Мы и думать забыли о скуке или усталости. Охота началась. Поев и записав все, что нужно, мы поспешили к своему наблюдательному пункту на склоне горы и начали смотреть на башню в подзорную трубу.
Лошади стояли на том же месте, где их привязали, переступая с ноги на ногу и отмахиваясь от мух. Через некоторое время подъехало еще два человека; один из них держал на рукавице сокола: пусть встречные думают, что он выехал в горы на охоту. Они слезли с коней и вошли в башню. Этих мы видели в первый раз, но нам показалось, что они не похожи на людей, которым пришлось проделать долгий путь.
– Их тоже придется взять на заметку, – пробормотал Том.
Через полчаса совсем с другой стороны появились три пешехода. Они бегом спустились по крутому склону Южного Холма. У одного из них была черная борода лопатой.
– Это Энтони Дункан, – сказал я. – Он самый богатый землевладелец в Траутбеке, вон там. – Я перекатился на другой бок и, опершись на локоть, взглянул на Тома. – Что они затеяли?
– Вот это мы и должны узнать.
Потом прибыло еще несколько человек, кто на лошади, кто пешком; те, которые явились пешком, наверное, оставили своих лошадей в укромном месте, за несколько миль от башни, и шли напрямик через горы. Если бы они ехали по одной тропинке, это сразу бросилось бы в глаза.
Последнего из вновь прибывших мы встретили возгласом удивления. Это был известный в Камберленде дворянин. Я не буду называть его имени, так как он давно мертв и я не хочу напоминать его семье о человеке, опозорившем ее.
Когда он взбежал по ступенькам и исчез в дверях, Том процедил сквозь зубы:
– Чем дальше, тем больше растет опасность.
Сколько мы ни допрашивали его, больше ни слова вытянуть не могли.
– Если здесь то, чего я опасаюсь, то надо действовать быстро, быстрее, чем я думал. Речь идет о жизни многих тысяч людей. Дорого бы я дал, чтобы послушать, о чем они там говорят! – Вот и все, что он сказал.
Но здесь и думать было нечего о том, чтобы вскарабкаться вверх по стене, как я это сделал на берегу Темзы. По крыше «замка» ходил часовой, его пышная шляпа с пером мелькала между зубцами башни. Подкрасться незаметно было просто невозможно. Хорошо, что мы находились далеко от башни и могли уйти, когда нам заблагорассудится. Около полудня мы так и поступили. Том сказал, что нет смысла торчать на солнцепеке: все, что можно было разглядеть с такого расстояния, мы уже видели, а теперь следует действовать по-другому.
– Может быть, подождать, пока они уйдут, а затем пробраться в башню? – предложил я. – Они, наверное, прячут там какие-нибудь документы.
– На это я и рассчитываю, – ответил Том, попыхивая трубкой. – Прежде всего мне нужны их имена. Как только они уберутся восвояси, я пойду в башню и посмотрю, что там внутри. – Он взглянул на нас и ответил на немой вопрос: – Да, один. Жаль вас разочаровывать, но это слишком важное дело, чтобы думать о личных обидах. Когда я один, я лучше соображаю. Надо побывать в башне так, чтобы не оставить никаких следов. Опасность утроится, если в этом примут участие три человека. Кроме того, нужно, чтобы Питер стоял на страже у конной тропинки. Вдруг кому-нибудь из них придет в голову вернуться.
– Можно и мне пойти с Питером? – робко спросила Кит.
– Лучше не стоит. Двое часовых менее надежны, чем один: они отвлекают друг друга. Ты останешься в лагере.
Мы не спорили. Приказ есть приказ. Мы знали, что от успеха предприятия Тома зависит слишком многое; кроме того, мы понимали, что он прав. Когда на страже стоят двое, они обязательно начнут болтать между собой и перестанут внимательно следить за местностью. А если стоишь один, то уж ни о чем больше не думаешь, кроме своего задания.
