Он повел себя самым наглым и оскорбительным образом. Правда, это его обычная манера. Но как только я удостоверилась, что мне нечего опасаться, то немедля приказала ему убираться из моего дома. Давно следовало это сделать — мне уже не раз приходилось слышать об этом человеке весьма неприятные истории. Как ловко он обманывал людей, просто до нитки раздевал их. Не помню, кто рассказал мне, но это всему городу известно. А дыма без огня не бывает.
Как бы там ни было, дело не только в его поведении. Советы, которые он мне давал, тоже никуда не годились. Потому что у меня все-таки были причины для беспокойства! А он пытался заставить меня считать, причем вопреки моему желанию, что таких причин у меня нет. Но я-то лучше знаю. Уже через два дня с начала сезона я стала замечать перемены в Ральфе — в его поведении, в словах, в том, как он выглядел. И это было только начало.
В тот день он пришел домой поздно. Даже очень поздно, ведь он всегда работал допоздна, до тех пор, пока ему подворачивалась какая-нибудь работа. Я поспала днем, поэтому долго не ложилась.
Он приготовил мне кое-что перекусить. Сам есть не стал, сказал, что слишком устал на работе. Он собирался сразу лечь спать, но это ему не удалось: я расплакалась и потребовала, чтобы он поговорил со мной, потому что я целыми днями сижу в одиночестве. И мы немного поболтали.
Он говорил, а я присматривалась к нему и отмечала, что он скажет, а о чем промолчит. И меня снова охватило беспокойство. И страх.
Всю ночь я глаз не могла сомкнуть. Ральф не становился прежним, он все дальше и дальше уходил от меня.
К концу недели я просто места себе не находила. И собралась звонить Коссмейеру, хотя это было лишнее. Он сам ко мне приехал. Мне следовало догадаться, что так и будет. Уж он своей выгоды не упустит! Наверняка у него и документ уже готов, чтобы прибрать к рукам мое хозяйство.
Так или иначе, но не приехать он бы побоялся. Он знает, что я не меняю своего мнения. До сих пор я решительно ничего о нем не говорила, но если ему угодно поступать со мной так безобразно, то я найду способ за себя постоять.
Я всплакнула и рассказала ему про Ральфа. А он сидел и пялился на меня, как будто перед ним было какое-нибудь странное животное, а не больная, несчастная, беспомощная старуха, нуждающаяся в поддержке и утешении. А потом так и начал сыпать проклятиями.
— Косси, милый... Я столько раз просила тебя не употреблять...
— А я отвечал, что употребляю только те слова, которые ты и сама сто раз употребляла. Не хочу с тобой спорить, но до тех, пока...
— Хорошо, Косси. Будь по-твоему, милый. Я всего лишь женщина, и у меня нет таких сил, чтобы...
— Луана! Бога ради! — Он воздел руки кверху. — Значит, если я правильно понял, ты уверена, что Ральф каждый вечер встречается с этой девицей. Но не спит с ней. И это, именно это тебя беспокоит, — то, что он с ней не спит.
Я ответила, что теперь уже не уверена в этом.
— Раньше Ральф всегда был со мной откровенным. Он приходил домой и обо всем мне рассказывал.
— Так что же? — Он снова замахал руками. — Ты хочешь сказать, что тебя это устраивало? Ты собиралась и дальше играть с ним в дочки-матери?
— Да нет, конечно. Но не могла же я ему препятствовать. Это было бы нечестно, раз уж я... Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. А пока он не скрывал от меня...
Тут он так странно на меня посмотрел, как будто у него вдруг заболел живот. И пробормотал, что понимает, как это должно было мне нравиться. Потом мы вернулись к нашему разговору.
— Итак, хотя кое-что и показалось мне странным, но суть дела я себе уяснил. Ральф явно увлекся этой девчонкой. Ты считаешь, что он влюбился в нее. Предположим, что события станут развиваться. К чему это его подтолкнет?
— Пожалуйста, Косси, не нужно так шутить.
