Трилогия - Шотландские тайны

Потирая щеку, он отступил от девушки.

— Хватило бы и простого «нет», — с упреком пробурчал он.

С тех пор они стали лучшими друзьями. И постепенно Дарок начал опекать Кейтлин. Вот и сейчас он разговаривал с ней, как с младшей сестричкой

— Позволь мне самой решать, что для меня опасно, а что — нет, — резко сказала она ему.

— Мы с тобой еще поговорим об этом, — ласково улыбнувшись, ответил он.

В другое время она начала бы яростно спорить с Дароком. Но сейчас ей было слишком плохо, и у нее просто не было сил пререкаться с ним.

— Иди ты к черту! — смерив Дарока надменным взглядом, бросила девушка. — Я тебя больше не задерживаю, — с достоинством добавила она.

— Ну что ты злишься? — спросил он с укоризной; потом засмеялся и принялся расседлывать лошадку Кейтлин.

Гордо вскинув голову и держась за собачий ошейник, девушка величественно удалилась. Прихрамывая, она обогнула дом и, еле волоча ноги, поднялась по ступеням крыльца

Несколько минут Кейтлин возилась с лампой, стоявшей на столе посреди комнаты. Но вот наконец в лампе затеплился огонек, и девушка смогла перевести дух. Опираясь на стол, чтобы не упасть, она мрачно смотрела на мерцающее пламя.

— Будь проклят лорд Рендал, — после долгого молчания объявила Кейтлин своей шотландской борзой. — Будь проклят Дарок — и все мужчины вообще!

Бокейн (так звали шотландскую борзую) поняла, что хозяйка ждет сочувствия, и жалобно завыла.

— Интересно, почему мужчины всегда недооценивают женщин? Почему считают их никчемными дурами? — продолжала девушка.

Собака, которая тем временем расположилась на своем обычном месте у большого каменного очага, подняла свою громадную голову и преданно внимала гневным речам хозяйки.

Кейтлин казалось, что она никогда не сможет раздеться. С превеликим трудом она умылась, и лицо ее из смуглого превратилось в молочно-белое. Эта метаморфоза ошеломила бы мужчин, знавших Кейтлин как Дирка Гордона. Ее нежная кожа эффектно контрастировала с темной гривой роскошных, ниспадающих до самого пояса волос. Кейтлин была тоненькой и стройной, однако в гибких линиях ее тела не было ничего мальчишеского. Другие девицы пустили бы в ход все женские ухищрения, чтобы подчеркнуть эту колдовскую кельтскую красоту. Но Кейтлин была слишком простодушна для этого. Днем, когда она представала перед всеми как мисс Кейтлин Рендал, мужчины даже не смотрели в ее сторону, а товарищи по ночным вылазкам не узнавали в этой неприметной девушке отчаянного Дирка Гордона.

Бедняжка знала, что теперь ей предстоит тяжелое испытание. Хлебнув для поддержания духа уэсгебиты — исключительно в лечебных целях, разумеется, — Кейтлин обильно смочила кусок чистой тряпочки тем же целительным снадобьем, помогающим, как известно, от всех болезней; поколебавшись, девушка плеснула на клочок материи еще немного драгоценной жидкости, а потом осторожно приложила его к наиболее нежной части своего тела. При первом обжигающем прикосновении Кейтлин судорожно вздохнула, после чего издала долгий слабый стон. Собака сочувственно заскулила.

— Его зовут лорд Рендал, Бокейн, — прохрипела Кейтлин, обращаясь к своей любимице. — Запомни это имя! Он — враг. И если я замечу, что ты у меня за спиной заигрываешь с ним, — между нами все будет кончено, так и знай!

Надев ночную рубашку, Кейтлин, как обычно, распахнула окно и выглянула наружу. Вид, открывавшийся из окошка ее спальни, был одним из самых прекрасных в Дисайде. Посмотрев направо, девушка могла различить огни поместья Рендалов. Страткерн был самой большой загородной резиденцией в этих местах. Это был настоящий укрепленный замок. Однако древняя вершина Лохнагара, видневшаяся далеко на западе, за рекой Ди, была куда выше. В последние дни своей жизни мать Кейтлин часами не сводила с нее глаз. И девушка вдруг вспомнила, как мать сказала ей однажды:

— Он напоминает мне о твоем отце…

— Кто напоминает? — изумилась тогда Кейтлин.

