- Проходите, садитесь! Чайку, кофейку? И даже кресло потащила ему навстречу.
      - Не могу, шаечка в брюхо врезается, - задумчиво молвил дед.
      - Давайте отвяжем!
      - Так сифонит же. Шаечка жестяная и дух во мне удерживает. А так он весь выйдет в дырку и - кранты.
      Встав поближе к деду и словно бы находясь под его защитой, моя дура насколько могла сурово обратилась к Бурому:
      - Извините, у меня прием клиентов. Я не могу заниматься цели-тельством при посторонних.
      - Еще двести, вместе тыща, - ответил на это Бурый. - Ну, помоги ты ей! Ты не человек, что ли?
      - А ты у нас, выходит, человек?
      Только тут из туалета вышла Лиза, промокая платочком лицо. Бурый смутился и отступил, он отвернулся к зодиаку и вообще сделал вид, будто он некий предмет мебели.
      - Ну вот, я успокоилась, - начала было Лиза.
      Моя дура схватила деда под руку и даже, кажется, прижалась к нему.
      - Извините, Лизонька, ко мне клиент по записи пришел, мне нужно с ним работать.
      - Так я подожду. Я сколько нужно буду ждать!
      - Ну, я прошу вас! - взмолилась моя дура. - У меня клиент, у клиента проблема! Его из поликлиники погнали! Врачи, называется! Садитесь, сейчас я вам помогу.
      - Тыща сто, - прошипел Бурый, не поворачиваясь.
      - Столько у меня при себе нет, - сказал дед.
      - Ну и хорошо, что нет! - весело воскликнула дура. - Я много не беру! Сотенки хватит! Рублей! Идите сюда, присядьте хоть на краешек. Вы кто по знаку зодиака?
      - Пенсионер. Так вперед, что ли, платить?
      - Нет, что вы, только по результату! Я с вас порчу сниму, здоровье вам поправлю…
      - И чтоб не сифонило.
      - И только тогда заплатите, сколько можете! Извините, я уже работаю. Я не могу исцелять при посторонних.
      Она держалась за деда мертвой хваткой. Я даже похвалил ее - дура дурой, а вот ведь проснулся умишко!
      - Вы хотите моей смерти? - звенящим голоском спросила Лиза.
      - Я хочу помочь вот этому человеку. Он мой пациент! Официальная медицина от него отвернулась, денег на дорогую частную клинику у него нет!..
      - Как это нет? - удивился пациент. - У меня пенсия! Вот, сколько скажете - столько и заплачу…
      И начал вытаскивать из каких-то прорех зеленые доллары. Набрав пачечку, он выровнял ее и шлепнул на стол.
      Тем временем Бурый совершал какой-то странный маневр - он перемещался лицом к стене, стараясь не попасть никому на глаза.
      - Опять баксы… - прошептала потрясенная дура.
      - Не нравится? Схожу поменяю.
      Дед, взяв пачечку, направился было к двери, но дура повисла на нем, как черт на сухой вербе.
      - Никаких поменяю! Я вас лечить буду!
      Тут Бурый незаметно и совершенно бесшумно проскользнул в туалет.
      Мне это сильно не понравилось. Конечно, я могу принять свои меры… Но сперва неплохо бы понять, что он затеял!
      - А как же я? - еле сдерживая рыдания, спросила Лиза. Моя дура набиралась разума не по дням, а по часам.
      - Радость моя, вы сейчас разволновались, пойдите погуляйте, потом придете, спокойненько все обсудим, может, до чего и договоримся.
      - Во сколько?
      - Я раньше чем за два часа не управлюсь, - подумав, сказала бывшая дура, а ныне - почти умница. Нельзя же называть дурой женщину, которая помогает мне спасти заветный сундучок.
      - Хорошо, я приду, - кротко пообещала Лиза.
      Я мог спорить на два талера, что она, вернувшись, обнаружит запертую дверь и бумажку «Салон по техническим причинам закрыт».
      - И давно сифонит? - деловито спросила моя дура подозрительного деда.
      - С первой мировой.
