Глава 7

В тот вечер они могли есть опилки и Эвелин не обратила бы на это никакого внимания. В ресторане было прохладно и полутемно, а сухое вино приятно бодрило кровь. Том сидел напротив нее, огромный и сильный, опасный огонек поблескивал в его серо-голубых глазах. Он тоже думал о предстоящей ночи, и эти мысли были ясно написаны на его лице. Его взгляд то и дело задерживался на груди Эвелин, а в глубоком низком голосе явно чувствовалось желание.

Они явно засиделись за столиком. Ожидание выматывало нервы, одежда тяготила ее, Эвелин уже чувствовала болезненный зуд в груди…

— Чего мы ждем? — не выдержала она.

— Я хочу, чтобы ты отдохнула и успокоилась, — тихо проговорил он, — чтобы совсем стемнело и ты почувствовала себя более уверенно.

— Мне все равно. — Она встала. — Я полностью полагаюсь на тебя.

Том тоже поднялся и встал рядом с ней, лицо его потемнело от обуревавшего его вожделения.

Не говоря ни слова, он оплатил счет, и они вышли на улицу. Удушливая жара стояла в воздухе, солнце огромным красным диском клонилось к горизонту, заливая мир прощальным багровым сиянием.

Тревожные отсветы заката плясали на резких скульптурных чертах Уиклоу, сейчас он был больше всего похож на своих древних суровых предков, и его ярко-красная футболка и широкие хлопчатобумажные брюки стального цвета не снижали этого впечатления. Том Уиклоу был рожден для другой одежды и другой эпохи, он бы великолепно смотрелся в кожаных штанах и мокасинах, обнаженный по пояс, с длинными густыми волосами, ниспадающими на широкие сильные плечи. Эвелин вспомнила о том, какой ужас охватил ее сегодня утром при одной мысли о том, что этот человек может погибнуть…

Они подъехали к небольшому отелю, в молчании поднялись на лифте на верхний, четвертый этаж. Посыльный нес за ними две небольшие дорожные сумки.

Вошли в снятый Томом двухкомнатный номер. Посыльный внес вещи в спальню, деловито поднял шторы, впустив в комнату яростно пламенеющее закатное сияние, и на этом наконец закончил исполнение своих профессиональных обязанностей. Том вложил ему в руку пятидолларовый билет — дверь за посыльным закрылась.

Эвелин стояла неподвижно, стараясь не смотреть на огромную двуспальную кровать, она слышала, как Том запер дверь и набросил для верности цепочку, но не смогла даже пошевелиться. Он вошел в спальню, неторопливо опустил шторы, комната погрузилась во мрак и только через открытую дверь в другую комнату проливался слабый вечерний свет. Казалось, сам воздух в спальне был пронизан напряжением. Том открыл свою черную кожаную сумку и выложил на тумбочку упаковку презервативов. — Что это? — хрипло спросила Эвелин, не узнавая своего голоса. Впрочем, ответа ей не требовалось. И так ясно.

Том подошел сзади и принялся деловито расстегивать ее платье.

Внезапно Эвелин испуганно задрожала — ведь под платьем у нее были только узкие полупрозрачные трусики. Никакого лифчика, никакой нижней юбки. Платье упало к ее ногам. Эвелин оказалась почти обнаженной.

Том подхватил ее на руки, туфли соскользнули с ног Эвелин и упали на пол. Опершись коленом о край постели, он осторожно снял с нее трусики.

Только теперь она почувствовала, насколько необходим, оказывается, был ей этот маленький клочок ткани, такой беззащитной и беспомощной она оказалась, лишившись его… Издав нечленораздельный протестующий крик, Эвелин попыталась сесть — ведь это несправедливо, почему она должна быть совершенно голой, когда Том все еще одет, — но он легко повалил ее на спину, яростный огонь в его глазах заставил ее прекратить сопротивление.

Том помедлил, удовлетворенно разглядывая распростертое перед ним обнаженное женское тело. Он добился своего, он уложил ее в свою постель, и теперь вся она в его власти. Он уже видел, как возбуждение охватывает ее тело, он заметил и потемневшие твердые бутоны сосков и слабый трепет стройных бедер, судорожно сжатых в стыдливом желании спрятать приютившуюся между ними восхитительно чувственную сокровенную плоть. Светлые завитки покрывали нежный холмик. Том припомнил свои сомнения по поводу цвета волос Эвелин, и легкая улыбка тронула уголки его рта. Да, она блондинка, если, конечно, верить собственным глазам. Однако эти светлые завитки слишком соблазнительны, чтобы довольствоваться лишь их созерцанием!

