- Ярослав Васильевич!
      Он подошел к нам и приветливо поздоровался со мною, не проявив, впрочем, ни в малейшей мере той радости, которую я только что наблюдал у Самборского. С последним он обращался вежливо, но холодно. Я заметил явное недоброжелательство Самборского, когда тот смотрел на своего друга, и догадался, что дружба двух инженеров дала еще большую трещину.
      - Слышал, что приезжаете, но не знал, что вы уже здесь, - обращаясь ко мне, сказал Макаренко.
      - Только что с самолета. А вы, верно, встречать Аркадия Михайловича?
      - Угадали. Его и Тараса. Не знаешь, - спросил он у Самборокого, - они не опаздывают?
      - Вон их самолет. - Самборский указал на машину, делавшую круг над аэродромом.
      Мы ждали, пока машина приземлится. Тем временем я внимательно приглядывался к обоим инженерам. Самборский почти не изменился. Зато в Ярославе Макаренко изменения безусловно произошли. Лицо его стало еще суровее, челюсти были крепко сжаты. Можно было бы сказать, что он постарел, но от него веяло необыкновенной энергией, упорством. Неясно, откуда взялось такое ощущение, но я понимал, что возле меня стоит человек больших страстей, который, однако, прячет от постороннего взгляда свою внутреннюю жизнь, свои стремления.
      Но вот воздушный лимузин коснулся колесами земли и покатился по полю, приближаясь к нам. Мы поспешили к машине. Первым выскочил из нее паренек в зеленом костюме. За ним вылез седенький старичок в фетровой шляпе. Это были Аркадий Михайлович и Тарас Чуть.
      Профессор крепко пожал руку каждому из нас, каждому сказал комплимент.
      Тарас вырос и возмужал. Это был уже не мальчик, а подросток, почти юноша. Он сильно вытянулся, отличался худощавостью, а глаза его смотрели одновременно и мягко и задорно.
      Увлекшись приветствиями и разговором, мы все еще стояли посреди поля. Нас вежливо попросили не мешать посадке самолетов и пройти в помещение аэровокзала. Мы взяли вещи профессора и направились к машине. Но на самом краю поля оживленный разговор возобновился, и мы снова остановились.
      - В котором часу открывается сессия Научного совета? - спросил профессор.
      - Должна была открыться сегодня в восемь вечера, но отложена на пять-шесть дней, - ответил Ярослав.
      - Почему?
      - Не все доклады подготовлены. Сейсмологи еще не закончили исследования в зоне Забайкальской впадины, служба движения еще спорит о форме электровозов и вагонов, и энергетики тоже что-то там... Об этом его спросите, - кивнул Ярослав в сторону Самборского.
      Энергетик прищурился и бросил недобрый взгляд на Ярослава.
      - Ну, об этом после, - сказал он.
      Меня удивило, что Самборский не стал спорить. Не в его характере было молчать. Но он, очевидно, собирался дать Макаренко бой позднее и сейчас перевел разговор на другое.
      - Аркадий Михайлович, вы, разумеется, ко мне? - спросил он.
      - Ну, я не знаю... Я никого не хотел бы затруднять.
      - О вас уже позаботились, - вмешался Макаренко. - Вам и Тарасу еще со вчерашнего дня в гостинице отведены комнаты.
      - Зачем гостиница? - вспыхнул Самборский. - У меня прекрасная квартира, я в ней почти не живу, так как все время нахожусь на строительстве.
      - Ладно, ладно, не ссорьтесь. Я охотно побываю у каждого из вас... вместе с Тарасом... Правда, Тарас?
      Но внимание Тараса целиком поглотила суета возле только что приземлившегося большого грузового самолета.
      - Обязательно заедем. А гостиница... Это для нас самое подходящее. Вы ведь знаете, что значит чувствовать, что ты не затрудняешь человека... который... который... Ну, вы ведь сами понимаете, друзья мои, что, пока не будет закончено строительство Глубинного пути, мне совестно отнимать у вас хотя бы одну минуту.
