Молодые, способные

Потому и сейчас он предложил свои услуги. По привычке. С той лишь разницей, что здесь никто не обдол-бан и, если Брин лажанется, все сразу врубятся: да, он лажанулся. С наркоманами еще как-нибудь выкрутишься, была бы фантазия. Но этой компании не наврешь, на техническую херню они не купятся. Все ученые умники. Была бы рядом одна Эмили — это еще полбеды. Она не такая ученая. Конечно, Брин еще охотнее остался бы один с Тией, хотя она с ним больше не разговаривает. Вот Тие он бы честно признался, что не умеет замки открывать. А может, и нет. В общем, неприятно, когда стоят над душой и пялятся. От волнения его прошибает пот, струйкой течет по шее и спине. Наконец Брин пробирается к двери.

И первым делом пробует ручку.

Потом встает на колени и смотрит в замочную скважину.

— Хм... — бурчит он. — Сложный, собака...

— Ну, что там? — Джейми тоже наклоняется к замку.

— Шпилька есть? — спрашивает Брин.

Уж это он знает наверняка: шпилек ни у кого не бывает. А раз нет шпильки, можно с облегчением сказать: очень жаль, но такой замок без шпильки не отопрешь.

— Есть, — говорит Энн и вынимает из волос шпильку.

Брин берет ее и сразу роняет.

— Блядь! — выпаливает он. — Потерял. Все на него смотрят.

— Без шпильки не получится, — предупреждает он.

— Возьми еще, — Энн подает вторую шпильку.

Только теперь Брин замечает в волосах Энн пробор-зигзаг. Пряди зачесаны в разные стороны и закреплены шпильками. Энн вынимает вторую шпильку, и пробор уже больше не зигзаг. В панике Брин видит, что у нее на голове таких зигзага два — значит, две шпильки. И еще одна в руке. Нехотя он берет шпильку, не спеша ее разглядывает и становится на колени перед дверью.

— А у тебя получится? — спрашивает Тия.

— Должно получиться, — отвечает он. — Если замок не слишком тугой.

— Тугой? — переспрашивает Пол.

— Ну да. Если не поддастся, шпилька сломается.

— Ясно, — говорит Пол. В голосе сквозит хохот. Целых три или четыре минуты Брин шурует шпилькой в замке.

— Поддается? — спрашивает Энн.

— Тише. Не отвлекай его, — шикает Эмили. Наконец Брин поднимается. У него ноют колени.

— Тут с ходу ничего не сделаешь, — сообщает он. — Может, подождете пока внизу?

Из комнаты доносится шум. Какой-то стук.

— Эй, кто там? — кричит Джейми. Эмили пробивает нервный смешок.

— Ну кто там может быть, глупый?

Брин припадает к замочной скважине, но ничего не видит. Стук прекращается.

— Наверное, летучая мышь, — высказывается Пол. — На чердаках они бывают.

— Уфф... — облегченно вздыхает Тия. — Может, пойдем отсюда?

— Или птицы на крыше, — вносит свою лепту Энн. — Наверное, у них там гнездо.

— Да какая разница! — отмахивается Тия. — Пошли вниз?

Брин рад, что больше незачем изображать возню с замком.

Глава 17

— «Признавайся или отдувайся»! — предлагает Эмили, когда все возвращаются в гостиную. Запас авантюризма у всех иссяк.

— Чего? — спрашивает Брин.

— Такая игра, когда говорят только правду? — уточняет Тия.

— Ага, — кивает Эмили, — или задания выполняют. Эмили возбуждена. «Признавайся или отдувайся» — ее любимая игра. Она напоминает Эмили ночевки у одноклассниц, грозы, романы, каникулы с однокурсниками.

Джейми и Брин заглянули в кладовую, и теперь в камине пылает уголь. В гостиной становится жарко. Есть вино, сигареты, бокалы, пепельницы (ладно, блюдца) — что душе угодно. Эмили опять на диване рядом с Брином, Тия и Джейми устроились на другом диване. Пол и Энн на полу: Энн греет руки перед камином, а Пол разлегся вдоль дивана Эмили, подпирая голову ладонью, и, похоже, дремлет.

— Как в нее играют? — спрашивает Тия.

