Мэри Поппинс (№10) - Мэри Поппинс с Вишневой улицы

– Она только подумала! Очень мило с твоей стороны. Буду очень тебе обязана, если ты перестанешь думать. В этом доме обо всем думаю я! – сказала миссис Корри тихим, но пронзительным голосом. И вдруг рассыпалась мелким хрипловатым смехом.

– Взгляните на нее! Нет, вы только взгляните! Трусишка-зайчишка! Рева-корова! – тыкала она узловатым пальцем в свою дочь.

Джейн с Майклом взглянули и увидели, как по огромному несчастному лицу мисс Анни катится большая слеза: но они не осмелились вмешаться – крошечная миссис Корри внушала им трепет, почти ужас. Правда, стоило миссис Корри отвернуться, Джейн улучила минуту и протянула мисс Анни свой носовой платок, который от одной слезы так намок – хоть выжимай. Мисс Анни и выжала его и только потом отдала Джейн.

– А ты, Фанни, интересно, ты тоже думала? – тонкий пронзительный голосок хлестнул вторую сестру.

– Нет, мамочка, – дрожа, ответила мисс Фанни.

– Ну, хоть ты, слава Богу, не думала! Подними это стекло!

Пляшущими пальцами мисс Фанни открыла стеклянный верх.

– А теперь, мои дорогие, – совсем другим голосом проговорила миссис Корри, глядя на Джейн с Майклом, и улыбнулась так ласково, что они устыдились: кого тут бояться – такая милая старушка, – подите сюда, мои птенчики, и выберите себе пряники, – продолжала она. – Пряники приготовлены сегодня по особому рецепту – я получила его от Альфреда Великого. Он очень хорошо стряпал, хотя, помню, печенье у него один раз подгорело. Сколько вам дать?

Джейн с Майклом посмотрели на Мэри Поппинс.

– Каждому по четыре, – сказала она. – Всего двенадцать. Значит, дюжину.

– Прибавлю еще один и будет чертова дюжина. – Миссис Корри озорно глянула на детей. – Ну, берите же!

И Джейн с Майклом взяли тринадцать душистых коричных пряников, у каждого наверху светилась звездочка из золотой бумаги. Майкл не удержался и откусил от одного кусочек.

– Вкусно? – прокудахтала миссис Корри. Майкл кивнул. Миссис Корри на радостях подхватила руками юбки и пустилась в пляс.

– Ура! Ура! Восторг! Ура! – выкрикивала она тонким голосом. Наконец остановилась, и лицо ее посерьезнело.

– Но вы должны знать, я даю пряники за плату. Труд должен вознаграждаться. С каждого из вас по три пенса.

Мэри Поппинс открыла кошелек и вынула три трехпенсовых монетки. И дала по одной Джейн и Майклу.

– А теперь, – скомандовала миссис Корри, – приклейте монетки к моему платью. Так поступают мои покупатели.

Дети взглянули на ее длинное черное платье. И действительно, все оно было усеяно трехпенсовиками, как платье принцессы бриллиантами.

– Скорее же! Подите сюда и прилепляйте, – повторила миссис Корри, потирая руки в предвкушении удовольствия. – Не бойтесь, они не попадают на пол.

Мэри Поппинс подошла первая и прижала свой трехпенсовик к воротничку.

И что вы думаете? Он приклеился!

Тогда и они прилепили свои монетки – Джейн на правое плечо, а Майкл на левый рукав.

– Поразительно! – развела руками Джейн.

– Ничего поразительного, – хихикнула миссис Корри. – Или, вернее, не более поразительно, чем все другое, о чем я могла бы рассказать, – и она подмигнула Мэри Поппинс.

– Боюсь, нам пора уходить, миссис Корри, – сказала Мэри Поппинс. – У нас сегодня на обед дрочена, а мне еще предстоит ее испечь. Эта миссис Брилл…

– Бедная кухарка? – спросила миссис Корри, прервав Мэри Поппинс.

– Бедная! – Мэри Поппинс презрительно фыркнула. – Я бы ее по-другому назвала.

– Ну что ж, – миссис Корри прижала указательный палец к носу и задумалась. Но скоро опять заговорила.