Чтобы Кит не обиделась, Том велел ей остаться на вахте всю вторую половину дня, он сам хотел немного отдохнуть.
Около пяти часов вечера я пришел сменить ее. Она сказала, что почти все заговорщики давным-давно разошлись; около башни остались только две лошади. Я отослал ее в крепость, условившись, что прибегу сказать, как только уедет последний гость и путь будет свободен.
Была уже ночь, когда сэр Филипп и джентльмен в желтом вышли из башни и заперли за собой дверь. Из осторожности я не двигался с места до тех пор, пока они не скрылись в долине. Тогда я бегом помчался в «крепость». Том и Кит ужинали.
– А я собирался идти тебе на смену, – сказал Том.
– Наконец-то убрались. Долго же они там сидели!
– У них идут серьезные приготовления, – пробормотал Том. Он зевнул и потянулся. – Ешь скорее и пойдем вниз.
– Пошли сейчас, – предложил я, – а то совсем стемнеет.
– Не спеши. В башне все равно темно: там ведь окна – как щели. Я возьму с собой свечу.
Пока я ел, он изложил свой план. Я спущусь в долину и спрячусь около конной тропинки. Если кто-нибудь появится, я предупрежу Тощ криком совы, а затем буду выбираться из опасной зоны, время от времени повторяя условный сигнал, чтобы быть уверенным, что Том меня слышит. В свою очередь, он, если ему удастся беспрепятственно завершить все задуманное, известит меня свистом. Тогда я буду знать, что моя вахта окончена, и смогу возвратиться в лагерь. Пока нас нет, Кит никуда не отлучается из «крепости».
– Надеюсь, здесь нет настоящих сов, – сказал Том.
– Может быть, лучше свистнуть?
– Нет, свистом ты выдашь себя. Свисти только в том случае, если поймешь, что совиный крик не долетит до башни… Хотя вот что: если вдруг крикнет настоящая сова, тогда свистни, а то я могу ошибиться. Надеюсь, ты не спутаешь?
– О нет. Крик совы – в случае опасности, свист – если все в порядке.
– Я не сомкну глаз, – жалобно сказала Кит, – и буду прислушиваться к малейшему шороху в долине!
Я проглотил последний кусок, Том выколотил свою трубку, и мы двинулись в путь. Спускаясь с горы, мы не переговаривались даже шепотом. Вскоре мы очутились у подножия лестницы, и перед нами на фоне испещренного звездами неба появился прямоугольный силуэт огромной башни. Том нашел в темноте мою руку, сжал ее, ободряя меня, и поднялся по ступеням. Много бы я дал за то, чтобы остаться с ним, но каждый должен делать свое дело. Я повернулся и зашагал по конной тропинке.
Пройдя полмили, я решил, что пора остановиться. Если я подам сигнал тревоги за минуту до приближения опасности, Том успеет добраться до двери и благополучно скроется от Преследователей; если же я спущусь дальше по тропинке, то мы можем не услышать сигналов друг друга. Я заметил, что ветер дует мне в лицо. Это хорошо: он поможет мне услышать приближение людей и донесет мой сигнал до Тома,
Я сел и начал прислушиваться. Пенясь и бурля, с громким шумом катил свои воды по каменистому ложу Глендермейкин, но вскоре я перестал слышать шум воды. Он не мешал различать другие звуки. Мне казалось, что кругом тихо, так как я выключил из своего сознания непрерывное, однообразное журчание реки. Но я знал, что человеческий голос, топот копыт или звяканье уздечки прозвучат как выстрел для моего напряженного слуха.
Сколько времени пробудет Том в башне? Он велел мне приготовиться к долгому ожиданию. Если не удастся сразу найти то, за чем он пришел, ему придется наверняка перерыть всю башню сверху донизу. Кроме того, не исключено, что его постигнет полная неудача: он сказал, что шансов на это два против одного. Большую часть своего времени сыщики трудятся впустую, и мне предстояло привыкнуть к кропотливой и упорной работе.
