Рыцарский долг

      – Было одно местечко, – расплылся в улыбке Недобитый Скальд, – ущелье там сужается так, что пять всадников в ряд едва пройдут. Поверху тоже не обойти – кругом отвесные скалы. Там течет родник, так что можно не бояться остаться без воды. А еще там имеется небольшое ответвление – рукав, в который можно отступить, если не останется сил на то, чтобы защищаться в двух направлениях.
      – Если мне доведется когда-нибудь встретиться с мессиром фон Зальца, – все так же улыбаясь, ответил приор, – я в ноги ему поклонюсь за то, что он предупредил нас об опасности и послал на помощь двух блестящих рыцарей. Теперь же побережем силы и ускорим ход. Чем скорее мы достигнем названного вами места, тем больше у нас останется времени на подготовку позиции.
      Жак скакал в середине колонны, наблюдая за тем, как отделяются от отряда, растворяясь в сгущающихся сумерках, три последние кибитки, окруженные монгольскими всадниками, среди которых выделялся хан Толуй.
      Рано утром они достигли цели.

* * *

      Три всадника передового дозора мусульман, заставляя коней чуть не тереться боками о серые каменные стены, вспугивая ящериц и ужей, мчались вперед по краю ущелья. Кони – арабские кобылицы с подрезанными хвостами и заплетенными в косы гривами, недовольно храпели, но беспрекословно слушались хозяев.
      Эмир Салех не зря отправил вперед Джамута, старшего брата своей второй жены. Они уже не первый год воевали бок о бок и были столь удачливы, что если бы на невольничий рынок Каира вывели сразу всех рабов, приведенных ими из набегов, то там бы не осталось места, чтобы расстелить молитвенный коврик для намаза. Султан, в спешке отправляя Салеха в Трансиорданию на перехват какого-то загадочного франкского отряда, предупредил, что они будут иметь дело не с простыми воинами, а с настоящими шайтанами в человечьем облике, и умудренный жизнью эмир отнесся к словам светлейшего более чем серьезно. Однако, что такое несколько десятков неверных, даже отличных бойцов, против шести сотен воинов? И не каких-то там сирийских разбойников, что способны лишь грабить зазевавшихся караванщиков, а отборных всадников султана, которые на протяжении многих лет не знают иного ремесла, кроме войны.
      Восточная поговорка гласит: «Бывают старые воины, и бывают безрассудно храбрые воины. Однако никто еще никогда не встречал старого, но безрассудно храброго воина». Возглавляющий дозор Джамут, хитрый, как лиса, египетский араб, чьи предки служили еще первым Фатимидам, отлично об этом помнил. Зная обманчивый нрав здешних гор, он вел себя так, будто ожидал, что в любую минуту из-под каждого камешка им навстречу выскочит вооруженный до зубов франк. Еще вчера, пройдя вдоль берега Соленого моря, они свернули в горы и устремились по древней дороге, ведущей прямо в Амман. Франки – если, конечно, они существовали на самом деле, а не были плодом воображения одного из многочисленных доносчиков – должны были обнаружиться уже сегодня, от силы завтра. Но бдительность дозорных, от которых зависело то, насколько быстро основные силы сумеют изготовиться к стычке, можно было уподобить разве что осторожности горного барса, который, выходя на ночную охоту, чутко реагирует на любой подозрительный шорох.
      Очередной поворот дороги, казалось, не таил особой опасности, однако, завернув за небольшой изгиб, Джамут нахмурился и поцокал языком. Ущелье здесь сильно сужалось, и, мало того, дорогу почти полностью преграждали две лежащие друг против друга каменные осыпи, за которыми серел уступ выдающейся вперед скалы. «Уж больно хорошее место для засады, – внимательно осматривая скалы и придерживая лошадь, чтобы она не очень торопилась, подумал Джамут. – Нужно отправить вперед Раммаза, а самим подождать здесь, пока не подтянется отряд». Но серая в яблоках кобыла не умела читать мысли хозяина и не разделяла его опасений. Поэтому, пока Джамут размышлял о том, как ему поступить дальше, она, как ни в чем не бывало, проскочила мимо осыпей и, увлекая за собой остальных дозорных, завернула за выступ скалы.
