Глава 5

Доктор Мэрфи спустился до площадки первого этажа и свернул влево, на узкие антресоли с чугунными перилами, которые привели его в южное крыло дома, где находилась его комната. Там он, насвистывая, оделся, необычайно довольный собой.

Первым его желанием было затолкать сестру Бейкер в ее комнату и тряхнуть так, чтобы она застучала зубами, а потом как следует отодрать по маленькому круглому заду, чтобы она сесть не смогла, и вышвырнуть из клиники, выкинув вслед ее тряпье. Его так и подмывало это сделать, и, будь у него поменьше силы воли, того безупречного самообладания, которое он неизменно проявлял, он именнотак бы и поступил. И был бы совершенно не прав.

Эта женщина была больна — так ему подсказывал разум, в то время как гнев побуждал отлупить ее по первое число. Ну что ж, хотя бы раз он... нет, черт возьми, совсем не один раз; он ведь не так часто взрывался — умел сдерживать себя даже в припадке ярости.

Он нашел единственно правильный путь.

Она больна. Больных надо лечить, а не наказывать. И он сделал первый шаг к ее исцелению. Показал этой проклятой маленькой стерве... этой больной женщине, что видит насквозь все ее поганые... что знает о ее нездоровье и не сердится на нее. Выманил этот психоз из самых темных и сокровенных глубин ее сознания. Еще одна-две такие встряски, и он полностью выплывет на свет божий. Если только она не ощетинится.

Доктор Мэрфи небрежно повязал галстук поверх спортивной рубашки с коротким рукавом, провел пятерней по волосам, пытаясь придать им какое-то подобие прически, и засунул в карман пару чистых носовых платков. Потом согнал усмешку с лица и с вызовом посмотрел на свое отражение в зеркале:

— Ну что, умылся? О чем нам с тобой говорить?

— У тебя что, есть пятнадцать штук в загашнике? Или хоть что-нибудь, чтобы банк не вышвырнул тебя отсюда, дав пару дней отсрочки для приличия?

— Послушай. У меня нет времени с тобой спорить. Мне ведь нужно работать, правда? Надо что-то делать с этой больной женщиной... или она просто ненормальная? На мне все эти алкоголики...

— Ну, понятное дело. А сам-то ты что со всего этого имеешь?

— Что я имею... А кто, черт побери, сказал, что я должен с этого что-то иметь?

— Слушай, олух! Смотри на вещи трезво. Ты хочешь сохранить клинику или нет? Будь я проклят, если знаю, зачем это нужно, но...

— Ты сам знаешь ответ.

— Тогда у тебя только один выход. Подумай о кругленькой сумме из закромов Ван Твайнов...

— Думаешь, я это сделаю только потому, что он осточертел своим родственничкам и они не хотят дать ему шанс после операции? Ты считаешь, что я дам похоронить его здесь заживо только потому, что его семья готова платить за это?

— Я же сказал, что эти тонкости меня не интересуют, и точка, клянусь богом!

Доктор Мэрфи сухо кивнул своему отражению и отвернулся к двери. Там, прислонившись к косяку, стоял молодой человек и, ухмыляясь, смотрел на доктора.

— Извините за вторжение, док, — начал он, — но вы, наверно, не слышали, как я стучал.

— Очень может быть, — ответил доктор Мэрфи. — А вам не пришло в голову подождать, пока я услышу?

Вопреки своему внешнему виду он был изрядным педантом. Ценил хорошие манеры, которыми обычно отличались алкоголики, когда не были под мухой. А этот малый был уже весьма далек от этого состояния. Вряд ли его организм сохранил в себе весь тот алкоголь, которым был пропитан еще вчера, в день приезда.

Молодой человек виновато рассмеялся:

— Вы должны мне помочь, док. Если я сейчас же не выпью, то рассыплюсь на куски.

Доктор медленно кивнул. На лице у него вдруг появился участливый интерес к посетителю.

— Ну как, здорово поддали? Когда рекламщики оттягиваются, то уж на всю катушку.

