Глава 9

Берни Эдмондс отошел от приоткрытой двери двойного номера Холкомов, сложив два пальца в кольцо, символизирующее успех.

— Ушел, — ухмыльнулся он. — Похоже, ему зачем-то понадобилось на террасу.

— Мне кажется, вы были с ним несколько резковаты, — заметил Джон Холком. — Тебе не кажется, брат?

— Ну-у, — протянул Джеральд "Холком, — можно сказать, что Берни проявил излишнюю твердость, но ведь молодой человек прекрасно обходится своими силами. Не стоит гасить его инициативу.

— Верно, ох как верно, брат, — произнес Джон. — И, кроме того, когда мы выступили с нашим предложением, виски у нас было гораздо больше. — Он со смешком повернулся к Джеральду: — Ты не окажешь нам честь, брат? Боюсь, у меня уже мало чего осталось.

— С удовольствием, брат, — отозвался Джеральд.

Поднявшись, он расстегнул пояс пижамных штанов и спустил их до колен. К внутренней стороне бедра была прикручена лентой добрая пинта виски. Он размотал ленту, разлил половину в стаканы, которые Берни вытащил из-под кровати, вернул бутылку на прежнее место и подтянул штаны.

Они чокнулись.

Трое неразлучных друзей. По жилам разлилось тепло, а в теле появилась приятная истома. Они чувствовали себя единым целым, и больше не было нужды держать оборону.

Джон Холком приподнял зад со стула и нежно потер ягодицу.

— Тебе вчера в зад вкатили, да, брат? Эта сестричка?

— Еще как! — простонал Джеральд. — А как у тебя, Берни?

— Э-эх, — покрутил головой Берни. — Обо мне позаботился док. А эта сестричка, скажу я вам...

Далее он высказал мнение, что во время уколов нельзя поворачиваться к ней спиной.

— Наверное, ей кое-чего не хватает, — заключил он. — При виде мужской задницы она просто теряет голову.

Братья рассмеялись. Потом они снова подняли стаканы, и каждый украдкой посмотрел на то, что там осталось.

Никому из них и в голову не пришло пожаловаться доктору Мэрфи на неловкость медсестры Бейкер. «Эль Хелсо» намного превосходила все те клиники, где им приходилось бывать. Мисс Бейкер, несмотря на некоторую болезненность производимых ею процедур, была на голову выше всех предыдущих сестер. Но самым главным, пожалуй, было то обстоятельство, что алкоголики своей непритязательностью могут поспорить с нищими; они удивительно терпимы к чужим недостаткам, и свойство это только укрепляется с годами. Им просто нельзя иначе.

— Да, — рассеянно пробормотал Джон Холком, — должно быть, очень утомительно изо дня в день иметь дело с пьяницами. Трудно винить человека, если он в конце концов очерствеет.

— Не понимаю, почему в эти игры играют такие славные люди, как док, — сказал Джеральд.

— Ну, — Берни Эдмондс повертел виски в стакане, — у дока это чисто личное, что-то вроде крестового похода. Вы знаете, что его отец умер от пьянства?

— Нет, — хором ответили братья.

— Да, это так. Док сильно переживал, и было от чего. Отец его тоже был врачом, прекрасным врачом, но покатился под откос. Потерял практику, друзей, деньги, отправил на тот свет жену. После этого он совсем спился, ополчил против себя весь город и в конце концов угодил в тюрьму. Тогда еще ничего не знали об алкоголизме. Для всех он был обычным пьяницей, и они запихнули его в кутузку, чтобы пришел в себя. Ни лечения, ничего. Он просидел там четыре дня, когда его сын, наш добрый док, прорвался туда и устроил такой шум, что они все-таки позвали врача. Слишком поздно — да и с самого начала было бесполезно. Док говорил, они дали ему лошадиную дозу морфия, но толку от него было не больше, чем от соды. Он продолжал трястись, и тряска свела его в могилу.

— В переносном смысле, конечно?

— В прямом. Он весь развалился изнутри, как сказал док, даже кости у него повывихивались.

— Вот это да, — протянул Джон, — раз док говорит, значит, так оно и есть. Он не будет зря трепаться, лишь бы взять на испуг нашего брата.