      Несмотря на постоянное ожидание встречи с франками, ни Джамут, ни его джигиты были совсем не готовы к тому, что увидели. Потрясенные всадники оказались прямо перед сомкнутым строем конных франкских рыцарей. Не сговариваясь, арабы натянули поводья, заставляя кобылиц присесть на задние ноги и развернуться на полном скаку, но было уже поздно. Откуда-то сверху послышались громкие щелчки. Лошадь Раммаза, скакавшего справа от Джамута, покатилась по камням, а сам Раммаз, выброшенный из седла, пролетел вперед и врезался головой прямо в острый выступ. Скакавший слева Аслан отпустил поводья и, завалившись боком, упал на землю.
      Больше Джамут ни о чем подумать не успел – его отбросило назад, словно от удара копья. И если бы не изнурительные учения, которые устраивались в Каире четырежды в году, он бы не удержался в седле. Жгучая боль растеклась по груди араба. Он опустил вниз глаза и со стоном оперся на луку седла, пытаясь свободной рукой покрепче захватить неизвестно откуда взявшийся странный предмет. Из груди, пробив и искорежив пластины нового доспеха, на покупку которого ушел весь доход от урожая, собранного с имения у границ Нубии, торчал короткий железный стержень. Джамут посмотрел на висящее в зените солнце. «Мы не успели предупредить о засаде», – только и смог подумать храбрый воин, которому волей Аллаха так и не пришлось стать старым и мудрым воином.
      Второй выстрел оказался точнее, и арбалетный болт, сокрушая сталь и черепную коробку, вошел в самую середину шлема. Последнее, что он увидел, был франк в ярко-белом плаще, потрясающий поднятым над головой копьем, на конце которого раздвоенным змеиным языком трепетал на ветру вымпел с ярко-желтым крестом.
      – Святой Гроб и Иерусалим! – прошептал Сен-Жермен, сотрясая орденским штандартом.
      Шпоры ударили в защищенные кольчужными чепраками бока боевых коней, и рыцарский эскадрон, словно вырвавшийся на волю горный поток, огибая недвижные тела расстрелянных в упор мусульман, ринулся навстречу врагу. Вылетев из теснины, конная лава растеклась по всей ширине ущелья, и братья пустили коней в галоп. Словно во время бесконечных тренировок в Джераше, рыцари в полном молчании сомкнули строй, выровняли ряды и, повторяя движения скакавшего на правом фланге приора, одновременно опустили копья.
      Сарацинский отряд, полагаясь на бдительность дозора, спокойно двигался походным строем, и появление, словно из-под земли, целого эскадрона ощетиненных копьями неистовых франков стало для них громом средь ясного неба.
      – Святой Гроб и Иерусалим! – теперь уже в полный голос прокричал приор.
      Не успело горное эхо вернуть обратно его слова, как орденский боевой клич, исторгнутый из нескольких десятков луженых франкских глоток, обрушился на ошеломленного врага. Мусульманские всадники, скакавшие в первых рядах, резко осадили коней, и задние, еще не видя опасности, налетели на передних. Передние попытались развернуться и отступить, но им не давали это сделать стены ущелья. Хвост колонны, еще пребывая в полном неведении о том, что над авангардом нависла смертельная угроза, продолжал напирать. К тому времени, когда несущиеся во весь опор рыцари ударили по врагу, колонна сарацин уже представляла собой не боеспособный отряд, а беспорядочную свалку.
      Главное преимущество тяжелой рыцарской конницы – таранный удар, благодаря опыту и предусмотрительности Сен-Жермена, организовавшего первоклассную засаду, было использовано в полной мере. Рыцари врезались в скопление испуганных людей и коней в тот самый момент, когда неразбериха достигла своего пика.