Молодой человек подтвердил, что все так и было. И еще как было!

— О работе не беспокоитесь, нет? Если что-то не так, всегда можно найти другую?

— Не хочу хвастать, док, но так оно и есть. Пьяный или трезвый, я все же вкалываю лучше, черт возьми, чем...

Он продолжал в том же духе, пока доктор, небрежно приподняв рукав больничного халата, щупал ему пульс. Доктор Мэрфи не сомневался, что вся эта похвальба целиком или частично соответствует истине. Алкоголикам приходитсябыть хорошими работниками. Они ведь прогуливают и совершают дикие и отвратительные поступки. Поэтому, чтобы не потерять профессию и удержаться на работе, добиться, чтобы их терпели в том мире, законы которого они так часто попирают, они должны работать и соображать лучше других.

Вполне вероятно, что человек этот настоящий знаток своего дела. Возможно, сейчас на него большой спрос. Но через пять-десять лет... да, все будет иначе. Его способности вряд ли помогут, если он не сумеет воздерживаться от пьянства достаточно долго, чтобы ими воспользоваться. А все его таланты пропадут впустую, если люди будут опасаться брать его на работу.

— Вы первый раз в клинике, мистер... э-э... Слоун?

— Зовите меня Джеф, док... Ага, первый раз. Обычно, знаете ли, я завязываю на второй или третий день. Не потому, что желудок барахлит, а просто чувствую, что с меня достаточно. Но на этот раз я...

— Угу. Думаю, мне понятно, что с вами, Джеф. Теперь я скажу, как вам жить дальше. Вы должны полностью протрезветь и отдохнуть пару дней, пока нервы не успокоятся. А потом возвращайтесь на работу и никогда больше не прикасайтесь к рюмке.

Джеф Слоун рассмеялся:

— Вы шутите, док. У меня все под контролем. Говорю вам, это случилось впервые...

— Вы больше никогда не сможете держать себя под контролем. И все повторится снова.

— Но я не могуне пить. Это часть моей работы. Я встречаюсь со множеством людей и...

Док Мэрфи никак не мог определить, обозлен его пациент или расстроен. Наверное, и то и другое. Сморщив нос, он подозрительно втянул воздух.

— Ну, если уж вас так тянет выпить...

— Еще как тянет, док!

— Ладно, дам вам немного. Если потом вам опять захочется, получите еще.

В сопровождении молодого человека доктор прошел по балюстраде и остановился перед дверью в бельевую, запертой на висячий замок. Отперев ее, он скрылся внутри и через некоторое время появился с мензуркой, полной неразбавленного виски. Джеф Слоун жадно проглотил ее содержимое, после чего доктор вручил ему маленькую белую пилюлю.

— Нет, — успокоил он своего пациента, заметив немой вопрос в его глазах. — Вас не будет тошнить. И это не снотворное.

Слоун закинул пилюлю в рот. Рассыпавшись в благодарностях, он побежал вниз, в сторону своей комнаты. Спустившись на несколько ступенек, вдруг с улыбкой обернулся и с притворным испугом провел рукой по лбу.

— Да это забористая штука, док! Как называется? Возьму сразу несколько бутылок, когда вернусь домой.

— Я вам запишу название, — невозмутимо ответил доктор.

Он запер дверь бельевой и тщательно проверил замок. Спустившись по лестнице, хотел было пойти в столовую, но резко повернулся и направился в другую сторону. Он чуть было не забыл про генерала. Старик был крепок, как железо, но железо это подвергалось слишком большим нагрузкам.

Генерал лежал на столе в маленьком смотровом кабинете. Док измерил ему давление и, за неимением стетоскопа, приложил ухо к груди старого солдата и стал прислушиваться к биению его сердца.

Затем выпрямился, в нерешительности насупив брови.

— Ну что, доктор? Я все еще жив?

— Да нет, не все так плохо, — ответил доктор. — Я просто решал, чем вас забальзамировать.

