На хвосте Техас

На другом конце провода секунду помолчали, затем Зирсдейл с хрипловато-музыкальными нотками в голосе произнес:

— Извиняю! Кто это?

— Я тот малый, кт'рый — ик — звонил вам на той неделе, — выдавил из себя банкир. — Ну о Митче Корлее, п'мните? Ну, звонил вам на п-п-ослой неделе насчет... ну о Митче — ик — Корлее. Я тот...

— Пожалуйста, не могли бы вы говорить чуть громче? — попросил нефтяной магнат. — Нас, по-видимому, плохо соединили.

— Г'омче, п'жалста. — Эгейт заорал в трубку. — С'зал... я тот малый, что на той н'деле з-звонил вам о Мише... Митче...

— Громче, пожалуйста. И немного помедленней!

— Я сказал, — громко выдохнул Эгейт, изо всех сил стараясь говорить внятно, — что я тот самый малый, который звонил вам на прошлой неделе о Митче Корлее. Ну, вспомнили?

— М-м-м, похоже, вспомнил, — пробормотал Зирсдейл. — У вас что, появилась о нем дополнительная информация?

Эгейт решительно покачал головой. Затем рассмеялся над самим собой, когда до него дошло, что по телефону его не видят.

— Ну ты и подшутила надо мной, — обратился он к телефонной трубке и затем в деталях объяснил собеседнику, чем был вызван его смех.

Зирсдейл из вежливости тоже засмеялся.

— Я немного ограничен во времени, — сказал он. — Возможно, вам лучше все-таки объяснить причину вашего звонка.

— Чего? Ох да. Да, конечно! — промямлил Эгейт. — П'осто хотел сказать, что кругом ошибался насчет Митча. Навел тут справки сам, ну... и нашел, что сделал страшную ошибку. Не решался — ик — позвонить вам, но потом подумал, что мужчина должен уметь признаваться в этом.

— Понимаю, — задумчиво проговорил Зирсдейл. — И теперь вижу.

— Ну я про то, — продолжил Эгейт, — что все неверно от начала до конца. Основано на сомнительной информации. Я сам ее проверил и...

— Возможно. Пока только возможно, — рассудительно согласился нефтяной магнат. — Но я склонен думать, что вы говорите мне неправду. Я могу судить по голосам, и ваш мне кажется неискренним.

— Вот как? — Эгейт полыхнул взглядом на микрофон. — А сейчас слушайте сюда, приятель...

— Заткнитесь! — резко оборвал его Зирсдейл.

— Хм? Что вы сказали?..

— Заткнитесь! — повторил нефтяной магнат. — И еще: прекратите пить. Вы не владеете собой, а когда протрезвеете, поймете, какого огромного дурака сваляли.

Во рту Эгейта внезапно пересохло. Губы шевелились в тщетной попытке заговорить.

— Я не верю ни одному вашему слову, — продолжал между тем Зирсдейл, — а поэтому постараюсь выяснить всю правду о Корлее сам. Только прошу вас не говорить ему об этом. И ни малейшей попытки предостеречь его! Если ослушаетесь, я сделаю вас самым несчастным человеком в Техасе, обещаю вам это, мистер Л.Дж. Эгейт!

Упоминание его имени подействовало на Эгейта как слабительное. Он сразу же протрезвел и испугался так, как еще ни разу не пугался в своей наполненной страхом жизни.

— Ч-что? — прокаркал он. — Что вы собираетесь сделать?

— "Сделать"? — почти промурлыкал Зирсдейл. — Да ничего, просто приглашу мистера Корлея отобедать со мной. — И он бросил трубку.

Эгейт тоже положил свою, взглянул на выпивку, потянулся было за ней, но тут же отдернул руку, словно дотронувшись до пламени.

«Мне лучше вернуться в банк, — подумал он. — Нет, лучше пойти домой. Нет, лучше пойти к...»

Подошел официант, все еще напуганный тем, как Эгейт разговаривал с ним в последний раз. Банкир выпрямился, пригладил жиденькие волосы, нахмурился, чтобы произвести впечатление, открыл рот, собираясь заговорить, и тут его стошнило так, что едва не вывернуло наизнанку.

