Глава четвертая

Мистер Джонс приходит к завтраку

Незнакомец был юношей лет двадцати, худой, с длинным бледным лицом и почти такими же бесцветными губами. На этом словно неживом лице светились ясные, умные глаза, на которые из-под старенькой, потрепанной шапки падала пышная прядь черных волос.

Незнакомец с минуту постоял у входа в палатку, разглядывая физиономии спящих, только что показавшиеся из-под одеял. Он все время косился на пакеты с едой, в беспорядке сваленные на краю подстилки.

Он инстинктивно облизнул губы. Казалось, в нем происходит внутренняя борьба и он никак не может на что-то решиться. Наконец он быстро нагнулся и слегка тронул Дика за плечо.

– Послушай, приятель, не найдется чего-нибудь пожевать?

Дик вскочил как встрепанный и уставился на незнакомца заспанными глазами. В голове его вихрем промчалась мысль о бродягах, бандитах и убийцах-трактирщиках.

Молодому человеку пришлось трижды повторить свой вопрос, потому что мальчик-англичанин лишь с огромным трудом мог разобрать певучую речь жителя Уэлса.

– Не бойся, – сказал пришелец после третьего раза. – Я только так спросил. Если у вас у самих не густо, так ладно. Но я… я в рот ничего не брал со вчерашнего утра.

– Что вы, что вы! – заторопился Дик.

А Энн, которая проснулась как раз в конце этой фразы, вставила:

– Есть яйца и ветчина. Мы вчера их не съели. Да, говоря по правде, и готовить не умеем.

– С удовольствием покажу вам, как это делается, – с улыбкой предложил незнакомец.

– Ой, вот здорово! – воскликнула Энн, вскочив и стоя босыми ногами на росистой траве. – Вот только хлеб мы весь съели. Дики, будь умником, слетай в ту лавчонку!

Брат с сомнением взглянул на нее. Мог ли он оставить Энн наедине с незнакомцем? В подобных случаях следовало бы держаться поближе к сестренке. Но парень из Уэлса явно располагал к себе. Он уже собирал хворост. Дик обернется мигом, а зато потом яичница с ветчиной…

Дик с одеялом на плечах отошел в сторонку. Чуть смущаясь, он быстренько оделся, вскочил на велосипед и помчался во весь дух по разбитой лесной дороге, на которой без труда можно было свернуть голову. Когда через полчаса он подъезжал к месту их стоянки, в нос ударил запах дыма и жареной ветчины еще задолго до того, как показалась палатка.

Парень из Уэлса сидел на корточках – видимо, шахтеры – единственные среди белых людей, кто умеет сидеть на корточках естественно и без напряжения, – и переворачивал на сковороде ломтики сала. Энн наблюдала из-за плеча, как он ловко орудует вилкой.

– Дики, – возбужденно закричала она, завидев брата, – представь себе, Ивену Джонсу всего шестнадцать лет и он тоже убежал из дому, как мы с тобой, и направляется в Лондон в поисках работы! Вот как интересно, что мы встретились на дороге, потому что…

– Я вот никак в толк не возьму, – перебил ее Ивен Джонс, ловко разбивая яйцо и выливая содержимое на сковородку, – с чего это приличному парню и девушке может взбрести на ум бежать из дому. Чего вам не хватает? Вас хорошо кормят, поят, одевают, учат, у вас все есть, и никаких забот.

– Ну, еда – это еще далеко не все, – заметил Дик, хотя у самого слюнки текли при виде сковородки.

– Так же, как и учение, – пренебрежительно добавила Энн, встряхивая копной нечесаных золотистых волос.

– Что ни говори, а для начала и это неплохо, – не унимался Ивен. – Сейчас в Южном Уэлсе нужда заставляет людей бежать куда глаза глядят. Работы нет совсем. В Рондде, откуда я родом, из каждых трех шахт осталась, почитай что, одна. Даже лавочники и те разоряются – людям не на что покупать, денег нет.

– А много народу бежит из дому? – спросил Дик.

– Нам не нужно бежать. Отец с матерью сами понимают, что самое лучшее для нас – уйти. В Южном Уэлсе надеяться не на что. Может быть, в Лондоне будет немного полегче. По дорогам Англии в поисках работы бродят тысячи таких парней, как я.