— Лохнагар.

— Господи! Почему?

— О… Именно там мы встречались, когда нам удавалось ускользнуть из дома.

Кейтлин не решилась приставать к матери с расспросами. Мать в те дни быстро и часто замолкала на полуслове…

И сейчас, поглядев на Лохнагар, девушка вздрогнула и отвернулась. Словно почувствовав настроение хозяйки, борзая молча поднялась со своего места у очага и проскользнула в маленькую спальню. Не услышав сердитого окрика, Бокейн подошла к кровати, уселась перед Кейтлин и ласково положила ей на колено свою большую мохнатую лапу. Кейтлин не смогла сдержать улыбки.

— Мне кажется порой, что на самом деле ты — добрый дух, — прошептала она. — Ты ведь всегда знаешь, когда мне хочется плакать…

Кейтлин опустилась на пол и принялась гладить шелковистую бежевую шерсть собаки. Бокейн тихо заскулила от удовольствия.

— Ты такая огромная… Почти как моя лошадка, — ласково бормотала Кейтлин. — А когда я тебя нашла, ты была не больше белочки.

И девушка отчетливо вспомнила все события того дня. Она решила набрать ежевики для матери и побежала к той самой каменоломне, где всего пару часов назад ее, Кейтлин, выпорол лорд Рендал. Там, на краю обрыва, всегда можно было найти крупные сочные ягоды. Но в тот раз Кейтлин мгновенно забыла о них: внизу творилось что-то невообразимое, и Кейтлин даже подумала, не убили ли там кого?

Прижав к себе корзинку, она быстро сбежала вниз по тропинке и встала как вкопанная — настолько потрясло ее то, что она увидела в каменоломне. Рабочие натравили своих псов на одичавшую шотландскую борзую, загнали израненную собаку в ее логово и там прикончили ее. Крохотный щеночек, размером с белку, скулил и пытался рычать, сидя на каменном выступе в трех футах над землей. Разъяренные псы готовы были вот-вот наброситься на малыша и разорвать его в клочья.

Рабочие расступились перед Кейтлин. Видимо, знали, что она — внучка Гленшила. Шотландская борзая была совсем дикой, угрюмо объяснили они девушке. Такую собаку не приручить. Не прокормить и ее последнего оставшегося в живых щенка. Кейтлин не стала спорить с рабочими. Обмотав руку пледом, чтобы защититься от острых зубов щенка, она схватила его и принесла домой в своей корзинке.

Потребовались месяцы терпеливой заботы и ласки, чтобы завоевать доверие щенка. Бокейн. Мать Кейтлин назвала щенка этим именем потому, что по ночам собака поднимала жуткий шум и казалось, будто все духи из преисподней явились под окошко их маленького домика. Бокейн была страшной скандалисткой.

— Откуда ты взялась? — спрашивала Кейтлин, вглядываясь в карие глаза, так похожие на человечьи; глаза эти — живые, умные, преданные — в ответ спокойно смотрели на девушку. Теперь она уже никогда не узнает, какая добрая фея привела ее тогда в каменоломню…

Поднявшись, Кейтлин собралась было отвести собаку в соседнюю комнату. На пороге девушка в нерешительности остановилась, а потом взглянула на свою пустую кровать. Для Бокейн этого взгляда было вполне достаточно. Одним прыжком она оказалась на кровати и улеглась в ногах, свернувшись калачиком и стараясь занять как можно меньше места. Кейтлин вздохнула, улыбнулась, погасила лампу и, забравшись в постель, вытянулась рядом с собакой.

* * *

Когда в домике Кейтлин потухли огни, из шумевшего неподалеку соснового бора вынырнула какая-то тень. На залитой лунным светом тропинке тень эта обрела четкие очертания мужской фигуры, и таинственный соглядатай стремительно зашагал к дороге на Крати.

