Сарацины и генуэзцы не решались возобновить штурм. Воспользовавшись захваченными рибодекинами, они укрылись от обстрела и выжидали, опасаясь повторной кавалерийской атаки. Однако и строй посланников уже не был той монолитной стеной, которая встречала первые удары.
      Привычная, а потому ставшая почти незаметной гроза, зацепив ущелье кончиком крыла, прошла стороной, и теперь на сражающихся капал лишь мелкий моросящий дождь. Воспользовавшись прояснением, атакующие, повинуясь окрикам своих командиров, оставили укрытие и, не заботясь более ни о строе, ни о тактических приемах, толпой ринулись вверх по склону…
      – Ну вот и все, – спокойно произнес де Мерлан, разглядывая сквозь прорези полумаски орущую беспорядочную толпу. – Теперь нам точно конец, сир провидец. Мы-то, конечно, их положим немало, однако если на каждого приходится по три-четыре опытных противника, да не в строю, а в поединке, то тут никакая боевая выучка не поможет, разве что везение. Хотя тут, положа руку на сердце, тоже жаловаться грех. Его, везения этого самого, нам с тобой, приятель, было отпущено, пожалуй, поболе, чем на всех вместе взятых Мерланов, начиная с основателя нашего рода… Рембо! – не оборачиваясь назад, крикнул достославный рыцарь. – Оставь строй, поднимись наверх, вложи в ножны меч и возьми в руки лютню! Послушаем напоследок какой-нибудь из твоих похабных куплетов.
      Трубадур, привыкший беспрекословно подчиняться своему господину, немедленно выполнил его приказ. Не успели первые из атакующих, налетев на строй, вступить в рукопашную схватку, как над скалами, перекрывая завывания ветра, шум дождя и раскаты отдаленного грома, полилась торжественная песнь.
      На сей раз бывший жонглер, обычно избегавший торжественных песнопений, изменил себе и исполнял не любимый всеми орденскими братьями «Сказ о рыцаре, студенте и юной дочери графа», а старинную рыцарскую «Балладу о деяниях», шансон-де-жест. Такие баллады обычно исполняют долгими зимними вечерами в тиши старых замков, в обеденных залах с огромными, в человеческий рост, каминами и стенами, что увешаны трофеями, захваченными еще в битве при Пуатье … Высокий и чистый голос разносился по ущелью. Жак узнал древнюю песнь, рассказывающую о паломничестве Карла Великого в Иерусалим. В ней грозный император называл себя «протектором Святого Гроба» и одним из легендарных основателей их крестоносного братства. Сейчас, перед лицом неминуемой смерти, торжественные слова баллады ничуть не казались пафосными и выспренними:
 
Сеньоры! – император говорит, —
Послушайте, я вот что вам скажу:
Отправимся в Заморье мы теперь —
 
 
Земля Святая к подвигам зовет,
Плывем к Господню Гробу и Кресту,
Чтоб защищать их, сколько хватит сил!
 
      «Чем ближе от себя человек ощущает дыхание смерти, – подумал Жак, вонзая меч в грудь налетевшего на него араба, – тем меньше он стыдится высоких чувств». Это была последняя связная мысль, которая пронеслась у него в голове. Вскоре все его помыслы были полностью поглощены схваткой. Под лязг мечей, грохот булав, бьющих по кольчугам и шлемам, вопли и предсмертные крики сражающихся Рембо завершил длинный шансон о Карле Великом и сразу же начал песнь о Роланде. Увлекшись, он покинул укрытие и, желая, чтобы его было лучше слышно, поднялся на большой камень.
      – Прячься, жонглер! – оглянувшись назад, что есть мочи завопил Робер. Но было уже поздно.
      Скучавшие во время свалки пизанские стрелки, увидев отличную мишень, выстрелили чуть не все одновременно. Несчастный певец, в жизни которого было много грехов, но нашлось место и подвигу, способному прославить имя любого рыцаря, оборвал песню на полуслове и с громким стоном рухнул вниз. Он погиб как настоящий трубадур – в сражении и с лютней в руке. Братья-рыцари, а вслед за ними и монголы взревели и, мстя за Рембо, в едином порыве бросились в контратаку.
