Свет в заброшенном доме

Новый председатель

В течение целой недели наш кишлак кипел, как горячий родник. Взрослые и дети – все на улице, в правлении колхоза собрание за собранием. Происходили такие невероятные события, что мы не успевали опомниться.

Когда пришла весть, что Мели-ростовщика посадили, мы восторженно кричали:

– Да здравствует справедливость! Когда узнали, что его сыновья скрылись, готовы были волосы на себе рвать.

Раиса Машраба-ака сняли с работы за халатность. Эта новость тоже пришлась нам по душе. На его место назначили Рахбар-апу, бывшего директора МТС, подругу моей мамы, ту самую, помните, которая устраивала нас в детдом. Нашу любимую Марию Павловну избрали секретарём партийной ячейки, чему мы были безмерно рады.

Потом всё пошло своим ходом, люди вернулись к своим делам. Рахбар-апа дважды побывала в нашей бригаде. Она долго беседовала с Парпи-бобо, пообещала ему вернуть виноградник, который захватил Мели-ростовщик. Раис-апа всё всматривалась в меня, потом вдруг спросила:

– Послушай-ка, ты не старший сын покойной Каромат?

– Он самый, – ответил я, почему-то забеспокоившись.

– Но ты же должен быть в детдоме?

– А я давно вернулся.

– А где младшенькие?

– Они тоже все тут, – соврал я.

– Отец пишет? – продолжала Рахбарапа.

– С самой зимы не пишет.

Она больше ни о чём не спросила, подошла к Разыку-ака и заговорила с ним, изредка оглядываясь на меня. Я понял, что речь идёт обо мне.

Как и намечали, мы закончили сев к обеденному перерыву, и впервые за эти последние дни увидели улыбку на лице Парпи-бобо. А то он всё ходил за нами по пятам, шпынял без конца: то, мол, глубоко бросили семена, то неглубоко. Вздохнув облегчённо, ребята собрались у очага под старой урючиной. Председатель, оказывается, была всё ещё тут, что-то писала в большой тетради. Она и обедала с нами, похваливая стряпню Зулейхи.

Когда покончили с постной кашей из джугары, она обратилась к нам со словами:

– Дорогие мои братья и сёстры, большое вам спасибо! Вы не только в колхозе, но по всему району первыми закончили сев хлопчатника. Вас, дядя Парпи, и вас, Разыкджан, я хочу поблагодарить от имени правления колхоза и лично от себя! Земля ваша, как видно, соскучилась по человеческим рукам, если вы будете и дальше трудиться не жалея сил, то уверена, что осенью снимете невиданный урожай. Всё, что у нас есть, – это ваше, дети мои. Станет ли наш колхоз богатым, расцветёт ли в полную силу или останется слабым, немощным, как сейчас, зависит от вас, мои дорогие. Будущее колхоза – ваше будущее.

Рахбар-апа говорила, словно пела, голос её то понижался до шёпота, то звенел, как туго натянутая струна.

Свои слова она подкрепляла резкими взмахами руки, пристально вглядываясь в лица слушающих. Почему-то в этот миг я вспомнил свою дорогую маму. Они ведь вместе росли с Рахбар-апа, вместе учились, в один день вступили в партию. Кто знает, будь жива мама, может быть, это она стала бы председателем. Да, люди непременно захотели бы видеть её своим раисом. Ещё когда она была жива, они выдвигали её кандидатуру. Мама не согласилась, сказала, что вначале на своё место человека должна подготовить…

– Комсомольцы среди вас есть? – донеслось до меня вдруг.

Никто не откликнулся.

– Неужели ни одного комсомольца? – удивилась раис-апа.

– До войны было много, – ответил бригадир. – А эти ещё не доросли…

– Ладно, об этом мы ещё поговорим. А пока вот что. С завтрашнего дня переходите на помощь бригаде Усмана-бобо. Покажите-ка им, какой должна быть фронтовая бригада, хорошо?

– Хорошо, – ответили мы хором.