Он пожал плечами:
— Ладно. Скажем, он влюбился. Допустим, что серьезно. Тебе это, естественно, не по душе. Но ведь это еще не говорит о том, что он задумал тебя убить?
— Но это правда! То есть я так думаю. Я...
Он ждал, мрачно уставившись на меня.
— Как я припоминаю, мы это уже обсуждали. Ральф может получить развод. Или уехать. И по-моему, в тот раз ты со мной согласилась.
— Да, наверное. То есть все так. Но все же...
— Что еще?
Он так и сверлил меня взглядом. Какой же он все-таки жулик. Порядочный человек не станет так пялиться. Он отведет глаза — тот, чья совесть чиста, не станет унижать другого человека. Только жулики так поступают.
— Отлично, — сказал он. — Не хочешь говорить — не надо. Ведь не я рискую головой.
— Да нет же. Я уже говорила в прошлый раз. Не думаю, что у него серьезно с этой девицей. Я просто...
— Ну, теперь ясно. Все, как мы и говорили, — он может уйти, развестись, то есть у него нет никаких оснований для убийства.
— Вот что я думаю: через пару месяцев сезон закончится и девице придется уехать. Вот тогда-то он и начнет действовать, если, конечно, он и в самом деле что-нибудь задумал. Вот тогда-то...
Косси подождал с минуту, потом скорчил гримасу и потянулся за своей шляпой.
— Погоди! Я пытаюсь тебе объяснить. Пойми, мне нелегко так говорить о Ральфе. Мне трудно обсуждать причины, по которым мой собственный муж мог бы желать...
— Естественно. Я и не думаю, что это легко. Но все-таки...
— Все-таки есть такая причина, Косси. Хозяйство, конечно, уже не то, что раньше, но тысяч пять-шесть оно приносит. А может, и все десять. И если Ральфу понадобятся деньги, если он такой подлый эгоист, что не захочет ждать, пока я умру...
Глаза у Косси сузились. Он задумчиво кивнул:
— Да. Вполне возможно. Для Ральфа это целая куча денег. Особенно теперь, когда он получил от ворот поворот насчет работы. И кстати, хотя прямо на тебя ничего не указывает, Ральф знает, что без тебя тут не обошлось.
— Нет. Я ни словечка ни о ком не говорила. И потом, Ральф ничуть меня за это не осуждает. Он знает, что я не сказала и половины того, что знаю. И кроме того...
— Ладно, успокойся, — вздохнул он. — Забудем об этом. Предположим, Ральф действительно собирается тебя убить. По двум причинам: чтобы расчистить себе путь к девице и прибрать к рукам то, что осталось от имения. Вот такая ситуация. Чего ты хочешь от меня?
— Н-ну, я...
Я и сама не знала. Откуда мне было знать? Это ведь его работа, причем неплохо оплачиваемая. Правда, сама я никогда не ловила его на жульничестве, но слышала, как об этом говорили другие.
— Обдумай все как следует. Посмотри, не случится ли еще что-нибудь. И через несколько дней мы вернемся к этому разговору. Кстати, скажу кое-что насчет твоего вранья. Заткнись, не перебивай меня! Мне хочется, чтобы ты приняла мои слова близко к сердцу. Если ты ...
— Да я ни слова не говорила. Честно, Косси. И пусть только кто-нибудь попробует сказать... Я буду...
— Ты будешь убита к чертовой матери. Я не шучу. Это просто закон равновесия. Ты причинила изрядные неприятности изрядному количеству людей, практически каждому в этом проклятом городишке. И среди них обязательно найдется хотя бы один, готовый отомстить тебе за это. Так что кончай с этим, слышишь? А еще лучше, если ты сумеешь как-нибудь возместить ущерб, который причинила. К примеру, ты можешь признать, что говорила неправду, принести людям свои извинения. Воспользуйся своим телефоном в достойных целях — для разнообразия.
