Автор убежден, что всякую секунду писать надо о вечном: о воровстве, о пьянстве, о жадности, о пошлости и тому подобном – это и солидно, и никогда не испишешься, и всегда найдешь благодарного читателя.
      Поскольку о вкусах не спорят и автор не может знать, на какие пороки читатель смотрит исподлобья, на какие – с любопытством, на какие – с восхищением, то пороки эти и не рассортированы никоим образом, а так... схвачены, что под руку попалось, горстями, и разбросаны по книге, мелочью всякой – репризами, байками пересыпаны (как нафталином – зимние вещи).
      Читайте себе на здоровье. Что понравилось– перечитывайте, а что нет – забывайте.
      А какие пороки окажутся вечными, посмотрим вместе с вами лет через двести–триста.

* * *

      Господи, Господи, помоги мне! Сделай так, чтобы я больше никогда никому не завидовал.
      Спасибо, Господи, чувствую, что уже стал добрее и щедрее, я даже готов молиться за тех, кому вчера желал зла.
      Вот прошу тебя, Господи, за Осипова, он знает больше, чем я, потому что много читает, у него зрение – плюс пять. Пусть он знает еще больше, больше всех! Пусть зрение у него, Господи, станет плюс девять.
      Сидоров нищий и тощий, ему никто не завидует, кроме меня. У меня нет детей, а у него много. У него талант: он дотронется до жены – она в положении. Пятеро ребят, ему ходить не в чем – он случайно дотронулся до жены шестой раз. Теперь еле дышит, потерял дар речи, говорит только: «Всё, ухайдокался». Но детей любит безмерно. Дай ему, Господи, еще троих.
      Петров, Господи, так здоров, что ни разу не болел. Лицо красное постоянно, босиком ходит по снегу, ест молоко с селедкой, ни в чем меры не знает, сам своему здоровью удивляется и пугается даже. Не пугай его, Господи. Нашли на него хоть насморк, а лучше тиф.
      К Петушкову, Господи, тянет женщин, как будто у него есть какой-то магнит. Ему хочется, чтобы все знали о его похождениях, но по радио ведь не объявишь. Сделай, Господи, чтобы хоть близкие его узнали, хотя бы жена.
      У Пузатова две судимости, но он – влиятельный политик и очень богатый человек, у него два завода, три фабрики, четыре футбольные команды. Дай ему, Господи, еще один завод, одну фабрику, одну футбольную команду... и еще одну судимость с конфискацией имущества.
      Я, Господи, был плохой человек, я завидовал даже птицам – нигде не работают, но едят, летают куда хотят бесплатно, всего и дел, что гадят людям на голову. Смотрел на них и тоже хотел летать, но теперь не хочу. Пусть только птиц будет побольше.
      Вспомню, Господи, каким я был, вижу, каким стал, и дивлюсь переменам в себе. Благодарю, Господи, за благодать Твою.
      Всегда я завидовал Николаеву, его жизнерадостности. Когда он сломал ногу, я злорадствовал, но он стал еще жизнерадостнее и веселее. Потом он сломал вторую ногу и стал совсем счастливым. Господи, да пусть он сломает себе еще обе руки! А лучше, Господи, пусть свернет шею. Очень прошу Тебя.
      Спасибо Тебе, Господи, за всё. Знаю, что стал другим человеком и уже свечусь изнутри. Сам посуди – раньше я завидовал Кошкину за то, что его любят звери, особенно собаки, их не отогнать от него. Как только я перестал завидовать, меня тоже полюбили, пусть не все еще, но уже от меня не отогнать ни мух, ни клещей, ни комаров.
      Если и дальше так пойдет, Господи, клянусь: в Твою честь поставлю храм или часовенку, а лучше своими руками сделаю поклонный крест. А хочешь, поставлю Тебе самую большую свечку. Но это, конечно, не сразу. Если не хочешь ждать, поставлю маленькую свечку, у меня есть... почти целая.
      Спасибо тебе, Господи, славься ныне, присно и во веки веков. Ты всесильный и всемогущий, я даже завидовал Тебе, но теперь, Господи, когда Ты занялся мною, я Тебе уже не завидую.
      Слава Тебе, слава Тебе, слава Тебе! Аминь.

