
      Где-то рядом тарахтели тракторы, перекликались люди.
      Я перепрыгнул через арык и вышел на зелёную полянку. К ней примыкало хлопковое поле, разбитое на мелкие участки. На каждом из них возилось по нескольку ребят. Я подошёл к ближайшему участку. Какой-то мальчишка с остервенением рвал кустики сорняков.
      — Эй, не уставать тебе, дружок! — сказал я.
      — Иди своей дорогой, не мешай нам! — ответил парнишка, не подымая головы.
      — Эх, ты-ы… невежа. К тебе с добром, а ты…
      Мальчик поднял голову и покраснел от стыда. — Простите… извините… — забормотал он, вытирая пот со лба. — Я принял вас за нашего бездельника Шавката…
      — Ничего, товарищ, ничего, бывает, — смирился я, увидев, как он смутился. Потом осторожно спросил: — Не скажешь, в какой стране мы находимся?
      — Что, что?
      — Я спрашиваю, как называется эта страна?
      — Это не страна, а Голодная степь.
      — Голодная степь? Что за Голодная степь?.. Которая в газетах?..
      — Почему это — в газетах? Голодная степь в Голодной степи, и всё тут. Узбекистанская целина.
      — А что вы здесь делаете на поле?
      — Сорняки уничтожаем.
      — Л чей это хлопчатник?
      — Наш.
      — Так уж и ваш! Ври, да не завирайся. Мальчишка удивлённо поглядел на меня и ничего не ответил.
      — А как называется ваш колхоз? — не унимался я. Мальчик выдернул несколько кустиков сорняка с таким видом, будто кому-то отрывал уши. Потом крикнул:
      — Гляди! Вот это поле, — он обвёл рукой вокруг, — засеяли мы сами. Шестеро ребят. Сами вспахали, сами обрабатываем и сами будем убирать урожай. Всего здесь десять гектаров земли.
      — Ясно. А агроном вам не нужен? Я бы…
      — Нет, не нужен, — решительно покачал головой мальчик. — Мы сами — будущие агрономы.
      Этот человечек, оказывается, не только грубиян, но и большой хвастунишка.
      «Сами» да «сами»! Подумаешь, какой герой! Сорняки рвать всякий дурак сможет. А вот есть ли у тебя диплом агронома? То-то и оно, что нет!
      Я молча пошёл дальше и вскоре наткнулся на поле, сплошь усеянное рыжими дынями и полосатыми арбузами. А невдалеке зеленели грядки с луком и помидорами. Вот помидоры так помидоры: каждая с мою голову!
      Я прошёл через виноградник (по пути попробовал двадцать два сорта винограда!) и вышел к какой-то загороженной деревянным забором площади. За забором кудахтали и кукарекали сотни белых кур и петухов. Кругленькая, как тыква, девчонка кидала им из плетёной корзиночки зерно и сладким голоском пела:
      — Тю-тю-тю!
      Ишь ты, растютюкалась! Не любит, видать, яйца — раздобрела-то как!
      — Эй, девочка, чьи это куры?
      Девочка молча вынула из кармана варёное яйцо, очистила его, сунула в рот и только потом обернулась ко мне:
      — Наши… Чьи же ещё?
      — А куда ты яйца деваешь? — решил я съязвить.
      — В школу сдаю. Ребятам на завтраки.
      — Гм-м… А всем ребятам достаётся? Даже двоечникам?
      — У нас таких нет и не будет.
      — А вдруг появятся, тогда что?
      — Послушай, иди-ка ты своей дорогой, болтун, — махнула рукой Тыквоподобная и сунула в рот ещё одно яйцо. — Ты мне всех кур распугаешь…
      — Послушай, девочка, — сказал я, стараясь быть как можно вежливее. — А зоотехник вам не нужен?
      — Зачем он нам?
      — Буду указывать вам, что, как и когда делать.
      — Спасибочки! Таких у нас и без тебя хватает. — Тыквоподобная отвернулась и что есть силы заорала: — Тю-тю!
      У неё был такой пронзительный голос, что я зажал уши — и ходу! Остановился только у больших деревянных ворот. На голубой доске было выведено белыми буквами:

ЖИВОТНОВОДЧЕСКАЯ ФЕРМА

ШКОЛЫ-ИНТЕРНАТА им КРУПСКОЙ

      Значит, у них ещё и своя ферма есть. Кто знает, может, здесь повезёт?