— М-м-м, — задумчиво пожевал губами генерал. — Если мне позволят высказать свое мнение, то я считаю, что один из самых надежных бальзамов — это...

Док засмеялся, но тут же спохватился и сурово сдвинул брови. Он же, черт возьми, дал себе зарок не паясничать с пациентами. У него клиника или бродячий цирк? Конечно, слегка пошутить не вредно, но эту бесконечную пустую болтовню и клоунаду следует прекратить. И немедленно!

Он позвонил Руфусу и, услышав приближающиеся шаги, вышел в холл.

— Генерал совсем плох, — сообщил он, понизив голос. — Что у нас с плазмой?

— Ну-у-у, — начал было чесать в затылке Руфус, но, встретившись взглядом с доктором, быстро опустил руку. — А почему бы не вкатить ему инсулиму, доктур? И пусть поест, как следовает.

— Вряд ли он перенесет инсулиновый шок, — усомнился доктор, одобрительно кивнув на это предложение. С мозгами у Руфуса было все в порядке, если только он не ленился ими шевелить. Единственно, что раздражало в нем доктора, так это то, что он все время носился со всей той чушью, что ему вдолбили в заочной школе, вместо того чтобы полагаться на свой недюжинный здравый смысл. — Лучше все-таки использовать плазму.

— А как насчет гуклозы? Вольем ее внутрьвенно, а, доктур? Пускай позавтракает этой гуклозой.

— Глюкозой! — рявкнул доктор Мэрфи. — Ты хоть что-нибудь можешь запомнить? Какая еще гуклоза, господи! Глюкоза! Г-л-ю-к-о...

— Да, сэр, — поспешно согласился Руфус. — Теперь-то уж я запомню.

— Черта с два запомнишь! И прекрати мне указывать, что делать, черт бы тебя побрал совсем. Его организм не справится с таким количеством глюкозы и... О господи! — устало произнес он. — Нет плазмы? Они что, не выполнили наш заказ?

— Нет, сэр. Будь я на вашем месте, нипочем не стал бы иметь дело с этой конторой. Больно уж она ненадежная.

— Ну да. А...

— Доктур... а может... ведь у нас с генералом одна группа, и если он не против взять кровь у...

— Против? Какого дьявола? Почему...

— А действительно, почему? — послышался пронзительный возглас из смотрового кабинета. — Напротив, он будет счастлив, благодарен и... э... э... просто польщен.

Руфус просиял. Доктор Мэрфи хлопнул его по спине:

— Давай, беги позавтракай... а вы, генерал, лежите и отдыхайте, минут через тридцать мы придем... Мисс Бейкер уже спустилась?

— Нет, сэр. Она у себя в комнате, кофе пьет.

— Хорошо! Я хотел сказать... ну да ладно, хорошо.

Когда они шли через холл, доктор стал извиняться, очень деликатно, как ему казалось, за свой давешний выпад. Все дело в том, объяснил он, что Руфус просто не понимает шуток. Ему, конечно, стоило вставить клизму по первое число, но... о, черт!

— Мэрф!

— Ох-ох-ох, — остановился у приоткрытой двери доктор. — Накрой-ка пока мне завтрак, Руфус. Я...

— Мэрф! Иди сюда немедленно, гнусная скотина!

Руфус пошел дальше.

А доктор Мэрфи вошел в комнату.

Сев на край кровати, где лежала женщина, он стал слушать хриплые плаксивые проклятия, которые нескончаемым потоком лились в адрес его собственной персоны, его работников, клиники, кинематографа, налоговой инспекции, республиканцев, демократов и всего прочего, что могло прийти на ум Сьюзен Кенфилд, алкоголичке с маниакально-депрессивным психозом, причем все это сопровождалось выразительной и не всегда пристойной жестикуляцией.

Волосы у нее были совершенно седые, но большие карие глаза, лицо и тело (значительная часть которого была открыта) могли принадлежать женщине, которой лишь немного за тридцать. Во всяком случае, надо было долго и внимательно приглядываться, чтобы убедиться, что это не так. Сколько ей было на самом деле, док мог только догадываться. Скорее всего, около сорока, поскольку она играла характерные роли уже более двадцати лет.