      Вечером к дому подхожу, смотрю – по штакетнику ходит не то птица, не то человек. Птица, наверное, – крылья, хвост... но в галстуке и лицо человечье. Перья свалялись, лицо наглое, галстук набок, и сильно вином тащит.
      Остановился я, оторопел, конечно. Птица говорит:
      – Ну и где тебя носит, Николай?
      Меня Николаем зовут. Голос у птицы пропитой, мужской. Птица – самец. Сигарету достала из-под крыла, закурила.
      Я окончательно остолбенел, спрашиваю:
      – Ты кто хоть?
      – Кто, кто... Твой ангел без пальто.
      – Ангел-хранитель?!
      – Да.
      У меня слезы из глаз, потом кое-как взял себя в руки, говорю:
      – Где же ты раньше был, гаденыш?
      – Когда, например?
      – Например, когда я женился. Она оказалась не дочь министра, а лимитчица.
      – Я отлетел на время, самого тогда чуть не охомутали. И вообще не надо никогда на министров надеяться, на себя надейся.
      Я говорю:
      – Погоди. Как отлетел? Твоя обязанность, твоя специальность – меня охранять, беречь от неприятностей.
      Он:
      – Ты вспомни, когда ты женился-то?.. Начало девяностых. В стране все перевернулось, вообще никто по специальности не работал. Горбачев всем устроил.
      Я ему:
      – А в девяносто восьмом почему не предупредил насчет дефолта? Я за один день все потерял.
      Он мне:
      – Мы никого не предупреждали, запрещено было.
      – Как никого?! Сколько проходимцев успели свои деньги спасти, пристроить с выгодой.
      – Это не ангелы, это – черти, которые дефолт устроили. Они своих всех предупредили.
      – Та-ак. Теперь Ельцин виноват. А где ты был, извращенец, когда я оставшиеся деньги отнес к Мавроди? Тоже отлетел?
      – Я в это время свои пристраивал в банк «Тибет». Каждый тогда хотел разжиться неизвестно за чей счет. Надо было на себя рассчитывать, а мы всё на чужого дядю. Ну что, – говорит, – теперь прошлое ворошить. Видишь, мне тоже досталось.
      Я отвернулся, чтобы только не смотреть на него, и вижу: огни мигают – «Казино» – рядом с домом.
      – Подожди, – говорю, – минуту, я сейчас.
      Поднялся в квартиру, взял все деньги, что скопил за последние годы, спустился.
      – Пошли, – говорю, – в казино. Поможешь. Может, я тебя и прощу.
      Он сел мне на правое плечо, – а его, кроме меня, никто не видел, – пошли в казино.
      Я достал все деньги, спрашиваю:
      – На какую цифру ставить?
      Он:
      – Ставь на двенадцать!
      Я поставил, выпало двадцать один. Всё потерял за секунду, всё до последней копейки.
      Вышли на улицу, он отлетел сразу подальше, говорит:
      – Цифры точные – один и два! Только и делов-то, что я их местами не так поставил.
      Не помню, как у меня в руке камень оказался, размахиваюсь. Он:
      – Не надо! Мы, русские, потому так и живем, что у нас все время кто-то виноват, только не мы; мы всё на кого-то надеемся, только не на себя.
      Я прицелился ему в бочину и камнем со всей силы!.. Но он увернулся, а откуда-то «Лексус» выскочил, и я «Лексусу» точно в лобовое стекло – ба-бах!
      Оттуда четыре мордоворота выскакивают – и за мной. Я бегу, ангел надо мной летит, кричит:
      – Ни на кого никогда не надейся, понял?
      Я говорю:
      – Понял.
      – Только на себя надейся. Понял?
      – Понял.
      Вижу – слева что-то вроде рощицы, я туда.
      Ангел:
      – Беги направо, идиот!
      Ну что, ему сверху виднее, и я скорее направо – там тупик. Мордобои, вот они... в трех шагах... в двух. Я еще успел подумать: «Учит, учит нас жизнь, и всё без толку, всё мы на кого-то надеемся».

