Танцор (№2) - Дважды не живут

И тут волна достигла Танцора. Она была еще столь сильна, что стоящий на тормозах «Жигуль» кинуло вперед на полметра.

Затем «Мерседес» рухнул на асфальт и превратился в бесформенную груду горящего металла. Вскоре рванул бензобак, разметав остатки машины по переулку.

Джипы пострадали меньше. Они лежали кверху колесами, и из них потихоньку выбирались несомненно сошедшие с ума охранники.

Переулок, словно первым ноябрьским ледком, был покрыт осыпавшимися из окон стеклами.

«Это ничего, – подумал Танцор, – мэрия поможет, материально».

Довольно быстро придя в себя, он поехал прочь. Что не могло вызвать ни малейших подозрений, поскольку вряд ли нашелся бы в Москве хоть один автомобилист, который не поступил бы точно так же.

В ушах противно звенело. Видимо, небольшая контузия.

Однако вскоре Танцор понял, что это звенит мобильник Чики, который он зачем-то всюду таскал с собой.

Звонил Котляр, прекрасно понимавший, у кого сейчас находится трубка, бесследно исчезнувшая с места ликвидации зама по ликвидации. Котляр был взволнован:

– Ну вы, бля, козлы, суки, пидоры, гниды!.. Танцор прервал этот безобразный монолог:

– Мы, челябинские, вас всех зароем! Поэл, не? Ты следующий!

АППЛЕТ 112. ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР

Следопыт курил, лежа в постели. И думал: на хрена и во имя чего?

Во имя чего – это было более-менее понятно. Ввязавшись в эту противоестественную сетевую игру, он из нищего и униженного мента превратился в весьма состоятельного человека, которому не нужно ежеутренне ехать через половину города на троллейбусе, бьющем в сырую погоду током, исполнять идиотские приказания примитивного майора, писать отчеты и рапорта, ждать очередной звездочки и все такое прочее – бессмысленное и беспощадное по отношению к молодости и жажде самоутверждения.

Теперь Следопыт, хоть и несколько рисковал жизнью, был предоставлен самому себе. И держал отчет исключительно перед самим собой. Ну, разве что, еще перед Танцором и Стрелкой. Но это были дружеские отношения, отношения людей, входящих в одну команду. И ничего постыдного в этом не было. Более того, он был как бы ответственен за жизнь старого ребенка – Деда. А это было приятно. Потому что давало ощущение силы и зрелости.

А вот с «на хрена» было довольно туманно. Тут Следопыт ощущал себя котом в мешке, которого несут то ли в виварий, то ли к реке, то ли на выставку рекордсменов породы. Понятие «игра» к тому, чем он сейчас занимался, не относилось никоим образом. Даже тараканы, участвующие в бегах, хоть и не знают об устройстве тотализатора, об ординаре и о двойных ставках, отчетливо понимают, что от них требуется как можно скорее добежать до финиша. А уж о лошадях и говорить не приходится.

Это было даже не спасение собственной шкуры, на которую посягают банкиры, что было бы вполне в жанре. То есть ты дичь, на тебя охотятся, и ты должен продержаться как можно дольше. А лучше – замочить всех, посягающих на твою драгоценную жизнь. Замочил и будь любезен, получи призовой чек с шестью нулями.

Собственно, все примерно так и шло. До тех пор, пока Дед вдруг не извлек непонятно из каких информационных отстойников сведение о том, кого и в какой последовательности надо мочить. И данная последовательность была предопределена отнюдь не обеспечением безопасности их команды, а какими-то довольно туманными требованиями типа «надо сделать так, чтобы этот козел не успел сделать того-то и того-то».

«Так дальше жить нельзя, – думал Следопыт, прикуривая следующую сигарету. – С этим надо что-то делать».

Кто, кто мог хотя бы отчасти пролить свет на этот мрак? Дед? Дед – невменяемый гений, который, может быть, и прекрасно все чувствует, но способен облечь эти чувствования только в лай, мяуканье, кваканье, завывание и рычание. Ведет себя, словно собака, увидевшая привидение.