Глава 16

День выдался жарким и влажным; мало того что зной донимал, еще и дышать было трудно. Казалось, можно заживо свариться в собственном поту, настолько он был горячим и обильным. И все же это не такой уж необычный день, как его пытались представить общественные организации горожан. Эти организации готовы были признать, что погода в Хьюстоне временами оставляет желать лучшего. Но тут же спешили сделать оговорку — не без доли правды, — мол, каким бы неприятным ни был день, ночи всегда восхитительно прохладны. Для того, кто не привык к здешнему климату, так называемая «восхитительная прохлада» здорово смахивала на холод. И пока Митч пропускал по маленькой перед обедом с Зирсдейлом, он испытывал благодарность за то, что в камине, сложенном из грубых камней, чтобы походить на очаг, ярко горел небольшой огонь.

Камин находился в кухне дома Зирсдейла. Хозяин в нарукавниках и в переднике, как у мясника, провел его сюда сразу, как он приехал. И теперь они восседали за огромным деревянным столом, наподобие тех прочных рабочих столов, которые можно увидеть на кухнях ресторанов, и потягивали из оловянных кружек великолепный эль.

Нефтяной магнат вздохнул с явным удовлетворением, вытер пену с губ и окинул взглядом огромное помещение из деревянных балок.

— Думаю, так бы и жил здесь, если бы решился перенести сюда кровать, — признался он. — Тут ощущается нечто такое, что дает мне возможность расслабиться и пребывать в мире с самим собой.

— Да, кухня великолепная! — улыбнулся Митч. — Такую мне не приходилось видеть даже в самых больших отелях.

— И никогда не увидите! — заверил Зирсдейл, кивая на плиту, которая тянулась почти по всей длине помещения. — Тут могут работать три повара одновременно. Если надо, за день здесь можно приготовить не менее пяти тысяч блюд.

— Готов поверить в такое. Вероятно, вы устраиваете приемы у себя дома?

— Практически нет. — Зирсдейл отрицательно покачал головой. — Так уж вышло, что я люблю большие, хорошо оборудованные кухни. Мне нравится здесь находиться и любоваться окружающей обстановкой. Я не женат, поэтому все приемы устраиваю в клубе. Но, думаю, желание иметь шикарную кухню уходит корнями в мое далекое детство. А как насчет вас, Корлей? Какой дом был у вас, когда вы были мальчишкой?

Митч ответил, что дома в общепринятом смысле этого слова у него не было.

— Мы постоянно жили в отелях. Отец торговал не поймешь чем, а моя мать работала вместе с ним.

— Должно быть, они на что-то рассчитывали, раз занимались этим постоянно?

— Боюсь, лишь на чистую удачу, — ответил Митч. — Многого я не знаю, так как в то время был еще ребенком. Но мне известно, что они делали деньги на вещах, которые трудно было назвать стоящими. Дело это было нелегкое.

Зирсдейл налил ему еще эля, заметив, что их судьбы в чем-то схожи.

— Мы содержали столовую для бурильщиков скважин. Вернее, моя мать и я, отец обычно подрабатывал по мелочам на буровой. Бурение не прекращается ни на минуту все двадцать четыре часа в сутки, а это означает, что и кормить людей надо круглосуточно. Не думаю, что нам с матерью удавалось урвать для сна больше двух часов кряду. — Он покачал головой и вновь обвел взглядом экстравагантное кухонное оборудование. — Мы готовили на четырехконфорочной плите, которая топилась нефтью, и спали там же, где стряпали. Мы... ну да ладно, хватит! Нет ничего интересного в такой прозе, как работа до упаду.

— Напротив, очень даже интересно, — возразил Митч. — Я бы не прочь послушать и дальше.

— Ну, — Зирсдейл пожал плечами — тогда буду, по возможности, краток...

Владелец буровой на арендованном у них участке, продолжал он, здорово им задолжал. Настолько здорово, что к тому времени, когда скважину пробурили и наконец забил нефтяной фонтан, они уже владели большей частью его собственности. Занимая деньги у друзей, владелец буровой попытался откупиться, выплатить часть долга наличными. Когда же они отказались, пошел на обман — тайком от них вступил в сговор с компанией, владеющей нефтепроводом.