— Да, это правда. Док был зол на меня, когда все это рассказывал, но это уж точно не страшилки. Я читал о таких случаях.

Джон сказал, что от такого чтения в пот кидает.

Берни заметил, что от разговоров почему-то ужасно пересыхает горло.

Джеральд опять спустил штаны, разлил виски по стаканам и закатил пустую бутылку под кровать. Они чокнулись. Осушая стакан, Джон встретился глазами с братом. Джеральд кивнул и сделал маленький глоток.

— Кстати, Берни...

— Да?

— А как... э... у вас дела? Как на работе?

— А у меня ее нет, — заявил Берни. — И мне наплевать. Паршивая была работа.

— А если... э... — Джон Холком заерзал и вдруг скривился от боли. — Чертова баба! Э... нам с братом не хотелось бы вас обидеть, но, может быть, вам нужны деньги?

Берни коротко рассмеялся:

— Ну, этим вряд ли можно меня обидеть. Но думаю, что нет. Лучше не надо. Не вводите меня в соблазн.

— Да бросьте вы, — сказал Джеральд. — Что такое для нас несколько долларов...

— А на что я их истрачу? — поинтересовался Берни. — Что будет, если дать мне несколько тысяч? То же самое, что и всегда.

— Ну, не всегда, Берни.

— Похоже, что всегда. Нет, спасибо, дорогие Холкомы. Вот если бы вы могли дать мне работу — я не имею в виду мой прежний вид деятельности; любую работу, где не важно, поддаешь ты или нет, вы ведь знаете, что это не имеет значения, так что... Господи! — Он запустил пятерню в седую шевелюру. — Мне уже давно все равно, что делать! Лишь бы чувствовать себя нужным. Лишь бы никто не присматривал за мной и не принюхивался ко мне. — Он залпом выпил остаток виски и торопливо закурил сигарету. Глубоко затянувшись, выпустил дым и засмеялся. — Со следующей недели, — сказал он. — В «Ист-лайн».

— Видите ли, Берни, — начал Джон, — нам с братом очень хочется, чтобы вы у нас работали, но политика агентства такова — и кому, как не нам, об этом сожалеть, — чтобы никогда не брать на работу алкоголиков. Никогда, кем бы они ни были.

— Прекрасно! — усмехнулся Берни Эдмондс.

— Совсем не прекрасно, — серьезно заметил Джеральд. — Это просто одно из условий, которые, по вашим же словам, необходимо соблюдать, независимо от того, хорошо это или плохо. Вот, представьте себе, мы назначаем алкоголика на ответственную должность, и он прекрасно работает. Мы нанимаем их с полдюжины, и все они вполне справляются с работой. Но вот седьмой не справляется. В один прекрасный день он приносит нам убыток — и это не преувеличение, так на самом деле было, — который перекрывает все, что мы заработали за целый квартал. Мы теряем из-за него больше, чем заработали для нас другие шестеро. И мы не уверены, что кто-нибудь из этой шестерки или все они разом не выкинут такой же номер. Мы не можем так рисковать. Сами мы и близко не подходим к офису, когда у нас запой.

— Никогда, — подтвердил Джон. — Это одна из причин... ну, вы понимаете, Берни. Если мы сами себе не доверяем — в этом вы можете не сомневаться, — как мы можем доверять другому алкоголику?

— Конечно, — согласился Берни. — Я просто дурака валял. Какого черта мне у вас делать?

— Подождите, Берни, — поднялся Джеральд. — Нам с братом очень неловко. Может быть, мы еще как-нибудь можем...

— Что-то ничего не приходит в голову, — отозвался Берни.

— А почему бы вам не написать еще одну книгу? Если вы кое-что черкнете, тысяч десять слов и общий план, мы сможем выплатить вам неплохой аванс.

Берни задумался. Прошло несколько секунд — братья тревожно следили за ним, — и он покачал головой:

— О чем я буду писать? Романы не по моей части. С мировой арены я давно сошел — никого и ничего, что можно воткнуть в книгу. Нет, боюсь, ничего не выйдет.

— Вы все же подумайте, — стал настаивать Джон. — Не спешите отказываться. Возможно, как-нибудь...

— А возможно, — спросил Берни, — повернуть время вспять, чтобы вернуть 1944 год? Увидимся за обедом, джентльмены.