– Краснеть мне за вас не придётся?

– Не-ет!

Незаметно собрание превратилось в задушевную беседу.

– Раис-апа, можно спросить?

– Давай.

– Прежний председатель обещал зарезать барашка для той бригады, которая первой закончит сев хлопчатника…

– Обещание остаётся в силе, – ответила Рахбар-апа, улыбнувшись.

Всё понравилось нам в новом председателе: и её скромность, и её звонкий, весёлый смех.

Прощалась Рахбар-апа со всеми за руку.

В тот вечер выяснилось, что обнаруженный в подвале Мели-ростовщика рис в самом деле колхозный. Его раздали по всем дворам. Ночью никто не спал: в каждом доме варился плов.

Кто достоин быть комсомольцем?

Мария Павловна каждый день в нашей бригаде: готовит нас в комсомол. Она приносит нам газеты, гоняет по Уставу. Ещё, по-моему, приводит её сюда желание пошептаться с дядюшкой Разыком.

Сегодня она появилась в бригаде раньше всех. Подмела супу под большой урючиной, полила кругом водичкой, старый расшатанный стол покрыла красной материей. И патефон приволокла, вон он надрывается: «Загляну в сад – прекрасней нет тебя цветка!»

– Табельщик мог бы прийти и пораньше, – упрекнула меня Мария Павловна.

– Корову доил, вот и задержался.

– Подоили бы девочки.

– Они не умеют.

– Сможешь транспарант написать?

– У меня почерк некрасивый, Хайит Башка – это да, он мастер на такие штуки.

Выяснилось, в раннем появлении парторга, в нетерпеливом волнении бригадира есть своя причина. Сегодня вот здесь, под старой урючиной, состоится выездное заседание бюро районного комитета комсомола. Нас будут принимать в комсомол прямо в поле.

Услышав это, все мы разволновались не на шутку. Один побежал в кишлак за паласом, другой – за самоваром.

Да, вот так… сегодня, быть может, я стану комсомольцем… Каково, а? Вдруг не сумею ответить на вопросы и провалюсь с треском? Скажем, даже примут меня, а сумею ли я выполнять всё, что требуется по Уставу? Лучше, по-моему, не испытывать судьбу… Нет, обязательно вступлю, а быть хорошим комсомольцем я уж постараюсь…

– Эй, Многодетный! – окликнул меня Знаток, как ни в чём не бывало завтракавший У очага. – Признайся, трусишь или нет?

– Есть немного. А ты сам?

– У меня почему-то ноги отнимаются, – понизив голос, сообщил Акрам.

Впрочем, мы не одни так волновались. Я заметил, что дядюшка Разык беспрестанно скручивает цигарки, пальцы его дрожат. Если мы провалимся, ему будет стыдно перед новым председателем. Так что волнение бригадира тоже понятно.

– Дядя Разык, – обратился к нему вдруг Хайит Башка, – вы были комсомольцем?

– До войны, – коротко ответил бригадир.

– А потом?

– А потом я вступил в партию.

– И сейчас вы член партии?

– До чего же ты надоедлив, а, Хайит! Пей лучше свой чай! – Дядюшка Разык принялся свёртывать новую – которую уже по счёту! – цигарку.

Появилась Мария Павловна в сопровождении нескольких «плакс», которые тоже будут вступать в комсомол. Тётя Русская ещё раз проконсультировала нас, как держать себя перед комиссией, как отвечать на вопросы. Она, по-моему, волновалась больше нас самих.

– Давайте прорепетируем. Остановите-ка патефон. Ариф Мирзаев, подойди к столу. Хорошо, держи себя вот так… Скажите нам, Мирзаев, сколько вам лет?

– Пятнадцать, – солидно доложил я.

– Скажите, Мирзаев, кто может быть членом комсомола?

– Тот, кто признаёт его Устав.

– А ещё?

– Кто беспрекословно выполняет все поручения.

– Ещё?

– Кто первым засеет хлопчатник.

– Ещё?