      Бой продолжался невероятно долго. Ряды защитников медленно и неумолимо таяли. Тяжелые генуэзские мечники вместе с легкими и подвижными мусульманами были опасны втройне. Даже хорошо обученный рыцарь или сержант не мог долго противостоять врагу. Все его внимание поглощал наемник, пропущенный удар которого был смертелен, а с флангов, целя дротиками в плохо защищенные участки, крутились сарацины. Строй постепенно редел.
      Наконец, когда едва появившееся из-за слегка разошедшихся туч солнце уже цепляло нижним краем горные вершины, настал момент, когда поредевший строй дрогнул и в одночасье рассыпался на отдельные очаги сопротивления.
      – Наверх! – закричал Робер, увлекая за собой Жака и Серпена.
      Они бросились к последнему рубежу обороны – небольшой площадке под скалой, на которой были оставлены кони и стояли кибитки.
      К тому времени, когда друзья, преодолев подъем, достигли цели, там уже находились все, посвященные в тайну. Сен-Жермен, Толуй, Чормаган стояли в одном строю с рыцарями, сержантами и нойонами, сжимая в руках последние оставшиеся щиты и готовые до последней капли крови защищать бесценный груз. Оглянувшись назад, Жак увидел, что бой внизу уже завершается, а к ним бегут мастер Григ, де Барн и еще несколько человек.
      – Вы заняли не лучшую позицию, мессир, – мгновенно оценив обстановку, покачал головой де Мерлан. – Они сейчас покончат с теми, кто еще жив, и начнут нас расстреливать арбалетами! Выставляйте вперед те кибитки, что с золотом, и прячьтесь за ними. Это нам даст еще немного времени. Когда они пойдут на штурм, позволим заглянуть внутрь – и им сразу станет не до нас. Мусульмане Салеха и генуэзские наемники по сути своей – бандиты, они воюют за наживу. Поэтому при виде золота они на время о нас забудут и начнут дележ, никто не захочет подставлять головы под мечи, в то время как остальные набивают кошели.
      Оценив предложение арденнского рыцаря, защитники выставили вперед две кибитки, укрылись за ними и с болью в сердце наблюдали за тем, как враг расправляется с последними, кто остался внизу. Победа досталась нападавшим дорогой ценой – больше половины воинов полегло в бою. Уцелевшие думали лишь о мести. Ни мусульмане, ни наемники не стали брать пленных. После того как был добит кинжалом последний раненый сержант, взгляды Салеха и Лучано одновременно обратились наверх.
      – Вот они, пизанцы, со своими арбалетами. Уже тетивы конопляным маслом натирают, – пробурчал, выглядывая из-за щита, Робер. – Хорошо все же, что их осталось в живых всего человек пять, иначе было бы совсем худо.
      Жак подумал, что в состоянии «совсем худо» они находятся уже третий день, но спорить с другом не стал. Его вновь приобретенный дар предвидения вдруг обострился до предела, и он вдруг отчетливо понял, что, несмотря ни на что, сегодня поле битвы останется за ними.
      – Ну все, сейчас перестреляют лошадей! – воскликнул де Барн.
      – Нет, как раз лошадей они не тронут, – спокойно, словно речь шла о ценах на фуражное зерно, а не об их жизнях, ответил Робер. – Они считают, и не без оснований, что загнали нас в ловушку, – зачем наносить ущерб собственному имуществу? Орден Святого Гроба всегда славился лучшими в Заморье дестриерами.
      – Если позволите, – отодвигая де Мерлана, в щель между кибитками протиснулся мастер Григ. В руках у него был взведенный арбалет.
      Не теряя времени, киликиец прицелился, затаил дыхание и плавно нажал на спуск. Тяжелый болт ушел так быстро, что Жак не успел его разглядеть. Он лишь услышал удаляющийся свист, и сразу же один из пизанских стрелков схватился за горло и упал навзничь. Остальных в тот же миг как ветром сдуло.
      – Это им за Рембо, – произнес вольный каменщик, вставляя в паз рычаг – козью ногу и набрасывая на крюк толстую тетиву из воловьих жил. – В беззащитного трувера они стрелять могут, поглядим теперь, как они со мной справятся.
      Пизанцы немного пришли в себя и, укрываясь за камнями, попытались в свою очередь найти и уничтожить меткого стрелка. Но мастер Григ за время пути стал настоящим виртуозом, и любопытство напополам с недопустимой в бою беспечностью стоило жизни еще одному врагу. Тот приподнялся из укрытия, стараясь получше рассмотреть позиции противника, и тотчас упал в объятия боевых товарищей с торчащим из глазницы болтом.