Хриплый поток слов, произносимых с безупречной дикцией, стал постепенно иссякать. Док нежно похлопал ее по заду.

— Теперь тебе легче? Что-нибудь еще хочешь сказать?

— Ну да, Мэрф, этот сволочной Джадсон! Я чуть с ума не сошла от бессонницы и попросила у него всего лишь одну малюсенькую таблеточку нембутала...

— Он никак не мог тебе ее дать, Сьюзи. Ты же уже нагрузилась.

— Ну ладно... А ты, бессердечное животное! Ты даже не поцеловал меня на ночь!

— Вряд ли тебе это поможет.

Он громко чмокнул ее в тугую алебастровую щеку. И резко отшатнулся, когда она попыталась его обнять.

— А теперь мне пора бежать, Сьюзи. Ты...

— Мэрф...

— Да?

— Мэрф, душка, ты собираешьсямне помочь? О, дорогой, я знаю, что могу рассчитывать...

— Боже правый! — проворчал док. — Плохая из тебя актриса!

— Плохая! Ты что, считаешь... Ты должен мне помочь, милый. Предупреждаю тебя! Я наложу на себя руки! Я...

— Каким образом? Вряд ли найдется средство, которым можно уморить такую старую кошелку. А если найдется, я преподнесу его тебе в подарок.

— Кошелку? — Мисс Кенфилд возвела к небу свои большие глаза, как бы призывая его в свидетели подобной ереси. — Этот так называемый целитель называет меня... — Она запнулась на этом ужасном слове.

Доктор Мэрфи договорил за нее:

— Кошелкой. Черт тебя подери, Сьюзи, если бы ты не была такой тяжелой, я бы выкинул тебя вот в это окно!

— Тяжелой, — захныкала мисс Кенфилд. — Тяжелой!Ах т-ты, паршивец! Ты-ы...

— Это я тебя поил? Нет, черт возьми! Я не смог бы тебя напоить, даже если бы захотел. Ты вообще когда-нибудь бываешь трезвой?

— Ты — хам! Скотина!

— Разве ты от меня забеременела? Опять нет. Единственно, что я от тебя имею, так это одну сплошную головную боль, и ничего больше, видит бог! Твоих жалких денег не хватит даже на аспирин. И все же у тебя хватило наглости прийти ко мне и требовать аборта! Знаешь что, Сьюзи? Иди-ка ты на...

— С удовольствием, — фыркнула Сьюзен Кенфилд.

Доктор Мэрфи засопел и направился к двери. Дойдя до порога, он остановился и обернулся:

— А кстати, Сьюзи, какой у тебя срок?

— Какая разница? — пожала плечами мисс Кенфилд. — Два-три месяца, я думаю.

— Ты думаешь?

— Не представляю, как он может быть больше, Мэрф. Вряд ли, — погладила она свой живот, — иначе было бы заметно, правда?

— М-м-м, — уклончиво промычал док и скользнул взглядом по ее телу. Тонкая кость. Плотное телосложение и пышные формы. С такой фигурой... — Когда у тебя последний раз были месячные?

— Два или три месяца назад, — быстро ответила актриса. — Я хочу сказать, что я занималась этимпочти три месяца назад, но в тот раз получилось не очень хорошо. Не так, как обычно, когда...

— М-да, — опять промычал доктор. В таком возрасте у женщин часто сбиваются сроки. Известны случаи, когда месячные не прекращались до самого рождения ребенка. — Почему ты пришла с этим ко мне, Сьюзи? Ты же опытная женщина. Зачем было идти с абортом ко мне, когда есть десятки докторов, которые будут просто счастливы сделать эту работу?

— Но, милый мой! Я... — Мисс Кенфилд на какую-то долю секунды отвела глаза. Потом они вновь обратились на доктора, и в их невинной и честной глубине засветились любовь и доверие. — Но почему не обратиться к тебе, любовь моя? Почему я должна идти к кому-то еще, когда у меня есть мой дорогой, любимый Мэрф...

