Шейх, которого звали Риац-Абдалла, пошел в одну из палаток и затем вынес оттуда огромный пистолет или, скорей, мушкетон. Он отдал его моряку, советуя ему через толмача стрелять только тогда, когда он будет уверен, что убивает Голаха или одного из его спутников.
      Билль питал такую ненависть к своему бывшему хозяину, что с радостью дал обещание, несмотря на свою усталость, ходить по мостику всю ночь и не терять из виду прибоя.
      Оба араба, которым было поручено сторожить вместе с Биллем, знали по опыту, что если на караван будет совершено нападение, то они первые подвергнутся наибольшей опасности, и одного этого достаточно было, чтобы заставить их неусыпно бодрствовать на своих постах.
      Оба они ходили, как им было указано, и каждый раз, когда Билль приближался к концу назначенной дистанции, он ясно слышал условный сигнал - "акка".
      Один из арабов, тот самый, который стоял к югу от дуара, внимательно осматривал только окружающую его пустыню, предполагая, что лагерь вполне защищен со стороны моря.
      Он ошибался.
      Голах на этот раз решил повторить проделку мичманов. Он вошел в воду, выставив из нее только свою волосатую голову; таким образом он наблюдал за малейшими движениями часовых, не будучи замечен ими.
      Если бы стоявший у берега более внимательно осматривал и морской берег, ему, вероятно, было бы легко открыть врага, но уже сказано: все его внимание было направлено в другую сторону.
      Он уже в сотый раз начинал свой обход, когда Голах, пользуясь временем, когда часовой шел назад, повернувшись спиной к берегу, пошел позади него: шум его шагов терялся в рокоте волн, разбивавшихся о валуны.
      У Голаха была только одна сабля, но в его руках это было очень опасное оружие. Он близко подошел к часовому, поднял над ним свою могучую руку, и араб склонился, издав вздох, которого никто не слыхал.
      Убийца взял ружье часового и пошел в том же направлении; на этот раз он шел смело, потому что предполагал, что шум его шагов будет приписан его жертве, но никого не встретил. Негр остановился, стараясь разглядеть что-нибудь в окружающем мраке и, не видя ничего, прилег на землю, прислушиваясь.
      Затем, приподнявшись, он заметил впереди какой-то темный предмет; не зная, что бы это могло быть, он двинулся вперед ползком, пока не увидел человека, лежавшего на земле, который, по-видимому, также прислушивался, как и он сам. К чему? Конечно, не к шагам своего товарища, в этом не было надобности. "Быть может, он спит", - подумал Голах.
      Если это так, значит, случай ему благоприятствует, и с этой мыслью негр продолжал ползти к лежавшему человеку.
      Хотя последний не делал ни малейшего движения, Голах вовсе не был уверен, что он спит. Он сделал новую остановку, и тогда его взгляд устремился на видневшееся спереди тело с удвоенным вниманием. Если этот человек не спит, зачем позволяет он врагу подходить к себе так близко? Чем объяснить эту неподвижность? Почему не поднимает он тревоги? Голах подумал, что если ему удастся отделаться от этого стража, как и от того, без шума, то ему можно будет с двумя его товарищами (ожидавшими результатов его попытки) проскользнуть затем в дуар и взять обратно все, что он потерял.
      Негр подвинулся еще немного и увидел, что человек этот лежит на боку, повернув к нему лицо, наполовину закрытое согнутой рукой.
      Шейх не заметил в руках этого человека ружья, - следовательно, опасности нет. Голах взял свою саблю в правую руку, рассчитывая убить вторую жертву, как и первую, одним ударом.
      Стальной клинок сверкнул в темноте, и могучая рука шейха с силой сжала рукоятку оружия.
      Билль! Старый моряк! Неужели ты уже изменил своему слову? Разве ты забыл о своих обязанностях? Берегись! Голах приближается, его рука занесена над тобою, и в мыслях он уже видит тебя мертвым.