Удобно устроившись на плоском камне и напряженно ловя малейший звук, я успел многое передумать. Я думал о мягкой постели в отцовском доме в Лонсдейле, о лондонских друзьях: о толстом Десмонде и его добродушной жене, которые, наверное, отправляются на летние гастроли, о вспыльчивом Бербедже и спокойном Шекспире. Репетиции новой пьесы идут, должно быть, полным ходом; ведь через неделю при дворе должно состояться первое представление. Это единственное, о чем мы с Кит жалели, покидая Лондон и отправляясь в эту экспедицию. Нам так хотелось участвовать в постановке «Генриха V»!.. Потом я стал думать о сэре Роберте Сесиле, терпеливо поджидающем гонцов с донесениями Тома; я представлял себе, как он играет своим гусиным пером, обдумывая, организуя и направляя работу всей сети тайных агентов… Потом мысль моя перенеслась к сэру Джозефу Уильямсу, и я подумал, что он был бы счастлив посидеть здесь со мной хотя бы один часок, ощущая сквозь мешковатые штаны холодок камберлендской скалы, и встретить зарю, медленно занимавшуюся за восточными холмами.
Но что это? Свист? Нет. Мне просто почудилось. Какие только шутки не проделывает воображение, когда долго остаешься один!
Высоко в небе плыла луна. Я прошел по дорожке еще несколько ярдов и устроился у поворота, что давало мне возможность видеть на целую милю вокруг. Теперь уж я не рисковал быть захваченным врасплох: если бы кто-нибудь появился на тропинке, мне было бы видно не хуже, чем при дневном свете.
Как долго возится Том! Прошло уже много часов. Он, наверное, списывает документы при свете свечи. Я знал, что, если удастся, он не станет трогать оригинал. Он не хотел будить подозрения заговорщиков до тех пор, пока Сесиль не приготовится схватить всех сразу.
Приближался рассвет. Ветер дул в лицо все сильней. Он с воем вырывался из» долины, клоня упругую траву и сгибая папоротник. Я понял, что, если Том и подаст сигнал, мне все равно его не услышать: ветер подхватит звук, сорвавшийся с его уст, и унесет его в противоположную сторону. Весьма вероятно, что это уже произошло, и, может быть, тот свист, который я принял за игру воображения, был настоящим сигналом. Том, наверное, уже преспокойно сидит в «крепости», рассказывает Кит о своих приключениях и удивляется, почему меня нет.
Я дождался, пока луна совсем побледнела и лишь тускло мерцала на фоне зари, незаметно подкравшейся из-за горы. Затем, убедившись в том, что можно, оглядываясь назад, продолжать наблюдение за тропинкой и одновременно двигаться по направлению к лагерю, я решил, что с чистой совестью могу покинуть свой пост.
Когда я приблизился к нашему убежищу, мне навстречу вышла Кит. Она была бледна и встревожена.
– Мне стало страшно! – сказала она.
– Я цел и невредим, – заверил я ее. – А где Том? Он вернулся?
– Нет. Я его не видела. А ты?
– Я тоже.
Больше мы его никогда не видели.
Глава шестнадцатая
В сердце тайны
Мы спустились с горы. Башня, как всегда, казалась совершенно безлюдной. Мы жадно вглядывались в дорогу, надеясь увидеть Тома, которому пора было уже вернуться в «крепость». Но его не было.
Что случилось? Не мог же он до сих пор по собственной воле оставаться в башне. Возможно, он попал в ловушку? Или захлопнул дверь и оказался пленником какого-нибудь каменного мешка, откуда нельзя подать сигнал? А может быть, там есть шкаф с потайной пружиной, которая выбрасывает отравленный шип и ранит безрассудную руку, попытавшуюся открыть дверцу? Мы слышали много историй о подобных итальянских злодействах. Сэр Филипп способен на все.
– Надо узнать, в чем дело… Если бы только удалось проникнуть внутрь! – сказала Кит.