* * *

      Избирательная кампания... Где цирк-то! Теперь обещай не обещай – словам уже никто не верит. Народ говорит: «Никого не надо выбирать. Всё равно все будут воровать». Уже чудеса нужны, чтобы тебя избрали. Предвыборные технологии поэтому и шагают вперед.
      Я был на нескольких встречах, сам видел: кандидат ходил между избирателями и у каждого деньги доставал – у кого из кармана, у кого из ушей, из лифчиков, из волос на голове. У одного с лысины снял пять тысяч! Говорил в зал: «И себе, и вам – всем достану денег, только изберите меня».
      Чего-то я сомневаюсь – достанет он на всех-то... Мне кажется, вряд ли.
      Другой денег не мог достать, но из ста рублей делал сто долларов. Не прятал никуда! В руке держал. Дунет – вместо рублей у него доллары!.. Я дунул – у меня ничего, были рубли, и остались рубли. Он говорит:
      – Дунь посильнее.
      Я дунул – сто рублей улетели, никто не вернул. Он дунул – у него доллары, на доллары дунул – у него евро. Говорит:
      – Всех научу, только изберите меня.
      Но народ теперь тоже не дурак, сомневается:
      – Это, наверное, фокусы. Сотвори настоящее чудо.
      А технологии предвыборные на тот момент отставали от жизни, и он не смог сотворить чудо. Но буквально через неделю пошли мы с женой на встречу с одним кандидатом.
      Тот, как все, обещает и обещает, народ набычивается и набычивается. Кандидат тогда карты достает:
      – Вот карта у меня, а вот она уже у того дяди с шестого ряда.
      Как она там оказалась? Я сам видел – никто не передавал. Не знаю, как она там оказалась.
      Народ говорит:
      – Ну и что? Вот до вас избрали одного в депутаты. У него через год коттедж, яхта, «Мерседес». Не успела прокуратура глазом моргнуть, уже коттедж не у него, а у дяди... по отцу, яхта – у дяди по матери, «Мерседес»– у тети.
      Но кандидат хорошо подготовился, говорит:
      – Зря вы мне не верите, я что обещаю, делаю.
      И останавливается возле слепого. Слепой спрашивает его про пенсию. Кандидат:
      – Если меня изберете, увеличу всем пенсию в четыре раза, а ты, слепой, прозрей и иди.
      Коснулся его, тот глаза распахнул:
      – Я вижу, вижу! Голосуйте за этого кандидата!
      Повезло слепому. Жена мне еще сказала:
      – Тебе бы там сесть с твоим геморроем-то.
      Вот такие уже технологии. Но бывают и сомнительные чудеса. Женщина одна:
      – Я лечусь уже десять лет, а детей у меня нет и нет. Бог не дает.
      Кандидат:
      – Я дам!.. Если меня изберете. – И рукой повел в ее сторону.
      Она:
      – Ой, я на третьем месяце! Голосуйте за него!
      Мне чего-то кажется, что здесь подстава была. Уж больно быстро она... Но народ у нас простоватый пока, многие все равно поверили.
      А вообще с подставами опасно работать. Одному кандидату сделали подставу – «инвалида» хромого. Кандидат должен был подойти, ударить его палкой по ноге, сказать: «Ты здоровый, иди работай». Тот должен был крикнуть: «Ой, я здоровый!» – и убежать работать.
      А оппозиция заманила «подставу» в буфет, на его место посадила настоящего хромого.
      Кандидат спускается в зал:
      – Я не потерплю возле себя проходимцев, я всех заставлю работать!
      И палкой хромого по больной ноге. А тот из бывших десантников. Прицелился костылем и по спине ему ка-ак хрястнет!.. Но немного промахнулся, попал в висок. Кандидат внешне ничего – наверное, ему что по спине, что по голове, но все-таки он забыл, что хотел обещать, и заврался... Проиграл, короче.
      Нет, теперь как кампания избирательная – мы на все встречи всей семьей. Интересно, до чего технологии дойдут.
      Хотя я не знаю, в принципе-то можно доказать, что если тебя изберут, то ты-то уж точно воровать не будешь?
      Мне кажется, все равно, если даже докажут, – хоть немного, а будут подворовывать.