Лишь через час он смог удобно усесться за своим столом. Обмакнув перо в чернильницу, мужчина принялся писать. После обычных приветствий он продолжал следующим образом:

«Я разузнал о внучке Гленшила и о лендлорде О'Дароке вполне достаточно для того, чтобы обвинить их в совершении чудовищных преступлений. Это люди крайне необузданные и безнравственные. Касательно же другого дела я хотел бы сообщить Вам, что местные помещики отнюдь не стали слабее. И многое идет здесь совсем не так, как следует. Если Вы решили действовать, то я полагаю, что медлить более нельзя. Я же, со своей стороны, постараюсь разузнать как можно больше. Ваш покорный слуга…»

* * *

Хотя на следующий день было воскресенье, Кейтлин поднялась с постели ни свет ни заря. К великому своему изумлению, девушка отлично выспалась этой ночью. Правда, ягодицы у Кейтлин все еще побаливали, но лишь тогда, когда она садилась. И потому она всей душой надеялась, что молебен сегодня будет таким же долгим, как обычно. В храме в Крати прихожане всегда молились стоя.

Кейтлин облачилась в свою самую лучшую праздничную одежду. Юбка, которую выбрала девушка, была простой, темной и практичной, без всяких претензий на моду и элегантность. Крепкие башмаки из прочной кожи были созданы для долгой ходьбы, за что Кейтлин их и ценила. До храма нужно было идти пешком добрых три мили; однако лишь немощным старикам и мелкопоместным дворянам разрешалось приезжать на воскресную службу в своих двуколках или в каретах. Всех остальных священник мог сурово отчитать за такое прегрешение.

Утром Кейтлин явно повеселела. Улыбаясь, она представляла себе, как Рендал в этот миг садится завтракать. Интересно, что он надел на себя? Ее воображение разыгралось; девушка так и видела сиятельного лорда, завернувшегося в изъеденное молью шерстяное одеяло или же облаченного в скверно сидящее платье, одолженное у лакея… А может, у одного из кучеров? Да, это вам не панталоны в обтяжку, безукоризненно пошитые лучшим лондонским портным! Это вам не изящные жилеты, в которых привык щеголять лорд Рендал! Кейтлин очень сомневалась, что этот франт покажется сегодня в храме. Скорее всего, его светлость будет мрачно сидеть в своем доме и задаваться вопросом, что же могло случиться с его управляющим. А Серль отправился охотиться на диких гусей. Вот уж кто точно был премерзким человеком!

Кейтлин что-то бормотала себе под нос, когда заплетала косу, и тихонько напевала, хлопоча по хозяйству. По воскресеньям дел было немного, ибо господь повелел в этот день отдыхать. Нельзя было готовить еду, заниматься уборкой в доме, работать в поле и в саду. Соблюдался этот обычай очень строго, что вполне устраивало Кейтлин.

Позавтракав тремя кусками домашнего хлеба с вареньем и запив их двумя чашками гленшилского молока, девушка подбросила в очаг дров и, прежде чем отправиться в путь, в последний раз оглядела свой домик. В жилище этом не было даже намека на роскошь, если не считать пестрых ковриков, которые лежали на полу из каменных плит и очень оживляли спартанскую обстановку комнат. Кейтлин с матерью коротали долгие зимние вечера, мастеря эти коврики из кусков старых пледов. На стенах не было ни картин, ни других украшений. Комнатки были аккуратными, чистенькими и дышали домашним уютом, а за дверями кладовки столь же аккуратно стояли банки с вареньем, джемами, желе, овсяными пудингами, фруктовыми и овощными приправами, а также небольшие бочонки с домашними соленьями и копченьями. В подвале у Кейтлин хранились заготовленные на зиму яблоки, собранные с ее собственной яблони, и каменные ступы, полные муки и овса; лежали тут и овощи, выращенные в своем огороде. В этом году был хороший урожай.

