Глава 8

С трудом обретенная духовная и физическая свобода была, по сути, виртуальной, и сопровождалась все более углубляющейся несвободой финансового свойства. В этом меня убеждал каждый последующий день, однообразно накатывающий на городок серым валом утреннего океанского тумана.

Я даже начал выводить общий закон сохранения количества несвободы, подобно закону сохранения энергии. Я рассуждал об этом новом явлении природы по утрам, просыпаясь от хриплого писка будильника. Все события современности убеждали в универсальности подмеченного мной принципа жизни. К примеру, многие люди, разбогатев, совершенно утрачивают личную свободу, они связаны тысячами обязанностей и формальностей… – Некоторое время я утешался этой мыслью, но, вспоминая об углубляющейся долговой яме, в которой увязал, каюсь, бывал зачастую готов продать душу дьяволу, лишь бы расплатиться с долгами.

Сгоряча подписав договор о разводе, я обрек себя на медленное вымирание. Примерно так же когда-то вымерли динозавры, уступив место под солнцем наглым, покрытым шерстью, теплокровным млекопитающим. Мне не хватало денег даже на квартиру. Злоупотребив гостеприимством Мишки, и наблюдая столь знакомые мне признаки раздражения на лице его жены, я снял крошечную студию, метров в семь квадратных, служившую мне одновременно и спальней и кухней. Постель в моем жилище раскладывалась из стены, занимая всю комнату. К счастью, студия была мебелированной – кроме постели в ней помещался маленький кухонный стол, прожженный сигаретой неведомого моего предшественника, и два стула. Предыдущий жилец, к тому же, выписывал многочисленные журналы для гомосексуалистов, которые я с отвращением выбрасывал в мусоропровод. Стоило миниатюрное прибежище одиноких душ намного больше той суммы, которая доставалась мне после выплаты алиментов.

Я часто задаюсь вопросом: что нужно человеку для жизни? Мне почему-то незамедлительно понадобилась куча каких-то предметов, о которых я раньше не задумывался. Чайник. Вилки и ложки, тарелки, чашки. Постельное белье, мыло, зубная щетка, полотенце. Даже два полотенца. Шампунь, крем для бритья. И вылетело все это в копеечку.

И вот ведь какая противная человеческая натура – мне все время хотелось есть. Примерно с неделю я питался хлебом и овощами, даже пытался варить рис, но видение зажаренного, сочащегося молодой кровью куска мяса наконец нагнало меня, и устоять не было никаких душевных сил. Кстати, к слову сказать, не представляю, как выживают на этом свете вегетерианцы. Зато, к концу этой недели начал очень хорошо понимать хищников, каких-нибудь там львов или тигров.

Несмотря на самый жесткий режим экономии, дела мои были плохи и становились все хуже. Алименты снимали с зарплаты – бывшая супруга позаботилась об этом, прислав решение суда в компанию. И каждый месяц долг мой возрастал на тысячи долларов.

Да здравствует гениальное изобретение капитализма – кредитные карточки! У меня, к счастью, за время моего непродолжительного, сытного и в меру благополучного обитания в этом славном регионе, их скопилось добрых полтора десятка. Каким только финансовым фокусам я не научился. К примеру: хочешь, не хочешь, а заплати в этом месяце семьсот долларов за растраты Андрея Бородина, еще девятьсот за мою каморку, пятьдесят за воду и свет, двести за еду, сто за бензин. Делается это очень просто: снимаешь пять тысяч долларов с кредитной карточки, кладешь на банковский счет. В следующем месяце к платежам прибавляется еще триста баксов за кредитные деньги. Так выкручиваешься два-три-четыре месяца, а потом снимаешь деньги с другой карточки, покрывая долг с предыдущей.

Даже страшно было задуматься обо всем этом, но жить-то надо… Как и предрекал покойный большевик-беженец, как и предсказывала моя бывшая супруга, я все глубже погружался в болото, почти что физически ощущая, как зеленоватая, вонючая жижа приближается к губам.