      Глава 15
      СМЕРТЬ ГОЛАХА
      Проходив два часа взад и вперед и не слыша ничего другого, кроме слова "акка", и ничего не видя, кроме серого песка, Билль начал чувствовать усталость и уже пожалел, что старый шейх почтил его своим доверием.
      В продолжение первого часа своего караула моряк внимательно осматривал восточную сторону горизонта, свято исполняя взятые на себя обязанности часового, но затем, не видя нигде и следов неприятеля, он постепенно стал забывать о грозящей ему опасности и - что случалось с ним очень редко - начал вспоминать прошедшее и мечтать о будущем. Но скоро и это ему надоело и, не зная, чем развлечься, он принялся осматривать врученное ему шейхом оружие.
      "Вот знатный мушкетон, - подумал он. - Надеюсь, мне не придется пускать его в дело. Ствол такой тоненький, а пуля величиною должна быть с куриное яйцо. Вот раздастся-то грохот, если выстрелит... А что, если арабы забыли его зарядить... Как это не пришло мне в голову удостовериться в этом с самого начала?.."
      Осмотревшись кругом, старый моряк заметил валявшуюся на земле небольшую палочку, поднял ее и измерил длину ствола снаружи; потом, опустив палочку в дуло пистолета, увидел, что снаружи ствол был длиннее, чем внутри.
      Значит, пистолет заряжен, но, судя по незначительности места, занятого зарядом, пули быть не должно. Затем старый матрос осмотрел затравку и нашел все в полном порядке.
      - Понимаю, - пробормотал он, - старый шейх хочет, чтобы я только побольше нашумел, если увижу что-нибудь подозрительное. Он не зарядил пистолет пулей из боязни, что я употреблю оружие против них. Нельзя сказать, чтобы он мне особенно доверял! Они хотят, чтобы я только залаял в нужную минуту, не имея возможности укусить!.. Ну, это мне совсем не по нутру. Честное слово! Я отыщу себе хорошенький камешек и опущу его в дуло вместо пули!..
      Говоря это, Билль стал искать на берегу камешек требуемой величины, но нигде не мог найти ничего подходящего: под руку попадался только мелкий песок.
      Пока моряк разыскивал пулю для своего пистолета, ему показалось, что он слышит шаги человека, идущего совсем не с той стороны, откуда он должен был услышать обычное "акка".
      Билль остановился и стал внимательно присматриваться, но впереди не было ничего подозрительного.
      Со времени своих невольных странствований по пустыне Билль много раз замечал, что арабы ложатся на землю, когда хотят прислушаться. Он употребил тот же прием.
      Опустившись на землю, Билль сделал еще одно открытие: в этой позе он мог видеть на гораздо большее расстояние, чем стоя. Земля казалась ему больше освещенной, чем в то время, когда он смотрел на нее с высоты четырех или пяти футов, и отдаленные предметы яснее выделялись на горизонте.
      Вдруг он услышал шум шагов, как будто кто-то шел со стороны побережья, но, убежденный, что это были шаги часового, моряк не обратил на это особенного внимания. Он лежал прислушиваясь, не повторится ли шум шагов, который, как ему показалось, доносился с противоположной стороны.
      Но больше ничего не было слышно, и моряк решил, что он ошибся.
      Но вот странное обстоятельство. Часовой с левой стороны подошел к нему ближе обыкновенного и до сих пор еще не произнес условленного "акка".
      Билль повернул голову и стал смотреть в эту сторону. Шум шагов прекратился, но зато моряк увидел на небольшом расстоянии от себя фигуру человека, который стоял выпрямившись и внимательно осматривался кругом.
      Этот человек не мог быть часовым.
      Араб был маленького роста и худощав, а стоявший пред Биллем был чуть ли не великан. Вместо того, чтобы, остановившись на одном месте, произнести условленный пароль, незнакомец пригнулся, приложив ухо к земле, и стал слушать.
