Это мой дом. Я прожил в нем сперва шестьдесят шесть лет, а потом еще триста восемьдесят.
      Сначала я пребывал в великой растерянности, потому что агония моя, при коей присутствовали мои проклятые родственники, оба племянника от старшей сестры и та шлюха, которую родила младшая сестра, завершилась ничем. Я знал, что умираю, вправе был надеяться на райское блаженство, ибо грехов не накопил, и наконец потерял сознание. Сколько минут провел в забытьи, одному Богу ведомо. Когда же я очнулся, то прежде всего испытал радость от изумительного отсутствия боли.
      Вокруг царила темнота, плотная темнота.
      Я сел, потянулся, движения мои были легки и непринужденны. Я спросил: что это? В ответ мрак стал блекнуть. Я вспомнил - ведь только что меня окружали люди. И обозначились продолговатые серые пятна. Меня понемногу, бережно, вводили в мой новый мир.
      Родственники совершенно не заметили моего воскрешения, потому что были заняты делом - обсуждали мои похороны. Я прошелся по спальне, малость стесняясь своего вида - я был босиком, в одной замаранной ночной рубахе и в колпаке. Одежда появилась потом - когда привели старух, они обмыли мое тело и приготовили к похоронам. Почему-то решили хоронить меня в бархатной мантии, и вот она дивным образом окутала мое новое тело. На ногах появились белые чулки и мягкие удобные башмаки.
      Мы слишком мало знаем о жизни после смерти. Я полагал, бродя меж родственников, что вот-вот за моей душой явится светлый ангел. Ангела все не было и не было. Тогда я ощутил страх - возможно, что-то в жизни было сделано неправильно, сочтено грехом, и следует готовиться к худшему. Но и рогатые черти тоже за мной не спешили. Оставалось ждать.
      Я видел, как мое тело выносят, и проводил взглядом, стоя у окна, похоронную процессию. Потом прошелся по дому, радуясь тишине. Совершенно случайно я обнаружил новое свойство теперешнего своего тела - проникать сквозь стены. Это меня несколько развлекло. Но когда я вздумал было выйти на улицу, уверенный в своей невидимости, некая сила преградила мне путь. После нескольких попыток, включая безумный прыжок из окна, я понял, что обречен находиться в своем доме долго, очень долго.
      Причина этого сперва была мне непонятна. За смертным порогом человека должны ждать либо кара, либо награда - так я полагал, так меня с детства учили. Мое одиночное заключение, пожалуй, можно было бы счесть карой, хотя я чувствовал себя в своем доме превосходно.
      Несколько дней я бродил по дому, испытывая даже некоторое наслаждение - тело не ощущало привычной боли, движения мои сделались легки и необыкновенно изящны. Потом мной овладела тревога. Наследники мои были твердо убеждены, что принадлежащий мне дом - не единственное мое имущество. Им следовало продать его, а деньги поделить между собой, и я указал в завещании, как именно. Но присутствовало и еще кое-что.
      Я был женат, овдовел, две мои дочери умерли в младенчестве, и потому мои доходы существенно превышали расходы. Поначалу я довольно много тратил на себя, потом стал откладывать деньги и радовался, видя, как возвышаются и растут стопочки золотых талеров. Я собирал талеры ради собственного удовольствия, совершенно не думая, на что их можно употребить. Они развлекали меня постоянно. Особенно я веселился, надумав устроить тайник в стене.
      Дом мой - средней величины, в два этажа и с узким чердаком под высокой черепичной крышей - имел, как водится, подвал, где хранились припасы и дрова. В свое время отец очень удачно купил земельный участок возле старой городской стены Кёнигсберга. При строительстве это сберегло ему немало денег - по-настоящему пришлось потратиться только на фасад. Задней стеной дома стала укрепленная и подправленная городская стена, боковые - общие с соседями. А стены подвала старше стен здания примерно на триста лет - это остатки давних монастырских строений, с веками погрузившиеся в землю. Тогда не жалели камня, так что они получились в полтора фута толщиной. И я здраво рассудил, что, потрудившись несколько ночей, выдолблю место для сундучка с талерами. Разумеется, работа затянулась, но я был доволен.