* * *

      Инкассатор в универмаге поскользнулся – сам в одну сторону, сумка с деньгами в другую, где я стоял.
      Выскакиваю на улицу – день как на заказ: сухо, солнечно, народу никого. Всего человек пять... бегут ко мне с автоматами.
      Я как заору:
      – Господи, помоги! Никогда больше на чужое не позарюсь!
      Так орал, что Он услышал. Сперва замерло все, потом на улицу ворвался ветер, принес откуда-то колокольный звон и вместе с ним не то туман, не то дым – стоишь, носа не видишь. Правда, сумку все-таки кто-то увидел, вырвал.
      Я вышел из тумана и скорее в церковь – свечку поставить за избавление от беды.
      Иду, вдруг сверху – кошелек. Голову задрал – на балконе старичок стоит. Я кошелек поднял. Старичок сверху кричит:
      – Это мой!
      Я ему говорю:
      – Дедушка, я не слышу ни черта.
      Он на весь квартал:
      – Это мой кошелек!
      Я ему:
      – Я не знаю, дедушка, какая это улица.
      И пошел... к церкви. Но заблудился, вышел к пивной. Зашел, взял сосисок к пиву. А голодный ведь! Первую сосиску запихал в рот и подавился. Хриплю, задыхаюсь. Сознание уходит – кислород в мозг не поступает. Когда поступает-то, сознания мало, а тут ни грамма кислорода. Нелепая смерть. Успел только прохрипеть:
      – Господи, прости за всё, если можешь, помоги в последний раз.
      И в ту же секунду как будто кто-то крылом меня... по голове. Ка-ак грохнусь со стула. Сосиска вылетела, я задышал.
      Вышел на улицу, иду, славлю Бога. Не за то, что кошелек исчез, а за то, что жив остался.
      Как очутился в зоопарке, не помню. Помню только... мальчик какой-то стоит... ест гамбургер... Мальчик маленький, гамбургер большой... Я взял гамбургер... мальчик заплакал... Из кустов вышла его бабушка с собакой... Бабушка меньше мальчика... собака больше... Япобежал... собака за мной, за собакой мальчик, за мальчиком бабушка.
      Как она пасть разинет!.. Собака, в смысле. Как я заору:
      – Господи, помоги! В самый последний раз!
      И может, мне показалось, но будто голос раздался:
      – А-а-а?
      Я:
      – Помоги в последний раз!
      Голос:
      – А-а.
      И я – хоп! – ногой на доску. Из земли доска торчала. Меня подбросило, я через забор какой-то перелетел, стою, гамбургер ем. Думаю: доем, пойду во славу Господа добрые дела делать.
      Мальчик подбегает, говорит:
      – Отдай гамбургер.
      Я говорю:
      – Хрен тебе.
      Бабушка подбегает:
      – Отдай гамбургер.
      Я говорю:
      – Хрен вам обоим.
      И слышу – сзади шорох какой-то. Оглянулся – крокодил! И он цап меня за ногу. Я быстро-быстро говорю:
      – Господи, Господи, Господи! Клянусь: буду помогать сирым и нищим, всем, кто бы о чем ни попросил.
      Тишина наступила... Стало слышно, как дышит космос. Короче, у крокодила оказался кариес. Он на мне последние зубы потерял. Я ногу выдернул – ни одной царапины.
      Выбрался из зоопарка, иду к церкви. По дороге нашел рубль, три раза по пять рублей, пять раз по десять и десять раз по пятьдесят. Что значит встал на хорошую дорогу.
      Подхожу к церкви – нищий сидит на земле, полметра... одна рожа, просит подать на лечение от насморка.
      Я говорю:
      – Хрен тебе собачий, а не лечение.
      Он встал – чу-уть меньше церкви. Размахивается. Как хрястнет!.. И серой запахло. То ли у него изо рта, то ли у меня что-то из ушей вылетело. И деньги тоже все из меня вылетели. И он снова размахивается. Я как заору:
      – Господи, твоих бьют! Помогай!
      И в ту же секунду... рожа как хрястнет! И я понял, что космос пустой, просто мне весь день сказочно везло.
      На этом мои религиозные искания кончились, я понял, что Бога нет.
      А рожа деньги подобра-ал, морду наглую задра-ал и сказал:
      – Спасибо тебе, Господи!