      Старый матрос воспользовался этим временем, чтобы набить песком дуло своего пистолета.
      Что ему теперь делать? Выстрелить, поднять тревогу и затем бежать в лагерь?
      Нет! Может быть, это все напрасные страхи. Человек, который в эту минуту слушает, пригнувшись к земле, может быть, не кто иной, как араб-часовой, по своей привычке проверяющий, все ли спокойно кругом.
      Пока Билль раздумывал над этим, Голах приближался к нему ползком. Он подполз шагов на десять и вдруг поднялся.
      Тут Билль уже с уверенностью мог сказать, что перед ним не араб-часовой, а сам черный шейх!
      За всю свою жизнь не испытывал старый моряк такого страха, как в эту минуту. С испугу он хотел было уже разрядить свой пистолет и затем бежать к дуару, но подумал, что раньше чем успеет подняться, шейх убьет его ударом сабли, и, весь дрожа от страха, остался лежать неподвижно.
      Голах подошел еще ближе, и моряк решился, наконец, действовать.
      Он навел свой пистолет на черного шейха, спустил курок и в ту же минуту вскочил на ноги.
      Раздался громкий выстрел, за котором последовал ужасающий крик.
      Билль не дождался результатов своего удачного выстрела: стрелой летел он к лагерю, где его встретили перепуганные арабы. Поднялся страшный крик, кричали все: мужчины, женщины и дети.
      С той стороны, куда выстрелил Билль, слышно было, как кто-то кричал: "Мулей! Мулей!"
      - Это голос Голаха! - сказал крумэн по-арабски. - Он зовет своего сына, того зовут Мулей.
      - Они нападут на дуар! - сказал арабский шейх.
      Слова шейха еще больше увеличили смятение арабов. В то время, пока арабы в испуге метались по дуару, обе жены Голаха, забрав своих детей, убежали из лагеря; никто этого даже и не заметил.
      Женщины услышали тревожный крик тирана-властелина, которого они боялись в дни его могущества и к которому теперь чувствовали жалость.
      Арабы приготовились встретить страшного шейха, но время шло, а враг не показывался. Вслед за внезапным шумом наступила тишина, и можно было подумать, что тревога, поднявшая на ноги весь дуар, была лишь беспричинной паникой.
      Заря начинала уже заниматься на востоке, когда арабский шейх, оправившийся от страха, решил осмотреть дуар и проверить своих людей.
      Два важных факта не позволяли думать, что тревога была ложной: часовой, поставленный к югу от дуара для его охраны, исчез, исчезли также и обе жены Голаха.
      Исчезновение женщин не требовало никаких особенных объяснений: они убежали, желая присоединиться к человеку, звавшему Мулея.
      Но куда девался араб?
      Неужели и он пал жертвой кровожадного Голаха?
      Билль, считая свои обязанности часового оконченными, отправился спать. Шейх велел крумэну разбудить его.
      - Спроси его, - сказал шейх крумэну, - зачем он стрелял.
      - Зачем? Затем, чтобы убить черномазого Голаха, и, если не ошибаюсь, я, кажется, хорошо исполнил свои обязанности часового.
      Когда ответ этот был переведен шейху, на его устах показалась улыбка недоверия. Затем он велел спросить Билля, видел ли он черного шейха.
      - Он спрашивает, видел ли я Голаха? Конечно! - отвечал моряк. - Он был всего в четырех шагах от меня, когда я выстрелил в него. Говорю вам, что он ушел и больше уже никогда не вернется.
      Шейх покачал головой, и та же улыбка недоверия снова появилась на его губах.
      Эти вопросы были прерваны известием, что нашли труп часового, который все тотчас же окружили.
      Голова у трупа была почти отделена от туловища; нанесенный ему удар, очевидно, был делом рук черного шейха. Около трупа виднелись следы ног, которые могли оставить только громадные ступни Голаха.