Во дворике, у боковой стены дома, высилась груда торфа, прикрытая от непогоды парусиной. В пристройке с односкатной крышей благоухало свежескошенное сено и стояла бочка с овсом для лошадки Кейтлин. Вода из бегущего с гор Ручейка наполняла поилки.

Конечно, одинокой женщине было не под силу устроить все это самой. Кейтлин чувствовала себя обязанной деду за его заботу о ней. А девушке вовсе не хотелось считать себя его должницей. Иногда она мечтала больше походить на свою мать. Мораг Рендал скорее умерла бы с голоду, чем взяла бы кусок хлеба у отца, который некогда выгнал ее из дома. И бывали дни, когда матери и дочери действительно грозила голодная смерть.

После кончины Мораг старик Гленшил подал официальное прошение в суд, чтобы тот на законных основаниях назначил его опекуном Кейтлин. Однако Кейтлин взбунтовалась, решительно отказалась повиноваться деду и повела себя вызывающе — сбежала в Абердин. У нее не было собственных денег, и ее не обучили никакому ремеслу. Поэтому она вынуждена была пойти в услужение. Ее взяли в дом богатого рыботорговца — и тут Кейтлин шпыняли и гоняли все кому не лень, начиная с дворецкого, человека с суровым лицом и замашками тирана, и кончая круглолицыми толстощекими кухарками. От зари до зари Кейтлин только тем и занималась, что таскала ведра с углем и выносила ночные горшки. К тому времени, как люди старика Гленшила отыскали ее и силой привезли обратно в дисайдский Хайленд, дерзости в Кейтлин слегка поуменьшилось, а буйный нрав несколько смягчился. Да и гордые замашки Абердин из нее повыбил. И дело было вовсе не в том, что ей пришлось заниматься там тяжелой и грязной работой. Кейтлин страдала вдали от родных мест, тосковала по видам и запахам Хайленда; особенно ей не хватало в Абердине величественных и пугающих горных хребтов на горизонте.

И все-таки Гленшилу не удалось настоять на своем. Кейтлин кое-чему научилась в Абердине — узнала, например, что шотландские законы на ее стороне. Девушка могла сама выбрать себе опекуна, при том условии, что ей удастся найти человека, который согласится взвалить на себя эту обузу. Испугавшись, что Кейтлин и впрямь отыщет какого-нибудь доброхота, Гленшил пошел на некоторые уступки. Он позволил внучке и дальше жить в материнском доме. Однако Кейтлин обязана была каждый день проводить по нескольку часов с дедом, дабы не забывать, что она — член его семьи. Впрочем, теперь, когда Кейтлин стала совершеннолетней, требования деда уже не имели никакого значения. Она могла делать все, что ей заблагорассудится. Но Кейтлин по-прежнему бывала в дедовом доме, говоря себе, что поступает так исключительно в силу привычки.

На паперти девушка рассталась со своей собакой. Бокейн, как всегда, уселась возле каменной ограды, а Кейтлин вошла в храм. Постоянные места ее семьи, отгороженные от других скамей, находились перед алтарем, напротив деревянных кресел, отведенных для семейства лорда Рендала; Гленшилов и Рендалов разделяла в храме кафедра проповедника. Даже здесь, в обители божьей, сразу было ясно, какие люди богаче и знатнее всех в этой долине. Однажды Кейтлин с матерью пришли помолиться и смиренно встали у самого входа, укрывшись за одной из колонн. Но больше они этого не делали. Старик Гленшил все равно быстро положил бы этому конец.

Проходя мимо тихих рядов молящихся людей и видя их торжественные лица, Кейтлин в невольном изумлении потрясла головой. По воскресным дням, нарядившись в свои лучшие праздничные одежды, все обитатели здешних мест, включая и саму Кейтлин, казались такими набожными, такими благообразными… Можно было подумать, что они скорее умрут, чем нарушат одну из заповедей Господних. «Не убей», «не укради…». Но назавтра об этом будет забыто, да так прочно, словно никто никогда и не слышал о Христе. В Шотландии, в Хайленде многие семьи враждовали столетиями, и кровная месть была тут самым обычным делом.

Один быстрый взгляд из-под ресниц — и Кейтлин убедилась, что все члены ее семейства уже здесь, на своих местах. Ее кузина Фиона и тетушка Шарлотта выглядели так, словно только что сошли со страниц модного журнала. Старый дядюшка Дональд рассеянно посмотрел на Кейтлин и с отсутствующим видом приветствовал ее кивком головы. Зато дед уставился на внучку с дружелюбием стервятника. Она в ответ тоже вперила в него сердитый взгляд, потом гордо отвернулась и медленно, с величайшей осторожностью опустилась на сиденье. Увидев, что деревянное кресло лорда Рендала пустует, девушка тихо улыбнулась.

Появился церковный сторож с Библией в руках; все дружно поднялись с мест и застыли, опустив глаза и всем своим видом выражая почтительное внимание. И тут в храм вошел опоздавший прихожанин — молодой человек в полном национальном хайлендском одеянии. Он медленно продвигался по боковому проходу, и Кейтлин, не поднимая головы, украдкой бросила на незнакомца быстрый взгляд. Первой ее мыслью было, что за свою шотландскую юбку этот человек наверняка заплатил целое состояние. Кейтлин никогда не видела ничего более прекрасного, а это что-нибудь да значило. Такое мог сшить лишь один мастер — Джордж Хантер из Эдинбурга.

А потом девушка подумала, что незнакомец просто создан для того, чтобы носить килт. Шотландская юбка обрисовывала его стройные бедра, иногда приоткрывая на миг голые колени. Кейтлин смотрела на все это как зачарованная. Почувствовав, что краснеет, она заставила себя отвести взгляд и скользнула глазами чуть выше. Это, однако, не принесло ей облегчения, поскольку она увидела короткую, из тончайшей материи, куртку с пуговицами, выточенными из рога; куртка эта облегала великолепный торс мужчины, как вторая кожа. Когда незнакомец, кивнув священнику, проходил мимо кафедры, Кейтлин смогла наконец разглядеть его целиком. Он был весь золотистый, да, именно золотистый, как темно-желтый лев или как воин-викинг.

И вдруг она его узнала. От неожиданности девушка резко закрыла рот. Женское волнение, от которого было тепло в груди и холодно в животе, испарилось, как виски с пишущего жаром пирога. Черт! Рендал умышленно вошел в храм, как король, и все присутствующие таращили теперь на него глаза, словно толпа школьников-несмышленышей.

Как будто желая добавить к одному оскорблению еще и другое, Рендал, добравшись до своего места, лениво приподнял руку и со снисходительной улыбкой обратился к прихожанам:

— Пожалуйста, не вставайте во время церемонии, даже из-за меня. Можете сесть.

И, сказав это, сам опустился на кресло.

Поскольку священник именно в этот миг раскрыл Библию, лежавшую на аналое, предложение Рендала садиться было явно излишним. Все и так сели — но словно бы исполнив его просьбу; после чего он вновь благожелательно улыбнулся и позволил себе обвести взглядом море застывших в ожидании проповеди лиц.

Кейтлин была почти уверена, что Рендал насмехается над прихожанами, откровенно показывая, насколько он здесь всех презирает. А может быть, он ищет кого-то взглядом? Дрожь сладкого предчувствия пробежала по ее телу и дошла до кончиков пальцев, судорожно сжимавших молитвенник.

* * *

Когда служба закончилась, паства в молчании потянулась к выходу. На ступенях же храма люди разом заговорили. Именно здесь здоровались соседи и знакомые обменивались новостями. Ренду было отлично известно, что никто и не помыслит уйти, не раскланявшись с самой блистательной персоной, каковой он считал себя; и, памятуя об этом, Ренд воспользовался представившейся возможностью, чтобы внимательно изучить каждое лицо в толпе. Не было и следа того мальчишки, но зато Ренд заметил одно молодое лицо в обрамлении копны рыжих волос. Он узнал это лицо, хотя и не думал, что когда-нибудь увидит его снова. Усмехнувшись, Ренд решил непременно заняться этим попозже.

