Глава 53

Томми Хогг беседует с Шейлой о Лео. — Некоторые размышления Купера, надиктованные Даяне. — Еще одна встреча Гарланда Таундеша с Леди-С-Поленом — Ночной звонок Куперу.

Несмотря на сильные, хотя и скрываемые симпатии шерифа Трумена к Энди Брендону, он очень редко посылал его на задания, связанные с беседами с людьми по причине, вполне объяснимой — из-за чрезмерной сентиментальности, переходящей иногда в плаксивость последнего. Трумен, как человек обходительный, всегда предпочитал делать подобные вещи самостоятельно. В случае же, если по каким-то неотложным делам он не мог переговорить с человеком, то поручал это Томми Хоггу.

Известие об исчезновении Одри Хорн не позволило Трумену, как он первоначально предполагал, переговорить с Шейлой Джонсон о ее муже с глазу на глаз, и он решил доверить эту беседу индейцу.

Притормозив у коттеджа Джонсонов, Хогг заглушил двигатель и, хлопнув дверкой, подошел к дому. Постучав, он крикнул:— Откройте!.. Полиция!..

Хогг специально избрал такой полушутливый — полусерьезный тон, желая таким образом внести в предстоящую беседу некоторую неофициальность.

Двери раскрылись, и на пороге появилась хозяйка. — Мистер Хогг?..

Томми откашлялся. — Да.

Шейла отошла вглубь прихожей, освобождая полицейскому проход. — Прошу вас…

Пройдя в зал, заместитель шерифа с удовольствием уселся на предложенное Шейлой кресло и, отказавшись от кофе, произнес:— Шейла, мне надо с вами кое о чем поговорить…

Шейла была заранее готова к визиту полицейского. — Видимо, вас интересует что-то о моем муже Лео Джонсоне?..

Хогг наклонил голову в знак согласия. — Да.

Вытерев мокрые после мытья посуды руки о передник, Шейла внимательно посмотрела на Хогга. — Пожалуйста…

Томми откашлялся. — Вам, наверное, известно, что Лео подозревается в совершении нескольких тяжких преступлений… Лора Палмер…

Шейла перебила полицейского:— Насколько мне известно, в смерти этой девушки подозревается крупье Жак Рено…

Хогг жестом руки прервал девушку. — Не перебивайте… Да, крупье «Одноглазого Джека» Рено, уже, как вам наверное известно, покойный, действительно подозревался в убийстве Лоры Палмер… Однако, как мы выяснили, в этом преступлении, равно как и в насилии над Роннетой Пуласки он невиновен… — Тогда о чем же речь?..

Томми, поправив кобуру с кольтом, прикрепленную к поясу, произнес:— Дело в том, что ваш муж имел кое-какие контакты с этим Рено… Может быть, вы скажете, какие именно?..

Шейла наконец поняла, чего именно добивается от нее Хогг. — Значит, — медленно произнесла она, — значит, вы хотите, чтобы я дала против Лео показания?.. — Можете называть это так, — ответил Томми.

Шейла вспомнила слова Бобби о том, что пока Лео находится в состоянии комы, он будет получать медицинскую страховку.

«Значит, — решила она, — значит, если я дам показания против Лео, все может измениться… Его, возможно, по мере выздоровления смогут перевести куда-нибудь в тюремный госпиталь…»

Шейла с самым решительным видом поднялась со своего места. — Извините, — сказала она твердым голосом, — извините, но я не могу давать показания против собственного мужа. Насколько я знаю, заставлять меня сделать это — противозаконно.

Хогг пожал плечами. В этом движении явственно прочитывалось: «Не хотите — как хотите, никто заставлять не будет».

Поднявшись с кресла, Хогг попрощался и, уже стоя в дверях, произнес:— А вы все-таки подумайте над моим предложением…

С недавних пор Купер стал очень внимательно наблюдать за Лиландом Палмером. Он никак не мог понять — действительно ли рассудок несчастного отца помутился после гибели дочери, или в его странном поведении кроется еще какая-то неизвестная пока причина. Купер все чаще склонялся ко второму, однако, войдя в положение Лиланда, устыдился своих мыслей. Отец Лоры Палмер мог вызывать только сочувствие, и, высказывая соображения об этом чувстве, Купер наговорил Даяне целую кассету— Даяна, Даяна… Для того, чтобы понять другого, то есть, чтобы воспроизвести в себе его чувства, я стараюсь, прежде всего, отыскать причину… Например, глядя на отца погибшей школьницы, я спрашиваю себя еще и еще раз — «чем же он опечален?» и, понимая причину, воспроизвожу те же чувства печали. Но чаще всего я опускаю это и воспроизвожу в себе это чувство по тем действиям, которое оказывает оно на других, воспроизводя выражение глаз Лиланда, голоса, жесты, мимику, походку… Тогда сочувствие возникает у меня вследствие ассоциации движений и ощущений. Мне кажется, Даяна, что в этой способности понимать чувства другого каждый из нас ушел очень далеко, и почти непроизвольно, в присутствии человека — в моем случае Лиланда Палмера — упражняемся в этой способности. Даяна, всмотрись как-нибудь в игру черт своего лица, как оно все дрожит и изменяется от непереставаемого подражания и отражения того, что совершается вокруг тебя… Если ты спросишь меня, почему воспроизведение в себе чувств другого для нас столь легко, то ответ, как мне кажется, очень прост: человек, благодаря своей очень тонкой и хрупкой организации духа очень труслив, и учительницей сочувствия он всегда имел только трусость. В течение многих тысячелетий он видел в каждом знакомом и незнакомом существе опасность: при одном только взгляде на него он тотчас же воспроизводил в себе выражение черт его лица и его манеры, и по этим чертам и манерам делал заключение о добром или злом намерении. Эти толкования намерений по движениям и линиям человек применил даже к неодушевленной природе, воображая ее одушевленной: я абсолютно уверен, что те ощущения, которые мы испытываем при виде леса, травы, воды, скал, огня, моря, зверей имеют именно такое происхождение. Радость и приятное удивление, даже смех — это, Даяна, позднейшие дети сочувствия и младшие братья страха… Таким образом, Даяна, вынужден признать, что сочувствие по своей глубинной природе — неискреннее чувство… Мне иногда кажется, что сочувствия следует стыдиться…

Гарланд Таундеш, сидя за столиком кафе Нормы, изучал очередной текст, который зафиксировали самописцы мониторов наблюдения за глубинами космоса. На этот раз самописцы выдали следующее:

/176 Е/889 0/179 В/424 Т/КУПЕР/34 Р/60 Н/06 Е/КУПЕР/565 Е/999 С/СОВЫ НЕ ТО ЧЕМ ОНИ КАЖУТСЯ/19 Н/977 А/323 К/335 Р/КУПЕР/667 А/СОВЫ НЕ ТО ЧЕМ ОНИ КАЖУТСЯ/751 Р/КУПЕР/987 Р/676 Е/777 Е/995 Т/778 0/919 Н/143 Р/971 С/861 К/СОВЫ НЕ ТО ЧЕМ ОНИ КАЖУТСЯ/866 У/КУПЕР/121 Х/888 У/119 А/ /СОВЫ НЕ ТО ЧЕМ ОНИ КАЖУТСЯ/ 952 К/КУПЕР/1765/КУПЕР/661 Р/СОВЫ НЕ ТО ЧЕМ ОНИ КАЖУТСЯ/197 0/777 У/СОВЫ НЕ ТО ЧЕМ ОНИ КАЖУТСЯ/197 О/КУПЕР/889 Р/197 Н/756А/СОВЫ НЕ ТО ЧЕМ ОНИ КАЖУТСЯ/186 У/КУПЕР/999 Р/1876/КУПЕР/ 660 Р/КУПЕР/197 Р/КУПЕР/188К/КУПЕР/197 Н/667 Н/667К/ КУПЕР/909 Т/876 Е/186 С/148 В/1988/ СОВЫ НЕ ТО ЧЕМ ОНИ КАЖУТСЯ/ 161 А/555 У/КУПЕР/ /991 А/168 У/КУПЕР/876 К/СОВЫ НЕ ТО ЧЕМ ОНИ КАЖУТСЯ/222 Н/

— Повсюду одно и то же — Купер и какие-то совы, которые не то, чем кажутся, — растерянно пробормотал Таундеш,

Внезапно на лист бумаги упала какая-то тень. Таундеш обернулся — перед ним, улыбаясь, стояла Леди-С-Поленом.

Гарланда удивило не столько то, что Леди-С-Поле-ном изучала этот, явно не предназначенный для посторонних взглядов текст, а последующие слова странной леди:— А я тоже знаю, что совы — не то, чем они кажутся… Совсем не то… — почему-то добавила она от себя.

При этом Леди-С-Поленом продолжала что-то жевать — видимо, чуингам.

Таундеш, быстро прикрыв листок лежавшей на столе салфеткой, произнес:— Что вы имеете в виду?.. — он был настолько ошарашен словами странной женщины, что не нашел лучшего продолжения разговора.

Леди, погладив ладонью обрубок дерева, который она держала на руках, как заботливые матери держат маленьких детей, улыбнулась:— Мое полено…

«Или она ненормальная, — подумал майор, — или ей действительно что-то известно…»

Леди-С-Поленом продолжала:— Мое полено иногда говорит мне совершенно поразительные вещи… Вот, послушайте…

Гарланд, вспомнив, что отговорка о том, что они не представлены, на этот раз не пройдет, со злобой подумал: «Привязалась эта идиотка на мою голову…»— Послушайте, — вновь произнесла леди, — может быть, оно скажет вам…

Как ни прислушивался майор, ничего, разумеется, не услышал.

Подняв глаза на Леди-С-Поленом, он тихо сказал:— Извините, но я ничего не слышу…

Странная леди удивленно округлила глаза. — Но почему?.. Почему я слышу его голос, а вы — нет?..

Майор пожал плечами. — Не знаю…

К столику подошла Норма — заметив, что посетительница жует чуингам, она поставила на стол плевательницу и просительно произнесла:— Если вас не затруднит, — Норма сделала короткий жест в сторону принесенного предмета, — жевательную резинку, пожалуйста, положите сюда…

Леди-С-Поленом кивнула. — Хорошо…

Когда Норма удалилась, женщина, вынув изо рта чуингам, размяла его пальцами и, прикрепив к донышку плевательницы, со всей силой вмяла ее в столик. Заметив в глазах майора удивление, она объяснила:— Так будет лучше… Мое полено говорит мне, что плевательницу лучше всего прикрепить к столику, чтобы никто не украл… Вы ведь знаете, в этом городе есть опасный преступник… — Это вы насчет убийцы Лоры Палмер?..

Леди-С-Поленом понизила голос.

—Нет… Я говорю о другом преступнике… Только тише, — она приложила палец к губам, — может быть, он сейчас находится где-то рядом… Он может нас услышать. — А при чем тут плевательница?.. — не понял Таундеш. — Это чтобы он ее не украл, — объяснила свой поступок странная леди.

Майор, перевернув лист с показаниями самописца, сложил бумагу вчетверо и, спрятав его в нагрудный карман форменного кителя, обернулся к собеседнице. — Вы, кажется, хотели мне что-то объяснить насчет сов, которые…

Леди-С-Поленом не дала ему договорить:— Да… — она понизила голос до едва различимого шепота. — Да… Я все знаю… Но теперь еще не время об этом рассказывать.

Майор недоуменно пожал плечами.

«Ничего не понимаю», — подумал он.

— Мое полено… — пробормотала странная леди, — вы еще подружитесь с ним, уверяю вас…

Прослушав все надиктованное своей секретарше по поводу сочувствия, Купер остался довольным. Достав из диктофона кассету, он пронумеровал ее и, положив в упаковку, спрятал в тумбочку, намереваясь отослать ее в Сиэтл при первом же удобном случае.

Раздевшись, Купер лег в постель и выключил свет, желая уснуть как можно быстрее — Дэйл решил, что завтрашний день будет тяжелым. Однако сон не брал Дэйла. Он понял, что сегодняшние события — известие об Уиндоме Эрле и исчезновение Одри Хорн — настолько взволновали его, что заснуть сразу вряд ли удастся. Кроме этого, Куперу никак не давали покоя загадки, услышанные от человека, которого Дэйл про себя назвал «старик Хилтон в молодости», и, особенно, последняя — «Совы совсем не то, чем они кажутся». Куперу почему-то показалось, что эта загадка имеет самое непосредственное отношение к тому самому длинноволосому блондину с крепкими зубами, который неотступно преследовал Мэдлин в ее видениях.