– Кто любит своих младшеньких.

– Ещё?

– Кто может заменить ушедших на войну отцов и братьев.

– Скажите, Мирзаев, где сейчас идут бои?

– На подступах к Берлину.

– Назовите героев-комсомольцев.

– Зоя…

– А фамилию?

– Фамилия… трудная такая… Космодемьянская.

– Хорошо. А теперь скажите, есть ли герои из нашего кишлака?

В этот миг наши девочки, глядевшие на дорогу, вдруг завопили: «Едут, едут!»

К нам подъехали три всадника, спешились. Это были наш председатель Рахбар-апа, секретарь райкома комсомола, светленькая, круглолицая, коротко стриженная девушка, и мужчина с громадным фотоаппаратом на трёх ножках. Я его тотчас узнал. Он нас снимал, когда мама ещё была жива, карточки те мы послали отцу на фронт.

– Мы вас заставили ждать, – извиняющимся тоном сказала секретарь.

– Нет, вы вовремя, – ответила Мария Павловна.

Секретарь со всеми поздоровалась за руку. Пожимая мне руку, она сказала, что я забрызгал лицо грязью.

– Вытрите, – сказала она, протягивая мне свой платок.

Фотограф установил свой аппарат, начал снимать вступающих в комсомол. Начальство ушло смотреть наш участок. Пришли ещё ребята, из других бригад.

Приём в комсомол начался ровно в полдень. Слово взяла секретарь райкома комсомола. Начала она робко, запинаясь, но потом освоилась, так заговорила, что мы все рты разинули. Она так рассказывала о героизме, одно удовольствие было её слушать.

– Среди вас есть паренёк по имени Арифджан? – спросила вдруг секретарь.

Я вскочил на ноги.

– Сидите, сидите, – сказала секретарь и продолжала: – Мария Павловна рассказывала мне о вас, Арифджан… Это немало – заботиться о младших своих братьях и сёстрах, не растеряться перед бедой, занять место своих родителей, когда того потребовала Родина… Спасибо вам, Арифджан Мирзаев. Растить не одного, а сразу пятерых детишек, ночами стирать бельё, готовить да ещё выполнять на поле две нормы и обязанности табельщика! Вот это можно назвать героизмом. Вы, Арифджан Мирзаев, приняты в ряды Ленинского комсомола! Поздравляю!

И секретарь зааплодировала. К ней присоединились все присутствовавшие: и сидевшие в президиуме Мария Павловна с дядей Разыком, и Парпи-бобо, возившийся у очага с Рабиёй, и мои младшенькие. Что-то переполнило меня, я не смог сдержать слёзы.

В тот день шестьдесят ребят стали комсомольцами.

Через три дня состоялось первое собрание нашей комсомольской организации. На нём по предложению Марии Павловны меня избрали секретарём. Я хотел было отказаться, заявив, что не справлюсь, но Рахбар-апа прикрикнула на меня:

– Справишься, ещё как справишься! Ты, пострел, и председателем колхоза сможешь быть, если только тебя изберут!

Дом с золотым порогом твой

Мы вдоволь нагулялись на свадьбе тёти Русской и дядюшки Разыка. Хайит Башка играл на дойре, Карабарот – на дутаре, Акрам плясал, а я исполнял обязанности распорядителя.

Помню, вошли мы в комнату, где сидели дружки жениха, красные, съёжившиеся от неловкости. К нам тотчас подскочил левша с Речной улицы, Ходжаназар-ака.

– Теперь вы уже настоящие джигиты. Ну-ка хлебните до конца вот это! – И протянул нам по полной пиале вина.

Отказаться мы не смогли. А потом… как я уже говорил, пошли петь-плясать – пыль стояла столбом…

Говорят, я залез на женскую половину дома, где сидела невеста, насурьмлённая, в широком узбекском платье, с тюбетейкой на голове, Мария Павловна, и плакал в её объятиях. Почему, мол, вы нас покидаете, оставляете сиротами.

