Он все так же неумело улыбнулся – надеюсь, он никому не расскажет, чью идиотскую улыбку он все время копирует, – наклонился вперед и чуть влево, потом с легкостью обезьянки в невесомости сделал сальто назад и приземлился на песок уже в сидячем положении, подобрав под себя ноги. Видимо, это означало и благодарность за оказанную честь, и радость, и что-нибудь, отрази его Аарх, еще. Порывшись в кладовых своей сказочной энциклопедии, я не обнаружил подобных обычаев ни в одной из настоящих или придуманных культур. Пробел в знаниях разозлил меня еще больше. Я устало бросил Аарху очередной фрукт.
      – Не отражай. Ешь. Прекрасно.
      Аарх, как ни странно, взял фрукт в руки и откусил небольшой кусочек. Не успел я обрадоваться неожиданной победе, как он аккуратно достал кусочек изо рта и бережно зарыл его в песок. Следующий кусок постигла та же судьба. Ванда хихикала. Эммади тихо произнес:
      – У него атрофировалась пищеварительная система. К лучшему, что он не ест.
      Кивнув, я продолжил наблюдать за этим спектаклем для умалишенных, пока от фрукта не остался только огрызок, который Аарх почему-то зарывать не стал, а бережно передал мне. Я, ничего не соображая, так же бережно принял его, засунул в рот, прожевал и проглотил. После чего погладил себя по почке и провозгласил:
      – Неотразимо.
      Я повернулся к дройду.
      – Эммади, ты же умеешь обращаться с младенцами – расскажи ему об этом мире, поплачься о наших проблемах, пожалуйся на Ванду, проиграй ему в шахматы наших врагов – займи чем-нибудь ребенка.
      Я посмотрел в непроницаемое лицо Аарха и устало махнул рукой.
      – Поговори с дядей. Дядя железный и умный. Как дровосек. Я – трусливый лев, пугающийся каждого ядерного взрыва у себя под носом, это – Элли, а это – Тотошка.
      Я вытянул вперед руку со скуфом, и глаза Аарха снова загорелись недобрым отражательным огнем. Нет, второй скуф, к тому же неадекватный, мне нужен еще меньше, чем скрипач. Только сейчас я понял, насколько же умен и понятлив мой маленький зверек. В отличие от представителей древних сверхмудрых рас.
      – Нет. Я берегу его для себя, чтобы отразить в старости. Храни свой облик.
      – Храню, брат.
      С этими словами Аарх обернулся и направился к Эммади. Может, он прекрасно все понимает, просто сдерживает свой смех гораздо лучше Ванды? Она даже не дождалась, пока они с роботом отошли достаточно далеко, упала мне на колени и расхохоталась вовсю. Смейся, паяц…
      – Не подозревала, что из тебя выйдет такой забавный папа…
      – Брат…
      – Младший.
      – Я кому угодно младший – мне месяца еще нет. А ему – больше миллиона лет.
      – Тебя нужно было послать к вингсдорцам. Может, и не было бы Ритоцкого конфликта.
      Я мрачно кивнул.
      – Вообще бы ничего не было. Ни конфликта, ни Ритоца, ни Империи…
      Она отсмеялась и теперь просто лежала на песке, положив голову мне на колени, изредка тихо хихикая.
      – Значит, я твой цветок?
      – Да. Будешь дальше издеваться – я тебя выполю.
      – Ты сегодня уже пытался.
      А ведь правда – всего пару часов назад мы с ней дрались. Сражались с имперцами, бежали… Видимо, она подумала о том же – вздохнула и прекратила свои смешки. Я протянул ей обглоданный с одной стороны фрукт. Не взяла, откусила прямо так, с моих рук. Я опустил голову и коснулся губами ее волос. Только сейчас я понял, чего мне не хватало на этой пустынной планете – ее запаха, запаха свежей весенней травы. Чистого, прозрачного, как лежащая на травинках роса. Ванда задрала голову, заглянула мне в глаза.
      – Ну и как это – любить цветок?
      Я с какой-то отстраненной нежностью коснулся ее макушки, приглаживая растрепавшиеся волосы.
      – Я правда старался в тебя не влюбиться.