      Она не удивилась, не ужаснулась. Я заметил: первый признак глупости - отсутствие интереса к истории. Дед мог бы преспокойно сказать, что дырка у него осталась с франко-прусской войны, и для моей дуры это бы тоже сошло.
      - И только сейчас пришли? - преспокойно полюбопытствовала она. - Знаете, клиент, если у вас столько лет сифонило - и ничего, то, наверное, вам так надо. Карма у вас такая. Чтобы сифонило. Сейчас порчу с вас сниму, карму вам почищу, и это… магическую защиту поставлю. Оберег-то есть.
      Она достала из холодильника яйцо и разбила его в стакан. Потом развернула деда спиной к себе, а чашку поставила у его ног.
      - Это для чего?
      - Порчу снимать буду. Сорок осиновых веток ломать. Осины, правда, в городе не достать, но я читала - спички тоже годятся, их из осины делают.
      Она отыскала коробок и отсчитала на столе сорок спичек.
      - И что, не будет сифонить? - с сомнением спросил странный дед.
      - Дырка затянется. Не сразу, но затянется. Стойте спокойно, клиент. А то яйцо опрокинете. Ну, начинаем.
      Несколько секунд она помолчала, собираясь с духом. Я устроился на табурете поудобнее - никогда не видел, как снимают порчу спичками. Дверь туалета приоткрылась, в щели возник глаз Бурого - ему тоже было очень интересно.
      Наконец моя дура вздохнула, выдохнула, всем видом показала, что впала в священный транс, и затянула нараспев, ходя при этом вокруг деда и бросая ему под ноги разломанные спички:
      - Червяк в земле, камень в золе, лицо в зеркале! Яйцо в гнезде, крест на стене, порча не на мне, Божьей рабе Марье, не на рабе… Клиент, как вас по имени?
      - Вла-ди-лен, - внятно и с большим самоуважением ответил дед.
      - Владимир Ильич Ленин. Тогда она опять заголосила:
      - Порча не на мне, рабе Владилене, не в его руках, не в его ногах, не в головах, не на груди, не спереди, не сзади…
      - Дырка у меня вот тут, - попытался подсказать дед. - И сифонит.
      Но она пребывала в творческом экстазе.
      - Не он отпет, не в нем сто бед, нет в нем лиха, у покойного в сердце тихо…
      Тебе бы такое «тихо», подумал я. Вот как раз у тех, кто жив после смерти, тревог и хлопот поболее, чем у вас, пребывающих в плоти телесной! Взять хотя бы меня. Сижу и беспокоюсь, не собьют ли тебя, дуру мою, с толку Лиза и Бурый, не уговорят ли сделать проклятый зазыв с того света!
      - А в груди раба Владилена сердце бейся, кровь по жилам лейся!
      - возгласила она торжественно. Возможно, действительно верила в свои затеи.
      - И дырка! - напомнил дед.
      Я бы на ее месте послал этого деда известным мужским образом. Но она старательно показывала, что пребывает в целительском магическом трансе, и потому не могла отвлекаться.
      - И дырка - заткнись! - приказала она. - Как я, Марья, ветки эти ломаю, к ногам раба Владилена кидаю, так я и делом своим, и словом своим порчу снимаю!
      Она принялась выписывать руками перед дедовым лицом всевозможные вензеля, плюнула направо и налево, подхватила чашку с яйцом и с криком «аминь, аминь!» кинулась к туалету. Там и столкнулась с Бурым. Но ей это сгоряча не показалось странным.
      - Пустите, я порчу на яйцо свела, его в унитаз надо! - закричала дура и скрылась в туалете.
      Порчу на яйца не сводят, а напускают. Я хорошо помню. Это была ее очередная глупость - и я все равно не мог спорить. Оставалось промолчать. Странно было, что дед тоже молчит, не напоминая больше про свою дырку.
      Спустив яйцо в унитаз и вымыв чашку с порошком, дура моя несколько успокоилась и тут лишь сообразила, что Бурому в туалете - не место. Но вспомнить, когда именно он исчез, она не могла. И потому спросила прямо:
      - Погодите, а вы откуда взялись?
      - Интересно было, остался, - так же прямо ответил Бурый. - Ну что, батя, как дырка?