– Я пойду туда, – заявил я. Теперь командование перешло ко мне. Хорошо, если бы и Кит пошла вместе со мной, но я понимал, что не имею права брать ее. – А ты стой здесь на страже и… Ты умеешь свистеть?
– Конечно, умею! – ответила она возмущенно.
Том как-то сказал нам, что, если с ним что-нибудь случится, мы должны пойти к шерифу или судье и заставить их послать правительственного гонца к Роберту Сесилю.
Но дело оборачивалось таким образом, что нужно было действовать срочно. Ведь, пока весть долетит до Лондона, пройдет не менее двух-трех дней и столько же, если не больше, пока в Камберленд прибудет новый человек от Сесиля, а вместе с ним и новые инструкции. Да разве можно было ждать столько времени и сидеть сложа руки?
– Стой здесь на страже, – повторил я, – и, если я не вернусь через двадцать минут…
– …я приду за тобой в башню!
– Ну уж нет, моя милая! Ты со всех ног побежишь через горы к моему отцу. Расскажи ему обо всем, что произошло. Если нужно, он соберет людей, и они ворвутся в башню.
– Тогда пойдем к нему сейчас.
– Нет, пока не надо. Может быть, у Тома все в порядке. А может, он просто упал с лестницы и разбился. Не бойся, я буду очень осторожен. Я ни до чего не стану дотрагиваться. И буду ощупывать каждую доску, прежде чем ступить. Пистолет у меня в кармане.
– Какой толк от пистолета, если в башне никого нет?
Я засмеялся и потрогал медную ручку, торчавшую из-за пазухи.
– Все-таки с ним спокойнее, – ответил я.
Затем на случай, если кто-нибудь следит за нами, я осторожно пополз вниз по склону горы. Но у меня было такое ощущение, что никто не подозревает о нашем пребывании в «крепости».
Молча, на цыпочках я взбежал вверх по лестнице. Дверь была приоткрыта. Это избавило меня от работы, которую я вряд ли мог выполнить без отмычек Тома. Значит, он еще внутри. Он никогда бы не ушел, оставив дверь открытой.
Я осторожно толкнул ее и проскользнул внутрь, не спуская левой руки с ручки двери, а в правой сжимая пистолет. Дверь отворилась совершенно бесшумно. Тот, кто смазал замок, верно, не забыл и о петлях, ибо от моего толчка массивные доски качнулись без единого, звука. Наверное, целую минуту я стоял неподвижно, напряженно вслушиваясь и ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку.
Крошечные окна были расположены высоко. Сквозь них падали косые полосы света, едва освещая комнату, которая была совершенно пуста, если не считать паутины и сломанного стула. Пол был вымощен серыми каменными плитами. Тем не менее рисковать я не хотел. Вместо того чтобы направиться прямо к входу во внутреннее помещение, я стал осторожно передвигаться от стены к стене. Вторая комната напоминала первую, только в одном углу ее в толще наружной стены была вырублена винтовая лестница. Она вела вниз, в черную яму подвала, который в таких башнях служил погребом и кладовой. Лестница поднималась и на второй этаж, где в те времена, когда башня служила жильем, были расположены спальни.
В этом углу было довольно темно, однако у подножия лестницы я разглядел какое-то пятно. Это была лужа… Вода, сказал я себе. А вдруг… Я наклонился, с опаской дотронулся до лужи кончиком пальца и, выпрямившись, поднес руку к свету. Если это вода, то я увижу лишь влажный блеск на поверхности кожи.
Но это была не вода. Я понял это сразу, так как почувствовал, что жидкость липкая. Потом я увидел на кончике пальца ровный красный кружок, такой темный, что он казался почти черным.
Можно привыкнуть к виду крови. Я часто видел, как режут овец. Я ходил на охоту, присутствовал при травле медведей, смотрел петушиные бои и другие излюбленные англичанами зрелища. Но сейчас один вид чего-то липкого и темного на пальце вызвал у меня приступ тошноты.