      Прозвучало как-то похоронно.
      – Говоришь так, будто извиняешься.
      – Вроде того…
      Она заворочалась, зарываясь лицом в лежащую у меня на коленях куртку.
      – С тобой мне кажется, что я сплю, Тим. Нет, не так – что я снюсь. Прости…
      – Все в порядке.
      Вот же дурацкая фраза. Все равно что плюнуть себе в салат. Ванда села, собрала в хвост запутавшиеся волосы и прислонилась к дереву. Я чувствовал ее тепло своим плечом.
      – Ты не понимаешь, Тим. Можно вспоминать сказки и красивые истории, мои капризы, ширма или колпак… Сквозняки… Этот колпак, он не от сквозняков. Это чтобы Маленький Принц не забывал. Кто человек, а кто…
      – Перестань. Цветок, туманность, астероид, осенний дождь, письмо без обратного адреса. Ты это ты. Если я – человек, ты – тоже.
      Она грустно усмехнулась, забрала у меня надкусанный фрукт, долго вертела в руках, словно не зная, что с ним делать. Потом белые корешки, вырастающие прямо из кожи, обволокли, спеленали его, и через пару секунд втянулись обратно, оставив на ладони жухлый огрызок.
      Я молча отвернулся.
      «Рыбалка в дождь с племянником, вызвавшим разочарование удручающими успехами в учебе» – примерно так, Ванда, – любить тебя.
      Не знаю уж, что там с цветами.
 
      После нашего разговора я решил немного прогуляться. На этот раз обошлось без приключений.
      Пока я прохаживался, Ванда куда-то пропала, а Эммади с Аархом сидели в одинаковых позах – поджав под себя ноги – и о чем-то тихо разговаривали. Я сел в стороне под тем же деревом и принялся поглощать собранные фрукты. Называть их «Рыбалкой в дождь» больше не хотелось, поэтому я вернулся к предыдущему, не менее дурацкому названию – «Радужная влага». На самом деле, эта гадость не могла претендовать на надои даже самой дохлой из радуг, возникшей после самого радиоактивного из дождей. И тут эти дожди, черт!
      К тому времени, как ко мне подошли Эммади с Аархом, фрукт стал называться «Кислое отражение корня из двух, замерзшего насмерть от одиночества под дырявым навесом из прошлогодней соломы». Сокращенно – «кислятина».
      – Тим, мне не удается выяснить у него некоторые вещи. Ты можешь спросить его? Как равный.
      – Что ты хочешь узнать?
      – Что ими двигало. Я имею в виду – всеми аархами. Зачем они это сделали?
      Я флегматично ретранслировал вопрос Аарху. Тот оживился, будто смена вопрошающего приносила в беседу какие-то невероятно «прекрасные» новшества. Он весь затрясся от желания подобрать наиболее правильный ответ.
      – Они…
      Аарх никак не мог подобрать точное слово. Наконец, его лицо озарилось.
      – Мы желали…
      И он изобразил тот самый угрожающе хрипящий звук, в честь которого я и назвал всю их расу.
      – Мы желали аарх…
      Я облегченно вздохнул.
      – Ну, так бы сразу и сказал… Эммади, ты удовлетворен? Теперь можно я поем?
      Я взял еще один фрукт, второй бросил Аарху и даже предложил один Эммади. Тот не отреагировал. Я пожал плечами, выбросил огрызок за спину и принялся за следующую кислятину. Аарх тоже пожал плечами и бросил фрукт через плечо. Попал дройду туда, где у «пятиконечных водяных существ» располагался левый глаз. Дройд снова не прореагировал. Железная выдержка.
      – Мальчик, не отражай мою глупость. Отрази лучше мой голод. Ешь, короче. Или что ты там с ними делаешь…
      Эммади так никуда и не ушел.
      – Тогда ты, Тим. Расскажи еще раз подробно – что ты видел?
      – Ты когнитивный наркоман, ты понимаешь? Эти всю жизнь гоняются за красотой, вы – за знаниями… Вместо того чтобы дать человеку спокойно поесть.