Компания заключила контракт на перекачку нефти, на что имела право и в чем была кровно заинтересована. Но выплаты по контракту могли быть сделаны лишь тогда, когда нефть начнет поступать, иными словами, когда нефтепровод будет подключен к скважине. Однако вскоре стало ясно, что это время никогда не наступит, пока Зирсдейлы владеют своей частью оборудования. Отсрочки следовали одна за другой. Тактика проволочек — обычное дело, когда нужно потянуть время. Но необходимы деньги, чтобы доказать это через суд.

— Мой отец был за то, чтобы пойти на попятный и договориться, боюсь, он вообще не был сильным человеком. — В голосе Зирсдейла послышалась презрительная нотка. — Но моя мать и я, мы придерживались иного мнения. Раз отец не может управиться, то мы должны все взять в свои руки. Должны, понимаете, Корлей? Можно было причинить огромный ущерб, и закон при этом оказался бы бессилен предпринять что-либо против тех, кто нанес этот вред. Вот почему мы и должны были оказаться теми самыми людьми... Мне было четырнадцать, но полученный тогда урок я никогда не забуду — сильные люди ничем и никому в этом мире не обязаны. Как понимаете, именно это и делает их сильными. Они вправе убрать любого, кто встанет на их пути...

— М-мда. Весьма интересно, — промолвил Митч. — Но что же все-таки сделали вы и ваша мать?

— Ну... — Зирсдейл ухмыльнулся. — Никто не сможет доказать, что мы вообще хоть что-то сделали, Корлей. Даже и не предполагают, что такое может статься. Сочли это несчастным случаем, хотя последствия инцидента были ошеломляющими. Выгляните из окна, какая земля вокруг? Одни ранчо. Насколько хватает глаз, повсюду видны необозримые пастбища со стадами скота. Когда разразился пожар, естественно, мы с матерью находились уже далеко...

— Пожар? — Митч уставился на собеседника во все глаза. — Хотите сказать, что вы...

— Да, пожар. Из-за утечки вокруг скважины. Этого не произошло бы, если бы трубопровод подсоединили к скважине должным образом, а посему компанию признали виновной в нанесенном ущербе. Десять миллионов долларов плюс еще сто тысяч за ликвидацию пожара. Помимо этого, нам выплатили стоимость каждого барреля сгоревшей нефти. — Зирсдейл опять мрачно ухмыльнулся. — А после этого уже не было никаких проволочек, никаких неприятностей. Ни от них, ни вообще от кого бы то ни было.

Он заставил Митча пойти с ним в огромный холодильник, в который нужно было входить как в комнату, чтобы помочь ему выбрать бифштексы к обеду. Зирсдейл приготовил их со знанием дела. К счастью, Митч был голоден. Иначе он не мог бы отделаться от картины, которую в его воображении нарисовал их запах: выжженные дотла пастбища, усеянные, насколько мог видеть глаз, обуглившимися телами сгоревших заживо животных.

После обеда Зирсдейл вымыл и вытер тарелки, вежливо, но твердо отклонив предложение Митча помочь.

— Я старый дока по этой части, Корлей, можно сказать, профи, и в некотором роде даже люблю эту работу. Господь знает, что у меня не было бы недостатка в квалифицированной прислуге, если бы мне не хотелось это сделать самому.

Митч высказал предположение, что слуги появятся позже, но Зирсдейл пояснил, что их вообще не будет.

— Они нуждаются в личном времени не меньше меня. Кроме того, большинство из них служат здесь уже давно — со времен, когда я еще жил с матерью. Я не хочу, чтобы они задерживались на работе.

Он снял передник, вытер о него руки и покачал головой на замечание Митча, что хозяин уж очень великодушно обращается со слугами.