      Я тихонько отворил ворота и вошёл во двор фермы. В стойлах со скучающим видом жевали сено восемь коров, в углу похрюкивали четырнадцать и не жирных и не тощих свиней. А три козла, что бродили возле коров, те вообще еле передвигали ноги.
      Кроме животных, здесь ещё был человек, мальчик с шишковатым лбом. Он старательно соскребал с земли навоз и делал вид, что не замечает меня.
      — А где же овцы? — спросил я деловым тоном.
      — Овцы на пастбище.
      — А кролики? Они тоже на пастбище? Шишколобый пропустил мимо ушей мою шутку, но решил, видать, меня поддеть:
      — Кроликов мы держим подальше от ослов.
      — Такой анекдот я давно слыхал, — сказал я и опять спросил: — А почему у вас всего три козла?
      — Во-первых, это не козлы, а козы. А во-вторых, чего это ты ко мне пристал? Говорят же тебе, что козы и овцы на пастбище!
      — Значит, я глухой, раз ты сказал, а я не слышал. Мне подумалось, что козы ваши заболели и передохли. Телят, телят ваших тоже не видать, а, дружище?
      Шишколобый в сердцах махнул рукой, взял веник с ведром и пошёл к свинарне.
      По дороге он обернулся и показал мне язык.
      — Убери свой длинный красный язык, пока я его не вырвал!
      Мальчишка удивлённо остановился:
      — Это мой-то язык?
      — Вот именно!
      — Твой бы надо вырвать. Слишком много чепухи мелет. — Он ухмыльнулся и добавил: — А вообще-то лучше бы ты взял да помог мне.
      — Ну что ж, это мы запросто! Я вмиг стянул с себя новенькую свою рубашку и закатал штанины.
      — Показывай, что делать. Шишколобый вдруг задумался.
      — Слушай, а ты, случайно, не гость?
      — Не «случайно», а настоящий гость. Приехал издалека.
      — Вон оно что! Сразу бы и сказал, что знакомишься с нашим хозяйством.
      — Так оно и есть. Знакомлюсь с вашим хозяйством.
      — Меня Хайитом зовут. — Приблизившись, он протянул руку. — Учусь в седьмом классе. Коренной голодностепинец.
      — А меня зовут Хашимджаном, — сказал я, пожав ему руку. — Учусь в шестом классе. Отличник. Староста… Помолчав, я перешёл к делу:
      — Ты мне вот что объясни, дружище Хайитбай: кто вы такие вообще? Школьники или просто колхозники?
      — Мы-то? Как тебе объяснить? — Хайит почесал свой шишковатый лоб. — Мы вроде и школьники и колхозники, дружище. Понимаешь? Вон там, видишь, двухэтажное здание стоит? Это наша школа. Там мы учимся. А после уроков работаем, разные профессии осваиваем.
      — Да ну?
      — А сад наш ты не видал? Тридцать гектаров занимает.
      Фруктов разных — навалом. Половину едим сами, а половину продаём.
      — А кто продаёт?
      — Девчата из десятого класса.
      — Они умеют торговать?
      — Конечно. Наш директор Хурсандали Шарафуддинович говорит, что человек всё сможет, если только захочет.
      — Во-во, я тоже говорил, а они…
      — Знаешь, Хурсандали Шарафуддинович говорит, что наши девчонки станут прекрасными продавщицами. Правда, вначале будет трудно, а потом всё пойдёт как по маслу.
      — Видно, у вас хороший директор, раз так говорит.
      — Ещё бы! А на днях у нас беда случилась. Санобар-апа, что в десятом «Б» учится, торговала в молочном павильоне без халата. Нагрянул санитарный контроль. Выговор сделали и оштрафовали на пятнадцать рублей.
      — Бедная! Откуда же она возьмёт столько денег?
      — Школа внесёт. У нас есть своя касса. Общий фонд называется.
      — Это общие деньги, что ли?
      — Ну да, мы же все вместе работаем. Значит, доход от фермы, бахчей и фруктовых садов — наш доход!
      — Здорово у вас, Хайитбай! В такой школе учиться, наверно, одно удовольствие!..
      — Ещё бы! А у вас разве плохо?
      — О-о!.. — взмахнул я рукой и уставился на коров, словно это были какие-нибудь диковинные индийские слоны. Да и чем я мог похвалиться?
      Были в нашем живом уголке два тощих кролика. Один из них подох с голоду, а второй перегрыз деревянную решётку и убежал на волю.
