Алое домино

Из ломберной выскользнула высокая женщина в шелковом домино огненно-алого цвета. На пудреные волосы был наброшен капюшон, алая маска, изящно отороченная кружевом, скрывала лицо, но при каждом повороте головы в мочках вспыхивали рубины с алмазами. Серое Домино, быстро приблизившись к ней, поклонилось. Она же, обернувшись с нетерпением и явной опаской, сперва бросила торопливый взгляд по сторонам и только потом приняла предложенную руку, но и после, идя рядом, то и дело испуганно выглядывала из-за его плеча.

Огибая павильон, Джеррен приостановился, но Алое Домино качнуло головой и, ухватив его за руку, поспешило в глубь Гарденс. По этой поспешности и тому, как она без конца оглядывалась, словно опасаясь преследования, он понял, что ей лишь на минутку удалось ускользнуть от своих сообщников и теперь не терпелось укрыться, пока они не появились и не начали действовать. Чувствуя, что ничего не сможет сделать, пока не узнает планов ее родственника, Джеррен не без охоты последовал за нею.

Через короткое время из павильона осторожно вышло малиновое домино, под которым скрывался лорд Маунтворт, и направилось следом, ведомое алмазно-рубиновым проблеском, мелькавшим в лунном свете меж тенями деревьев. Он торопливо шел за ними, недоумевая про себя, куда это они так спешат. Для него не подлежало сомнению, что Антонии доверять никоим образом нельзя, но тщетно он пытался отговорить друга от этой опасной игры, где ставкой — его жизнь, а козыри ненадежны.

Однако вскоре откуда-то из тени выступил высокий человек в черном домино, да так неожиданно и резко, что столкнулся с Маунтвортом, и оба чуть не упали. Питер, поспешно извинившись, хотел было пройти мимо, но человек схватил его за руку.

— О, да это никак Маунтворт? — послышался знакомый насмешливый голос. — Вот уж, поистине, удача.

Питер в упор уставился на говорившего и узнал бледно-голубые глаза, холодной иронией блестевшие в прорезях маски.

— Эти якобы веселые карнавалы-маскарады на самом деле чрезвычайно утомительны, не правда ли? — продолжал Келщелл. — К счастью, существует еще карточный стол, за которым можно развеять скуку. Может, партию в пике, милорд? Если мне не изменяет память, вы питаете особое пристрастие к этой игре.

Алое Домино со своим спутником уже почти исчезли из виду. Неожиданная догадка забрезжила в мозгу Питера, и откровенная наглость Келшелла на мгновение привела его в замешательство. Келшелл не только задерживал его здесь, мешая прийти на помощь другу, но и строил таким образом свое алиби, привлекая Питера в невольные свидетели.

Как все спокойные люди, Маунтворт был способен крайне редко, но впадать в безудержную, слепую ярость. И сейчас волна именно такой ярости захлестнула его. Прежде чем сэр Роджер понял, что происходит, Питер свободной рукой ударил его в лицо, вырвал другую руку и нанес второй удар. Пока сэр Роджер собирался со своими невесть куда разбежавшимися мыслями, Маунтворта и след простыл.

Между тем Джеррен, молча следуя за своей проводницей, по мере того как дорожки, по которым они шли, становились все темнее и пустыннее, ощущал в душе нарастающую тревогу. Они уже удалились на достаточное расстояние от возможной погони, но Алое Домино продолжало торопливо двигаться вперед. Полночь — время праздничного ужина, и людей им попадалось все меньше и меньше; Джеррен подумал, что Келшелл выбрал весьма удачное время, а Питер что-то не дает о себе знать. Он оглянулся на ходу, но малинового домино нигде не было видно.

— Антония! — позвал он, остановившись, и она тут же обернулась. Секунду они смотрели друг на друга, потом она качнула головой, приложила палец к губам и, снова взяв его за руку, повлекла дальше по дорожке. Непонятно, почему она молчит, ведь уже нет риска быть услышанной. Что-то неуловимо переменилось в ее манере держаться и это вызывало смутное беспокойство: вроде бы и голову держит чуть выше, и двигается с несколько меньшей, чем обычно, фацией.