— Никогда не пробовала? — удивляется Эмили.

— Нет. Разве что в Израиле... Не помню.

— Ты бывала в Израиле? — вмешивается Брин.

— Ага, в кибуце.

— И один мой кореш тоже.

Все ждут продолжения, но рассказывать Брину нечего.

— Правила такие, — нарушает молчание Эмили. — Кто-нибудь — скажем, я — начинает игру. Я выбираю, кому задать вопрос — например, Энн, и она выбирает, признаться или промолчать. Если она готова признаться, тогда я задам ей вопрос, на который она должна честно ответить. Если Энн захочет промолчать, тогда я придумываю для нее задание. Затем она выбирает человека, спрашивает его, он выбирает, признаваться или отдуваться, и так далее. Вот и все.

— А если тот, кого ты выберешь, не захочет отвечать? — спрашивает Джейми.

— Надо! — заявляет Эмили.

— А если он откажется? — допытывается Тия.

— Тогда ему придется выполнить задание, — объясняет Эмили. — Если же он выберет признаваться, а потом солжет — Пол, тебя это в первую очередь касается, — будет платить штраф.

— Штраф? — Джейми ежится. — Весьма зловеще.

— А как же! — откликается Эмили. — Штраф придумаем заранее. Пусть тот, кто проштрафится, обежит вокруг острова пять раз. Голышом.

— Класс, — хихикает Энн.

— Ты шутишь? — спрашивает Джейми. — Смотри, какая темень. Свалиться со скалы проще простого.

— Значит, всем придется говорить правду, — улыбается Пол.

— Все согласны? — Эмили обводит взглядом остальных.

Кивают все, кроме Тии, которая хмурится.

— А можно просто послушать? — спрашивает она.

— Нет, — качает головой Эмили. — Если играть, так всем.

— Почему это?

— Если будешь просто слушать, узнаешь все наши секреты, а мы твои — нет. Так нечестно.

— Не гони, — останавливает ее Брин. — Какие еще секреты?

— Как это какие! В них вся соль игры! — восклицает Эмили.

— А я думал, в нее ради секса играют, — замечает Пол.

— Это в «Русского почтальона», — поправляет Эмили.

— И в «Признавайся или отдувайся» тоже, — возражает Энн.

— А ты откуда знаешь? — спрашивает Брин. — Ты и секса-то не нюхала.

— И все-таки знаю, — заявляет Энн. — И играла почаще тебя.

— Что же до сих пор ни с кем не перепихнулась?

— Да потому что всегда признаюсь, балда, — усмехается Энн.

— А если они тоже бессмертны? — Эмили разливает вино.

— Ну, если никто не умирает, тогда ладно, — отзывается Джейми. — Это здорово.

— И так и этак здорово, — вмешивается Пол. — Вот я перед смертью перекачаю свои мысли куда-нибудь — конечно, если к тому времени такая техника появится.

— А если не появится? Или ее изобретут уже после твоей смерти? — спрашивает Эмили и смеется. — Посмотрим, как ты запоешь!

— Ему-то что? Он уже умрет, — напоминает Энн.

— А ты бы как поступила? — спрашивает Пол у Энн.

— В каком случае?

— Если бы пришлось выбирать между немедленной смертью и вечной жизнью.

— И то и другое неплохо, — отвечает Энн.

— Рехнулась? — спрашивает Эмили. — И то и другое — отстой. Мы же только что говорили.

— Нет, — возражает Энн. — Отстой — то, что у нас сейчас. Даже дебил в нашем положении согласился бы или умереть сразу, или жить вечно. Поэтому я понимаю самоубийц. Если смерть неизбежна, чего ждать? Главная подлянка жизни — нам известно, что она рано или поздно закончится. Не может не закончиться, но никто не знает, когда это будет. Можно погибнуть под колесами в двенадцать лет, можно отпраздновать столетний юбилей. Неизвестно, когда тебя отсюда заберут. Вот это — отстой. Я никогда не строю планы на завтра или на послезавтра — может, завтра меня уже не будет в живых. Загорится дом, пока я сплю, вломится серийный убийца с топором — да мало ли. А может, я в двадцать с чем-то внезапно умру во сне. Гораздо веселее было бы знать, что никогда не умрешь, — не пришлось бы каждую минуту ждать конца. А так живешь — как будто смотришь единственную копию классного фильма на дрянном проекторе: сидишь и не знаешь, когда он зажует пленку и сдохнет. Будь я посмелее, покончила бы с собой, просто чтобы не маяться от неизвестности. Если точно знаешь, что не увидишь конца фильма, зачем вообще его смотреть? К чему лишние разочарования?