И тут Следопыта осенило – Родионов. Рома Родионов – любимец фортуны, разъезжающий на перламутровом «БМВ». Программист Рома, с которым они расстались при весьма печальных обстоятельствах.

Но!

Что, если Безгубый не врал перед смертью, и Рому умертвили и превратили в программоида? Если так же поступили и с ним, с бывшим лейтенантом Осиповым, ставшим программоидом Следопытом, то, значит, они могут встретиться.

Могут встретиться и в том случае, если Безгубый врал, и каждый из них остался человеком.

Если же один из них остался в живых, а другой сосканирован и стал виртуалом, то встреча невозможна.

Следопыт вскочил и… Вспомнил, что Ромин телефон, записанный в мэйнфрейме, был уничтожен вместе со всей информацией.

На пиратском диске московских абонентов сотовой связи Романа Петровича Родионова не было. Пришлось лезть в базу «Би-Лайна». То же самое. Не было абонента Родионова и на «Телекоме», и на «MTC».

Следопыт начал соскальзывать в уныние. Значит, скорее всего, кто-то из них двоих убит, а второй жив.

Пришлось заводить джип: и ехать в Крылатское, где в прошлом году он был в гостях у Романа. Не без труда, по памяти. Следопыт нашел: тот самый дом, с охраняемым по периметра забором:, Вошел в сторожку, вежливо, чтобы не обозлить охранника, сказал, что, к сожалению, запамятовал номер квартиры Романа Петровича Родионова, к которому у него важное дело. Не напомнит ли ему его служивый:? Не нажмет ли на нужную кнопочку домофона?

Вопрос, конечно, был совершенно идиотский. Потому что служивый был прекрасно выдрессирован и цепко держался за свое место. Его должностные инструкции категорически запрещали делиться с незнакомыми любой информацией о жильцах дома.

Однако Следопьпу повезло. Охранник сказал, что, нет, Роман Петрович в доме не проживает. В конце прошлого года он съехал с квартиры в неизвестном направлении.

А это уже было почти доказательством того, что Роман мертв. А он, Алексей Осипов по кличке Следопыт, жив и является человеком.

Это, конечно, радовало. Но не слишком. Потому что какая Следопыту розница, кем быть. Поскольку и у человека, и у программоида совершенно одинаковые ощущения. И одинаковые 11лл:юзии по поводу устройства мироздания и своею места в нем.

Значит, спросить об игре было не у кого.

Можно было, конечно, отловить Весельчака, который проболтался Танцору о том, что знает его по «Мегаполису». Отловить и пытать до тех пор, пока не расскажет все, что знает. Однако это было из области фантастики. Убить его, конечно, можно. Но похитить…

С этими мыслями Следопыт вернулся домой. Достал из холодильника пакет с бифштексом и картошкой. Вывалил на тарелка. Согрел в СВЧ. Съел. Поставил чайник на плиту. Включил газ. Насыпал в чашку чайную ложку заварки. Залил кипятком. Выпил с лимонными вафлями. Закурил.

Снова подошел к мэйнфрейму. От нечего делать залез в базу МГТС. Родионов Роман Петрович…

Полудохлый сервер жадной, а потому нищей государственной телефонной компании, пережившей свой расцвет в тридцатые годы прошлого века, все обрабатывал и обрабатывал запрос. Создавалось ощущение, что гам, на МГТС, сидит немолодая уже женщина, подслеповатая, в очень сильных очках, и судорожно листает страницы толстенной книги, отыскивая в ней Родионова, Романа Петровича…

И – йес! Да, есть такой! Есть Родионов, Роман Петрович! Есть у него и телефон!

Однако адрес у этого самого абонента был довольно странный – Большая Филевская, район совершенно непрезентабельных панельных пятиэтажек времен Фиделя Кастро и покоренья космоса. Это настораживало. Поскольку Следопыт помнил, как сиял, как светился претворенной в жизнь американской мечтой Рома всего лишь полгода назад. И вдруг…

Посмотрел на часы и понял, что сейчас Родионов должен быть на работе, должен что-то там программировать на благо абсолютного зла, с которым он был связан узами трудового договора.