Он подмигнул и, развернув плечи, беспечно зашлепал к двери.

Глава 10

Джеф Слоун с утра чувствовал себя ужасно. Возможно, со стороны все выглядело не так уж страшно, но какое ему до этого дело. Только сам потерпевший имеет право судить о своем состоянии. Джеф охарактеризовал бы его как чертовски паршивое.

Вечером ему сделали укол витаминов и еще чего-то, чтобы заснуть. Больше он ничего не принимал и... Впрочем, это их обязанность следить, чтобы он проглотилантитокс, разве не так? Это их обязанность удерживать его от выпивки. За это он и платит им по тридцатке в день. Если все делать самому, тогда за что им-топлатить?

Он приехал сюда, чтобы подлечиться, а они ни черта для этого не делают. Держат его здесь, и все. Чтобы он без толку слонялся в старом, задрипанном халате.

Он никак не мог понять, почему это место пользуется такой славой, почему начальство направило его именно сюда. Ну, ей-богу, не мог понять! Можно подумать, других клиник для алкоголиков нет. (А он и алкоголиком-то настоящим не был; всегда знал, когда остановиться.)Да их полно — и там гарантируют,что отучат тебя пить. И по тридцать баксов в день не дерут!

С океана дул свежий ветерок, и он оттащил стул обратно в нишу. Опустив плечи, запахнул поплотней халат, и на его всегда добродушном лице появилась капризная гримаса.

Он бы с удовольствием забрал свою одежду и покинул «Эль Хелсо», но это шаг безрассудный, да и вряд ли возможный. Его работодатели, несомненно, будут справляться о его самочувствии и, если его здесь не окажется, сочтут, что он поправился, и будут ждать на работе. А он к этому еще не готов. И к тому же доктор Мэрфи вряд ли его отпустит. Он стал обдумывать этот последний вариант, мысленно представляя себя в тюрьме приговоренным к... Имеют ли они на это право? Возможно. А может быть, это и не совсем законно. Но в его положении не стоит поднимать шум. Да, настаивать на освобождении можно только в самом крайнем случае.

Действие виски постепенно ослабевало. В душу закрались сомнения, он почувствовал доселе неведомое чувство незащищенности. Такой ли уж он хороший работник, как выставлял себя? Он, вообще-то, чего-нибудь стоит? Или его держат из жалости?

Он раздраженно усмехнулся. О, черт. Все знают, на что способен Джеф Слоун. Кого хочешь спроси на работе. Но как долго он продержится? И что будет, если он сорвется? Он же больше ничего не умеет делать. Не может писать рекламные тексты, рисовать, ничего не понимает в бухгалтерии или в чем-то еще. Единственно, что он может, так это вцепиться зубами в какую-нибудь идею и проталкивать ее, впаривать что-нибудь публике и заставлять ее это заглотнуть.

А здесь он не пользуется никаким уважением. Сначала док отшил его, потом Берни с Холкомами. И эта дамочка Кенфилд. Услышала, что он идет, и нарочно закатила истерику, чтобы с ним не встречаться. Да и генерал тоже. Сдается, им что-то про него наплели, мол, остерегайтесь этого типа. У него крапленая колода.

Джеф вытер лоб рукавом халата. Все это ерунда. Он просто неважно себя чувствует. И ему мерещится всякая чушь. А сделать следует вот что...

Почему бы нет? И о чем он думал все утро? Мэрфи ведет себя будто ему на все наплевать, как мальчишка, который только рад будет, если школу закроют. С таким человеком легко договориться. Надо только его зацепить и сделать конкретное предложение, пусть назовет сумму, а потом, когда он выберется отсюда, раззвонить об этом по всему свету. Он им всем покажет. Этот Мэрфи у него еще попляшет.

Если...

Но...

Когда алкоголик погружен в депрессию, он как бы раздваивается. С одной стороны, его тянет самоутвердиться, совершив какой-нибудь героический поступок, а с другой — все его существо сопротивляется этому. Внутренний голос подсказывает ему, что он должен, и одновременно нашептывает, что он не сможет. Что он обязательно потерпит неудачу, но все равно должен что-то предпринять.