Эвелин почувствовала, как сильная рука коснулась ее груди, мягко сжала ее, смяла, жесткие пальцы закружились вокруг соска, заставив его затвердеть. Дыхание ее сразу же участилось. С той же мягкой настойчивостью другая рука Тома коснулась ее живота, скользнула между стиснутых бедер и достигла шелковистого лона. Мерцающий огонь вспыхнул в глазах Эвелин, она судорожно приподняла бедра. Длинные пальцы Томаса были восхитительно грубы, когда дотрагивались до сосков, но лишь теперь она сполна ощутила их шероховатую твердость, когда они достигли плоти столь чувствительной, что малейшее прикосновение к ней заставляло трепетать все ее тело.

Ощущение было невыносимо сладостным. Эвелин вырвалась из рук Тома и, тяжело дыша, вскочила на колени, грудь ее возбужденно вздымалась. Том поднялся с постели и начал неспеша расстегивать рубашку.

Когда он сбросил ее, глазам Эвелин предстал могучий бронзовый торс. Мягкие темные завитки образовывали широкий ромб на груди Тома и шелковистой дорожкой сбегали вниз, к животу. Два маленьких соска темнели на его атлетической груди. Том снял ботинки, расстегнул ремень на брюках и рванул вниз молнию. Одним ловким движением он снял их вместе с белоснежными трусами. При этом он ни на секунду не отвел глаз от обнаженного стройного тела, распростертого перед ним на постели. Но вот он выпрямился, полностью обнаженный, как и Эвелин.

Откровенная мощь его мускулистого тела была почти пугающей. Если бы он только захотел, подумала она, он смял бы меня без малейшего усилия… Железные бугры мускулов вздымались на широкой груди Тома, окаймляли плоский живот, прочерчивали узкие крепкие бедра. Эвелин взглянула на его мужское естество внушительных размеров и почувствовала, как кровь горячо забурлила в венах. Но именно сейчас она впервые усомнилась в том, что у них что-то получится. Слабый испуганный стон вырвался из ее груди.

— Т-сс, тише, детка, — успокоил ее Том. — Не надо волноваться.

Тяжелые руки опустились ей на плечи, Эвелин вновь оказалась лежащей на спине, а Том уже возлежал рядом с ней, крепко прижимая к себе, опаляя жаром своего сильного бронзового тела. Его нагота ошеломляла Эвелин, силу его желания больше не сковывала никакая одежда. Он продолжал успокаивать ее горячим тихим шепотом, в котором слова были не важны, а руки его ласкали ее тело, медленно разжигая в нем ответный огонь.

Эвелин бессильно прижималась. к телу Тома, совершенно растерянная внезапным поворотом событий. До сего момента ей казалось, что с помощью Тома она уже прочно освоилась в империи чувств, но, оказывается, все это время она только беспомощно топталась на пороге… Если бы не разливающееся по телу блаженство, она, наверное, вскочила бы и попыталась убежать… Но это чувство, это наслаждение, ах, оно было всесильным.

Трепет пробежал по стройному телу Эвелин, и оно вновь напряглось, как до отказа натянутая тетива… Томас Уиклоу не был бы настоящим мужчиной, если бы не сумел моментально заметить, что это напряжение вызвано уже отнюдь не страхом. И руки его еще быстрее заскользили по ее телу, уверенно и умело раздувая разгорающийся пожар страсти.

Его губы превратили ее соски в средоточие сладостных мук. Эвелин сладострастно изгибалась в его объятиях, бедра ее вздымались и опускались в древнейшем ритуальном танце любви. Пальцы Тома наконец раздвинули нежные створки ее влажного лона, и указательный палец его проник внутрь. Бедра ее инстинктивно раскрылись, представляя Тому полную свободу действий. Она застонала от желания… Том почувствовал, что не может больше ждать ни секунды, но ведь он должен думать не только о себе, он обязан разжечь ее страсть настолько, чтобы она с готовностью приняла неизбежную боль, связанную с потерей невинности. Он боялся причинить ей боль, хотя прекрасно понимал, что сойдет с ума, если немедленно не ворвется в эти желанные врата.