* * *

      – Доброе утро, дорогие друзья! В эфире «Новости». Сначала о главном. Всё выше уровень жизни россиян, всё радостнее и веселее смотрят они в будущее. Если раньше предметы первой необходимости были для большинства роскошью, то сейчас наоборот – предметы роскоши становятся для многих предметами первой необходимости. О других новостях. В Дальнерайском районе после затяжных проливных дождей, паводка и спуска воды из местной ГЭС несколько сёл оказались под угрозой наводнения. Слово нашему собственному корреспонденту в Дальнерайском районе... Вам слово, Сергей... Сергей, вам слово.
      – Алло.
      – Говорите, Сергей. Слушаем вас.
      – Алло.
      – Мы вас прекрасно слышим, Сергей. Здравствуйте. Говорите.
      – Алло.
      – Говорите, Сергей. Слушаем вас.
      – Слушаю вас, Михаил.
      – Доброе утро, Сергей. Говорите, мы вас слушаем.
      – Да, Михаил, спасибо. Добрый вечер.
      – Что нового у вас, Сергей? Почему плохая видимость?
      – Да, Михаил. Хорошо видеть мешает дым от пожарищ.
      – Если что-то горит, Сергей, значит, не всё под водой?
      – Да, Михаил, иначе бы оно не горело.
      – Что же местные жители? Много ли пострадавших от наводнения и пожаров?
      – Да, Михаил, вы правы – пострадавших много, но местные жители говорят: «Ничего, бывает и хуже». Ловят рыбу и тут же ее на огонь.
      – Так ведь это очень удобно, Сергей.
      – Да, Михаил. Я не пробовал.
      – Вот видите, есть свои выгоды и в этом положении. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. А кто еще помогает, Сергей?
      – Да, Михаил. Помогает то, что дожди кончились, воду с ГЭС уже всю спустили, больше нет воды.
      – Я не понял. Вообще нет воды в районе?
      – Вода есть, но больше не будет.
      – А зачем больше, Сергей?
      – Чтобы не стало хуже, Михаил.
      – Понятно. Хуже уже не будет?
      – Нет.
      – Очень хорошо. Значит, будет только лучше.
      – Лучше тоже не будет. Холодильники, телевизоры, всё под водой, мебель можно выбросить, скот плавает, урожай пропал.
      – Хуже не будет и лучше не будет. То есть на редкость стабильная ситуация. Прекрасно. Сергей, спасибо за добрые вести. А что за звуки доносятся до нас? Как будто бьют в праздничные барабаны... Да, Сергей? Это звуки праздничных барабанов доносятся?
      – Да, Михаил, это стреляют.
      – Стреляют? Какой-то местный праздник, Сергей? Какой-то обычай?
      – Да, Михаил, это – обычай. Здесь всегда с незапамятных времен стреляли по мародерам.
      – Алло... Связь исчезает иногда. Приносим свои извинения... Алло, Сергей.
      – Да, Михаил.
      – Я говорю: по-моему, откуда-то доносится песня.
      – Да, Михаил, песня доносится.
      – Ну вот! Если люди поют, Сергей, значит, все хорошо. Вы меня поняли?
      – Я понял, Михаил.
      – Если поют, значит, все хорошо.
      – Да, Михаил, я понял.
      – Иначе чего бы они пели?
      – Я понял, Михаил, понял.
      – О чем песня?
      – Это песня о том, что несколько молодых парней ждали большого урожая, но не дождались. Но ничего, все будет хорошо, поется в припеве... Вода погубила всю коноплю, и они не знают, как им жить дальше, но все будет хорошо.
      – Кто поет эту песню, Сергей?
      – Наркоманы, Михаил.
      – Я думал, у нас их уже нет. Но с ними, вероятно, ведется жестокая борьба, да, Сергей?.. Вы поняли?
      – Я понял.
      – С ними борются?
      – Да, с ними ведется жестокая борьба. Михаил?
      – Кто с ними борется, Сергей? Расскажите об этом поподробнее, пожалуйста.
      – Да, Михаил. Прежде всего с ними жестоко борются проститутки. Когда нет наркотиков, наркоманам не до проституток.
      – Минуточку, Сергей. Вы, видимо, не поняли вопрос. Я спрашиваю: кто борется с проститутками?
      – Да, Михаил, конечно. С проститутками ведется жестокая борьба. С ними борются наркоманы.
      – Понятно. Что говорит администрация района?
      – Администрация говорит, что всем пострадавшим будет предоставлено элитное жилье, будут выплачены большие денежные компенсации.
      – Очень хорошо! Откуда деньги, Сергей?
      – Какие деньги, Михаил?
      – Которые будут выплачены пострадавшим.
      – Нет, это они так говорят, что будут выплачены, а денег нет.
      – Кто все-таки виноват в произошедшем?
      – Никто, Михаил.
      – Вот это интересно. Пожалуйста, поподробнее.
      – Был объявлен план «Перехват», хотели перехватить виновных, но план не сработал.
      – А как положение в других... в благополучных районах?
      – В других благополучных районах тоже никого поймать не удалось.
      – Приятно, Сергей, что, несмотря на временные неудобства, народ не пал духом, борется со стихией. Я вижу, за вами много людей собралось у кромки воды и все стараются кому-то помочь.
      – Да, Михаил, народа у кромки – не пропихнешься. Дело в том, что размыло склады местного ликеро-водочного завода и теперь...
      – Спасибо, Сергей, за репортаж.
      – Тут одно плохо, Михаил...
      – Ждем от вас новых сообщений.
      – И никто не знает, как помочь этой беде...
      – Будьте на связи, Сергей.
      – Дело вот в чем...
      – Алло... ( Сергей что-то говорит, но его не слышно, он отчаянно жестикулирует, делает страшные рожи, пугает, сам пугается.) Алло... Извините за технические неполадки. Коротко о погоде. Завтра на территории всей страны ясно и солнечно.