Однако я взял себя в руки. Может быть, это только несчастный случай и Том – как я и предположил в разговоре с Кит – просто поскользнулся на ненадежных ступеньках винтовой лестницы. Может быть, ошеломленный и растерянный, он скатился вниз в погреб и потерял сознание. Что ж, это легко выяснить. Если он без сознания, придется вызвать на помощь Кит.
Ощупью, переступая со ступеньки на ступеньку, я стал спускаться вниз, в темноту погреба. Одна ступенька, вторая, третья, четвертая… Сделав шаг, я останавливался и вслушивался. Как жаль, что у меня нет свечи!
Когда моя нога бесшумно ступила на пятую ступеньку, до моего слуха донесся какой-то звук.
Над своей головой я услышал шаги человека, спускающегося с верхнего этажа. Я еле удержался, чтобы не крикнуть: «Том!» К счастью, я этого не сделал. Ибо сверху, разговаривая, спускались двое.
Я стоял неподвижно, готовый спустить курок. Неужели они идут в погреб? Очевидно, нет. Они остановились во второй комнате, которая когда-то служила гостиной, До той пятой ступеньки, где я стоял, сжавшись в комок» долетало каждое их слово.
– Надеюсь, он был один, – говорил грубый голос.
– Что, испугался, Энтони?
Второй голос был высокий и насмешливый. Я догадался, что грубый голос принадлежит Энтони Дункану из Траутбека, обладателю черной бороды. Как же он сумел проникнуть сюда без нашего ведома? Но потом я понял, что произошло. Мы ведь не вели точный счет тем, кто покинул башню. Мы заметили, что некоторые уходили пешком, и видели, как ускакали последние всадники; но нам и в голову не пришло, что несколько человек могло остаться.
– Я не боюсь, – прорычал Дункан, – но я потрясен. Это место казалось таким надежным! Наше счастье, что его заметил грум сэра Филиппа.
– Счастье, что он пользовался этим стеклом, – смеясь, ответил его товарищ. – Полезная штука, но слишком блестит на солнце. Интересно, как он попал сюда? Надеюсь, он не успел никому сообщить. Не нравится мне все это, Джеймс. Мы считали, что здесь мы в полной безопасности…
– Не волнуйся, дорогой. Послушаем, что скажет Филипп. Нам ничего не стоит переменить штаб-квартиру.
– Назначенный час приближается. Нельзя ли действовать быстрее? Ожидание хуже всего.
– Нет, это должно случиться двадцать девятого. В этот день мы наверняка расправимся с Бесс.
Я слышал, как Дункан откашлялся. Затем он спросил несколько неуверенно:
– А тебе известно… точно… как это произойдет?
– Ну конечно! Разве ты не знаешь? Идея принадлежит Викерсу…
Сжавшись в комок, я стоял на темной лестнице и напряженно вслушивался во все подробности страшного заговора. Том был прав! Чем дальше, тем хуже. Опасность росла.
Как мы и подозревали, они замышляли убить королеву. Она должна была умереть во время торжественного представления шекспировской пьесы.
Заговорщики придумали хитрую штуку. Они долго искали удобного случая – не внезапного стечения обстоятельств, а определенных условий, которые можно было предвидеть заранее. Постановка «Генриха V» идеально отвечала этим требованиям: день спектакля был назначен за несколько недель; стул королевы стоял прямо перед сценой; один мастерский выстрел из-за кулис на расстоянии двадцати шагов, и…
– Имя этого человека – Джон Сомерс, – продолжал неторопливый голос над моей головой.
Я вздрогнул. Джон Сомерс! Я знал его. Это был один из актеров труппы Бербеджа, разочарованный, озлобленный третьеразрядный актер. Я часто слышал, как он хвалился своей меткостью в стрельбе. Он был подходящим человеком для такой грязной работы. И, само собой разумеется, мог стоять за кулисами, не вызывая подозрений.
– Какая удача, что в труппе нашелся такой человек! – проговорил Дункан.