Потом потащился под навес, где веселились девушки, подозвал Хайита, Акрама, Карабарота и заставил их вместе со мной спеть «Яр-яр».

Длинную верёвку в разные стороны будем тянуть,

Яр-яр, тянуть.

Вместе с тагобскими девушками песню споём,

Яр-яр, споём.

Девушки нам отвечали:

Тутовые ягоды в подол атласного платья будем трясти,

Яр-яр, трясти.

Яркое пламя любви в душе жениха зажжём,

Яр-яр, зажжём.

Мы:

Жених наш загорелся любовью, ярко горит,

Яр-яр, горит.

Ярко любовью горел наш жених, вот и сгорел,

Яр-яр, сгорел.

Девушки:

Атласное платье красивой невесте очень к лицу,

Яр-яр, к лицу.

Если, ака, она атласу просит, атласу дайте ей,

Яр-яр, дайте ей.

В горах жеребёнок ржёт, представляя себя конём,

Яр-яр, конём.

В доме невеста плачет, будто она на чужбине,

Яр-яр, чужбине.

Мы:

Не плачь, девушка, не плачь, счастлива будешь ты,

Яр-яр, счастлива ты!

Дом с золотым порогом твой,

Яр-яр, дом твой.

Вот так мы пели, пока, сказать честно, не вывели меня под руки со свадебного двора. Я вырвался, вбежал в комнату, где сидел Разык-ака в жениховском наряде, обнял его и стал громко рыдать, требуя достать где угодно моего отца. Говорят, я так плакал, что всем стало не по себе.

Меня отвели домой и уложили спать Дильбар с Зулейхой. Наутро, узнав о чудесах, которые вытворял на свадьбе, я не знал, куда деваться от стыда.

– Да, Ариф-ака, – продолжала Дильбар укоризненно. – Вы и к Рахбар-апе приставали. «Могу я сегодня повеселиться, – говорите, – мы в этом году снимем богатый урожай».

– Так и она была на свадьбе?

– А как же, она сидела рядом с Марией Павловной.

– Ох и посмеялись надо мной, наверное, а?

– Раис-апа засунула вам под тюбетейку десятирублёвку и говорит: «Гуляй, сынок, до устали, такое случается раз в жизни». А потом…

– А потом? – испуганно спросил я.

– А потом вы пригласили на танец меня.

– Не может быть!

– Правда, правда! Вы ещё сказали, что я вам не сестра, если откажусь сплясать с вами.

Вечером у нашей калитки появился верхом на своей кляче колхозный сторож Умурзакака.

– Ну-ка подсаживайся! – хмуро приказал он, указывая на место позади себя.

– А в чём дело? – спросил я испуганно.

– Председатель вызывает.

Не знаю, как доехали до правления. «За вчерашние выходки, наверное, – думал я. – Что ж, признаю свою вину, раз виноват, буду просить прощения, а там как хотят…»

В кабинете раиса, кроме Рахбар-апа, сидели дядюшка Разык, Мария Павловна. Видно, здорово я всем досадил, раз не смогли усидеть дома даже молодожёны. Дело, видать, серьёзное. Обсуждать будут меня… Бригадир, секретарь партийной ячейки, председатель колхоза – представительное собрание…

– Ну как, Арифджан, самочувствие? – поинтересовалась Рахбар-апа.

Я молча опустил голову.

– Ох и мастер ты, оказывается, петь «Яряр»!

Я опять промолчал.

– Да и пляшет он недурно, – вставила Мария Павловна.

Я поднял голову, взглянул на Рахбар-апу. Она улыбалась. Товба, о-о, товба! Будто мама сидит напротив меня: такие же чёрные глаза и брови, худенькая, круглолицая, смуглая, тонкие улыбчивые губы… Мама, мамочка моя…

В горле у меня застряло что-то острое, шероховатое, глаза застили слёзы.