      Жак упер копье в седельный крюк и в самый последний момент перед сшибкой жестко пришпорил коня. И без того распаленный атакой, дестриер взвизгнул от боли, присел, с силой оттолкнулся копытами от земли и, словно выпущенная из баллисты стрела, врезался в толпу. Копье ударило в плотно сбитую толпу так, что Жак с трудом его удержал. Первый сарацин просто вылетел из седла, а его конь, потеряв равновесие, беспомощно завалился на бок. Остро заточенный стальной наконечник погрузился в людскую стену и пробил насквозь второго. Жаку ударила по ладони отдача, и раздался громкий треск – древко копья, не рассчитанное на боковые нагрузки, став рычагом в теле пораженного врага, не выдержало и сломалось. Отлетая в сторону с торчащим в груди обломком, пронзенный насквозь мусульманин сбил на землю еще двоих, и они тут же завершили свой земной путь, отмеренный Аллахом, под копытами не разбирающих дороги до бешенства возбужденных коней.
      Жак отбросил ставшую бесполезной рукоять, наклонился и пошарил вдоль ноги, нащупывая седельные ножны. Сталь крестовины приятно охладила слегка саднящую после удара руку, а обитая тонкой телячьей кожей деревянная рукоятка привычно легла в ладонь. Он потянул меч на себя и, слушая ни с чем не сравнимый свистящий шорох выходящего из ножен клинка, вскинул руку, в которой теперь сверкала непобедимая фламандская сталь. Кисть привычно напружинилась, ощущая тяжесть хорошо сбалансированного меча. Он снова пришпорил коня и ринулся в гущу схватки.
      Первого же врага он встретил прямым ударом от корпуса, вложив в него всю силу. Быкоподобный сарацин, привычно рассчитывая на свою мощь, попробовал ответить встречным прямым ударом. Но в бою на мечах редко побеждает грубая сила. Легкий, слегка искривленный клинок дамасской работы, встретившись с прямым лезвием, подставленным под правильным углом, со звоном вылетел из руки араба и, повиснув на шнурке, сослужил незадачливому хозяину скверную службу, сильно дернув его вниз и назад. Араб потерял равновесие и развернулся к Жаку полубоком. Этого было достаточно для того, чтобы рыцарь вторым замахом перерубил противнику незащищенное горло. Выбросив перед собой черный сгусток крови, араб с бульканьем и предсмертным хрипом рухнул на гриву своему беломастному коню, окрашивая его шею и грудь в ярко-алый цвет.
      Со следующим противником, сжимавшим в руке легкое кавалерийское копье, пришлось повозиться. Жак едва успел изготовиться для отражения атаки и принял удар копья на щит боковым отводом. Тонкий как игла наконечник ударил в железную полосу обивки и с хрустом прошел по дереву, разрывая толстую воловью кожу. Всадник попробовал отдернуть его назад, чтобы повторить удар, но было уже поздно – их кони съехались почти вплотную. Сарацин взвизгнул, отбросил копье и попытался достать свой меч, прикрываясь при этом коротким круглым щитом.
      «На таком только рыбу жарить», – усмехнулся про себя Жак и в два сильных верхних удара разнес его в мелкую щепу. И без того паникующий сарацин, судя по оружию и одеждам, знатный и богатый, запутавшись в ножнах, вжался в седло и зажмурил глаза. «Эх, как сказал бы Робер, такой пленник пропадает», – подумал Жак и обрушил меч прямо на подставленный загривок, перерубая противнику шейные позвонки, которые прикрывало лишь совершенно бесполезное в бою кожаное подобие кольчужной защиты. Джигит испустил протяжный стон, и Жаку почудилось, что враг его раздваивается, – внутренним взором он видел, как душа убитого понеслась к Аллаху, дабы тот определил ей место в мусульманском раю или аду, а обычное зрение показывало тело, окровавленной куклой валящееся на землю.