Неясные подозрения, возможно, еще долго бы блуждали в его сознании, если бы не небольшой инцидент, помогший этим подозрениям превратиться в холодную твердую уверенность. Веткой, попавшейся на пути, край алого домино слегка отогнулся, приоткрыв голубой, расшитый серебром шелк. В памяти тут же всплыло, как Антония, чтобы отколоть с груди розу, откидывает плащ, под которым виднеется парча цвета слоновой кости и атлас. Кем бы ни было Алое Домино, за которым он так спешит, сомнений нет, это не его жена.

Через минуту она остановилась перед одним из затейливых летних домиков, во множестве разбросанных по Гарденс. Положила руку на ручку двери и внимательно осмотрелась, как бы желая убедиться, что их никто не видит, потом самым естественным жестом пригласила его войти вовнутрь.

Секунду или две он еще колебался. В этом отдаленном уголке Гарденс, куда музыка доносилась лишь слабым отзвуком, поблизости не было и намека на человеческое присутствие, и хотя луна освещала все мертвенно-белым светом, внутри домика было темно, как в гробу. Удачность сравнения вызвала на его губах мрачную усмешку, и он медленно переступил порог. Следующее его движение было совершенно неожиданным. Спокойно войдя, он вдруг с быстротою молнии пересек помещение и, прижавшись спиною к стене, выхватил из ножен шпагу. И все это прежде, чем невидимка, присутствие которого он явно ощущал, смог что-либо сообразить.

Надо отдать должное, мужества убийце было не занимать, а может, это отчаяние подсказало ему следующий шаг. Что бы там ни было, но заметив на фоне высвеченного луной дверного проема темный силуэт, Джеррен прыгнул вперед и, плашмя ударив шпагой по блеску стали, вышиб клинок из руки противника.

Оружие звякнуло об пол, а человек стал наступать, скрюченными пальцами пытаясь дотянуться до его горла. Сделать выпад шпагой оказалось невозможно. Джеррен отбросил ее и схватился с убийцей врукопашную, сразу же поняв по невысокому росту и неожиданной скрытой силе, что это не Келшелл.

Задыхаясь, Питер изо всех сил бежал по дорожке и неожиданно оказался перед летним домиком, у открытых дверей которого на фоне освещенной луною стены темным силуэтом выделялась женщина в Алом Домино. Прижав руки к груди, она так напряженно следила за происходившим в домике, что даже не заметила появления Питера А по звукам, доносившимся из домика, можно было безошибочно определить схватку.

Шпага Питера запуталась в складках малинового шелка, и пока он, отчаянно ругаясь, пытался ее высвободить, двое, сцепившись в яростной схватке, покатились по земле. Маунтворт наконец вытащил шпагу, но Серое и Черное Домино так тесно сплелись, что в неверном свете луны он не решился вмешаться.

Еще несколько минут схватка продолжалась, но в конце концов сопротивление Черного Домино, явно ослабевавшего, прекратилось, и оно замерло на земле. Джеррен, пошатываясь, поддерживаемый под локоть Маунтвортом, поднялся на ноги.

— Джеррен! — с тревогой спросил Питер. — Ты в порядке?

Сент-Арван кивнул. Тяжело дыша, он сдернул маску, чтобы утереть пот с лица. И в эту минуту Алое Домино, до сей поры стоявшее у стены и в смятении смотревшее на схватку, неожиданно подхватило пышные юбки и, метнувшись мимо двух мужчин, со всех ног бросилось к центру Гарденс.

Оторопев от изумления, они не успели удержать ее, хотя Маунтворт и попытался ухватить за подол. Джеррен кинулся было в погоню, но, вспомнив о Келшелле, вернулся в домик за шпагой. Кроме шпаги он нашел там и кое-что еще: кинжал, о который даже порезал пальцы, когда ощупью искал свое оружие.

Он вынес его наружу и в лунном свете стальное лезвие зловеще замерцало. Секунду он молча глядел на него, нахмурившись, потом обернул носовым платком и опустил в карман.