      - Аркадий Михайлович, я вижу, что вы попали под влияние Ярослава, рассердился Самборский. - Нельзя же работать двадцать четыре часа в сутки! Нужно ведь и отдыхать.
      - Правильно, правильно, - улыбаясь, говорил Ярослав, - но в гостинице им будет лучше.
      - В какой гостинице?
      - "Витязь Иркут".
      - Аркадий Михайлович, там что-то случилось! - воскликнул Тарас. Смотрите!
      Он указывал на грузовой самолет. Несколько человек внимательно, со всех сторон осматривали тяжелую машину.
      Вдруг от самолета отделился человек в шлеме, вероятно пилот, и, махая рукой, направился к нам. За ним шел дежурный.
      - Что случилось? - крикнул Самборский.
      - Нет ли здесь профессора Довгалюка? - приблизившись, спросил пилот.
      - Я - профессор Довгалюк, - сделал шаг вперед Аркадий Михайлович. - А что такое?
      - Один мой пассажир оставил в кабине пакет на ваше имя.
      И пилот подал профессору тоненький конверт.
      Профессор разорвал его, вытащил маленький листок бумаги, пробежал глазами и обратился к пилоту:
      - А где же этот пассажир?
      - Я сам хотел бы знать это.
      - То есть?
      - Когда мы собирались вылететь из Свердловска, туда прибыл самолет из Москвы. Один из пассажиров начал расспрашивать о вас и очень огорчился, что не застал вас. В это время я вылетал с почтой, и дежурный по аэровокзалу предложил ему догонять вас на моем самолете. Он согласился. К нему присоединился еще один пассажир, и я их взял. Летели мы неплохо, почти догоняя вас. Час назад я видел, как мои пассажиры дремали, но, когда подлетали к Иркутску, я заглянул в кабину, а их нет! Уж и не знаю, как посадил машину, потому что у меня голова пошла кругом. Ничего не понимаю. Думал, что мне приснилось, но в кабине остались саквояж и письмо на сиденье кресла, адресованное вам. Припоминаю, что один из них, толстячок, спрашивая о вас, все вертел в руках это письмо.
      - У пассажира, который справлялся обо мне, рыжие усики, серый плащ и черная кепка?
      - Да, да! Вы его знаете?
      - Кто это? - не сдержался я.
      Аркадий Михайлович подал мне бумажонку. Это была судебная повестка.
      "Гражданину Довгалюку Аркадию Михайловичу.
      Народный суд 14-го участка по решению областного суда в третий раз пересматривает дело по иску к вам на 54 тысячи рублей за незаконное пользование общественной жилплощадью. В случае неявки дело будет рассматриваться без вас.
      Вручить повестку поручается гр. Черепашкину".
      - Я не понимаю, - недоуменно проговорил я.
      - Вы все его видели, - сказал профессор. - Это управляющий домом, тот самый управдом, который привязался к нам в солярии, помните? Он еще угрожал всякими штрафами... Да неужто вы его забыли, этого придурковатого Черепашкина?
      - Разумеется, помним, - хором ответили мы. - Так это он?
      - Что же произошло с вашими пассажирами? - спросил Самборский у пилота.
      - Бес их знает! - пожал плечами пилот.
      - Не могли же они выпасть из самолета?
      - Парашютный люк оказался открытым, так что...
      - А парашюты? Целы?
      - Мои парашюты целы.
      Заинтересованные этим необыкновенным происшествием, мы еще некоторое время оставались на вокзале, но ничего существенного выяснить не удалось.
      Наконец мы поехали в город.
      - Передай привет подполковнику, его жене и сестре, - сказал мне на прощание Самборский. - Лида вчера приехала из Москвы. Ну, всего.
      Мы распрощались. Машина быстро покатила по двухэтажному мосту через Ангару.
      3. "ВИТЯЗЬ ИРКУТ"
      Шестиэтажное здание гостиницы, к которой привез меня шофер, поражало своей легкостью.