      – Прекращай, Григ, – пробурчал Робер, – не искушай судьбу, их там трое или четверо, а ты своей стрельбой и так уже всех птиц распугал.
      Действительно, сидящие на карнизах стервятники и присоединившееся к ним недавно воронье, словно испугавшись негромких стуков арбалетной тетивы, в одночасье взмыли в воздух и теперь кружили над полем боя, оглашая ущелье паническими криками.
      – Гроза, – поглядев на небо, сказал Сен-Жермен. – Гроза возвращается, похоже, вскоре снова хлынет ливень. В этих местах так часто бывает – бури словно ходят кругами. Что же, это нам только на руку. Враги будут скользить на подъеме и не смогут разогнаться для атаки.
      – Мессир! – произнес вдруг Робер. Взгляд его не предвещал ничего хорошего. Для врагов. – Их там осталось всего-то сотни три, не больше. А нас тут два десятка. Давайте я возьму девять человек и…
      Что хотел предложить храбрый арденнский рыцарь, защитники так и не узнали – его речь заглушил жуткий многоголосый визг, сопровождаемый хрипами и храпением. Это вслед за птицами словно взбесились одновременно все кони. Издавая истошные звуки, они вставали на дыбы и рвали поводья.
      – Все к стене! – стараясь перекричать обезумевших животных, что есть мочи, заорал Недобитый Скальд.
      Защитники ринулись в сторону скалы, и вовремя, – потерявший голову, неуправляемый табун, сметая все на своем пути, ринулся вниз по склону. Животные, словно они все и сразу ослепли, мчались прямо на выставленные щиты, сбивая их и топча укрывавшихся за ними генуэзцев и сарацин, натыкались на полном скаку на подставленные рибодекины и, будто не ощущая боли, кувыркаясь, перелетали прямо через них, обрушиваясь всем корпусом на тех, кто пытался таким образом найти спасение. За несколько мгновений, показавшихся вечностью, под копытами не разбирающих дороги коней погибло не меньше половины вражеских отрядов. Достигнув дна ущелья и упершись в противоположную стену, кони стали беспорядочно метаться взад-вперед, продолжая сеять панику.
      Только теперь Жак заметил, что дождь, сошедший было на нет, снова начал усиливаться и уже почти превратился в ливень, а небо опять заволокли низкие, висящие почти над самой головой, облака. Действительно, сделав круг и дойдя до развалин Керака, гроза не просто возвращалась, а шла прямо на них.
      – Ну, Скальд, ты как хочешь, а я пошел! – С этими словами де Мерлан вытянул из ножен меч и понесся навстречу уцелевшим врагам.
      – Всем стоять! – Окрик приора словно пригвоздил к земле ноги Жака, который вместе с другими рыцарями устремился вслед за Робером. – Я не знаю, что случилось с нашими конями, но они нам подарили еще один шанс уцелеть. Поэтому нужно выстоять и удержать рубеж, не поддаваясь безумству!
      Защитники наблюдали, как Робер, медленно двигаясь вниз по склону, словно языческий бог войны, сеял вокруг себя смерть. Маленький рыжеволосый рыцарь работал мечом со скоростью мельничного колеса во время паводка и отправлял христиан в преисподнюю, а мусульман к Аллаху еще до того, как они успевали сообразить, в чем дело.
      Первыми опомнились сарацины. Собранные Салехом и его личной гвардией, они образовали подобие строя, смогли, хоть и ценой ощутимых потерь, остановить Робера и теперь оттесняли его назад. Вскоре к мусульманам присоединились и генуэзцы. Окруженный Робер вскочил на небольшое возвышение и теперь отражал атаки одновременно со всех сторон. Он был словно заговорен от железа – ни одно из многочисленных копий до сих пор не смогло его задеть.
      Последний оставшийся в живых пизанец вскочил на камень, взвел арбалет, прицелился и… рухнул лицом в пропитанную кровью землю. Мастер Григ опустил свое оружие и присел на порожек кибитки.
      – Я пойду к нему, мессир! – воскликнул Жак. – Если Робера убьют вот так, прямо у меня на глазах, а я буду просто стоять и смотреть, я не смогу этого себе простить никогда.