Однако наудачу набрал номер.

Еще не успел закончиться даже первый гудок, как на том конце провода схватили трубку. Именно схватили. И знакомый голос с совершенно незнакомой интонацией выпалил:

– Аркадий Модестович, слушаю!

Интонация действительно была совсем другой, нежели во время их последнего разговора. Было в ней что-то заискивающее, что-то не ставящее себя ни в грош. Что-то не вполне приличное.

– Алло, Рома! Это я – Леша Осипов.

– А, ты, – разочарованно сказал Рома. – Что тебе на сей раз нужно? – А в вопросе так даже ощущалась отчетливая усталость.

– Очень рад тебя слышать! Есть очень важное дело. Надо бы встретиться, поговорить!

– Спасибо, Леша, уже встречались, уже и говорили. И вот… – в голосе Родионова звучали уже новые ноты. Плаксивые. Да, именно плаксивые, что совершенно не лезло ни в какие ворота.

– Так я же говорю, важное дело. Прежде всего для тебя важное, – начал наобум врать Следопыт. Врать, чтобы добиться своего. Собственно, он уже понял, что Рома пролетел мимо своего былого благополучия. И теперь, вероятно, совершенно банально нуждается. Нуждается, как это ни дико звучит, материально.

– Ну, и что ты можешь предложить? – клюнул Родионов. Точнее, ухватился за соломинку. Ухватился сразу же, не раздумывая, забыв про былую свою надменность, про прущую из каждой поры гордость.

Да, – грустно подумал Следопыт, – если нет дворянских кровей, то гордость – это явление преходящее. Приходящее и уходящее вместе с деньгами и должностями».

– Ну, я бы попробовал помочь тебе, – сказал он без всякого злорадства, вспомнив свое унылое милицейское прошлое.

– И чем ты мне можешь помочь?

– Деньгами, – сказал Следопыт как можно естественней.

Но нет, Родионов не выругался и трубку не бросил. Видать, крепко сидел на мели.

– Приезжай.

– Прямо сейчас можно?

– Можно.

– Что привезти?

– Выпить-закусить, само собой. «А не спился ли он? – испуганно подумал Следопыт. – Хотя вряд ли. Слишком прагматичен».

***

Однокомнатная квартирка Родионова привела Следопыта в уныние. Последний, пятый, этаж, протекающие низкие потолки, ржавая ванна, никогда не смолкающий бачок, стол, застеленный газетой, обнаглевшие тараканы…

– Как же это? – спросил он удивленно.

– Да вот так! Благодаря тебе!

– Значит, тебя замочили?

– Кабы только это! – махнул рукой Рома. – Ты что, еще не понял, что разницы практически никакой? Просто там, наверху, в жизни, была душа, а здесь ее нет. Да это и незаметно. Кто из нас пользовался ею при жизни? Так, рудимент.

– Так в чем проблемы?

– Наказали, суки. – Родионов был настолько подавлен, что не стал вспоминать их декабрьский разговор, не стал ни в чем винить Следопыта. «Наказали, суки», – и все. И он с этим уже смирился. Особо не роптал. И ждал, когда простят.

– В общем, так, – продолжил он, ничуть не оживившись от нескольких глотков водки, – я отрабатываю свою плохую карму. Как отработаю, то опять, видимо, возьмут программером. А сейчас перебиваюсь: переводы и прочая херня. Вначале вообще на бензоколонке машинам стекла протирал… Нет, Леша, не ропщу. Не ропщу, дорогой. Когда из этой жопы выберусь, так будет что вспомнить. Знаешь, приспосабливаемость к жизни повышается.

– Так мог бы схачить чего-нибудь в банке на достойное пропитание.

– Нет, Леша, нельзя. Это усугубит карму. – Потом внимательно, словно впервые увидал Осипова, посмотрел на него: – Кстати, ты кто теперь?

– Следопыт.