Маунтворт склонился над лежащим без сознания человеком. Снял маску, и луна осветила бледное, совершенно незнакомое лицо.

— Келшелл самолично пытался помешать мне идти за вами, — заметил он через плечо. — А твоя жена, наверное, побежала к нему.

— То была не Антония! — Джеррен вложил шпагу в ножны. — Присмотри-ка за этим парнем, Питер, а я пойду за нею.

Ханна отчаянно спешила назад тем же путем, что и пришла. Это тоже было частью плана — стремительное бегство Алого Домино сквозь толпу, мимо лож к воротам, где уже ждала карета и где к ней должен был присоединиться Тимоти, возвращавшийся другим путем; однако человек, которому предназначалось лежать в летнем домике мертвым с кинжалом жены в груди, был живехонек и теперь, несомненно, гнался за нею. Эта мысль заставляла ее лететь все быстрее, и она бежала со всех ног, сожалея только, что расшитые туфельки, позаимствованные из гардероба хозяйки, были такими узкими и на таких высоких каблуках.

Добравшись наконец-то до более людной части Гарденс, она рискнула остановиться, чтобы перевести дух и оглянуться. И совершила оплошность, ибо пока она, вывернув шею, вглядывалась в даль, какой-то фат в фиолетовом домино, подлетев, обхватил ее обеими руками. Это был тот самый бонвиван, что за ужином строил глазки Антонии, но уже изрядно хлебнувший.

— Боже милостивый, вот удача-то! — хрипло заорал он. — Алое Домино, чтоб мне пропасть! А я уж думал, что потерял тебя, красотка.

— Отпустите меня, черт бы тебя побрал! — с яростью вскрикнула она. — Отпусти сейчас же1

— Ну уж нет! — смеясь, возразил он. — Вот мы сперва посмотрим, что там, за этой хорошенькой маской.

Он уже подобрался к тесемкам маски, но Ханна со всей силой вонзила каблук ему в подъем ноги, он завопил от боли и выпустил ее. Она тут же ускользнула в толпу, оставив его поглаживать ушибленную ногу и проклинать злонравных женщин. Через несколько минут его еще сильнее ушиб, бесцеремонно отшвырнув с дороги, какой-то растрепанный молодой человек в порванном сером домино, лохмотьями свисающем с плеч.

Джеррен, отбросив всякую учтивость, локтями прокладывал себе путь через толпу у лож, но Алое Домино все время ускользало. Толпа уже начала забывать хорошие манеры, в ход пошли грубые шутки, часто сопровождавшиеся выкриками и хохотом, а некоторые особенно подвыпившие джентльмены просто орали хриплыми голосами. Кое-кому, правда, резкое продвижение Джеррена в толпе не показалось шуткой и не понравилось, но достаточно было одного взгляда на его лицо, и всякие протесты замирали у них на губах, ибо становилось сразу ясно, что человек этот не потерпит ни малейших возражений.

Алое Домино уже почти пробралось сквозь толпу, а Джеррену все никак не удавалось отделаться от окруживших его плотным кольцом пляшущих и вопящих шутников; казалось, она вот-вот ускользнет, ибо когда он наконец вырвался, ей оставалось чуть-чуть пробежать по дорожке, ведущей прямо к воротам, за которыми ждала спасительная карета. К Алому Домино приближалась развеселая компания, а неподалеку, под деревьями, окаймлявшими дорожку, неподвижно замерло Черное Домино, наблюдая за погоней. В этой неподвижности было что-то напряженное, а рот, не прикрытый краем маски, сжался в прямую, жесткую линию.

Возможно, он что-то задумал, намереваясь помешать Сент-Арвану, но планы его обратились в прах. Кто-то из веселящейся компании заметил убегающее Алое Домино и Джеррена, стремящегося догнать, и решил принять участие в новой игре. Что-то крикнул остальным, все схватились за руки, и в одну минуту дорожка оказалась перегороженной хохочущими весельчаками, а путь к воротам — отрезанным. Когда же Джеррен оказался рядом с женщиной и опустил руку ей на плечо, все со смехом, шутками и выразительными жестами окружили их. Другой рукой Джеррен поспешил сорвать маску с лица незнакомки.