      Не успел Жак перевести дух, как на него вылетел третий сарацин. На вид он был хлипким и неумелым, но после первого же обмена ударами Жак понял, что имеет дело с очень опасным противником. Жилистый араб, отражая нападение, подставил под удар и умело отдернул щит, сведя на нет всю вложенную в него силу, проскочил за спину и, не давая Жаку ни секунды покоя, стал вертеться вокруг, отвлекая рыцаря ложными выпадами в ожидании, когда франк подставит под удар какую-нибудь незащищенную часть тела. Если бы не умение замедлять свое время в бою, Жак вряд ли вышел бы из этого поединка победителем. Однако боевое искусство братьев-рыцарей Святого Гроба оказалось выше многолетней выучки и боевого опыта сарацина. Жак привычными упражнениями быстро вогнал себя в транс. Противник прямо на глазах превратился из быстрого, как молния, атакующего шершня в осу, что застряла в банке свежего кленового сиропа и, пытаясь выбраться на свободу, еле перебирает лапками в вязкой густой жиже.
      Чтобы не тратить времени и сил, Жак, отклонившись от меча, привстал на стременах и, аккуратно подцепив острием пластину доспеха, вогнал лезвие прямо в сердце сарацина. Через рукоятку он ощутил, как жизнь покидает судорожно сотрясающееся тело.
      Жак выдернул меч, снова уклонился от вражеского клинка, уже выпадающего из ослабевшей руки, и почувствовал, что силы, необходимые для ускорения времени, у него почти на исходе.
      Возвращаясь в мир привычных звуков и движений, Жак придержал коня, чтобы получше оглядеться вокруг. Над ущельем, отражаясь резким коротким эхом от скал, метался сабельный звон. Как и предполагали предводители отряда посланников, чуда не произошло. Три десятка рыцарей, пусть даже самых лучших в Заморье, даже при самом удачном исходе, не могли перебить шесть сотен подготовленных арабов. Сарацины понесли большие потери, но, тем не менее, справились с паникой, смогли выстоять и начали оказывать франкам организованный отпор. И, самое неприятное, ситуацию быстро взял под контроль мусульманский командир.
      На небольшом возвышении в стороне от стычки Жак заметил одинокого всадника, который, судя по всему, и возглавлял посланный против них султанский полк. Старый, убеленный сединами араб решительными движениями и командами быстро наводил порядок и проводил перегруппировку. Хаос на поле боя уменьшался прямо на глазах.
      Жак обернулся к засаде, где скрывались арбалетчики в надежде, что он сможет привлечь их внимание и указать цель, по которой нужно было вести стрельбу. Однако они слишком удалились от укрытия.
      Тем временем энергичные действия командира начали приносить свои плоды. Беспорядочно мечущиеся всадники опомнились, перестали паниковать, сформировали некоторое подобие боевого порядка и начали быстро, но организованно откатываться назад. Несколько рыцарей, среди которых Жак различил Недобитого Скальда и Робера, разметав прикрытие, словно это были не опытные воины, а соломенные чучела на учебном плацу, бросились было в погоню, но их остановил громовой голос приора:
      – Все назад!
      Увлеченные боем братья стали осаживать коней, возвращаясь назад, под знамя. В этот самый момент до Жака донесся громовой клич «Угррахх!!!» – это, по команде Сен-Жермена, в бой вступили монголы. Они вынеслись из-за скал и, стреляя на полном скаку из луков, черной толпой налетели на отступающих сарацин. Мусульманскому командиру ничего не оставалось делать, как остановить ретираду и встретить врага лицом к лицу.
      Жак возвратился под знамя и занял место в строю. Как обычно бывает после таранной атаки, копья уцелели едва у половины рыцарей.
      К Сен-Жермену подлетел на взмыленном Ветре Робер.
      – Чормаган отдает команду к отходу, – тяжело дыша, выпалил арденнский рыцарь, – он начал терять людей.
      – Все верно, – кивнул приор. – Мы так и сговорились, не ввязываться в затяжные стычки. Налетели, ударили и немедленно назад.
      Монголы и франки, оставив врага считать убитых и перевязывать раненых, вернулись за осыпь.
      – Арбалетчики, держать позиции! – распоряжался приор. – Первому эскадрону – спешиться, отвести коней в нишу и передохнуть, второму – заменить копья в обозе и стать в засаду.