      – Милорд Тим, я попросил бы вас…
      Я вздохнул. Раз уж он перешел на формальные обращения…
      – Ничего особенного Эммади. Вакуум, еще вакуум, немного другой вакуум, шурин первого вакуума, свекор третьего, еще – пыль, астероиды, незнакомый вакуум, опа – голубая звезда, планеты, кислород, жизнь, океан, закат, шелест прибоя, скалы, прыгающие рыбы, кто-то бренчит на разбитой гитаре, песок, облака, небо алмазной крошки и снова вакуум, вакуум… Чего ты хочешь, чтобы я перечислил тебе всю вселенную? По инвентарным номерам? Пойми ты – не будет никакого взаимопроникновения культур и обогащения друг друга сокровищами знаний. Ты не сможешь рассказать ему, где видел отличную бабочку на ветке сакуры за секунду до раската грома – отличная вещь, чтобы ее отразить, понять, воссоздать, усовершенствовать и получить свой… что?
      Я вопросительно посмотрел на мальчишку, деловито деструктурирующего очередную «кислятину». Он ответил, даже не поднимая головы:
      – Аарх.
      – Во. Аарх. А он не сможет тебе объяснить, как его аарх перевести в цифры, чтоб он тебе был хоть сколько-нибудь полезным.
      – Тим, ты еще помнишь наш разговор на обшивке?
      Выбросив недоеденный фрукт, я тщательно вытер руки о больничные штаны.
      – Помню. Прости, я… День нервный.
      – Спроси у него – почему он не ушел с ними?
      Я вздохнул и повторил вопрос. Аарх продолжал возню с кусочками. Я попытался объяснить, что мы пытаемся узнать.
      – Что вы делаете, когда не хотите отвечать вопрос?
      Я усмехнулся.
      – Можешь пожать плечами или покачать головой.
      Аарх дернул плечами, будто собирался танцевать цыганочку.
      – Так?
      – Примерно.
      – Вы поняли, что я не хочу отвечать вопрос?
      – Да.
      – Хорошо.
      Аарх продолжил «разбирать» фрукт. Он по-прежнему не глотал и даже не жевал. После недолгого посасывания, он аккуратно сплевывал кусочки фрукта в ладонь, а потом бережно зарывал их в песок.
      – Да, кстати, Тим, если тебе интересно… Аарх – это действительно одно слово. И оно обозначает то самое совершенство формы, сути и положения в пространственном временном и эмоциональном контексте. То, что техноиды называют красотой. Для людей потребуется больше слов. Гармония, мир – причем именно в значении целого отдельного мира в себе, автономного, но так же совершенно расположенного по отношению к другим мирам и их совершенству. Все возможные семы уже содержатся в этом слове, чтобы выделить определенную или добавить ту или иную коннотацию, используется долгота, как гласного, так и вокализированного «эр», интонация, громкость голоса и прочее. Все остальные понятия представлены через отношение к одному изначальному, взятому за точку отсчета. Стремящийся к красоте, бегущий от красоты – это самые простые… Ему сложно было понять множественность отдельных слов, но когда он понял, он хотел «отразить» язык. Ему показалось, что это…
      – Дай угадаю? Аарх?
      – Да. Но тебе лучше объяснить, что ты на самом деле не стремишься отразить бездну или, если проще, упасть в смерть – потому что именно это ты сейчас произнес.
      Я сглотнул комок и торопливо объяснил все Аарху. Он не понял. Мы с Эммади попытались объяснить вдвоем. Аарх действительно хорошо разобрался в языке, и чем больше мы говорили, тем менее безумной становилась его речь. Но он никак не мог понять одного: почему я так близко принял к сердцу собственное заявление. В конце концов мы получили очень интересную дискуссию о смерти и отношении к ней людей (боимся), техноидов (не представлены друг другу) и аархов (полный Аарх). Позже присоединилось мнение Ванды (пора сваливать отсюда). Аарх запальчиво продолжал:
      – Мы все падаем в смерть. Но мы меняем облик, чтобы она не узнала нас. Если мы найдем настоящую красоту, мир, гармонию, отразим ее, усовершенствуем и создадим… аарх. Тогда мы перестанем падать в смерть.
