15

Все сердечные тайны

Он понимал, что женщина будет все больше приходить в отчаяние, понимал, как ей страшно. Дело было не в его собственных заботах и тревогах, не в его ярости из-за того, что, несмотря на оставленные рукой Фраскати сноски на карте и указание глубины, он так и не обнаружил обломки автофургона с пультом управления. Нет, даже не в его собственном безнадежном отчаянии, с каким он, закутавшись в длинное теплое пальто и прислонившись к скале, вновь и вновь проверял расчеты для нового погружения. Дело было в женщине на том берегу...

...Встревожив его, в одном из окон дома появился свет. Он зачарованно смотрел на него, пока тот не погас. Негромкий стук мотора катера, патрулирующего у того берега устья Макклауд, прерывался завыванием ветра, разгонявшего облака, образуя широкие, усеянные звездами дыры. Чтобы не думать о женщине, он, дрожа, вновь принялся внимательно разглядывать часы, будто с точностью измерял содержание в крови избыточного азота. Прежде чем без угрозы для здоровья снова пойти на глубину, нужно подождать еще пятнадцать минут. На пребывание на дне останется не более тридцати минут, потом надо начинать подъем в целях декомпрессии, затем еще один, более длительный, вынужденный отдых, так что на берег он выберется уже после рассвета. Он медленно сжал кулаки, разжал их, повторив движение несколько раз. Зачем снова идти под воду? Все равно не найдет. Тогда зачем?..

"Но Фраскати нашел, фургон там!" – неистовствовал он, обхватив плечи руками, сгибаясь и раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы умерить свое отчаяние. Фраскати пометил его на карте, он был там, на дне!

А ты не можешь отыскать...

А тут еще эта женщина... Единственное утешение, что Харрел не имел представления о том, что помечено на карте, иначе катер, разыскивая его, находился бы на этой стороне залива. Он снова низко наклонился над узким, с карандаш, лучиком фонарика, который раз перепроверяя набросанную в крошечной записной книжке схему движения под водой. Он не мог без риска оставаться на глубине пятидесяти метров больше получаса – глубже не могло быть, иначе Фраскати его бы не обнаружил!

В следующий раз пришлось бы спускаться при дневном свете. Это было бы последнее погружение. К следующей ночи женщина раскололась бы, как яйцо, и Харрел мог бы его найти.

На мгновение мелькнуло беспокойство, что обнаружат буй, отмечающий место погружения, но он тут же его подавил. В такую ветреную безлунную ночь, да еще при такой волне, вряд ли что увидишь. Катер медленно направился к причалу перед домом, порывы ветра донесли стук борта о причал и возбужденные голоса. Ему не хотелось поднимать бинокль ночного видения. Почти всю ночь они болтались перед домом, рассматривая, как он предполагал, в тепловизор лесистый берег и скалы.

Следующим порывом ветра до него донесло, как хлопнула дверь. Снова засветились окна. В свой бинокль ночного видения еще раньше он насчитал шесть или семь человек. Харрел не появлялся. Хайд поглядел на часы, поднялся и стал переставлять регулятор подачи воздуха с пустого баллона на полный. У него было полчаса, самое большее сорок минут. Он обшарил расщелины, русла исчезнувших под водой ручьев, выступы скал... и ничего не обнаружил. Он обследовал сотни квадратных метров на глубине до пятидесяти метров, облазив вдоль и поперек круто уходящее вглубь скалистое дно. Карта Фраскати говорила, что фургон там, но он оставался невидимым. Взвалив на спину баллон, подогнал лямки, проверил утяжеленный пояс, глубиномер, часы, фонарь, камеру с синхронной вспышкой, гидрокостюм, надел маску, подогнав загубник акваланга. Осторожно зашлепал по гальке, побрел по воде, потом поплыл. Ветер подгонял вперед, течение тянуло назад. Доплыв до буя, отдышался и, мигая фонарем, стал спускаться по якорному тросу. Скалистый склон постепенно уходил в плотную черноту. Гидрокостюм сжимал тело – Хайд нажал на груди воздушный клапан. Работая ластами, он спускался, пройдя отметку двадцать метров, затем еще быстрее – тридцать. Оставалось двадцать восемь минут. Луч фонаря шарил по уходящему в глубину склону. Когда глубиномер показал пятьдесят метров, он пристегнул к якорному тросу страховочный линь. Во время двух предыдущих погружений, одного на двадцать метров, другого на тридцать пять, у него выработался определенный план поисков, которому он следовал и на этот раз. Сверяясь по компасу, равномерно водил фонарем из стороны в сторону, освещая подводный ландшафт. Скатившиеся вниз обломки скал, похожие на трещины старые русла, кривое голое дерево. Страховочный линь натянулся, он повернул назад.

