Вот так. Это было все, что мы с сумасшедшим майором смогли собрать воедино. Здесь были интуитивные озарения, логические домысливания и совсем мало собственно фактов. Верны ли они — зависело от того, что сейчас скажет Баггер.
      Он смотрел на меня, как мне показалось, довольно долго, прежде чем произнес:
      — Чего вы добиваетесь, Лукас?
      — Мне нужны факты о сенаторе Эймсе.
      — Какие факты?
      — Что вы имеете на него?
      — Что значит — «мы что-то имеем на него»?
      — Что-то должно быть, — сказал я. — Что-то же должно заставить человека одним выступлением перед Сенатом фактически поломать свою карьеру? Уж никак не 50 тысяч долларов. Они ему были не нужны. Он сам стоит по меньшей мере миллион. И значит, его принудили к этому при помощи шантажа. В любом другом случае это не имеет ни малейшего смысла.
      Баггер снова улыбнулся.
      — Вот поэтому вы — не в моем бизнесе, — сказал он.
      — Каком-таком бизнесе? По купле-продаже сенаторов Соединенных Штатов?
      — Позвольте мне рассказать вам небольшую историю, — начал Баггер. — Она не из тех, что вы можете использовать для публикации, поскольку нет никаких доказательств. Да и не нужно, по правде говоря — человек-то уже умер.
      Он взглянул на Каттера.
      — Я хочу рассказать ему о судье Остине, — сказал он.
      Каттер кивнул.
      — Да, байка неплохая.
      Баггер откинулся в своем кресле назад, сцепил руки за головой и уставился в потолок.
      — Можете отнестись к этому, как вам будет угодно. Так вот, слушайте: как-то раз кое-кто из наших друзей получил заказ подкупить судью федерального окружного апелляционного суда. Судью по имени Теодор Остин. Слышали когда-нибудь?
      — Думаю, да, — сказал я.
      — Ну, этот самый судья Остин был человек выдающейся по части образованности. Он получил бакалавра, а потом магистра в Рутгере, затем бакалавра богословия в Бейлор-Университете в Вако, где потом оставался еще 2 года, занимаясь преподаванием санскрита, греческого, латыни, а также классического иврита. После этого он на год уехал учиться в Нортвестерн. Затем — в Боннский Университет, где учился еще 2 года. После всех этих штудий он получил сан баптистского священника и паству маленькой церкви в Грув-сити, Пенсильвания. Но его любопытство все еще не было удовлетворено, поэтому он взялся за изучение права в Пенсильванском Университете, а когда получил диплом юриста, начал практику в Филадельфии. Заинтересовался политикой и был избран в Сенат штата Пенсильвания. Еще через несколько лет Гарри Трумен сделал его федеральным окружным прокурором Пенсильвании. Ну а еще немного погодя открылось место в Федеральном окружном апелляционном суде, третий округ… вы понимаете, что и оно без проблем перешло к нашему другу — знатоку санскрита. Он ушел в отставку несколько лет назад, со всеми почестями и привилегиями, с незапятнанной репутацией. Задачка подкупить этакого крепкого орешка — не из легких, как вы думаете?
      — Я бы сказал, вообще невозможная.
      — Вот-вот, так же думали и наши друзья. Но при этом они полагали, что попытаться все же стоит, как-нибудь так — очень осторожно, деликатно… ну, вы понимаете. Они назначили с Остином встречу и начали прощупывать… как они надеялись, очень-очень издалека. Судья оборвал их потуги через 5 минут. Угадайте, что он сказал?
      — Не имею ни малейшего понятия.
      Баггер улыбнулся.
      — Он сказал: «Так о какой сумме идет речь, джентльмены?»
      Баггер засмеялся.
      — «Говорите прямо — о какой сумме речь, джентльмены?» — он повторил это, словно желая убедиться, что до меня дошло. — После этого наши друзья купили судью по цене 25 тысяч за нужное решение — а потом продали за 50. Как они горевали, когда он ушел на пенсию!
      — В эту историю трудно поверить, — сказал я.