Сладкая пытка все длилась и длилась… Голова Эвелин металась по постели в светлом месиве легких волос. Руки ее стискивали Тома со все возрастающей силой. И вот наконец протяжно застонав, она вонзила ногти в его широкую грудь.

— Я хочу тебя, — хрипло выдохнула она. — Возьми меня, возьми немедленно.

Он и сам не мог больше сдерживаться. Широко раздвинув ноги Эвелин, Том тяжело навалился па нее, готовясь войти в ее горячее влажное лоно, податливо раскрывшееся под его напором. Но в самый ответственный момент какое-то тревожное ощущение вернуло Тома к действительности. С усилием он оторвался от Эвелин и, протянув руку к тумбочке, достал из пачки маленький блестящий пакетик, надорвал его зубами.

— Нет! — закричала она, отталкивая его руку. — Не сейчас, только не в первый раз! Я хочу чувствовать тебя всего, понимаешь? Хочу!

Затуманенные страстью глаза с мольбой смотрели на него, ее разгоряченное страстью тело звало его самым простым первобытным зовом… Сейчас она была как настоящая Валькирия — страстная язычница, с широко разведенными ногами, готовая принять мужское естество, которое лишит се девственности. Она жаждала мужской власти, она ждала мужского тела и готова была стать плодородной почвой на этом древнейшем празднике урожая…

Томас Уиклоу не был новичком в сексе, в отличие от Эвелин он имел богатый опыт и прекрасно представлял степень риска, на который они идут, но сегодня он тоже хотел чувствовать ее полностью, чтобы не было никакой преграды между ними.

Эвелин мгновенно затихла, как только почувствовала первую попытку Тома войти в нее. Он вошел глубже, желваки заиграли на его лице. Эвелин почувствовала острую боль, но не сделала ни единого движения, чтобы отстранить его. Она безумно хотела его, жаждала отдаться ему со страстью, превращающей боль в ничто… И вот хриплый стон наслаждения вырвался из его груди.

— Да, — тяжело выдохнул он, — все хорошо, детка, теперь ты можешь принять меня. Давай. Еще. Еще раз…

Горячие слезы брызнули из глаз Эвелин. Раздирающее, переполняющее ощущение его твердости было невыносимо, но она терпела, терпела потому, что единственной альтернативой было остановиться, а это было уже невозможно. Она была слишком возбуждена, чтобы думать об осторожности, слишком распалена, чтобы отдалить неизбежное… Ее грудь была распластана под железными мускулами его груди, руки Тома скользнули вниз и яростно, до боли стиснули ее ягодицы, резким рывком он вздернул тело Эвелин вверх, навстречу своим ритмичным ударам — и неожиданно острое наслаждение захлестнуло ее. Судорожно прижимаясь лицом к его курчавой груди, она всхлипывала, стонала, слабо вскрикивала… Наконец она перестала изгибаться, неистовое напряжение покинуло ее тело, и оно облегченно обмякло в руках Томаса. Тихий шелестящий звук сорвался с ее губ.

— Томас, — шепнула она, и томная нега ее голоса едва не лишила его рассудка.

— Сейчас, еще немного — глухо прорычал он. Настал его час, и он едва мог контролировать свирепую жажду своего тела. Приподняв ноги Эвелин, Томас наклонился вперед, опираясь на локти. Ее ноги взлетели вверх, широко раскрылись — теперь эта женщина была полностью в его власти, поверженная, она больше никак не могла ограничить силу его ударов. Его крепкие ягодицы ритмично сокращались — и наконец блаженство затопило его, безоглядное, сумасшедшее… Сила оргазма сотрясла его тело, хриплый крик вырвался из его груди, и он сжал ее в объятиях с неистовой силой…

Он затих. Но вместо того чтобы попытаться освободиться от его тяжести, Эвелин еще крепче прижалась к Тому, наслаждаясь ощущением могучего мужского тела, вдавившего ее в постель. Она едва могла дышать, едва могла пошевелиться — и в этом было блаженство. Тело ее изнывало от боли, но несмотря на все это, глубочайшее наслаждение переполняло каждую клеточку ее и по сравнению с этим боль казалась несущественной.

Глаза ее закрывались… Все произошло именно так, как она мечтала — грубо и яростно. Это было бы еще прекраснее, если бы Томас мог хотя бы на мгновение потерять свою невыносимую выдержку. Лишь на какое-то время немного ослаб его железный самоконтроль, вот и все, в то время как она оказалась абсолютно не способной сдержать дикую страсть, неожиданно для нее самой проснувшуюся в ней.