Оставалось двадцать минут. Луч фонаря, в котором туманом клубился ил, скользнул по предмету, напоминавшему строение. Еле успокоив дыхание, он подплыл ближе. Зияющая дыра, намек на параллельные линии, контуры вьющейся дорожки, потом угол небольшого строения. Разочарование было велико, хотя его и тянуло осмотреть это место. За дверью чернота. Труба уцелела. Он проплыл над хижиной, испытывая непонятную клаустрофобию, усугубляемую пребыванием в незнакомой стихии. Направился к дверному проходу, луч фонаря скользнул по обрывкам занавесок на окнах. Восемнадцать минут! Как бы очнувшись от колдовских чар, двинулся дальше. За пределами слабого луча фонарика темнота сомкнулась плотнее. Чтобы успокоить дыхание, потребовалось еще больше усилий. Он должен быть здесь... если только Фраскати не придумал эту пометку на карте, движимый своей версией, которая становилась все больше несостоятельной и неправдоподобной. Хайд задумался, работая ногами в темной воде. Луч света вертелся вокруг, словно готовящаяся напасть рыба. Ему казалось, что холод проникает даже сквозь утепленный гидрокостюм. Он чувствовал себя оторванным от мира, ощущал давление воды сверху и с боков, видел под собой не сулящую добра черную пучину. Звенело в голове, переполненной насытившим кровь азотом. Словно во сне, он потерял ощущение времени.

Перед глазами, будто тот плыл рядом с ним, возник образ Харрела, заставив Хайда очнуться от оцепенения. Фраскати знал точно: Харрел убил его именно потому, что здесь что-то находится.

Хайд двинулся дальше, более энергично работая ногами. Пещера, должно быть, когда-то находившаяся под водопадом; длинный выступ, по которому когда-то карабкались люди. Харрелу удалось, о чем бы ни свидетельствовали останки лайнера, заставить замолчать Федеральное управление авиации... но не Фраскати. Видимо, предполагалось, что авиалайнер упадет сюда и сгинет навсегда, а он взял да упал на склон Лошадиной горы, широко разбросав обломки. Теперь же где-то здесь находится фургон с пультом управления...

Одиннадцать минут. Повернул еще раз, спустившись до пятидесяти пяти метров и двигаясь еще энергичнее. Десять минут. Большая груда камней, подводная лавина. Подплыв ближе, шаря по сторонам фонариком, он направился вдоль узкой, извивающейся, словно змея, расщелины, должно быть, промытой быстрым потоком. На скале что-то блеснуло – слюда? – потом свет отразился, как от зеркала. Он осторожно встал на большой камень, словно время не имело значения – семь минут, методично, старательно поводя фонариком. Глубже, чем указал Фраскати, но, возможно, обвал... нет, здесь его не может быть...

...Похоронен. Под лавиной.

Он подплыл поближе, видя, как узка извилистая расщелина, как неустойчивы камни – чуть задел один и тот покатился, вздымая тучи ила. Из беспорядочной кучи покрытых илом обломков скал, выдаваясь футов на шесть-семь, торчало что-то похожее на меч.

Лопасть ротора вертолета. Свет отражался от запачканного илом плексигласа, изогнутого в форме головки младенца. Хайд принялся сталкивать ластами камни, медленно падавшие в темноту. Нырнув поглубже, стал расчищать открывшуюся кабину летчика. После открытия Фраскати, должно быть, произошел еще один обвал. Возможно, он был полузасыпан, когда Фраскати его обнаружил... достаточно, чтобы Харрел решил оставить его, как он есть. Военный вертолет... вода и рыбы почти до костей оголили глядевший на него череп. Медленно шевелились волосы, почти отставшие от почерневшей, сгнившей плоти. На потерявшем очертания полуразложившемся теле лохмотья американского рабочего военного обмундирования. На мгновение Хайд испытал отвращение, потом осталось лишь возбуждение. Пять с половиной минут – теперь будет дольше, каков бы ни был риск.