      Дура моя сразу всполошилась:
      - Клиент, не уходите, сеанс еще не окончен, я вам обереги поставлю, потом карты раскину на прогноз лечения!
      Дед молчал.
      Он вообще был монументален, а теперь и лицо стало совершенно каменным. Я бы не удивился, если бы он помер и остался стоять, как памятник самому себе - дед был именно из той породы, которая на это способна.
      - Ой… - сказала дура, которой, кажется, пришла в голову эта же самая мысль. Бурый - и тот забеспокоился.
      - Батя, ты чего? - позвал он. - Подай голос!
      Дура кинулась к деду, заглянула ему в лицо, а дальше была целая пантомима: она протянула к его щеке палец, прикоснуться побоялась, отдернула, и так три раза подряд, прежде чем додумалась завопить:
      - Ой, мама дорогая! Он помер!
      - Ты чего, сдурела? - спросил Бурый.
      Судя по спокойствию, ему приходилось иметь дело с разнообразными покойниками. Теперь взялся за дело он - подошел, постучал по жестяному тазику, прислушался, заглянул деду в тупые буркалы, помахал рукой перед лицом, прислушался к дыханию и наконец оттянул веко.
      - Ну что? - прошептала дура.
      - Да он вроде спит…
      - Как это - спит? Не может он спать!
      - Да спит же!
      - Так разбудить надо!
      - Ты усыпила - ты и буди.
      - А как?
      Она устремилась к столу на колесах, вытащила папки, вывалила истрепанные листки и тетрадки, порылась в них, вряд ли понимая, что там написано. И наконец замерла в полной растерянности, а потом произнесла так, словно все, обещанное Апокалипсисом, явилось в наш подвал разом:
      - Мы этого на курсах не проходили!..
      Тут даже мне стало жаль бедную дурочку. Она стояла, опустив руки, такая беззащитная, такая потерянная!.. Если бы я не знал женщин, то сейчас пролил бы слезу умиления над моей дурой. Они не проходили! Так говорят маленькие девочки, искренне полагая, что незнание способно оправдать человека, а меж тем был у меня судебный процесс, где вся склока разгорелась именно вокруг возможности или невозможности для обвиняемого знать определенные обстоятельства…
      Я неожиданно для себя погрузился в то воспоминание и упустил некий важный миг.
      Когда я опомнился, Бурый уже стоял возле нее, лицом к лицу, и держал ее за плечи.
      - Дурочка ты моя… - тихо сказал Бурый.
      А она сама, сама прижалась к нему, как прижимается натворившая глупостей женщина к своему сильному, умному, непобедимому мужчине! Сама! К этому бревну неотесанному!
      - Сделай что-нибудь, я его боюсь, - зашептала она, - он совсем спятил, дырка, говорит, дырка…
      - Да все будет хорошо, проснется и уберется, ну? Какая ты у меня дурочка…
      И он начал ее целовать, сперва - в лоб и висок, потом - в губы.
      А она… она ему ответила… этому громиле! Этому тупому чудовищу! Тьфу! Глаза б мои не глядели!
      Сидел, сидел, молчал, молчал, смотрел, таращился - высмотрел мою дуру! А она тут же и повисла у него на шее! Постыдилась бы - вон дед того и гляди проснется!
      Выживать, выживать скорее, пока эта развратная парочка не натворила дел. Ловко он прибрал к рукам мою дуру, ох, ловко… Какое он имел право?! Пришел, потаращился - и схватил в охапку! Ну разве не последняя сволочь?..
      Я должен их отсюда выжить!
      В конце концов, это моя дура!
      Я собрался с силами и запустил в стену электрическим чайником, потом - коробкой с картами. Деду это не помешало спать, а дуре и Бурому - целоваться. Я застонал от бессилия… ведь уговорит, теперь уж точно уговорит!..
      Как легко, оказывается, было справиться с моей дурой…
      Я ушел, я слонялся по всему дому, я рычал и бил кулаками в стены. Кулаки проваливались и попадали непонятно куда. Я понимал одно - от дуры пора избавляться раз и навсегда. Она развлекала меня, да, не спорю, я охотно смотрел на ее проказы… но сейчас…
      Когда я вернулся, они уже ушли. Деда я заметил не сразу. Бурый уложил его на пол и прикрыл плотной скатертью - чтобы дед не простудился.