Естественно, я не собиралась ничем таким заниматься. Да я бы скорее умерла, чем согласилась на это. Во-первых, я ничего такого не говорила. Он просто не мог простить мне, что несколько раз я прошлась на его счет, причем совершенно беззлобно. А во-вторых, я не сказала ни слова неправды. И если есть на свете такие подлые люди, которые способны навредить другому только за то, что человек сказал правду, они не стали бы ждать так долго. Господи, да что же они думали? Что я целыми днями должна торчать тут, как кочка на болоте, и даже не могу ни с кем словом перемолвиться?
Я попыталась объяснить Косси, как это нелепо. Но попробуйте объяснить что-нибудь этому типу! Он таращился на меня, а сам и не думал слушать, что я ему говорю. А потом вздохнул и покачал головой.
— Ладно. Наверное, ты действительно не сможешь ничего исправить. Не переживай, я заскочу к тебе через несколько дней. Он ушел, а я снова забеспокоилась. Теперь я испугалась, что меня может убить еще кто-то, кроме Ральфа. Но я выбросила это из головы — в конце концов, у человека есть свои пределы для волнения, а мои пределы ограничивались мыслями о Ральфе.
Ведь я не все рассказала Косси. Только самое важное.
В конце недели он снова приехал. Потом еще — и так каждую неделю. В последний раз он был у меня сегодня утром. Но ничего не изменилось. Я никак не могла согласиться на те глупости, которые он мне предлагал.
Ни в словах, ни в поступках Ральфа ничего необычного не наблюдалось. То есть изменения, конечно, были, но я не смогла бы их перечислить. Внешне он казался все таким же милым и деликатным. Как же я могла его подозревать? Какие у меня были для этого основания? Совершенно очевидно, что никаких. Даже если бы они у меня и были, я не стала бы с этим считаться, потому что тогда мне пришлось бы назвать вещи своими именами и не оставить себе ни малейшей надежды. И то же самое произошло бы, разреши я Косси поговорить с ним. Или не Косси, а кому-нибудь из полиции.
В любом случае Ральф не пожалеет обо мне. Он идет своей дорогой и делает то, что считает нужным, то, на что раньше у него не хватало духу.
Как вы уже поняли, от Косси никакого проку не было. Неоткуда было ждать помощи бедной, больной, никому не нужной старухе, даже от собственного адвоката, выманившего у нее не одну тысячу долларов.
Этот никчемный выскочка додумался даже принести мне оружие, револьвер! И хотел, чтобы я держала его в доме! Я даже пальцем до него не дотронулась.
— Ну нет, — сказала я. — Нет, сэр! С оружием шутки плохи, недалеко и до несчастного случая. Так сказать несчастного. Стоит только Ральфу или еще кому обнаружить у меня эту штуковину, и мне живо устроят именно такой случай.
— Брось, Луана. Выбирать не приходится. Что еще я могу для тебя сделать? Держи его наготове. И воспользуйся им, если придется защищаться.
— Что? Ты полагаешь, что я способна кого-нибудь застрелить? Да как у тебя язык повернулся? Женщина я, по-твоему, или нет?
— Господи! — завопил он. — Удивляюсь, как я сам тебя не застрелил!
Он наговорил мне кучу гадостей и хлопнул дверью.
А в последний раз он приходил сегодня утром.
Сказал, что все как следует обдумал. Что мне нужно опасаться не Ральфа, а кого-то другого. Я возразила. Сказала, что он сам не знает, что говорит. Тогда он разозлился:
— Знаешь, Луана, чем дольше я об этом думаю, тем меньше верю, что Ральф способен пойти на убийство ради тех нескольких тысяч, которые приносит ваше хозяйство. Мне трудно представить его в роли убийцы, а уж если говорить об убийстве ради денег, то тем более.
— Ты ошибаешься. Для такого человека, как Ральф, у которого никогда и гроша за душой не было...