      Возвращаясь под защиту скал, Робер и Чормаган скакали бок о бок, что-то горячо обсуждая на ходу. Жак скакал немного позади. После горячки боя он ощущал страшную усталость и единственное чего сейчас желал, так это осушить кувшин терпкого бургундского вина, которое так хорошо утоляло жажду после весенней подрезки лозы в Монтелье. Братья-рыцари соскочили с коней, передав их на попечение оруженосцев. Не успели друзья перевести дух, как к ним спустился один из оруженосцев Сен-Жермена, приглашая подняться на наблюдательную площадку.
      Сен-Жермен, Недобитый Скальд и де Барн вернулись обратно немного раньше, остальных. Они стояли у сложенного из камней ограждения, вглядываясь в дальние камни, за которыми укрывались отступившие враги. С появлением Жака и Робера, Сен-Жермен открыл небольшой совет:
      – Первый бой мы, похоже, выиграли. Кто может сказать, братья, какие потери у врага и какие – у нас?
      – Убитых врагов посчитать непросто, мессир, – пророкотал Недобитый Скальд, недовольно оглядывая зубцы окровавленной булавы и брезгливо отдирая с нее куски расколотого черепа с прилипшими волосами. – Да, честно говоря, и не до того было. Однако по всему выходит, что мы положили десятков семь, не меньше.
      – Я успел переговорить с Чормаганом, – добавил Робер. – Наши потери – два рыцаря и пятеро монголов.
      – Получается примерно один к десяти, – ухмыльнулся гигант. – Неплохо. А что, если после небольшой передышки попробовать атаковать их еще раз, пока они окончательно не пришли в себя?
      Сен-Жермен отрицательно покачал головой:
      – Ничего не выйдет. В первый раз мы ударили неожиданно, отсюда и такой сокрушительный успех. А в открытом бою на равных потери будут намного больше. Поэтому теперь мы должны стать в глухую оборону и уповать на то, чтобы патриарх послал нам на выручку сильный отряд из преданных ему крестоносцев.
      – В окрестностях Иерусалима сейчас находятся только рыцари-монахи, – стараясь не глядеть на булаву Недобитого Скальда, произнес Жак. – Вы думаете, что это будут тамплиеры, мессир?
      – Скорее всего, именно они, – кивнул приор. – Судя по тому, что поведал де Барн, госпитальеры заняты укреплением своей резиденции в Иерусалиме, а тамплиеры, разъяренные тем, что договор с султаном никак не учитывает их интересы, спят и видят, как бы досадить императору. Но если они по каким-то причинам задержатся…
      – Считаете, что мы не выстоим, мессир? – вскинулся де Барн, услышав свое имя. – Я рыцарь, мессир, и не мне страшиться умереть в бою. Однако хотелось бы знать, к чему готовиться – к жизни или смерти?
      – Вот-вот, – кивнул Недобитый Скальд, похлопывая приведенной в порядок булавой по своей необъятной ладони. – Одно дело сражаться, ожидая подмоги, совсем другое – продать свою жизнь подороже. Разный, знаете ли, боевой настрой…
      – Скорее всего, второе, сир рыцарь, – грустно улыбнулся приор, – разве что сарацины окажутся столь неосмотрительны, что будут постоянно пытаться атаковать нас в лоб и положат половину бойцов под арбалетами…
      – Видел я их командира, тот ошибок не допустит, – ухмыльнулся арденнский рыцарь. – Глядя на него, надеяться на подобную глупость, мессир, – все равно что просить у Господа Бога, чтобы он открыл хляби небесные и смыл неверных новым всемирным потопом.
      – Не богохульствуй, де Мерлан, мы тут не на пир собрались, – неодобрительно поморщится Сен-Жермен. – Голову даю на отсечение, что вскоре сарацины перегруппируются и попробуют пойти на штурм, чтобы получше оценить наши силы.
      – Эх, положить бы их сегодня еще с полсотни, – вздохнул Робер под одобрительные кивки Скальда и де Барна, – глядишь и появился бы шанс прорваться, пока наемники с тыла не нападут. Тогда нам и тамплиеры не нужны, сами справимся…
      Жак нахмурился. В отличие от Робера, полностью поглощенного предстоящим боем, он понимал, что Сен-Жермен, желая обезопасить Толуя, не будет идти на прорыв, а напротив, сделает все для того, чтобы отвлечь на себя противника. Призрачная тамплиерская подмога, по его мнению, была лишь лучом надежды, который приор оставил для того, чтобы окруженные воины не пали духом и сражались до конца.