      Потом нахмурился, проанализировал еще раз всю беседу и неуверенно произнес:
      – Вы… Боитесь… Смерти. Я правильно отразил?
      Ванда невесело ухмыльнулась и кивнула.
      Аарх просиял и схватил меня за руку.
      – Расскажи.
      – Что?
      – Расскажи, как это – бояться упасть в смерть.
 
      Эммади сообщил, что Аида только что сбросила тонари с орбиты. Требовалось немного времени, чтобы он остыл. В целом у нас было около получаса.
      Я поднялся и подошел к роботу – была еще одна проблема. Для телепортации тонари не использовал никаких внешних устройств, так же как с «просветкой», он «забывался» в одном месте, а «вспоминался» в другом. Но для этого пилот должен был детально представить себе пункт назначения. Я сомневался, что изображений планеты чуй-чаев, содержащихся в мемо-блоке, для этого хватит.
      – Эммади, ты можешь подключить меня к МИСС? Или нет – просто вирт-сессия, вид Хиттари с орбиты. С вращением – я должен хорошенько ее запомнить.
      – Мы должны были подумать об этом раньше. Не знаю, смогу ли без аппаратуры дать тебе полный эффект. Попробую…
      Он положил пальцы мне на виски. Несколько секунд я ничего не видел, потом темнота расступилась, и шарик планеты чуй-чаев стал медленно приближаться. Когда планета сделала двадцать витков, я понял, что смогу нарисовать контуры ее материков с закрытыми глазами. Я «упал» вниз, побродил немного в чаше каких-то странных тонких деревьев с изломанными стволами, нырнул в мутный океан, облетел вокруг невысокой горной гряды и отдал команду на выход. Надеюсь, тонари этого будет достаточно.
      – Значит, Хиттари?
      Ванда уселась рядом.
      – Да. Ты летишь?
      Она покачала головой. Тонари не перевозят технику, поэтому Эммади тоже остается. Похоже, я лечу один.
      – Ванда?
      – Нет, Тим. Мне нужно вернуться в управление и попробовать хоть что-то раскопать. К тому же, если я сейчас исчезну, подозрения перерастут в уверенность.
      Я отряхнул ее куртку от песка и передал ей.
      – Может, напоследок ты хоть немного прояснишь всю эту историю с Фениксом?
      Она просунула руку в разрез на куртке, оставленный моей шпагой. Задумчиво посмотрела на собственную руку, потом бросила куртку на песок.
      – Я просто вспоминаю все эти наши разговоры – выходит, ты просто дурила мне голову? Ты ведь знаешь, кто на самом деле взял Ти-Монсора.
      Ванда покачала головой.
      – Нет, Тим, я не играла. Если кто-то из верхушки Феникса и провернул эту операцию, мне об этом не сообщили. Я же уже объясняла – все это слишком скользко, чтобы объявить об операции в открытую. А я всего лишь начальник лаборатории. Разрабатываю биохимическое оружие, фармацевтику, боевые коктейли. Майора мне дали только потому, что мне пришлось выполнить задание, не соответствующее по рангу моему тогдашнему младшему лейтенанту.
      – Тогда как ты нашла меня? В случайности я по-прежнему не верю.
      – По протоколу о любых нестандартных ситуациях положено сообщать Фениксу. Обычно эти рапорты – полный мусор. Людям мерещится всякая чушь – вроде того, что капитан ведет себя странно, а значит, в него залез агент Чжаня. Все подобные рапорты поступают в отдельную директорию – мы называем ее «корзиной паранойи». Просматривают ее либо в порядке административного наказания, либо просто смеха ради. Для поднятия настроения, открывая по ключевым словам вроде «Чжань», «муж» или «готовится нечто страшное». Три недели назад я так же полезла развлекаться и наткнулась на рапорт об обнаружении редкого корабля с пустышкой на борту. Посмотрела снимки, узнала Ти-Монсора… У меня не было допуска, чтобы стереть файл, поэтому я просто отметила его как «несмешной», чтобы на него не наткнулись другие, оформила отпуск и догнала лайнер у Зайры. Удостоверением размахивать не стала – зарегистрировалась на общих правах. Дальше осторожно собирала данные и ждала, пока ты выйдешь из медблока. Все.