По очертаниям и размерам кабины летчика Хайд определил: большой армейский летающий кран. Внутри должны быть еще трупы. Он упал – должен был упасть, – совершая... однако же Фраскати пометил место инициалами ПУ, а не В – вертолет. Фургон с пультом управления, с которого запускался ДПЛА, должен был транспортироваться к озеру Шаста и обратно вертолетом, точь-в-точь как в Таджикистане. В этом случае фургон находится здесь, ниже... возможно, скатился метров на пятьдесят глубже из-за обвала. По плексигласу, словно перекати-поле на ветру, прокатился камень. Луч фонаря замутило илом. Четыре минуты – нет, нужно продержаться по крайней мере минут десять. И еще полчаса на подъем – с воздухом все нормально, по время, время... На поверхности такой же ощутимый и грозный, как тот катер, поджидал рассвет.

Скрученный, искореженный такелаж валялся поперек расщелины. Луч фонарика пробежал по нему, словно догоняя убегающую рыбу. Где-то здесь, где-то... Снова успокоил дыхание. Мимо прозрачной маски беззвучно струились пузырьки воздуха. Большой вертолет, возможно, заклинило в расщелине, где он и был похоронен. Харрелу было не по силам поднять и увезти его, во всяком случае летом на глазах у сотен туристов.

Еще три минуты Хайд скользил взад и вперед вдоль расщелины, луч фонарика, словно крот, рылся в завалах камней и обломков скал. И вот среди камней словно материализовались затянутые илом, бледные неровные очертания края фургона. Направляющий рельс погнут, крыша... опалена? Да, опалена шлейфом ДПЛА. Он двигался сквозь завесу ила, словно раздвигая тюлевые гардины, очищая руками поверхность машины, отбрасывая небольшие валуны, отыскал оставшуюся запертой заднюю дверь, потом переднюю кабину и дверцу водителя. Вокруг Хайда клубился ил, взбаламученный отбрасываемыми камнями и его собственными движениями. Вот он – в его руках, почти целехонький.

На дверце водителя разглядел кажущийся теперь зловещей шуткой перечеркнутый черным крестом силуэт самолета – символ, подтверждающий поражение цели. Словно зачарованный, он не отводил фонаря от этого отвратительного знака. Перед глазами промелькнули лицо Ирины с волосами во рту, фургон с ДПЛА, запуск, падающий в темнеющем небе русский самолет, зеркальное озеро в тысячах миль отсюда; авиалайнер здесь, летевший из Портленда в Сан-Франциско, и эта штука, поджидающая его, выслеживающая его, и, поймав цель, запустившая аппарат.

Почти машинально он сменил фонарь на подводную камеру "Никонос" с неуклюжей тяжелой электронной вспышкой. Место катастрофы ярко осветилось – четыре, пять, шесть раз. Потом улыбающееся в камеру почерневшее лицо мертвого пилота, за ним армейские опознавательные знаки на фюзеляже, направляющий рельс и опаленная крыша фургона – двадцать, двадцать два, двадцать пять. Инфракрасная пленка хорошего качества; широкоугольный объектив – как раз то, что надо; снимки хорошо пропечатаются, в меру приглушенные и матовые, даже плохо сохранившееся лицо пилота...

Вспышка продолжала сверкать, вырывая из мрака и ила сюрреалистические изображения служащих уликами предметов. Теперь у него есть улики, все до одной. Их будет достаточно. Больше ему ничего не нужно...

...Женщина.

Хайд продолжал щелкать аппаратом. Над головой поднимались пузырьки воздуха.