      Я сел на свой табурет и, глядя на часы, дешевый будильник, стоявший на столе среди дурацких фигурок, камушков и свечек, думал - вот сейчас они наверняка поехали к нему домой, к ней нельзя, у нее взрослая дочка, матери от дочек такие дела скрывают. Потом она явится к себе как ни в чем не бывало и начнет готовить ужин. Прошло время ужина - и я, глядя на часы, думал, что сейчас моя дура ложится спать и блаженно растягивается на постели - приятно измученная и безмерно довольная, отложив все попечение о Лизе и ее затеях до утра…
      Мне показалось странным, что Лиза не вернулась в подвал, чтобы договориться о церемонии зазыва с того света. Хотелось верить в лучшее, в мои-то годы, и я придумал, что она встретила умных людей, которые отговорили ее от этой блажи, или набрела на другой салон, где ее радостно приняли и обещали обслужить в наилучшем виде. Я утешал себя так - а сам помнил, что бродил по дому довольно долго, она вполне могла вернуться, и моя дура, млея в объятиях Бурого, назначила ей время этого мерзкого сеанса.
      Давно мне уже не было так скверно.
      Если я не придумаю, как их отсюда выставить, говорил я себе, они своими глупостями подманят какую-нибудь зловредную сущность. Говорил, говорил - и договорился! Мне сразу полегчало. Я понял, как с ними справиться! Я понял, как спасти драгоценный сундучок.
      Заодно я бы навеки отвадил мою дуру от доморощенной бестолковой магии.
      Все было именно так, как я и думал - Бурый уговорил ее вызвать для Лизы мертвого жениха или кем там этот господин ей приходился. Бурый стал ее хозяином, он уладил скандал с Анжелой, он уже заведовал всеми ее покупками!
      На следующий день они примчались вдвоем, стали двигать мебель, умчались, дура вернулась, и сразу же Лиза привезла фотографию. Маша велела ей раздеться и надеть длинную белую рубаху, потом отвела в конуру с массажной кушеткой и приказала лежать тихо, не говоря ни слова.
      - А скажешь хоть слово - все пропало, и он никогда больше не вернется, - пригрозила она. Лиза только кивала и смотрела огромными сумасшедшими глазами прямо в глаза моей дуре.
      - Вот видишь, я ставлю на столик его фотку, рядом стакан воды, накрываю хлебом, - все это моя дура проделала с неимоверной торжественностью. - Всякое может случиться - ты, если чего, сбивай стакан и хлеб на пол, а я буду молитву читать!
      Лиза с мычанием указала на дедовы ноги.
      - Что-нибудь придумаем! - пообещала дура. - Вытащим его, старого черта… Только бы не помер… Ну, идем, я тебя уложу.
      Они втиснулись в конурку.
      Я был готов. Я облачился нужным образом. Если они будут проделывать свои дурацкие ритуалы перед столиком - замечательно! Там как раз очень удобное для моей выдумки место.
      Вошел Бурый с большой сумкой. Оглядел салон, покосился на дедовы ноги. И вдруг улыбнулся. Его улыбка мне не понравилась. Я успокоил себя тем, что больше эту парочку никогда не увижу. Вспомнил, кстати, как недавно пели на улице: «Это есть наш последний и решительный бой!» Именно так. Я дам им бой.
      Это мой дом. Им тут больше не быть.
      Из каморки вышла моя дура и плотно прикрыла дверь.
      - Тише говори, - предупредила она любовника. - Ей нужно сосредоточиться и представлять себе его таким, как при жизни, все вспомнить, как говорил, как ходил…
      - Что еще требуется? - перебил он.
      - Сорок свечек.
      - Принес. Еще ты три метра черной ткани велела купить. Купил. Их куда?
      Она заглянула в тетрадку.
      - Тут написано - закрыть тканью портрет покойного.
      - Так он же формата девять на одиннадцать. В шесть слоев, что ли?
      - Ой, ну что я за дура! Нужно было его с самого начала закрывать! Я все перепутала!