      – Жак, Серпен, Скальд, вперед! – крикнул Сен-Жермен. Как опытный командир, он понимал, что братьев-рыцарей не остановит сейчас никакой запрет, и облек их волю в свой личный приказ, чтобы придать им силы и добавить уверенности.
      Не дожидаясь повторного распоряжения, рыцари рванулись с места и устремились к возвышению, плотно окруженному со всех сторон врагами. Но Лучиано, наблюдавший за всем происходящим с удобной позиции, и здесь оказался на высоте. Он вовремя заметил, что к неистовому франку идет подкрепление, и отправил им на перехват свой последний резерв.
      – Удержать их, во что бы то ни стало, пока остальные не прикончат этого ублюдка! – крикнул генуэзец.
      Лучшие воины республики Святого Георгия, выстроившись в цепь и выставив перед собой мечи, стали стеной перед рыцарями.
      – Ах ты, гаденыш! Да сколько же ты нам еще кровь будешь пить! – С этими словами Недобитый Скальд ринулся в сторону юного генуэзского капитана. Тот, как ни странно, не пустился наутек, а напротив, проявил недюжинную храбрость – обнажил меч и бросился навстречу гиганту.
      Их поединок напоминал бой Давида с Голиафом. Одного удара знаменитой булавы было вполне достаточно, чтобы голова генуэзца раскололась вместе со шлемом, как орех, но тот, двигаясь быстро, словно ласка, не давал возможности гиганту нанести удар. Уклоняясь от свистящей шипованной головки, которая вздымала то фонтаны земли, то, попадая в камень, снопы искр, он стремился занять позицию, из которой можно было бы поразить Скальда мечом. В то же время стремительный, словно матерый секач, фландрский рыцарь успевал вертеться во все стороны, одновременно размахивая булавой и уходя из-под удара.
      Пока они исполняли свой смертельный танец не в силах поразить друг друга, Жак, обезумев от отчаяния, прорубался на выручку приятелю, не видя врагов в лицо, словно он шел через лес. Но силы де Мерлана были уже на исходе. Генуэзец с двуручным мечом, улучив момент, успел нанести удар, от которого арденнец едва успел увернуться. Однако кончик меча, скользнув по ноге, сумел пробить доспех и углубиться в мягкие ткани. Вниз на камень потекла струйка крови, а Робер, вначале не замечавший ранения, стал заметно прихрамывать.
      Генуэзцы, оставшись на время без предводителя, быстро превратились в то, во что почти всегда превращается любое христианское войско, лишенное сильной руки, – то есть в разрозненную группу бойцов, сражающихся по отдельности, в меру личных способностей и собственного разумения. Каждый из них, не сообразуясь с общим замыслом, выбрал себе достойного, на его взгляд, противника и полностью был поглощен поединком, думая о том, что общая победа, как ни крути, достанется командиру, у которого молоко на губах не обсохло, а поединок принесет славу и трофеи каждому из них в отдельности.
      В конце концов, Недобитый Скальд оказался проворнее юного противника и, сделав обманный маневр, обрушил ему на голову свою булаву. Удар был так силен, что неуязвимый миланский шлем расплющился, словно старый медный горшок, превратив всю верхнюю часть головы несостоявшегося военного гения в кровавое месиво из мозгов и обломков черепа.
      Стремясь как можно скорее пробиться на помощь Роберу, Жак выдохся настолько, что мог применять лишь те приемы, что были у него отработаны до автоматизма. Он двигался, уходил от удара, подставлял то щит, то меч, наносил ответный удар, в два или три подхода расправлялся с очередным противником и продвигался вперед. Наступил, наконец, момент, когда от сарацин, полностью поглощенных сражением с Робером и повернутых к Жаку спиной, его отделял только один человек. Экономя силы, он нанес последнему противнику точный боковой удар. Тот застонал и, схватившись за рубленую рану, медленно осел на землю. Но и это препятствие оказалось не последним. Серый в яблоках конь со стрелой, торчащей из спины, оседая на задние ноги и рывками двигаясь вперед, оказался на пути у Жака, полностью перегородив ему дорогу, – чей-то шальной, явно сделанный наудачу выстрел задел ему позвоночник. Скакун, визжа от боли, присел, не давая рассмотреть, что происходит впереди.