– Отлично, будем знакомы: Стрелок. Но в несколько ином смысле – стрельнуть сигаретку, пять баксов, пустую бутылочку… Да, но это временно. Следопыт. Надеюсь, временно. Кстати, ты что-то говорил насчет помощи…

– Да, конечно. – Следопыт достал десять бумажек по сто гринов каждая и протянул Стрелку.

– Что же, это приятно, черт возьми! – почти выкрикнул он. С какой-то даже аффектацией. Значит, не отрезал себе обратный путь – в благополучие. Значит, еще помнит, как надо носить костюм, как красиво есть, садиться в перламутровый «БМВ», хоть его сейчас и нет под рукой.

И это несколько озадачило Следопыта – вдруг от этой тыщи баксов у человека начнется рецидив самоуважения. И тогда на искренность рассчитывать трудно. Поэтому, как бы извиняясь, улыбнулся и сказал:

– Прости, сейчас больше нет. Надо в банкомат тащиться.

– А я подожду. Подожду, ничего страшного, – вновь резко поменял настроение Стрелок. Но тут же понял, потому что дураком никогда не был: – Ах, да, конечно. Это аванс. Так сказать, плата за искренность. Извини, забыл свое место.

– Ну и отлично, – решил брать быка за рога Следопыт. – Что ты знаешь об этой новой, совершенно идиотской, игре?

– Да я и о той, прошлой, мало что знаю, – гаденько рассмеялся Стрелок. – Ты же помнишь, что я был внизу пирамиды, обычный программер. Можно сказать, отец твоего друга Танцора. А что там дальше было, как игроков потом использовали, про то мне не положено было знать.

– Хороший у нас разговор получается!

– Баксов жалко? Так я не отдам. Не отдам! – к щекам Стрелка прилил нездоровый румянец, глаза отчаянно блестели. Его маленькое сморщенное личико готово было разрыдаться… Или укусить Следопыта за ухо.

Следопыт налил по половине чашки, иной посуды в доме не было. И это подействовало. Надвигавшаяся истерика отступила. Стрелок взял себя в руки. Заговорил: Не только, конечно, за деньги. Просто все эти полгода он, по сути, ни с кем не общался. Накопилось и накипело.

Безгубый не врал. К Роме действительно вломились какие-то мясники, засадили укол. Очнулся уже здесь, Стрелком. В этой самой недостойной человека халупе.

Однако кое-что о перспективных планах этой банды ему было известно еще раньше. Затевался новый проект, качественно несколько иной, чем предыдущий – «Мегаполис». Точно он не знал, но каким-то образом, то ли добровольно, то ли насильно, то ли жульнически, людей оставляли там – в жизни, но при этом делали их цифровые клоны, которые засылали сюда, в Сеть.

Следопыт рассказал о Весельчаке, который непостижимым образом знал Танцора, словно был человеком. И это сходилось, это нормально объяснялось процедурой раздвоения людей на актуальную и виртуальную составляющие. Точнее, человек там, в реале, оставался точно таким же, от него ничего не убывало. Однако наличие его цифрового клона создавало интересный прецедент.

– Какой? – спросил Следопыт, понимая, что разговор уходит куда-то вбок. Однако времени было вполне достаточно.

– Ну как же, – оживился Стрелок, который был адептом абстрактного стиля мышления. – Это отчасти похоже на парадокс обратного перемещения во времени. В далеком прошлом ты наступаешь, скажем, на бабочку. И от этого дальнейшая эволюция и история идут по-другому. И вернуться в свое время ты уже не можешь, потому что там тебя нет, не родился. Ну, или, если погрубее и понаглядней, ты можешь случайно замочить какого-нибудь своего прадеда…

– А при чем здесь клоны?

– Конечно, тут не такая жесткая взаимосвязь. Но все-таки. Дело в том, что сейчас все это делается на примитивном уровне. И о том, что может получиться в дальнейшем, никто толком не думает. – Стрелок уже окончательно успокоился, уже как бы забыл о своем униженном положении. Поэтому стал похож на прошлогоднего Рому, уверенного в себе и рассудительного.