Опершись лбом на кончики пальцев, Обри поглядывал на висевшие на стене часы. Четверть первого. Он устал не столько из-за бессонной ночи, сколько из-за того, что Хьюз, уверенный, что может рассчитывать на свои знакомства бог знает с кем, продолжал упираться. Его ответы, угрюмое молчание и яростные вспышки говорили о том, что у него в руках есть козыри, которые он со временем пустит в ход. Атмосфера в комнате сгущалась и из-за оскорбительной манеры Чемберса, и из-за терпеливого молчания тяжело двигавшегося по комнате Годвина. Обри уставал даже от слабого шума уличного движения внизу, на пересечении Оксфорд-стрит и Чаринг-кросс. Но прежде всего на нервы действовали настенные часы, отсчитывающие потерянное время.

Обри допрашивал Хьюза уже почти шесть часов. Он применил все свое умение и упорство. Но все вылилось в нечто вроде демонстрации этого умения и показательного воссоздания картины преступления. Хьюз ничего ему не сказал, более того, даже по-настоящему не испугался.

– Хьюз, где находится сэр Джеймс Мелстед? – возможно, в сотый раз повторял он, громко вздыхая и прикрывая лицо рукой. За окном унылый серый ноябрьский полдень. В комнате включен свет.

– Не знаю, – отвечал Хьюз. – Я к нему в дом не нанимался.

– Да, вы всего лишь его сутенер, – снова вздыхал Обри. – Нам известно, что вы точно знаете, где он находится. Где то место, от которого вас просили держаться подальше? – Он взглянул на Хьюза. – Где?

Хьюз нахально пожал плечами, словно маленький смутьян перед чужим учителем, который ему ничего не сделает. Здесь страхом не возьмешь! Даже едва сдерживаемая злость Чемберса, у которого заметно чесались кулаки, была не в состоянии поколебать безрассудную показную самоуверенность Хьюза.

– Не знаю, о чем вы говорите. Требую пригласить моего адвоката, – отвечал Хьюз.

Скрипнув стулом, Чемберс угрожающе заворчал.

Хьюз моргнул.

– Имею право встретиться с адвокатом. А вы не имеете права держать меня здесь.

Обри стукнул ладонью по разделявшему их столу. Хьюз в ответ поправил спавшие на лоб волосы.

– Мне известно, Хьюз, что в Лондоне имеется еще одна квартира! – заорал он. – Вы знаете, где она находится. Он может быть там... где вы и другие, несомненно, бывали, чтобы совершать омерзительные противозаконные деяния, к которым вы пристрастились! Предполагаю, что это место принадлежит Джеймсу Мелстеду. Чтобы избежать ареста, он, должно быть, направился туда. – Хьюз опять единожды моргнул. – Да-да, Хьюз, не обманывайтесь на этот счет: когда Мелстед исчез, я имел в виду арестовать его и предъявить обвинения в совершении преступления. Полагаю, он об этом догадался. Прошу понять, что я заявляю это со всей серьезностью.

Хьюз был по-прежнему невозмутим.

– Ничего бы у вас из этого не вышло.

– Сколько судей у тебя на крючке? – скривив рот, спросил Чемберс. – И ты уверен, что тебе достанется тот, кто нужен, ты, дерьмо? – Он заскрипел стулом позади Хьюза. Тот испуганно вздрогнул.

– Терри, сядьте, – приказал Обри. – Это дело веду я. – Он выпрямился, подавшись к столу. – Вы слишком долго цеплялись за фалды людей, которых вы считаете всемогущими. Однако вопреки вашим предположениям уничтожить лично вас не составит большого труда. – Он снова вздохнул, покачав головой. – Могущественные люди с тайными пороками – самые ненадежные друзья для таких, как вы, Хьюз. Удивлен, что вы не разбираетесь в столь элементарных вещах. – Чемберс удовлетворенно фыркнул.

Зазвонил телефон. У Хьюза едва заметно дрогнули плечи. Годвин вышел переговорить в соседнюю комнату.

– Не верю, – ответил Хьюз, глядя в лицо Обри.

Годвин появился в дверях, мрачно качая головой. Поиски Мелстеда не дали результатов. Чемберсу и срочно посланной ему в помощь группе удалось только установить, что Мелстеда видели покидавшим вокзал, а не садившимся в один из полудюжины поездов. