18.

— Англия — Кейтлин словно выплюнула это слово. Было похоже, что в рот ей попала муха. — Англия! Да что я буду там делать? Я вовсе не желаю ехать туда!

«И как я стану разговаривать с родными Ренда, если заранее знаю, что они отнесутся ко мне с презрением? Ведь я чужая для них и навсегда такой останусь!» — добавила она мысленно.

Кейтлин посмотрела на Ренда, но внимание ее мужа было приковано к уставлявшим буфетную стойку серебряным блюдам. Он сосредоточенно накладывал себе еду и даже не глядел в сторону Кейтлин. Наконец он вернулся к столу и уселся на свое место напротив жены.

— Это все, что ты собираешься съесть на завтрак? — он указал на стоявшую перед ней небольшую фарфоровую мисочку с овсянкой. — По-моему, тут не хватит даже воробью. Пожалуйста, возьми себе то же, что и я. Особо рекомендую бифштекс, он сегодня на редкость хорошо прожарен. Я бы не возражал, если бы ты чуточку прибавила в весе, а для этого надо правильно питаться.

— Ага, так, значит, овсянка тебе не по вкусу?! — обиделась Кейтлин. Ей казалось, что муж в очередной раз посягнул на что-то очень для нее дорогое. — Так вот, имей в виду, что во время наших войн с Англией шотландцы ели одну только овсяную кашу!

— Да что ты?! Как интересно! А позволь полюбопытствовать, о каких войнах ты толкуешь?

— Ну, не знаю… — Насмешка, которую она заметила в глазах Ренда, несколько ее обескуражила. — Например, те, что вел Уильям Уоллес <Уильям Уоллес (1270 — 1305) — национальный шотландский герой, который в 1297 году разгромил армию английского короля Эдуарда I и в течение нескольких месяцев фактически единолично правил Шотландией. В 1305 году англичане казнили его.>…

— Ах, вот ты о чем… Погоди-ка, но, если мне не изменяет память, это было… — Ренд задумчиво возвел глаза горе, — это было примерно пятьсот лет назад. Странные люди эти шотландцы. Вобьют что-нибудь себе в голову и никаких доводов уже слушать не желают. А ведь войны-то те закончились вовсе не победой Уоллеса и его сторонников. Так что ты мне не доказала, что овсянка — это пища богов и героев.

— Тебе рассказывали об Уоллесе в школе? — с возмущением спросила Кейтлин. Ее ноздри раздувались от гнева. — Твои школьные учителя были англичанами, и поэтому…

— Неужели ты хочешь сказать, — с притворным изумлением перебил жену Ренд, — что ваши учителя уверяют, будто победа осталась за Уоллесом?

— Ты отлично знаешь, что они этого не делают! — отрезала Кейтлин.

— Ну, слава богу! — улыбнулся Ренд. — Просто от сердца отлегло.

— Зато потом пришел Роберт Брюс <Роберт Брюс (1274 — 1329) был шотландским королем. В 1314 году он разгромил армию англичан при местечке Баннокберн, а в 1328 году добился от Англии признания независимости Шотландии.> и заставил англичан убраться из Шотландии. Надеюсь, ты знаешь, что он был нашим королем? Неподалеку от Баннокберна была битва, и сассенахов разгромили. Разбили наголову!

Она сказала это с такой радостью, что у Ренда дрогнули в усмешке губы. Помолчав немного, он объяснил:

— Видишь ли, Кейтлин, и Роберт Брюс, и его противник-англичанин были норманскими рыцарями. Так что война за независимость Шотландии была всего лишь решением спора о том, кому достанется этот лакомый кусочек.

Кейтлин с тяжелым вздохом откинулась на спинку стула и произнесла осуждающе:

— Ты отвлекся. Мы говорили совсем не об этом, а о нашей возможной поездке в Англию. Так вот, я хочу остаться дома, а не отправляться в путешествие.

— Ты неточно выразилась.

— Что?

— Неточно выразилась. Ни о какой «возможной» поездке речь не идет. Мы едем в Англию, Кейтлин, и давай покончим с этим.

— Неужели ты думаешь, что я могу оставить Бокейн?! Ведь она совсем плоха!

— Бокейн? Но ее жизнь вне опасности. Так сказал управляющий. Еще одна-две недели, и она полностью выздоровеет.

— Серль? Да что он понимает?! Кстати, ты знаешь, что он надел на нее намордник?

Ренд с трудом скрыл свое раздражение.

— Послушай, за что ты так не любишь этого человека? Ведь тебе отлично известно, что намордник Бокейн сейчас просто необходим. Если бы не он, собака стала бы лизать раны, и они бы еще долго не зажили.