Гленшил нервничал, не зная, чего ему ждать от сиятельного лорда. Когда Ренд в прежние годы появлялся в церкви, что случалось крайне редко, он никогда не задерживался после службы, а сразу же уезжал в Страткерн. Но на сей раз все было иначе. На сей раз лорд Рендал исполнял свой долг, и не было на свете такой силы, которая смогла бы остановить молодого человека.

Он точно знал, что делает, когда направился прямо к Гленшилу. Раньше Ренд шарахался от старика, как от чумы. Но теперь Ренду было кое-что известно — и это давало ему некоторые преимущества.

Приехав в Инвери к своему другу Джону Мюррею, Ренд первым делом попросил, чтобы его в деталях ознакомили с нравами и обычаями, бытовавшими в Хайленде. То, что Ренд узнал, ошеломило его. Было такое впечатление, что время здесь остановилось. Хайленд все еще жил по законам средневековья. Всем управлял вождь клана. А прочие члены клана были обязаны повиноваться ему, словно вассалы, присягнувшие на верность своему сеньору. И никакие указы лондонских властей не могли заставить обитателей здешних мест ослушаться своего господина. Преданность ему жила в умах и душах горцев, как реликт былых времен; она никак не отмирала — возможно, из-за относительной изоляции Хайленда от всей остальной страны. Законы, принимавшиеся в Вестминстере, не ставились здесь ни во что. В этих краях законом было лишь слово главы клана.

— Гленшил, — величественно произнес Ренд, приветствуя старика и протягивая ему правую руку, на одном из пальцев которой блестело кольцо клана Рендалов.

Можно было подумать, что старика вот-вот хватит апоплексический удар. Гул голосов вокруг мгновенно стих, и десятки глаз с любопытством уставились на Гленшила в ожидании безобразной сцены. Но Ренд не сомневался, что ни криков, ни воплей не будет. Если бы Гленшил здесь, прилюдно, нанес оскорбление своему вождю, то немедленно превратился бы в изгоя. От него отвернулись бы все, кто принадлежит к клану Рендалов. Молодой человек был уверен, что Гленшил никогда не пойдет на это. Не так старик глуп!

И Ренд оказался прав. Покраснев как рак и с трудом сдерживая ярость, старик все-таки покорился долгу: поднес руку лорда Рендала к губам и поцеловал кольцо, после чего отпрянул от его светлости, словно от огня.

Ренд с трудом сдержал улыбку. Унижать этого седого мальчишку он вовсе не собирался, хотя, что скрывать, соблазн был велик. Но Ренд твердо решил помириться со стариком и потому поспешил его задобрить.

— Сэр Александр, — прошептал молодой человек, почтительно наклонившись к Гленшилу и не забыв упомянуть его титул, — для меня было бы большой честью, если бы вы представили меня членам вашего семейства.

С орлиного лица Гленшила постепенно сбежала краска гнева, зато в глазах появился слабый проблеск мысли. Старик покосился на свою прелестную внучку Фиону, затем устремил взгляд на Ренда и обнажил в улыбке зубы. Однако здесь была и другая леди, которую Гленшил и подтолкнул вперед, дабы отрекомендовать первой:

— Лорд Рендал, позвольте мне представить вам мою невестку, вдову моего покойного сына, миссис Шарлотту Рендал.

Леди разглядывала Ренда с жадным любопытством.

— Ах, лорд Рендал, это такая неожиданность… И такая честь для нас, — защебетала она. — Как поживает ваша милая матушка? Я имела удовольствие видеться с ней, когда в последний раз была в…

Пока леди трещала без умолку, Ренд тайком изучал ее. Значит, она — мать той самой девушки, думал он. Шарлотта Рендал в свои сорок с небольшим все еще была красивой женщиной, хотя и начинала полнеть. Но за ее почти девичьей внешностью он почувствовал железную волю. Миссис Рендал была из тех дам, которых он знал слишком хорошо: честолюбивая матушка, не останавливающаяся ни перед чем, кроме разве что убийства, чтобы получше пристроить своих птенцов. Интересно, как это Дэвиду удалось выскользнуть из ее сетей?