— Нет. Ральф настолько осторожен и осмотрителен, что пойдет на это только в совершенно исключительных обстоятельствах. Он не рискнет утверждать даже то, что солнце встает на востоке, если сто раз сам не проверит. Он... Нет, не перебивай! Давай посмотрим, что он собой представляет. Вот уже лет двадцать, как он выполняет в городе всю поденную работу. То есть он обслуживает людей, которые просто лопаются от денег. Таких, которые сами напрашиваются, чтобы их обманули. Но разве Ральф воспользовался этим хоть раз? Хоть раз он приписал лишнюю цифру к счету, или стащил инструменты, или отлил себе бензина, или выкинул еще что-нибудь в этом роде, как сделал бы любой на его месте? Никогда. Ни разу за все эти годы...
— Да, ты прав. Почти. Как, по-твоему, ему досталась эта машина?
— Не в результате убийства. Он ничем не рисковал. Это единственная, притом совершенно безопасная комбинация, которую он предпринял за все эти годы. И в результате получил дорогую машину. — Косси усмехнулся и посмотрел на меня, сощурив глаза. — Кого ты пытаешься надуть, сестренка? Ты ведь сама отлично знаешь, что ради вашего имения он не станет тебя убивать. Если бы у тебя действительно были подозрения на его счет, ты не стала бы держать их от него в секрете.
— А вот и нет! Это не смогло бы его остановить. Поступить так значило бы отдать его той девчонке.
Он пожал плечами:
— В самом деле? И какой же ты сделала выбор? Какой выбор сделал Ральф? И если он останется, как вы будете жить?
— Отлично будем жить. Мы... ну...
— Вот именно, как? Как вы будете с этим жить?
— Мы... мы... Оставь меня в покое! Ты такой же злой, такой же подлый, как...
Я потеряла самообладание и расплакалась. Это было недостойно. Тем более, что я терпеть не могу хнычущих женщин.
Наверное, так эта девица и окрутила Ральфа — разревелась перед ним. Сумела его разжалобить. Знаете, Ральф такой добрый, он не может вынести, когда кому-то плохо, и всегда старается помочь. Да разве можно быть несчастной, когда он рядом, такой веселый, смешной и милый, такой...
И такой лживый и эгоистичный, как выяснилось. Да что там, даже сегодня утром он вел себя совсем как раньше. Конечно, он только притворялся, но я почти забыла об этом, и мне было хорошо...
— Ну же, Луана. Решайся.
— Не могу. Не понимаю, о чем ты. Оставь меня в покое. Ты говоришь такие ужасные вещи...
Он положил руки мне на плечи, но я сбросила их.
— Разве ты сама не понимаешь? Разве ты не понимаешь, что, загнав Ральфа в ловушку, ты и сама в нее попадешь? Понимаешь, конечно. И боишься. Отпусти его. Дай ему выйти из клетки, в которую ты его посадила. Не загоняй его в угол.
— Косси, — ответила я. — Косси, дорогой, ведь ты же не думаешь, что он в самом деле... Ты говорил, что не думаешь, будто он и вправду хочет меня убить...
— Господи! — Он хлопнул себя по лбу. — Да расскажи мне наконец, в чем он провинился! Пойми, что мне нужно знать все.
— Не могу. Ни в чем. И не смей со мной спорить! Не смей никому рассказывать, что у нас что-то не так, что я...
Он вздохнул и встал. Сказал что-то насчет моего пребывания в числе его клиентов. Ну, да Бог с ним, что бы он ни имел в виду: наверное, он счел неэтичным вообще ничего не сказать. Конечно для него это вряд ли имело значение. Потому что он всегда говорит обо мне разные неприятные вещи. Я не сказала о нем и половины тех гадостей, какие мне пришлось выслушать от него. Каждый раз, не успеет он выйти из моего дома, как бежит рассказывать направо и налево, какая я старая и безобразная.
Что бы там ни было, он ничего не знает. Сам себе противоречит. Говорит то одно, то другое.
Сначала заявляет мне, что Ральф не может меня убить, потом оказывается, что может. Сказал, что Ральф — не убийца, зато полно других, кто может им оказаться. Да у него просто не все дома! Кто может меня убить — банда трусов, кучка лживых мерзавцев? Духу не хватит! К тому же у них нет никаких оснований. Я никому не причинила вреда.