– Дорогая мисс Поппинс, – важно произнесла она. – Мне было очень приятно повидать вас, и я уверена, мои девочки получили от вашего визита не меньше удовольствия, – она махнула рукой в сторону двух печальных великанш. – Приходите еще вместе с Джейн, Майклом и младенцами и не откладывайте визит в долгий ящик. Вы уверены, что донесете пряники домой? – обратилась она к детям.

Они кивнули. Миссис Корри подошла к ним поближе – у нее на лице было странное, серьезное, даже испытующее выражение.

– Хотела бы я знать, – сказала она мечтательно, – что вы сделаете с бумажными звездами?

– Мы их спрячем на память, – ответила Джейн. – Мы так всегда делаем.

– Э-э… спрячете на память? А интересно, куда вы их спрячете? – миссис Корри сощурила глаза, и от этого взгляд ее стал еще более испытующим.

– Ну, свои я положу в левый верхний ящик комода под носовые платки, – сказала Джейн.

– А мои будут в коробке из-под обуви на нижней полке платяного шкафа, – поспешил добавить Майкл.

– Верхний левый ящик комода и коробка из-под обуви в платяном шкафу, – раздумчиво протянула миссис Корри, точно хотела заучить наизусть эти слова. Потом взглянула на Мэри Поппинс и слегка кивнула. Мэри Поппинс тоже ответила ей легким кивком. Казалось, их связывает какая-то общая тайна.

– Ну и прекрасно! – воскликнула, сияя, миссис Корри. – Вы даже не представляете, как я рада, что вы будете хранить свои звезды! Я это запомню. Я помню решительно все. Даже то, что бывало на обед у короля Артура каждое второе воскресенье. А теперь давайте прощаться. До скорого свидания. Са-а-амого скорого!

Голос миссис Корри становился все тише, тише и наконец совсем смолк; и в тот же миг, не понимая, как это случилось, Джейн с Майклом очутились на улице – шли позади Мэри Поппинс, которая опять изучала свой список намеченных покупок.

Они посмотрели по сторонам, обернулись назад.

– Что это, Джейн? – удивился Майкл. – Где же лавка?

– Ее нигде нет, – сказала Джейн, ища глазами древний домишко.

И они не ошиблись. Лавки не было. Как сквозь землю провалилась.

– Как странно! – воскликнула Джейн.

– Очень! – согласился Майкл. – А пряники какие вкусные.

И они стали откусывать пряники с разных сторон, превращая их то в человечка, то в цветок, то в чайник, и совсем забыли про лавку миссис Корри. А лавка и правда была очень странная.

…Вспомнили они о ней посреди ночи, когда свет везде в доме был погашен, а им полагалось видеть уже десятый сон.

– Джейн! Джейн! – прошептал Майкл. – Слышишь, кто-то идет по лестнице, на цыпочках.

– Ш-ш-ш, – зашипела Джейн, она тоже услыхала чьито осторожные шаги.

Дверь в детскую с легким скрипом отворилась, и кто-то вошел. Это была Мэри Поппинс, в пальто и шляпке, как будто она собралась гулять.

Она ходила по комнате быстрыми неслышными шагами. Джейн с Майклом наблюдали за ней, не шевелясь и смежив веки до щелочек. Первым делом Мэри Поппинс подошла к комоду, открыла ящик и тут же закрыла его. Потом на цыпочках подошла к платяному шкафу, открыла дверцу, наклонилась и не то положила что-то, не то что-то взяла – они не рассмотрели. Послышался легкий стук, дверца захлопнулась, и Мэри Поппинс поспешно вышла из детской.

Майкл сел в постели.

– Что она делала? – спросил он у Джейн громким шепотом.

– Не знаю. Может, она забыла перчатки или туфли… – Джейн вдруг замолчала. – Майкл, слышишь? – прошептала она.

Он прислушался. Откуда-то снизу, скорее всего из сада, доносились чьи-то взволнованные, приглушенные голоса.

Джейн соскочила с постели и знаком позвала Майкла. Босыми ногами прошлепали они к окну и выглянули наружу.

За оградой на тротуаре маячили одна маленькая фигурка и две гигантские.

– Это миссис Корри с мисс Фанни и мисс Анни, – прошептала Джейн.