— Нет, боюсь, что нет, Корлей. Человек не может быть великодушным при наличии у него полмиллиарда долларов — во столько оценивается моя сеть, раскинутая по всему миру. Он утрачивает способность восторгаться тем, что делает. Нет никакой жертвы в том, чтобы отдать миллион, или особой заслуги, когда приобретаешь еще один. Сейчас я изо всех сил стараюсь быть хорошим и полагаю, что по большей части мне это удается. Но вы встретите множество людей, которые ни за что с этим не согласятся. Такие, как, — тут он с отвращением поморщился, — наш с вами общий знакомый Бордвелл.

Воспоминание об этом преждевременно поседевшем мужчине с его легким смехом и симпатией к нему окружающих, заставило Митча ощутить неловкость.

— Никак не могу заставить себя не огорчаться из-за него, — признался он. — Почти жалею о случившемся. Надо бы мне было промолчать, раскусив его хитрости.

— И я тоже огорчен, — мрачно заметил Зирсдейл. — Он лишился прекрасной карьеры. Да и семью обрек на жалкое существование. Но Бордвелл сделал это сам, не вы и не я. Однако нельзя игнорировать порок и уж тем более вознаграждать за него.

— Он же имел у вас хороший послужной список, не так ли?

Был с вами много лет.

— Я держал Джонни на хорошем счету, — согласился нефтяной магнат. — И всегда воздавал ему по заслугам, поэтому был обязан наказать за мошенничество. Или вы не согласны со мной?

Митч смешался, глядя на толстогубое лицо с холодными цепкими глазами, но в данный момент вполне искренними. Затем, не выдержав, отвернулся.

— Мне сдается, на вас лежит весьма неприятная ответственность, — проговорил он. — Приходится как бы быть Богом.

— Да! — радостно воскликнул магнат. — Вот именно те слова! Быть как бы Богом!

Его глаза еще целую секунду не отрывались от Митча, а тот с большим трудом заставил себя не рассмеяться, вовремя подумав, что нефтяной туз только этого и ждет, чтобы со всей силы заехать ему по печени. Нельзя забывать про тот небольшой штрих — пожар на скважине!

Внезапно Зирсдейл ухмыльнулся и сказал, что нынешним вечером им вряд ли придется заниматься решением глобальных проблем, не так ли?

— А как насчет пая акций? — поинтересовался он. — Полагаю, вы все-таки не откажетесь выкупить их по дешевке?

— В данный момент я смотрю на это несколько иначе. — Митч с сожалением покачал головой. — Пока еще я не представляю себе полную картину, но вроде бы вот-вот буду втянут в долговременную программу, сулящую в обозримом будущем хорошие прибыли. Поэтому сейчас не могу вот так просто высвободить средства.

— Понимаю. Мне кажется, я знаю, что вы имеете в виду, — небрежно отозвался хозяин дома. — А как насчет того, чтобы малость развлечься? — И он сделал жест, имитирующий метание костей.

— Как пожелаете, — улыбнулся Митч.

Они прошли в гостиную, и нефтяной магнат достал из длинного бара, похожего на те, что встречаются в салунах, бренди. Потом Зирсдейл отправился, как он выразился, «за амуницией», а Митч в это время не спеша подошел к столу для игры в кости, отвечающему всем требованиям, крытому зеленым сукном. Потолок над ним оказался зеркальным, что немало озадачило профессионального игрока. Митч терялся в догадках, зачем тут зеркало? Он подобрал кости с зеленого фетра и сделал несколько пробных бросков.

Вернулся Зирсдейл, похлопывая одна о другую двумя пачками купюр. Та, что состояла из стодолларовых банкнотов, была перевязана банковской лентой.

— Набиваете руку? — грубовато засмеялся он. — Что ж, посмотрим, кто кого? Не хотите ли размяться?

Они оба бросили по одной кости. У Митча выпала шестерка, у Зирсдейла тоже.

Следующий раз, не желая выглядеть уж слишком хорошим игроком, Митч выбросил пятерку. Зирсдейл — снова шестерку. Затем он подобрал обе кости и потряс ими.

— Называйте ставку, Корлей. Бакс или пара баксов?

— Пара — то, что надо, — ответил Митч и бросил на стол двести долларов.