      Теперь было совершенно светло, и арабы, осматривая южную сторону берега, сделали еще одно открытие: они увидели в полумиле от себя двух верблюдов и лошадь. Оставив одного араба стеречь дуар, шейх, в сопровождении всех остальных мужчин, тотчас же отправился в ту сторону в надежде захватить пропавших животных.
      Дойдя до места, где виднелись верблюды, арабы нашли зятя Голаха, который караулил животных. Он лежал на песке, но при приближении арабов вдруг поднялся, протягивая им обе руки.
      Он не был вооружен и жест его означал: "Мир!"
      Обе женщины, окруженные своими детьми, стояли возле него и, казалось, были очень огорчены. Они даже не подняли глаз при приближении старого шейха.
      Ружья и другое оружие валялись вокруг на земле. Один из верблюдов был убит, и молодой негр пожирал кусок сырого мяса, вырезанный из горба животного.
      Арабский шейх спросил негра про Голаха. Негр в ответ на этот вопрос молча показал рукой на море, где два тела бились в волнах прибоя.
      По приказанию шейха трое мичманов отправились вытаскивать трупы.
      В мертвых признали Голаха и его сына Мулея. Лицо черного шейха было сильно изуродовано, а глаза чем-то выбиты.
      Снова принялись за зятя Голаха и потребовали от него объяснения того, что здесь произошло.
      - Я услышал, как вождь стал звать Мулея после выстрела, и поэтому решил, что он ранен. Мулей побежал сейчас же к нему на помощь, а я на это время остался стеречь животных... Я голоден!.. Мулей недолго проходил и скоро вернулся вместе с отцом, который бесновался как одержимый злым духом. Он бегал туда и сюда, размахивая своим мечом во все стороны, точно желая убить и нас обоих и верблюдов. Он ничего не видел и только поэтому нам удалось от него увернуться... Я голоден!
      Молодой негр на этом окончил свой рассказ и, откусив кусок сырого мяса верблюда, стал пожирать его с быстротой, доказывавшей истину его слов.
      - Свинья, - вскричал шейх, - прежде расскажи все, а потом поешь!
      - Хвала Аллаху! - сказал негр, продолжая свой рассказ. - Голах наткнулся на одного из верблюдов и убил его. После этого шейх успокоился. Злой дух покинул его, и он сел на песок. Тогда жены его подошли к нему; он ласково с ними говорил и, положив руки на головы детей, называл их по имени. Дети, подняв на него глаза, вдруг закричали, но Голах сказал им, чтобы они не пугались, что он вымоет лицо и тогда уже не будет таким страшным. Один из самых маленьких мальчиков повел его к морю, и он вошел в воду чуть не но самую шею. Он шел туда умирать. Мулей побежал остановить его и спасти, но течение увлекло их, и они оба утонули. Я не мог им помочь,- я был голоден!
      Донельзя истощенные лицо и тело негра подтверждали истину его рассказа. Он шел день и ночь в течение почти целой недели и теперь изнемог от голода и усталости.
      Невольники, по приказанию шейха, похоронили трупы. Избавившись, наконец, навсегда от ужасного врага, арабский шейх решил дать себе на целый день отдых, к великой радости невольников, которым отдали мясо верблюда.
      Оставалось только разъяснить еще одну тайну смерти Голаха. Снова потребовали крумэна, который, впрочем, должен был служить только переводчиком.
      Когда шейх узнал, каким образом Билль сделал из своего пистолета смертоносное оружие, зарядив его песком, он выразил свою благодарность моряку за такое добросовестное исполнение долга.
      В награду за оказанную им услугу он обещал, что не только сам Билль, но и все остальные его товарищи будут отведены в Могадор и отпущены к друзьям.
      Еще два дня утомительного пути, показавшегося невольникам целым веком страданий: голод, жажда, утомление и удушающая жара довели их до такого состояния, что они сами начинали просить смерти. Но все это было забыто, когда, наконец, подошли к источнику.
      Моряки с первого же взгляда узнали место, где они попались в руки Голаха.
      - Храни нас Бог! - проговорил Гарри Блаунт, - мы здесь уже были; я боюсь, что мы не найдем здесь воды: мы оставили здесь ровно столько, чтобы наполнить два ведра, а так как дождя с тех пор не было, то источник должен высохнуть.
      Отчаяние появилось на лицах его товарищей, но беспокойство их было непродолжительным, и они могли вволю утолить жажду, потому что воды нашли в изобилии: довольно сильная гроза разразилась несколько дней тому назад над маленькой долиной.
      На следующее утро караван снова тронулся в путь.
      Арабы не питали никакой злобы к молодому человеку, помогавшему Голаху убивать их товарищей. Теперь негр состоял в числе невольников и, насколько можно было судить по его внешности, вполне примирился со своей участью; он только менял хозяина.
      Глава 16
      БЕРЕГОВЫЕ ГРАБИТЕЛИ
      Еще целых восемь дней шел караван по направлению к северо-востоку.
      Вечером на восьмой день они подошли к ложу недавно высохшего потока. Хотя ручей и высох, но в нем еще оставались кое-где лужи стоячей воды. Около одной из этих луж и раскинули палатки.
      К северу на холме росло несколько зеленых деревцев; туда отвели верблюдов, и листья, ветви и даже тонкие стволы были тотчас же съедены голодными животными.
      Палатки раскинули в сумерках, и в эту минуту все увидали двух людей, шедших к лагерю; они вели верблюда и несли меха из козьей кожи, без сомнения, для того, чтобы набрать воды. Они, по-видимому, были удивлены и раздосадованы, встретив около лужи чужестранцев.
      Видя, что они не могут убежать, не будучи незамеченными, вновь прибывшие смело пошли вперед и стали наполнять свои меха. Они сказали старому шейху, что составляют часть каравана, расположившегося недалеко отсюда, что они идут на юг и завтра утром отправятся дальше.
      После их ухода арабы стали совещаться.
      - Они нам солгали, - проговорил старый шейх, - они не путешествуют, иначе они сделали бы привал здесь, около воды. Клянусь бородой пророка, они солгали!
      Все были того же мнения и решили, что оба эти человека принадлежат к каравану, расположившемуся на берегу и занимавшемуся сбором добычи с какого-нибудь разбившегося корабля.
      Это был случай, которого не следовало упускать. Арабы решились получить свою долю из находки, выпавшей на долю их соседей.
      Рано утром на следующий день караван уже шел к морскому берегу, находившемуся недалеко. Дуар из семи палаток виднелся почти на самом берегу; несколько человек вышли вперед встретить прибывших.
      Произошел обмен обычными приветствиями, и новоприбывшие стали осматриваться. Несколько куч дерева, разбросанных на берегу, доказывали, что арабы не ошиблись, предполагая, что здесь недавно произошло кораблекрушение.
      - Бог един и равно добр ко всем, - сказал старый шейх. - Он выбрасывает корабли неверных на наши берега, и мы пришли требовать нашу долю от его щедрости.
      - Мы охотно готовы уступить вам все, что вы имеете право от нас требовать, - отвечал человек высокого роста, по-видимому, предводитель, - Магомет пророк Того, Кто посылает нам добро и зло. Осмотрите берег и постарайтесь найти что-нибудь.
      После такого любезного приглашения верблюды были развьючены, и арабы разбили палатки. Затем новоприбывшие немедленно принялись за поиски остатков кораблекрушения.
      Но, к удивлению их, вся добыча ограничивалась несколькими обломками мачт и досок, не имевшими для арабов никакой цены.
      Сиди-Ахмет - так звали предводителя - сказал, что они работают уже целых четырнадцать дней, вытаскивая груз, а между тем работа их еще и наполовину не кончена, так как вытаскивать грузы из корабля очень трудно. Старый шейх спросил, в чем состоит этот груз, но не получил ответа.