– Представь себе, – продолжил он, затянувшись хорошей сигаретой, которую, прежде чел прикурить, долго рассматривал, мял пальцами и нюхал, – наступит время, когда человек сможет выудить из Сети свой клон. И снова вобрать в себя.

– «Прочитать», что ли? На уровне эмоций клона? – решил конкретизировать Следопыт

– Да и на этом уровне, и на уровне знаний, знаний и представлений о «жизни», полученных тут, в Сети. Ведь это же можно засунуть в мозги человека. Ну, как когда кодируют или еще что-то…

– Вероятно. Но на хрена ж это надо?

– А чтобы получить новое представление о мире, расширить знание. Ведь человек в этом смысле жаден. Разве не так?

– Согласен. И что с того?

– Да то, что в мозгах могут оказаться взаимоисключающие идеи и чувства, которые человек будет ощущать как свои, личные, неотъемлемые. Мне кажется, это, как минимум, шизофрения. Максимум – суицид.

– Ладно, – Следопыт вспомнил, для чего не только пришел сюда, но и заплатил штуку, – дело это перспективное. Что-нибудь поконкретней не припомнишь про новый проект?

Стрелок, хоть с непривычки уже и здорово опьянел, напрягся и кое-что припомнил. Сверху до их отдела просочились кое-какие сведения. Новый проект был затеян для того, чтобы смоделировать ситуацию тотальной банковской катастрофы. Точнее, чтобы отработать методы ее предотвращения, стабилизации системы. Для этого в соседнем отделе, который также был не очень-то доступен, как совершенно случайно узнал Стрелок, разрабатывали несколько ситуационно ориентированных программоидов.

Самым крутым из них был некий Дед. Что-то такое, что было дополнением к его Танцору и Стрелке. И что повышало их эффективность в несколько раз.

И вот эта самая команда и должна была противостоять дестабилизирующим факторам.

– Все точно, – сказал грустно Следопыт, – противостоят, аж искры из глаз. Кстати, и я еще с ними. Не знаешь, кто меня сделал?

– Откуда ж мне знать. Мы с тобой почти одновременно…

– А кто делал всех этих козлов, как ты говоришь, все эти «дестабилизирующие факторы»?

– Нет, это точно не у нас. Я подозреваю, что это именно те, которые в двух экземплярах. В смысле, которых клонировали и живыми оставили.

– Веселый, блин, разговор.

– Веселый.

– Да, но кто такой Сисадмин?

– Ты меня уже спрашивал, в декабре. Не знаю такого. Представления не имею. Ни про его тотализатор, ни про что такое. Вот, собственно, и все… Денег не жалко? – опять начал юродствовать Стрелок.

Вдруг зазвонил мобильник. Это был Танцор, не свойственно для себя оравший в трубку: «Следопыт? Блядь, несчастье! Несчастье с Дедом! Ему совсем херово. Давай сюда, живо! К Деду давай!»

Следопыт вскочил. Однако дверной проем загораживал Стрелок, который был готов умереть, но получить перед смертью свое: «Деньги, обещал!»

Следопыт бросил ему брезгливо сколько-то бумажек. И застучал ботинками по лестнице, рискуя обвалить ее.

АППЛЕТ 120. ДОПРОС ТРАНСВЕСТИТА

С Дедом действительно было плохо. Эта сучья Люся все-таки заездила его. А сейчас, стая на краешке стула, плакала и сморкалась в крохотный кружевной лоскуток, сильно надушенный.

Только что уехала скорая, констатировав гипертонический криз, который мог закончиться инфарктом или инсультом. Сделали конечно, несколько уколов в вену. Оставили десяток таблеток. Но в больницу, суки, не взяли: старый уже, можем не довезти. Хотя было ясно, что не везти боятся, а старик им и на хрен не нужен.

– Ты идиот, что ли, совсем, Танцор?! – набросился на него Следопыт. – Не мог сотню дать?!

– Да нет, мы со Стрелкой, как только узнали, сразу же и понеслись сюда. Без копейки.

– А вы, мадам?

Люся, захлопав наклеенными ресницами, сказала, что в кошельке только карточка на метро. Что им, преподавателям РГГУ, давно уже не платили.

Следопыт подошел к Деду, который лежал на кровати с опущенными набухшими веками и чуть слышно стонал. Был он бледен, с осунувшимся и резко постаревшим лицом.

Стрелка, как могла, ухаживала, за ним. Сменила воду в грелке и приложила ее к желтым ступням старика. Приподняла голову и помогла запить таблетку. Следопыт хотел как-то приободрить Деда, но острая жалость мешала найти подходящие слова. И он лишь слегка, чуть-чуть, похлопал его по острому плечу.

– Уже лучше, – прошептала Стрелка. А потом испуганно-бодрым голосом: – Дед, милый, мы с тобой еще поколбасим. Поколбасим, правда?

Дед слабо, как бы извиняясь, улыбнулся.

– Ну, молодцом, орел ты у меня! – обрадовалась Стрелка хоть какой-то реакции. Подошел и Танцор.

– Вот, Дед, Танцор ходит, очень ему фотки твоих чуваков нравятся, – продолжала говорить Стрелка, словно читая какое-то заклинание, как будто бы бессмысленное, но очень сильное.

На стенах действительно висели портреты битников – молодых, обросших, радующихся жизни из своих далеких пятидесятых.

Ступор, в котором пребывала Люся, был не вполне понятен Танцору. Казалось бы, женщина. Казалось бы, место ее у постели человека, с которым совсем недавно жадно, слишком жадно, трахалась. Но нет, сидит на краешке стульчика, сопливит платочек.

Танцор потихоньку поманил Следопыта на кухню. Там, шепотом:

– Слушай, тебе мадам не кажется странноватой?

– Да, есть маленько. Расселась, как на поминках.

– А мне кажется, она специально старалась, чтобы Деда в гроб загнать, – говорил Танцор чуть слышно и прислушивался, не подкрадется ли к кухне загадочная особа. – Это дело надо как-то проверить.

– Давай подождем, может, выдаст себя чем-нибудь. Вернулись в комнату.

Люся сидела все в той же позе и делала носом то же самое.

– Что же вы, мадам? – спросил Танцор. – Совсем, что ли, соображения нету? Книжки, что ли, в детстве не читали про позднюю любовь?

– Кто же мог знать, кто же мог… Потом вдруг глянула на часы:

– О, проклятье! Этим недоумкам надо лекцию читать, пропади они пропадом… Нет, не пойду. Не пойду, когда он тут…

– А вы позвоните, – Танцор протянул Люсе мобильник, – позвоните, чтобы вас подменили. Вот трубочка.

– Да, да, спасибо.

Люся потыкала пальцами в кнопки. Что было несколько странно – откуда появился опыт владения сотовым телефоном у нищей преподавательницы, никогда не имевшей в кошельке ничего, кроме карточки на метро?

Подождала, когда подойдут к телефону, и пролепетала плаксивым голосом:

– Алло, Лев Сергеевич. Это Людмила Марковна звонит. Лев Сергеевич, у меня такое несчастье, такое несчастье… Лев Сергеевич, подмените меня, пожалуйста, я должна третьекурсникам читать… Ах, не спрашивайте! Такое несчастье!

Вернула трубку и опять зашмыгала носом.

Танцор подошел к Деду. И обнаружил, что тот слегка порозовел. Стрелка счастливо улыбнулась, глядя на Танцора. Танцор чмокнул Стрелку, вложив в поцелуй довольно странное и необычное чувство: ежели и со мной что, так вытащит. Баба, блин, на полную катушку баба!

Потом пошел в ванну. Включил посильней воду. Нажал повторный набор номера, который записался в память. После трех гудков ответили:

– Да… Алло… Кто это…

Голос был знакомым. Это был Весельчак.

В соседней комнате Танцор сказал Следопыту:

– Садись за машину и ищи в базе Петролеума эту сучью Люсю. Шпионка. Звонила Весельчаку.