Это состояние буквально сводит с ума. Джеф, для которого оно было внове и не в самой тяжелой форме, уже готов был закричать, когда появился Руфус.

Руфус наблюдал за ним через маленькое окошко на лестнице, радуясь, что ниша, в которой сидел Джеф, практически скрывает его от посторонних глаз. Такое везение случается нечасто, и Руфус немедленно решил им воспользоваться.

— Мистер Слоун, ежели не ошибаюсь, — начал он со всей строгостью, на которую был способен. — Как самочувствие, сэр?

— Ну... — Джеф неуверенно посмотрел на него, привстав со стула. — Кажется, неплохо.

— Сидите смирно, пожалста. И давайте-ка на спинку облокотитесь.

Руфус извлек из кармана стетоскоп, воткнул в уши трубки и сунул диск Джефу под пижаму. Он важно выслушивал Джефа, глядя на него с профессиональной озабоченностью. Наконец он отошел и спрятал стетоскоп в карман; сжатые губы и нахмуренные брови не предвещали ничего хорошего.

— Ну как? — с нервным смешком поинтересовался Джеф.

— У вас сердце завсегда такое было? — спросил Руфус.

— Какое — такое? Насколько я знаю, с сердцем у меня всегда был порядок.

Руфус покачал головой, пытаясь найти безопасную, но вполне научную формулировку.

— Ну, видать, это просто симптом такой. Реакция на среду окружающую. Будьте такие добрые, откройте рот.

Джеф открыл рот.

Он был несколько изумлен. Ему казалось, что Руфус здесь что-то вроде прислуги, официант и санитар, однако он почему-то занялся врачеванием... Они что, настоящего врача не могут найти?

Здесь все не как у людей. Ничего удивительного, что парень так прикалывается, — Джеф только не мог понять зачем.

Руфус смотрел на него сверху, хмурясь и потирая подбородок рукой.

— Может, у вас запор, сэр? — спросил он с надеждой.

— Ничего подобного, — заверил Джеф.

— А может, у вас голова болит?

— Да, пожалуй. Но послушайте... — Джеф заколебался. Не слишком грамотная речь для доктора...

— Встаньте, пожалста.

— Но, если вы не возражаете, я лучше...

— Вставайте! — твердо произнес Руфус.

Джеф Слоун поднялся. Руфус положил ему на виски свои мясистые ручищи и стал энергично растирать их.

— Вам лучше, сэр? Счас вообще все пройдет.

Джеф, чья голова болталась из стороны в сторону, подтвердил, что ему действительно стало лучше.

Руфус сдавил его голову сильнее. И стал быстрее двигать руками.

— Расслабьтесь, — посоветовал он. — Не напрягайтесь, и я счас все налажу!

Он сделал резкое движение, и в шейных позвонках у Слоуна вдруг что-то хрустнуло. Он завопил, вырвался из объятий Руфуса и откинулся к стене.

— Боже всемогущий, — простонал он, уронив голову на левое плечо. — Вы мне шею с-сломали!

— Нет, что вы, сэр. — У Руфуса все внутри оборвалось от предчувствия надвигающейся катастрофы. — Вы мне просто не дали закончить, сэр. Вот и все. Еще маленько повернуть и...

— Господи, — возопил Слоун, — сколько же на свете идиотов! Еще повезло, что совсем головы не лишился!

Он свирепо поглядел на Руфуса и зашагал прочь с террасы, смешно свесив голову. Ну, только этого не хватало! Осталось только услышать, как эти весельчаки будут ржать над ним, как лошади.

К счастью, он добрался до своей комнаты незамеченным, иначе могли пострадать и те, кто попался бы ему по пути, и его уязвленное самолюбие.

Закрыв дверь, он прислонил к ней стул (дверь не запиралась) и опустился на кровать. Хотел было лечь на спину, но резкая боль заставила его вскочить.

Он попытался лечь на бок. Потом на другой. Перевернулся на живот. Жалобно застонав, поднялся и сел на кровати.

Зажег сигарету и стал угрюмо ее курить, размашисто поднося к губам. Потом с проклятием швырнул окурок на ковер, вскочил и пошел в ванную.

Господи, простонал он, глядя на свое кривобокое отражение в зеркале, ну почему он сразу не догадался, что парень валяет дурака? Он же знал, что это простой санитар, и все же позволил ему измываться над собой...