Слушателей эта вспышка поражает.

— Вечная жизнь — по кайфу, — говорит Брин.

— Мы даже здесь могли бы жить и ни о чем не волноваться, — прибавляет Пол.

— Ты и так не волнуешься, — напоминает Тия.

— Пожалуй, да, — соглашается он. — Кто следующий?

— Я, — спохватывается Эмили. — Выбираю Энн.

— Меня?

— Ага. Признавайся или отдувайся!

— Признаюсь.

— Вот и хорошо. Если бы пришлось поселиться на необитаемом острове...

Все хором стонут.

— Что смешного? — спрашивает Эмили. — Если бы тебе пришлось поселиться на необитаемом острове с одним-единственным человеком, кого бы ты выбрала?

— Я уже торчу на острове с пятью людьми, — напоминает Энн.

— А ты выбери одного, — подсказывает Джейми. Энн вздыхает:

— Это должен быть кто-то из вас?

— Не обязательно, — отвечает Эмили. — Любой человек. Ну, кого выбираешь?

— Скорее всего, никого, — после недолгих размышлений говорит Энн.

— Ты врешь, да? — говорит Эмили. Энн снова задумывается.

— Пожалуй. Я ответила бы так раньше, пока не очутилась тут. Теперь... Я знаю, что такое жить на острове, и потому не захотела бы оставаться здесь одна. Если уж выбирать, то кого-то из вас — других друзей у меня нет. Наверное, Эмили, Пола или Джейми. Брин и Тия, без обид. Я вам не нравлюсь, потому и не навязываюсь.

— Мне нравишься, — возражает Брин. Тие неловко, но она молчит.

— У тебя нет друзей? — переспрашивает Джей-ми. — Кроме нас?

— Нет, — кивает Энн. — Я предпочитаю одиночество.

— Ну и ну, — говорит Джейми.

— Я сама так выбрала. Мне нравится.

— Что в нас такого особенного? — допытывается Джейми.

— Ничего. Просто все мы очутились на одном острове.

— Так ты выберешь кого-нибудь или нет? — напоминает Эмили.

— Я же сказала — тебя, Пола или Джейми.

— Надо одного, — возражает Эмили.

— Тогда тебя, — говорит Энн.

— Класс, — отвечает Эмили. — Спасибо.

Она сомневается, что Энн сказала правду, но обвинить ее во лжи не решается. Теперь очередь Энн.

— Я выбираю...

— Давай же, — торопит Эмили.

— Брина. Признавайся или отдувайся!

— Уж лучше отдуваться, — отвечает Брин.

— Уверен? — спрашивает Энн.

— Ага.

— Ладно. Итак...

— Не можешь придумать? — вмешивается Эмили.

— Не подгоняй, — отвечает Энн. — Придумала. Брин, спой какую-нибудь песню «Уэм!»[52] — на свой выбор, но в образе старухи на смертном одре.

— Чего? — Брин не понял. Остальные смеются.

— Клево! — оценивает Эмили.

— Может, я лучше признаюсь? — спрашивает Брин.

— Поздно. Теперь отдувайся, — требует Энн.

— Тебе придется встать, — подсказывает Эмили.

— Он же умирающая старуха, — напоминает Тия.

— А, точно, — Эмили встает. — Тогда ложись. Брин укладывается на диван.

— Абзац... — ворчит он. — Говоришь, любую песню «Уэм!»?

— Какую хочешь, — кивает Энн.

Брин ненадолго задумывается, смущается и начинает.

— Та-та-та... — Он шамкает и кряхтит. — Уо-уо-йе! Эмили узнает песню «Свобода» и хихикает. Энн тоже.

К началу припева все стонут от смеха.