      Сейчас тревога моя объяснялась тем, что я боялся за свой сундучок. Наследники, проклятые мои племянники и шлюха с ними вместе, устроили совещание и решили, что старый скряга (таким титулом они меня почтили) непременно спрятал где-то в доме деньги или драгоценности. Я засел в подвале, понятия не имея, как буду охранять от них мой сундучок. Они, конечно же, спустились туда дважды, разворошили поленницу и пытались простучать стены. Тут я впервые порадовался, что племянники мои - дураки, даже это им оказалось не под силу. Переругавшись между собой, они обратились к первому попавшемуся маклеру, чтобы он продал дом, и, к величайшей моей радости, тот их основательно надул.
      Сам я был весьма доволен тем, что не попал ни вверх, ни вниз, а остался охранять свое золото. Жаль было, что я не могу более пополнять сундучок, но ни одно блаженство не бывает всеобъемлющим. К тому же я видел вещий сон.
      Оказалось, что в моем бестелесном положении отдых тоже необходим, и сны мерещатся примерно такие же, как людям во плоти. Проснувшись, я уже знал высший замысел относительно себя. Сундучок мне удастся открыть и деньги взять тогда, когда я подберу ключ. Разумеется, в земной своей жизни я имел ключ, но его утащили вместе со всей связкой мои любезные наследнички. Однако в земле хранится множество ключей от давно погибших замков, и среди них я могу найти подходящий. Тогда я наконец прикоснусь к своему золоту и буду счастлив абсолютно.
      В доме появились новые жильцы, привезли детей, и от шума я был вынужден спасаться в подвале. Тогда выяснилось, что я способен понимать не только родной язык и латинские афоризмы. Это было неожиданным и приятным преимуществом бестелесной жизни. Дети выросли, завелись новые дети, надстроили третий этаж, улица получила новое название, потом случилась война, в дом попало огромное каменное ядро. После замирения развалины разобрали, но погреб не тронули, а возвели над ним новое здание. И опять рождались дети, помирали старики… да! Один такой покойничек попытался было согнать меня с насиженного места. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы его не забрали. Полагаю, что вниз.
      Новая война погубила дом, и опять на его месте поставили другой, а погреб завалили песком и всякой рухлядью. Мне нужно немного пространства, я устроился в подходящей щели, а для прогулок избрал первый этаж, где была кондитерская. Я даже радовался тому, что сундучок мой теперь в совершенной безопасности, а в песке я нашел несколько старых ключей, так что уже имел неплохую связку.
      И еще одна война случилась, но на сей раз дом уцелел, зато не уцелела улица. Когда стали заново отстраиваться, дом оказался в глубине двора. Подвал не трогали, он никому не был нужен - до поры. Однажды пришли люди и за несколько дней все расчистили. Потом другие люди принесли ящики и устроили в моем подвале склад. Стены их не интересовали, так что я без особой тревоги смирился с их присутствием.
      Но в дом мой пришла беда.
      Среди ящиков появилась женщина с громким голосом и быстрой речью. Таким голосом говорят только дуры. Им кажется, что чем громче, тем убедительнее. Обычно на складе я слышал только мужскую речь, в меру приправленную руганью, и не слишком огорчался - чего же еще ждать от полупьяных грузчиков?
      Некоторое время спустя ящики были вынесены из подвала, и тогда она снова заявилась с каким-то полупьяным субъектом самого плебейского вида. Я не сразу догадался, что они сговариваются о приведении моего подвала в божеский вид, о починке пола, штукатурке стен, белении потолка и прочих важных делах. Я бы не доверил субъекту и вытаскивание ржавого гвоздя из стенки. И мнение мое о том, что женщина дура, получило еще одно подтверждение.