Он собрался повернуть кран, но вдруг заметил, что в раковине лежит полотенце. Поднял его и...

— Вот это да! — ахнул он, удивленно вскинув голову. В позвонках у него опять что-то хрустнуло, он застонал, глянул в зеркало и вдруг завертел головой, радостно смеясь. Все прошло. Этот чертов позвонок встал на место. Неудивительно, что он так дернулся, когда увидел, что лежит в раковине. — А знаешь, малыш, — нежно проговорил он, взяв это в руки, — ты ведь мне жизнь спас!

Он понюхал, осторожно пригубил, сделал глоток и сказал: «Bay!»

Чистое виски, черт подери. Целый стакан — больше полупинты чистого виски.

Он снова отпил, не задаваясь вопросом о происхождении этого чуда. Наплевать, откуда это взялось. Какая разница. Это не подстава, туда ничего не намешали. Реальное стопроцентное виски, провалиться на этом месте. Он уже чувствовал, как в него возвращается жизнь.

— Спаситель, — пробормотал Джеф, вложив в это слово все свои чувства.

Он потягивал виски, пока не осушил стакан на треть. Потом долил его водой доверху. Прихлебнул и подержал виски во рту с видом знатока. Довольно кивнул. «Очень недурно», — подумал он, мысленно поздравив себя с «открытием»; на самом же деле это была известная уловка, издавна практикуемая алкоголиками. Попробовать неразбавленное виски, потом долить водой до прежнего объема, и вкус будет тот же самый. И можно растянуть удовольствие, в известных пределах конечно.

Он отнес стакан в комнату, поплотнее придвинул стул к двери и снова сел на кровать. Закурил и стал неторопливо пить, чувствуя, как к нему возвращаются оптимизм и уверенность в себе, заливая его веселящей и согревающей душу волной.

Он улыбнулся без всякой причины, просто от полноты чувств. Ну, старина, думал он, и распустил же ты нюни. И, главное, без всякого основания. Никто не пытался от тебя отделаться. И Берни, и все другие ребята вели себя отлично. Это, наверное, они подложили ему виски. Сразу надо было сюда идти...

А если не они? Предположим, он начнет их благодарить, а... ну, помимо того, что у него тут слишком мало, чтобы делиться, да он, черт возьми, и не собирается никого угощать, получится не совсем удобно, если это не их рук дело, — они могут расценить это как намек.

Постой, постой, а разве Берни не сказал, какое виски у Холкомов? Сказал! А та марка не такая крепкая.

Значит, это виски из клиники, если он вообще что-то смыслит в этом деле.

Он уже не так крепко сжимал стакан. Из столовой послышался негромкий перезвон, приглашавший к обеду. Он еще больше разжал пальцы, и стакан чуть скользнул вниз; вцепившись в него, он резким движением поднес виски ко рту и сделал большой глоток.

Осталось чуть меньше трети, хватит еще на разок. Джеф поставил стакан под кровать, спрятав его за ножкой. Отбросил стул от двери, слегка пошатнулся, восстановил равновесие и вышел из комнаты.

Глава 11

Доктор Мэрфи всегда ел вместе с пациентами, по крайней мере с теми из них, кто мог добраться до столовой. Привычка эта подчас стоила ему нервов и отрывала от работы, но, тем не менее, приносила определенные плоды. Аппетит или его отсутствие, манера еды — все это давало возможность судить о состоянии пациента. Кроме того, совместная трапеза избавляла алкоголиков от подозрений, что он относится к ним свысока или питается лучше их.

Сегодня за столом собрались все, кроме Сьюзен Кенфилд и, разумеется, Хамфри Ван Твайна; здесь был даже генерал — он держался очень прямо и блистал изысканными манерами, но так трясся, что еле доносил ложку до рта. Док Мэрфи наблюдал за ним краешком глаза. Генерал пошептался с Руфусом и украдкой сунул ему что-то в руку. Через мгновение его чашка с кофе исчезла и перед ним появилась другая. Он выпил, дрожание прекратилось, и он принялся за еду.

Док молча вздохнул. Так нельзя — ведь это, по сути, убийство. Но нужно выбирать: медленное убийство или быстрая смерть от голода. Если у человека осталась лишь одна радость в жизни, пусть даже самая ничтожная, как можно лишать его последнего?

Он оставил эту проблему и перешел к другой, вечной и самой неприятной. Деньги. В душе осуждая себя за это, он стал складывать и вычитать, умножать и делить, в очередной раз все просчитывать, приходя все к тому же неутешительному итогу.

Генерал? От него ничего не получишь, почти ничего. Разве что только на его же лекарства.

Берни Эдмондс? Ничего.

Сьюзен Кенфилд? Не сейчас. После каждого запоя Сьюзи была на мели и в чудовищных долгах. Не сейчас, но нужно-то было именно сейчас.

Холкомы? Да. В самую точку. Они даже могут расщедриться на приличный кредит, который он, без сомнения, никогда не попросит и не примет. Нельзя быть в долгу у алкоголика, которого лечишь. Это неизбежно будет влиять на отношения.

Джеф Слоун? Да.

Ван Твайн?

Доктор Мэрфи резко прервал свои подсчеты. Сделав знак Руфусу, он сказал ему что-то шепотом. Руфус, с любопытством и некоторым облегчением суетившийся рядом с Джефом Слоуном, застыл, пораженный ужасом.

— Я, доктор? Вы хотите, чтобы я кормил этого...

— Да, — отрезал док Мэрфи. — А в чем дело? Вчера ты с радостью там крутился.

— Верно, сэр, но я не крутился рядом с его пастью.

Док поморщился:

— Иди, иди. Он же беспомощен, как ребенок. Сколько можно об этом говорить?

— Да, сэр. Мне-то вы говорили, а вот он, поди, этого не знает?

Мисс Бейкер приподнялась со стула:

— Я могу покормить его, доктор. Я...

— Руфус прекрасно справится. А вы должны напечатать мне истории болезней.

— Но я вполне могу...

— Руфус, — отрывисто бросил доктор Мэрфи. — Иди! И побыстрей!

— Да, сэр. Сразу после обеда, сэр. Как только все...

— Жозефина все сделает без тебя. Давай топай.

И Руфус потопал, удрученно согнув свои могучие плечи. Мисс Бейкер еле слышно извинилась и встала из-за стола. Док хмуро наблюдал, как она идет к его кабинету.

Не очень-то вежливо он себя вел, но надо как-то ее приструнить. Да и нет смысла разводить антимонии, если уж он решил выложить ей все начистоту.

Он закурил и поднял чашку; вдыхая дым и потягивая кофе, рассеянно окинул взглядом стол.

Холкомы почти ничего не ели. Это означало, что виски у них кончилось и они пытаются подольше сохранить внутренний огонь, отказываясь от еды. Берни съел суп и часть сандвича. Поскольку виски он получал от Холкомов, это свидетельствовало о том, что он возвращается в трезвое состояние и героически переносит сопряженные с этим страдания. Старается не прятать голову под крыло.

Док был им доволен. Ведь Берни мог искусственно поддерживать алкогольную эйфорию еще несколько часов, но выбрал честный и тернистый путь. Понятно, что выбор его был продиктован необходимостью; неизвестно, как бы обернулось дело, раздобудь он еще виски.

Но больше он ничего не получит. И Холкомам вряд ли что-нибудь достанется.

А вот Джеф Слоун...

Слоун съел несколько ложек супа, потом отодвинулся от стола и закурил. Лицо у него покраснело и покрылось испариной, но в остальном выглядел он неплохо. Движения приобрели уверенность, в манерах появилось некое высокомерное добродушие, несколько необычное для человека, выпившего средство, вызывающее сильнейшую аллергию на алкоголь. Странно. Невероятно. Но в поведении алкоголиков много загадочного. Слоун — сверхэгоист; он будет держаться до конца. Правда, конец этот уже близок.

Ему ведь негде было взять еще. Несмотря на все его сопротивление, еще немного виски — и он бы умер или лежал при смерти. Как ему удалось проскочить, когда каждый глоток превращается в яд, как он мог приставать к Холкомам (мисс Бейкер рассказала, как его спровадил Берни), как человек может хотеть и выпрашивать то, что его убивает!

Док поставил на стол чашку и слегка повернулся на стуле.