Когда словесный поток иссяк, Ренд ответил Шарлотте парой вежливых, ничего не значащих фраз, а затем вопросительно посмотрел на Гленшила.

— Я хочу также представить вам моего брата Дональда, — сказал Гленшил.

Тусклые голубые глаза за стеклами очков в проволочной оправе уставились на Ренда.

— Я имею честь говорить с самим лордом Рендалом? — осведомился Дональд.

— Именно так, — ответил Ренд, с уважением глядя на почтенного джентльмена, который отвешивал ему официальный поклон. Очки не вполне соответствовали впечатлению, сложившемуся у Ренда об этом господине как о человеке весьма деятельном и предприимчивом.

Дональд Рендал в отличие от Гленшила, казалось, улыбался вполне искренне. Прокашлявшись, он заявил:

— Ну, наконец-то! Давно пора. Как вам известно, я никогда не одобрял всех этих междоусобиц. И не ваша ветвь семьи виновата в том, что…

— Не сейчас, Дональд, не сейчас, — раздраженно оборвал брата Гленшил. Его глаза пробежали по лицам столпившихся вокруг людей. Потом он снова сосредоточил все внимание на Ренде и с видом рыбака, насаживающего наживку на крючок, проговорил:

— А это моя внучка Фиона.

— Лорд Рендал, — застенчиво произнесла девушка и, опустив ресницы, сделала реверанс.

Существовало лишь одно слово, которым можно было описать ее красоту. Красота эта была небесной. Во время службы Ренд уже обратил внимание на то, что почти все молодые люди в храме не сводили с Фионы глаз. Ее золотые локоны были немного более темными и вьющимися, чем волосы Ренда, хотя он и не мог толком разглядеть ее прическу из-за той украшенной цветами принадлежности женского туалета, которая, как он предположил, являлась дамской шляпкой. Губы Фионы выглядели… соблазнительно, как и ямочки, которые временами вдруг появлялись у нее на щеках. Ренда ни капли не удивило, что Дэвид был увлечен этой девушкой.

— Мисс Рендал, — произнес он с печалью во взоре, — мой двоюродный брат Дэвид часто говорил о вас перед своей безвременной кончиной.

Голубые глаза Фионы расширились от удивления.

— Он вам говорил?.. — прошептала она.

Потом эти прекрасные синие очи увлажнились, и она промолвила:

— Бедный Дэвид.

Сейчас не было ни малейшей возможности поговорить с мисс Рендал наедине. Ренд пообещал себе, что еще сделает это — в другое время и в другом месте.

— Гленшил, — произнес Ренд отрывисто и четко, — вы окажете мне честь, встретившись со мной завтра утром.

Сейчас вождь обращался к своему вассалу. Гленшилу Удалось отвесить ему поклон, не согнув при этом шеи. Старик явно не желал склонять головы перед этим мальчишкой.

Ренд был доволен: он добился всего, чего хотел. С веселой улыбкой молодой человек развернулся на каблуках и стал пробираться сквозь толпу. При этом он не забывал про то лицо, которое совсем не ожидал увидеть, — ни здесь, ни где-нибудь еще.

Рука Ренда легла на плечо молодому хайлендцу, когда тот беседовал с некоей неряшливо и немодно одетой особой, которая сидела в храме рядом с семьей Гленшилов. Ренд лишь мельком взглянул на эту женщину. Не стал он смотреть на нее и теперь. Мысленно он уже составил представление о ней: «серая мышка». Он отнес ее к категории служанок или кого-то в этом роде; ему также показалось, что время от времени она уже попадалась ему на глаза на улицах Баллатера, хотя поручиться за это Ренд не мог.

— Вот так встреча, солдат, — сказал он.

Джеймс Макгрегор вздрогнул, а затем лицо его расплылось в широкой улыбке.

— Вы меня помните? — воскликнул парень.

— Разумеется, — кивнул Ренд. — Разве забудешь такого рубаку? Ведь это ты ухватился за мое стремя во время кавалерийской атаки при Ватерлоо! Вот не думал, что еще увижу тебя живым.