— Силы небесные! — ошеломленно воскликнул он. — Ханна! — И так сжал пальцами ее плечо, что она охнула от боли. — Где моя жена? Ради Бога! Если вы с нею что-нибудь сделали!..

Ханна с безумным видом оглядывалась вокруг. Она могла правильно и с толком следовать инструкциям, но теперь все планы Келшелла пошли прахом, она и отец оказались пленниками в руках Сент-Арвана. Где же сэр Роджер? Ведь он должен был помешать Маун-творту идти за Сент-Арваном к летнему домику и сейчас ему следовало быть рядом, чтобы помочь ей, но его нигде не видно. И сразу же появилась мысль, что ее предали. Вот и верь этому сэру Роджеру, который собственную безопасность ставит выше сообщнической верности. Ну, что ж, только он забывает, что преданный тоже может в свою очередь предать.

— С ней все в порядке, — пробормотала она наконец, глядя на Джеррена снизу вверх. — Я скажу вам, где ее найти. И вообще, расскажу достаточно, чтобы сэра Роджера можно было повесить дважды — если сойдемся в цене.

Беспомощная, брошенная в карете, Антония потеряла счет времени. То ли с момента ухода Келшелла прошло всего несколько минут, то ли уже несколько часов. Сперва она изо всех своих молодых сил пыталась освободиться, но путы, вроде бы мягкие, оказались на редкость прочными. Да, сэр Роджер все предусмотрел. От этих мягких веревок на ее лодыжках и запястьях наутро даже следов не будет, чтобы подтвердить похищение.

В конце концов, выбившись из сил, она сдалась и устремилась мыслями обратно на маскарад вослед заговорщикам. Удастся ли Джеррену обнаружить подмену? Да нет, вряд ли, раз уж Келшелл так постарался убедить, что его ждет свидание с женой. Ничего не подозревая, пойдет он за Алым Домино, которое приведет его на смерть.

Сколько же она уже сидит здесь? Должно быть, не меньше часу, а в укромном уголке Гарденс, наверное, лежит мертвый, окоченевший Джеррен, и никогда больше веселая улыбка не тронет этих насмешливых губ, и не заискрятся смехом эти голубые глаза, закрывшиеся навсегда.

«Конец, — сказал он недавно, уходя, — или же начало?» О, Боже, Боже мой, то был конец, конец ее жизни, ее мира.

Открылась дверца, и сердце замерло в ужасе. Высокий человек впрыгнул в карету, дверца захлопнулась, и в ту же минуту лошади пошли. В голове у нее завертелись тысячи вопросов, но она молча смотрела, как человек срывает маску и домино и швыряет их на сиденье напротив. Потом он оправил камзол и кружевное жабо, слегка смявшееся под домино, и, откинувшись в угол кареты, достал табакерку. И все это с совершенно невозмутимым видом.

— Вы, разумеется, удивлены, — любезно произнес он, — отчего пришел я, а не Тимоти с Ханной. — Открыл коробочку, достал понюшку, изящным жестом стряхнув просыпавшийся на колени табак. — Как вы уже, надеюсь, поняли, дела пошли не совсем по плану.

С нескрываемым удовольствием он осторожно втянул табак носом, а Антония не отрывала страдальчески-напряженного взгляда от еле различимой в полумраке фигуры. Как это похоже на него — мучить ее, держать подольше в неведении… Если б не кляп во рту, она бы давно уже набросилась на него с криком, требуя сказать правду.

— Не совсем по плану, — повторил он раздумчиво. — Да, приходится признать, что Сент-Арван одержал победу. Что сталось с Тимоти — не знаю, но Ханна, когда я видел ее в последний раз, усердно торговалась с вашим мужем, обещая сделаться его осведомителем. Разумеется, сперва ему удалось снять с нее маску. Интересно, чем же она себя выдала?

Голос его стал отдаляться, отдаляться… крутящаяся мгла затопила сознание Антонии, но в этой мгле победными фанфарами звучала одна мысль — Джеррен жив. Он жив, а сэр Роджер потерпел поражение. Как это произошло, она не знала, да пока и не хотела знать; того, что Джеррен спасен, было более чем достаточно.

Карета, мерно покачиваясь, катилась вперед. Келшелл, убрав табакерку, неторопливо склонился и так же неторопливо вынул кляп изо рта Антонии.

— Полагаю, теперь мы можем обойтись без этого, — заметил он, — и без этих надоевших пут. Надеюсь, вам было не слишком неудобно?

Антония облизала губы.

— О, нет, ну, что вы! — ответила она с уничтожающим сарказмом. — Я просто обожаю, когда меня связывают по рукам и ногам.

— А вы все так же бодры и непримиримы, — заметил он, развязывая веревки на запястьях. — Наше поражение, похоже, вас нисколько не тяготит.

— НАШЕ поражение? — Наконец-то ее руки были свободны, и она принялась растирать их. — Не кажется ли вам, дядюшка, что время притворства кончилось? Вы же прекрасно знали, что ваших кровавых замыслов я не поддерживала никогда, за исключением очень короткого времени.

— Да, знаю. В тот день вы пришли ко мне, охваченная слепой яростью, потому что Сент-Арван, не подозревавший, что Ханна подслушивала, все равно не поверил в вашу невиновность. Однако желание наказать его пылало в вас недолго и угасло, едва стих гнев. Меня это нисколько не удивило.

Она как раз наклонилась, чтобы развязать себе лодыжки, но услышав последние слова, резко выпрямилась.

— Не удивило?

— Нисколько, — повторил он. — Не забывайте, я ведь знал еще вашу мать, на которую вы очень похожи. Помню, однажды, вообразив, будто Энтони ей неверен, она попыталась заколоть его. Он сумел отразить удар, кинжал лишь оцарапал руку, а ею тотчас же овладело раскаяние. То же самое, практически, произошло и с вами. На самом деле вы безумно любите своего Сент-Арвана, но он был несправедлив к вам, вот в вас и родилось желание мести, правда, недолговечное. Страсть к отмщению, милая! Это у вас в крови — цыганской крови. На редкость бесполезное чувство.

— Не стану спорить, — с презрением отозвалась она, — хотя мне кажется, дядя, что я пришла к этому заключению гораздо раньше вас. Вы-то подобное бесполезное чувство лелеяли двадцать лет.

— Я? — В его голосе тоже слышалось презрение, — Неужели вы всерьез думаете, будто я вел непримиримую борьбу за обладание Келшеллов только из чувства мести? Нет уж, увольте! Я вам не сэр Чарльз, полубезумный старец, одержимый ненавистью и жизнь положивший на мщение.

— Но вы же не можете отрицать, что убили моего отца из-за наследства сэра Чарльза?

— Я и не отрицаю. Да, я убил его по той же самой причине, по которой пытался погубить и вашего мужа. Но только двадцать лет назад я руководствовался простым честолюбием — быть богатым, а не бедным, теперь же мне грозит полный крах.

Она воззрилась на него, пытаясь понять, что имелось в виду.

— Не верю! Ваш образ жизни…

— Видимость, дитя мое, одна лишь видимость. Роскошный фасад, за которым ничего, кроме долгов, Боже святый! Ужель вы думаете, я стал бы рисковать всем: семьей, положением, самой жизнью, наконец, — если бы видел иной путь избежать катастрофы?

— Так значит, вы надеялись, женив на мне Винсента, взять бразды правления в свои руки и уплатить свои долги моими деньгами?

— Милая Антония, — холодно ответствовал он, — вы себе чрезмерно льстите. Думаете, я позволил бы сыну жениться на женщине с таким происхождением, дочери бесчестного игрока, шулера и какой-то цыганки? Или Сент-Арван женился бы на вас, не будь он поставлен в такие отчаянные условия, при которых отказаться было невозможно? Да и то сэр Чарльз все же предпочел сообщить ему правду уже после того, как узел оказался благополучно и прочно завязан.