Первые недели я всеми силами отгонял любые мысли о всевозможных последствиях: приезжая с работы, я плавал в бассейне, потом, поднявшись на лифте на пятый этаж, открывал маленький, встроенный в стену холодильник, и доставал из обросшего наростами льда морозильника водку. После первой рюмки, жара, преследовавшая меня весь день, отступала, противореча всем законам природы, и я выходил на балкон, жадно вдыхая постепенно становящийся прохладным воздух, и внимая мерцающим огонькам, покрывавшим далекие горные склоны. Как светлячки, в небе светились десятки самолетов, мне казалось, что они оставляют за собой светящиеся траектории, постепенно заполняющие ночное небо, потом траектории эти бледнели, и в небе торжествовала Большая Медведица, развернутая каким-то неестественным, противным человеческому разуму тупым углом.

Я вспоминал весенние московские вечера, когда еще была жива бабушка. Бедная моя старушка. Спустя двадцать лет я стою на балконе, выпив за твою память очищенную шведскую водку, и все так же смотрю на Большую Медведицу, ныне перевернутую вверх ногами. А где же та пульсирующая звезда, она была рядом, справа… Ах, вот и она, привет, старая знакомая. Теперь ты сверху. Тебе все равно, впрочем, так оно и должно быть. Все в мире относительно и нет ничего нового под луной. Мерцай себе, на здоровье…

– Прекрати нести чепуху. – Я вздрагиваю, и вижу чуть светящуюся фигуру. Я уже привык к подобным видениям, они обычно появляются в тот момент, когда сон уже пришел, а сознание какой-то своей частью продолжает воспринимать окружающее. Тени, возникающие перед глазами, причудливо накладываются на реальность, свет уличного фонаря, играющий на стене, стакан с недопитым соком, одежда, брошенная на стул, и мое воображение смешиваются воедино. Иногда в такие минуты я слышу музыку, она захватывает меня, но, стоит к ней прислушаться, исчезает, растворившись в полумраке.

– Почему чепуху? – Мне нравится разговаривать с бабушкой. – Ты знаешь, я устал от всяческих нравоучений. У меня сын растет. Пушкин в моем возрасте создал все, что мог. Лермонтов погиб. Не говоря уже о Христе.

– Ты бы еще Карла Маркса вспомнил… И потом, мы все устали. Меня до сих пор отчитывают, ты думаешь, мне это нравится? Я иногда даже думаю: зачем все это, если мы так устаем. Или, может быть, мы должны уставать для того, чтобы не уставать от жизни?

– Если кто-то устал, то почему… – Я совсем уже запутался.

– Видишь ли, если все и всегда будет замечательно, примерно как в раю, или при коммунизме, который придумали эти засранцы, то существование станет скучным и потеряет смысл. Ты никогда не замечал, усталость, будь она физическая или умственная, примиряет с жизнью?

– Это как?

– Ну что же ты, все осточертело, а просыпаешься поутру, отдохнувший, и жизнь снова кажется прекрасной. Несмотря на то, что она продолжает оставаться совершенно бессмысленной. – Бабушка рассмеялась.

– Я совсем запутался… И потом, ты противоречишь сама себе.

– Дружок, и это ты мне рассказываешь… Ты же изучал диалектику.

– Не хватало мне философских диспутов спустя двадцать лет, да еще и в Америке. Опомнись! Я уже начинаю лысеть. И полнеть, черт бы все побрал. Я уже стар для всех этих рассуждений. И еще: каким образом ты сюда попала?

– Неважно, – она пожимает плечами. – Ты все равно не поймешь, или не поверишь. Запомни только одно: свободы нет, не было и не будет. За редким исключением. И больше не приставай ко мне. Я и так все правила нарушаю.