– А девушки? – поинтересовалась Энн. —

– Их еще больше, пожалуй. Но им легче устроиться – прислугой, разумеется, – если можно считать, что девушка устроена, когда живет в лондонском подвале и семь дней в неделю от зари до зари гнет спину, чтобы заработать несколько шиллингов! Да моя родная сестра живет так в Бейсуотере![4]

– Я бы, пожалуй, осталась дома, – сказала Энн дрожа.

– Да? – Ивен метнул на нее злобный взгляд. – Если бы на ваших глазах удавился любимый парень? А с ней было именно так. Если бы вы почувствовали себя обузой в семье, ели бы со всеми наравне, а в доме ни гроша? Если бы все ваши школьные подружки разлетелись кто куда и поступили в прислуги? Нет, вам этого не понять. Вам слишком хорошо жилось… Извините меня, девочка, но я так зол, что, видите, даже яйцо раздавил.

– Неважно. Сейчас чай заварю.

Все уселись у костра. Завтрак получился поистине королевским. А окружающий ландшафт вполне был достоин его.

Над верхушками деревьев голубым шелком распростерлось безоблачное небо; вдали открывался вид на запад – на дальние холмы, на долину Уай и еще дальше – на Монмаунтшир; всего этого не было видно вчера, в вечерней мгле.

– Молока и сахару надо? – любезно осведомилась Энн.

– Да, если можно. Знаете, дома у нас не бывает такого молока – какое густое, прямо как топленое сало! Это, наверное, не настоящее, а заменитель?

– Вы чудесно приготовили яичницу с ветчиной, – сказал Дик.

– Он и меня научил, – отозвалась Энн, – совсем не трудно.

– Великолепно! – торжественно провозгласил Ивен, аккуратно вытирая тарелку кусочком хлеба. – Я ведь со вчерашнего дня ничего не ел. Добрая хозяйка в Абергавенни угостила меня замечательным обедом – мясо, овощи, пудинг… – При воспоминании об обеде лицо Ивена приняло тоскливое выражение. Затем он угрюмо усмехнулся: – Только не пошло мне это впрок.

– Почему?

– Не успел я спуститься вниз по дороге, как у меня началась рвота. Ведь, когда годами сидишь на хлебе и воде, как у нас в Рондде, желудок меняется. Он уже не принимает настоящей пищи, даже когда удается ее достать.

– Ой! – испугалась Энн. – А ваш желудок справится с яичницей?

Ивен рассмеялся:

– Конечно, справится. Иногда мы и дома ее едим, редко правда, – только чтобы желудок не отвык.

– Но ведь… – Энн остановилась в нерешительности. – Но ведь каким-нибудь образом вы все-таки можете заработать хоть чуть побольше денег? Дядюшка говорит, что для тех, кто хочет честно трудиться, работа всегда найдется…

– В Рондде? – Ивен внезапно вспыхнул, лицо у него побагровело от негодования. – Поискал бы твой дядюшка работу у нас в Рондде! Там по дюжине взрослых и по стольку же мальчишек на каждое место! Ума у нас хватает. Но при чем тут ум? Разве заставишь шахтовладельцев пустить в ход остановленные шахты!

– Можно ведь найти какую-нибудь другую работу?

– Другой работы нет. Рондда живет углем. Жила, во всяком случае. В земле, прямо у тебя под ногами, лежит уголь, а они не дают его добывать. Шахты закрываются одна за другой, и тысячи рабочих один за другим вышвыриваются на улицу.

– Но где-нибудь должна же быть работа? – с надеждой спросил Дик.

Ивен улыбнулся, и возмущение исчезло с его лица.

– На это мы и надеемся, каждый из нас, не так ли? Поэтому я и иду в Лондон. Поэтому, наверное, и вы куда-то идете – все равно куда. Но я думаю, что вас еще тряхнет разок-другой, пока добьетесь чего-либо. Поверьте моему слову, может случиться, что вы будете почитать за счастье вернуться к своим старым дядюшке с тетушкой!

– Ну и сказанул! – фыркнул Дик.

– Я скорее умру с голоду, чем вернусь в этот проклятый дом! – заявила Энн.

– А вы сперва поголодайте по-настоящему, а потом говорите, – посоветовал Ивен.

Он помог ребятам перемыть посуду и свернуть палатку.

– Куда путь держите? – спросил он. – Я выхожу на дорогу – и прямиком в Лондон!

– Вы намерены всю дорогу идти пешком?

– Конечно, нет. Доберусь на попутных грузовиках – к вечеру буду на месте.

Дика осенила внезапная мысль.

– Послушай, можешь сделать нам одолжение?

– Все, что угодно, и даже с радостью.

Дик порылся в сумке и вытащил помятую открытку. «У нас все в порядке, – написал он. – Не волнуйтесь. И не ищите нас. Дик». Он написал на обратной стороне дядюшкин адрес и протянул открытку Ивену.

– Опусти в Лондоне, ладно? Они увидят почтовый штемпель и перестанут искать нас в других местах.

– Ты бы лучше написал на ней слово «Лондон», – не успокаивалась Энн. – Бывает, что на штемпеле ничего не разберешь – одно пятно.

– Давай! – Дик взял назад открытку и в верхнем углу приписал: «Из Лондона». Послание приняло ужасно таинственный вид. Ивен осторожно спрятал его во внутренний карман поношенной куртки.

– А куда вы двинетесь на самом деле?

– В Дербишир, – ответил Дик.

– Ив Ноттингем, – добавила Энн. – На родину папы. Мы вообще хотим попутешествовать по Англии.

Все трое пробирались по лесу, ведя за собой велосипеды, пока не очутились на широком, прямом шоссе, которое, как нож, рассекало лес надвое. На обочине, в зарослях папоротника, паслись овцы.

– Какое прямое шоссе! – воскликнула Энн.

– Говорят, что его построили еще римляне, – мрачно заметил Ивен. – Все их дороги такие же прямые, как эта.

– Да, да, я знаю, – подхватил Дик. – Нам все это рассказывали в школе на уроках истории и латинского языка.

– Образование – великая штука, – сказал Ивен. – Мне бы тоже хотелось заниматься латынью и греческим, только, по-моему, важнее изучать экономику. Если мне посчастливится найти работу в Лондоне, то осенью я постараюсь поступить на курсы.

– Ого! – воскликнул Дик.

На развилине остановились. Старая дорога, проложенная римлянами, вела на восток, в Лондон, другая – на север, к Россу. Когда они стояли, пожимая друг другу на прощание руки, мимо промчался изящный обтекаемый «Крайслер», миновал их и с мелодичным свистом унесся вдаль.

– Что ж вы упустили случай? – воскликнула Энн. – Там было всего-навсего два пассажира, на вид очень милых, и место нашлось бы.

– Благодарим покорно, – покачал головой Ивен, – но я предпочитаю просить об одолжении у людей своего класса. Меня вполне устроит и грузовик.

Они пожали друг другу руки и разошлись. Солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь листву, играли на плечах и голове юноши. Вскоре он превратился всего лишь в серенькую точку, маячащую вдали, на белой дороге.

Дик перекинул ногу через седло…

– Поехали, малыш!

И четыре колеса дружно засвистели, унося ребят по лесу, все дальше и дальше от преследователей.

Глава пятая

Охота на людей

Теперь Дик и Энн ехали не так быстро, как раньше, отчасти потому, что устали после трудного дня, отчасти потому, что теперь чувствовали себя в большей безопасности, и, наконец, потому, что встречающиеся на пути города и деревни становились все интересней и своеобразней.

До сих пор им не очень-то многое удалось видеть у. себя на родине. В памяти у них сохранился вид грязного подворья на северной окраине Лондона: здесь никогда не хватало денег, чтобы уехать на каникулы, и им приходилось довольствоваться однодневными прогулками – да и то изредка – в Эйпингский лес или на Чилтернские холмы. Мать с отцом много раз с тоской вспоминали о горах и время от времени строили планы поездки куда-нибудь подальше, но почему-то из этого так ничего и не выходило.

Потом мама умерла, отец уехал за границу, а Дика и Энн отправили к дядюшке, в усадьбу «Мон Плезир».

Обещание отца вернуться через «годик» растянулось на целых три, и он так и умер на чужбине. А дети прочно и безнадежно застряли в доме дядюшки Монти. Теперь они всегда проводили каникулы на берегу моря, всякий раз в новых местах, но все эти морские курорты были удивительно похожи друг на друга.

А сейчас наконец-то свободны! Даже не верилось, что это так.

Лес стал редеть. Они ехали под гору, минуя небольшие лощинки и пригорки, иногда поросшие лесом, и спустились в зеленеющую долину, по которой серебряной змейкой вилась река Уай. Из-за плетней на них таращили глаза крупные герфордские коровы с уродливыми белыми пятнами на мордах. А по шоссе сплошным потоком неслись машины, громоздкие автобусы и велосипеды.

Прибыв в Росс, они поставили велосипеды на стоянку и пошли бродить по городу. Это было нечто совсем отличное от чопорного Бата с невыразительными фасадами его домов и колоннадами! Росс – маленький городишко с извилистыми улочками, остроконечными крышами и обилием резных украшений. Старомодные заезжие дворы напоминали Энн диккенсовскую Англию[5].

– А знаешь, Дик, мне почти жаль, что я не пойду больше в школу, – призналась Энн. – Можно было бы написать сочинение «Где я была во время каникул».

– Интересно, какое выражение лица сделалось бы у мисс Томб при чтении рассказа о твоих подвигах.

– Ну, да ладно. Когда-нибудь я обязательно напишу книжку. Тогда все это пригодится.

В книжной лавке Дик купил карту. Уплетая в чайной мороженое, они разложили ее на мраморном столике и принялись изучать, ежеминутно сталкиваясь лбами.

– Давай двинемся в Бирмингем, а оттуда в Ноттингем, – решил Дик.

– Давай. И отыщем этот большой красивый дом, в котором провел детство папа…

– И дядюшка Монти, – напомнил Дик, скорчив гримасу.

– Да они его и в грош никогда не ставили! Папа и другие всегда его разыгрывали и подтрунивали над ним – даже в ту пору он был дурак надутый! Но погоди – а ты помнишь адрес? Фрёйм-стрит…

– Фрейм-стрит, дом семь.

– Ну, а куда сейчас?

– В Ледбери. А потом… Гляди-ка, это Маалвернские холмы! Недурно.

И они двинулись дальше под знойным полуденным солнцем. С трудом одолели подъем на Перристоунские высоты, откуда перед ними открылся вид, на холмистую равнину, покрытую густыми фруктовыми садами. Сады, словно волны, катились к горизонту – туда, где похожий на спину кита, горбился Маалвернский мост.

– Там и заночуем, – провозгласил Дик.

Но до холмов было очень далеко. И, даже проехав маленький городишко Ледбери, они еще долго петляли, прежде чем приблизились к ним. Массивная гряда холмов уже резко вырисовывалась в лучах солнца, но дорога все еще тянулась по унылым полям, мимо жалких домишек и бензоколонок. Когда же наконец остались позади эти нудные признаки цивилизации и начался Уорчестер-Бэконский лес, они решили, что на сегодня хватит.

В глаза им бросилось объявление: «Место для стоянок». Они переглянулись. Энн выразительно кивнула, и Дик постучался в дверь деревенского домика. Оттуда выглянула усталого вида женщина с грудным ребенком на руках и, указав свободной рукой на дальний конец поля, сказала, что ночлег – по шиллингу в ночь. Дверь тут же захлопнулась, и вопли ребенка постепенно утихли.

Беглецы распахнули калитку и вкатили велосипеды. Только тут они сообразили, что будут не единственными обитателями площадки. В одном ее углу, красиво выделяясь на темном фоне леса, уже стояли четыре куполообразные палатки, и над ними трепетал полосатый государственный флаг. Одинокая фигура в штанах цвета хаки ясно свидетельствовала, что здесь разбили лагерь бойскауты[6].

– Кочерыжки![7] – бросил Дик.

– Ладно, не укусят.

– И как-никак, а мы все-таки уплатили этой почтенной особе целый кругляш.

Они прошли в самый дальний угол площадки и вытряхнули из мешка палатку. Накануне они скомкали ее кое-как, мокрую от росы, и сейчас невозможно было понять, где начало, где конец. Дик и Энн принялись ее распутывать.

– Дьявольщина! – задыхаясь, выговорил Дик после десяти минут яростной борьбы с палаткой.

Она только что съехала на землю и лежала плоская и безжизненная, как лопнувшая шина.

– Палаточку ставите?

Брат с сестрой резко обернулись на незнакомый голос. За ними наблюдал крошечный бойскаут. Во рту у него торчала соломинка, а на вытянутом лице, покрытом веснушками и конопатинками, застыло задумчивое выражение.

– Нет, – язвительно отпарировал Дик. – В чехарду играем – сам разве не видишь?

Бойскаут ухмыльнулся, стараясь в то же время не выпустить из зубов соломинку.

– Зря огрызаетесь. Я пришел узнать, не надо ли чего помочь. Только и всего.

– Ой, тогда помоги! – сказала Энн.

Через какое-то мгновение палатка уже стояла по всем правилам, надежно закрепленная колышками.

– Это вам наука, – свирепо сказал их помощник. – В другой раз не будете скатывать палатку мокрой и растяжки будете свертывать, как полагается.

– Есть! – сказал Дик, надеясь, что мальчишка уйдет раньше, чем они начнут разводить костер.

Но Энн понравился конопатый мальчик, и она спросила:

– А вы скитаетесь сами по себе?

– Да нет. С нами Джералд – сейчас он ушел с остальными ребятами. А мы с Нобби сегодня повара. Нобби побежал за сигаретами: при Джералде это совсем невозможно, он не разрешает курить.

– Джералд – начальник вашего отряда?

– Еще бы! – Конопатый воздел глаза к небу и сложил руки на груди. – Целых шесть футов сплошной святости. Настоящая гувернантка – вот что такое наш Джералд!

– А как твой ужин? – осведомился Дик. Бойскаут презрительно махнул рукой:

– Не волнуйся. В полном порядке. Плевать нам на этого Джералда. Мы с ним делаем то, что хотим. «Отбой» дают в девять часов, а мы заставляем его включать радио в полдесятого и слушаем конец Игры. Мы его как маленького вокруг пальчика обводим, когда нам только этого хочется.

Тишину мягкого летнего вечера прорезал тревожный свист. Все оглянулись. К костру спешил другой бойскаут, только что появившийся на площадке. На ходу он делал какие-то знаки рукой.

– Э, да это Нобби! Поспел тютелька в тютельку! Наверное, заметил, что сюда уже топает преподобный Джералд. Ну, мне пора. Пока, ребята! – И веснушчатый торопливо отступил по направлению к дымящимся на кострах котелкам.

Минут через пять появилась группа бойскаутов, шедших ларами и тройками. Начальник отряда, высокий молодой человек в отлично сидящих трусах для игры в регби, остановился у калитки и, подняв кверху палец, пересчитывал входивших ребят. Убедившись, что весь выводок благополучно водворен в загончик, он проверил запор на калитке, повернулся и только тут заметил Дика и Энн.

Даже на таком расстоянии было видно, что он рот разинул от удивления. Скорым шагом он направился в их сторону. Дик как завороженный не мог оторвать взор от его огромных угловатых колен (при виде которых в памяти невольно всплывал скелет рождественского индюка) и голенастых, обросших рыжеватой шерстью ног. Когда колени замерли, наконец, в двух шагах, Дик с трудом оторвал от них глаза и взглянул в лицо их негодующего обладателя.

У бойскаутского начальника был длинный, как у кукольного Петрушки, нос и тяжелый подбородок. Его бесцветные глаза сверкали из-за очков, а в голосе чувствовалась попытка говорить дружелюбно:

– Видите ли… как бы это сказать… вряд ли у вас здесь что получится с вашей палаткой.

Дик взглянул на палатку. Так почти оно и было. Если бы не своевременная помощь Конопатого, могло вообще ничего не выйти. Но он и не собирался сообщать об этом длинноногому.

– Вы полагаете? А по-моему, уже вышло, и даже неплохо.

– Да нет, дружище, я не об этом. Видишь ли, участок приобретен нами для отряда церкви Святого Симеона, и мистер Хеймен заверил меня, что мы будем тут совершенно одни.

– Но ведь нам разрешили, и мы тоже заплатили, – вставила Энн.

– Видите ли, я опасаюсь, что…

– А что вам, тесно, что ли? – в лоб спросил Дик, оглядывая долговязого предводителя бойскаутов с головы до ног.

– Не совсем так, мой мальчик, не в этом дело. Если бы ты был один, тогда… ну, тогда еще куда бы ни шло. Но, видишь ли, твоя сестра… Я не могу допустить, чтобы рядом с моими парнями была девочка. Разве это мыслимо?

– А что я вам плохого сделала? – негодующе спросила Энн. – Так или иначе, но сегодня мы никуда не уйдем. Завтра утром, никак ни раньше.