— Эвелин, — шепнул Том, накрывая губами ее губы. Эвелин поняла, что задремала. Теперь он смотрел на нее, приподнявшись на локте и опираясь головой на руку. Она немедленно ответила на его сладостный поцелуй.

Только через несколько минут Том заставил себя оторваться от ее рта и осторожно разъединить их все еще спаянные воедино тела. Эвелин осталась лежать, безвольно раскинувшись на постели, а Том зашел в ванную и тут же вернулся, неся в руках влажную губку.

Наверное, ей следовало бы застыдиться, когда Том принялся осторожно обтирать ее тело, но она почему-то не почувствовала ничего подобного. Когда Том закончил, она только сладко зевнула, как сонная кошка, и перекатилась на другой бок.

— Много крови, — спросила она с рассеянным любопытством.

— Совсем чуть-чуть.

Том был страшно доволен тем, что эта женщина так полно отдала ему всю себя. Она не отступила ни на шаг, она ни на секунду не позволила боли и страху помешать ей безудержно броситься навстречу наслаждению. Никто и никогда не хотел его так страстно, и сам он ни одну женщину не желал так, как эту — безудержно, яростно и неистово. Любая другая испугалась бы жестокой силы его желания, но Эвелин лишь упивалась ею. Никогда прежде Томас не был столь неистовым в постели, никогда не позволял своим инстинктам вырваться на свободу… Свой темперамент он всегда подавлял железной волей, и только сегодня он дал ему свободу…

Странное дело, при мысли об этом Том не испытал ни беспокойства, ни досады. Полученное удовольствие было столь велико, что в душе его не осталось места для сожаления. И удивительная картина возникла в его воображении: Эвелин, располневшая, беременная его ребенком… И сердце его сладко замерло.

Эвелин спала. Он бережно укрыл ее простыней, она сонно заворчала, а когда он лег рядом с ней — доверчиво прижалась к нему, в бессознательном поиске уютного тепла. Том обнял ее за талию, крепко прижал к себе и заснул, так же спокойно и умиротворенно, как и она.

Когда он проснулся, острое чувство времени безошибочно подсказало, что прошло около двух часов. Том ощутил прилив мужской силы, и когда его ласки разбудили Эвелин — она была уже так же горяча, как и он. На сей раз Том заставил себя предохраняться, хотя впервые в жизни почувствовал досаду на то, что этот ничтожный барьер станет препятствовать полному слиянию их тел.

Эвелин не смогла сдержать болезненного стона, когда Том вошел в нее, но снова, как и в первый раз, даже не попросила его быть осторожнее. Время для нежностей еще не наступило, сейчас было только одно — безумная горячка желания, требующая немедленного удовлетворения.

Потом они снова уснули. Ночью Том просыпался еще три раза и каждый раз тянулся к Эвелин, и каждый раз брал ее. Оставалось только гадать, ослабеет ли когда-нибудь эта ненасытная жажда…

Было уже около девяти часов, когда Том окончательно проснулся и увидел, что яркое утреннее солнце храбро пытается пробиться сквозь тяжелые шторы. В комнате царил полумрак, а кондиционеры веселым жужжанием охлаждали разгоряченный воздух… Все тело болело и ныло после безудержных ночных баталий.

Эвелин спала, свернувшись клубочком, отвернувшись от него, и в течение нескольких минут он восхищенно любовался изысканным изгибом ее спины. Как могло такое нежное, такое хрупкое тело выдержать его неистовый натиск?..

Глава 8

Эвелин с головой погрузилась в море чувственности, и это длилось до конца уик-энда. Две комнаты безликого стандартного номера стали обжитыми и домашними, наполненными интимнейшей аурой. Они с Томом так ни разу и не вышли из номера, переложив на персонал отеля задачу своевременного снабжения их пищей, ни разу не оделись, разве что в халаты.

Как любовник Том Уиклоу полностью соответствовал силе ее страсти. Эвелин никогда ничего не делала вполсилы — она была неистова в своем девстве, а теперь с тем же неистовством отдавала себя мужчине. А Том, никогда раньше не дававший воли своим безудержным желаниям, только сейчас, с Эвелин, впервые мог позволить себе все. Он брал ее, любил, насыщался и не мог насытиться. Безумное желание обладать этой необыкновенной женщиной возвращалось к нему снова и снова.