Да, это были они. Престранная компания! Миссис Корри вглядывалась сквозь калитку во двор дома N 17. У мисс Фанни на плечах балансировали две длинные-предлинные лестницы, у мисс Анни в одной руке было ведро с чем-то похожим на клей, а в другой – огромная малярная кисть.

Стоя у окна, задернутого шторой, Джейн и Майкл ясно слышали голоса ночных визитеров.

– Она запаздывает, – сердито проговорила миссис Корри.

– Может, кто-нибудь из детей заболел, – робко предположила мисс Фанни, двигая плечами, чтобы лестницы не упали, – и она не может…

– Прийти вовремя, – докончила, нервно поеживаясь, мисс Анни.

– Тихо! – приказала кипящая гневом мамаша, и Джейн с Майклом явственно услыхали, как она прошептала: «Велика жирафа, да дура», – без сомнения относя эту поговорку к дочерям.

– Тс-с, – миссис Корри прислушалась, склонив поптичьи маленькую головку.

И тотчас же входная дверь тихонько скрипнула и послышались чьи-то шаги, ступающие по гравию. Это была Мэри Поппинс с корзинкой в руке, откуда шел слабый, таинственный свет. Миссис Корри улыбнулась и помахала рукой.

– Скорее, скорее, надо спешить! – сказала она подошедшей Мэри Поппинс и, взяв ее за руку, перевела взгляд на дочерей. – Веселее смотрите, вы, двое! – И она пошла вперед, сопровождаемая мисс Фанни и мисс Анни, которые, как ни силились смотреть веселее, ничего не могли с собой поделать. Они шли сзади, тяжело ступая и сгибаясь под тяжестью своей ноши.

Джейн с Майклом не отрывали от них глаз. Вот процессия спустилась по Вишневой, свернула налево и пошла вверх по склону холма. Наконец взобрались на самый верх, на поляну, поросшую травой, где не было ни одного дома, и там остановились.

Мисс Анни опустила ведро с клеем на землю, а мисс Фанни сбросила с плеч обе лестницы и поставила их так, чтобы получилась высокая, до самого неба, буква Л. И вместе с сестрой стала ее держать.

– Что они собираются делать? – изумленно воскликнул Майкл. Но Джейн ничего не ответила – еще минута, и он сам все увидит.

Как только лестницы были прочно установлены – один конец на земле, другой на небе, – миссис Корри, зажав под мышкой кисть, подхватила одной рукой юбки, другой взяла ведро и полезла по лестнице вверх, осторожно нащупывая ногами перекладины. Мэри Поппинс со своей корзинкой полезла по другой лестнице.

И тут началось нечто невероятное. Добравшись до верхней перекладины, миссис Корри окунула кисть в ведро и стала мазать клеем небо. А Мэри Поппинс взяла из корзины что-то блестящее и стала пришлепывать к намазанному клеем небу. Когда она убрала руку, они увидели, что она приклеила к небу золотую звездочку с пряника. И та сразу неистово засверкала, озаряя вокруг себя небо мерцающим золотистым светом.

– Это наши, – чуть не заплакал Майкл. – Наши звездочки с пряников. Она думала, что мы спим, тихонько вошла и взяла их.

А Джейн ничего не сказала. Она не отрываясь смотрела, как миссис Корри мажет кистью небо, а Мэри Поппинс приклеивает к нему звезды. Когда места на небе не хватало, мисс Фанни и мисс Анни двигали лестницы дальше.

Наконец работа была окончена. Мэри Поппинс перевернула корзинку и потрясла – корзинка была пуста. Тогда обе дамы спустились вниз, и процессия двинулась в обратный путь, мисс Фанни тащила на плечах лестницы, а мисс Анни позвякивала пустым ведром. На углу остановились, перекинулись о чем-то несколькими словами, Мэри Поппинс пожала всем руки и заспешила по Вишневой домой. А миссис Корри, пританцовывая в своих мягких сапожках, изящно подхватив юбки, исчезла в противоположном направлении вместе с громко топавшими дочками-великаншами.