— Две из этой, — отозвался Зирсдейл и, положив пачку сотенных, метнул кости.

Выпал «змеиный глаз». Он проиграл ставку, но право метнуть кости за ним осталось.

— Иду на четыре, — сообщил Зирсдейл и выбросил кости.

На этот раз выпала твердая семерка.

Вновь подобрав прозрачные кубики, он глянул на Митча.

— На все восемь или на часть, Корлей?

— На восемь, — кивнул тот и выложил деньги.

Следующие два броска магната дали ему шестерку и семерку. Добродушно хохотнув, он похлопал ладонью по пачке сотенных.

— Шестнадцать моих, дорогой друг. Хотите катануть?

— А то как же! — отозвался Митч. — Ставлю на все.

Он все еще старался не выглядеть слишком уж хорошим игроком, поэтому бросил на «очко». «Очко» на костях — это десять, но у него выпала семерка.

Секунду Митч никак не мог поверить своим глазам. Как, черт возьми, такое могло случиться? Ему пришла на ум одна-единственная причина, но в сознании она не укладывалась.

Деньги к деньгам — так в большинстве случаев и происходит с богатыми, даже без особых усилий с их стороны. Богатым всегда везет. Удача, приведшая к успеху в самом начале карьеры, не покидает их и впоследствии. Возможно, этому феномену есть какое-то иное объяснение, но пока еще его никто не дал.

Митч не исключал возможности, что просто свалял дурака. Такое случалось с ним и прежде — своего рода знак, что пора, пока не поздно, остановиться. Но при этом он всегда как бы чувствовал, что теряет контроль: происходило нечто вроде короткого замыкания между нервными окончаниями пальцев и клетками головного мозга. Однако на этот раз Митч не ощутил ничего подобного.

Тогда он назвал десятку, уверенный, что так и выкинет. Но вместо нее выскочил «дьявол».

И все же, пока у него была возможность покрыть деньги Зирсдейла, шанс выиграть оставался. Поэтому, несмотря на беспокойство, идущее от суеверия игрока, что никакое мастерство не может превзойти удачу, он согласился вновь удвоить ставку.

— Рискнем, — заявил Митч, выкладывая деньги на зеленое сукно. — Тридцать две сотни — приятное круглое число.

— Идет! — провозгласил Зирсдейл. — Теперь моя очередь. — И пошло-поехало.

Выпали: шестерка с пятеркой, шестерка с единичкой, пять с двойкой, четверка с тройкой, восьмерка, еще восьмерка, затем одиннадцать...

Глянув в бумажник; Митч лукаво ухмыльнулся, так, словно только что выбросил пустой спичечный коробок, а не выложил все до последнего цента, и приятным голосом произнес:

— Полагаю, игре пришел конец. В следующий раз я пожалую к вам более подготовленным.

— Вовсе не обязательно играть на наличные, — возразил Зирсдейл. — Можете выписать чек или дать расписку, как вам удобнее.

— Нет, это нечестно по отношению к вам. — Митч отрицательно покачал головой. — Не по-мужски ставить бумагу против наличных.

— Ну, тогда займите у меня! Прямо сейчас, — весело предложил Зирсдейл. — Уж больно захватывающей стала игра.

Митч возразил, но не столь активно, как против чеков. Наконец, уступив настояниям нефтяного магната, согласился взять взаймы десять тысяч долларов. А вместе с деньгами к нему вернулась и уверенность.

Митч твердо верил, как и любой другой игрок, что вместе с деньгами Зирсдейл отдал ему и свою удачу. Ведь теперь он будет ставить против своих же собственных денег, и госпожа фортуна не преминет его за это наказать.

Как только Митч начал встряхивать кости, где-то наверху раздался странный лязг. Он вздрогнул, удивляясь, что это может быть за шум в столь основательно построенном доме, а Зирсдейл посмотрел вверх с мрачной досадой на лице. Затем пробормотал, что если их помощнику-черту неймется, то пусть лучше спустится к ним.

— Итак, иду на тридцать две сотни, — провозгласил он. — Вы как?

— Отвечаю на все, — кивнул Митч.