      – Так ты работаешь на Красный Мир, на Чжань?
      Она прыснула от смеха.
      – Но если ты действительно агент Феникса, какого черта ты все скрыла? Почему не сообщила начальству?
      – Тим, принц Красных на территории Империи – это бомба. Если это действительно Ти-Монсор – Империя возьмет его по обвинению в шпионаже. Если его действительно схватили, оставив только тело, – Красный Мир обвинит в этом Империю. Итог один – война. С той только разницей, какая из сторон будет ответчиком, а какая – истцом. У истца больше шансов получить поддержку Малых миров и иных рас. Неужели ты думаешь, что я не сделаю все возможное, чтобы войны не было?
      Эммади махнул нам рукой.
      – Время, Тим.
      Я встал и посмотрел на Ванду – старательно запоминая каждую черточку ее лица.
      – Прощаемся?
      Она улыбнулась.
      – Не дрейфь, может, еще свидимся. После того, как все это закончится.
      Ни она, ни я в это не верили. Ни в то, что это когда-нибудь закончится, ни в то, что нам снова выдастся шанс встретиться. Она поднялась и чмокнула меня в щеку.
      – Удачи, Тим…
      Я кивнул, по-прежнему не выпуская ее руки. Потом все-таки повернулся и пошел к глайдерам.
      – По коням…
 
       > go to EXT data flow
 
      Мой милый Фло… Здравствуй. Знаю, я уже давно не говорила с тобой. Но сейчас мы пришли в эту пагоду, принцесса стала на колени и начала молиться. И другие тоже. Я склонила голову, вслушалась в пение монахов и вдруг поняла, что мне не о чем просить, тем более – незнакомых мне богов. Лучше я поговорю с тобой, Наставник. И никаких молитв. Если только спрошу совета, потому что я, наверное, совсем запуталась.
      Тебе бы понравилось на Ци-Шиме, Фло. Только мне иногда кажется, что эту планету никто не понимает до конца. Все, что знают о ней в Империи, – то, что здесь красное небо, кипящий океан и вулканы… Вот только мало кто знает, что в это небо можно смотреть часами. На то, как парят в вышине багровые перистые облака, как кидаются вниз белоснежные морские птицы, как солнце пробирается сквозь вулканические испарения, разрезает их, словно огромный клубничный пирог, касается тебя редкими лучами, и каждая секунда, когда тебя ласкает этот редкий луч, согревает сильнее, чем солнца других миров, не исчезающие с небосклона ни на мгновенье.
      На океан я люблю смотреть издалека – на бушующие волны, раскаленное светящееся дно и постоянный теплый туман, пропитывающий одежду до нитки за считанные минуты – даже е?ли т? пр???осто ст??шь на б?регу?????
 
       file corrupted Restore? Abort? Cancel?
       R
 
       > Resume playback from the last scene
 
      – Просит разрешение на посадку борт…
      Черт, как называется мой корабль? «Горошина принцессы»? «Призрачный шанс»? «Выеденное яйцо Феникса»? «Счастливый камень Давида»? «Слеза умиления, оброненная Яснооким Гну в момент любования сотворенным миром»? «Полупрозрачный удар»? «Баобабам – нет!»? «Камешек в сапоге несправедливости»? «Неразгрызаемый»? «Твоя прозрачная смерть»? «А я не побоялся посмотреть на Горгону»? «Летучее воспоминание»? «Стремительное забвение»? Похоже, Ванда, ты сильно ошибалась насчет моих способностей…
      – Борт «Неразгрызаемый» просит разрешение на посадку…
      Молчание… Думают. Или нет никого. Может, им название не понравилось?
      – Просим разрешение на посадку.
      Не хотите – не отвечайте. Не нужно мне ваше разрешение. Захочу – стану прозрачным и пролечу через все ваши поля, лазеры, гравилабиринты и вас самих в придачу.
      – Просим разрешение на посадку.