Больше не существовало никаких границ. Сильный, земной, могущественный Том увлекал Эвелин за собой, он показывал ей самые разнообразные способы, приемы и позиции, которых оказалось гораздо больше, чем Эвелин могла себе даже представить. Ни разу в жизни Эвелин не была так надолго и так полно связана с другим человеком — настолько, чтобы забыть обо всем на свете. Она не думала о работе, она ни разу не вспомнила о книжке, которую зачем-то взяла с собой… Она наслаждалась.

Утром в воскресенье, когда первоначальный безумный голод был наконец утолен, их игры стали более неторопливыми, у обоих появилось терпение, чтобы сдерживать возбуждение и как можно дольше продлевать наслаждение.

После того как час изысканных чувственных игр на какое-то время успокоил их обоих, Том заказал ланч. А потом они сидели в гостиной, забравшись с ногами в кресла и расслабленно слушая теленовости. Эвелин откинулась на спинку кресла и умиротворенно прикрыла глаза.

Том приподнял светлую прядь ее волос и отвел назад — солнечный луч вспыхнул в золотых нитях, заискрился сверкающими брызгами…

— Где твои родители? — рассеянно спросил он, хотя сейчас его гораздо больше занимала игра солнечного света в ее золотистых прядях, чем ответ на собственный вопрос.

— Вообще или конкретно сейчас? — Ее голос был таким же лениво-расслабленным.

— И то и другое.

— Вообще они живут в Южной Каролине, там, где преподают. А сейчас уехали в Италию, в летнее турне, вернутся где-то в конце сентября.

— Ты была очень одинока в детстве?

— Я тогда не понимала этого. Я очень хотела учиться, — пояснила она, — и никогда не могла насытиться знаниями… Как я сейчас понимаю, такой ребенок тоже не подарок для родителей. Если бы у меня была другая семья, я бы наверное совершенно свихнулась, но папа с мамой помогли мне — они никогда не ограничивали мою жадность к знаниям.

— Ты была ужасным ребенком, — равнодушно обронил Том.

— Возможно, — согласилась Эвелин. — Ну а ты?

Он помедлил с ответом, и крошечное тревожное облачко бросило тень на ее умиротворенное спокойствие. Том охотно говорил с ней о своей работе, о самолетах, но строго охранял свою личную жизнь от постороннего вмешательства. Лишь однажды он ненадолго приоткрыл свою броню, когда рассказал о своем происхождении, о том, что дома у него двое братьев и сестренка… И все. Том не рассказывал ей ничего о своем детстве, он не позволял ей ни на шаг приблизиться к своей душе. Эвелин прекрасно понимала сложность взаимоотношений, ведь в принципе они совсем не знают друг друга, они знакомы меньше недели. Скорость развития событии вскружила ей голову, ей уже стало казаться, что целая вечность прошла с того дня, когда она впервые увидела Тома.

— Нет, я не был ужасным ребенком, — помолчав, ответил Томас.

Эвелин ясно почувствовала отчуждение в его голосе.

— А твои братья и сестры?

Сидя вплотную к нему, она сразу почувствовала, как он внутренне расслабился.

— Пожалуй, это можно сказать о сестренке… Не то, чтобы она была очень вредная или избалованная, просто она слишком стремится идти по жизни своим путем…

По его голосу Эвелин поняла, как сильно он любит свою семью. Она ласково погладила его по щеке, пытаясь заставить его продолжать.

— А сколько лет твоим младшим? И как зовут их?

— Питеру восемнадцать. Он только что закончил высшую школу и через месяц поступает в колледж. Он всерьез увлечен скотоводством, возможно, после окончания колледжа откроет свое дело. Джонатану шестнадцать, он самый добрый малый в семье, но настоящий сорви-голова — точно такой же, как я в его годы. Черт возьми, парень надумал стать морским летчиком! Ну и наконец Диана. Ей всего одиннадцать, но эти одиннадцать стоят ста! Маленькая для своего возраста, хрупкая — ветром носит, но она обладает несокрушимой волей и характером.

— А что представляет из себя твоя мачеха?

— Глэдис… Она еще ниже тебя!

Эвелин резко выпрямилась.

— Не такая я уж маленькая! — Она воинственно вздернула подбородок.