Неожиданно на тумбочке зазвонил телефон — так громко, что Дэйл невольно вздрогнул. Подняв трубку, он произнес:— Алло…

К немалому удивлению, Купер услышал голос — как ему показалось — Одри Хорн. — Одри, это ты?.. — Да…

«Значит, не ошибся», — подумал Купер. — Где ты?.. Тебя все ищут… Сейчас же возвращайся домой…

В голосе девушки прозвучали плаксивые интонации:— Дэйл… Мне так плохо…

Купер закричал:— Сейчас же объясни, что с тобой происходит, и где ты находишься!

Одри, будто бы не расслышав вопроса, продолжала:— Дэйл, мне очень, очень плохо… Дэйл, почему ты сейчас не со мной?.. — Одри!.. — Дэйл, у меня неприятности, — эти слова были последними, которые услыхал Купер — из трубки послышались короткие гудки.

Склонившись над телефоном в комнате Блэкки, Одри умоляюще шептала в трубку:— Дэйл… Мне так плохо…

Из трубки послышалось:— Сейчас же объясни, что с тобой происходит, и где ты находишься!

Одри продолжала шептать, будто не расслышав вопроса Купера:— Дэйл, мне очень, очень плохо… Дэйл, почему ты сейчас не со мной?.. Дэйл, у меня неприятности…

Внезапно разговор прервался — на рычаг телефона легла рука Блэкки.

Улыбаясь, она посмотрела девушке прямо в глаза, — Это у тебя-то неприятности?.. — отодвинув телефон в сторону, она повторила вопрос: — говоришь, у тебя неприятности? — Не дождавшись ответа, Блэкки сказала: — Нет, дорогая, ты еще не знаешь, что такое настоящие неприятности…

Глава 54

Загадочный звонок Донне Хайвер. — Письмо, прочитанное ночью Дэйлом Купером. — Беседа Гарри Трумена и Хэнка Дженнингса.

Донна посмотрела на часы, висящие над дверями — было начало двенадцатого. Джозеф перехватил взгляд девушки, поднялся и начал собираться: юноша всегда комплексовал, когда при нем смотрели на часы, думая, что таким образом ему пытаются дать понять, что он своим присутствием отнимает у людей время.

Донна, взяв его за руку, произнесла:— Посиди еще немножко…

Джозеф заколебался, «Может быть, действительно еще минут десять-пятнадцать…» — подумал он. Ему явно не хотелось уходить из дома Хайверов.

В этот момент из кабинета доктора Уильяма послышалось:— Донна!.. Ты собираешься ложиться спать?.. Уже двенадцать!..

Девушка отмахнулась:— Папа, ты всегда преувеличиваешь!.. Еще полчаса!..

Хэрвэй резко поднялся. — Извини, дорогая, мне надо идти… — Хорошо, — согласилась она, не выпуская из своих ладоней руку Джозефа. — Хорошо, Джозеф… Завтра позвонишь, правда?..

Джозеф кивнул в ответ. — Обязательно позвоню.

Надев свою кожаную куртку, Джозеф, поцеловав девушку, направился в сторону дверей.

Сразу же после ухода Джозефа из кабинета отца вновь послышалось:— Донна, тебя к телефону…

Донна подняла голову. — Кто? — Не знаю… Какой-то мальчик, судя по голосу.

Донна удивилась:— Мальчик?.. Не может быть. — Встав с дивана, она подошла к телефону, находящемуся в коридоре. — Папа, не клади пока трубку…

Из трубки послышалось:— Это мисс Хайвер?..

Голос был мальчишеский, ломкий и почему-то показался девушке знакомым. «И где это я могла его слышать?..» — подумала она. — Да, — вежливо ответила Донна. — Вы меня помните?..

Как ни силилась девушка, но припомнить, кому же может принадлежать этот голос, так и не смогла. — Извините, что-то не припоминаю…

Из трубки послышался легкий смешок. — Очень странно… А ведь не далее, как сегодня утром я вас озадачил… Слишком даже, я бы сказал, озадачил…

«Кто же это?» — недоумевала Донна. Звонивший, выждав паузу, произнес только одну фразу:— «Кукурузное пюре»… Ну, вы, надеюсь, вспомнили?..