      Я только вздохнул. Я-то с ней два месяца промучился, а ему все эти радости еще предстоят!
      - Не вопи, - одернул ее Бурый. - Ну, перепутала и перепутала.
      - Ничего у нас не выйдет. Дух не захочет приходить. Еще и этот!
      Дура показала пальцем на дедовы ноги.
      - Сказал же - ночью вынесу и положу на трамвайной остановке.
      - А если он и там не проснется?
      - Значит, такая его судьба.
      - Ты его хоть в холл вытащи, - жалобно попросила дура. - А то нехорошо. При постороннем духов не вызывают.
      - Так он же все равно спит… - сказал Бурый, которому вовсе не улыбалось тащить куда-то эту восьмипудовую тушу.
      - Тебе трудно, что ли? А если мы об него споткнемся? И все коту под хвост!
      Дура остается дурой. Я видел, что ей очень не хочется проводить опасный обряд. И тем не менее она требовала от любовника, чтобы он убрал помеху в проведении обряда. Или я окончательно забыл, что делает с женщинами мужская ласка, или до сих пор не знал всей глубины дурости моей дуры.
      - Вот это - аргумент, - согласился Бурый.
      Он подхватил деда под мышки и поволок в прихожую, а дура, нагнувшись, семенила следом, пытаясь подхватить дедовы ноги. Потом она подобрала скатерть и хорошенько укутала лежащего на полу деда.
      - Умница. Теперь его даже не видно.
      От похвалы она просто расцвела. Должно быть, мою дуру очень редко хвалили. И тут же ей показалось, что теперь мужчину можно брать голыми руками. В мое время девиц хоть учили действовать исподтишка, а этой никто никогда не говорил, что нужно выждать подходящий момент. Возможно, она была не так уж виновата в своей глупости…
      - Нет, все не так, все не так! Все неправильно! - воскликнула она, не боясь, что Лиза в каморке ее услышит. - Никакой дух не явится, зря ты все это затеял.
      - Ни фига, выманим! - сказал Бурый и пустил в ход испытанное средство - обнял дуру и стал целовать. Она к нему прижалась и на несколько минут все забыла, но потом, к величайшему моему удивлению, все же вспомнила.
      - Может, не надо, а? Это же прямая дорога в дурдом.
      - Да что ты заладила - дурдом, дурдом! Не получится - значит, не судьба. Девчонку жалко! Знаешь, как это - когда не простилась? Вот у нас Наташка такая была, мужа убили, без нее похоронили, она рассказывала - во-первых, кошмары снились, во-вторых, муж во сне ругался, а она еще перед тем как-то по-глупому налево сходила…
      - Ну так кто ж виноват? - на удивление разумно спросила дура.
      - Я же говорю - по-глупому. Подружка стерва попалась, подпоила и к одному козлу в постель уложила. Стрелять таких подружек. Так Наташка ночью на кладбище бегала, мы за ней ездили, по всему кладбищу ловили. Прикинь - ночь, кресты торчат, на дорожке - два джипа, меж крестами фонари скачут, люди бегают, ор, мат… Ты что, хочешь, чтобы эта Лизка повадилась ночью на кладбище шастать? Там знаешь, сколько всякой сволочи водится?
      - Не хочу, и в дурдом тоже не хочу.
      Дура нашла самое подходящее время проявлять упрямство - все готово к обряду, и вдруг она вспоминает про дурдом! Бурый, очевидно, имел дело со множеством дур и знал, как их отвлекать от неподходящих мыслей. Он опять поцеловал любовницу в губы.
      И пока они так баловались, снаружи все темнело и темнело. Близилось время, когда общаются с покойниками…
      Тем временем Лизонька в одиночестве соскучилась. Она слезла с массажной кушетки и вышла в салон - босая, в длинной рубахе, с распущенными волосами. Если не знать, что пребывает в телесной плоти, так можно подумать, будто и она триста восемьдесят лет назад скончалась.
      - Ты чего?! - закричала моя дура, выскакивая из прихожей. - А ну, обратно - и молчи, слышишь! Молчи, как рыба об лед!
      Лиза показала на запястье левой руки. Я не люблю новшеств, но манера носить часы на руке мне симпатична.