      Тут была какая-то тайна. Семнадцать человек работают четырнадцать дней над разгрузкой разбившегося корабля, а нигде не видно и следов собранного товара!
      Новоприбывшие решили ждать и во чтобы то ни стало узнать правду, а затем потребовать своей доли, если окажется, что найденный груз того стоит.
      Оказалось, что арабы таскают на берег огромные глыбы песчаника, в несколько пудов весом каждая.
      Удивление, выразившееся на лицах Билля и его товарищей, укрепило грабителей в убеждении, что они открыли нечто очень ценное: это открытие только еще больше увеличило рвение арабов, и они работали на славу.
      Крумэн попытался было объяснить своему хозяину, что эти камни, которые они считают, по-видимому, такими ценными, не что иное как простой балласт.
      Слова крумэна были встречены улыбкою недоверия. Остальные арабы также не верили этому. Люди Сиди-Ахмета решили, что крумэн или лжец, или безумец, и продолжали свою работу с тем же усердием.
      Старый шейх, услышав, что крумэн настаивает на своем, покачал головой.
      Он думал, что не могут же люди быть такими безумцами, чтобы предпринять длинное морское путешествие только для того, чтобы перевозить ничего не стоящие камни.
      А так как на корабле не было ничего похожего на груз, то камни должны быть ценными.
      Так рассуждал араб.
      Пока крумэн старался объяснить шейху, зачем иногда нагружают корабли камнями, подошел один из грабителей и сказал, что больной невольник, лежащий в одной из палаток, желает поговорить с невольниками-неверными, о прибытии которых он только что узнал.
      Крумэн сообщил эту новость морякам, и они поспешно направились к больному в надежде увидеть, может быть, даже соотечественника, который, как и они, имел несчастье быть выброшенным на негостеприимный берег Сахары.
      Войдя в указанную им палатку, моряки нашли там лежащего на земле человека. Он страшно исхудал, - кожа да кости, но вовсе не казался больным, и во всяком другом месте, кроме Африки, он никогда бы не мог считаться белым.
      - Вы - первые англичане, которых я вижу за целые тридцать лет, - сказал он им, - а я уверен, судя по вашим чертам, что вы именно из Англии. Вы - мои соотечественники. Я также был прежде белым, но и вы станете такими же черными, каким сделался я, если, как меня, вас будет сжигать африканское солнце в течение целых сорока трех лет.
      - Как! - вскричал Теренс. - Неужели вы так давно в Сахаре? В таком случае, да хранит нас Господь! Какую же можем мы питать надежду хоть когда-нибудь вырваться на свободу?
      В голосе молодого ирландца звучало отчаяние.
      - Вероятнее всего, что вы никогда не увидите вашей родины, милый мальчик, - продолжал больной. - Однако теперь у меня есть некоторая надежда вырваться из неволи, а также выручить и вас, если только вы сами не испортите всего дела. Все зависит от вас и ваших товарищей. Ради самого неба не говорите арабам, что они безумствуют, собирая как, какое-нибудь сокровище, балласт с погибшего корабля. Если вы это сделаете, - я погиб, потому что я уверил их, что эти камни имеют большую ценность. Сделал я это для того, чтобы заставить их отвезти камни в какое-нибудь такое место, откуда я мог бы бежать. Это единственный случай, представившийся мне за все эти годы. Не лишайте же меня этой надежды, если только у вас есть хоть капля жалости к соотечественнику!
      Невольник рассказал затем, как он странствовал по пустыне более сорока лет с пятьюдесятью различными хозяевами.
      - Неужели вы серьезно надеетесь, - спросил Гарри Блаунт, - что они повезут балласт так далеко, как вы советуете, не справившись о его действительной ценности?
      - Да, я уверен, что они перевезут его в Могадор, и на этом-то я основываю свою надежду.
      Пока мнимый больной говорил таким образом, Билль смотрел на него с необычайным интересом.