– Вот именно, – поддержал Дик.

Начальник отряда ежеминутно переводил взгляд с одного на другого.

– Очень хорошо. Очень хорошо. Но это, видишь ли, не игра в крикет, мой милый. И ты отнюдь не выигрываешь от занятой тобой позиции. Мне придется круто поговорить с мистером Хейменом. Да-да, весьма круто.

– Ну и пожалуйста, – поддразнила Энн. – Не заплачем.

Им казалось, что бойскаутский начальник вот-вот подавится собственным кадыком. Не сказав больше ни слова, он резко повернулся на пятках и зашагал прочь. Подойдя к своей палатке и широко раскинув руки, он пронзительно закричал:

– Ребятки, ребятки! – как наседка, скликающая цыплят. Крик резко прозвенел в чистом вечернем воздухе. – Дальний конец площадки вне игры! До нового распоряжения никому туда не ходить. Все поняли? Отлично, отлично!

Дика и Энн ничуть это не опечалило. Конопатый был парень ничего, но кто его знает, каковы остальные. Да и на дотошные расспросы не придется отвечать.

Закат в этот вечер был великолепен. На западе горизонт был изрезан очертаниями гор, и они пламенели в лучах заходящего солнца.

– Так и хочется идти за солнцем вслед, – тихо вымолвила Энн.

А у Дика в памяти всплыли стихи, которые он учил когда-то в школе:

Он никак Не мог припомнить, что означает слово «дол».

– Не горюй, сестренка, – сказал он, – на Севере нас ждут горы не хуже этих. Работу в Уэлсе трудно найти, да и говор у них тут больно заковыристый.

Горнист, которому явно не хватало дыхания, жиденько протрубил отбой. В дальних палатках заходили, замелькали огоньки фонариков. Дик и Энн совсем было приготовились забраться под одеяла и уснуть, но, когда они уже засыпали, хриплый голос из репродуктора рассек вечернюю тишину.

– Будь они неладны, эти спортивные сводки! – проворчала Энн сонным голосом.

– Тише! Я хочу узнать, как сыграла ноттингемская команда.

Они тихо лежали и слушали.

– "…сообщение полиции, – прогудело вдруг радио. – Разыскиваются сбежавшие из дому в прошлый понедельник Ричард Фрюин Бардейл… повторяем по буквам: Б-А-Р-Д-Е-й-Л, четырнадцати лет от роду, и его сестра Энн Джойс Бардейл, тринадцати лет…»

– Черт! – яростно выругался Дик. Холодок пробежал у него по спине.

Брат и сестра инстинктивно схватились за руки, а безжалостный голос продолжал:

– «Приметы: оба ребенка нормального роста; у мальчика каштановые волосы и карие глаза; у девочки светлые волосы и очень темные брови. Дети исчезли в ночь на тридцать первое июля, взяв с собой велосипеды, и, по имеющимся сведениям, направляются из Бата в Лондон. Всех, кто увидит детей, просят немедленно сообщить об этом главному констеблю полиции города Бата по телефону номер…»

– Оба ребенка! – взорвался Дик.

– Как-никак, – успокоительно произнесла Энн, – а твой номер с промокашкой, кажется, прошел. И, если Изен сегодня добрался до Лондона, то завтра они получат нашу открытку и примутся искать нас там.

– Ну и задали мы им работенки. Подумать только, из-за нас Скотленд Ярд[8] станет прочесывать Лондон!

И, теша себя этой мыслью, они уснули.

Казалось, самою судьбой было уготовано, чтобы каждое утро их будило какое-нибудь необычайное происшествие. На сей раз, едва забрезжил рассвет, первое, что увидел Дик, открыв глаза, был веснушчатый бойскаут, облаченный в ярко-красную с оранжевым полосатую пижаму. Его сгорбленная фигура маячила в треугольном разрезе низкого входа в палатку.

– В чем дело? – зевая, спросил Дик.

– Твоя фамилия Бардейл? Так?

– Да, – машинально ответил Дик, и, тут же сообразив, что натворил, принялся сбивчиво отнекиваться.

– Не бойся, – сказал Конопатый. – Можешь мне довериться. Я пришел предупредить вас. Извините, пожалуйста, что я в ночной пижаме, – прибавил он, заметив, что Энн тоже открыла глаза, – пришлось улизнуть тайком.

– В чем дело? – повторил Дик.