      - Ну, потерпи немного, пусть как следует стемнеет. Скоро уже, скоро, - тут дура до того раскисла, что даже поцеловала Лизу. - Иди, ложись, думай о нем, думай самое хорошее. Поняла?
      Лиза кивнула и медленно ушла. Волосы у нее были красивые - спускались почти до талии. Давно я не видел длинноволосых и красивых женщин - дура не в счет, за ее глупостями и нелепой раскраской я просто не видел лица и не мог бы сказать, хорошо оно или нет.
      - Ей ни есть, ни пить, ни говорить перед зазывом нельзя, - неизвестно в который раз повторила дура. - Вообще-то и мне тоже… Но иначе не получается…
      - Да зря ты дергаешься, - скучным голосом утешил любовник. - Все у вас получится.
      - Так ведь еще неизвестно, кто явится… - и опять же неизвестно в который раз она принялась рассказывать давнюю страшную историю. - Нас предупреждали - может явиться сам дух покойника, а может какая-нибудь нечистая сила - и будет врать, а потом от нее не отцепишься… Или сразу за собой утащит, или привяжется, понимаешь? А у меня опыта мало, я первый год работаю…
      - Давно стемнело, - сказал Бурый. - И время самое то. Это же не обязательно в полночь?
      - Ну что ты все лезешь не в свое дело? Надо по правилам, иначе дух не явится.
      - Не все ли ему на том свете равно, у нас полночь или не полночь?
      - Если ты такой умный - пойди погуляй. Это тебе не цирк, зрителей не надо.
      И она вздохнула - очевидно, в ней проснулся страх. Бурый словно ждал этой минуты.
      - Никуда я не пойду - мало ли что? Вдруг ты тоже голая ползать начнешь? Я знаешь что - я в туалете спрячусь. Если чего - вылезу. А Лизке этой скажи, что твой мужик домой поехал, пельмени варить. Ты не бойся - я с такими духами справлялся, что этот Лизкин для меня - тьфу.
      Тут до меня наконец дошло - он тоже дурак! А два дурака - пара, и нечего мне изводиться, глядя на их дурацкую идиллию.
      - А что? Это идея, - согласилась дура. - Ты там сиденье опусти и сиди. Лизке без тебя тоже как-то легче будет. А то будешь торчать, как зритель…
      - Намучалась девочка. Может, ей после этого зазыва хоть немного легче станет.
      - Это тебе не валерьянка. Ой! Ключи!
      Она схватила со столика на колесах ключи и стала раскидывать их по салону.
      - Для нечистой силы?
      - Хоть бы не понадобились…
      А вот ключики - это хорошо, подумал я. Их тут добрый десяток. Ключики я потом приберу. Они старые, они от давно погибших замков, так что мои будут ключики…
      - Ой! День! Какой сегодня день?! - вдруг завопила дура.
      - А что?
      - Нужен женский!
      - Восьмое марта, что ли? - спросил озадаченный дурак.
      - Да нет же! Среда, пятница или суббота! Для зазыва нужен обязательно женский день, иначе не сработает!
      - Так ведь мужика вызываем. Перестань, Машка, хватит. Пора за работу. Тебе что, совсем девчонку не жалко?
      - Тебе зато слишком жалко.
      Удивительно, что эта мысль вообще пришла ей в голову.
      - Дурочка ты все-таки, - сказал дурак. - Вот за что я тебя люблю - за то, что ты такая вся ревнивая дурочка. Пойми, Лизке ведь немного надо - два слова всего сказать и его лицо увидеть. А это в любой день можно.
      Дураки имеют занятную способность - изрекать свои глупости так уверенно, что человек разумный может в первую минуту поверить. А неразумный - тем более. Вот взять мою дуру - где-то ее чему-то учили, что-то в голове застряло. А пришел мужчина, склонил ее к разврату, и теперь каждое слово этого мужчины имеет больше веса, чем прежде полученные знания. Если она не полноценная дура, то я тогда не знаю, кого звать дурой.
      Она ему поверила. Она знала, что может увернуться от обряда, вопя, что спутала дни, но мужчина сказал - и сомнений больше не осталось. В сущности, моя дура этим и была хороша - способностью слушаться мужчин. Вся беда в том, что она несколько лет жила самостоятельно и в придачу к собственной дури нахваталась всякой мистической.