      - Второй этаж, номер семнадцать, - ответил портье на вопрос о Шелемехе. - Подполковник вышел, его супруга дома.
      Жена Станислава... Я всегда немного побаивался ее. Эта боязнь носила особый характер.
      Нина Владимировна была веселая блондинка, с серыми глазами и довольно крутым характером. По образованию врач, она не особенно увлекалась работой. Самым страшным для меня было то, что она имела привычку употреблять в разговоре со знакомыми весьма рискованные выражения и любила принуждать их к самым странным поступкам. Так, например, выиграв партию в бильярд, она обычно заставляла побежденного залезать под стол. Если ей хотелось говорить с одним из партнеров, ей ничего не стоило в самом разгаре игры смешать на шахматной доске фигуры...
      Эта женщина сразу погнала меня в ванну, обещая тем временем приготовить комнату.
      - Вы знаете, - кричала она мне через дверь, когда я сидел в ванне, через три дня мы с Иркутском прощаемся.
      - Почему? - тоже закричал я, стараясь быть услышанным через толстую дверь.
      - Стась хочет летать. Надоело ходить в чиновниках. Он давно просится.
      Одним словом, когда я вышел из ванны, я уже знал, что Станислав работу на строительстве оставляет и переезжает на запад, командовать авиачастью.
      - Вчера уехали дети с бабушкой, - рассказывала Нина Владимировна. Уже отправили почти все вещи. Здесь у нас было три комнаты. Одну из них мы оставляем Лиде. Ее вызвал Саклатвала и, вероятно, задержит здесь на некоторое время... Вы надолго? Можно будет одну комнату закрепить за вами. Тут знаете как с жильем? Ужасный кризис. За этот год в Иркутск перевезли тридцать пять тысяч человек с семьями... Идите переоденьтесь и отдыхайте. Через полчаса будут Станислав и Лида. Тогда и пообедаем. А пока потерпите. Ну, марш в свою комнату.
      Нет, она была очаровательна. Вот только Станиславу я не особенно завидовал. Они явно не подходили друг к другу характерами, так как подполковник тоже любил командовать.
      Я уверял, что не устал, отдыхать не хочу и буду ждать Станислава, но где там! Она настояла на своем. Я вынужден был пойти в приготовленную мне комнату и лечь. Разумеется, я сразу же заснул.
      Проснулся я оттого, что кто-то энергично тормошил меня за плечи. Я открыл глаза. Надо мною стоял и безудержно хохотал Станислав. Я услышал голос Нины Владимировны - она приглашала к столу.
      - Прости, - сказал я летчику, - на несколько минут уснул.
      Услышав мои слова, Шелемеха начал хохотать еще сильнее. Я сначала не понял, в чем дело, но, когда посмотрел на часы, увидел, что они показывают без четверти одиннадцать. А за окном был белый день.
      - Ну и сон! - воскликнул Станислав. - Ты проспал обед и ужин. Мы ждем тебя завтракать.
      Словом, я спал непробудным сном пятнадцать часов.
      Был выходной день, и подполковник никуда не спешил.
      Я быстренько умылся, переоделся, и мы спустились на первый этаж, где помещался ресторан. Потолок огромного зала, уставленного столиками, пальмами и корзинами с цветами, подпирали стройные колонны. Посредине помещения бил фонтан. Вода сбегала в маленький бассейн, в котором плавали причудливые рыбки.
      Мы прошли в угол, где за круглым столом уже сидели Аркадий Михайлович, Тарас и Лида. Когда я после долгой разлуки увидел девушку, у меня что-то сжалось в груди.
      Она была так же прекрасна, как и полтора года назад, но очень похудела, и под глазами у нее пролегли темные тени. С длинными, отросшими за это время волосами, одетая в простенькое цветастое платьице, она казалась совсем больной.
      - Очень рад видеть вас, Лидия Дмитриевна, - сказал я совсем не то, что хотел.