– Арифджан, мы вот собрались, чтоб поговорить с тобой кое о чём, посоветоваться. – Рахбар-апа зачем-то. вышла из-за стола. – Тебе, наверное, известно, что в колхозе у нас нет бухгалтера…

– Ия! – удивился я. – А куда же подевался Кары-ака?

– Кары-ака не знает латинского алфавита, вконец замучил нас. В Коканде открывают шестимесячные бухгалтерские курсы. Хотим на них послать Разыка-ака, как ты на это смотришь?

Я пожал плечами.

– Вам виднее.

– На его место мы хотим назначить тебя.

– Меня?!

– Да, тебя, Арифджан. Тут я вот советовалась с ними, – раис-апа кивнула на дядюшку Разыка и Марию Павловну. – Лучшей кандидатуры не найти, говорят они. Ты умеешь организовывать ребят. Тебе поможет Парпибобо, да я и сама буду присматривать. Ты посуди, Арифджан, ты уже джигит настоящий, секретарь колхозной комсомольской ячейки…

У меня на душе светло стало, радостно, но в то же время огромной тяжестью навалился страх.

– Неужели можно так наказывать человека за то, что малость поколобродил на свадьбе? – слабо улыбнулся я.

– Это не наказание, – подмигнула раисапа молодожёнам, – а наоборот, премия… Премия за то, что украсил свадьбу пением и пляской. Но это не всё. Есть ещё вопрос…

Войне скоро конец, говорила Рахбар-апа. Жизнь вернётся в мирную колею. Вот тогда-то потребуется нам много-много учителей, врачей и агрономов. Поэтому мы уже теперь должны человек двадцать девчат и парней отправить учиться в Коканд, в разные учебные заведения. Она, раис-апа, считает, что мы с Марией Павловной должны заняться подбором кандидатур.

Целых три дня бились мы, пока набрали людей. Дело в том, что вначале никто не хотел ехать, боялись. Но когда Зулейха, Хайитбай и Акрам записались в педагогическое училище, желающих попасть в медицинское училище, железнодорожную школу, нефтяной техникум стало столько, что дело чуть не дошло до драки.

Я очень хотел, чтобы Дильбар тоже поехала, стала учительницей или медсестрой, но эта упрямица отказалась наотрез.

– Пусть вначале выучится Зулейха, – заявила она. – А я пока буду помогать вам растить детишек.

Даже Мария Павловна не смогла заставить её изменить своё решение.

Я постарался приодеть Зулейху, чтобы она не слишком-то выделялась среди тех, у кого есть родители. На новую одежду, конечно, у меня денег не было. Ничем не могла помочь и Тухта-хала. Вот я и отнёс мамины платья и безрукавки портнихе, попросил подогнать их на сестрёнку.

В ночь перед отправкой «новобранцев» в учебные заведения мы с Тухтой-хала не сомкнули глаз. Испекли лепёшек, нажарили урюковых косточек, приготовили сметаны, сюзьмы.

Утром у нашего порога появился Парпибобо, мы все сошлись в большой светлой комнате, дедушка собрался сказать напутственное слово.

– Илохи аминь… – начал дедушка, не сдержался, заплакал, как ребёнок, – илохи аминь… главное, дети мои… чтоб смерти не было… Езжай, дочка, учись, воспользуйся добротой нашего государства…

Тётушка дрожащими пальцами развязала поясной платок, вынула из него кошелёк, протянула Зулейхе.

– На смерть свою вот собирала, чтоб никому не быть в тягость, когда ударит час… Возьми, доченька. Не считай себя сиротой, не трави себе сердце… Слава аллаху, брат твой, Ариф, джигитом стал, теперь вы не хуже никого…

Когда мы пришли к правлению колхоза, все отъезжающие уже сидели на двух арбах с высокими колёсами и с нетерпением ждали нас. С ними ехала Мария Павловна, которая должна была разместить всех в Коканде по учебным заведениям. Увидев нас, она шагнула навстречу, поинтересовалась, всё ли в порядке, помогла Зулейхе сесть на арбу, села сама.

– Поехали?