– Ну да, свобода – это осознанная необходимость…

Господи, какой странный сон. Я просыпаюсь и смотрю на часы. Всего три утра, из раскрытого окна в комнату врывается прохладный воздух. Что день грядущий нам готовит? Нет, лучше не думать. Благословен ты, сон, дающий успокоение человеческим душам.

На следующее утро я проснулся рано, и долго лежал в кровати, пытаясь отфильтровать сон от реальности. Сделать это мне не удалось, потом я залез в душ, вскипятил чайник и насыпал в чашку несколько ложек растворимого кофе, рекламу которого каждый день крутили по телевизору. Кофе был едким, черная жижа обжигала пищевод, вызывая мгновенный приступ изжоги, и резко контрастировала с идилличными кадрами рекламного ролика.

Над фермой поднимался розовый восход. Просыпались коровы, жеребята и поросята, а также чем-то похожий на поросят глава семейства с узенькими глазками. Жена фермера, с благодушным лицом вышедшей в отставку тюремной надзирательницы, в ночной рубашке вставала с постели. Старший сын делал зарядку, подтягиваясь на турнике. Младший сын, лежа в постели, протягивал руку к пульту электронной игры, и начинал резаться в рукопашную со страшным, многоруким драконом, изрыгающим пламя из пасти. Наконец, сам глава семейства вставал, напяливал комбинезон, выходил на крыльцо, обозревая туман, стелющийся по полям, озабоченно похлопывал шины трактора. Он возвращался на кухню и тут… Лица присутствующих наполнялись радостью. Еще бы! Растворимый кофе фирмы Фолгерс. Утренняя свежесть. Бодрость на весь день. Озимых теперь хватит на всех.

Я, видимо, не мог вникнуть в какие-то глубинные ценности американского общества. Кофе этот вызывал у меня болезненный спазм во рту, а иногда и рвотную реакцию. С другой стороны, выкинуть целую банку коричневого порошка, за которую я заплатил десять долларов девяносто девять и девять десятых центов, рука как-то не поднималась.

Поборов дурноту, я тупо смотрел на счета, только что извлеченные из почтового ящика. Долг мой возрастал с первой космической скоростью, он обрастал процентами, которые начислялись на проценты, если так пойдет и дальше, то через несколько месяцев мне придет полный и окончательный. Если, конечно, общий кризис капитализма не наступит раньше, в чем я сомневался, несмотря на многолетнее изучение общественно-политических дисциплин. Так что, приходилось признать, что денег остался последний мешок, а жизнь дала трещину, все углубляющуюся и разрастающуюся, примерно как на льдине у полярников.

И тут я вспомнил про новоиспеченного предпринимателя Макса, и поднял телефонную трубку… Лучше бы я этого не делал. Никогда, и ни при каких обстоятельствах.

– Ну надо же, – Максим, казалось, был рад моему звонку. – Это прямо телепатия какая-то, я как раз вчера про тебя вспоминал. А что, случилось что-нибудь? Я несколько раз звонил, а супруга сказала, что ты с ней больше не живешь.

– Понимаешь, я попал в переплет, – посвящать Макса в семейные разборки у меня как-то не было особого желания. – Короче, мне деньги нужны. Если у тебя есть какая-нибудь работа… – «Чего это я унижаюсь? « – подумал я, но было поздно.

– Нет, ну это точно телепатия! – голос Макса стал сладок, как патока. – А как ты думаешь, зачем я тебе звонил? Тут дельце намечается, ты себе даже не представляешь… Уникальный проект предлагают. Это – старые, Российские связи… Знаешь, раз в жизни такое бывает: или пан, или пропал, я ночами не сплю, все думаю, сомневаюсь. Угробят запросто, никому ничего не докажешь. Можешь мне помочь? Естественно, не бесплатно. Да что там, ты можешь столько на этом деле заработать, сколько тебе и не снилось. На два года жизни, или на три, если экономить. На год тебе точно хватит. Даже если в ресторанах будешь с девочками кутить. Ну что, согласен?