      Чинили мой подвал со множеством приключений, которые наконец привели меня в бешенство. Единственное, что утешало, - работники были достойны своего предводителя и не делали ничего лишнего, так что стена, в которой был скрыт мой сундучок, совершенно не пострадала. Я и сам принял кое-какие меры. Прожив столько лет в своем теперешнем образе, я кое-чему научился - скажем, знал, как создавать загадочный подземный стон и чем отвлекать внимание от нужных предметов, чтобы они казались потерянными. Работники поняли, что в подвале шалит нечистая сила, но постарались не слишком ее тревожить, только замазали щели, кое-как заделали дыры и навели наружный глянец. Наконец женщина рассчиталась с ними и сама водворилась в подвале.
      Места у меня там немного, и это немногое место она поделила перегородками, отчего образовались какие-то жалкие конурки. Первая от входа были прихожей, там моя дура установила вешалку-стояк, два стула, столик с журналами между ними, зеркало, бра, и все это очень небольшое, стоящее тесно. Я заглянул в журналы и ужаснулся - настало время, когда издают целые альманахи для особ легкого поведения. Там целые страницы посвящались духам, пудре, каким-то неслыханным притираниям, а вместо нравоучительных статей я обнаружил целую диссертацию на тему, как удержать при себе женатого любовника.
      Из прихожей можно было попасть в комнату более просторную. Посередине стоял стол - круглый, покрытый бархатной вишневой скатертью, на нем лампа под огромным цветастым абажуром с желтой бахромой и разнообразные шкатулочки. Возле большого стола имелся еще один, пониже, на колесиках, и сразу было видно, что его старались сделать незаметным. На втором столе дура моя разместила телефон и папки с бумагами, электрочайник и посуду. За ним в углу приютился маленький холодильник. Кроме того, она поставила два очень удобных кресла и табуретку у стены.
      Окно в моем погребе было именно такое, как полагается в погребах - под самым потолком, длинное и узкое, не более фута. Дура долго думала, как с ним обойтись, наконец притащила и повесила синие шторки с золотыми звездами. Тут я почуял неладное. А когда она приклеила к перегородке огромнейший круг зодиака, я уже стал догадываться о постигшем меня несчастье.
      Образовались в подвале и еще два помещения, оба такой величины, что человеку там не повернуться. Попасть в них можно было из большой комнаты. Первое я в целом одобрил - там дура устроила довольно опрятное отхожее место, вот только входить туда следовало задом, это был единственный способ удачно сесть на фаянсовую чашу. Второе помещение меня сильно озадачило, я даже заподозрил, что у нее хватило ума оборудовать для меня спальню. Только существо, проходящее сквозь стены, могло благополучно войти туда и лечь на довольно высокое и узкое ложе, занимавшее почти все пространство.
      Кстати сказать, звали мою дуру Марией. Лет ей было столько, что впору внуков нянчить, а все обращались к ней: «Машка, привет!» Да, именно так. В мое время даже уличная шлюха требовала к себе большего почтения.
      Эта самая Машка была, разумеется, не замужем, растила дочь, и дочери уже исполнилось шестнадцать лет - самое время вступать в брак. Дочь, насколько я мог понять из разговоров, уродилась не в матушку и сама очень хотела законного брака, но моя дура неизвестно почему возражала.
      Я долго не понимал, для чего ей понадобился мой подвал. Но в один прекрасный день это разъяснилось. У нас появилось два новых предмета меблировки, последних по списку. Один притащил мужчина и установил посреди большой комнаты. Это было нечто вроде двускатного шалаша, какие днем ставят на тротуар, чтобы привлекать покупателей. Я иногда по вечерам глядел в окно и видел эти шалаши.
      Тот, что изготовили для моей дуры, был, как занавески, синим с золотыми звездами. Посреди, опять же золотом, были выписаны огромные слова: САЛОН АФРОДИТА, и внизу, помельче: вход со двора, 12.00 - 20.00.Я понял, что мой подвал теперь салон.