      Да и посадка мне, по сути, тоже ни к черту. Топливом полуразумный астероид брезгует, оружия у него нет, боеприпасы нам тоже не нужны. Мне даже пища и вода не требуется. Меня Аарх кормит. Чистой энергией. Говорит, так полезнее для здоровья. Хотя, глядя на его хилое голубое тельце, особой верой в превосходство чистой энергии над хорошим куском мяса не проникаешься абсолютно…
      – Борт «Неразгрызаемый» устал. Есть там у вас кто живой?
      – Цель визита?
      Цель? Знаете, я лечу на свидание. Правда, это свидание вслепую, и вы будете очень любезны, если скажете, не появлялся ли у вас тип с противной ухмылкой, любящий переодеваться милыми девушками, не умеющий танцевать и, возможно, имеющий представление о том, куда запропастился мой брат, в теле которого я имею честь находиться…
      – Туристическая. Осмотр достопримечательностей.
      – Принято. Ждите.
      Ждите… Малая боевая яхта без камбуза, санузла, спальных мест – да вообще без всего, годная разве что для высадки десанта… везет туристов. Странных таких туристов.
      – Зеленая полоса предзакатных нимфей… Извините… полоса 64.
      – Принято. Снижаюсь.
      К чуй-чаям нечасто заглядывают гости. Хорошо хоть полосы пронумеровали, а то я по запаху садиться не умею. Тем более что зеленый оттенок аромата предзакатных нимфей представляю себе весьма смутно. Как, впрочем, и послезакатных.
      Я посадил корабль и снял щупальца датчиков. Мир снова стал непривычно маленьким, исчезли несколько чувств, взамен появилось только одно – чувство собственной неполноценности. Каждый раз, когда я отрезал свое сознание от псевдоразумного кораблика, я чувствовал одно и тоже. Ущербность. Что такое 180 градусов обычного зрения по сравнению с полномерным ощущением безграничного космоса, чувством пронизывающих тебя космино, согревающего света всех звезд разом, отзвуков жизнеутверждающих, как младенческий крик, вспышек сверхновых?.. Это все дурацкие комплексы. Человек – это звучит гордо. «Пятиконечные водяные существа» достойны отражения, ведь так, Аарх?
      Я оглянулся на сидящего у стены мальчишку. Медитативная поза, закрытые глаза, слабо светящаяся голубая кожа. Прямо аватара Вездесущего Гну, Маленький Будда, Надежда Вселенной в подгузниках. Ну хоть бы улыбнулся. Нет, сидит, мир созерцает. Внутреннюю бесконечность, внешнюю быстротечность и прерывистое постоянство.
      Последний из садовников вселенной повернулся ко мне и открыл глаза.
      – Зачем ты соврал?
      Начинается.
      – Почему соврал? Я сказал, что иду на посадку, и пошел на посадку.
      – Ты знаешь, о чем я.
      – А… ты про это? Я не соврал, мне и впрямь не терпится взглянуть на… этот их… Фонтан Ароматов.
      – Красота Фонтана заменит тебе красоту момента встречи с братом, что ищешь?
      – Нет.
      – Зачем ты соврал?
      Я снова вздохнул. С этим мальчишкой я вообще стал чаще вздыхать.
      – Необязательно посвящать всех в свои семейные тайны…
      Он кивнул, потом изобразил еще несколько вариаций выражения полного согласия из разных культур и многозначительно произнес:
      – Аарх.
      Вот и хьячи, что аарх. За те несколько суток, что нам пришлось проторчать на орбите Тирдо, пока тонари заряжался энергией для перемещения, мы с мальчишкой успели о многом поговорить. Теперь, как мне казалось, я «грокаю» аарх и даже понимаю, что именно имеет в виду этот паренек. Хотя после такой жарищи может показаться что угодно…
      Я решил проверить свое знание их языка и прокаркал несколько фраз. Но быстро заткнулся, потому что в их языке не было ни понятия опасности, ни, соответственно, понятия ухода от нее. После долгих бесплодных попыток я процедил.
      – Держись, будет трясти.
      Мальчишка кивнул. Интересно, возможно ли ему вообще объяснить, что искренность – это не всегда хорошо? Как до этого я объяснял, что убийство это не всегда плохо. Самое паршивое, что пока пытаешься втолковать это маленькому садовнику, постепенно понимаешь, что все это бред. И хочется самому забыть, стряхнуть с себя всю эту дурацкую шелуху.