— Ты там еще не умер? — сквозь хохот спрашивает Тия.

— «Детка, я хочу лишь одного...»

— Пусть он заткнется! — кричит Эмили, зажимая рот руками.

Энн бросает в Брина катышком с ковра.

— Ну что, хватит? — своим обычным голосом спрашивает Брин, подняв голову.

— Нет, я хочу дослушать, — заявляет Пол.

— Господи, да пусть замолчит! — стонет Эмили. — Не могу больше!

— Ладно, хватит, — решает Энн.

Брин садится, надсадно кашляет и закуривает. Эмили опять устраивается рядом с ним.

— Брин спрашивает, — напоминает Энн и идет к двери.

— Ты куда? — окликает Эмили.

— Никуда, — с вызовом отвечает Энн и выходит.

— Выбираю Пола, — говорит Брин.

— Признание, — решает Пол.

— Ладно, — кивает Брин. — Каким бы ты стал, если бы мог выбирать — глупым и счастливым или умным, но несчастным?

— Абсолютно отпадный вопрос! — восхищается Эмили.

— Да ладно, — ухмыляется Брин. — Я его по «ящику» слышал.

— Хм... — Пол размышляет. — Пожалуй, глупым и счастливым.

— И я! — подхватывает Эмили. — А остальные?

— Лучше быть глупой и счастливой, — говорит Тия.

— А я не знаю, — колеблется Джейми. — Но мы в жизни это ведь и выбираем, нет? — Он задумчив.

— Ну, строго говоря, не выбираем, но попадаем в ту или иную категорию.

— Ты хочешь сказать, если человек умен, он обязательно несчастлив? — спрашивает Тия.

— Да, — кивает Джейми. — Если вдуматься, так и есть.

— Пожалуй, чем больше знаешь, тем больше причин для страха, — говорит Тия.

— Точно, — соглашается Эмили. — Понимаешь, в каком паршивом мире мы живем.

Энн возвращается с большим стаканом клубничного коктейля.

— Но далеко не все глупцы счастливы, — замечает Тия.

— Само собой, — кивает Пол. — Герои шоу Джерри Спрингера, например.

— М-да... — тянет Эмили. — Зато осчастливить этих людей — проще простого.

— Верно, — соглашается Пол. — Раздать им наркоту — вот они и счастливы.

— И глупы, — добавляет Джейми.

— Наверное, ради этого люди и становятся наркоманами, — размышляет вслух Тия.

— Чтобы быть глупыми и счастливыми? — уточняет Эмили.

— Ну ясен перец! — заявляет Брин. — Уж я-то знаю.

Двое кивают. Логично.

— Так вы считаете, умного человека трудно осчастливить? — спрашивает Пол.

— Ага, — говорит Джейми.

— Именно, — поддерживает его Эмили. — Разве что он сидит на прозаке, но это, опять-таки, счастье и глупость от наркотика.

— Так вот почему все мы так несчастны! — шутит Энн.

— Скажи, а чем можно осчастливить тебя? — спрашивает Тия у Пола.

— Привезти сюда, — загадочно бормочет он.

— Твоя очередь, — напоминает Джейми, снова закуривая.

— А, забыл, — отзывается Пол. — Брин!

— Выбираю признание, — говорит Брин. — Один раз я уже лопухнулся.

— Назови лучший наркотик из всех, какие употреблял, — требует Пол.

— Крэк, — без колебаний отвечает Брин. — Вне конкуренции.

— Ты пробовал крэк? — спрашивает Эмили.

— Само собой, — кивает Брин. — Улетная отрава. Супер.

— К нему же вроде привыкают в два счета, — говорит Джейми.

— Точно, — соглашается Брин. — Мне еще подфартило — не успел втянуться.

— Почему? — спрашивает Тия.

— Ну и как? — перебивает Эмили.

— Потрясно. Лучше не бывает.

— Лучше оргазма? — уточняет Джейми.

— Еще бы!

— Лучше выигрыша в лотерею? — спрашивает Эмили.

— Наверное, — говорит Брин. — Но торчок, задвинутый на крэке, скопытится от радости, выиграв в лотерею — еще бы, столько бабла, и все можно посадить на дурь! — Он облизывается. — На словах не объяснишь. Мощный, мазовый приход, но не как от герыча. Скорее, как от кокаина — по сути дела, его и смолишь.