Следопыт изумленно посмотрел на Танцора. Включил дедов третий Пентиум и подключился к своему мэйнфрейму, который никогда не выключал.

Танцор пошел в комнату к Деду. Эту стерву нельзя оставлять без присмотра.

Нет, все так же сидит. Видимо, соображает, как бы поубедительнее свалить.

Наконец-то убрала платочек в сумочку. Достала зеркальце. Подмазала глазки с губками.

– Танцор, ему сейчас витамины нужны. Я схожу за апельсинами? У вас рублей пятидесяти не найдется?

– Нет, я же сказал, что прямо так, в домашней майке примчался.

– Тогда, может был., у Следопыта что-нибудь есть? Ведь нельзя же ему сейчас без витаминов.

– Хорошо, – согласился Танцор, – пойду спрошу.

Следопыт сидел перед монитором в прострации. На экране висели две фотографии. Одна под другой. На верхней была запечатлена Люся. Именно так и было подписано внизу: «Люся», без отчества и фамилии. На нижней – старый знакомый Танцора по «Мегаполису». Подтверждала это и подпись: «Лох».

– Это один и тот же человек. Из отдела внешней разведки Петролеума, – прошептал Следопыт. – Трансвестит.

Танцор кивнул головой. Мол, все ясно. Все ясно, как божий день. И вполне естественно. Поскольку у Весельчака все такие, прооперированные.

– Поищи тут какие-нибудь ремни или веревки. И скотч. В крайнем случае тряпку для кляпа. Я его сейчас приведу.

Танцор вернулся к Люсе.

– Нет. К сожалению, у Следопыта тоже полный голяк. Так что придется Деду пока без апельсинов.

Люся опять зашмыгала носом. Танцор принес ей из кухни стакан воды, чтобы успокоилась. А то и с ней что-нибудь на нервной почве случится.

Люся отглотнула. Потом еще два раза. Танцор удовлетворенно отметил, что на горле еле уловимо что-то двинулось вниз, а потом вверх. Кадык, четкий вторичный половой признак, присущий только мужчинам.

Подошел к Деду. Он лежал с закрытыми глазами и спокойно посапывал. Цвет лица опасений больше не внушал.

– Спит, – объяснила Стрелка. – Я ему «Феназепама» дала.

– Хорошо, очень хорошо, – похвалил ее Танцор, словно седовласый профессор юную практикантку. – Сон, это в его положении очень полезно.

Потом сказал Люсе, что в соседней комнате у Деда какие-то старые книжки: Бероуз, Керуак. Вероятно, это первоиздания битников. Наверняка доценту РГГУ это будет интересно. Ушли.

И вдруг до Стрелки донеслись какие-то странные звуки. Какой-то шум то ли борьбы, то ли еще чего-то. Сдавленный женский крик, тут же прервавшийся.

В соседней комнате она застала странную картину. Люся была привязана к стулу. Рот ее был заклеен скотчем. Глаза злобно сверкали. Следопыт расстегивал на пышной груди блузку. Танцор возбужденно, с большой заинтересованностью, наблюдал за этим процессом.

– Вы что, охренели, что ли, совсем? – возмутилась Стрелка. – Нашли, блин, время и место! А ты, козел… – Это уже было адресовано конкретно Танцору.

– Да погоди ты, сейчас такое узнаешь про эту перезрелую девушку!

Тем временем Следопыт оголил Люсин бюст.

– Видишь вот эти два шрама? Видишь? Знаешь, что это такое?

– Ну, силикон. Ну, и что такого?

– Это, дорогая, – сказал торжественно Танцор, – не только силикон, но еще и трансвестит.

– Ну и что?! – окончательно взбесилась Стрелка. – Какого хрена вы все это затеяли?! Они, что ли, не люди? Откуда вы два таких дремучих мудака возникли?!

– А знаешь ли ты, дорогая, кем была эта Люся до операции? – театрально воскликнул Танцор. И покрутил на мониторе регулятор яркости, которая была предусмотрительно сведена к нулевой черноте. – Любуйся!