Никому. А уж Ральфу тем более. А сейчас...
СЕЙЧАС!
...Ральф? Это Ральф там, на лестнице?
Почему он не отзывается? Чего ждет? Чего добивается своим молчанием? Зачем он это делает... если это он, конечно?
Что он задумал?
Выманить меня из комнаты? А если я не выйду? Но если я не выйду...
Должно быть, это не Ральф. Такие штучки не в его духе. А если это кто-то еще, почему они — или он — или она...
Они боятся, не уверены? Или не знают, что делать дальше? Или ждут, что буду делать я? Ждут, чтобы я вышла?
Если бы я только знала, я могла бы спастись. Если бы я узнала, кто это, раньше, чем этот человек начнет действовать, тогда я могла бы спастись.
Если... Если я выйду... А если нет...
«Господи, спаси меня, — молилась я. — Сделай так, чтобы я могла спастись. Это все, чего я хочу. Разве я много прошу?»
Я вышла.
И увидела, кто это.
Глава 9
Дэнни Ли
Хотя сейчас я и нахожусь в стесненных обстоятельствах, но происхожу я из гордого старинного рода южан, предком которых был сам славный вояка Роберт Ли; и жили мы в одном славном южном городке, название которого я упоминать не стану. Потом, когда я была еще совсем девчонкой, мне случилось глупо и не совсем удачно влюбиться, тогда однажды жуткой ночью, в страшную бурю, мой славный старик отец увез меня прочь из нашего дома. И я отправилась в большой город, где встала на неверную дорогу. То есть ничего такого я не делала. Я больше никогда не повторяла свою единственную роковую ошибку. Просто там, куда я устроилась работать, можно было угоститься бесплатной выпивкой, а если умеешь немного петь, танцевать или еще что-нибудь в этом роде, то разрешалось брать чаевые у клиентов. И вот однажды порог этого заведения переступил руководитель оркестра, и я по простоте душевной согласилась пойти к нему в номер. Я не имела ни малейшего представления о том, что он задумал. Я пошла с ним просто из жалости, а кроме того, мне хотелось послать немного денег своей больной матери и двум моим братьям.
Нет, неправда все это. Я все придумала. Нет у меня никакой матери и братьев, да и вообще никакой семьи у меня нет, кроме отца, а если и можно сказать о нем, что он славный, то я уж и не знаю, по какой причине. Мне говорили, будто он опять в тюрьме, там, в нашем родном городе, и сидит за бутлегерство.
У него был крошечный ресторанчик. Я там подавала напитки и раза два или три, когда посетитель мне нравился, а мне как раз нечего было надеть, я позволяла им... ну, вы знаете что... От одного из них я в конце концов и заразилась. Па сказал, что как я подцепила эту дрянь, так пусть от нее и избавляюсь. Тогда я стащила десять долларов у него из загашника и отправилась в одно местечко возле Форт-Уэрта.
Без медицинской справки я не могла рассчитывать на работу в ресторане, а ничего другого не умела, а медицинскую справку я не могла получить, пока не избавлюсь от этой дряни. Так что я практически оказалась на мели, у меня не было денег даже на то, чтобы снять комнату. Похоже было, что я и впрямь попала в беду.
Я говорю, было похоже. Потому что теперь я понимаю, как это оказалось удачно, что у меня не хватило денег на комнату. Иначе я не зашла бы в то дешевое кабаре, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями.
Там выступал кордебалет из четырех девушек. Довольно пожилых, как мне показалось. Я подумала, что спела бы в два раза лучше, а уж про танец и не говорю, они только прыгали и дрыгали ногами, больше ничего. Я полюбовалась на них, а потом встала и пошла искать управляющего, потому что решила попроситься на работу.