* * *

      За кулисами сейчас подходит один, суёт пятьсот рублей или тысячу, что ли: «Можно я тоже выступлю?» Везде взятки! Ужас просто... При всех прямо суёт пятьсот, что ли, или тысячу. ( Достает из кармана купюру.) Пятьсот. Суёт: «Можно я тоже выступлю?»
      Дожили, да?.. Тысячи лет борются со взятками – толку нет. Чего только не пробовали. Один в тюрьме за взятки десять лет просидел! Вышел мертвый – ни на что не реагирует. Работает, ест, водку пьет – всё как мертвый. Супружеский долг возвращал как мертвый, как будто не он у жены занимал. Потом кто-то ему взятку дал – он ожил. И зараза ожила, ничего ей не сделалось за десять лет.
      Другого по рукам били. Только он за чужими деньгами потянется, ему по рукам железными прутьями! Мясо слезло, кости наружу. Положили деньги – он зубами схватил и бежать.
      К профессору обратились... забыл его фамилию. Известный профессор... по болезням. «Выведи что-нибудь, от чего аллергия на деньги». Он вывел, а всё на себе испытывал. Сделал укол, и как раз зарплата у них. Он взглянул на свою зарплату и заплакал. Все обрадовались сперва, а потом тоже взглянули на профессорскую зарплату и их прямо затошнило.
      Тогда нашли добровольца-взяточника, положили перед ним денег несчитано, сказали:
      – Сколько сможешь взять, все твои.
      Делают укол, заражают аллергией на деньги – он видит их и синеет... Потом стал зеленый, потом фиолетовый – чего-то профессор намешал лишнего, – потом задыхаться начал, глаза выкатил, жилы надулись, пот холодный ручьями, руки окаменели – ученые обрадовались, думали, что одолели заразу! Приборы показывают у него пульс четыреста ударов в минуту!.. Как у бешеной собаки. Четыреста!.. Триста... двести... шестьдесят – сгреб все деньги и ушел.
      Был проект – доработать напалмовую бомбу. Где детонатор, сделать обратную резьбу или паклю, что ли, намотать. Короче, все засекречено. Взрываешь над городом – строения целы, люди целы, а то, что на взятки сделано, дает трещину.
      Взорвали у нас над коттеджным поселком – пыль три дня оседала. Осела – ни одного целого здания.
      Ну и что, конечно, все руками развели – бесполезно у нас бороться со взятками. И тут я нашел способ!.. Случайно. Ко мне на днях пришел человек, кладет на стол конверт.
      – Взятка?
      – Взятка.
      – Сколько же, интересно?
      – Пятьсот долларов.
      Вот как честный человек клянусь: первое желание было – взять... и плюнуть ему в глаза!.. Потом думаю: плюнуть всегда успею, плюну – он замкнется, а нужно, чтобы ему стало стыдно, чтобы стыд выжег ему внутри всю заразу. Говорю:
      – Не стыдно вам?
      Он достает еще триста долларов, кладет на конверт. Первое желание было – взять!.. и пепельницей по голове ему. Потом думаю: ударю и только загоню болезнь внутрь. Изуродовать человека легко, ты помоги ему стать честным. Говорю:
      – Как вы могли?! Мне?! Пятьсот и триста?!
      Он достает еще двести, кладет сверху. Клянусь всем святым: первое желание было просто взять... Просто взять и задушить его. Потом думаю: ну, задушу, он от этого лучше не станет. Думаю: может, чтобы ему сделалось стыдно, мне его поднять на смех?.. Говорю ему с насмешкой:
      – Что, это всё?
      Он побагровел... с головы до ног – стыд начал выжигать ему внутри заразу. Кладет сверху сто и руки разводит – дескать, всё... больше взяток не даю.
      Но я вижу – стыд еще тонкий, не окрепший. Говорю:
      – Чтобы вы всю жизнь стыдились своего поступка, я возьму эти деньги. Когда вы поймете, что2 я для вас сделал, придете и отблагодарите меня чем-нибудь... можно даже деньгами. А сейчас идите.
      Вот – открыл такой верный способ борьбы со взятками. Сейчас всё больше чиновников берут его на вооружение... Чиновники сейчас всё больше берут... Берут и берут... всё больше и больше.