      - Ну, тогда… начинаем. Где кладбищенская земля? - спросила она.
      - Вот, - ответил дурак и высвободил из сумки огромный черный мешок.
      - Да ты с ума сошел! Ты что, все кладбище сгреб? Там же нужно…
      - Ну, сколько?
      - Ну, килограмм, ну, два… - растерянно сказала она. Я думал, добавит «мы на курсах этого не проходили».
      - Стану я ради двух кило руки пачкать. Бери, потом еще пригодится. Да, и еще пятаков тебе наменял.
      - Тоже целый мешок? - спросила дура и несколько успокоилась, когда дурак выгреб из кармана всего лишь горсть, правда, весомую горсть. - Клади сюда. Я сейчас начерчу круг, а ты давай прячься. Время позднее. Работать так работать.
      Бурый, положив мелочь на стол, обнял ее и поцеловал - почти по-человечески, как хороший муж целует жену при посторонних.
      - Ну, иди, иди… - сказала она. - Если чего - я тебя позову.
      Но в голосе было иное - что бы ни стряслось, звать не стану, потому что ты мой мужчина и тебя надо беречь. В хорошие бы руки мою дуру - цены бы ей не было…
      - Ты, главное, не бойся. И знай - ты делаешь доброе дело. И очень нужное дело, - весомо сказал он. С его огромной каменной рожей это получилось весьма внушительно.
      - Я всегда делаю доброе дело, - гордо ответила она.
      Тогда Бурый спрятался наконец в туалете, а дура за руку вывела из конурки Лизу.
      - Ты, главное, молчи! - приказала она. - Молчи, пока он не покажется. А потом только говори ему эти свои два слова. Поняла?
      Лиза кивнула.
      - Теперь нужно зажечь сорок свечек и поставить их на полу. Молчи, говорю! Я сама не знаю, куда их ставить, и в конспектах ни хрена нет! Куда поставишь - туда и ладно! Лучше вдоль стенки, а то мы их собьем.
      Почти на четвереньках Маша вывела мелом на полу круг диаметром около полутора метров и даже не слишком кривой. Потом, поразмыслив, нарисовала еще один, вокруг первого, диаметром метра в два. Я только вздохнул - в юные годы побывал я в гостях у старика, который вызывал тени, и навеки запомнил, что круг чертят не мелом, а ножом по земле. Но ведь дуре непременно нужно проводить вызов в салоне - тут у нее амулеты, талисманы и прочая дешевая ахинея, в мои юные годы такое приобретали горничные из небогатых домов у бродячих торговцев.
      - Так надежнее будет, - не слишком уверенно сказала дура. - Иди сюда, становись. Вот тебе шпаргалка. Лучше бы, конечно, наизусть, но, может, и по бумажке сойдет.
      Она взяла черную ткань, которую притащил дурак, и стала драпировать портрет на столе.
      Лиза тем временем утыкала свечками пол справа и слева от стола, взяла зажигалку - и вспыхнул первый желтый огонек. Когда их стало с десяток, дура выключила электрический свет и продолжила наставления:
      - Если полезут злые духи - главное, воду с хлебом на пол скинуть и бежать. Так, что еще? Возьми кладбищенской земли в обе руки… Молчи! Сама вижу. Значит, так. Кладбищенскую землю будешь держать в одной руке, шпаргалку - в другой. Молчи! Землю - в левой… нет, в правой. Тогда бумажку - в левой. Погоди, я одну свечку повыше поставлю, а то ты ни фига не разберешь.
      Дура прилепила свечку к краю стола, установила Лизу посреди круга, дала ей землю, сама встала рядом со свечой в руке и пятаками в горсти.
      - Ну, давай, что ли… - прошептала она и быстро перекрестилась.
      Я приготовился.
      - Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой! - звучно заговорила Лиза. - От пелен савана, от гвоздей с крышки гроба, от цветов, что в гробу, от венка, что на лбу, от монет откупных, от червей земляных…
      В дверях туалета появилась голова Бурого. Очень хорошо, подумал я, ему тоже полезно будет посмотреть.