      Росли у нас в школьном дворе десятка два деревцев. Никаких плодов на них я не замечал. Да и листья их всегда бывали жёлтыми, изъеденными какими-то насекомыми.
      Не расскажешь ведь об этом такому хвастунишке, как Хайитбай?! Лучше умереть, чем позорить свою школу.
      — У нас тоже есть что показать, но я не люблю хвалиться, — сказал я тихо.
      — А кроликов вы разводите?
      — Кроликов мы раньше разводили. Пока ферма у нас была маленькая. А сейчас разводим этих… как их… зверей из семейства кошачьих. Львят и тигрят всяких привозим прямо из Африки. Дрессируем их, а потом продаём цирку.
      — Да ну-у?! — разинул рот Хайитбай. — А они не кусаются?
      — Мы их держим в железных клетках. А на клетках — замки. Во-от такие, с твою голову будут! У нас ещё и столярная мастерская есть. Не мастерская, а целая фабрика. «Имени фуганка и рубанка» называется. Один человек десятью станками управляет. Конт… контвейером работаем.
      Хайитбай вздохнул и понурил голову. Мне стало жалко его. И я решил малость поубавить пыла.
      — Что плохо, — сказал я, — наша швейная и сапожная мастерские не ахти как работают. Иногда брак выпускают. Вот эту мою новенькую рубашку сшили наши девочки. Видишь, один рукав длиннее, другой — короче. А воротник — тот вообще от другой рубахи.
      — Что ты, у тебя очень красивая рубашка, Хашимджан!
      — Э, не говори, друг! Постарались бы — получше бы могли сшить. Я-то знаю… Теперь, видно, придётся на них… ш-штраф наложить. По пятнадцать рублей.
      После этих слов Хайитбай расстроился пуще прежнего.
      Тогда я схватил в руки лопату:
      — Чего это мы без толку болтаем, Хайитбай? Давай работать.
      Ну и заставил я побегать своего нового знакомца! Наполняю ведро навозом, а Хайитбай выносит на улицу. Носился он, как Чарли Чаплин в немом фильме.
      Хлев и свинарник за полчаса вычистили. А когда работа кончилась, я сказал:
      — Дорогой Хайитбай, а не нужен ли вам ветврач?
      Хитрый Хайитбай, видно, сразу понял, куда я клоню.
      — Дорогой Хашимджан, — ответил он, — на ферме работает восемь человек. И все они будут ветеринарами. А если кто хочет к нам, пусть идёт простым рабочим, добро пожаловать!
      Нет уж, дудки! Меня на такую работу не заманишь. Похожу тут ещё, авось что-нибудь и подвернётся стоящее.
      Хайитбай оказался весёлым и общительным, вроде меня. Он показал мне кишлак, а потом повёл в швейную мастерскую. Там работали маленькие девочки, которые еле-еле доставали ногой педаль швейной машинки. Перед ними, на столе, лежала груда девчачьих школьных форм, а ещё шапочки из кроличьего меха и фартуки для сбора хлопка. Хайитбай сказал, что всё это сшили их девочки.
      Мне больше всего понравились маленькие и пушистые шапочки из кроличьего меха.
      — Можно мне взять парочку? — спросил я Хайитбая.
      — А зачем они тебе?
      — На память. Я их сестрёнкам подарю.
      — Не могу я, Хашимджан, распоряжаться шапками. Они не мои, они общие.
      — А ты продай. Когда у меня появятся деньги, я приеду и расплачусь с тобой.
      — Не могу, Хашимджан, не могу! — взмолился Хайитбай.
      — Захочешь — сможешь! — отрезал я и схватил парочку мягоньких шапочек.
      Хайит испуганно вцепился в мою руку. Я его оттолкнул, да, видно, сильнее, чем хотел: бедняга залетел под стол.
      Девочки-мастерицы завизжали, вскочили, чтобы защитить своего будущего ветеринара. Гляжу, одна бежит с ножницами в руках, другая летит, размахивая раскалённым утюгом.
      — Держи вора! — кричат. — Держи хулигана!
      Я бросился к двери, но поздно! Мой дружок Шишколобый, оказывается, успел вскочить и запереть дверь. Пришлось надеть волшебную шапочку…
      — Он куда-то спрятался! Ищите под столами, — скомандовал Хайитбай. — И шапки украл.
      — Нет его под столом, ищите в шкафу. А я тем временем тихонько забрался на подоконник, спрыгнул на землю и уже во дворе заорал во всё горло:
      — Держи карман шире, держи карман шире!