      — Почему? — ответил Баггер. — Потому что «Дворец, где вершится Правосудие, есть священное место, и не только судейская скамья, но и все прочее в нем должно оставаться незапятнанным скандалами и коррупцией»? Это цитата такая, или часть ее…
      — Да, из Введения в каноны юридической этики Американской Ассоциации Адвокатов, — сказал я. — Но к чему вы клоните?
      — Боже, но это же очевидно! — сказал Каттер. — Я за всю жизнь и девяти классов не окончил, но мне все понятно. Просто до того никто не спрашивал судью о коррупции… в практической плоскости.
      — Именно! — подтвердил Баггер.
      — Вы имеете в виду, что просто прежде никто не предлагал взятку сенатору Эймсу?
      Вместо ответа Баггер встал и подошел к окну, чтобы получше рассмотреть, как идет движение по Кью Стрит. Через некоторое время он повернулся ко мне.
      — Та фантастическая сказка, которую вы рассказывали чуть раньше…Ну там… этот… Меркерс, Германия…так вроде бы?
      — Точно так, — сказал я. — Меркерс.
      — Ничего подобного, конечно же, не было.
      — Совсем?
      — Да! Но вы это приволокли с собой, чтобы поторговаться, не так ли?
      — Может быть.
      — Если Франк Сайз это напечатает, он никогда не сумеет этого доказать.
      — Он может это напечатать и предоставить армии беспокоиться о доказательствах, — заметил я. — По делам об убийстве нет срока давности. Они смогут раскопать те же старые записи, которые уже нарыл я. Могут подключить к делу армейских криминалистов из Си-Ай-Ди в Германии. По сути, им ведь и не надо будет как-то уж чрезмерно выпрыгивать из штанов. Может, новых свидетелей, очевидцев отыщут… Я-то ведь даже и не пытался. У меня не так уж много материала, но для Сайза будет вполне достаточно. Он вообще никогда особенно не беспокоится по поводу фактов. А вы, конечно же, сможете потом подать на него в суд. Только учтите, что для этого придется занять очередь.
      — Что вы хотите, Лукас? — прошипел Каттер.
      — Вы меня уже спрашивали, — сказал я. — Мне нужна подлинная история Эймса.
      Каттер кивнул.
      — И если мы предоставим ее вам, вы отстанете от нас со своей… со всей этой белибердой насчет Германии.
      — Вполне вероятно, — сказал я. — Это будет зависеть от того, насколько правдивы вы окажетесь. На мой взгляд.
      — Расскажи ему, — сказал Каттер.
      — Джонни, он же блефует, — ответил Баггер.
      — Так-то оно так, но как-то не хочется, чтобы парни из Си-Ай-Ди начали шарить по мою душу в старых отчетах и рапортах. Насчет этого Меркерса, или как его там… все дерьмо собачье, но была еще парочка других моментов, на которые они могли бы наткнуться…
      Он осклабился, глядя на меня. Взгляд над оскалом был напряженный, тяжелый.
      — Все мы не без греха, — медленно проговорил он.
      — Бесспорно.
      — Замечательно, мистер Лукас, — сказал Баггер, вновь расслабляясь в своем кресле. — Я расскажу вам о сенаторе Эймсе, но боюсь, что мой рассказ вас разочарует.
      — Что ж делать — переживу как-нибудь.
      Полковник откинулся на спинку кресла и сложил пальцы домиком под подбородком. Теперь он даже стал немного похож на провинциального ректора из захолустного университета моей заветной мечты.
      — Никакой взятки в размере 50 тысяч не было, — начал он.
      — Я сказал, что мне нужна правда.
      — Она у вас будет, если вы будете слушать, — прошипел Каттер.
      — Это правда, что мы сняли со своего банковского счета 50 тысяч, чтобы купить себе ручного сенатора, — сказал Баггер. — Но мы не были столь наивны, чтобы вручить вот эту же самую сумму, в этих же купюрах, нашему… э-э… назовем его «нашему корыстолюбцу».
      — Прекрасное прозвище, — заметил я.