– Мария Павловна! – донёсся вдруг с передней арбы голос Хайита Башки. – Перед отъездом у меня просьба. Пусть Многодетный на прощание расскажет афанди.

Его поддержали и остальные отъезжающие.

– Ладно, – согласилась тётя Русская. – Только покороче, Арифджан!

– Проучился афанди в Кокандском медресе Ханым пятнадцать лет… – начал я, но меня перебил Хайитбай:

– В медресе или педучилище?

– Проучился он пятнадцать лет, – продолжал я, – но так ничему и не научился…

На этот раз мне помешал Акрамджан:

– Выходит, он носил на плечах не голову, а тыкву, как Хайитбай!..

Закончить анекдот мне не удалось, Мария Павловна, которая поняла, что нашим шуткам не будет конца, приказала арбакешу:

– Пора, трогайте!

Как только арбы тронулись с места, все, кто пришёл прощаться, заговорили разом, загалдели:

– Адыльджан, как приедешь, обязательно напиши письмо, мой жеребёнок!

– Носи деньги в поясе под рубашкой, а то в городе знаешь…

– Присматривайте там друг за другом. Будьте осторожны на улицах! Там машины!..

– Зулейха, почаще навещай Султана с Усманом, – не удержался я тоже.

Примечания

1

Афанди – то же, что и Ходжа Насреддин, анекдот или сказка про этого героя.

2

Ханум – обращение к молодым женщинам.

3

Усьма – трава, соком которой женщины красят брови.

4

Ия – возглас удивления.

5

Ака – брат, уважительное обращение к старшим.

6

Камча – плеть.

7

Апа – сестра, уважительное обращение к старшим.

8

Джугара – крупа.

9

Анхор – река, канал.

10

Палван – богатырь, силач.

11

Бобо – дедушка.

12

Гирман – германец, немец.

13

Кяфир – иноверец.

14

Дастархан – скатерть с яствами, расстилаемая на полу.

15

Ёпирай – возглас удивления – боже мой.

16

Хурджин – перекидная сума.

17

Аксакал – почтительное обращение к старшим.

18

Уста – мастер.

19

Чайдуш – медный кувшин для кипячения чая.

20

Шавля – рисовая каша на масле.

21

Дувал – глинобитная стена.

22

Суюнчи – подарок за сообщение радостной вести.

23

Сандал – низкий квадратный столик, который ставится над углублением в земляном полу с горячими углями и сверху накрывается одеялом; служит для обогревания зимой.

24

Оббо – возглас удивления.

25

Шайтан – чёрт, дьявол.

26

Нишалда – лакомство из взбитых яичных белков с сахаром и мыльным корнем.

27

Вой-дод – караул, на помощь.

28

Здесь и далее перевод стихов В. Евпатова.

29

Сумаляджан – сладкодушный.

30

Сумаляджан – сладкодушный.

31

Ата – отец, уважительное обращение к пожилому мужчине.

32

Хала – тётя, тётушка.

33

Ашык – косточка из коленного сустава ноги барана, телёнка для игры в альчики.

34

Мункар и Накир – имена двух ангелов, якобы подвергающих допросу покойников в могиле.

35

«Яр-яр» – свадебная песня.

36

Карнай – духовой музыкальный инструмент.

37

Курак – нераскрывшаяся коробочка хлопка.

38

Катык – кислое молоко, творог.

39

Кибла – сторона, в которую обращаются мусульмане во время молитвы.

40

Сюзьма – кислое молоко, из которого отцежена вода.

41

Паранджа – балахон, накидываемый на голову с сеткой из чёрных конских волос.

42

Насвай, нас – особо приготовленный табак, который кладут под язык.

43

Курпача – стёганое ватное одеяло.

44

Шолча – домотканый палас.

45

Джида – лох восточный, разновидность фиников.

46

Кизимка – искажённое узбекское «кизим» – «дочка».

47

3аур – водоотводная канава.

48

Падишах и визирь – царь и советник.

49

Гузапая – кусты хлопка, с которых снят хлопок.