      Последний предмет меблировки принесла она сама. И на стенку повесила тоже сама, причем загубила всего четыре гвоздя, пятый вбила более или менее успешно. Я подошел и увидел диплом в золотой рамке - ее страсть к золоту была бы похвальной, если бы только золото оказалось настоящим, а не так называемым «самоварным».
      Но рамка была подлинным сокровищем по сравнению с самим дипломом. Из него следовало, что моя дура окончила курсы эксклюзивной магии и является практикующей ведуньей второго посвящения с правом совершать обряды и производить гадания.
      Если бы в годы моей молодости женщина призналась, что окончила курсы магии, то семье пришлось бы порядком потратиться, чтобы дело обошлось всего лишь поркой на городской площади. Читая этот нелепый диплом, я впервые подумал, что от такой соседки следует как можно скорее избавиться. Мало ли кого она сюда накликает своими дурацкими обрядами. Сущности бывают разные - я, к примеру, сущность спокойная и уравновешенная, но не приведи Господи разбудить полтергейст…
      Но когда к ней пришли первые посетительницы, я успокоился. Ничего моя дура в магии не смыслила, а гадала так, что я хохотал во всю глотку. Так хохотал, что эхо доносило до нее обрывки смеха - и она ежилась, не понимая, что творится в подвале. Мой голос и смех живые могут услышать только в отраженном виде, я установил это случайно, однако место, где есть эхо, искал по всему подвалу уже целенаправленно. Это меня несколько месяцев развлекало.
      На самом деле весело мне стало еще раньше - когда она явилась в полном обмундировании сумасшедшей бабы, вообразившей себя городской ведьмой. Я даже не сразу узнал ее.
      Машка где-то раздобыла длинное платье, почти до пола, но открытое более, чем у шлюхи с Девичьей улицы. Оно было черное, с крупными золотыми узорами, и тесное в бедрах. Она достала из сумки красную шаль с бахромой и накинула на плечи, а потом подошла к зеркалу. То, что она там увидела, ей очень понравилось, а у меня, будь я в прежней своей плоти, заныли бы все зубы. Ведь она еще и покрасила волосы. Теперь у нее на голове красовалось нечто вроде гривы вороной лошади, она собрала эти космы на макушке, а отдельные пряди вытащила, чтобы они, как взбесившиеся змеи, обрамляли ее простецкое круглое лицо, раскрашенное под стать наряду - чернейшие брови и ресницы, малиновый румянец, губы такого красного цвета, какого в природе не существует. А глаза! Она размалевала их на пол-лица. А ногти! Кровавые, будто она запустила их в чьи-то внутренности. А кольца, браслеты, серьги, цепочки! Я знаю толк в драгоценностях - мне было жутко смотреть на эти убогие подделки.
      В магии она не разбиралась. Но это еще полбеды. Только теперь выяснилось, какая это невероятная врунья.
      Моя дура всюду растрезвонила, что проводит так называемый «золотой обряд». Цель обряда - привлечь к заказчику побольше денег. Мысль сама по себе неплохая, но доверять подобное действо Машке было просто опасно. А меж тем она с кем-то сговорилась по телефону, заморочила своим враньем голову, поехала проводить обряд и даже вернулась с деньгами. Когда я увидел у нее в руках ассигнации, скверное предчувствие посетило меня. Я понял, что добра ей эти зеленые бумажки не принесут. Их было для нее слишком много…
      У меня есть способность оценивать, какому количеству денег соответствует тот или иной человек. Она появилась, потому что я всю жизнь был связан с деньгами и, каюсь, даже давал в рост под большой процент. Поэтому для меня важно было с первого взгляда оценить просителя и его взаимоотношения с той суммой, которой он домогается.
      Так вот, эти деньги были для дуры избыточными. И потому они ее быстро покинули.
      В тот день она сидела в своем дурацком салоне одна, листала журнал и вздыхала. Я незримо находился рядом и ждал, когда же случится хоть что-то занятное. Наконец зазвонил телефон, она схватила трубку и выпалила казенно-любезным, невероятно фальшивым голосом:
      - Салон «Афродита» слушает!