      — Если бы он настаивал на наличных, мы могли обставить все через передачу неотслеживаемых аккредитивов. Или мы могли бы организовать для него банковскую ссуду. Ссуду, разумеется, без всякого обеспечения, от погашения которой он через пару лет выплаты процентов мог бы совершенно спокойно отказаться. Причем без какого-либо ущерба для своего кредитного рейтинга, должен я добавить… Или же мы могли бы организовать вклад в размере 50 тысяч на его любимую благотворительность… или в фонд его избирательной кампании. Он же в нашем деле был совершенно зеленый новичок… ну, вы понимаете, о чем я?
      — Думаю, да, — сказал я. — Но все это пока не никак не объясняет две тысячи долларов в 100-долларовых аккредитивах, которые перетекли с вашего счета на его счет. После того как Сайз предал историю огласке, сенатор твердил, что он взял эти деньги взаймы, на личные нужды… Ему, естественно, никто не поверил. Все решили, что он этими двумя тысячами закруглил свой счет в банке, а остаток от 50 штук заховал где-нибудь в депозитном сейфе или вообще у себя под матрасом.
      Баггер вздохнул. Это был долгий, терпеливый вздох.
      — Он-таки взял их взаймы, — сказал он. — Мы встретились в его офисе утром в субботу. На тот вечер у него было назначено выступление в Лос-Анджелесе. Тут он обнаружил, что забыл дома свой бумажник и свой авиабилет — это случилось уже после того, как он согласился произнести нужную нам речь в Сенате.
      По крайней мере, он так сказал, что забыл бумажник и билет. Он спросил, нет ли у нас какой-нибудь наличности с собой — одолжить ему, чтоб хватило на билет и на дорожные расходы. У меня с собой наличности было 50 тысяч, вот я и одолжил ему две из них…
      — Отчего ж он не съездил домой за билетом и кошельком? — спросил я.
      — А вы знаете, где он тогда жил?
      — В Мериленде, залив Чизпик.
      — А вылет был из аэропорта имени Даллеса. Ему пришлось бы сначала тащиться к себе в Мериленд, а потом мчаться обратно через весь город до Вирджинии, чтобы поймать свой рейс. У него уже не было времени.
      — Да… Но ведь он не тратил эти две тысячи! Он положил их на свой банковский счет!
      — Да он и Калифорнии ни с какими речами не выступал, — вставил Каттер. — В последний момент все отменил.
      Я поймал себя на том, что в недоумении качаю головой.
      — Все это звучит как-то уж очень по-дурацки, — сказал я.
      — Или так, как будто он хотел быть схваченным за руку, — сказал Баггер.
      — Может, и так, — ответил я. — Но не будем на этом зацикливаться. В Соединенных Штатах сотня сенаторов. Почему вы решили подцепить именно его?
      — Мы не собирались, — ответил Баггер. — Без упоминания имен: есть по меньшей мере четверо американских сенаторов, которые всегда готовы подставить ладошки для 50 тысяч. По крайней мере один из них и пришел в Сенат исключительно для того, чтобы делать бабки, и уже наварил чертову уйму деньжищ! Мы планировали обратиться к кому-то из них, только еще не выбрали, к кому именно, — и тут вдруг услышали про сенатора Эймса.
      — Что вы про него услышали?
      — Что он… гм!.. можем мы употребить слово «вызрел»?
      — От кого вы об этом услышали?
      — От одного из наших служащих, чьей обязанностью является работа с Сенатом.
      — И где ж он об этом услышал?
      Каттер бросил взгляд на Баггера. Оба осклабились.
      — Я бы сказал, она услышала это в постели, не так ли, Джонни?
      — Да, лежа лицом в подушку, — сказал Каттер.
      — Это вы о той блондинке, с которой он крутит по сей день?
      — Да, о той самой, — подтвердил полковник.
      — Как ее зовут?
      — Конни Мизелль.
      — И как долго она уже работает на вас?
      — Ну, с нами она уже не работает, — сказал Баггер.
      — Вы ее уволили?
      Каттер фыркнул.
      — Она успела уйти чуть-чуть раньше.
      — Сколько времени она работала на вас?
      — Сколько, Джонни? — спросил полковник. — С год?
      — Около того.
      — Что вы о ней знаете?