Доктор Мэрфи коротко выругался и вышел, хлопнув дверью, за которой остались негодующие вопли, сменившие нежное воркование Сьюзен Кенфилд.

Она лгала; ну, может быть, не совсем лгала, а просто чего-то не договаривала. Это совершенно очевидно. Но сейчас нет смысла вытягивать из нее правду. У него просто нет на это времени.

Он вошел в столовую и сел за стол, окинув взглядом тех четырех пациентов, что пришли на завтрак.

Глава 6

Здесь был Джеф Слоун, рекламный агент; бледный и изнуренный, он безучастно тыкал вилкой в еду. Потом еще Берни Эдмондс, рано поседевший и неестественно моложавый, который выглядел элегантно и вполне привлекательно даже в пижаме и больничном халате. Несколько лет назад Берни получил Пулицеровскую премию за свои международные репортажи. Не так давно он был главным редактором крупной нью-йоркской газеты и автором двух бестселлеров по международным проблемам. Теперь же он работал репортером в одной из газет Лос-Анджелеса, и все шло к тому, что его попросят и оттуда.

Справа от Берни сидели близнецы Холком, Джон и Джеральд. Лысоватые, полноватые и староватые братья Холком владели одним из самых процветающих литературных агентств в Голливуде — слишком уж процветающим, как считал доктор Мэрфи, ибо это их и сгубило. Они заняли ведущее положение в своем бизнесе еще на заре кинематографа и задолго до того, как алкоголизм вывел их из строя, переложили управление агентством на своих служащих, о высокой зарплате и столь же высоком профессиональном уровне которых ходили легенды. В настоящее время компания «Д. & Д. Холком, инкорпорейтед (литературная собственность)» имела филиалы во всех крупных городах мира, а Джон и Джеральд Холкомы, имеющие доход, обозначаемый шестизначной цифрой, и массу свободного времени, прочно обосновались в клинике «Эль Хелсо».

В начале недели их отправили домой после десяти дней лечения. Прошлой ночью, проведя на воле сорок восемь часов, они вернулись. Безнадежно и беспробудно пьяные. Накачавшиеся до бровей.

Естественно было предположить, что наутро у них вряд ли хватит сил подняться с постели. Жестокое похмелье и дрожь в конечностях должны были лишить их возможности покинуть комнату. И тем не менее они были здесь, выглядели молодцами и даже сумели проглотить значительную часть завтрака.

По мнению доктора Мэрфи, причина этому могла быть только одна. Чуть повернув голову, он окликнул Руфуса.

— Да, сэр?

— Наши друзья, — кивнул док в сторону Холкомов, — очевидно, припрятали виски у себя в комнате. Постарайся его найти.

— Хорошо, сэр.

— Ты слышишь, брат, что говорит этот человек? Виски у нас в комнате! С чего он это взял? — послышался голос Джона Холкома.

— Действительно, с чего? — отозвался Джеральд Холком. — По-моему, он склонен к поспешным выводам. Не обращай на него внимания, брат.

— Здесь что-то такое есть в атмосфере, — вступил в разговор Берни Эдмондс. — Даже самым крепким из нас становится не по себе. Знаете, я заметил, каждый раз, когда сюда приезжаю, начинаю нервничать и психовать...

Они с братьями Холком с серьезным видом принялись обсуждать это явление, а Джеф Слоун время от времени невозмутимо вставлял какую-нибудь шуточку.

Вдруг доктор Мэрфи резко отодвинул от себя тарелку.

— Зачем вы это делаете? — спросил он. — Вот чего я никак не могу понять — какого дьявола вам это нужно! Вы приезжаете сюда, чтобы бросить пить, потому что уже допились до чертиков. И лезете вон из кожи, чтобы достать выпивку. Зачем? Никак не возьму в толк, провалиться мне на этом месте!