      Я грешным делом обрадовался - телефонные переговоры моей дуры способны заменить лучшую компанию площадных гаеров на ярмарке.
      - Тут целители принимают? - спросил басовитый мужской голос. Незримому собеседнику было, пожалуй, за семьдесят. Но моя дура, естественно, опять блеснула интеллектом.
      - Да, и целители, и ароматерапевты, и массажисты, приходите, будем рады!
      Я надеялся, что старец объяснит ей, насколько ему не нужны аро-матерапевты, в стиле боцмана парусного флота (город у нас портовый, и моряков я слышал неоднократно). Однако он, я полагаю, не расслышал странного слова, да это оказалось и к лучшему. Его ответ был достоин дурацкого салона!
      - У меня дырка в груди открылась, из нее так сифонит - занавеска шевелится.
      - Ого! - воскликнул я.
      - То есть как - сифонит? - спросила озадаченная дура почти по-человечески.
      - Говорю, дырка, сквозная, навылет, и из нее сифонит, со свистом, сам слышал. У вас дырки лечат?
      Тут она опомнилась и зачастила:
      - Понимаете, это на самом деле не дырка, это один из признаков смертельной порчи, порчу мы снимаем, приходите, ауру почистим, карму подкорректируем, ну и дырку…
      - Мне карма не нужна, у меня дырка! Я вам внятно говорю - дырка сифонит!
      - Да-да, я поняла, приходите, заткнем!
      - Приду, - пообещал голос и пропал. Дура от радости чуть не пустилась в пляс.
      Я не удержался - встал перед ней в правильную позу, как учили на занятиях по риторике, и заговорил, украшая свою речь выразительными и сообразными жестами:
      - Рано радуешься! Намаешься ты с этой дыркой! И добром это не кончится! Мало тебя предупреждали? Говорили в один голос - нехорошее место, нехорошее место! Нет, обязательно нужно было клюнуть на дешевку, расковырять подвал! Хорошо, строители тебе попались умные: поняли, что на дуру нарвались, сверху все замазали и - привет! Ничего тут у тебя не получится! И клиенты не придут! И сама ты отсюда через два месяца уберешься, потому что у тебя НИКОГДА не будет денег даже на аренду, НИКОГДА, НИКОГДА!
      Когда трижды повторяешь слово, оно приобретает некую мощь, которую следует еще усилить жестами. Я так и сделал, отчего дура моя вдруг подпрыгнула в кресле. А потом задумалась - очевидно, лечить дырки ее все-таки не учили.
      Все, связанное с деньгами, я очень хорошо чувствую. Приключения вокруг денег - вот лучшее мое развлечение. Когда пахнет деньгами - я молодею. И вот сейчас, глядя на свою дуру, сидящую в растерянности за столом, я вдруг ощутил запах денег. Не очень больших, но все же. Я еще успел подумать - неужели к ней спешит клиент, который хоть что-то заплатит за ее нелепицы и вранье?
      В прихожую, а затем в салон ворвалась маленькая женщина, из тех, от кого лучше держаться подальше. Короткие красные волосы стояли дыбом, брючный костюм был пронзительного лилового цвета, на лице я прочитал чистую и прекрасную ярость. Хотя женщина отнюдь не была хороша собой, ярость ее украшала.
      Следом прибыл мужчина ростом вдвое ее выше, на вид - тупой и неповоротливый, даже тяжеловатый, коротко стриженный, в кожаной куртке, с повадкой опытного мастера уличных драк. Впрочем, он был куда старше уличного драчуна, я бы дал ему лет сорок пять. Оружия при нем не имелось, зато имелась большая кадка с пальмой, которую он держал в объятиях и еле пропихнул в салон. Сам же остался стоять в дверях, разумно опасаясь, что для троих смертных, одного привидения и здоровенной пальмы это помещение как-то маловато.
      Эта пальма потрясла меня до глубины души - если только у меня еще оставалась душа… а, может, я сам был теперь своей душой, сие неведомо… Я даже забыл о том ореоле денег, который окружал маленькую взъерошенную особу в штанах.