Она даже пригнулась при последних словах, вызвавших в памяти многочисленные унижения детства и юности, но нашла в себе мужество возразить:

— И вы можете говорить так, хотя сами отправили Винсента в Глостершир, чтобы он снискал мою любовь и сделал мне предложение?

Он рассмеялся, тихо и даже мягко, но от этого смеха у нее по спине пробежал холодок:

— Это было необходимо, чтобы завоевать ваше доверие, уговорить отдать мне полученное наследство. Боюсь, до свадьбы вы бы не дожили.

Несмотря на теплую ночь, Антония задрожала. Как же прав был сэр Чарльз, не доверяя своему родственнику, и как же ей повезло избежать умело расставленной западни. В том, что Келшелл говорит правду, она не сомневалась, ибо его слова прояснили многое, прежде непонятное, вызвавшее недоумение. С таким Роджером Келшеллом, холодным, расчетливым, бесчувственным, с неуемной жаждой мести, двигавшей каждым его действием, Антония никогда не смогла бы смириться.

Она погрузилась в собственные мысли, сэр Роджер тоже замолчал, и какое-то время единственным звуком, нарушавшим тишину, было цоканье копыт да стук колес. Вскоре, однако, ею овладело другое опасение, и она принялась вглядываться в темноту.

— Куда вы меня везете? — настороженно и требовательно спросила она.

— На Брук-стрит, — последовал ответ. — Хотя, надобно признаться, мне приходила в голову мысль увезти вас и потребовать выкуп, но подозреваю, Сент — Арван, вооруженный признаниями Ханны, не уступит подобному вымогательству. Кроме того, для успешного завершения такое дело потребовало бы времени и тщательной подготовки. Мудрый человек, Антония, понимает, когда его игра окончательно проиграна.

После недолгого молчания она произнесла:

— И что же вы намерены делать теперь?

— Сперва спровадить вас домой, — отвечал он, — а затем вернуться к себе. Можете быть уверены: если Сент-Арван правильно распорядится ситуацией — а я убежден, что ему на это достанет разума, — то правда никогда не выплывет наружу. — Он помедлил, но, поскольку она так и не нашлась с ответом, продолжал: — А что же вы сами, Антония?

— Я? — вздрогнула она. — Не понимаю?

— Так-таки и не понимаете? — Ироничность не изменяла ему. — Хотя в самом вопросе уже заключался ответ. Ваше положение по меньшей мере двусмысленно. — Он помедлил, словно раздумывая. — И для вас, думаю, самым мудрым будет помириться с Сент-Арваном. Ваша сегодняшняя попытка предупредить его явно говорит, что вам и самой этого безумно хочется, а поскольку его поведение в последние несколько месяцев было далеко небезупречным, то и у вас найдется, что ему простить. Ошибок было полно с обеих сторон.

Последовала еще одна, более продолжительная пауза, потом она едва слышно пролепетала:

— Так вы хотите, чтоб я пошла на сделку с ним?

— Именно так! — Сэру Роджеру явно понравилась такая смышленость. — Помните: вы связаны друг с другом на всю жизнь, и было бы только благоразумием прийти к какому-нибудь соглашению и сохранять дружелюбие и дальше. Не сомневаюсь, что вы сможете уговорить его забыть прошлые обиды. Кто старое помянет — тому глаз вон! Правда, он, конечно, не переменится, но у вас имеется одно неоспоримое и неоценимое преимущество перед всеми соперницами:

вы — его жена.

Она не ответила, а он больше не углублялся в эту тему, ибо хорошо понимал коварную силу и власть намеков, ядовитые уколы которых ранят ей душу, а посеянные сейчас семена сомнения сделают невозможным полное примирение между нею и мужем. Слабое, конечно, утешение, но это — единственное, чем он может вознаградить себя за полное крушение надежд.