      - От веревок с рук, от веревок с ног, от иконки на груди, от последнего пути, от посмертной свечи… - старательно читала Лиза. - С глаз пятаки упадут! Холодные ноги придут по моему выкрику, по моему вызову!
      Дура бросила пятаки об стену. Как раз туда, где я притаился. Попадание пятаков я ощутил - все-таки исковерканный обряд придавал предметам некоторую силу. Я невольно встряхнулся. Пятаки, прилипшие было, посыпались.
      - Ой, мама дорогая… - прошептала дура. Она уловила момент подвисания монеток. Но Лиза ничего не поняла.
      - К кругу зову-призываю, с кладбища приглашаю! Иди ко мне, раб Александр! Гроб без окон, гроб без дверей, среди людей и не среди людей.
      - Ой, Лизка, перестань, прекрати, я боюсь! - вскрикнула дура. Но Лиза уже вошла в то состояние, когда море по колено.
      - Сюда, сюда, я жду тебя! - потребовала она. - Слово и дело! Аминь!
      Теперь нельзя было терять время. Я окружил себя белым свечением и выступил из стены. На мне был настоящий саван, я позаимствовал его из гроба невесты, которая умерла девственницей. Кладбище находилось как раз у городской стены, когда на месте моего дома ставили новый, прихватили порядочный кусок кладбищенской земли. Вот теперь все это и пригодилось.
      Я знал, что белое сияние съедает всякие мелкие подробности, в том числе черты лица. Так что разоблачения я не боялся. Но моей задачей было перепугать обеих дур, чтобы впредь им неповадно было затевать безобразия в моем подвале, и я, точно направляя голос, завыл:
      - У-у! Гу-у! Гу-у!
      Подвал наполнился страшным гулким воем. Для полноты картины я принялся еще размахивать руками.
      Дура моя в ужасе спряталась за Лизу. Бурый высунулся из туалета и тут же спрятался обратно. Но дверь не прикрыл полностью. Я знал, что он подглядывает в щелочку, и порадовался - впредь дурак не будет связываться с потусторонними силами и дуре своей не позволит.
      - Господи, господи, иже еси на небеси… - забормотала дура. - Ой, не могу, забыла…
      - Гу-у! Вау-у-у! Кыш, кыш! - изощрялся я.
      Тут Лиза опомнилась.
      - Сашка! Сашенька! - закричала она. - Сашка, милый, только одно слово! Ты куда деньги спрятал?!
      Я окаменел. Разумеется, первым делом я подумал о своем сундучке. Какие еще в мире могут быть деньги?! А она продолжала бесстрашно вопить:
      - Сашенька, только одно! Где кейс? В Москве у Кравчука, да? На даче? В Питере? Сашенька, только одно слово! Деньги где? Кому ты кейс отдал? Маме? Сашенька, только это, ничего больше! Я тебе памятник поставлю, большой, мраморный, как у Григоряна! Только скажи - где кейс с деньгами! Ты только кивни, Сашенька! В Москве, да? Нет? Саша, я без этих денег пропаду! Саша, мы же тебя не где-нибудь - на Южном кладбище похоронили, у тебя справа - Петраковы, и Толян, и Дениска! У тебя памятник будет выше Денискиного, я уже белый мрамор присмотрела, мне скульптора нашли! Ты только скажи - где кейс?!
      - Ой, мама дорогая… - повторяла обалдевшая дура. - Ой, мама дорогая…
      Я никак не мог понять, какое отношение имеет Саша к моим талерам.
      - Саша, я тебя умоляю - где деньги? - взывала Лиза. - Тебе же больше не нужно, а мне…
      - Как это - не нужно?! - возмутился я.
      Голос мой наполнил весь подвал, он был воистину громовым. Лиза и дура, обнявшись, опустились на корточки. Но дура опомнилась первой.
      - Бежим, бежим скорее! - крикнула она. - Пока он будет ключи собирать!..
      Лиза съежилась, не в состоянии пошевелиться, поэтому она сама смахнула на пол стакан и хлеб, а потом ползком попыталась выбраться из круга.
      Тут Бурый высунул голову из туалета.