— Как это? — удивляется Джейми.

— Кокаин, который мы покупаем, на самом деле его гидрохлорид, — объясняет Брин, — в который мешает всякое дерьмо сначала один дилер, потом второй, все дела. При химической реакции с аммиаком или содой гидрохлорид отделяется и сгорает со всеми примесями. Остаются кристаллы чистого кокаина.

— Это и есть крэк? — спрашивает Джейми.

— Ага, — кивает Брин. — И приход от них почти одинаковый, только если куришь крэк, ждать не приходится — забалдеть можно сразу. Расслабляешься по полной, становишься счастливым и уверенным, как от кокаина, только без нервотрепки. Улыбаешься во весь рот. И так легко-легко, будто всласть чихнул, и главное — легкость сразу не кончается, как после чиха. И ощущения не исчезают, а плавно идут на спад — как будто кончил. В общем... вы вот когда-нибудь смеялись до упаду, так что боялись обмочиться? И после крэка так, только без смеха и рези в животе. Как будто долго маялся от жажды, а потом выпил большой стакан кока-колы, или целую вечность дожидался очереди в сортире, а потом отлил, или присел после целого дня на ногах... или сидишь у моря с пакетом чипсов, или после долгой диеты ешь торт с кремом. Удовольствие в чистом виде.

— Изумительно, — говорит Пол.

— Блеск, — присоединяется Эмили.

— Почему же у тебя не появилась зависимость? — спрашивает Джейми.

— Она и появилась, — кивает Брин. — Словили, что такое приход? После первой тяжки привыкаешь. Но у меня случилась пруха.

— Как это? — спрашивает Эмили.

— Я тогда корешился с двумя парнями из Уэст-клиффа. С братьями. Один, как и я, тащился от регги. Второй торговал коксом и крут был не по-нашему. У них было еще пятеро братьев, и все мотали срок. По сравнению с ними мой друган Уинстон ангелом был. И тут его брат освободился, крезанутый Стив. Я его никогда не видел, зато был наслышан. В общем, все мы подсели на кокаин — а чего, Стив же его толкал. По пятницам вечером мы торчали у Стива и заряжали одну дорожку за другой, а Стив принимал вечерних клиентов. Потом мы обычно катили в один клуб в Челмсфорде, где хозяином был кореш Стива. И у Стива в шкафу всегда флакон аммиака стоял, для «особых случаев», а я не понимал, зачем.

Ну так вот, мы всюду таскались за ним вместе с клиентами, у него еще была пара соседей по хате и дружки, которые вечно вместе с нами зависали. Славная была компания, все свои в доску. Шик, все по кайфу. Девчонки бывали симпатичные, но Стив никогда им кокс не продавал. Не знаю, почему, но с женщинами он дела не имел. Однажды он достал свой флакон аммиака и начал делать крэк. Я спросил, что это он делает, а он позвал меня наверх, покурить на пару. Потом и Уинстон подтянулся. Вот я крэк впервые и попробовал. Стив хотел, чтобы остальные не пронюхали, поэтому сначала мы курили только с ним.

— Ну и ну! — говорит Эмили. — А дальше? Брин ерзает на диване.

— За две недели я так втянулся, что жить не мог без крэка. Травой-то я всегда промышлял, но теперь подумывал снабжать народ коксом. Я решил, что дело пойдет — товар выгодный, и связи у меня были. То есть не напарники, а парни, которые меня не пристрелят, если я к их бизнесу пристроюсь. Дело, конечно, тонкое, требует ума, но я в нем рубил и думал, что кривая вывезет. Я заказал Стиву сразу пол-унции кокса, а это много, и стал ждать, когда Стив его получит. Но, когда он ехал на встречу к дилеру в Лондон, их с Уинстоном сцапали в Дагенхеме. При обыске в машине нашли дозу кокса, крэк, который Стив сбывал на сторону, да еще три пушки. Обоих упекли за решетку.

— А ты? — спросила Эмили.