— Ренд… — начала было Кейтлин.

— Ты опять хочешь что-то возразить мне? — посмотрел на нее муж. — Хватит, Кейтлин! Будь хорошей девочкой и ешь свою овсянку. А вообще-то я повторяю: мне не нравится, как ты питаешься. Слуги рассказывают, будто наш повар едва не плачет, когда видит, что ты кладешь себе на тарелку. Не могу поверить, что ты хочешь обидеть доброго Ладубека, открыто пренебрегая его стряпней!

Кейтлин невольно улыбнулась, взялась за ложку и принялась есть. Она подумала о том, что с тех пор, как Ренд сделался ее настоящим мужем (как ни странно, это произошло только нынче ночью, а кажется, будто давным-давно), он изменился. Стал вести себя с ней по-хозяйски, стал командовать ею… впрочем, он и раньше командовал, такой уж у него характер. Нет, дело было не в Ренде, а в ней самой.

Она стала чувствовать себя принадлежащей мужу вещью. А главное, Ренд заставил ее изменить мнение о том, какими могут быть отношения между мужчиной и женщиной. До чего же невежественной она была! Не придавала ни малейшего значения физической любви, полагала, будто удовольствие, полученное в постели, сопоставимо с удовольствием, какое доставляет хорошая интересная книга. О господи, вот глупышка! Она ведь и представить не могла, что такое настоящая ночь страсти. И Кейтлин со вздохом вынуждена была признаться себе, что после этой ночи она стала лучше относиться к Ренду. А вот он… Нет, нельзя допустить, чтобы он совершенно не считался с ее мнением, этак недолго превратиться в коврик у двери, о который всяк кому не лень вытирает ноги!

И Кейтлин вообразила себе ужасную картину. Она, гордая некогда Кейтлин Рендал, молит мужа уделить ей толику внимания. На ней полупрозрачный наряд, какой, по ее представлениям, носят обитательницы гаремов, и она знает, что будет счастлива, если ее повелитель поговорит с ней хотя бы минуту. Место, которое она занимает в его жизни, совершенно ничтожно, а вот он необходим ей, как воздух, которым она дышит.

Тут Кейтлин сердито выпрямилась и уничтожающе посмотрела на человека, сидевшего на другом конце стола и вполне подходившего на роль восточного владыки. У него грубоватое лицо, сказала себе Кейтлин, и в уголках рта таится жестокость… и глаза слишком уж холодные, точно сапфиры… М-да, у ее мужа железная воля. Пожалуй, ему под силу сломать ни в чем не повинной женщине судьбу.

— Ну, знаешь! — фыркнула она, и сама удивилась этим своим словам.

— Что случилось? — с нескрываемой тревогой взглянул на нее Ренд.

— Каша слишком горячая, — пробормотала она первое, что пришло в голову.

— Да что ты? А я полагал, что она давным-давно остыла.

Он был прав. Овсянка была омерзительно холодная. Подув на ложку, Кейтлин спросила с вызовом:

— И кто же из нас ест ее? Я или ты?

— Боже, Кейтлин, что тебя так рассердило? — Тут он заметил опасный блеск в ее глазах и добавил торопливо: — Это все из-за Англии. Перестань думать о ней как о чужой и непонятной стране.

— Да, это совершенно чужая страна, и я не хочу ехать туда.

— Но ведь место жены подле мужа, а я твердо решил отправиться в Англию.

— Ладно, будь по-твоему, — якобы безразлично отозвалась она. Внутри у нее все кипело.

Его улыбка была широкой и радостной.

— Обожаю, когда ты такая… уступчивая, маленькая моя женушка. Однако не перегибай палку. Если ты не будешь спорить со мной, я перестану узнавать тебя.

— Надеюсь, не перестанешь, — буркнула Кейтлин и поднялась из-за стола.

Ренд взял ее за руку и притянул к себе.

— Чем ты собираешься заняться нынче утром? — спросил он.

— Мы же завтра уезжаем. Есть множество дел, которые мне предстоит переделать.

— Послушай, если ты намереваешься уйти далеко от дома, то я настоятельно советую тебе взять с собой Макгрегора.

Она холодно ответила:

— Я никуда не ухожу. Разве что загляну в Гленшил-хаус.

— Ох, Кейтлин, Кейтлин, — вздохнул Ренд. — Ну как же ты не понимаешь, что…

— Я все прекрасно понимаю, — быстро проговорила Кейтлин. — Ты хочешь, чтобы я всегда и во всем слушалась тебя. Так имей в виду, что ты — не турецкий султан, а я — не твоя рабыня. Я шотландка, я выросла в этих местах, и мне не по нраву, когда кто-то из твоих слуг крутится у меня под ногами. Я привыкла поступать так, как считаю нужным, и поэтому не относись слишком уж серьезно к тому, что произошло между нами в спальне. Я уступила тебе только потому, что мне этого хотелось. Запомни: только поэтому!

И Кейтлин стремительно подошла к двери и захлопнула ее за собой. Ренд же долго еще сидел, прижимая к губам салфетку, о которой он совершенно забыл. Наконец он скомкал ее, швырнул на стол и воскликнул:

— Вот ведь навязалась на мою голову!

Спустя час Ренд вместе с Серлем осматривал то место, где собаки вчера едва не разорвали Кейтлин. Теперь Ренд выглядел куда более озабоченным, чем во время разговора с женой.

— Английские борзые не имеют обыкновения просто так, без причины, бросаться на человека, — сказал он.

— Да, ваша светлость. Но они часто бросаются на одинокую собаку, которая не принадлежит к их своре.

— Значит, вы думаете, что они напали на Бокейн? — Серль кивнул, и Ренд тут же добавил: — Как ее дела? Раны серьезны?

— Животное потеряло много крови, но лихорадки у него нет. При надлежащем уходе борзая через несколько недель будет совершенно здорова. Странно только…

Он не договорил и недоуменно пожал плечами.

— О чем вы? — требовательно спросил Ренд.

— Видите ли, ваша светлость, собака чем-то очень взволнована. Она вздрагивает при малейшем шуме.

— Но ведь ей столько пришлось перенести.

— Да-да, наверное, все объясняется именно этим.

Ренд помолчал, а потом сказал, не глядя на управляющего:

— Надеюсь, вы понимаете, что вам придется заботиться о собаке, пока мы с ее светлостью будем в отъезде?

— Разумеется. Не может быть и речи о том, чтобы взять Бокейн с собой. Ее светлость осознает это?

Ренд как раз исследовал дерево, в котором застряла пуля. Он рассеянно кивнул, а потом сказал сквозь зубы:

— Пусть только попадется мне этот мерзавец, и я без раздумий натравлю на него Бокейн!

Серль поправил свой шейный платок и спросил безразлично:

— Вы полагаете, что пуля предназначалась собаке?

Ренд резко повернулся к нему:

— А вы думаете иначе?

— Нет. Я думаю так же. Кому могла бы понадобиться жизнь вашей жены?

Глаза Ренда сузились.

— Мистер Серль, — предельно вежливо спросил он, — а где вы были, когда разыгралась эта трагедия?

Этот вопрос Ренд задавал уже многим и до сих пор не получил ни единого ответа, который бы полностью его удовлетворил. А молодой Дарок даже рассердился и обиделся, потому что решил, будто Ренд подозревает его в злом умысле.

— Где я был, спрашиваете? — в голосе Дарока звенела ярость. — А вы? Позвольте спросить, где были вы?

Джентльмены, осмотрев псарню, как раз направлялись к господскому дому.

— Но вы же не станете отрицать, — мирно отозвался Ренд, — что это были ваши собаки?

— Да, мои. Однако вы слышали, что сказал егерь. Собаки удрали, но едва он понял, что их нет на месте, как в усадьбу ворвался ваш управляющий и принялся бесчинствовать.

— А вас, значит, дома не было? — спросил Ренд. Дарок промолчал.

Разговор возобновился в библиотеке.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Ренд.

— Я ездил в Абердин, — отрезал Дарок. — Если хотите, вам это подтвердит мой адвокат. Послушайте, хватит допрашивать меня! Это был несчастный случай, вот и все! Я готов возместить ущерб, готов принести свои извинения. Но я не понимаю, чего вы добиваетесь!

Тут он буквально всунул в руку Ренду стакан с виски, сказал:

— Слейнте мхайт! Ваше здоровье! — и сделал большой глоток.

Ренд внимательно посмотрел на свой стакан, убедился, что он чистый (возможно, это был единственный чистый предмет во всем доме), и осушил его. Конечно, в иных обстоятельствах он воздержался бы от замечаний такого рода, но с Дароком была связана какая-то тайна, и Ренду захотелось разговорить хозяина усадьбы.

— Послушайте, как вы можете жить посреди такого беспорядка? — И Ренд указал на груды грязной посуды и кипы старых газет, загромождавших столы и пол. Старинная резная мебель и окна, украшенные цветными витражами, были покрыты толстым слоем пыли и сажи.