      Я скрывал свое волнение, но не мог оторвать от девушки взгляд. Я хотел знать, как она чувствует себя, изменилось ли что-нибудь в ее жизни. Я, наверное, немного любил ее, но... Мне уже было сорок. Кроме того, я всегда был в кого-нибудь немного влюблен и из-за этого "немного" так до сих пор и не женился.
      - Значит, ваше заграничное путешествие окончилось? - спросила Лида.
      - Да. Первые полгода было интересно, а потом потянуло домой.
      - Что же вы теперь будете делать?
      - Завтра поговорю с Саклатвалой. Может быть, я еще буду нужен на строительстве. Потом, я хочу увидеться с Черняком.
      - Он тоже приехал вчера. Я его видела у Саклатвалы.
      - Как хорошо, что все съезжаются!
      - Словно тебя встречать, - улыбнулся Станислав.
      - Я именно и хотел попасть сюда во время заседаний Научного совета знал, что всех увижу.
      - Ну, меня на совете уже не увидишь.
      - Так ты в самом деле покидаешь Иркутск?
      - Послезавтра. Вместо меня здесь остается Лида.
      - Я ненадолго. Месяц-два буду работать здесь, не больше.
      Я открыто высказал свою радость по этому поводу.
      Нина Владимировна начала шутить, и мы неплохо провели время за завтраком.
      Когда мы вставали из-за стола, я спросил Аркадия Михайловича, почему не пришел завтракать Макаренко.
      - Неисправимый человек, - развел руками профессор. - Он завтракает в шесть часов утра.
      - А вы знаете этого чудака? - спросила Нина Владимировна. - Он здесь славится тем, что никогда не имеет времени, не признает выходных дней, никто не видит, когда он завтракает, обедает и ужинает. Он словно автомат... Но мне точно известно, что он читает Блока, и это никак не укладывается в моей голове.
      Шелемеха смотрел на жену и смеялся.
      - Откуда же это вам известно? - опросил профессор.
      - Вот, пожалуйста, - Нина Владимировна указала на Станислава, смеется! Как-то, не предупредив меня, явился домой в четвертом часу утра. Я повсюду звоню, спрашиваю. В правлении сказали, что в полночь уехал домой. Дома его нет. Я уж звонила в милицию. Наконец появляется. Спрашиваю, где был. Выясняется - заходил к этому автомату и вместе читали стихи!
      Станислав смеялся.
      - Ты автоматом его не ругай. Признайся лучше, что чуточку влюблена в него, - подмигивая, сказал он жене. - Это уже точно известно.
      Нина Владимировна немного покраснела, а Станислав стал смеяться еще громче.
      - Ты помнишь, как уговаривала меня - пригласи да пригласи его, хоть и знала, что он никуда и ни к кому не ходит.
      - Конечно, мне любопытно было бы увидеть его у нас, - оправдывалась Нина Владимировна. - А что я влюблена, неудивительно: он, кажется, всех приворожил и ни на кого не обращает внимания.
      Продолжая шутить, мы вышли из ресторана. Я заметил, что, слушая наш разговор, Лида ни разу не улыбнулась.
      В вестибюле все задержались: профессор стал рассказывать о таинственном исчезновении Черепашкина и еще какого-то пассажира с почтового самолета. Шелемеха уже знал об этом и сказал, что на трассе полета этого самолета ведутся розыски. Если их найдут, возможно, удастся выяснить, в чем дело.
      - А зачем этот Черепашкин сюда летел? - спросила Нина Владимировна.
      - Это какой-то маньяк, - ответил Аркадий Михайлович. - Вы только вообразите: вылететь самолетом вдогонку за мною, чтобы вручить судебную повестку!
      Мы поднялись по лестнице в свои комнаты. Мне нужно было разобрать чемоданы и вынуть из них подарки, привезенные из путешествия знакомым и друзьям. В этот день я никуда не выходил. После работы мне звонили по телефону Черняк и Самборский. Первый обещал заглянуть ко мне после одиннадцати вечера, второй сказал, что, если я интересуюсь самой оригинальной и мощной на свете электростанцией, я должен быть готов на следующий день выехать вместе с ним на строительство.