      - Ну вот! Застукали! - с торжествующей злостью в голосе воскликнула она.
      Дура еще раз подтвердила высокое звание дуры - напустив на круглую размалеванную рожу неземной восторг.
      - Анжелочка! - радостно закричала она. - Ну как, есть эффект?
      - Есть! Бурый, заходи! Ставь сюда! Острым лиловым когтем она указала на стол.
      Мужчина, которого, оказывается, звали Бурым, взгромоздил кадку на указанное место, пальма уперлась в потолок, моя дура наконец-то поняла, что дело неладно.
      - Посмотри там! - приказала Анжела.
      Бурый протиснулся вдоль стенки и заглянул в обе дверцы, не побеспокоив окаменевшую дуру.
      - Сортир и конура какая-то, - доложил он. - С массажной кушеткой.
      - Сядь тут!
      Бурый сел в указанное кресло и выложил на колени кулаки. Хорошие были кулаки, в детстве я о таких мечтал.
      Дура наконец опомнилась, но опомнилась по-дурацки. Лучше бы она честно показала свой испуг, так нет же - расплылась в изумительно фальшивой улыбке и даже наклонилась, как лакей над господским утренним столиком:
      - Анжелочка, как я рада вас видеть. Кофейку? Нет, в мое время таких дур еще не разводили!
      - Ко-фей-ку?! - спросила Анжела. - После того, что вы мне натворили? Золотой обряд, бизнес-магия! Сколько я вам заплатила за этот обряд, ну? Назовите цифру!
      Эта женщина мне нравилась - ореол денег вокруг ее красной головы не обманул, она их любила и жить без них не могла.
      - Две… двести… двести долларов!.. - заикаясь, выпалила дура.
      - Двести долларов? Да вы что, считать не умеете?
      - Да я со всех двести беру! Золотой обряд, привлечение духа богатства, поиск через астрал вашей проекции в мире бизнеса!..
      И тут она догадалась наконец посмотреть в глаза Анжелы.
      И заткнулась!
      - Двести долларов - это для затравки! - прорычала Анжела. - За вашу дурацкую церемонию! Еще потребовалась новая простыня, мешок пшена, горшок с пальмой! Знаете, почем теперь пальмы?
      - Но ведь я говорила - можно любое растение!
      - Я не могу ставить к себе в офис любое растение! Это должно быть приличное растение! Плюс новое зеркало! Плюс моральный ущерб. Итого - пятьсот.
      - Чего - пятьсот?
      - Долларов! Условных единиц! Убитых енотов!
      Я пришел в восторг от этой арифметики. Анжела нравилась мне все больше и больше. Хотя, столкнись мы с ней в пору моей телесной жизни, искры бы полетели - никакая взаимная любовь не устоит перед любовью к золоту, и если бы нам предстояло, поженившись, любить одно и то же золото, очень скоро началась бы настоящая война.
      Дура моя наконец сообразила, что пора производить правильное отступление.
      - Но, Анжелочка, давайте сядем, поговорим по-человечески… - взмолилась она.
      - Хватит, уже поговорили! После вашего золотого обряда к нам соседи сверху протекли, на всех столах тазы стояли, два компа сдохло, это раз! Налоговая инспекция наехала, пришлось штраф платить - это два! Партнер поставки сорвал, а неустойка - с нас, это три! Ничего себе обряд! Ничего себе заговор на процветание фирмы!
      - Какая прелесть! - воскликнул я, но меня не услышали.
      - В общем, с вас пятьсот гринов, и точка! - объявила Анжела. - Иначе от вашего салона камня на камне не останется! Я всю прессу на уши поставлю! Я вам такую репутацию сделаю, что вас на базар бутылки собирать не возьмут!
      - Какие пятьсот гринов? Начнем с того, что у меня их сейчас просто нет! Я сегодня заплатила за аренду, за рекламу…
      - ЗА РЕКЛАМУ?! - переспросила Анжела и треснула кулаком по столу. Удар был таков, что кадка с пальмой подпрыгнула, а я сложился вдвое от беззвучного хохота, чуть не слетев при этом с табурета.