— А что я? Все знали, что Стив и Уинстон — мои друганы. Вот мне и перестали даже траву продавать — думали, что легавые меня уже засекли и теперь только и ждут повода, чтобы сцапать. Полицейские, когда ловят таких, как я, всегда пытаются вычислить следующего в цепочке. Все ждали, что меня вот-вот загребут, и быть следующим никто не хотел. Несколько недель я был пуст. А местных торговцев коксом я не знал, столковаться с ними напрямую не мог. Вообще-то я понимал, что не стал бы продавать. Выпарил бы крэк и сам скурил. Так что меня остановила не совесть, не здравый смысл, а отсутствие кокса.

— Тебе здорово повезло, — говорит Тия. — Мог и не выкарабкаться.

— Знаю, — кивает Брин. — Сейчас меня бы в живых не было.

— Значит, раньше ты торговал наркотой? — спрашивает Джейми.

— Точно, приятель, — подтверждает Брин. — В Эссексе это обычное дело.

— Почему?

— Там куда ни плюнь — попадешь в дилера.

— Но ты же только травку продавал, — возражает Эмили.

— Ну да. К дорогой дури не прикасался.

— Почему? — удивляется Эмили.

— Я же балдел от регги, — отвечает Брин, словно этим все объясняется.

Эмили потягивается и наливает себе еще вина.

— Твоя очередь выбирать, — напоминает она Брину.

— Ага, — кивает он. — Эмили.

— Признание, — решает она.

— О чем ты больше всего жалеешь?

— Жалею? — на секунду она задумывается. — Да вроде ни о чем.

— Так все говорят, — вмешивается Пол. — Врут и не краснеют.

— Наверняка что-то было, — соглашается Джейми.

— Каждый о чем-нибудь да жалеет, — поддерживает его Тия.

— Я ни о чем жалею, — говорит Энн.

— И я, пожалуй, тоже, — кивает Эмили. — Кроме...

— Ну, ну? — не терпится Джейми.

— Это тяжело вспоминать, — признается Эмили.

Глава 18

Пол допивает третий бокал вина. Эмили рассказывает, как в шестнадцать лет на каникулах переспала с одним парнем, а потом долго тряслась — боялась, что подхватила СПИД. Рассказывать об этом ей совсем не хочется, она быстро закругляется.

— Теперь моя очередь, — говорит она. — И я выбираю Тию.

— Может, не надо? — просит Тия. — Что-то мне в лом...

— Поздно, дорогуша, — перебивает Эмили. — Признавайся или отдувайся.

— Я признаюсь, — неуверенно отвечает Тия.

— Кто твоя единственная любовь? — спрашивает Эмили.

— Единственная любовь?

— Да. Он — с большой буквы.

— Начиталась романов о девушках в большом городе? — интересуется Тия.

—Что?

— Ну, всю эту чепуху, где всегда есть какой-нибудь «единственный».

— Что за романы о большом городе? — спрашивает Джейми.

— Да ты знаешь, — говорит Энн. — Бриджит Джонс и так далее.

— Дерьмо! — кривится Пол. — Терпеть не могу эту фигню.

— Большинство людей находят свою единственную любовь между двадцатью и тридцатью годами, — сообщает Эмили. — Это не выдумки, а правда жизни.

— Да? — переспрашивает Джейми. — А я ни разу не влюблялся. Нет, один раз — в восемь лет.

— Это абсолютно не считается, — говорит Эмили.

— А я влюблялась, — сообщает Энн. — В героев игр.

— Тоже не считается.

Эмили смотрит на Брина. Тот пожимает плечами и качает головой.

Она переводит взгляд на Пола: -А ты?

— Еще чего, — отвечает он. — Я даже не знаю, что такое любовь.

— Как можно знать, что не знаешь, что такое любовь? — удивляется Джейми.

— В этом меня все подруги обвиняли. Похоже, это мой самый серьезный недостаток.

— А кто твоя любовь всей жизни? — спрашивает Энн у Эмили.

— У меня ее нет, — говорит Эмили. — Но раньше я думала, что это я какая-то не такая.

— Вот видишь, — подхватывает Тия. — Все это чушь собачья.

— Так у тебя никогда не было серьезных романов? — спрашивает Эмили.

— Ни единого, — говорит Тия.