Скрипнула садовая калитка. Зашуршал гравий под ногами. Отворилась входная дверь и тихонько закрылась. Джейн и Майкл услышали тихие шаги Мэри Поппинс по лестнице; она прокралась на цыпочках мимо детской, вошла в комнату, где спали близнецы, разделась и легла спать.

Как только звук ее шагов смолк, Джейн с Майклом переглянулись, не сказав ни слова, подошли к комоду и заглянули в левый верхний ящик – в нем ничего, кроме стопки носовых платков, не было.

– Я тебе говорил, – сказал Майкл.

Открыли платяной шкаф, заглянули в коробку, она тоже была пустая.

– Как это? Почему? – говорил Майкл, сидя на краешке постели и глядя несчастными глазами на Джейн.

А Джейн опять ничего не сказала. Она сидела рядом, обхватив руками коленки, и думала, думала. Но вот она откинула назад волосы и встала.

– Знаешь, что я хочу знать? – взглянула она на Майкла. – Звезды сделаны из золотой бумаги или золотая бумага из звезд?

Майкл не ответил. Да Джейн и не ожидала ответа. Она понимала, объяснить это может только кто-нибудь гораздо мудрее Майкла.

Глава 9. История Джона и Барбары

Джейн и Майкл ушли на день рождения. Они оделись во все самое нарядное. И Эллен, увидев их, воскликнула, что они «красавчики, прямо с витрины».

Весь день в доме было так тихо, точно дом о чем-то задумался или, может, задремал.

Внизу на кухне миссис Брилл, водрузив на нос очки, читала газеты, Робертсон Эй сидел в саду на скамейке и усердно предавался лени. Миссис Банкс устроилась на софе в гостиной, подложив под ноги подушечку.

В комнате наверху Мэри Поппинс просушивала на каминной решетке одежду детей, а солнечные лучи лились в окно, расцвечивая стены, и плясали в кроватях, где лежали близнецы.

– Пожалуйста, сдвиньтесь немного. Вы светите мне в глаза, – сказал Джон громко.

– Прости, но это невозможно, – ответил один луч. – Нам ведь надо обежать всю комнату. Так заведено испокон веков. Мы движемся весь день с востока на запад, и эта комната как раз у нас на пути. Советую тебе зажмуриться, и я как бы исчезну.

Золотистый столп лучей наискось падал в комнату. Он двигался довольно быстро, вняв, без сомнения, просьбе Джона.

– Какие вы нежные и теплые. Я так вас люблю, – сказала Барбара, стараясь поймать в кулачок хотя бы один луч.

– Милая девочка, – ответили лучи и стали гладить ее щечки. – Тебе нравится, как мы ласкаем тебя? – видно, им приятно, когда их любят.

– Очень! – вздохнула с наслаждением Барбара.

– Слова! Слова! Слова! Я нигде не слышал столько слов, как в доме N 17 по Вишневой улице. В этой комнате всегда кто-то болтает, – проверещал в окне чей-то голос. Джон с Барбарой повернули головы. Это был Скворец, живший на верху дымоходной трубы.

– Нет, как вам это нравится! – быстро обернулась Мэри Поппинс. – Посмотрел бы на себя. День-деньской прыгаешь по крышам и проводам. И без умолку трещишь, чирикаешь, орешь. Ты своим гамом мертвого разбудишь! Воробьи и те тише себя ведут.

Скворец склонил голову набок и глянул на нее одним глазом сверху оконной рамы.

– Ну и что? – ответил он. – У меня уйма дел: консультации, дискуссии, диспуты, переговоры. Вот целый день и нет языку покоя.

– Бедный язык, – съязвил Джон.

– А я, между прочим, молодой человек, не с вами разговариваю, – Скворец гордо тряхнул крылышками и слетел на подоконник. – И уж, во всяком случае, не тебе это говорить. Кто в субботу чуть не весь день голосил?

– Но я же не болтал языком, – смутился Джон. – У меня животик болел.

– Знаем, как болел! – Скворец с подоконника перелетел на шишечку кроватки, где лежала Барбара, и сказал тихим, вкрадчивым голосом:

– Есть сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки, Барбара?

Барбара села, держась за кроватку.

– Вот тебе половинка овсяного печенья, – протянула она в кулачке угощенье.

Скворец мгновенно вспорхнул с кровати, схватил кусочек печенья, вернулся на подоконник и стал быстро-быстро клевать.

– А где твое спасибо? – укорила Скворца Мэри Поппинс, но печенье было такое вкусное, что Скворец никого и ничего не слышал. – А спасибо где? – громче повторила Мэри Поппинс.

– Что такое? Ах, дорогуша, занимайтесь своим делом. У меня нет времени на всякие церемонии. – И он склюнул последнюю крошку.

В комнате воцарилась тишина. Джон, нежась в солнечных лучах, схватил свою голенькую ножку, сунул пальцы в рот, где уже белел первый зубик, и стал водить ими по губам.

– Что с тобой? Зачем это? – засмеялась Барбара. – Сейчас тобой никто не любуется.

– Знаю, – ответил Джон, ведя ножкой по губам, точно играл на губной гармошке, – но надо практиковаться. Взрослые от этого балдеют. Ты обратила внимание, тетушка Флосси увидела вчера этот фокус и чуть с ума не сошла. Столько глупостей наговорила – я и птенчик, и умничка, и золотце – словом, седьмое чудо света. Слыхала что-нибудь подобное? – Джон выпустил изо рта ножку и захохотал, вспомнив тетушку Флосси.

– Мои штучки ей тоже нравятся, – без тени хвастовства заметила Барбара. – Я начну снимать и надевать пинетки, а она мне – ты такая сладенькая, я тебя сейчас съем, смешно, да? Если я говорю, что съем, значит, и правда съем, например, яблоко или печенье. А у взрослых ничего не поймешь. Говорят одно – делают другое. Как ты думаешь, она понарошку хочет меня съесть?

– Конечно, понарошку. Это они так шутят. Мне никогда не понять взрослых. Они все-таки очень глупые. Даже и Джейн с Майклом не всегда умными назовешь.

– Да, – согласилась Барбара, сосредоточенно стаскивая пинетки.

– Например, они никогда не понимают, о чем мы говорим. Но самое страшное, они вообще не понимают ничей язык. Я сам слышал, как Джейн сказала: вот бы понять, что говорит ветер.

– И я удивляюсь на Майкла. Только и слышишь: «Ах, как поет скворец – ти-ви, ти-ви!» Да разве скворец поет? Он просто говорит, как мы с тобой. А уж от мамы с папой, конечно, и ожидать нечего. Они просто ничегошеньки не понимают. Но Джейн с Майклом, кажется, должны бы понимать…

– А они раньше и понимали, – вмешалась Мэри Поппинс, складывая стопкой ночные сорочки Джейн.

– Что? – воскликнули близнецы. – Понимали язык скворца и ветра?

– Да, и язык деревьев, солнечных лучей, звезд.

– Но как они могли разучиться? – Джон наморщил лобик, силясь постичь причину такого несчастья.

– Ты хочешь знать? – проверещал Скворец таким тоном, точно хотел сказать: а я знаю, как.

– Выросли и забыли, – объяснила Мэри Поппинс. – Барбара, надень, пожалуйста, пинетки.

– Глупая причина, – сказал Джон, сердито на нее глядя.

– Может, и глупая, но это факт, – Мэри Поппинс нагнулась к Барбаре и крепко-накрепко завязала пинетки.

– А Джейн с Майклом и правда глупые, – продолжал Джон. – Вот я вырасту и ни за что не забуду.

– И я тоже, – Барбара сунула палец в рот и стала, причмокивая, сосать.

– Забудете, – отрезала Мэри Поппинс.

Близнецы сели в постельках и уставились на нее.

– Ха! – презрительно воскликнул Скворец. – Вы только взгляните на них! Ишь, вундеркинды выискались! Бывают, конечно, чудеса. Но на этот раз никакого чуда не будет. Вы тоже все забудете, как Джейн с Майклом.

– Никогда! – воскликнули близнецы в один голос и взглянули на Скворца так, словно хотели его убить: очень он их расстроил.

– А я говорю, что забудете, – рассмеялся Скворец. – Впрочем, вы в этом не виноваты, – прибавил он, смягчившись. – Забудете, потому что выбора у вас нет. Не было еще на свете человека, который не забыл бы язык вещей и животных. Не считая, конечно, ее. – И Скворец кивнул через крыло на Мэри Поппинс.