— Как вы себя чувствуете, Слоун? — спросил он.

— Прекрасно, — ответил Джеф. — А как высебя чувствуете, Мэрфи?

Оба Холкома разом повернулись и уставились на него. Берни нахмурился, а генерал был несколько шокирован.

— А что такого? — Голос Джефа громко разносился по столовой. — Он ведь мог сказать «мистер», верно? Или спросить: «Как дела, Джеф?»

— Все правильно, — поспешно заговорил док. — Извините. Вы уверены, что хорошо себя чувствуете, Джеф? Вам бы лучше чего-нибудь поклевать.

— Не хочу, — отрезал Джеф.

— Ну что ж. — Док положил салфетку на стол. — Прошу прощения, джентльмены...

— Подождите минутку, — остановил его Джеф. — Я хочу с вами поговорить.

— Хм... Боюсь, что...

— Я не буду просить у вас виски. У вас только это на уме. Думаете, что и у меня тоже. Нет, я о деле. Хочу поговорить с вами о деле.

— Понимаю. Тогда, может быть, лучше пройти в мой кабинет?

— Не обязательно. Просто я хочу знать, сколько вы хотите за эту клинику. Наличными — и деньги на бочку.

Доктор Мэрфи натужно рассмеялся:

— У вас есть покупатель? Спасибо, конечно, но, боюсь, я не смогу ее продать. В конце концов, что я буду делать, если мне негде будет принимать вас, джентльмены?

— Вы хотите сказать, — продолжал Джеф, — где вы будете загребать барыши? — Усмехаясь, он оглядел стол, гордый своей проницательностью, но постепенно усмешка сползла с его лица. — Это просто констатация факта, — угрюмо произнес он. — Манера выражаться. Он бы не стал с ней валандаться, если бы не имел с этого хороший кусок. — Немного подождав, он заговорил опять: — Да, так оно и есть. Ни убавить ни прибавить. Сами прикиньте. Я-то ничего не имею против. Даже рад за него. Лично я не умею делать деньги из воздуха. Док запросто может расколоть нас и на пятьдесят баксов в день. Я целиком за. Классный рэкет получится, разрази меня...

— Хорошо, — произнес доктор Мэрфи. — Берни, вы не проводите генерала в его комнату? Ему надо немного полежать.

— Минуточку! — запротестовал Джеф. — Я еще не закончил...

— Да, — согласился Берни, — давайте останемся и послушаем, что еще скажет мистер Слоун. Валяйте, мистер Слоун, мне это только на пользу. Еще немного такой болтовни, и я уж точно брошу пить.

— Н-но... — Джеф отбросил стул, и лицо его побагровело. — Вы что, думаете, я пьян? Позвольте...

— Надеюсь, что да, — сказал Берни. — Не знаю, как вам это удалось, но надеюсь. Не хочется думать, что вы такой идиот, что считаете... Черт побери, да скажите ему, док! — Берни прямо задохнулся от возмущения. — Что, вам так много перепало от нас? Когда я вам последний раз платил?

— Берни, — остановил его доктор ледяным тоном. — Вы не имеете права...

— Нет, я ему скажу. Я...

Но говорить уже было некому. Джеф Слоун встал из-за стола и пошел вон из столовой, потерянный и разом протрезвевший от стыда. Он ненавидел себя. Ненавидел и презирал их, как они, вероятно, ненавидели и презирали его.

Почему они его не остановили? Почему дали все это вывалить?

Это они во всем виноваты — ему так хотелось сбросить на кого-нибудь тяжелую пелену ненависти к себе.

Закрыв за собой дверь, он бросился к кровати и вытащил из-под нее стакан. Господи! Нужно как-нибудь выбраться отсюда.

Забежать в бар и вернуться с бутылкой! Если бы только он смог улизнуть, тогда они узнали бы...

Дверь с треском распахнулась. Стакан вылетел у него из рук — доктор Мэрфи схватил его за плечи и стал трясти, громко крича:

— Сколько?! Сколько ты выпил?!

—Н-не т-так уж м-много. — Джеф никак не мог справиться с артикуляцией, зубы у него стучали, как кастаньеты.

Док отпустил его плечи и схватил за левую руку. Задрав рукав, нажал большим пальцем на пульс.