      Со стороны врага послышались шум и крики. Все, кто был на площадке, как по команде обернулись к сарацинским позициям. Из-за дальних камней выкатилась пешая толпа. Беспорядочно двигаясь и прикрываясь щитами, мусульмане пошли в атаку.
      – Сержанты, поставить заслон! – закричал Сен-Жермен. – Арбалетчики, заряжай. Залп по готовности!
      Выполняя приказ, орденские сержанты, сменив кавалерийские щиты на пехотные – тяжелые прямоугольники от земли до подбородка, выстроились в два ряда между осыпями, перегораживая проход.
      Сарацины явно боялись обстрела – они двигались короткими перебежками и постоянно оглядывались назад, словно ожидая команды к отступлению. Но страх перед тем, кто послал их на верную смерть, был столь велик, что они, сжимаясь от ужаса, продолжали двигаться в сторону ощетиненной мечами живой стены, словно лягушка в пасть удаву.
      Не успели нападавшие проделать и четверть пути, как над осыпью поднялась шеренга воинов в шап-ле-ферах, и до ушей Жака донеслись частые щелчки. Это арбалетчики, изготовившись к стрельбе под защитой камней, поднимались в полный рост и, выбрав цель, выпускали в сторону сарацин короткие тяжелые стрелы. Атакующие словно только того и ждали. Едва завидев над осыпью первых стрелков, они беспорядочно заметались по ущелью, спасаясь от прицельной стрельбы. И это им удалось – залп из десяти арбалетов смог поразить лишь двоих. Но не успели еще стрелы застучать по каменным стенам ущелья, как всем, кто находился на наблюдательной площадке, стало ясно, что безумная пешая атака была всего лишь отвлекающим маневром, – из-за поворота вынеслась плотная конная лава.
      Справа и слева от Жака раздалась громкая ругань – так де Мерлан и Недобитый Скальд, каждый на свой манер, выражали свое отношение к происходящему.
      – Обманули, нехристи! – рычал достославный арденнец. – Ухо даю на отсечение, что этот их командир на осаде христианских крепостей собаку съел. Теперь, пока арбалетчики снова изготовятся к стрельбе…
      – Где моя булава? – вторя приятелю, ревел, словно раненый буйвол, рыцарь из Гента. – Сейчас я спущусь вниз, и будем их валить!
      – Побереги свои силы для более достойного противника! – остановил его Сен-Жермен. – С этой атакой справятся и сержанты, а до захода солнца еще далеко и, бог знает, какие хитрости еще имеются в арсенале этого аксакала.
      Недовольно ворча, Недобитый Скальд возвратил булаву на пояс и продолжил наблюдать за тем, что происходит на поле боя. Рассыпавшиеся по ущелью как горох вражеские пехотинцы теперь во весь дух неслись обратно, под защиту скал и камней, а мусульманские всадники, не дожидаясь, пока арбалетчики вновь приготовятся к бою, на полном скаку пересекли опасное пространство и обрушились на сержантов, защищающих проход. Однако лобовая атака, как и следовало ожидать, не принесла врагу никакого результата. Сержанты, упершись ногами в землю, не дрогнув, встретили коней на щит, так что строй даже не прогнулся. Мечи и дротики мусульман также не причинили вреда: благодаря тяжелым доспехам, франки ощущали вражеские удары и уколы не сильнее, чем комариные укусы.
      Но сарацины были опытными воинами. Они быстро сменили тактику. Держась в мертвой зоне, всадники закрутили карусель – метали дротики, целясь в щели между щитами и в незащищенные места, затем отходили назад, освобождая место для следующих.