— Это жилище холостяка, и оно меня вполне устраивает, — ответил Дарок. В его голосе не было и тени обиды.

— Но вы же настоящий франт, сударь. Почему же ваш дом находится в таком небрежении?

Выражение лица Дарока неуловимо изменилось, и он сказал, растягивая слова:

— Просто я убедился, что с женской прислугой слишком уж много хлопот. А слугам-мужчинам есть чем заняться вне дома.

Ренду тут же пришел на ум один разговор, который он недавно слышал. Судачили о владельце усадьбы и о дочери его экономки. М-да, скандалы и впрямь преследовали Дарока по пятам.

— Я вас отлично понимаю, — сказал Ренд. — Вам ведь часто приходится уезжать, а слуги тем временем бездельничают. Мне это тоже знакомо. — Без всякой задней мысли, только ради того, чтобы поддержать беседу, он спросил: — А кстати, как поживает ваш приятель, тот, которого я видел в «Двух воронах»?

Дарок так побледнел, что стал белее мела. Ренд пристально посмотрел на него и сказал с нажимом:

— Он ведь нуждался в помощи врача, верно?

— Врача? — Дарок неестественно хохотнул. — Ах да, конечно! Мы отвезли его в больницу, и сейчас он прекрасно себя чувствует, так что можете смело выкинуть эту историю из головы.

Ренд сделал несколько попыток выведать хотя бы что-нибудь об этом таинственном приятеле Дарока, но хозяин дома больше ни словом не упомянул о нем.

Затем Ренд поговорил с молодым Хаутоном и задал ему тот же вопрос.

— Мы с отцом возвращались с охоты и как раз спускались по склону холма, когда услышали рычание. Нам показалось, что где-то неподалеку подрались два льва.

— А выстрел? Что вы можете сказать о выстреле?

Хаутон некоторое время безмятежно глядел на него, а потом проговорил:

— По-моему, стреляли сверху. Впочем, вы и сами поймете это, когда изучите след от пули.

Ренд кивнул и поинтересовался:

— А где же ваш отец? Я надеялся, что буду иметь честь лично поблагодарить его за то, что он сделал для моей жены.

— Он уехал нынче утром. Торопился на встречу, которая должна была состояться где-то неподалеку. Думаю, он вот-вот вернется. Как видите, наш багаж уже уложен, и мы совсем готовы к отъезду. Вообще-то мы собирались тронуться в путь еще до обеда.

Уловив, что его собеседник скорее раздражен, чем обеспокоен, Ренд решил пошутить:

— Ох уж эти родители! Требуют от нас вежливости и пунктуальности, а сами то и дело опаздывают. Ничего, с годами мы наверняка станем похожими на них.

Хаутон рассмеялся.

— Я непременно передам отцу вашу благодарность, — сказал он. — Прощайте, сэр. Я не знаю, когда нам теперь доведется свидеться.

— Может быть, этой же зимой в Лондоне? Вы приедете туда?

— Возможно, возможно… Насколько мне известно, вы и леди Рендал тоже собираетесь покинуть Дисайд?

— Мы уезжаем завтра на рассвете.

— Неужели такая поспешность вызвана тем, что вы полагаете, будто тут ей угрожает опасность?

Ренду очень не понравилось выдвинутое предположение, и он вежливо улыбнулся:

— Ну что вы! Нет, конечно. Я давно уже намеревался познакомить леди Рендал с ее новыми родственниками… а потом мы непременно вернемся в Дисайд. Моя жена так любит эти края!

Однако Рендал торопился в Англию не только потому, что хотел поскорее представить Кейтлин родным. Он надеялся продолжить расследование, начатое им в Дисайде, и выяснить наконец, кто же был отцом его жены. Его заинтересовало имя Ивена Гранта, и он захотел поговорить с леди Рендал-старшей и узнать от нее об этом человеке хотя бы что-нибудь. А потом он намеревался встретиться с дядюшкой — ведь отец Дэвида бывал в Страткерне не реже, чем отец самого Ренда.

Хотя, по совести говоря, Ренда сейчас занимала не столько фамилия его покойного тестя, сколько история Ивена Гранта. Даже если бы выяснилось, что отцом Кейтлин был простой солдат, Ренд не огорчился бы. Он слишком любил свою жену, чтобы думать о том, из какой семьи она происходит. И ему не нравились те люди из его круга, которые сначала выясняли родословную своего нового знакомого и лишь потом протягивали ему руку. Ренд был на войне и видел представителей самых родовитых семейств Англии, которые не только трусили, но даже шли на предательство. Так что он давно уже знал цену титулам и не придавал им особого значения.