      4. РАЗГОВОР НА БАЛКОНЕ
      В конце дня Станислав и Нина Владимировна поехали прощаться со знакомыми. Лежа у себя, я читал газеты, которых не видел во время переезда через океан.
      Начало смеркаться. Я отложил газеты и стал у стеклянной двери, которая вела на балкон. Вдали, над железнодорожной станцией, уже загорались огни, внизу катила свои воды Ангара, несколько лодок неслось по течению. Над рекой раскинулся зеленый массив новых парков.
      На балконе, в углу, сидела в плетеном кресле Лида. Вероятно, она вышла сюда из двери рядом: на балкон можно было попасть также из соседних комнат. Девушка откинула голову на спинку кресла и, казалось, пристально вглядывалась в серо-синее глубокое небо. Я подумал: как отразилась на ней болезнь! Еще совсем недавно это была неугомонная, непоседливая и вообще очень веселая девушка...
      Долго стоял я так, глядя на нее, а она все оставалась неподвижной. Мне хотелось угадать, о чем она думает. Неужели ее никогда теперь не покидали печальные мысли, связанные с болезнью и личной трагедией? Мне хотелось заговорить с нею, заставить ее забыть обо всем, что ее угнетало, хотелось, чтобы она засмеялась. Но как это сделать?
      Я простоял долго.
      Небо потемнело, замерцали первые звезды. Над вокзалом и над деревней на холме засветились электрические огни.
      Наконец, отважившись, я открыл дверь и вышел на балкон.
      Лида повернулась ко мне.
      - Потянуло на воздух? - мягко спросила она.
      - Я сегодня еще не выходил на улицу.
      - Отдохнули?
      - Да, пятнадцатичасового сна оказалось вполне достаточно.
      Она ничего не сказала. Я тоже молчал, не зная, о чем дальше говорить.
      - А знаете, - вдруг отозвалась Лида, - я думала о вас.
      Я удивился.
      - Вы?
      - Да, я. Когда вас не было, мне иногда хотелось написать вам длинное письмо... но отвечала я вам не очень приветливо.
      Она улыбнулась, ожидая моего ответа.
      - Мы с вами давно не виделись, - сказал я. - Когда мы встретились в последний раз, вы ушли в таком отчаянном настроении... Думая о вас, я не мог не волноваться.
      - В отчаянном? Нет... Тогда мне все было ясно.
      "Было ясно, - подумал я. - А сейчас, значит, снова неясно?"
      - Вы тогда дали мне поручение, - напомнил я.
      - Вы выполнили его? - живо спросила она.
      - Первого января я передал ваше письмо. Разве вы не знаете?
      - Разумеется, я была уверена, что вы его передали. Но все же...
      Она не договорила и снова откинулась на спинку кресла. Меня удивил ее вопрос, особенно последние слова. Ярослав не ответил ей?
      - Расскажите мне, как вы жили все это время, что делали, - попросил я.
      - Что же вам рассказать? Ничего особенного не случилось.
      - Простите, но это трафаретный и почти всегда неправильный ответ.
      - Принесите на балкон стул, сядьте и слушайте... И захватите, пожалуйста, мой жакет. Становится холодновато.
      Выполнив поручение, я сел возле нее.
      - Весь последний год я работаю над новым сплавом, - накинув на плечи жакет, сказала Лида. - Он будет легче алюминия, но прочностью не уступит лучшей стали. Саклатвала мне давно уже предложил эту работу, и под его руководством я добилась первых успехов. Такой металл, собственно, уже найден. Много о нем я вам рассказывать не буду. Ведь вы в физике и химии смыслите, должно быть, мало?
      - И вы так разговариваете с бывшим сотрудником научно-популярного журнала! - попытался я пошутить.
      - Оставьте, я читала ваши очерки. Вы здорово выдумываете, и, может быть, из вас был бы толк, если бы вы по-настоящему изучали такие вещи, как физика, химия и математика.
      - Вы сейчас разговариваете точнехонько, как Нина Владимировна.