* * *

      Разговаривать не умеем, да?.. Мы разговаривать не умеем, да? Я говорю: мы разговаривать друг с другом не умеем, да?.. Не уважаем друг друга, сразу кричать начинаем, оскорблять... За многих стыдно просто... Я говорю: мы разговаривать друг с другом совсем не умеем. Ты чего, глухой, что ли? К тебе обращаюсь. Мы не умеем разговаривать друг с другом, согласен?.. Ну, кивни тогда... Козел тоже.
      В Европе один говорит, другой слушает, потом тот говорит, этот слушает... По очереди говорят... В Европе по очереди говорят. У нас все сразу, никто никого не слушает. Стыдно, да?.. Согласен?.. Козел, ты согласен?
      Люди для чего беседуют? Чтобы истину найти. Мы спокойно не умеем разговаривать, не владеем собой.
      Я тут одному политику говорю:
      – Давай с тобой хоть раз потолкуем спокойно, без нервов, по-человечески.
      Он скривился сразу и молчит. Я ему:
      – Что ты рожу сморщил? Ответь.
      Он:
      – Перестаньте мне тыкать!!!
      Пожалуйста. Говорю:
      – Вот вы, – на «вы» его, очень вежливо, – вот вы, – говорю, – хаете всё наше, недовольны жизнью у нас. Скривились, как последний хрен знает кто.
      У него тут же рожа красная стала, кричит:
      – Что за хамство?! Какой я вам хрен?!
      Не владеет собой. Такой крик поднял! Козел, я тебе как своему говорю: крику было! А ему истина не нужна. Ему только бы покричать:
      – Вы меня оскорбили!!!
      Чем? Чем я его оскорбил?.. Я ему тогда вообще уже тихо-тихо, как ребенку перед сном, говорю:
      – Вот что2 тебе Родина такое прищемила, что ты весь скособочился, как гаденыш?.. Что бы она тебе ни прищемила, она – Родина, а ты– не танцор. И что ты вздрагиваешь при каждом взрыве?.. Это склад взлетел... боеприпасов. У нас должны быть боеприпасы! Безопасность прежде всего. А везде взлетает, потому что безопасность должна быть везде.
      Ты не поверишь, козел, он синий стал, пена изо рта, кричит:
      – При чем здесь безопасность?! У нас стабильности нет! Нищета эта надоела уже!
      Я ему:
      – Если нищета надоела, значит, она давно. А если что-то давно, это и есть стабильность. А ты хаешь всё, придурок неумный.
      У него лицо перекосило, я его даже не узнал сперва, честное слово. Дергается весь: щека дергается, глаз дергается, рука дергается, ноги дергаются... обе. Кричит:
      – Поймите же! У нас безработица! Безработица!!!
      Я ему:
      – Кто хочет, тот работает! Ты посмотри на ребят из МЧС. Когда спят, когда едят? То пожар, то наводнение, то кто-то сильно проворовался... то новый дом рухнул, то поезд столкнулся... с пароходом, то кто-то сильно проворовался... то выборы, то опять кто-то проворовался, опять в особо крупных размерах. Когда им отдыхать?.. А ты хаешь всё. Мы все скоро будем в МЧС! Вся страна! Ты стоишь хаешь, гадишь... мелкопузый жидконог.
      Он:
      – Кто?!
      – Мелкопузый жидконог.
      Он хочет сказать что-то и не может. Воздух ловит, и всё. И то синий, то зеленый, и всё... Понял, козел, что он делает?.. Старается вывести меня из себя.
      Не на того напал! Я ему спокойно отвечаю:
      – Мы ищем истину, чтобы все жили гораздо лучше. Ты – лучше, чем я, я – гораздо лучше, чем ты. Но для этого нужно сперва научиться разговаривать друг с другом.
      Он:
      – Знаете, кто вы?!
      – Кто я?
      – Вы!.. Вы!.. Вы!!.
      Я говорю:
      – Рожай скорее, глистососый рахитос.
      Он:
      – Вы... жаднорукий междусись!
      Ну что это? Какой междусись? Чем он занимается... междусись? Ляпнул, чтобы только истину не искать. Культура спора у человека нулевая.
      Ну и тут я ему, конечно, в нос кулаком двинул. Он заплакал чего-то. Совсем уже, да?.. Совсем друг с другом разговаривать не умеем.
      Ты понял, козел?.. Понял наконец! А я, между прочим, с этого начал.