– Большинство актеров готово сделать за деньги все, что угодно. Конечно, и он дорожит за свою шкуру, но нам удалось уговорить его. Он выстрелит в тот самый момент, когда со сцены раздастся громовой удар театральной пушки. Если зрители и услышат выстрел, то подумают, что так нужно по пьесе.
Вся кровь бросилась мне в лицо. Конечно! Вот они, строки, отчеркнутые в украденном экземпляре пьесы:
Канонир.
Подносит к пушке дьявольский фитиль. Все сметено.
Я ясно представлял себе всю сцену. Увешанная драгоценностями королева в своей огромной юбке, широкой, как раскрытый павлиний хвост; на сцене предводитель хора, декламирующий свои стихи; гром пушки, которой так гордится наш шумовик; слабый звук пистолетного выстрела; королева, скорчившаяся в своем кресле, медленно начинает клониться вперед, как будто ее одолевает сон, а на корсаже платья, вокруг проделанного пулей отверстия, постепенно расплывается темное пятно, которое становится все больше и больше…
– Гм! – сказал Дункан. – И он рассчитывает скрыться?
Холодный смешок, который послышался в ответ, звучал Страшнее, чем жестокая угроза.
– Он-то рассчитывает, – намеренно растягивая слова, произнес его собеседник, – но мы с сэром Филиппом думаем иначе. Королеве будет прислуживать Джулиан Несби. Он прыгнет на сцену и проткнет актера насквозь. Это избавит нас от лишних вопросов.
– Снова кровь, – проговорил Дункан, и в голосе его послышалась дрожь.
Он был неплохой человек, этот Энтони Дункан, но слишком слабоволен и честолюбив.
– Конечно. И это только начало.
Об остальных планах заговорщиков я не мог узнать с такой полнотой, так как Дункану они были известны не хуже, чем его другу. Поэтому, вместо того чтобы услышать подробный рассказ, мне пришлось связывать воедино отдельные намеки и догадываться, что они имеют в виду.
Но основной план не вызывал никаких сомнений. В день убийства королевы в северных графствах должен был начаться мятеж. Одновременно из Феррола должен был выйти испанский флот, пересечь Бискайский залив и, дабы не повторить ошибки Великой Армады, немедленно высадить десант в Фйльмуте.
Не стану притворяться, что я хорошо разбирался в высокой политике, которая скрывалась за всем этим. Я даже не мог понять, кого они собирались посадить на английский трон. Но одно я понял сразу: при новых порядках сэр Филипп Мортон и его друзья станут большими людьми. Сэра Филиппа перестали занимать мелкие дела, как-то: кражи общинных земель или женитьба на богатой наследнице. Теперь игра шла ва-банк. И в этот момент я услышал слабый, но явственный свист Кит.
Люди наверху тоже услышали его.
– Что это? – спросил Дункан хриплым от страха голосом. Я слышал, как он повернулся на пятках и затопал к двери. Через несколько минут он вернулся. – Все в порядке, – прорычал он. – Это, наверное, грум.
– Слуга сэра Филиппа?
– Да, он поехал в долину.
– Филипп сам обещал вернуться утром. Видно, что-то задержало его.
Свист раздался снова, пронзительный и тревожный. Бедная Кит делала отчаянные попытки предупредить меня о приближении всадника, но, увы, двое обитателей башни, сами того не подозревая, держали меня в плену. Она свистнула в третий раз. Она сходила с ума от тревоги. Я хорошо представлял себе, что с ней творится, но ответить ей не мог.
Надо было срочно принимать решение. А что, если попробовать прорваться? Я мог бы в упор застрелить одного из мужчин и при удаче выскочить из башни раньше, чем другой придет в себя от изумления… Но это означало бешеную погоню в горах, где по крайней мере один из преследователей будет гнаться за мной по пятам, а за ним последует грум.
А может быть, ощупью осторожно спуститься в погреб и спрятаться там? Зачем им идти вниз? Только для одного: убрать труп Тома, если он лежит там.