Он принял меня в кабинете. Я тоже подрыгалась перед ним и кое-что спела. Он сказал мне, что ему все нравится, но у них сейчас нет вакансий. Потом подмигнул и спросил, как я насчет того самого, ну, вы понимаете, о чем я, тогда он может мне подсказать, как я могу быстренько заработать десять баксов. Я ответила, что не могу. Тогда он предложил мне двадцать, но я снова отказалась. И объяснила почему и добавила, что это было бы подлостью по отношению к нему. Он был мне ужасно благодарен. Сказал, что большинство девушек предпочли бы получить деньги и наплевали бы на какого-то несчастного сукина сына, это его собственные слова, я просто повторяю их, потому что хочу рассказать все, как было, и ничего не пропустить.
Сама я никогда не употребляю таких выражений.
Он был настолько мне признателен, что я тут же получила работу. Правда, для этого ему пришлось уволить одну из этих девушек, о чем я, конечно, глубоко сожалею. Но, честно говоря, для подобной работы она была старовата. Я прямо так ей и сказала, когда она подняла крик, а после моих слов ей уже нечего было добавить.
Как только я получила деньги, сразу начала ходить к доктору. Он быстро привел меня в порядок, и с тех пор мои дела пошли неплохо. Я нравилась публике, тем более что женщины у нас почти не бывали, а на выступления ходили в основном мужчины. Они хлопали, свистели и вызывали меня даже тогда, когда на сцене работали другие девушки. А потом, когда я выходила, они ни за что не хотели меня отпускать. Прямо с ума сходили, даже если я была не в голосе, а сколько было таких, кто пытался назначить мне свидание, даже сказать не решаюсь. Если бы я захотела заниматься этим самым... ну, вы понимаете, за деньги, а так делали многие девушки, то я стала бы как все.
Как бы там ни было, но я этого никогда не позволяла. Ни одного раза, чем бы меня ни соблазняли. Помню, как однажды мне были позарез нужны новые туфли, и я как раз присмотрела в витрине такие, просто прелесть; и цена была снижена с двадцати трех девяноста девяти до четырнадцати девяноста восьми. Просто невозможно было упустить такой случай, мне казалось, я просто умру, если не заполучу их. И вот, когда я стояла перед витриной, мимо как раз проходил мужчина, который всегда посещал наше шоу. И он предложил купить мне эти туфли. Но я отказалась. Подумала пару минут, но отказалась.
По-настоящему меня зовут Эгнис Татл, но я сменила имя. Когда начала работать в шоу. Сначала мне хотелось взять какое-нибудь необычное имя вроде Долорес Дюбуа. Но все другие девушки уже выбрали для себя всякие пышные прозвища — Фаншон Роз, Шарлотта Монклэр и так далее, — так что я решила выбрать самое обыкновенное имя. Мне кажется, так лучше — больше выделяешься на общем фоне. Если бы у меня имя было в том же духе, что у других девушек, люди могли бы подумать, что и я такая же дешевая пустышка.
Я проработала в шоу около шести месяцев, и тут полиция закрыла его после облавы. Управляющему пришлось уехать из города, чтобы не платить штраф. Девушки вернулись к своему обычному занятию, сами понимаете, о чем я. А я снова не знала, что мне делать.
Я подумывала было устроиться официанткой. Но платят им совсем немного, к тому же работа ужасно тяжелая. Так что я сказала себе, что должна поискать что-нибудь получше, учитывая, что опыт у меня уже имеется. Я тогда была жутко амбициозная, думала, что без труда могу стать знаменитой певицей или еще кем-нибудь вроде этого. Сейчас-то я уже так не думаю. Во-первых, я поняла, что пою не так уж хорошо, да и Рэгз Макгайр говорит, что я вряд ли когда-нибудь научусь. А во-вторых, плевать я на это хотела. Все, что мне теперь нужно, — это быть с Ральфом. Навсегда остаться с ним. И ей-богу, я так и сделаю, а еще...
Но об этом после.