      - Вот дура! - бормотал я. - Неподражаемая дура! Всем дурам дура!
      - Я вам устрою рекламу! - пообещала гневная Анжела. - Звоните, ищите деньги где угодно, чтоб через час они у меня были! Бурый!
      - Ну? - спросил хмурый мужчина. Все это время он сидел тихо, словно не слышал всего шума, визга и воплей.
      - Остаешься здесь, караулишь госпожу Кармен, или кто она теперь? Госпожа Николь? А то смоется - ищи ее по всему городу!
      - Ясно.
      - Когда ей принесут пятьсот гринов, заберешь и доставишь в офис.
      - Ясно.
      Я понял, что дура моя основательно влипла. А вот она этого еще не поняла.
      - Но почему пятьсот? Почему пятьсот? - патетически спросила она. - Да, я допускаю, расположение звезд было неправильное, и обряд не сработал!
      Расположение звезд было неправильное!.. Вот тут-то я и свалился с табурета. Но нам, бестелесным, падать не больно, я перевернулся на спину и от восторга заболтал в воздухе ногами, как это делают младенцы. Давно я так не радовался.
      - Допустим, это двести гринов, - соизволила согласиться дура, - но я потратила время, потратила психическую энергию…
      Слова, которых она нахваталась на своих курсах эксклюзивной магии, на деловую натуру совершенно не подействовали - и странно было бы, если бы подействовали.
      - Пятьсот гринов! Знаешь, сколько стоит эта сволочная пальма?
      - Вас никто не заставлял покупать пальму! Хватило бы герани! И она вам пригодится в офисе!
      - Хватит! Уже пригодилась! Фининспекцию пугать! Пятьсот баксов - иначе будет плохо! Бурый, сиди здесь, никуда эту шарлатанку не выпускай!
      - До упора? - уточнил Бурый.
      - Ну да… В общем, я тебе буду звонить. И ты тоже звони! Салон, блин! Сплошное надувательство!
      С тем Анжела и выскочила, а дура моя осталась наедине с Бурым.
      Злость Анжелы очень даже была мне понятна. Дама возмущалась специалисткой по дурацким обрядам не только потому, что обряд сработал наоборот. Была и более весомая причина - не могла же она возмущаться собственным легковерием. Она купилась на желание магическим способом увеличить свои доходы - и если бы результат оказался не таким плачевным, она бы похвалила себя за ум. А теперь ей пришлось ругать себя за глупость, и это было для нее так же невозможно, как превратиться в птичку и вспорхнуть на ветку. Поэтому она, естественно, переключила злость с себя на Машку.
      Дура некоторое время глядела на захлопнувшуюся дверь, потом перевела взгляд на Бурого.
      Очевидно, в ее голове созрело чисто женское решение - разжалобить сильного мужчину. Иначе я не могу объяснить, почему ее нормальный женский голос стал вдруг по-детски плаксивым, как будто у маленькой девочки отняли рождественский пряник.
      - Ну где я ей возьму эти пятьсот гринов? - не то спросила, не то прохныкала она.
      - Где хотите, - безжалостно отвечал Бурый.
      Дура остается дурой в любых обстоятельствах - ей вдруг показалось, что она может в чем-то убедить эту гранитную глыбу с волосатыми кулаками.
      - Но это же цифра, взятая с потолка! - воскликнула она. - Допустим, двести - да, за двести я чувствую ответственность, но и двести фактически не двести, а полтораста… У меня амортизация магических предметов, костюма для совершения обряда, заговора, наконец! Заговор тоже не вечный! Им можно пользоваться определенное количество раз! А конкретно этим - не больше десяти!
      - Пятьсот зеленых - и вы свободны, - сказал на это Бурый.
      - Но где я вам их возьму?
      - Вот телефон, ищите.