      Вот только нет у меня ни вселенской мощи, ни бесконечного покоя, ни абсолютного знания, ни могучей древней расы за хрупкой, но идеально прямой спиной. А без этого как-то сложно.
      Но когда рядом с тобой такой шикарный пример чистого, безапелляционного рыцарства, мне все больше верится в то, что сказки не просто пустая болтовня, не способная к жизни. Верится, что Рыцарь, Принцесса и Дракон, это… аарх.
 
      Нас не встретили. Несколько желто-бурых точек маячило вдалеке, у здания космопорта. Чуй-чаи. Транспортер прислали, и на том спасибо. Аарх шагнул на висящую над землей платформу и повернулся ко мне. Я, как ни в чем не бывало, делал зарядку. Приседания, отжимания, наклоны – наличие свободного места после заточения в «Неразгрызаемом» приводило меня в восторг. Наверное, меня бы поняли только проглоченные Левиафаном. Или Иона.
      Аарх забрался на платформу и обернулся ко мне.
      – Отпустишь ребенка одного на незнакомую планету?
      Я замер на середине наклона, словно мне переломили хребет. До этого Аарх не шутил. Был нарочито серьезен, мудр и просветлен. Что это с ним?
      – Они мирные. А я еще потренируюсь и пойду искать своего приятеля.
      Аарх улыбнулся – наверное, впервые за все это время. Не той дурацкой улыбкой, что он скопировал у меня, а своей. Я подумал, что с радостью бы ее отразил. Похоже, нам лучше и впрямь разделиться – я начинаю набираться его привычек.
      – А как же Фонтан Ароматов?
      – Потом отразишь его в меня. Только словами – облик ты обещал хранить. Мне сложно будет общаться с ароматным облаком.
      – Я буду хранить его для тебя.
      Он посмотрел на бледное солнце, потянулся, впитывая энергию голубой кожей. Я вскинул левую руку, и скуф, повинуясь мысленному приказу, начал превращаться в меч. Кровь бурлила, хотелось убить как минимум сотню драконов еще до завтрака.
      – Ты выполняешь ритуал агрессивного приветствия, принятый у пси-хоттунцев?
      Я прекрасно их понимал – выходя из пустой тесной комнаты с белыми стенами никаких желаний, кроме как поскакать с мечом, не остается.
      – Да. А еще у них есть обычай убивать тех, кто задает слишком много вопросов. Как смел ты сомневаться в опустошенности моего разума?!
      Я прыгнул на Аарха с дурацким горловым кличем и замахнулся мечом. Мальчишка даже не пошевелился. В последний момент, когда лезвие меча должно было снести ему голову, оно превратилось обратно в мягкий коричневый хвост. Аарх погладил пушистый воротник, легший ему на плечи, улыбнулся и дернул рычаг транспортера. Платформа унесла его к космопорту.
      Хвост скуфа снова стал лезвием, я рубанул воздух сверху вниз, одновременно шагая в сторону. Серия коротких выпадов, финт, прорыв блока, колющий в сердце…
      – Приветствую вас, благородные чуй-чаи. Да не иссякнет Фонтан Ароматов… И не остынет. И не…
      Какие опасности могут угрожать таинственному источнику? Азарт воображаемого боя не уходил, разыгрываясь все больше. Я даже отчетливо видел голубоватую фигуру воображаемого противника.
      Я раскрутился, вынося меч далеко вперед, потом прокатился под выдуманным ударом, встал, принял на меч еще пару рубящих слева, а потом отскочил, взял разбег и прыгнул, как мой первый враг – пират с убийственной тягой к позерству. Мой меч вспорол живот воображаемому противнику, вошел в него полностью, сбил на землю… Он быстро встал, из рваной раны струился искристый туман, видимо заменявший кровь.
      – Смерть ответит на твои вопросы. Свободного падения!