Стрелка подошла к компьютеру, всмотрелась в экран и разразилась своим коронным «Bay!».

– Хорош, нечего сказать, хорош, блин! Как же это тебя, козла, угораздило? – Стрелка говорила и в то же время пыталась побороть в себе сильное желание пустить в ход свои страшные ботинки. Ну, хоть один только разок! Ну, слегка, хотя бы по одному из силиконовых мешков, которые ничего не чувствуют… Однако сдержалась.

– Так, – мрачно сказал Танцор, – суд удаляется на заседание.

И все пошли в кухню.

– Ну, что с ней… Блин, с ним что будем делать? – начал Танцор совещание.

– Как что? – ответил Следопыт. – Допрашивать будем, естественно. Какого хрена ей… блин, ему от Деда надо?

– А оно расскажет? – ехидно спросила Стрелка.

– Так пытать будем!

– А ты можешь?

– Ну, не я, так Танцор, – все с тем же напористым оптимизмом доказывал свою правоту Следопыт.

– Танцор? – спросила Стрелка.

– Вряд ли. Я, что ли, садист?

– Ага! – воскликнула непогрешимая Стрелка. – Значит, я! Возьму, блин, утюг и буду силикон плавить!

– Ладно, – прервал дебаты Танцор, – пригрозим смертью, приставим к башке ствол, и, думаю, заговорит. Но вот только еще один вопросик остается. Что потом? Отпускать его к Весельчаку нельзя. Нельзя раскрываться.

– Замочить, и дело с концом, – с необыкновенной легкостью решил судьбу Люси-Лоха Следопыт.

– Ага, а мочить, значит, буду я. Так? – спросил Танцор серьезно, глядя прямо в глаза Следопыта.

– Ну а кто же? – ответил тот, отведя взгляд. – Ведь ты у нас всегда… Разве не так?

– А ты не хочешь попробовать?

– Так у тебя это уже все отработано. Специализация должна быть.

– А она у меня есть! Есть у меня специализация! – сорвался на крик Танцор. Потом сбавил тон, чтобы в комнате не было слышно. – Я еще не научился расстреливать, не научился добивать раненых. Не могу после побоища вылезать из кустов и вытаскивать кошельки у убитых. Понял? А этот, хоть и скот, конечно, еще тот, но он же сейчас совершенно беспомощный. Нет, не могу. И все тут, на хрен!

– Гляжу я на вас, – после некоторой паузы вмешалась в спор Стрелка, – и удивляюсь. Скудоумие и чванство. И больше ничего. Предельно примитивный подход к действительности. Если враг, значит, мочить. Если сами не можем, то наймем кого-нибудь за полштуки. Так?

– Ну, может быть, – ухватился за подсказку Следопыт.

– А у тебя, насколько мне известно, есть дружок закадычный, мент по фамилии, если не ошибаюсь, Степанов. И у этого самого Степанова есть КПЗ, где человека можно держать сколько угодно долго.

– Да, но на каких основаниях?

– На тех, что мы твоему Степанову нормально заплатим. А для протокола надо засунуть Люсе в лифчик пару доз героинчика. Вот и все. Да, и еще надо, чтобы Степанов оформил ее под какой-то выдуманной фамилией, с другим именем. Чтобы Весельчак не разыскал и не выкупил.

***

В начале допроса Люсе-Лоху показали Стечкина. Обратили его внимание на то, что на его стволе был укреплен глушитель. Объяснили, что если после того, как будет освобожден его рот, он начнет орать, то сразу же получит по мозгам рукояткой пистолета. Если будет молчать или хуже того – врать, то получит пулю в лоб.

Было решено обращаться к Люсе-Лоху как к мужчине, а не как к женщине. Хоть это было и не вполне верно, зато позволяло быть жестче и грубее, а иногда даже и материться.

Начал Танцор:

– Нас не интересует, в силу каких обстоятельств ты решил изменить пол. Оставим этот щекотливый для тебя вопрос без внимания. Однако ты должен предельно откровенно рассказать о том, что ты делаешь в Петролеум-банке.