Проводив Антонию и вернувшись к себе домой, сэр Роджер направился прямо в кабинет и запер дверь. Зажег свечи в серебряных подсвечниках на столе, сел и достал письменные принадлежности. Довольно долго тишину кабинета нарушал лишь скрип пера, а когда он отложил его, свечи почти догорели. Потом вложил написанное в конверт, запечатал и изящным летящим почерком написал адрес. Отпер ящик, достал небольшой пистолет с серебряными накладками на рукоятке и, как всегда неторопливо и спокойно, принялся его заряжать.

Покончив с этим, отложив оружие, вынул табакерку и с нескрываемым наслаждением втянул носом понюшку табаку. Во всем доме царила тишина, но в этот момент с улицы донесся голос стражника, выкрикивающего время горожанам. Усмешка коснулась губ сэра Роджера, и он твердой рукой взял пистолет.

Антония медленно поднималась наверх, в туалетную. Там было пусто, поскольку Ханна, обычно дожидавшаяся хозяйки и помогавшая ей раздеваться, по всей видимости, еще пыталась выпутаться из последствий своего участия в заговоре против Джеррена. Вряд ли стоило ожидать ее возвращения.

Антония зажгла свечи на туалетном столике, сменила измятое бальное платье с тугим корсетом и множеством нижних юбок на жестких неудобных фижмах на свободный шелковый пеньюар, уселась перед столиком и невидящим взором уставилась на свое отражение в зеркале. Первая радость, вспыхнувшая при известии о поражении сэра Роджера, сменилась теперь опасением перед возможными последствиями. Джеррен говорил, что если сэр Роджер попадется, то ссора может закончиться поединком на шпагах. Конечно, сэру Роджеру никогда не одолеть Джеррена, но смерть от руки Сент-Арвана может привести к весьма серьезным последствиям. Хоть поединки происходят достаточно часто, все же дуэли запрещены, и Джеррену, с его репутацией искусного фехтовальщика, придется туго, если он убьет человека намного старше себя. В лучшем случае ему придется бежать за границу, а в худшем — Антония даже поежилась, старалась не думать о том, что же будет в худшем. Не утешало и собственное положение. Слова и намеки сэра Роджера уже начали свою разрушительную работу, и отвратительное предположение, что ей придется заключить сделку с собственным мужем, медленно прокручивалось в голове. По разумению Келшелла, раз Джеррен развлекался с другими женщинами, пока его жена строила против него заговоры, то теперь, когда ее интриги закончились неудачей, он должен будет с готовностью забыть все их раздоры. И, по мнению сэра Роджера, для Сент-Арвана не имело значения, как именно это произойдет. Что ж, возможно, так оно и есть, и коль скоро Джеррен пожелает предать забвению события последних месяцев, то она должна быть благодарна, но из сердца рвался отчаянный вопль; этого мало, мало. Любя его всей душой, она хотела знать, что по-прежнему любима так же глубоко, хотела вернуть счастье, весною осенившее их своим крылом.

От грустных мыслей ее оторвал звук шагов снаружи, и она со страхом приблизилась к двери. Дверь распахнулась, и Джеррен, торопливыми, широкими шагами подойдя к ней, схватил ее за плечи, нетерпеливо вглядываясь в лицо.

— Антония, ты в порядке? Тебе не причинили вреда? — Она покачала головой, и он отпустил ее, проговорив с кривой улыбкой: — Ханна сказала мне, где стоит карета, в которой тебя заперли, но когда я пришел туда, чертова экипажа и след простыл. Я сразу понял, что это — дело рук Келшелла, и боялся, как бы он не взял тебя в заложницы за Ханну и ее отца.

— Он сказал, что ему приходила в голову мысль потребовать за меня выкуп, — дрожащим голосом ответила она, — но поскольку Ханна во всем призналась, надежды на успех у него было мало. — Она подняла на него испуганные глаза. — Джеррен, опасность действительно позади? Дядя Роджер заявил, что его игра проиграна, но не знаю, можно ли ему верить.

Он кивнул:

— Да, проиграна.

— И поединка между вами не предвидится?