Магнат метнул. Кости ударились друг о друга, завертелись и, как бы в насмешку над ним, показали тройку. Зирсдейл передал кости партнеру, и тот начал основательно готовиться.

Он был уверен в себе, но очень осторожен. Полагающийся ему примерно раз в году промах уже случился, и магия вновь была с ним. Но Митч не хотел рисковать. Он мог контролировать кости, когда они были у него в руках, но нельзя же их держать до бесконечности!

Первым делом он понизил ставку до пяти сотен долларов — а что, разве они играют не потехи ради? И, подстраховавшись таким образом на случай неудачи, дважды выиграл по тридцать пять сотен. Затем, намеренно выкинув «крапе», передал кости Зирсдейлу.

Нефтяной магнат заказал «очко» и пролетел.

Митч снова принялся за работу, позволив себе всего лишь два «пасса», прежде чем заказал «очко» и, наконец, сделал «неудачный» бросок после того, как выиграл еще тридцать пять сотен долларов. При этом он не забывал делать вид, говорящий, что есть, мол, вещи и посложнее столь нехитрой игры.

Это была утомительная работа, но она стоила того. Через полтора часа после того, как Митч оказался по уши в болоте, он вознесся на самую вершину — вернул заем, все свои кровные и вместе с ними заполучил восемнадцать тысяч Зирсдейла. Но на этом дал костям уплыть. Зирсдейл зевнул, из вежливости прикрыв рот, и оставил кости на сукне.

— Я немного устал, а вы? Что скажете насчет того, чтобы выпить?

— Может, мне лучше уже пойти? — предположил Митч. — Конечно, только в том случае, если вы не хотите продолжать игру. Мне не очень удобно уходить победителем.

Зирсдейл возразил: разве не будет следующей ночи?

— Мы с вами еще увидимся, Корлей. Можете не сомневаться. А сейчас, если вы уверены, что не хотите выпить...

Он проводил гостя до двери. Они пожали друг другу руки, пожелали доброй ночи, затем Зирсдейл не спеша закрыл дверь. После этого он поднялся по лестнице — его квадратное, грузное тело двигалось с кошачьей легкостью — и вошел в небольшую комнату.

Она находилась прямо над гостиной. Примерно в самом центре ее часть досок пола была вынута, образуя зияющий провал, через который можно было видеть все, что происходит внизу, благодаря стеклу, которое с другой стороны производило впечатление обычного зеркала. Рядом с «провалом» стояла передвижная кинокамера.

Когда Зирсдейл вошел в комнату, тощий, средних лет негр закрывал крышку на бобине с пленкой. Не скрывая страха, застывшего в его водянистых глазах, он сразу же рассыпался в извинениях".

— Я ужасно огорчен, сэр. Ужасно, ужасно огорчен. Неожиданно поскользнулся и задел ногой штатив...

— Это могло все испортить, — заметил Зирсдейл. — Насторожить его, а меня выставить дураком. Ты, случайно, не принимаешь меня за него, Алберт?

— М-мистер Зирсдейл! — Негр побледнел, насколько это позволял цвет его кожи. — Пожалуйста, сэр, м-мистер Зирсдейл.

— Я никогда не гнул тебя до земли, разве не так, Алберт? — продолжал между тем хозяин дома с хрипловато-музыкальными нотками в голосе. — Всегда обращался с тобой как с белым и даже лучше, чем со многими белыми. Ты жил ничуть не хуже меня. Я плачу тебе тысячу в месяц за то, что ты просто околачиваешься вокруг, делая вид, будто следишь за порядком. Уж не воображаешь ли ты, что и на самом деле заслуживаешь такой кучи денег? Да ты не стоишь и тысячи центов! Я просто даю тебе тысячу, чтобы ты мог учить своих детей в школе. Негр, дрожащий и беспомощный, низко склонил голову.

— Ну ладно, хорошо, — смягчился магнат. — Я не даю моим людям упасть, но и не позволяю им делать мне подножки. Что насчет фильма?

— Да, сэр, да, сэр, вот он. — Негр схватил бобину и робко протянул ее хозяину. — Думаю, вы его накрыли, сэр. Точно не уверен, но, по-моему, это так.