В этот момент в сознании Донны воскресла картина: полутемная комната… старуха с жидкими седоватыми прядями… книжный шкаф с фолиантами в кожаных переплетах… «Я просила не присылать мне больше кукурузного пюре…» Щелчок пальцев над головой и непонятная фраза: «Иногда это делается вот так!..»

Донну осенила догадка:— Ты — внук миссис Тернер?.. — Да, — важно ответил мальчик. — Ты занимаешься магией?..

Младший Тернер с необыкновенной гордостью в голосе согласился:— Да, занимаюсь…

Девушка, взяв в руки телефон, уселась в кресло. — Ты хочешь мне что-то сказать?.. — Хочу…

Донна вновь поинтересовалась — на этот раз более взволнованно:— Это касается Лоры Палмер?..

В ответ девушка услыхала загадочные слова:— Je suis une ame solitaire… — Что, что?.. — Не поняла она.

Мальчик повторил:— Je suis une ame solitaire, — после чего из трубки послышались короткие гудки.

Донна так и осталась стоять в полном недоумении, забыв даже положить на рычаг телефонную трубку…

После звонка Одри Дэйл понял — в эту ночь заснуть ему не удастся. Одевшись, он пошарил по карманам в поисках сигарет и, обнаружив, что курить нечего, расстроился еще больше.

«Сигареты наверняка есть внизу у портье, — подумал он, — надо бы спуститься…»

Купив пачку «Мальборо», Дэйл уже собрался было уходить. — Мистер Купер, — произнес портье.

Дэйл обернулся. — Да — портье, протягивая Куперу конверт, произнес:— Вам письмо… Извините, забыл передать утром…

Дэйл устало улыбнулся. — Ничего, ничего… — сунув конверт в боковой карман пиджака, он поднялся по лестнице на этаж.

Закрыв двери, Купер уселся на кровать и, вытащив из кармана конверт, прочитал:

«Специальному агенту Федерального Бюро Расследований Дэйлу Куперу. Оскар Глейзер».

Это имя — Оскар Глейзер — невольно заставило Купера вздрогнуть.

…Это было его первое серьезное дело — дело об убийстве и краже из сейфа трехсот тысяч долларов. Случилось оно почти три года назад, и Дэйл уже потихоньку начал забывать подробности того расследования. Именно благодаря профессионализму Купера гравер Глейзер был схвачен и передан в руки правосудия. Преступление было совершено в Кливленде, и по законам штата Огайо преступника неминуемо ждала смертная казнь. Купер никак не мог понять, что же именно побудило Глейзера написать ему письмо — а оно, несомненно, было написано из тюремной камеры, об этом свидетельствовал штампик полицейского цензора.

Вскрыв конверт, Дэйл вытащил оттуда несколько грязно-серых листков тонкой, почти полупрозрачной бумаги, испещренной чрезвычайно мелкими буквами.

«Дорогой мистер Купер, — принялся читать Дэйл, — не удивляйтесь, когда получите это письмо. По моей просьбе мое тюремное начальство выяснило Ваше теперешнее местонахождение в Департаменте ФБР в Сиэтле… Близится день моей казни, и я решил рассказать Вам о всех своих прегрешениях. Таково было мое последнее желание, и начальник тюрьмы, где я сейчас нахожусь, не отказал мне в нем. Возможно, мое письмо отнимет у Вас немало драгоценного времени, и все же, прошу Вас внимательно прочитать его.

Как вы, мистер Купер, наверное, догадываетесь, смертный приговор мне был вынесен за тяжкое преступление — я был признан виновным в убийстве и похищении из сейфа значительной суммы денег. Никому не приходило в голову подозревать меня еще в чем-то, помимо этого и, строго говоря, у меня нет ни малейшей необходимости признаваться еще в одном, куда более страшном преступлении — ведь я и так приговорен к высшей мере наказания, и усугубить мою участь уже ничто не сможет.

Но дело не только в этом. По-видимому, любому человеку перед лицом смерти свойственно тщеславное стремление оставить после себя не самую худшую память. Вот почему все это время я старался, чтобы моя жена ни о чем не узнала. Страшно вспомнить, сколько ненужных страданий я из-за этого перенес!.. Я понимал, что смертной казни все равно не избежать, и, тем не менее, даже на последнем заседании Окружного суда не выдал своей тайны, хотя она так и срывалась у меня с языка.