— Ну, скажем, не слишком высокая. Ниже среднего роста, я ведь на добрых тридцать сантиметров выше тебя. — Он прижал ее к спинке дивана и поцеловал. — Ты будешь слушать про Глэдис или нет?

— Продолжай, — недовольно буркнула Эвелин, и Томас успокаивающе коснулся ее лба.

— Глэдис женщина что надо! Добрая, искренняя, преисполненная любви ко всему на свете. Если уж она вобьет что-нибудь себе в голову, — ее ничем не остановишь. Это она натаскивала меня перед Академией — так что своим зачислением я полностью обязан ей.

— Значит, ты не возражал, когда твой отец женился второй раз?

— Возражал?! — Он рассмеялся. — Да я просто лез из кожи вон, чтобы свести их вместе. Это было непросто… Отец вел себя с ней, как робкий юнец.

— А твой отец? Какой он?

— Довольно суровый. Лучший в мире отец. Когда я был мальчишкой, я твердо знал — мой отец будет защитой и опорой всегда, до самой смерти.

Весьма странная характеристика любимого отца, подумала Эвелин, хотя, глядя на Тома, нетрудно поверить в то, что его отец действительно суровый… Наверное, отец и сын были очень похожи друг на друга.

— Ну, довольно обо мне, — неожиданно заявил Том, хотя все это время он меньше всего говорил о себе. Эвелин опять почувствовала его отчуждение, как будто слегка приоткрывшаяся тяжелая дверь, охранявшая самые сокровенные мысли и чувства этого человека, вновь с грохотом захлопнулась перед ней.

Он усадил ее к себе на колени, распахнул полы ее пушистого халата и положил руки на обнаженную грудь.

— Теперь я хочу узнать тебя.

Слегка вздрагивая, Эвелин опустила глаза, глядя на сильные бронзовые руки, накрывшие мягкие белоснежные холмики.

— Все это уже не ново для тебя…

— Возможно. — Голубизна его глаз сменилась синевой. Нетерпеливая рука скользнула вниз, к мягкой складочке между стройных ног.

— Это так, но теперь ты волнуешь меня еще больше, чем раньше. Раньше я только представлял себе твой вкус, а теперь… — Эвелин задрожала от острого, горячего наслаждения.

Том распахнул свой халат… Сейчас он был похож на возбужденного жеребца, ноздри его раздувались, вдыхая аромат женщины. Не убирая руки с ее лона, он развернул Эвелин к себе лицом и устроился поудобнее. Она опустилась на него с диким, сдавленным криком.

— Теперь я знаю, какая ты сладкая, — шептал он, — и как славно ты дрожишь подо мной, и как чудесно ты ласкаешь меня своими нежными руками…

Она начала двигаться, сгорая от желания, стремясь к освобождению, которое было уже совсем близко… Руки Тома стиснули ее бедра, как если бы он хотел задержать ее движения; Эвелин жалобно всхлипнула, и вдруг он вцепился в ее ягодицы и принялся поднимать и опускать на себя нежное женское тело.

Это совсем не было похоже на предыдущие нежные игры, это было быстрое, грубое и жадное соитие. В поисках равновесия Эвелин ухватилась за бронзовые от загара плечи Тома — и тут сладкая судорога сотрясла ее тело. Он отстал от нее всего на мгновение…

Восстановление сил заняло гораздо больше времени, чем их яростная отдача. Эвелин обессиленно затихла на груди Тома. Бережно убрав спутанные пряди волос с ее лица, он крепко прижал к себе свою женщину.

— Я не слишком-то забочусь о тебе, — тихо шепнул он. — Это уже второй раз.

— В чем дело? — пробормотала она.

— Я опять взял тебя, не предохранившись.

— Но я ведь сама так хотела. Я хотела знать, хотела чувствовать только тебя.

— В первый раз да. Но сейчас я обязан был вспомнить. Нет никакого оправдания тому, что это произошло во второй раз!

Почувствовав резкость в его тоне, Эвелин села и прямо посмотрела в лицо Тома.

— Я не ребенок и еще не совсем идиотка. Я не хуже тебя представляю себе степень риска — и ровно половина ответственности за него лежит на мне. Я ведь могла сказать, — нет, но не сказала. Не стоит преувеличивать опасность. В детстве и ранней юности я интересовалась практически всем, в том числе и этим. Я знаю все о циклах и безопасных днях и уверяю тебя — у нас нет никаких оснований для тревоги.