— Секретничаешь?

— Нет. Два-три парня ничего не значат. Я думала, что люблю одного, а он оказался скотиной. Вот так.

— Ну ты зануда, — говорит Пол. Но он улыбается, и Тия понимает, что он не всерьез.

— Моя очередь выбирать? — спрашивает Тия.

— Ага, — кивает Эмили.

— Джейми, признавайся или отдувайся!

— Признаюсь, — отвечает Джейми.

— Тебе здесь нравится? — продолжает Тия.

— Это вопрос?

— Да. Тебе здесь нравится?

— Да. Думаю, да, — отвечает он.

— Честно? — переспрашивает Тия.

— Ага. Здесь ничего. Я давно не бывал в компаниях.

— А ведь он прав, — замечает с улыбкой Эмили. — В такой банде и побыть приятно.

— Как в «Бухте Доусона», — хихикает Энн. — Только бухты не хватает.

Атмосфера в комнате меняется. В ней стало почти жарко, все слегка захмелели — кроме Энн, которая не выпила ни капли. Страхи улетучились, а если и остались, то притягательные, из детских страшилок. При мысли о призраке Мак-Страха с картошкой-фри Пола бьет дрожь предвкушения.

— Энн, — выбирает Джейми. — Признавайся или отдувайся.

— Признаюсь, — говорит она.

— Ты правда девственница?

— Конечно, — отвечает Энн.

— Правда? — не верит Тия.

— Да. Господи, неужели так трудно поверить?

— Энн, ты же цыпочка, — говорит Эмили.

— Она права, — соглашается Брин. Джейми кивает:

— Потому нам и не верится.

— Ну и зря, — Энн польщена. — Ладно, теперь моя очередь.

— Кого выбираешь? — спрашивает Джейми.

— Эмили, — отвечает Энн.

— Признание, — решает Эмили.

— Хорошо, — говорит Энн. — Ты мастурбируешь? Если да, то как часто?

Полу такие вопросы по душе. Ему снова интересно. «Признавайся или отдувайся» — не просто сеанс групповой терапии, еще и отличный способ подломить человека. До Пола вдруг доходит, что Эмили только этим и занимается, но тщательно скрывает.

— А ты? — отвечает Эмили вопросом на вопрос.

— Энн тебя спрашивает, — вмешивается Пол.

— Хм... — Эмили розовеет. — Да.

— Часто? — не отстает Энн. Эмили передергивается:

— Ну, когда у меня нет парня — примерно раз в неделю.

— А когда есть?

— Кто? Парень? Тогда это его обязанность.

— А разве это одно и то же? — спрашивает Энн. — Все-таки другой человек.

— Да, совсем не такие ощущения, — подтверждает Эмили. — Если парень хоть на что-то способен, это лучше, чем мастурбировать. А если он неумеха, это гораздо хуже, и в конце концов приходится самой браться за дело.

— А ты мастурбируешь? — спрашивает Джейми у Энн.

— Само собой, — кивает она. — Как все.

— Но ты же девственница, — напоминает он.

— Ну и что? Это еще не значит, что я не умею себя ласкать.

— А я не мастурбирую, — заявляет Тия.

— Да, как же! — хмыкает Эмили. — Так мы тебе и поверили!

— И я, — поддерживает Тию Брин.

— Быть того не может, — говорит Джейми. — Я думал, все... то есть все парни...

— Только не я, — перебивает Брин. — Для этого есть секс.

— Согласна, — говорит Тия.

— Ты хоть пробовала? — спрашивает ее Эмили.

— Нет. Я не знаю, как это.

— Могла бы и показать ей, — обращается Пол к Эмили. — Мы поможем.

Теперь уже все под хмельком. Джейми немного осмелел.

— Да, — ухмыляется он, — поможем.

— Не стоит, — Тия тоже посмеивается. — Но за предложение спасибо.

— Попробуй как-нибудь на досуге, — советует Энн. — Не пожалеешь.

— Моя очередь, — вмешивается Эмили. — Выбираю Тию.

— Признание, — не дожидаясь вопроса, говорит Тия.

— Ты точно не хочешь отдуваться? — игриво спрашивает Эмили.