— Нет. И это наилучший вариант. — Джеррен взял ее за руку и усадил на диван. — Ханна рассказала всю историю, а Престон, поняв, что правда выплыла наружу, подгвердил. Питер взял у них письменные признания, должным образом засвидетельствованные и подписанные, а владея такими документами, я всегда смогу держать Келшелла в руках. Боясь за свою жизнь, он ни за что не осмелится снова покушаться на мою жизнь. — Он умолк и слегка нахмурился. — Ты знаешь, что он на грани краха?

— Да, он сказал мне по дороге домой. — И Антония едва слышно спросила: — Джеррен, будет большой скандал?

— Не думаю. Это часть моего договора с Престоном. В обмен на признание я дал слово ничего не разглашать. Он предан Келшеллу и горит равным желанием — и защитить хозяина, и купить свободу себе и дочери.

— Джеррен сунул руку в карман и достал серьги с рубинами и алмазами. — Вот твои украшения. А платье я разрешил Ханне оставить себе, поскольку, думаю, ты теперь вряд ли согласишься его надевать.

— Да уж, конечно, — с горячностью подтвердила она, беря драгоценности, — но я признательна, что ты уберег серьги. Мне было бы очень жаль потерять их.

«Потому, что они — твой первый подарок мне, » — прибавила она мысленно, спрашивая себя, а помнит ли и он это тоже. Джеррен если и помнил, то не выразил ничем, а мрачно произнес:

— Не в первый уже раз Ханна притворялась тобой. Келшелл понимал, что вряд ли удастся заставить тебя играть активную роль в его смертной игре, вот и решил сделать тебя виновной без твоего ведома.

Сидя рядом, он рассказал о подосланных к нему наемных убийцах и о том, что они с Питером узнали от их предводителя.

— Когда парень упомянул нанимавшую его женщину и описал ее, я поверил в то, во что и должен был поверить, по убеждению Келшелла — что это была ты. — Он помолчал и сухо добавил: — Это случилось за день до того, как я отправил тебя в Глостершир.

— За день до того? — прижав руку ко рту, Антония воззрилась на него, понимая теперь, как нестерпимо фальшиво прозвучало в свете случившегося и ее признание, и предложение помочь. — Боже милостивый! Неудивительно, что ты не поверил мне!

Впервые она позволила себе подумать о том, что они в тот день наговорили друг другу, понимая, насколько она с каждым словом заслуживала в его глазах все больше осуждения. Но тут вспомнила любопытное противоречие в его недавнем поведении и недоумевающе нахмурилась.

— А вчера в Воксхолле ты был готов доверять мне.

Почему?

Он пожал плечами:

— Ты наконец-то убедилась, что от Келшелла тебе грозит такая же опасность, как и мне, а поскольку всю эту чертову ситуацию следовало как-то разрешить, я и дерзнул пойти на немалый риск и поверить в твои честные намерения. А когда обнаружил, что Алое Домино, встретившее меня у ломберной, вовсе не ты, понял: мои рассуждения верны и ты — такая же жертва заговора, как и я.

— Понятно! — шепотом проговорила Антония и склонила голову, чтобы скрыть смущение и разочарование. Значит, он по-прежнему уверен, будто ею двигал эгоизм, и убедить его в обратном нет никакой надежды. Чувство полной безысходности овладело ею, глаза наполнились слезами, усталость Я отчаяние помешали взять себя в руки. Но больше всего на свете страшась жалости, она немыслимым усилием попыталась все же говорить ровным голосом:

— Я осознала опасность уже давйо, но теперь, благодарение Богу, все кончилось, даЯ Нас обоих. — Она умолкла, глубоко вздохнула и, теряя последние силы, произнесла уже не так спокойно: — Может быть, не станем говорить об этом сегодня? Я так устала.

— Я знаю, — мягко откликнулся он, — но один момент все-таки нужно выяснить. То, что ты совершила вечером, вполне может объясняться желанием спасти самое себя. Но есть еще кое-что, уже не объяснимое этой причиной. Вот, Антония.

И Джеррен протянул руку: на ра»С№той ладони лежал старинный кинжал с рукояткой, инкрустированной золотом и бирюзой.