      Пока сержанты отражали атаку, а арбалетчики, вставив в пазы рычаги – козьи ноги, взводили тугие тетивы и вкладывали стрелы в желоба, со стороны сарацинского лагеря появился следующий конный отряд. На этот раз арбалетчики были наготове и встретили всадников прицельным огнем. Несколько сарацин с криками покатились по земле, остальные стали двигаться зигзагами. Жак чуть не присел, снова услышав с обеих сторон громовые богохульства. Повторяя предыдущий маневр, едва арбалетчики сделали залп, через опасное пространство ринулась еще одна конная группа.
      – Эдак они подтянут человек сто, и нам придется всем становиться в строй или идти в контратаку, – угомонив рвущихся в бой рыцарей, произнес Сен-Жермен. – Сейчас я дам приказ арбалетчикам разделиться и стрелять по очереди.
      – А толку? – покачал головой де Мерлан. – Одним болтом семерых, как ни старайся, не уложить. Большая часть все равно прорвется. Арбалет – не оружие быстрого боя. – Вдруг по лицу арденнца пробежало озарение. – Есть у меня одна идея. Слушай, Чормаган!..
      Робер наклонился вниз, туда, где Чормаган-нойон формировал отряд, собираясь возглавить вылазку. Хмуро глядя на то, что происходит вокруг, он внимательно выслушал де Мерлана, но, как только понял, чего именно хочет рыцарь, лицо монгола сразу же расплылось в улыбке. По команде Чормагана монгольские нукеры достали луки и стрелы и замерли в ожидании приказа. Едва очередной отряд бросился на прорыв, Робер взмахнул рукой, и в воздух взмыла, заслоняя небо, целая туча стрел. Монголы стреляли навесом прямо поверх каменного выступа, ухитряясь сделать подряд, почти без паузы пять или шесть выстрелов. Сарацины, уже находившиеся на полпути до укрытия, угодили под смертоносный град. Обстрел оказался настолько эффективным, что в мертвую зону добрались только двое.
      Штурм захлебнулся. Не получив подкрепления и не пробив ряды защитников, сарацины россыпью, бросая коней из стороны в сторону, словно раненые зайцы, бросились назад. Но теперь арбалетчики смогли продемонстрировать все свое умение, и три сотни шагов, отделяющие отступающих врагов от укрытия, преодолела едва половина. Дно ущелья было усеяно телами и трупами коней. Уцелевшие скакуны, шарахаясь из стороны в строну и натыкаясь на убитых и раненых, пытались выбраться на свободное пространство. Мусульмане подзывали их гортанными криками. Вскоре кони вернулись в свой лагерь, и только одна серая в яблоках кобыла, повод которой обмотался вокруг руки убитого хозяина, обреченно ржала и дергалась, стараясь освободиться из ловушки.
      – Никому не стрелять! – громыхнул Сен-Жермен. – Старшина арбалетчиков, взмахни над головой оружием, подай им знак. Пусть без опаски забирают убитых и раненых.
      Через некоторое время из укрытия ползком вылезли несколько человек. Прикрываясь щитами, они стали с помощью крюков оттягивать ближайшие к ним тела. Поняв, что их никто не собирается убивать, мусульмане успокоились и засновали между камней, быстро очищая площадку. Сарацины оценили благородство противника. Старый эмир выехал из укрытия, поклонился в сторону сверкающих на солнце шлемов, выражая благодарность, и сделал молитвенный жест, словно умывался воздухом.
      – Кого-то мне этот аксакал напоминает, – буркнул Недобитый Скальд. – Слушай, сир де Барн, не иначе как это Салех аль-Гази!
      – Старый змей, – кивнул тевтонец. – Этот в набегах на христианские поселения зубы стер и нас живыми не пропустит. С другой стороны, тоже неплохо. Вновь назначенный граф Яффы за его голову уже и награду объявил – триста сарацинских безантов.
      – Не порадовал ты меня, приятель, – ухмыльнулся Робер, но ухмылка его на сей раз вышла довольно кислой. – Стало быть, как говорил мой покойный дядюшка Гуго, граф де Ретель, не прорыв нам светит, а от мертвого осла уши. Если вы не против, мессир, – обернулся он к приору, – мы с Жаком отправимся к наблюдателям, что поставлены с тыла. Чует мое сердце – еще до заката и с той стороны тоже гости пожалуют. Составишь нам компанию, Скальд?