      Полковник Баггер пожал плечами.
      — Она из Калифорнии. Школу заканчивала в Лос-Анджелесе, где-то в районе Голливуда, я полагаю. Была принята без оплаты в колледж Миллз, в Окленде. После колледжа работала то там, то сям вдоль побережья. Сначала в маленьком рекламном агентстве в Лос-Анджелесе, потом на одной из популярных радиостанций в Бурбанке, после этого поработала в Сакраменто на одного местного лоббиста. Мы ее потому и взяли — все ж у нее уже был кое-какой опыт законотворчества…
      — А как же она очутилась в Вашингтоне?
      — Занималась продвижением и рекламой для менеджера одной самодеятельной рок-группы. Двигала она их, старалась, трудилась не покладая рук… Но, видать, поспешила. В общем, они десантировались сюда, в ДАР-Холл, в ожидании шумного успеха, а в зале оказалось 80 % свободных мест. Ну и красотка наша села на мель. Стала искать работу, пришла сюда… Мы ее взяли.
      — А лет ей сколько?
      — Сколько ей, Джонни — 25, 26?
      — Двадцать семь, — ответил Каттер.
      — Она и сейчас с сенатором?
      — Ну да, — сказал Каттер. — Свили себе небольшое любовное гнездышко в Уотергейте.
      — Как ей удалось добиться от него этого?
      — Сказать речь, вы имеете в виду? — спросил Баггер.
      Я кивнул.
      — Нам она сказала, что просто попросила его сделать это. К тому времени они уже стали весьма близкими… хм!.. приятелями. Поэтому, когда она его попросила, он согласился. С ее слов выходит, что она сказала ему и про деньги — мол, за это дельце тебе причитается 50 тысяч — а он отказался — нет, мол, я не хочу их.
      — И вы ей поверили?
      — А почему ж нет — если появляется возможность съэкономить 50 штук?
      — Когда она сказала вам, что он не хочет получить деньги?
      — Когда мы вместе шли к его офису.
      — И после этого вы все же сняли деньги со счета?
      — Мы забрали деньги из банка еще в пятницу. Это были те деньги, которые мы собирались использовать — а не те деньги, которые мы на самом деле хотели дать ему. Просто иногда людям нравится посмотреть на них. Даже потрогать. Мы предполагали, что сенатор окажется одним из таких.
      — Но он оказался не из таких, — сказал я.
      — Да, — сказал Баггер. — Не из таких.
      — Как долго уже они с Конни Мизелль сожительствуют?
      — Сколько, Джонни? — спросил Баггер.
      Каттер, казалось, на мгновенье задумался.
      — Должно быть, сейчас уже месяцев 5–6. С тех пор, как он ушел в отставку.
      — А как же жена сенатора?
      — А что жена? — сказал Баггер. — Это уж не наша забота. Если вы хотите знать мнение жены сенатора, почему бы вам у нее самой и не спросить? Наверно, придется все же подождать до окончания похорон ее дочери… Хотя, не знаю. Вы, может, и не будете ждать.
      — Безутешные родители — моя специальность, — сказал я.
      Полковник взглянул на часы.
      — Что-нибудь еще? Если нет… — он не закончил фразу.
      — Не прямо сейчас, — сказал я. — Может, что-то еще понадобится позже.
      Каттер встал со своего кресла позади меня и положил руку на мое левое плечо. Я поднял на него глаза.
      — Знаете кое-что? — спросил он.
      — Что?
      — По поводу той чуши — о Меркерсе или чем там еще — в Германии. Я бы не распространялся об этом на твоем месте, приятель.
      Его пальцы глубоко впились мне в плечо, и я, сопротивляясь, издал короткий стон или даже вскрик.
      — Так ты понял, о чем я? — Он еще сильнее сжал мое плечо, и еще один заряд боли прошил насквозь все предплечье.
      — На твоем месте я бы не делал этого снова, — сказал я.
      — На моем месте? — переспросил Каттер.
      — Да, — сказал я. — Кое-кому может быть больно.
      — Именно, именно, — сказал он. — Кое-кому — очень может быть.

Глава восьмая