      - По-видимому, она похожа на меня, если понравилась моему брату. Об этом свидетельствует и то, что мы не испытываем друг к другу особой симпатии. Это, говорят, случается у людей со сходными характерами.
      - Чтобы вы особенно были похожи друг на друга, не скажу... Ну, и что же с вашим новым металлом? - перевел я разговор на прежнюю тему.
      - Дело идет к тому, чтобы перенести исследования из лаборатории на завод и возможно скорее перейти к массовому производству. Сейчас над этим работает целый коллектив, и нужно признаться, я в нем уже не первая скрипка. Но это неважно... Я рада, что начать опыты довелось мне. Обидно, что не позволяют мне сейчас много работать... Да я и сама понимаю: так, как раньше, я работать не смогу... Мне становится все хуже и хуже.
      - Вы лечитесь, придерживаетесь режима, ездите на курорт?
      - А! - махнула она рукой. - Для меня составлен специальный режим. Иногда мне становится легче, но через некоторое время я снова чувствую ухудшение.
      - Простите... вы уже вышли замуж?
      - Нет, - тихо ответила она.
      - Доктор Барабаш теперь в Иркутске?
      - Нет, в Москве. Он проводит научную работу в эндокринологическом институте. Но скоро Юрий, вероятно, приедет сюда.
      Она помолчала.
      - Я думаю, что он очень хороший человек, - сказал я. - Где вы будете жить после замужества?
      - Вы неприлично любопытны, - сказала Лида, и в тоне, каким это было сказано, чувствовалось, что мой вопрос ее рассердил.
      С Ангары тянуло холодным ветерком. Чуть долетал шум улицы. Из ресторана слышна была музыка.
      О чем думала Лида, я не знал, но понял, почему она рассердилась на меня. Снова во мне возникло подозрение, что, оставаясь сама с собой, она не может избавиться от мыслей о Ярославе. Он не ответил на ее письмо. После нашего разговора ночью на бульваре я надеялся, что он напишет ей. Но, возможно, он считал, что молчание - самый лучший способ порвать все отношения с девушкой, которую он любил, и отрезать себе путь к ней в будущем. Что бы Лида сказала, если бы узнала о моем разговоре с Ярославом?
      Вдруг Лида спросила:
      - Скажите, Ярослав при вас читал мое письмо?
      - Нет. А что?
      - Ничего... Я не понимаю, почему он не ответил.
      - Но мне пришлось вскоре после этого видеть его, - поспешил я сказать. - Он был очень взволнован... Неужели вы с ним больше не встречались?
      - Зачем? Я не хотела встречи. И он, кажется, тоже...
      - За то время, что я странствовал, Ярослав Васильевич, по-видимому, составил себе здесь репутацию оригинала, - после короткой паузы заметил я.
      - Оригинала?
      - Вы ведь сами слышали, что о нем говорят как о чудаке.
      Она порывисто повернулась ко мне и схватила меня за руку:
      - А вы больше ничего о нем не слышали? Худшего, чем то, что он оригинал.
      - Худшего? Нет. Вы что-нибудь знаете?
      - Это страшно. - Я чувствовал, как дрожит ее рука. - Но... Вы знаете, некоторые обвиняют его даже во... вредительстве.
      - В чем?
      - Во вредительстве.
      - Но какие основания для этого и кто выступает с такими обвинениями?
      - Говорят, что академик Саклатвала целиком под влиянием Макаренко. Макаренко же, как главный инспектор туннельных работ, вмешивался буквально во все дела и добился того, что строят по его проекту. Его обвиняют в том, что он почти вдвое увеличил стоимость строительства и вообще натворил много бессмысленных вещей. Никто не хочет верить, что он делал это несознательно. Его считают талантливым инженером.
      - Но все-таки, обвинение во вредительстве...
      - Я не верю, я не хочу верить! - страстно воскликнула девушка. - Но есть люди, которые уверяют, что будто бы видели этого оригинала в московских ресторанах в подозрительной компании.
      - Это ложь! Я не могу поверить.
      - Слушайте! - Она больно стиснула мою руку. - Я вам признаюсь, зачем я сюда приехала. Я просила Саклатвалу, чтобы он вызвал меня сюда на работу, рассчитывая встретиться здесь с Ярославом. Я хочу поговорить с ним. Но он избегает меня. Помогите мне встретиться с ним!
      - Хорошо... О чем же вы хотите с ним говорить? Простите за нескромность... Вы можете не отвечать.
      - Нет, я скажу.
      Лида немного подумала.
      - Он всегда был со странностями. Я никогда не поверю, что он вредитель. Но мне временами кажется, что он способен мстить. Мне страшно думать, что он почему-то сделался человеконенавистником и мстит всем и каждому... Нет, простите, я чувствую себя такой глупой и непоследовательной, я сама не знаю, что говорю...
      - За что мстить? Нет, вы ошибаетесь, Лидия Дмитриевна!
      - Я боюсь за него. В Москве уже говорят потихоньку, что Макаренко нужно отстранить от строительства Глубинного пути и даже арестовать. Я очень прошу вас, устройте мне с ним встречу. Я писала ему, но он не отвечает...
      Я обещал сделать все, что смогу. Но почему он не хочет с нею увидеться? Мне казалось, что я разгадал причину. Я резко спросил Лиду:
      - Простите мне еще раз, но скажите - вы его перестали любить?
      - Я? Вы ведь знаете... - растерянно проговорила она.
      - А он любит вас и поэтому боится встречи с вами! - вырвалось у меня.
      - Откуда вы знаете? - дрожащим голосом спросила она.
      Я молчал. Но Лида заставила меня ответить. Без всяких подробностей я вынужден был все же кое-что рассказать ей о своем разговоре с Ярославом перед отъездом. Она жадно, не перебивая, слушала мой рассказ. Когда я кончил, она начала меня расспрашивать, добиваясь самых обстоятельных ответов. Я видел, что мой рассказ взволновал ее, и я жестоко укорял себя за длинный язык. Разве не лучше было бы промолчать? Ведь волнение могло ей повредить!
      На балконе снова воцарилось молчание. Лида сжимала руками голову.
      - У вас нет пирамидона? - спросила она наконец. - У меня очень болит голова.
      Я пошел в свою комнату, разыскал порошки и, захватив стакан с водой, вернулся на балкон. Лида встала с кресла, оперлась на балюстраду и смотрела вниз, на черную, словно после дождя, асфальтированную улицу.
      - Вернулись Станислав и Нина, - сказала она, глядя на подъехавшую к гостинице автомашину. - Сейчас они поднимутся сюда. Оставайтесь здесь, а я пойду к себе. Перестанет болеть голова, я выйду.
      Она повернулась и пошла в свою комнату. В дверях она на мгновение остановилась, посмотрела на меня и спросила:
      - Ярослав не давал вам читать мое письмо?
      - Нет.
      - А как вы думаете, он мог дать кому-нибудь прочитать его?
      - Это совсем на него не похоже.
      - А мне кажется, что его кто-то читал, - задумчиво сказала девушка и исчезла за дверью.
      5. В РОЛИ ДОКТОРА ВАТСОНА
      На следующий день я попытался встретиться с Ярославом Макаренко. Но найти главного инженера туннельных работ было нелегко. Утром я дважды несмело стучался к нему в номер. На стук никто не отзывался. Нужно было искать его в управлении строительства. Я должен был ехать туда еще и потому, что собирался сегодня быть у Саклатвалы и хотя бы коротко отчитаться о своей работе в командировке. Я был уверен, что длиннейший письменный отчет, в свое время посланный мной академику, он не читал.
      В огромное здание управления строительства Глубинного пути я явился в одиннадцатом часу утра. Выяснилось, что туда, где помещаются кабинеты Саклатвалы, Макаренко и других руководящих работников, можно пройти, только имея пропуск. К счастью, выдача пропусков была как следует упорядочена и отнимала самое большее две-три минуты. Мне разрешено было пройти в секретариат Саклатвалы, а это давало возможность обойти кабинеты всех начальников. Прежде всего я направился в кабинет Макаренко, но узнал, что Макаренко еще позавчера выехал в восточную зону строительства и вернется только дня через три.