Краем глаза Ренд заметил, что, пока он говорил, «мышка» отошла, не попрощавшись, и сразу же растворилась в толпе. Он протянул парню руку.

— Мое имя — Рендал, — с дружеской улыбкой произнес молодой человек.

— А я — Макгрегор… Джемми Макгрегор, — ответил хайлендец. Он никак не мог опомниться от изумления. Парень прекрасно понимал, сколь великой чести удостоен. Сам вождь клана Рендалов, сиятельный лорд, отважный полковник выделил его из всех и беседует с ним как с равным!

— Мне было бы интересно послушать, как ты дрался с французами, — сказал Ренд. — Меня ждет карета с кучером, так что если у тебя есть сейчас свободное время…

* * *

Так случилось, что у Макгрегора оказалось полным-полно свободного времени. Когда двое молодых людей направлялись к карете его светлости, к ним были прикованы все взоры. Глаза Кейтлин, как и глаза всех присутствующих дам, были устремлены на колебавшуюся при ходьбе юбку его светлости. Легкий ветерок задирал килт несколько выше, чем следовало… И все взгляды тоже поднимались несколько выше. Кейтлин не могла сдержать удивленного вздоха, увидев… Но нет, благовоспитанной девушке о таком и думать не пристало. Очередной порыв холодного воздуха взметнул ткань килта его светлости вверх…

— Ни рожи, ни задницы, — прокомментировал Гленшил язвительно. — Бесстыдник!

Но общее мнение выразил вовсе не он, а Мег Дагит. Эта почтенная особа держала пирожковую в Крати.

— Его светлость — отличный парень! — воскликнула Мег. — Рендал — истинный хайлендец. Это бесспорно!

Бесспорным было то, что, впервые появившись на публике в качестве вождя клана Рендалов, английский лорд чрезвычайно понравился суровым шотландским горцам.

5.

Для Кейтлин все воскресные дни были похожи один на другой. Воскресенье она проводила со своими почтенными родственниками, пребывая в обществе Гленшилов сначала прилюдно, во время церковной службы, а затем и в узком семейном кругу, в большом родовом доме. На самом деле, по дисайдским меркам дом этот вовсе не был таким уж большим. Почти у всех окрестных помещиков особняки были или более просторными, или более роскошными, или, более древними. Но когда Кейтлин была маленькой, дом деда казался ей самым огромным и прекрасным на свете. И если бы за окном у нее вдруг вырос дворец Шехерезады, девочка все равно осталась бы при своем мнении. Большим домом могло быть только жилище ее деда.

В двухэтажном особняке было шестнадцать комнат, не считая помещений на чердаке. За долгие годы дом не раз переходил из рук в руки, как и все другие здания в округе. Превратности войны, знаете ли… Гленшил купил поместье у одного из абергельдийских Биссетов и, чтобы скрепить эту сделку, женился на его младшей дочери.

Кейтлин всегда интересовала бабушка. Девушка не могла без сострадания думать об этой бедняжке. Хотя Эуфония Биссет и умерла задолго до рождения Кейтлин, ту все же удивляло, что в доме деда не было никаких — вообще никаких — следов женского присутствия. Ни картины, ни портрета, ни вышитого лоскутка материи… Словно у дома этого никогда не было хозяйки. Зато почти в каждой комнате со стен, обшитых панелями из темного дуба, глядели безжизненными глазами головы оленей, самолично застреленных стариком Гленшилом. Это было жилище холостяка; оно наводило Кейтлин на мысль о джентльменском клубе. Вообще-то девушка ничего о джентльменских клубах не знала, однако была уверена, что ни одна нормальная женщина в такой обстановке долго не выдержит. Да и не дом это был. Это был мавзолей.

Гленшил редко упоминал в разговорах о своей жене, но из того немногого, что рассказал о ней Кейтлин дядя, девушка сделала для себя вывод: Эуфония Биссет была существом довольно жалким; она была совсем не пара мужчине с мрачным лицом, крутым нравом и мерзкой привычкой полностью подчинять своей воле все более слабые натуры.