В Форт-Уэрте мне с работой не повезло, а денег на переезд у меня не было. Какие-то деньги, конечно, были, но я не хотела их тратить. Все артисты искали себе работу через агентства в Нью-Йорке, так что шансов у меня практически не было, имей я даже хорошие манеры, внешний вид и подходящую одежду. Наверно, я тогда выглядела жутко. Про пение я не говорю. Но я старалась носить красивые вещи, но не слишком броские, осторожно пользовалась косметикой и следила за своей речью. Но всего этого недостаточно, когда нет денег и уверенности, что твои усилия будут вознаграждены. Так что, наверное, я зря обижалась, что Рэгз Макгайр составил обо мне превратное мнение. Когда мы с ним познакомились, я работала в пивном зале. Нельзя сказать, что это была хорошая работа, это вообще работой было трудно назвать. Я околачивалась там вместе с другими девушками и получала деньги от посетителей за то, что выпивала с ними, а еще комиссионные за то, что они заказывали выпивку. Несколько раз за вечер я выходила на сцену, и потом мы с оркестром делили деньги, которые нам бросали.
И вот однажды вечером туда зашел Рэгз. Официантка шепнула мне, что он легко расстается с деньгами, поэтому я и подсела за его столик, как только отработала номер. Я не знала, что он известный джазовый музыкант, вообще ничего о нем не знала. Просто я подумала, что раз уж он так сорит деньгами, то не грех и подобрать что-нибудь. А потом, он показался мне жутко интересным.
В общем, я понимаю, что все сделала не так. Я только все испортила, — и в тот вечер, и потом, на следующий день, когда он устроил мне прослушивание и предложил контракт. Я даже вспоминать об этом не хочу, меня до сих пор передергивает, как вспомню. Но я уверена, что пошла на это не из-за денег. Конечно, мне хотелось изменить свое положение к лучшему, но в основном я стремилась понравиться ему. И мне казалось, я все сделала, чтобы ему угодить, а он выглядел таким несчастным, что я подумала, будто ему нужно... Но он...
И с тех пор я стала ему не нужна. Я стала для него все равно что грязь под ногами. Он не давал мне ничего объяснить, ничего исправить. Я была просто грязью, и он хотел, чтобы все так и оставалось.
Я пыталась найти ему оправдания. Говорила себе, что, будь у меня семья и случись с ней такие же жуткие вещи, — пусть он и не хотел в это верить, — наверное, со мной тоже нелегко было бы ладить. Но ведь невозможно вечно заниматься поиском оправданий. Если человек дает вам понять, что презирает вас, чем вы можете ему ответить? Только одним — тоже станете относиться к нему с презрением.
И все же Рэгз сделал для меня кое-что хорошее за то время, что мы проработали с ним вместе. Когда мы приехали сюда, он познакомил меня с Ральфом. Естественно, Рэгз сделал это не ради меня. Просто ему захотелось подшутить надо мной, вот он и сказал, что Ральф — очень богатый человек, и все такое. Но на этот раз мистер Рэгз остался в дураках. Ральф в первый же вечер мне все рассказал. И я тоже ему все рассказала. И вместо того чтобы испытать досаду и разочарование, как ожидал того Рэгз, мы с Ральфом влюбились друг в друга.
Ральф так мило о себе рассказывал — просто как чудесный трогательный мальчик. Все время, пока он говорил, я едва сдерживала желание схватить его и сжать в объятиях. Он больше не мог зарабатывать себе на жизнь в этом городе, потому что вроде бы все были настроены против его жены. С другой стороны, он и уехать никуда не мог — ведь он прожил здесь всю свою жизнь и не представлял, что будет делать где-нибудь в другом месте. Он не из-за себя переживал, как я поняла. Как раз в тот день, когда он встретил меня, ему в голову пришла одна мысль, которая теперь не давала ему покоя, и он до того запутался, что никак не мог сам в себе разобраться.
Но я-то поняла его, бедняжку. Ему и слов не требовалось, чтобы я поняла, какая именно мысль засела у него в голове, тем более что кое-какие подробности мне все же удалось узнать.