* * *

      Я – старший по подъезду. Уже второй срок. По уставу больше нельзя. Через месяц надо передать власть преемнику. Всегда у нас больной вопрос, да? – передача власти.
      Я-то с удовольствием, но кому?.. Есть три-четыре человека. Один тупой. Абсолютно. То есть он совсем не понимает, о чем с ним говорят. Скажешь ему:
      – Добрый день.
      А он:
      – Не воруй!
      При чем здесь «не воруй»? Вот такие тупые бывают. Несет, что ни попадя. Скажешь ему:
      – Сидор Петрович, что вы, дорогой мой, легко так оделись? На улице прохладно.
      А он:
      – Не воруй!
      При чем здесь погода? Тупой бесконечно. И святого за душой ничего. На Пасху, главный наш праздник нынче, – а он верующий, крестится каждую секунду, аж ветер вокруг него, – на Пасху говорю ему:
      – Христос воскресе, Сидор Петрович!
      А он:
      – Не воруй!
      Ну, идиот стопроцентный.
      Еще есть молодой парень. Умница! Ничего не скажу. Энергии в нем! Но в нравственном отношении... Одно слово – гнойник. Днем сидит читает Чехова Антона Павловича, вечером – в баню с проститутками. Видели люди. Сынишка мой узнал их... проституток. Полгода назад исчез он, парень этот, на десять дней. Говорит: был на международном симпозиуме. Тогда кто в это самое время лежал в венерическом диспансере?.. Братишка мой опознал его там.
      Еще есть один – тихий, скромный... интеллигент. Обувь ортопедическая, очки – минус семь, голова набок – все хорошо. Но!.. Киллер.
      А я как догадался? Он вечером шмыг куда-то с футляром от скрипки – на другой день сообщение: заказное убийство, поймать опять никого не удалось. Он! Кто на него подумает?
      Есть еще женщина. Врач... в сумасшедшем доме. Конечно, с кем поведешься, от того и наберешься. Но не хочу злословить, тем более почти не заметно... Глаза у нее какие-то... в разные стороны, и всё... И рот кривой. Да нет! Не хочу злословить, некрасиво... Всегда перхоть на воротнике, зимой даже заметно.
      Вот и думаю, кого из этих четверых на свое место рекомендовать. Беда еще в чем? Народ не хочет, чтобы старшим по подъезду был кто-то, кроме меня. Совсем простые люди подходят, я их первый раз вижу в нашем подъезде, честное слово, говорят:
      – Только ты. Тебе замены нет. Если не ты, мы на себя руки наложим.
      Вот и не знаю теперь, как быть. Кто поумнее, говорят:
      – Давайте устав поменяем, чтобы можно было сидеть четыре срока. Или пусть он будет старшим по двум подъездам – это уже совсем другая должность.
      Мне все равно как, мне главное, чтобы людям было лучше. Скажут: передай власть по наследству, я передам, не посмотрю, что сын родной. Потому что главное сейчас – демократию не спугнуть.

* * *

      Один за всех, все за одного!.. Обычай такой... у китайцев, у американцев, у нанайцев. Да у всех!
      У нас свои обычаи. Дядя Коля когда помер– дай бог каждому, упился на радостях, – только помер, сразу мы выпили с горя. Обычай такой древний. Никто не помнит, почему обязательно надо выпить, все помнят только, что обязательно надо.
      Выпили. Тут гроб привозят. Тоже вот обычай – в гробах хоронить. А гроб – это обновка!.. Я не знаю, откуда пошло – обновки обмывать. Купят на рубль, обмоют на сто.
      Ну, сидим, обмываем, родственников ждем. Кстати! Жара была за тридцать градусов– дядя Коля даже не протух!
      У нас в роду все так. Дядя Федя когда помер... лютой смертью... Он все время один и тот же сон видел: будто в магазине водка кончается и он кое-как успевает последнюю бутылку взять. В тот раз, видать, не успел. Ну и помер во сне лютой смертью. Тетя Клава, жена его, на другой день вышла на балкон (он на балконе спал) – от него несет за версту, «где-то успел с утра, сволочь!». И вот она так выходила месяц!.. то ли два. Видишь, не в мавзолее лежал, а как вечно живой.
      Ага! Ну, съехалась вся родня дяди Колина – тронулись на кладбище. Впереди венок двое несут «от жены, от детей» – все по обычаю. Выстроились кто за кем – тронулись. С километр прошли – хоп! – гроб забыли.
      Возвращаться нельзя – удачи не будет. Отрядили шесть человек. Через сколько-то бегут они с гробом.
      Только тронулись – свадьба навстречу! Кто свадьбе попадется на пути, того останавливают, и он должен выпить за здоровье молодых. Обязательно!
      У нас все выпили, даже дядя Коля из гроба поднялся – выпил, а то ни за что не пропустят – обычай такой.
      Ага, выпили все – тут кладбище. Жена сразу заголосила: «Заройте меня вместе с ним!» Обычай такой. Но зарывать необязательно. И когда землю стали бросать, она сама побыстрее отошла. А то у нас был случай – хоронили дядю Витю, а зарыли дядю Сашу, он поскользнулся, а все на поминки торопились.
      А почему торопились? Другой случай был. Когда дядя Сережа помер в городе в буфете, его – в морг, жене – телеграмму. Жена корову продала, чтобы поминки справить, стол накрыла, поехали все в город за дядей Сережей. А он продышался в морге, вылез через окошко – домой скорее. Прибегает – никого нет, полон стол выпивки, а он три дня не евши, не пивши.