Зирсдейл сказал, что хорошо, если так, потом спросил:

— Как детишки, Алберт? Еще учатся?

— Джек заканчивает, сэр. Ему остается год до окончания юридической школы. А Аманде учиться на преподавателя колледжа еще два года.

— Аманда, — протянул Зирсдейл. — Моя мать оценила бы по достоинству, что девочку назвали в ее честь.

— Да, сэр, а Джек был назван в вашу честь, сэр. Он очень гордится этим, мистер Зирсдейл. Да, сэр, в самом деле гордится.

— Рад это слышать, — кивнул нефтяной магнат. — Мне ненавистна сама мысль, что кто-то с именем как у меня может не иметь гордости. Человек без гордости — это нехорошо. Надеюсь, ты со мной согласен, Алберт? Если нет гордости, то нет и фундамента, на котором можно построить все остальное. Мне такой человек неприятен. Конечно, могу иметь с ним дело, но не более того. Если мужчина не может постоять за себя, предпочитает оплеванный нос разбитому, я не хочу да и не могу его любить. И как долго ты уже лижешь мне задницу, Алберт?

— М-мистер Зирсдейл... мистер З-зирсдейл...

— Двадцать три года, верно? Ну, это достаточно долго. Все, ты уволен!

Глава 17

Шторы в спальне были задернуты, поэтому в помещении все еще царил полумрак. Вновь закрыв глаза, Митч перевернулся на другой бок и рукой поискал Рыжую. Ночь прошла прекрасно. Это была какая-то необыкновенная, удивительная, сумасшедшая ночь. Потом даже во сне его не оставляло чувство удивления и восторга. И сейчас он опять это ощутил, уловив слабый аромат тела Рыжей, вспомнив ее страстное прерывистое дыхание.

— Рыжая, — простонал Митч, тиская руками простыни. — Рыжая, где ты? — Открыв широко глаза, он сел на кровати с отчаянным воплем: — Рыжая!

В ванной послышался звон. Дверь с шумом открылась, Рыжая выбежала в спальню. На ней были туфельки, чулки, узенькие трусики и лифчик. Поскольку она была невысокой, но полнотелой, то считала, что ее трусы и лифчик непременно должны быть узенькими.

Рыжая обвила Митча руками, прижала его голову к своей груди и принялась шепотом успокаивать. Потом спросила, что стряслось. Смущаясь, он объяснил, что увидел плохой сон. Она его опять поцеловала и извинилась за то, что в такой страшный момент не оказалась рядом.

Затем Рыжая попыталась встать, но Митч удержал ее за резинку трусиков.

— Зато сейчас ты здесь, — констатировал он. — Это даже лучше.

— Но... но я... — Она запнулась и изобразила бодрую улыбку. — О'кей, любимый. Только позволь мне натянуть сетку на волосы, будь добр.

— Нет, обожди, — быстро выпалил он. — Ты ведь собиралась этим утром выйти, не так ли?

— Ну, собиралась, но это может и подождать. В конце концов...

Митч перебил ее, твердо заявив, что не станет нарушать ее планов, коли она уже приготовилась к выходу.

— Я просто подразнил тебя, — солгал он. — Ты мчись по своим делам, а я еще посплю.

Она так и сделала, но Митч не уснул. Только лежал с закрытыми глазами, немного обеспокоенный, но в целом довольный своим поступком, думая об их интимной близости и о том, что для него открыла в ней Рыжая.

Она была женщиной и постоянно напоминала ему, порой без особой надобности, что он — мужчина. А любой мужчина, как и любая женщина, нуждается в получении друг от друга того, чего не могут взять больше ниоткуда. Рыжая постигла это уже давно, так как росла в большой семье, ютящейся в лачуге. Бывали времена, когда она злилась на Митча, и тогда ему было лучше держаться от нее подальше. Но во всех других случаях стоило ему лишь попросить или хотя бы намекнуть, как Рыжая охотно и с готовностью давала ему то, чего он хотел.

Мой Бог, а разве может быть иначе? Но что, если она не придерживается такого же мнения?