      В приемной Саклатвалы я увидел Лиду. Едва я успел ей сказать, что Макаренко в Иркутске нет, как ее позвали к академику.
      Я стал ожидать своей очереди. Поражало, что в приемной так мало посетителей: я был третьим на очереди и после меня никто больше не входил. Очевидно, секретариат Саклатвалы умел организовать дело так, чтобы посетители не отнимали ни у академика, ни у себя много времени.
      К моему удивлению, меня позвали в кабинет, едва оттуда вышла Лида. Двое посетителей, пришедших раньше меня, были явно недовольны.
      "Не она ли составила мне протекцию?" - подумал я, кивая девушке в ответ на ее приветливую улыбку.
      Академик принимал в своем огромном кабинете. Я уже ранее слышал, что он любит большие комнаты. Окна были занавешены толстыми, не пропускавшими дневного света портьерами; комнату освещала только большая настольная лампа под зеленым абажуром.
      Саклатвала поразил меня своей бледностью. Его длинная борода стала совсем белая, голову тоже покрыла седина. Как видно, в последнее время он очень много работал и уставал.
      Академик встретил меня улыбкой, пригласил сесть и не обращать внимания на несколько необычную обстановку.
      - Заработался, - сказал он. - Но уже осталось немного. Расскажите о вашей поездке.
      Я очень ценил время руководителя строительства Глубинного пути и, не желая задерживать его, рассказал все за пять минут. Но академик не проявлял никакого желания отпустить меня.
      - Так вы говорите, - сказал он, - что за границей сознают стратегическое значение нашего строительства?
      - Да. Только по-разному оценивают это значение. Я писал в своем отчете... Не знаю, пришлось ли вам его видеть.
      - Я внимательно прочитал его. Но мне хотелось бы послушать вас. Все это очень важно.
      Что я мог ему рассказать еще? Я старался припомнить какие-нибудь факты, о которых не упоминалось в моем отчете.
      - А скажите, верно ли, что там восхищаются колоссальным размахом нашего строительства?
      - Безусловно. Но есть немало и таких, которые пророчат, что оно приведет к финансовому, а потом и экономическому краху нашей страны.
      - А затем и к военному краху? - засмеялся Саклатвала.
      - Во всяком случае, там есть люди, которые говорят: "Пусть строят пограндиознее - чем дороже это будет стоить, тем полезнее для нас".
      - Интересно. Ну что ж, увидим... Так... А что вы теперь собираетесь делать?
      Административная работа мне надоела. Я сказал, что хочу вернуться к журналистике, и объяснил почему. Саклатвала не возражал.
      - Я хотел бы сделать вас летописцем нашего строительства, - сказал он мне на прощание, - но это зависит от вас. Может быть, вы сами им станете. На днях у нас сессия Научного совета. Приглашаю и вас. Только знайте: писать о ней пока нельзя. Через год-полтора - пожалуйста. Вам будет полезно побывать на сессии.
      Я горячо поблагодарил за приглашение. Сколько мне было известно, из журналистов на сессиях Научного совета бывал только Черняк, но ведь он сам входил в состав совета.
      Я попрощался и пошел отыскивать Самборского. Нашел я его очень скоро и спросил, когда поедем на строительство.
      - В конце дня. Сидите дома, я заеду за вами. Возьмем с собой также Аркадия Михайловича и Тараса.
      Можно было возвращаться в "Витязь Иркут", что я и сделал.
      Когда я входил в вестибюль гостиницы, меня кто-то позвал. Я обернулся и увидел человека, которого сразу не узнал. Только когда он подошел ко мне и протянул руку, я вспомнил, что это следователь, который когда-то неудачно разыскивал Тараса Чутя.
      - Томазян? - спросил я.
      - Он самый. Тоже живу здесь. И ищу вас.