      - Извините, если я перебью вас и скажу вам, что считаю вас гораздо моложе, чем вы думаете дорогой товарищ, - сказал Билль, - и я никогда не поверю, что вы в самом деле уже сорок лет разгуливаете по пустыне; наверное, не так давно!
      Оба разговаривавшие, посмотрев друг на друга некоторое время, кинулись затем обниматься!
      - Билль!
      - Джим!
      Братья нашли, наконец, друг друга.
      Мичманы вспомнили историю, когда-то рассказанную Биллем; эта сцена для них не требовала объяснения. Они вернулись к крумэну. Последнему, наконец, удалось доказать старому шейху, зачем именно нагружают таким камнем корабли, но Сиди-Ахмет и его товарищи все еще не хотели этому верить.
      Они передали брату Билля мнение, выраженное новоприбывшими относительно стоимости их добычи.
      - Само собою разумеется, - отвечал на это Джим, - что они во что бы то ни стало будут уверять вас, что груз не имеет цены. Они очень были бы рады, если бы вы его оставили для того, чтобы им завладеть. Разве здравый смысл не доказывает, что это обманщики? Который из вас меня выдал? - спросил Джим у мичманов, когда они остались одни.
      Ему объяснили, что так как крумэн не был предупрежден, то ошибка его невольная.
      - Я должен с ним поговорить, - сказал брат Билля. - Если только эти арабы откроют, что я их обманул, они меня в ту же минуту убьют, и, кроме того, ваш хозяин, старый шейх, наверное, лишится всей своей собственности.
      Крумэна и Риац-Абдаллу привели к нему в палатку.
      - Не разуверяйте моих хозяев, - сказал Джим старику, - и они будут так заняты, что дадут вам уйти спокойно. Иначе, если они узнают правду, они отберут у вас все, что вы имеете. Вы уже достаточно наговорили им, чтобы возбудить в них подозрение; они ежеминутно могут убедиться, что я их обманул. Жизни моей грозит большая опасность, если я останусь у них; купите меня и уйдемте все как можно скорее.
      - Вы больны, - сказал Риац, - и если я вас куплю, вам нельзя будет идти.
      - Позвольте мне сесть на верблюда, пока я буду на глазах у моих хозяев, отвечал невольник, - а потом вы увидите, могу ли я ходить. Они очень дешево меня продадут, потому что считают меня больным, а я не болен.
      Старый шейх казался расположенным сдаться на этот совет и приказал делать приготовления к отъезду.
      Сиди-Ахмет охотно променял Джима на старую рубашку и палатку из верблюжьей шерсти.
      Риац-Абдалла и его товарищи, купив Джима, немедленно тронулись в путь, оставив Сиди-Ахмета с его шайкой продолжать их бессмысленную работу.
      Глава 17
      АРАБСКАЯ ДЕРЕВНЯ
      Караван направился по большой дороге, проложенной в плодородном крае, по обеим сторонам которой тянулись сотни акров, засеянных ячменем.
      В этот вечер, по какой-то неизвестной причине, арабы не сделали остановки на ночлег в обычное время. Белые невольники прошли уже через несколько деревень, но арабы не останавливались даже и там, чтобы возобновить сильно уменьшившиеся запасы воды и съестных продуктов.
      Бедные невольники жаловались на голод и жажду, в ответ они слышали только приказание идти скорее; удары подгоняли непокорных и подбадривали изнемогавших от усталости.
      К полуночи, когда последние силы стали уже покидать невольников, караван подошел к деревне, окруженной стенами. Арабы остановились, и ворота открылись перед ними. Старый шейх объявил невольникам, что здесь они напьются и наедятся досыта; к этому шейх еще прибавил, что в деревне караван простоит дня два или три.
      В деревню они вошли ночью и поэтому, естественно, не могли рассмотреть, куда занесла их судьба. На другой день утром оказалось, что караван стоит в центре квадрата, застроенного двумя десятками домов, окруженных высокою стеною. Здесь же находились стада овец и баранов, а также довольно большое количество лошадей, верблюдов и ослов.