– Да, конечно, с удовольствием, если смогу. – Я почувствовал, что сердце мое застучало в груди, как изношенный автомобильный мотор, чихающий и выпускающий облачка едкого дыма в предвкушении свежей смазки,

– Это, – Максим замешкался. – Сделка весьма деликатная. Ты про самолеты почитал? Ну, там, по технике.

– Немного почитал, – соврал я.

– Отлично! Только все строго между нами, если ты в это дело ввязываешься – никому! Ни одного слова. Это в твоих же интересах, понял? Короче, завтра же идешь в самый лучший университет, в библиотеку, и оттуда целый день не вылезаешь. Вызубри все про самолеты, космические челноки, спутники. От, и до, понял?

– Так про самолеты, или про спутники? – Тоскливо стало мне где-то в области чуть левее и выше желудка.

– И как следует про плитку кафельную все изучи.

– Плитку? Какую еще плитку, – удивился я.

– Ну эту, теплоизоляцию на космических челноках. Она у них обгорает, из-за торможения в атмосфере.

– Слушай, Максим, если вся эта история имеет хоть какое-нибудь отношение к ракетам, оружию и прочей дряни, я…

– Клянусь, исключительно мирные транспортные препараты.

– Что? Лекарства?

– Хмм… А ты не так прост, как я думал. Значит так, – Макс заговорил шепотом, – на следующей неделе встречаемся с одним удивительным человеком, он занимается бизнесом по всему миру, живет в Москве и очень… Очень, – многозначительно повторил Макс, сделал короткую паузу, и все-таки выдавил из себя шепотом окончание фразы, – очень разбогател. Я тебя представлю как своего технического директора, ну, ты понимаешь, для солидности. Значит так, это не телефонный разговор. Мы продаем летающие аппараты, в России их лет десять назад разработали. Ты уж обоснуй, не ударь лицом в грязь… В четверг, в семь вечера. Ничего не говори, пока со мной не посоветуешься, лучше всего помалкивай с умным видом. И еще: оденься поприличнее, у тебя костюм с галстуком есть?

– Обижаешь…

– Ну ладно, записывай адрес…

На встречу я приехал заранее, долго кружил по незнакомым улицам, оказался в тупике на лесном склоне, и, разворачиваясь, наконец увидел дом, который был мне нужен.

Улица не освещалась фонарями, к тому же в доме было совершенно темно. Галстук сдавливал горло, было влажно, и, несмотря на холод, воротничок моей рубашки пропотел насквозь. Вся эта история начинала мне не нравиться, я наощупь поднялся по каменным ступенькам, и, поискав звонок, в недоумении подергал за шелковый шнурок, висящий около двери. Где-то в глубине дома мелодично ударил гонг, и в то же мгновение небеса разверзлись сильным, до омерзения холодным ливнем. Как будто потянул я за невидимую небесную нить, подобную той, вполне зримой, металлической цепочке, которая когда-то встречалась в допотопных канализационных бачках. К такому проявлению сил природы я не был готов, и, чертыхаясь, начал торопливо спускаться к машине, подвернул ногу, свалился, и больно ударил коленку, проехавшись по мокрой кирпичной лестнице.

Видит Бог, он меня предупреждал. Вместо того, чтобы немедленно уехать из этого заклятого места, я достал из багажника аптечку, налепил на колено пластырь, сел в машину и твердо решил дождаться хозяев. Ничего себе, я ехал на эту явку почти что час и пятнадцать минут, и что же? Все это для того, чтобы постучаться в закрытую дверь?

На улице было тихо, только капли дождя стучали по ветровому стеклу. Я приоткрыл окно, и закурил, засунув в магнитофон кассету Гребенщикова. «Моя смерть ездит в черной машине, с голубым огоньком» – ласково ворковали динамики… Высшая сила снова предупреждала меня, но я был слеп и глух к знамениям судьбы.