      - Что телефон? Что телефон?! Вы что, думаете, у людей деньги просто так валяются? У всех в дело вложены! Пятьсот баксов! Да она что, сдурела? Где я ей пятьсот баксов возьму?! Ни фига себе насчитала! Вот вы серьезный мужчина, посмотрите сами - откуда взялись пятьсот долларов? Двести - да! Даже не двести, ну да ладно! А остальные - ее фантазия! Я что, налоговую инспекцию на нее натравила? Да я сплю и дрожу - как бы на меня кто не натравил!
      Бурый смотрел на свои кулаки и благоразумно молчал.
      - Ну-ну… Залп мимо цели, - сказал я дуре. - А ты его соблазни попробуй! Прямо тут, на столе! На бархатной скатерти!
      Ей и без моего совета эта мысль явно пришла в голову. Но переходить к решительным действиям она пока боялась, а зря. Я бы охотно полюбовался этой комедией. Более того, я бы проникся даже некоторым уважением к женщине, которая ради денег способна совершить умственные усилия. Но дура моя пошла иным путем - самым безнадежным. Она попыталась разжалобить этот монумент тупой силы.
      - Я, конечно, могу позвонить своим подругам, но они в таком же положении. Светка стала дилером косметики «Леди Винтер», а там как… Сперва нужно взять косметики на тысячу гринов, и что наваришь - то твое! Вот она и скачет с полными сумками этой «Леди Винтер» по всем фирмам! Знаете, сколько раз ее за шиворот выводили?! Ничего вы не знаете!.. А Наташка стала дилером бижутерии «Коло…» Нет, «Кули…», «Куши»… Ну, эта, индийская, камушки…
      Вдруг она выкатила маленький стол, откопала на нем прозрачную папку, достала оттуда визитку и радостно прочитала по слогам «Ка-лак-шет-ра»! Бурый даже не шелохнулся. Но ее это уже не волновало - она ощутила в душе вдохновение и по этому случаю отмахнулась от последних остатков разума.
      - Наташка вот тоже - выкупила целый чемодан камней и носится с ними, всем предлагает! Там еще серебро дешевое, знаки зодиака… Кстати, могу предложить! Вы кто по гороскопу?
      - Берите телефон и звоните, - ответил на это, не теряя спокойствия, Бурый, но она уже открывала большую плоскую коробку.
      - Вот, все знаки зодиака и к ним серебряные цепочки! Можете взять жене, дочке… ну, подруге, им понравится! И цена прямо символическая!
      Тут мне стало страшно.
      Господи, только бы он ее не пристрелил, взмолился я. Тогда она навсегда останется в этом подвале. И я сойду с ума. Я буду первым спятившим привидением… Я стану полтергейстом!
      Но Бурого не так-то просто было пронять.
      - Берите телефон и звоните, - повторил он.
      Дура со вздохом закрыла коробку, потянулась за телефоном и набрала номер.
      - Аллочка, привет, это я! - бодрым детским голоском поздоровалась она.
      - Ну, привет, - ответил женский голос.
      И я прямо-таки увидел ту женщину, Аллочку, мало того что увидел - я ее понял. Моя дура была для Аллочки совершенно ненужным предметом какой-то прошлой жизни, возникающим всегда некстати, и даже малоприятным. Настолько малоприятным, что проще в ответ на просьбу о деньгах дать сколько-то и прекратить беседу, чем выслушивать все подробности временного безденежья.
      - Слушай, ты деньгами не богата? - сразу спросила дура. - У меня такое дело - нужно буквально до завтра пятьсот гринов перехватить. Завтра мне долг возвращают, а деньги уже сегодня нужны, мне шубу предложили…
      - Ты сперва те двести верни, которые к Новому году брала, - ответила на это Аллочка.
      - А разве я не вернула? - дуре казалось, что она очень правдоподобно изобразила удивление.
      - Нет, не вернула.
      - Надо же, а я думала…
      В трубке раздались длинные гудки. Аллочка поставила крест на двух сотнях долларов - лишь бы обломок прошлого перестал возникать со своими просьбами, глупостями и враньем.