– А почему она помнит, а мы забудем? – спросил Джон.

– Ишь, что захотели! Она не такая, как все. Она – Великое исключение. Вам с ней не равняться, – усмехнулся Скворец.

Огорченные дети замолчали.

– Видите ли, – продолжал Скворец. – Она совсем особенная. Я говорю не о внешности. Мои птенцы, им хоть от роду один день, и то красивее.

– Какая наглость! – возмутилась Мэри Поппинс и замахала на Скворца фартуком. Но Скворец вспорхнул на верх рамы, прыгнул на карниз и, оказавшись в недосягаемости, пронзительно засвистал.

– Опять не поймала! Небось, уже думала, я у тебя в руках! – И Скворец презрительно затряс крыльями.

Мэри Поппинс в ответ только фыркнула.

Солнечный столп продолжал скользить по комнате, волоча за собой золотистый шлейф. За окном подул легкий ветер и стал нежно шептаться с вишнями на улице.

– Слышите, что говорит ветер? – спросил Джон, склонив набок голову. – Неужели правда, миссис Поппинс, что мы вырастем и не будем слышать, что говорят ветер, лучи, деревья?

– Слышать, конечно, будете, – ответила Мэри Поппинс. – Но понимать – нет.

Барбару как будто ударили, и она тихонько заплакала. И у Джона на глаза навернулись слезы.

– Это непоправимо. Так устроен мир, – взывала к их разуму Мэри Поппинс.

– Взгляните на них! Нет, вы только взгляните! – насмешничал Скворец. – Ревут белугой! Да у моих едва вылупившихся птенцов мозгов и то больше.

А Джон и Барбара, лежа в своих уютных постельках, плакали навзрыд, такими они чувствовали себя несчастными. Вдруг отворилась дверь и вошла миссис Банкс.

– Мне послышалось, что дети плачут? – сказала она и подбежала к кроваткам.

– Что случилось, мои маленькие? Мои солнышки, мои птички? Почему они так горько плачут, Мэри Поппинс? Весь день они были такие хорошие, не слышно было ни звука. Что тут произошло?

– Да, мадам. Нет, мадам. Конечно, мадам. Это, наверное, зубки, мадам, – говорила Мэри Поппинс, стараясь не глядеть на Скворца.

– Ну конечно, зубки, – поспешила согласиться миссис Банкс.

– Мне не надо никаких зубов. Я забуду из-за них все самое важное, – голосил Джон, катаясь по кровати.

– И я тоже, – рыдала Барбара, уткнувшись в подушку.

– Бедненькие мои, славненькие. Все, все будет хорошо. Вот только вырастут эти гадкие зубки, – успокаивала близнецов миссис Банкс, бегая от одной кроватки к другой.

– Ты ничего не понимаешь! – еще сильнее вопил Джон. – Мне не нужны твои зубки!

– Никогда, никогда ничего хорошего не будет, – плакала в подушку Барбара.

– Да, да, все будет хорошо. Мамочка жалеет, мамочка любит своих деток, – нежно ворковала миссис Банкс.

За окном послышался легкий писк. Это хихикнул Скворец, но поперхнулся, перехватив грозный взгляд Мэри Поппинс. И уже больше не позволил себе даже улыбнуться, наблюдая происходящее в комнате.

Миссис Банкс ласково гладила близнецов – то одного, то другого, шептала слова, способные, как она думала, утешить даже в самом большом горе.

И Джон вдруг перестал плакать. Он был уже воспитанный мальчик, любил мамочку и помнил, чем он ей обязан. Не ее вина, что она, бедняжка, всегда говорит не то, что надо. И все потому, что не понимает их. И Джон простил свою маму – лег на спину, всхлипнул, взял ножку и сунул пальчики в рот.

– Ах ты умница! Ну что у нас за умный мальчик! – восхитилась мама. Джон стал водить пальчиками по губам, как будто играл на губной гармошке, и миссис Банкс расцеловала его.

Тогда и Барбара – пусть и ее похвалят – оторвала от подушки мокрое личико и двумя ручками сняла сразу обе пинетки.