И показались вдалеке фары. И погасли, это меня смутило, потом – насторожило. Я даже погасил сигарету, и замер, стараясь не шевелиться. Кадиллак черного цвета остановился метрах в тридцати от дома, в салоне его едва заметно светилась слабенькая лампочка фиолетово-голубого цвета. Вышли из машины два человека в плащах, в темноте их лиц я не смог разглядеть. Так я и думал, они поднялись по той самой крутой кирпичной лестнице, с которой я полчаса назад свалился. Заглянули в окна. Засунули руки в карманы. И ушли, отъехав от дома в полной темноте, даже не включая фар.

Ох, совсем и решительно переставала мне нравиться эта история. Я уже ни с кем не хотел встречаться. Рука тянулась к зажиганию, провидение еще делало робкие попытки достучаться до моего сознания, но человеческие существа упрямы и глупы. Так я и остался сидеть в машине.

Терпение мое было вознаграждено. Минут через десять подкатила к дому вереница автомобилей. Впереди ехал новенький «Ягуар», за ним два «Мерседеса», а завершал процессию скромный джип, принадлежавший Максиму. Увидев Макса, я облегченно вздохнул.

– Знакомьтесь, – Максим суетился, он переходил то на русский, то на английский. – Технический директор нашей компании, доктор наук, профессор, специалист по летательным аппаратам, – он подмигивал мне, словно пытаясь заручиться моим молчаливым согласием с этой, только что придуманной должностью.

– Здравствовайть, – из мерседеса вылез пожилой китаец, как две капли воды похожий на покойного председателя Мао. – Здравствуйте, товарищи – неожиданно чисто сказал он по-русски. – Спасибо. Хорошо. Кобелек. Маленький жиолтенький обезьянка!

– Здравствуйте, – растерялся я. – Очень приятно.

– У меня была русская подруга, – объяснил двойник председателя Мао, перейдя на английский. – Это она меня научила. – Он радостно захохотал, довольный произведенным эффектом.

– Это господин Шан Вун, – разъяснил Максим. – Знаменитый финансовый делец. Одновременно профессор чего-то там экономического в университете Сан-Франциско. Благодаря своим связям, работает связным между бизнесами в Америке и Тайване, так что через его пальчики миллиарды протекают.

– Ну что, делу – время, потехе – час? Так, что ли, Максим? – Невысокого роста человек настолько неожиданно возник откуда-то из темноты, что я вздрогнул.

– А это, Иван Ренатович, кхэ. – Максим закашлялся. – Прошу любить и жаловать. – Иван Ренатович, это, так сказать, наш технический директор. Специалист – первоклассный! Доктор наук. Я вам о нем рассказывал.

Иван Ренатович отнюдь не соответствовал моему представлению о новых русских. Не было на нем ни малинового пиджака, ни золотых цепей из многочисленных анекдотов, ни обязательного сотового телефона, все это – неправда. Одет Иван Ренатович был в приличный, хотя и немного помятый серый костюм и в совершенно не подходящую к этому костюму рубашку грязно-зеленого цвета с игривыми розовенькими цветочками. Завершал маскарад темно-синий галстук в полоску с огромными золотыми якорями. Лицо предпринимателя, с широким и плоским лбом, с узко посаженными глазками, было бледного оттенка, и все испещрено морщинами. Под глазами у Ивана Ренатовича набрякли мешки, а окаймляла эту примечательную физиономию остренькая ханская бородка, частично прикрывавшая шрам, пересекавший левую скулу.

– Здравствуйте, – тихо, почти шепотом сказал Иван Ренатович, и крепко пожал мне руку, пристально глядя в глаза. От этого взгляда мне стало немного не по себе: глаза гражданина с морщинистым лицом не моргали, а зрачки совершенно не двигались. – Ну что же, переведи этим, чтобы заходили в дом. А то не-по людски как-то. Толкутся здесь под дождем. Поговорить надо.

– Добро пожаловать, заходите, заходите, – Максим начал суетиться. – Сейчас начнется. Ты только ничему не удивляйся, и ни в коем случае ничего не спрашивай, – он обращался ко мне.