— Ни за что! Знаю я, что вы задумали.

— Ну ладно. Сколько у тебя было партнеров?

— Людей?

— А также животных, овощей и минералов.

— Сразу и не скажешь, — отзывается Тия. — Давно уже не подсчитывала.

— Так много? — удивляется Джейми.

— Не то чтобы очень много... — Тия на минуту задумывается. — Около семидесяти. Или надо еще точнее?

— Семидесяти? — изумляется Эмили. — Твою мать!

— А что такого?

— А я-то считала шлюхой себя.

— Правильно считала, — заявляет Пол.

— Кончай! — Эмили бьет его по руке. — Не смешно.

— Со сколькими же ты спала? — интересуется Брин.

— Примерно с тридцатью, — говорит она. — И думала, что это целая толпа.

— Не надо, — просит Тия. — И без того тошно.

— Извини, я не хотела. Господи, как ты меня порадовала*.

— Разве плохо иметь много партнеров? — спрашивает Джейми.

— Для девушки — конечно, — объясняет Эмили.

— Если верить «Космополитену», мы — уродцы, — заявляет Энн.

— Почему? — удивляется Джейми.

— Мы все не соответствуем норме. Я девственница — значит, фригидна. Тия и Эмили сменили десятки партнеров — значит, автоматически шлюхи. Что бы там ни говорили, отклонения от нормы непривлекательны. Мы уродцы. — Она притворно всхлипывает. — Нам никогда не выйти замуж.

— Это что, правда? — допытывается Джейми. — Вы все с отклонениями?

— Да. К нашему возрасту полагается поменять не более пяти партнеров, — разъясняет Эмили. — Слишком доступных девушек мужчины не уважают.

— Раньше пять — это была норма, — поддерживает Энн.

— Я переспал с пятью женщинами, — говорит Джейми. — Значит, я нормальный?

— Нет, — говорит Тия. — Ты же парень. Значит, гоже уродец.

— Вот именно, — кивает Эмили. — К двадцати пяти годам мужчине полагается переспать примерно с двадцатью женщинами.

— Неувязка получается. — В Джейми просыпается математик.

— Какая? — спрашивает Эмили.

— Смотри: если каждому мужчине к двадцати пяти годам полагается сменить двадцать партнерш, но каждой женщине — иметь не более пяти партнеров, значит, женщин на всех не хватит. А это, в свою очередь, означает, что большой процент женщин не попадает в категорию «нормальных». Из каждых четырех девушек только одна соответствует норме. На мой взгляд, это уже никакая не норма.

— Значит, мы не уродцы? — оживляется Эмили.

— Или же уродцы — большинство мужчин. Я вообще не понимаю, с кем вы спали.

— Оказывается, и математика бывает полезна, — замечает Эмили.

— Чья очередь? — вспоминает Джейми.

— Тии, — говорит Эмили. — Действуй, дорогуша.

— Ага... — она делает паузу. — Пол.

— Признание.

— Все вы зануды, — тянет Эмили. — Хоть бы кто-нибудь согласился отдуваться!

— Признание, — повторяет Пол.

— Какая твоя вещь тебе дороже всех? — спрашивает Тия.

— Дороже всех? — переспрашивает он. -Да.

— Вещь?

— Нуда.

Пол задумывается. Что же? Компьютер? Пол мысленно входит к себе в квартиру и осматривается. Вон в углу гостиной стоит комп, новый третий пень. Автомат для пинбола, который Пол купил за пятьдесят фунтов и сам настроил; «Атари» — самая древняя и ценная консоль в его коллекции, с картриджами «Космических завоевателей» и «Понг»[53]. Все эти вещи дороги Полу, но без них он может обойтись. Он приближается к компьютеру. Пожалуй, модем важнее компа, но и его легко заменить. Ценен не сам предмет, а его возможности. На полке над компьютером — несколько книг, которые ему тоже дороги. У Пола есть перво-издание «Семи манифестов дадаизма» Тристана Тца-ры. И внезапно Пол понимает, какая вещь ему дороже всех. Она стоит на той же полке, рядом с книгами. Но стоит ли говорить об этом вслух?

— Выкладывай, — требует Тия. — Вопрос легкий.