– Ах ты мое сокровище! – воскликнула с восторгом миссис Банкс, осыпая дочь поцелуями.

– Вот видите, Мэри Поппинс. Вот дети и замолчали. Я всегда их успокою. Все, все хорошо, – сказала миссис Банкс, точно пропела строчку колыбельной. – И зубки все вырастут, – прибавила она.

– Да, мадам, – вежливо ответила Мэри Поппинс.

Миссис Банкс улыбнулась близнецам, вышла из комнаты и тихонько притворила дверь.

В тот же миг Скворец разразился гомерическим хохотом.

– Простите, ради Бога, мою неучтивость! – воскликнул он сквозь смех. – Но я правда, правда не могу удержаться. Какая сцена! Боже, какая сцена!

Джон не обратил на него никакого внимания. Он просунул сквозь прутья кроватки голову и сказал Барбаре тихим, идущим от сердца голосом:

– Я ни за что не буду таким, как другие взрослые. Ни за что! – он кивнул головой в сторону Скворца. – Пусть они с Мэри Поппинс говорят, что хотят. Я никогда не забуду их язык.

Мэри Поппинс ничего не сказала, только улыбнулась загадочной, понимающей улыбкой.

– И я не забуду, – сказала Барбара. – Никогда!

– Пет, вы только послушайте их, сохрани, Господи, мои маховые перья, – просвистел за окном Скворец, прижал крылья к бокам и опять давай смеяться. – Как будто это от них зависит! Вот умора! Еще месяц-два, ну от силы три, и они забудут даже, как меня звать, глупые кукушонки. Глупые, желторотые, бесперые кукушонки. Ха! Ха! Ха! – И Скворец расправил свои крапчатые крылья и улетел…

Прошло немного времени, у близнецов появились зубки, как тому положено, и весь дом отпраздновал их первый день рождения.

На утро после торжества Скворец, только вернувшийся в дом N 17 по Вишневой улице с далеких Бермуд, сел по обыкновению на подоконник.

– Привет! Привет! Привет! Вот мы и вернулись, – весело насвистывал он. – Ну как вы, дорогуша? – не очень почтительно обратился он к Мэри Поппинс, склонив голову набок и глядя на нее ясным, блестящим глазом.

– В вашем приветствии никто не нуждается, – вскинула голову Мэри Поппинс.

– Узнаю старушку. Ни капельки не изменилась! А как наши кукушонки? – Скворец взглянул на постельку Барбары. – Ну, Барбарина, есть ли сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки?

– Ба-ля, ба-ля, ба-ля, – пролепетала Барбара, уписывая овсяное печенье.

Скворец, слегка удивившись, прыгнул на шишечку кровати.

– Я спрашиваю, – отчетливо произнес он, – есть ли что-нибудь вкусненькое для скворушки?

– Бу-лю, бу-лю, бу-лю, – пролепетала Барбара, глянула на потолок и проглотила последнюю крошку.

Скворец уставился на нее блестящими глазками.

– Ха! – вдруг воскликнул он и вопросительно взглянул на Мэри Поппинс. Она ответила ему долгим говорящим взглядом.

Скворец порхнул на кровать Джона. Джон крепко прижимал к себе белую кудрявую овечку.

– Как меня зовут? Как меня зовут? Как меня зовут? – пронзительно закричал Скворец, чувствуя какое-то беспокойство.

– Бе-бе-бе, – сказал Джон, открыл рот и ухватил зубками ногу овечки.

Тряхнув головой, Скворец отвернулся.

– Значит, свершилось, – тихо сказал он Мэри Поппинс.

Она кивнула.

Скворец какой-то миг удрученно глядел на близнецов. Потом пожал крыльями в крапинках.

– Ну что ж. Я ведь знал, что так будет. И всегда говорил им это. А они не верили. – Он немного помолчал, глядя на кроватки.

И вдруг резко встряхнулся.

– Да-а, надо скорее лететь домой. К себе на трубу. Пора приниматься за весеннюю уборку. – Он перелетел с кровати на подоконник и обернулся.

– А скучно будет без них. Я любил поболтать с ними. Мне будет их не хватать.

И он смахнул что-то крылом с глаз.

– Плачешь? – усмехнулась Мэри Поппинс.