Но теперь, дорогой мистер Купер, я думаю иначе. Мне хочется, чтобы хоть кто-нибудь узнал всю правду. И поэтому я пишу это письмо из камеры смертников именно Вам — в том деле Вы, хотя и явились моим разоблачителем, но повели себя по отношению ко мне очень гуманно и, даже, сказал бы, человечно. И поэтому в качестве исповедника я выбрал именно Вас. Я был бы последним негодяем, если бы пожелал унести в могилу свою ужасную тайну. Кроме того, я страшусь мести убитого мною человека. Нет, речь идет не о том несчастном, которого я прикончил из-за денег. В этом преступлении я уже сознался, и оно больше не тяготит мою совесть. А вот другое преступление, которое я совешил много лет назад — мысль о нем не дает мне покоя.

Человеком, которого я убил, был мой старший брат. Впрочем, старшинство его в достаточной степени условно. Мы с ним близнецы, и на свет появились, можно сказать, одновременно.

Его призрак и поныне неотступно преследует меня. По ночам он тяжелой гирей наваливается мне на грудь и душит, а среди бела дня то появляется где-нибудь в комнате, и смотрит на меня с неописуемой ненавистью, то заглядывает в окно и страшно ухмыляется, обдавая меня леденящим душу презрением.

Самое ужасное состоит в том, что мы с братом были похожи друг на друга, как две капли воды. Еще задолго до того, как я очутился в этой камере смертников, на другой день после совершенного мною убийства с ограблением, мне стал являться его призрак. Теперь, оглядываясь назад, я порой думаю, что все последующие события — и то, что я совершил второе убийство, и то, что столь виртуозно задуманное мною преступление оказалось раскрытым, — свершилось по воле его мстительного духа.

Убив брата, я начал бояться зеркал. И не только, кстати, зеркал — любая поверхность, способная отражать предметы, внушала мне ужас. В собственном доме я постарался избавиться от всех зеркал и стеклянной утвари. Но и это не помогло: достаточно было выйти на улицу, чтобы увидеть вокруг себя множество поблескивающих в глубине магазинов зеркал. Чем упорнее я пытался не смотреть на них, тем сильнее притягивали они мой взгляд. И всякий раз оттуда на меня глядели налитые ненавистью глаза брата, хотя я и прекрасно отдавал себе отчет, что это всего только мое собственное изображение.

Однажды, проходя мимо лавки, торгующей зеркалами, я чуть было не лишился чувств — не одно, а сотни одинаковых лиц, в каждом из которых я узнавал брата, повернулись в мою сторону, вперев в меня тысячи глаз, налитых страшной злобностью.

Но как ни преследовали меня эти жуткие видения, на первых порах я не падал духом. Меня поддерживала самонадеянная уверенность, что преступление, столь великолепно, как мне в то время казалось, задуманное и осуществленное, никогда не будет раскрыто. К тому же, у меня появилось множество новых забот, не оставляющих времени для пустых и неоправданных, как мне тогда казалось, страхов. Однако, как только я оказался в тюрьме, все резко изменилось. Пользуясь однообразием и беспросветностью моего здешнего существования, дух убитого брата-близнеца полностью завладел мною, а после того, как Окружной суд признал меня виновным и мне был вынесен смертный приговор, наваждение стало совершенно невыносимым.

В камере, как вы, мистер Купер, наверняка знаете, нет зеркала, и каждый раз, когда мне приносят его, чтобы я побрился, или когда попадаю в баню, я неизменно вижу в воде лицо брата. Даже в миске с супом мне чудится его ненавидящий взгляд. Все, что хоть каким-то образом отражает свет — посуда, металлические предметы, даже пряжка на ремне полицейского надзирателя — являет мне его образ, то гротескно увеличенный, то совсем крошечный. Когда сквозь тюремное оконце в камеру пробиваются солнечные лучи, я пугаюсь своей же тени. Дело дошло до того, что даже вид собственного тела стал внушать мне ужас, мы ведь с братом и сложены были одинаково, вплоть до мельчайших складочек и черточек.