      – Чуть попозже, если ты не возражаешь, – напуская на себя загадочный вид, ответил гигант. – Тут у меня одна мысль появилась, хочу с мессиром ее обсудить…
      Спускаясь к ручью, чтобы утолить жажду, Жак с Робером столкнулись с мастером Григом. Киликиец, вооружившись тяжелым охотничьим ножом, старательно резал приклад своего арбалета.
      – Что, решил приклад укоротить? – ехидно поинтересовался Робер.
      – Нет, сир рыцарь, – мастер Григ так увлекся своим делом, что не заметил в словах арденнца подвоха, – отмечаю свои успехи. – Он гордо продемонстрировал приклад из вишневого дерева, на котором белело три свежих зарубки.
      – Смотри, уважаемый мэтр, к концу дня на прикладе лака не останется, – ухмыльнулся рыцарь, – надеюсь, что хоть одна из зарубок означает сарацина, а не его коня…
      Мастер Григ, поняв, наконец, что над ним откровенно подтрунивают, возмущенно вскинулся, чтобы достойно ответить шутнику, но приятели предпочли оставить поле боя и исчезли между скал.
      Низко склонившись над небольшим углублением, Жак наполнял свою флягу, в то время как Робер хмуро сотрясал своей походной посудой, сделанной из небольшой тыквы, пытаясь извлечь из нее последние капли вина.
      – Эх, зря я так с нашим вольным каменщиком, – вздохнул достославный арденнец, так и не добившись успеха в извлечении из сосуда вина, и обреченно поглядывал на воду. – Если мне не изменяет нюх, у него, похоже, в обозе остался еще бочонок этой шотландской дряни. Пить ее – испытание, сравнимое разве что с Божьим судом, когда подозреваемому вливают в глотку кипящее масло, зато действие от одного глотка посильнее, чем от целого кувшина бургундского…
      Не вслушиваясь в жалобы приятеля, Жак поднял глаза вверх.
      – Погляди, Робер, небо затягивают грозовые тучи, и парит так, что не продохнуть. Чует мое сердце, ближе к вечеру начнется сильная гроза, – произнес он, оглядывая небо внимательным взглядом земледельца. – Скоро, похоже, воды будет здесь столько, что и фляга не понадобится – подставляй рот да пей…
      Забрав убитых и раненых, сарацины, то ли ожидая подкрепления, то ли готовя очередную каверзу, сидели за своими скалами тихо как мыши.
      – Неплохо было бы взглянуть, что они там затевают, – произнес Сен-Жермен, спустившись с Недобитым Скальдом в скальную нишу, где рыцари и монголы готовили к бою коней.
      – Наши союзники уже предприняли определенные шаги, – обрадованно доложил Робер. – Чормаган сказал, что он отправил наверх Атлана.
      – А что, у этого Атлана крылья как у ангела, и он умеет летать? – искренне изумился Недобитый Скальд.
      – Нет, – покачал головой арденнец. – Летать он точно не умеет. Но Чормаган сказал, он может двигаться по отвесным стенам.
      Робер показал рукой куда-то наверх, и взгляды присутствующих обратились к отвесной стене ущелья. Там, почти на самом верху, распластавшись по стене и перебирая руками, словно паук, спускался вниз монгольский нукер. Вскоре монгол спустился на землю и теперь стоял перед предводителями отряда, обтирая ладони, каждая размером с добрую лопату, об не стиранные от роду шаровары.
      – Что они делают? – спросил приор.
      – Готовят большие щиты, – перевел Робер. – Оббивают войлоком, обтягивают шкурами убитых коней.
      – Хорошо придумали, – мрачно кивнул приор. – Под такими щитами они в пешем строю продвинутся вплотную и навяжут нам ближний бой, в котором не помогут ни кони, ни копья, ни арбалеты. А так как их больше раз в пять…
      – Менять караулы! – прерывая приора, разнесся крик рыцаря, отвечавшего за сторожевые посты.