Да, второй план был более удачен. Надо спуститься вниз и спрятаться во тьме. Если они не подойдут близко, то все чудесно! Если подойдут… Что ж, на худой конец у меня есть пистолет. Кроме того, оставался рискованный шанс захватить их врасплох и пробиться на волю.
Погреб, который только что зиял, как бездна мрака, внезапно превратился в землю обетованную. Я повернулся и сделал шаг вниз.
Лестница, очевидно, была залита кровью. Моя нога соскользнула со ступеньки, и я полетел вниз головой. Пистолет выскочил у меня из-за пазухи, отлетел в сторону и выстрелил. Я с грохотом ударился об угол стены, и это было последнее, что осталось у меня в памяти.
Глава семнадцатая
В ожидании допроса
В ушах стоял несмолкаемый шум воды. Я чувствовал свежий запах влаги. Вы думаете, вода не имеет запаха? А как же чуют воду лошади? Остановитесь с закрытыми глазами на берегу озера, и вы сразу безошибочно угадаете, что перед вами вода.
Голова тупо ныла. Горела содранная кожа на суставах пальцев. Прошло несколько минут, прежде чем я решился приподняться и открыть глаза. Я сидел на отлогом, заросшем травой берегу около полуразрушенной каменной сторожки. Там, где кончалась, трава, виднелась серая галька, Затем на четверть мили или более простиралась вода, серая и мрачная от нависших туч. К другому берегу, туда, где над озером стеной поднимался лес, направлялась лодка, в которой сидел один человек. Горы за лесом были покрыты клочьями сгустившегося тумана, Я следил глазами за одиноким гребцом до тех пор, пока лодка не скрылась за узким проливом, и на мгновение мне показалось, что я остался совсем один.
– Ну как, пришел в себя? – раздался низкий голос, и рядом со мной выросла огромная фигура Энтони Дункана. Я ответил не сразу, но он продолжал довольно добродушно: – Ну и здорово же ты треснулся! Но ничего, все будет в порядке.
– Где я?
Вопрос был естественный для человека, который только что пришел в сознание и увидел, что находится в незнакомом месте.
– Какая тебе разница? Ты вне опасности.
Хоть я и не чувствовал себя вне опасности, но был рад, что около меня Дункан, а не тот жестокий человек, который беседовал с ним в башне. Я оглянулся. Позади стояла старая лачуга поросшая мхом; между камнями пророс вереск, а гнилая дверь еле держалась на петлях. Изнутри не доносилось ни звука. За хижиной стояло несколько платанов, а подальше виднелись верхушки других деревьев.
– Хочешь пить? – спросил Дункан.
– Да, пожалуйста.
Он вынул из корзины оловянную кружку и не торопясь направился к воде. Я притворился, что снова потерял сознание, и следил за ним, полузакрыв глаза. Это была моя единственная надежда. Я был убежден, что, кроме него, здесь никого нет, и если мне удастся опередить его ярдов на двадцать, то, чтобы поймать меня, потребуется кто-нибудь половчее Дункана. Мне бы только добраться до горы, а там сгустившийся туман поможет мне скрыться; правда, трудновато будет сообразить, где я нахожусь, и отыскать дорогу домой, но это не так уж важно. Главное – бежать.
Я ждал, пока Дункан дойдет до полосы прибрежной гальки и нагнется к воде. Я слышал, как он кряхтел и как хрустели суставы его больных, сведенных ревматизмом ног. Я готов был кричать от радости, слыша этот хруст в его коленях. Мне казалось, что я уже свободен.
Все мои мускулы напряглись. Его широкие штаны так заманчиво выделялись на фоне серой воды! Будь я поближе, я бы одним сильным пинком сбросил его в воду. Но вместо этого я вскочил на ноги и пустился бежать, огибая хижину. Если у него и был пистолет, он все равно не успеет его вытащить. В несколько прыжков я очутился на склоне холмика, поросшего деревьями и папоротником, и только теперь понял, как много сил отняло у меня падение. Меня шатало, ноги подкашивались, я спотыкался на каждом шагу. Лишь большим усилием воли я сумел заставить себя подняться на вершину холма.
– Вернись назад, дурачок! – кричал Дункан.
Но я продолжал бежать, ныряя между кустами. Впереди среди листвы блеснула вода. Позади себя я слышал тяжелые шаги Дункана. Я бросился направо и снова увидел металлический блеск озера. Тут только я начал подозревать истину: мы находились на крошечном островке.
Надо переплывать озеро. Но я не мог найти места, чтобы прыгнуть в воду и поплыть: остров со всех сторон был окружен острыми скалами; как зубцы, торчали они из мелководья. Я вошел в воду и попытался вброд добраться до глубокого места, но не успел замочить и колен, как Дункан сгреб меня. Я продолжал бороться, хотя совсем обессилел, но он облапил меня, как медведь, вытащил на берег и бросил на траву.
– Дурачок, – сказал он, – ты хочешь, чтобы тебя стреножили, как лошадь?
Он поволок меня обратно к хижине. В корзине с едой лежала веревка, предназначенная для того, чтобы связать меня. Он стянул мне ноги и, не разрезая веревки, связал руки. Сначала он хотел завести мне руки за спину, но потом пожалел меня.
– Ведь тебе надо же есть, – сказал он и связал мне руки таким образом, чтобы я мог двигать ими и с трудом подносить кусок ко рту.
В корзине был каравай хлеба, немного мяса и разная другая снедь, в том числе и маленькая бутылка вина. Он отрезал ломоть хлеба, кусок мяса и вложил их в мои связанные руки.
– Теперь управляйся как знаешь. Ножа ты у меня не получишь. Ну-ка, давай ешь. А то ждать придется долго.
– Чего мы ждем? – угрюмо спросил я.
Нагнув голову, я поднес руки ко рту и начал рвать мясо зубами. Я был голоден.
– Не твое дело. Скоро узнаешь.
Несколько минут мы молчали. Мысль моя напряженно работала. Я догадывался, где мы находимся. Значит, это не Дервентуотер, а, очевидно, один из маленьких островков на противоположном конце Алсуотера, в нескольких милях от башни. Но почему они не поленились притащить меня сюда и держать под стражей? Кого или чего они ожидали?
К счастью, любопытство мучило Дункана еще сильнее, чем меня. Искоса взглянув в мою сторону раз или два, он наконец не выдержал.
– Что ты там делал? – спросил он в упор. – Что тебе известно?
Я видел, что этого большого человека гложет тайный страх.
– Очень многое, – ответил я.
Не зная толком, как вести себя, я инстинктивно решил играть на его страхе и держать его в неизвестности.
– Кто еще знает об этом, кроме человека в башне?
Вот задача! Я не хотел будить его подозрения, чтобы он не напал на след Кит и не узнал, откуда я. Но, если они решат, что я действовал в одиночку, это тоже опасно. Уж очень соблазнительно расправиться со мной и заткнуть мне рот раз и навсегда; так они и поступили с бедным Томом.
– Скоро узнаете, – ответил я.
Его лицо исказилось.
– Да, – сказал он, – мы все узнаем, как только приедет сэр Филипп. У него ты заговоришь. Он умеет заставить людей говорить. Я-то хотел избавить тебя от этого. – Он сделал большой глоток из бутылки, как будто хотел утопить в вине свои мысли. Потом повернулся и пристально взглянул на меня, вытирая рукой свою черную бороду. – Мы должны все узнать, парень. От этого зависит наша жизнь. Ничего не поделаешь! Но я не хочу, чтобы тебе причинили боль. Я знаю, кто ты, знаю твоих родителей. Я не хочу затевать вражду, Я хочу, чтобы ты считал меня своим другом.
– Вы мой тюремщик, – злобно возразил я.
– Твое счастье, что это я.
– Почему?
– Другие не так мягкосердечны. Лучше расскажи мне, пока не подошли остальные. Клянусь, я не позволю им тронуть тебя пальцем.