      Джим объяснил своим спутникам, что у арабов Сахары есть постоянные жилища, где они живут большую часть года в таких вот деревнях, окруженных стенами.
      Стены возводятся как для защиты от нечаянного нападения, так и для того, чтобы заменить собою изгородь этого большого скотного двора.
      Белые невольники пришли к заключению, что арабы приехали домой, потому что навстречу прибывшим вышли их жены и дети. Вот причина того, почему арабы так быстро двигались вперед весь предыдущий день.
      - Я боюсь, что мы попали в такие руки, из которых нам не скоро удастся освободиться, - сказал Джим. - Если бы эти арабы были купцами, они отвели бы нас на север для продажи. А теперь мне почему-то кажется, что это - фермеры, земледельцы, занимающиеся грабежом только по необходимости. В ожидании, пока созреет ячмень, они совершили экспедицию по пустыне, в надежде добыть нескольких невольников, которые помогли бы им во время уборки урожая.
      Джим не ошибался. При случае он и его спутники спросили у старого шейха, когда он рассчитывал отвести своих невольников в Свеору , и араб ответил:
      - Наш ячмень теперь поспел, и мы не можем оставить его неубранным. Вы нам поможете во время жатвы, и это даст нам возможность отвести вас поскорей в Свеору.
      - Вы в самом деле хотите отвести наших невольников в Могадор? - спросил крумэн.
      - Конечно, - отвечал шейх. - Разве мы не обещали им этого? Но мы не можем бросить наши поля. Бис-миллях! Наш ячмень пропадет.
      - Этого именно я и боялся, - сказал Джим. - Они не имеют никакого намерения вести нас в Могадор; подобное обещание двадцать раз давали мне различные хозяева.
      - Что же нам делать? - спросил Теренс.
      - Вы спрашиваете, что делать? А ничего, - отвечал Джим. - Мы никоим образом не должны помогать им. Если мы окажемся им полезными, они не выпустят нас. Я давно был бы свободен, если бы не старался заслужить благосклонность моих хозяев, работая на них. Это была с моей стороны большая ошибка. Мы не должны ни в чем помогать им.
      - Но они заставят нас работать силою, - заметил Колин.
      - Нет, не заставят, если мы будем твердо стоять на своем. По-моему, гораздо лучше быть убитым сразу, чем подчиняться арабам. Если мы станем работать во время жатвы, они заставят нас делать потом что-нибудь другое, и лучшие дни вашей жизни пройдут в рабстве, как прошла и моя жизнь. Каждый из нас должен сделаться невыносимым, должен все портить своему хозяину, и тогда они нас непременно продадут какому-нибудь купцу из Могадора, который наживет хорошие денежки, получив за нас выкуп. Это, по-моему, единственный выход. Арабы не уверены, что получат за нас деньги в Могадоре, и из-за этого они, конечно, не рискнут на такое далекое путешествие. К тому же они разбойники, и уже по одной этой причине никогда не осмелятся войти в город. Мы должны во что бы то ни стало заставить их продать нас какому-нибудь купцу.
      Все белые невольники дали клятву следовать советам Джима, хотя были заранее уверены, что их ждут жестокие страдания за отказ подчиняться требованиям арабов.
      Началась борьба. Невольники отказывались работать, арабы стали их морить голодом и жаждой. Так продолжалось два дня. Наконец арабы, испугавшись, что невольники все перемрут и они останутся в убытке, принесли им воду и похлебки. Все это время несчастные были заперты в каком-то хлеву.
      Действие пищи на этих голодных людей было почти чудесным: они сразу ожили и весело благодарили Джима за его находчивость.
      - Все идет как по маслу! - вскричал старый моряк. - Мы победили! Нам не придется работать в поле, нам будут давать пищу, откармливать нас и продадут, а может быть, и отведут в Могадор. Возблагодарим Бога, давшего нам силу выждать!