– Погоди, да что происходит, ты мне можешь объяснить? – я почувствовал себя неловко.

– Слушай меня внимательно, мы этим чукчам пытаемся продать одну вещицу, сверхсекретный русский летательный аппарат, ты, главное, с умным видом говори, что все оно так и есть. Понял? Я тебя для этого и пригласил. Эффект присутствия. Давай, науку привлеки, аэробику.

– Аэробику? – Растерялся я.

– Какая на хрен разница! Тут серьезное дело, а ты с терминами в душу лезешь. Знаешь что, это твоя работа с названиями разбираться… Я же тоже запутаться могу, голова пухнет.

– Чудны дела твои, Господи, – развел я руками. – Да не обижайся ты, мог бы все-таки предупредить, я же думал, что мы… – Фразу я не закончил по одной простой причине: моя бренная физическая оболочка переступила порог дома, принадлежавшего Ивану Ренатовичу.

Мамочка родная, никогда не бывал в таких домах. Снаружи он вроде бы ничем особенным не выделялся, но изнутри… Ноги мои утонули в медвежьей шкуре, мраморные статуи, хрустальная люстра, которой подстать было бы освещать партер Большого Театра, а более всего поразил мое воображение огромный, подсвеченный разноцветными лампочками аквариум, стеклянный цилиндр, уходящий сквозь отверстия в полу и в потолке куда-то вниз, скорее всего в подвал, и вверх, на высоту трех, или даже четырех этажей. В аквариуме плавали разнообразные рыбины, некоторые угрожающего размера и довольно-таки зловещего вида. Примыкал к аквариуму дубовый стол овальной формы, за который при желании можно было бы усадить человек пятьдесят. Стол был накрыт, но как-то странно: около каждого стула возвышалась бутылка водки, рядом, на салфеточке стоял тяжеловесный квадратной формы хрустальный стакан, и чуть поодаль – вазочка с орехами.

–Это у Ивана Ренатовича выездная резиденция, вообще-то у него дом в Москве, а сам он все время в бизнес-командировках – разъяснил Максим.

– Ни хрена себе, домишко, – я судорожно вращал головой, пытаясь охватить все особенности открывающейся передо мной архитектурной перспективы.

– Хорошо, товарищ! – Тайваньский бизнесмен Шан Вун тоже одобрял интерьер. Его спутники громко цокали языками и что-то бурно обсуждали между собой.

– Переведи им, – тихо сказал Иван Ренатович, – чтобы прекратили болтать. У меня от этого гвалта голова болеть начинает. Пусть лучше выпьют, я угощаю.

– Садитесь, садитесь, – Максим был дипломатичен. – Мы уже начинаем.

– Скажи им, – Иван Ренатович налил себе в стакан водки, сделал глоток и набрал в ладонь горсть орехов. – Наши аппараты не боятся никаких погодных условий, что им тайфун, что цунами, все едино. Как в русской сказке: в огне не горят, и в воде не тонут. И еще скажи, все эти сказки про инопланетян, про летающие тарелки, так это все наши летчики были, вот фотография! – Он достал из папки черно-белую фотографию. На фотографии десятки людей в белых халатах суетились около классического вида летающей тарелки. Впрочем, тарелка была украшена надписью «СССР» на ее боку, и слегка стилизованными серпом и молотом, что наглядно доказывало ее вполне земное происхождение.

– Летающее блюдце, – глаза председателя Мао вылезли из орбит. – Смотрите, блюдце, – он начал глупо смеяться.

– Переведи ему, что на Луне тоже наши космонавты первыми побывали, на этих самых тарелочках прилетели. Так что их Тайвань, или как его? Тайланд, что ли? Словом, с такими аппаратами они запросто станут азиатской сверхдержавой. Да чего там азиатской, они и Америку в одно место засунут. Ты, это, в общем, смягчи как-нибудь… – Иван Ренатович сделал большой глоток из стакана.