И вот, пока он размышлял, не зная, на что ему решиться, я гладила его по руке и уговаривала, что все будет хорошо. Сказала, как мне ужасно приятно, что он беспокоится обо мне, потому что и он мне тоже нравится. Но я боюсь, что, если он узнает обо мне всю правду, его отношение ко мне изменится.
Он не пытался меня перебивать, как сделал бы любой другой мужчина. Просто сказал, чтобы я обо всем забыла, потому что прошлое не имеет никакого значения. Он так серьезно, по-отечески кивнул мне и спросил:
— Если это что-нибудь серьезное, может, ты мне расскажешь?
Я все ему рассказала. Все, что могла, хотя, возможно, и упустила какие-нибудь подробности. Когда я наконец замолчала, он выждал минуту, а потом попросил рассказывать дальше.
— Дальше? — удивилась я. — Но больше ничего не было.
— А мне показалось, что ты собиралась рассказать о себе что-то плохое, такое, что могло изменить мое мнение о тебе.
Вот так...
Мои глаза наполнились слезами. Я почувствовала, как лицо морщится и складывается в старушечью гримасу, но ничего не могла с собой поделать. А Ральф протянул руки и прижал мою голову к своей груди.
— Не бойся, милая, — сказал он, — лучше выплакать все, что у тебя накопилось.
И я плакала, плакала... Мне казалось, что я уже никогда не смогу остановиться, и Ральф сказал, чтобы я не старалась сдерживаться. Так что я плакала и плакала. И все вымылось из моей души — все чужое, все то, что не составляло с ней одного целого. И тогда мне стало так хорошо, так мирно и чисто... Никогда в жизни я не была так счастлива.
Ральф.
Я знаю, что теряю голову, когда начинаю говорить о нем, но ничего не могу с этим поделать. Да и плевать я на это хотела. Потому что, какие бы восторженные слова я ни произносила, все равно мне не удастся отдать ему должное. Он — самое прекрасное, что я видела в жизни. Гораздо красивее, чем любой из артистов в кино, — я думаю, ему стоит попробовать свои силы в кино, когда мы уедем отсюда. Но это в нем не главное. Еще он — самый милый, самый добрый, самый все понимающий. Он зрелый человек и одновременно ужасно ребячливый. Чудесный возлюбленный и в то же время заботливый отец.
После этого разговора мы стали встречаться каждый вечер. Обсуждали наши планы на будущее или просто болтали. Потому что, скорее всего, выход у нас был только один, а о таких вещах не принято говорить вслух.
В общем, нужно было добиться развода с его женой, этой старой клушей. Или просто взять и уехать, наплевав на развод, как я и предлагала.
Все дело было в том, что она могла не отдать ему денег, которые принадлежали ему по праву, которые он заработал и сэкономил, доллар за долларом. Она могла не отдать и половины. Деньги хранились у нее под матрасом, и каждому, кто захотел бы добраться до них, пришлось бы сначала ее прикончить.
А обращаться в суд Ральф не решался. Правда, он вел бухгалтерскую книгу, куда записывал все денежные поступления, — когда и сколько ему удалось отложить. Но разве это могло служить доказательством, что деньги действительно принадлежат ему? Ведь он мог вести эти записи и по ее просьбе. Во всяком случае, этот суд так затянулся бы, что вряд ли кто-нибудь мог что-то выиграть, кроме адвокатов.
Я сразу сказала Ральфу, чтобы он оставил все деньги этой старухе. Но он не соглашался — нам самим они были бы кстати, чтобы не начинать жизнь на пустом месте. А через некоторое время я поняла, что он прав.
Разве это были не его деньги? Его, а значит, и мои. А если у человека есть на что-то право, он должен своим правом воспользоваться и не следует ему в этом препятствовать. Но ему я не могла этого сказать.
Я предложила Ральфу поговорить с ней, а не ходить вокруг да около. Я с радостью взяла бы этот разговор на себя, только боялась, что она почувствует себя оскорбленной. К тому же Ральф это не одобрил. Наверное, он был прав.