Скворец сразу взял себя в руки.

– Плачу? Да нет. У меня… э-э… легкая простуда. Продуло на обратном пути. Ничего серьезного.

Он выпорхнул в окно, сел на карниз, почистил клювом перышки.

– Прощайте! – весело просвистел он, расправил крылья и улетел…

Глава 10. Полнолуние

Весь день Мэри Поппинс носилась как заведенная. В такие дни к ней не подступишься. Что Джейн с Майклом ни сделают, все не по ней. Близнецам и то сегодня досталось. Джейн и Майкл старались не попадаться ей на глаза.

– Давай превратимся в невидимок, – сказал Майкл.

– Давай. Спрячемся за софу, и нас никто не увидит. Возьмем копилки, посчитаем, сколько у нас денег. А после ужина, глядишь, она подобреет.

Так они и сделали.

– Шесть пенни и четыре – будет десять. И еще полпенни и три пенни… – быстро считала Джейн.

– Четыре пенни и три фартинга и… и все, – вздохнул Майкл, складывая монеты стопкой.

– Вполне хватит для бедных, – фыркнула Мэри Поппинс, заглянув за софу.

– Это не для бедных, – обиделся Майкл. – Я для себя коплю.

– А, хочешь купить аэроплан, – презрительно проговорила Мэри Поппинс.

– Не аэроплан, а слона. У меня будет собственный слон. Как Лиззи в зоопарке. И я буду вас возить, – сказал Майкл, искоса поглядывая на Мэри Поппинс: как она отнесется к этой идее.

– Хм! Какие глупости! – опять фыркнула Мэри Поппинс, но было видно, что она немного смягчилась.

– Интересно, – вдруг сказал Майкл, – что делается в зоопарке ночью, когда все уходят?

– Забота кота убила, – выпалила Мэри Поппинс.

– Так то забота, а мне просто хочется знать. Может, вы знаете?

– Еще один вопрос, и ты пойдешь спать, – Мэри Поппинс молниеносно стряхнула со стола крошки и вихрем прошлась по комнате, наводя порядок.

– Ты у нее не спрашивай. Она знает, но не скажет, – прошептала Джейн.

– Зачем тогда знать, раз никому не рассказываешь, – пробурчал Майкл совсем тихо – не дай Бог Мэри Поппинс услышит.

…Джейн с Майклом очутились в постелях, не успев глазом моргнуть. Мэри Поппинс дунула на свечу и выскочила за дверь, точно ее подхватил ветер.

Детям показалось, они пролежали всего пять минут, когда из-за двери послышался чей-то шепот:

– Джейн! Майкл! Одевайтесь, и скорее бежим!

Джейн с Майклом вскочили, смотрят кругом испуганно – никого.

– Скорее, Майкл! Начинается приключение! – Джейн заметалась в темноте – куда делась одежда?

– Спешите, а то опоздаем, – опять прошептал голос.

– Не знаю, где мой костюм. Вот только матросская шапка и перчатки, – Майкл шарил по полке, заглядывал в шкаф.

– Ну и надевай. Больше ничего не надо. Сейчас тепло. Идем скорее! – позвала Джейн.

Сама она с трудом натянула пальтишко Джона и открыла дверь. За дверью никого не было, но как будто кто-то сбежал по лестнице. Джейн с Майклом бросились вдогонку. Выбежали на улицу. Они чувствовали, что кто-то ведет их, но никак не могли догнать.

– Скорее, – позвал голос.

Дети припустили что было духу, слышалось только, как тапочки шаркают по асфальту. Свернули за угол – впереди опять никого. Схватились за руки и помчались дальше – по улицам, аллеям, переулкам. Бегут из последних сил, вдруг точно что-то остановило их. Видят – ограда, в ней вращающийся турникет.

– Вот мы и пришли! – сказал голос.

– Где это мы? – спросил Майкл. Голос молчал. Но Джейн, схватив Майкла за руку, потащила его ко входу.

– Гляди хорошенько, – сказала она. – Это же зоопарк!

Высоко в небе плыла луна, в ее ярком свете Майкл увидел чугунную решетку и заглянул внутрь сквозь прутья. Ну конечно! Какой он глупый, не узнал зоопарка!