      У меня получилось не упасть во время безумного па, которое я назвал «Потаенный смысл ускользает от неуклюжих вопросов глупца». Оказавшись за спиной воображаемого противника, я одним движением снес ему голову. Обезглавленное тело взорвалось, обрызгав меня красными каплями. Мне стало не по себе – слишком уж разогналось мое больное воображение. Я посмотрел на руки – они были в крови. Потряс головой, пытаясь прийти в себя, – картина не изменилась. Выронив меч, я закатал рукава и осмотрел предплечья. Обнаружил небольшую ранку на запястье – кровь текла из нее. Интересно, когда я успел порезаться? Да и чем? Не уверен, что можно порезаться собственным живым мечом. Я приблизил ладонь к лицу. Кожа была воспаленной, бордовой и сухой, а то, что я принял за порез, было разорвавшимся волдырем. Все новые и новые бугорки вспухали на оголенной коже. Идиот! У обманчиво тусклой Итты жесткое излучение, особенно на закате. Я попытался закрыться тем, что осталось от больничной рубашки, и спрятался в тени своего корабля.
      На горизонте показался транспортер. Платформа затормозила прямо у моих ног, и служащий космопорта в ярко-оранжевой форме протянул мне сверток.
      – Космопорт Долины приносит свои извинения. Мы должны были предоставить вам защиту раньше.
      – Извинения приняты.
      Я торопливо развернул плащ и набросил на плечи. Тонкая материя прилипла к коже, и плащ растекся по всему телу, превратившись в удобный комбинезон. Капюшон закрыл мне лицо, но через секунду материя стала прозрачной, и я уже не чувствовал преград ни для дыхания, ни для зрения, ни для столь ценившегося на этой планете обоняния. Последнее, впрочем, было не особо важно – никогда не обращал внимания на запахи… Разве что запах луга, живых цветов… Я вдруг понял, что соскучился по Ванде…
      – Это ведь тонари – я один раз ходил на таком в десант… Никаких удобств, сидишь на полу, как в белом воздушном шарике… Куда направлялся?
      – В ближайший бар.
      – Это правильно. Хлебнешь, оклемаешься… Бар, конечно, у нас не ахти, но бар есть бар.
      Я покорно ступил на платформу. Материя приятно холодила сожженную кожу, спрятанный в рукаве медицинский блок делал инъекции, постепенно приводившие в норму воспаленное сознание. Я многозначительно согласился, что бар есть бар, и сказал: «Поехали».
      Разве что рукой не махнул…
 
      Как только мы перешагнули порог небольшого заведения, плащ снова превратился в простую накидку, а когда я его снял – услужливо свернулся на ладони в тугой ролик. Я протянул его своему спутнику.
      – Спасибо.
      Он взял сверток и небрежно бросил его на барную стойку.
      – Не за что… Услужишь, если задержишься и позволишь с тобой выпить, – в межсезонье тут дикая скука, каждый новый человек на вес золота.
      Я улыбнулся и протянул ему руку.
      – Тим.
      – Брок.
      Мы сели за стойку – бармена на месте не было. Брок крикнул что-то в открытую дверь подсобки, в ответ раздалось неразборчивое ворчание. Брок повернулся ко мне.
      – Если хочешь, можешь продать разговорчик. Денег у меня немного, но я не жадный. На всей планете хомо всего человек двадцать, и все из посольства – те еще типы. Они сводят меня с ума своей демагогией.
      – Ты серьезно? Насчет денег?
      – А что тебя удивляет? В секторе Хотта за нормальный разговор с хомо выкладывают цену хорошей средней яхты… Бизнес уже поставлен на поток – я даже хотел туда податься. А что? Я болтливый, выпить могу много, людей люблю – на таких спрос. Никому не нужны чопорные дикторы заумно ретранслирующие последние новости из столицы, им душевный разговор подавай.
      Ошарашенный, я присвистнул.
      – Да, работка неплохая.
      – Твоя такса?
      Я засмеялся.
      – Правило фирмы – первая тысяча слов бесплатно. А потом давай по бартеру… Удивишься, но я тоже давно просто так ни с кем не болтал.
      Уж лучше я с Аарха деньги брать буду – разговоры с ним и впрямь похожи на тяжкий труд… Если мне удастся объяснить ему, что такое деньги.