      Мои преследователи вывалились в дверь. В интернате поднялась тревога. Кто-то пустил слух, что из швейной мастерской похищен целый мешок шапочек. А тут ещё загремело радио.
      «Внимание, внимание! Говорит радиоузел школы-интерната имени Крупской! Я призываю всех учащихся сохранять спокойствие и хладнокровие! Вместе с тем призываю всех учеников мобилизовать свои силы. Все на поимку злоумышленника!» Это, кажется, говорил сам директор Хурсандали Шарафуддинович. Ну и в историю я влип! Ничего плохого не сделал, а шуму — хоть караул кричи! Вечно так. Не везёт мне — и всё тут… Хоть убейся. А я-то надеялся, что поговорю с Хурсандали Шарафуддиновичем по душам и он возьмёт меня в какую-нибудь бригаду агрономом. А теперь всё кончено. Поймают, чего доброго, и правда мешок шапочек потребуют. Спасибо тебе, Хайитбай. Удружил, ничего не скажешь!
      Не снимая с головы волшебную шапку, я стал подниматься на второй этаж школы и чуть не столкнулся лицом к лицу с Хайитом. Он разговаривал с высоким человеком в шляпе.
      — Как же не помню, Хурсандали Шарафуддинович?! — говорил Хайитбай. — Да хоть ночью меня поднимите, я тотчас же опишу вам его приметы.
      — Тогда иди в радиоузел и во всеуслышание расскажи, как выглядит этот твой Хашимджан.
      Шишколобый со всех ног кинулся в радиоузел. Жалко, я не догадался пойти с ним. Думал, что есть у него хоть капелька совести. Мне хотелось побыть с Хурсандали Шарафуддиновичем и, если удастся, объяснить ему всё, как было, а потом попросить работу.
      Директор зашёл в кабинет, и я за ним. Он сел в кресло и налил себе чаю. В это время в динамике загремел голос Хайитбая.
      «Внимание, внимание! Передаём описание примет вора, совершившего налёт на нашу швейную мастерскую. Это мальчик лет двенадцати-тринадцати. Зовут его Хашимджаном. Тощий, ростом чуть выше меня. Уши — грязные, нос — пуговкой, глаза большие, круглые, вечно бегают. Говорит этот Хашимджан путано, слегка заикаясь. Одет в белую грязную старую рубашку, у которой один рукав длиннее, второй — короче. А воротник — тот вообще от другой рубахи. Шерстяные брюки в полоску давно не глажены. Цвет кожи — смуглый. Может, от рождения, а может, в целях конспирации давно не мылся. — Хайитбай откашлялся, трубно высморкался и продолжал: — Следует обратить особое внимание на то, что этот Хашимджан очень подробно расспрашивал о доходах нашей школы: особенно допытывался, сколько денег в кассе общего фонда. Мне кажется, он ловкий лазутчик какой-то банды, которая собирается ограбить нашу кассу!..» Видали, какой жук этот Хайитбай? И злоумышленником я у него стал, и лазутчиком банды грабителей, и заикой, одетым в старую рубаху с разными рукавами. Попробуй теперь объявись. Сразу схватят и в милицию отвезут. А ведь уж совсем было улыбнулось счастье: очень хорошим человеком показался мне Хурсандали Шарафуддинович. Он бы наверняка принял меня в агрономы или зоотехники.
      Я не стал пока с ним говорить и пошёл в радиоузел.
      Хайитбай всё ещё сидел, нахохлившись, у микрофона. Наверное, думал, что бы ещё про меня насочинять.
      — На, возьми своё добро! — сказал я и кинул кроличьи шапочки на пол, под ноги остолбеневшего Хайитбая. — Очень они мне нужны! Я их нарочно взял, чтобы узнать, жадный ты или не жадный. И вовсе я не лазутчик. А уши у тебя у самого грязные!
      Хайитбай испуганно хлопал глазами и оглядывал пустую комнату.
      Больше я с ним не стал разговаривать. Пошёл прямо туда, откуда вкусно пахло. Сел возле повара интернатской столовой, съел по порции шурпы и плова, выпил два стакана холодного компота из слив. Молодцы ребята, вкусно приготовили.
      Я похлопал по плечу опешившего от удивления мальчика в поварском колпаке, сказал ему «спасибо» и вышел из кухни…

НОЧНАЯ ВСТРЕЧА

БОРЬБА С ОПАСНЫМИ ВРЕДИТЕЛЯМИ