      Думая лишь о том, как скорее прийти на помощь другу, и не находя иного способа быстро расчистить дорогу, Жак со всего маху обрушил меч на выгнутую шею. Удар оказался таким сильным, что голова бедного животного немедленно отделилась от тела. Туловище завалилось на бок, несколько раз дернулось в предсмертной судороге и затихло.
      Не чуя земли под ногами, Жак, наступив на тушу, бросился вперед. И почти сразу же остановился, бессильно опустив меч. Вокруг камня, на котором только что защищался арденнец, высилась гора неподвижных тел, а на его верхушке плясали, сотрясая мечами, вопящие «Алла!» сарацины.
      – Где Робер? – раздался над ухом громовой голос. Рядом с ним, очумело озираясь по сторонам, стоял Недобитый Скальд.
      – Он там! – указал рукой Жак. Голос его предательски дрогнул.
      – Не успели все-таки! – проревел гигант. – Раз так, басурманам теперь не жить!
      Скальд, Жак и присоединившийся к ним в последний момент Серпен бросились на врагов. Началась грубая, тупая свалка, лишенная какого бы то ни было военного изящества и к тому же проходящая под настоящим ливнем. Ветер уже не свистел, а завывал. Косые струи падали на землю и, размывая глину, устремлялись вниз все более полноводными ручьями. Молнии, пробиваясь сквозь сумрак, били в вершины ближайших гор, и, совсем ненадолго запаздывая, грохотал гром. Видно было не дальше, чем на три шага. В пелене дождя люди казались бесплотными призраками, и Жак, из последних сил нанося удары по врагам, давно уже не знал, кто бьется рядом с ним, кто выжил, а кто погиб. Только раз ему показалось, что мимо промелькнул мастер Григ, но он был в этом до конца не уверен.
      Невозможно было сказать, сколько прошло времени до тех пор, когда дождь начал понемногу утихать. Воины устали настолько, что едва находили силы для того, чтобы поднять меч. Они беспомощно топтались в грязи, обмениваясь слабыми ударами, при этом, не в силах удержать равновесие, то и дело поскальзывались и падали на землю. В конце концов, сражающиеся стороны признали полную бессмысленность дальнейшего противоборства и, по молчаливому согласию, разошлись, чтобы хоть немного отдохнуть.
      Опираясь на подобранный с земли обломок копья, Жак доковылял до верхней площадки, присел на порожек ближайшей кибитки, откинулся спиной на бортик, стянул с себя шлем и подставил лицо под струи падающей воды. Устремив невидящий взгляд на поднимающихся вверх по склону франков и монголов, он, едва шевеля губами, шептал слова молитвы, ощупывая при этом под доспехом грамоты, которые передал ему арденнский рыцарь, а перед глазами его проходили воспоминания о том, что происходило с ними, начиная с первого знакомства…
      Рядом кто-то грузно опустился на корточки. Жак обернулся. Это был Чормаган. Не говоря ни слова, нойон кивнул в сторону камня, на котором принял последний бой де Мерлан, склонил голову в знак уважения к воинской доблести и перекрестился на свой несторианский манер.
      Гром ударил над самой головой. Истошно вскрикнули разом птицы. Грохот был так силен, что Жаку показалось, будто от него содрогнулось самое основание горы. Прислушиваясь к эху в глубине ущелья, Чормаган нахмурился, склонил голову набок, словно внимательно прислушиваясь к чему-то вдали, затем вдруг приложил ладонь к скальному основанию. Лицо монгола прояснилось. Он упал на колени, приложил ухо к земле и начал быстро говорить.
      – Что происходит? – спросил встревоженный голос. Рядом стоял де Барн.
      – Он говорит, – перевел оказавшийся неподалеку мастер Григ, – что земля содрогается от топота копыт. Степняки с детства умеют разыскивать табуны и знают о приближении отрядов, слушая землю.
      – И что это значит? – Из-за кибитки выглянул Недобитый Скальд.
      – Это значит, – ответил де Барн. – Что к нам движется подмога.
      – Чормаган-нойон говорит, – добавил мастер Григ, – сюда приближается большое войско. Два, а то и три тумена.
      – Посмотрите! – вскричал, вглядываясь в пелену дождя, де Барн. – В стане врагов началось шевеление. Они, похоже, тоже услышали приближение многих всадников.
      – Значит, теперь в ловушке не мы, а они, – обрадованно громыхнул гигант. – Что же, подождем немного и в случае чего ударим с тыла.
      Теперь гул, исходящий от земли, ощущали не только монголы. Снизу раздались испуганные крики, и вскоре защитники увидели, что уцелевшие враги несутся вверх по склону беспорядочной толпой.
      – Валить! – привычно закричал Недобитый Скальд и бросился им навстречу, размахивая булавой. Вслед за ним, собрав остатки сил, двинулись и остальные.
      У Жака вдруг сильно кольнуло сердце. Он остановился, чтобы перевести дух, и ощутил вначале ногами, а затем и всем телом, как гудит под ногами земля. И гул этот был так силен, что его, наверное, не смогла бы произвести и вся христианская армия Заморья, соберись она целиком для защиты посланников. Гудение усилилось и перешло в мелкую дрожь. Сердце его охватил ледяной холод – он понял, что эта дрожь исходит не от копыт, а от самой земли. Снова ударил гром, и сразу же после этого скала, нависающая над ними, зашаталась. Откуда-то сверху, прямо на толпу бегущих врагов, обрушился черный камень, размером со взрослого быка, придавив не меньше десятка человек, и сразу же вслед за этим на ущелье обрушился град камней. Дрожь под ногами перешла в настоящую тряску. Так страшно Жаку не было еще никогда – земная твердь, основа мироздания и порядка, содрогалась и раскачивалась, словно палуба утлого суденышка.
      Все, что происходило дальше, он видел словно во сне. Его сознание отказывалось воспринимать происходящее, даже когда земля начала шататься, словно поверхность стола на разболтавшихся ножках, сбивая с ног бегущих людей, а на то место, где погиб Робер, обрушился сильный камнепад. Теперь весь склон представлял собой дьявольскую смесь каменных обломков, доспехов и окровавленных тел. Люди в белых орденских одеждах метались в поисках спасения и падали под ударами вперемешку с черными генуэзцами, сарацинами и одетыми в меха монголами.
      Жак обернулся назад. В вершину скалы, которой оканчивалась ниша, ударила молния, и ему показалось, что от этого удара цельная каменная стена пошла трещинами и начала оседать. В свете вспышки он разглядел наполовину заваленные камнями кибитки. «Там спасение», – подумал рыцарь и сломя голову бросился вперед. Камни падали со всех сторон, но не задели его ни разу. Чудом добравшись до площадки целым и невредимым, Жак прижался всем телом к борту кибитки и с ужасом наблюдал за происходящим.
      Но оказалось, что землетрясение и камнепад – это еще не конец света. Из ущелья вдруг донесся тяжелый, утробный рев, и из прохода, который они защищали с утра, вынеслась стена воды. То ли ливень собрал в ущелье сходящие с гор ручьи, превратив их в поток, сокрушающий все на своем пути, то ли землетрясение, разрушив какие-то неведомые подземные плотины, заставило исторгнуть горное или подземное озеро всю свою воду, – но сейчас по дну ущелья неслась, увлекая за собой камни, крутя вырванные с корнем деревья, мощная полноводная река. Бурлящая черно-коричневая вода смывала и во мгновение ока уносила все, что оказывалось на ее пути, – кони, люди, сарацинские щиты и рибодекины сметались и исчезали из поля зрения, словно щепки. Молнии били по ближайшим холмам, словно сам Илья-пророк кружил над скалами на своей колеснице. Удары грома, падающие сверху камни и поднимающийся все выше и выше ревущий поток слились перед глазами Жака в нечто единое и неумолимое. Он стоял ни жив ни мертв, словно завороженный, не в силах пошевелиться и оторвать взгляд от происходящего. Камни сыпались прямо в воду, вздымая вверх водяные столбы, вокруг которых, то появляясь, то исчезая, мелькали головы и руки уносимых потоком людей.
      Рядом с кибитками упал огромный камень, вслед за ним еще один, и еще. Не в силах сопротивляться, Жак осел на землю и закрыл глаза. Он слышал как рядом, все ближе и ближе продолжают падать камни – большие и маленькие. Затем он ощутил сильный удар в грудь. Последнее, что он почувствовал, была страшная боль в раненом плече.

Глава шестая,
в которой выясняется, что пословица «двум смертям не бывать…» оказывается справедливой далеко не всегда