– Выслушав вольный перевод речи Ивана Ренатовича, приглашенные раскрыли рты, и начали цокать, причмокивать и оживленно щебетать, точь в точь как певчие птицы в клетке при виде кормушки с размоченными в воде прошлогодними зернами.

– Ты можешь сделать так, чтобы эти обезьяны заткнулись, сколько можно просить, голова разламывается! – Иван Ренатович с неприязнью посмотрел на своих гостей. «Как Ленин на буржуазию» – подумал я, и с ужасом понял, что Иван Ренатович и вправду чем-то отдаленно напоминает Владимира Ульянова. Та же бородка, тот же хитрый, немного азиатский прищур…

– Так какие будут мнения у уважаемых членов делегации? – Ах, Максим, Максим. Кто бы мог подумать, что у тебя обнаружится талант дипломата…

– Мне представляется, что в сложных климатических условиях, в период дождей, в гористой местности, – рассудительно произнес двойник председателя Мао, – подобный летательный аппарат представляет собой выгодную альтернативу вертолетам. Если же … Простите, не уверен как называть, блюдца… можно будет использовать для дальних перевозок… Это – очень ценная информация, спасибо господину Фаритову. Скажу сразу, мы – очень заинтересованы.

– Чего он говорит? – поморщился Иван Ренатович.

– Говорит, что они очень заинтересованы. – Максим явно нервничал.

– Ну, так пусть гонят бабки, чего штаны просиживать?

– Еще бы нам хотелось, чтобы та уникальная техническая информация, которой располагает уважаемый хозяин, не попала бы к конкурентам, а также к представителям враждебных нашему государству держав.

– А сейчас чего? Что за люди, сколько можно болтать! Деньги-товар-деньги! – Иван Ренатович явно обучался в советской школе, а может быть, даже и в техникуме.

– Они хотят, чтобы о тарелочках никто больше не узнал, Китай, или еще какие завистники.

– Умные, как глисты в заднице. Теперь я скажу! Переводи! Здесь вопрос простой: если они летательные аппараты хотят, пусть гонят пятьдесят миллионов сразу, на начальные расходы. Если такой разговор пойдет, дело – в шляпе, вся техническая документация – ихняя, отгрохают завод и пущай хоть на луну летают. Прибыль – пополам, это мое жесткое условие.

– А… Одну минутку, – после того, как Макс перевел на английский ультиматум Ивана Ренатовича, лица у гостей вытянулись, и они снова оживленно принялись что-то обсуждать.

– Опять галдят, сволочи! – лицо Ивана Ренатовича исказилось страдальческой гримасой, он налил себе еще водки, и залпом выпил. Ни малейшего признака опьянения не было заметно на его лице, разве что гримаса немного разгладилась.

– Мы, надо сказать, ошарашены предложением нашего уважаемого гостя. – двойник Мао, похоже, был у приглашенных спикером. – Мы пока не готовы ни к каким финансовым сделкам. Хотелось бы ознакомиться с техническими характеристиками, быть может, получить для испытаний хотя бы один подобный аппарат…

– Да не переводи мне, я его и так понял, – Иван Ренатович откинулся в кресле. – Скажи ему, опиши реальную ситуацию. В России производство встало, никаких технических мощностей не осталось. Армия и КГБ рассредоточены… Мне нужно завод построить. Аппарат – дадим, но деньги – вперед! Можно частями. И еще, спроси у них, чего они мелочатся? У них же денег до хрена и больше, на золотых мешках сидят. А тут миллиардами пахнет. Да хотя бы наркотики из Таиланда переправлять, их же не одно ПВО не возьмет, вертикальный взлет, за пять минут куда угодно доберутся с грузом. Я же им подарок дарю, если задуматься. А если не хотят – пожалуйста, у меня завтра встреча с делегацией банкиров Индонезии.

Макс перевел этот монолог Ивана Ренатовича дословно, и гости на минуту задумались.