Может, Рыжая желает его только потому, что никогда не знала другого мужчины? При их постоянных переездах завести любовника довольно сложно. Но если она и не получает такого же удовольствия, как он, то это проблема. На все про все уходит несколько минут, ну, иногда, положим, больше, однако если она не успевает за это время насладиться, значит, просто его не любит.

Кровать неожиданно заскрипела. Митч вздрогнул, повернулся и тут же попал в объятия Рыжей.

— Ах, Митч, дорогой, мой любимый! Как я могла уйти, когда ты нуждаешься во мне?!

— Но, детка... Ты же одета...

— Ну так все сорви! Сорви и приведи меня в ужасный беспорядок! Потом я снова оденусь, приведу себя в божеский вид и... Митч!

...Часом позже после вынужденной задержки Рыжая отправилась за покупками, а точнее, в свой весьма своеобразный рейд. Каждый раз, когда, как и сейчас, у них выпадало свободное время, она совершала такую экскурсию. На это уходил целый день, поскольку сумма, которую Рыжая позволяла себе истратить, не превышала пяти долларов. Все свои приобретения она делала исключительно в самых дешевых магазинах и лавочках.

Это было то, о чем Рыжая мечтала будучи ребенком и, в отличие от всех известных Митчу взрослых, по-видимому, сумела воплотить в жизнь. Осторожно переходя от прилавка к прилавку, она тратила десять центов у одного, пятнадцать у другого и четвертак у третьего. Потом делала паузу, чтобы съесть мороженое на палочке или даже решиться на ленч в такой дешевой забегаловке, при одной мысли о которой у Митча обычно начинались спазмы в желудке. Поглотив с аппетитом ужасную стряпню, например вялый латук с сосисками, вдобавок ко всему поданный девицей с прыщавым лицом и наманикюренными ногтями, Рыжая предпринимала новую атаку на прилавки, подгадывая так, чтобы истратить последние десять центов перед самым закрытием магазинов.

Она очень болезненно воспринимала все, что касалось сделанных ею покупок, которых, по ее словам, была целая куча (обычно через день или два они исчезали неизвестно куда). Однажды Митч подшутил над ней, спросив, не забыла ли их Рыжая в лавке? Она вспыхнула и обозвала его жадным, глупым, старым дураком. Митч поднял ее на руки, как ребенка, и начал укачивать, расхаживая взад-вперед по комнате, стараясь унять рвущиеся из ее груди горькие рыдания. И в его глазах тоже стояли слезы, так как он наконец-то понял причину ее печали. Это было равносильно потере невинности до момента созревания, такое происходит с жителем тихой глубинки, когда его внезапно оглушает ритм огромного индустриального города.

Рыжая была особым случаем, и он — тоже. Но обитательница фермерской лачуги и вечный постоялец отелей были всего лишь крайними в мире, который всех равняет по своим меркам. Митчу даже не надо было особо гадать, какие у нее возникали мысли, когда она узнала из школьной книжки о приключениях Мэри Джейн и ее волшебного пони. Он подозревал, что по-своему они были сродни его собственным при чтении о веселом сговоре между Банни Кроликом и мистером Сторком, когда наверху вовсю скрипели пружины кровати.

Вот почему Рыжая плакала, и он заодно с ней. Нет, не из-за идеализированных мечтаний давно минувших дней, а из-за горьких реалий настоящего. Не из-за утрат, а из-за того, чего никогда не было. Не из-за того, что могло бы быть, а из-за того, что и быть никогда не могло.

Выплакавшись, она фыркнула, выпрямилась и улыбнулась. Затем объявила, что и впредь будет ходить за покупками лишь по самым дешевым магазинам. Надежда умирает последней. И еще оставались признаки того, что мечтам, возможно, суждено сбыться.

Этим утром, впрочем, как и всегда, Рыжая запланировала ранний старт. Поэтому, несмотря на отсрочку по вине Митча, отчалила, когда было всего лишь начало десятого.

А тридцать минут спустя, вымытый, выбритый и одетый, Митч сидел на террасе, читал утреннюю газету и завтракал.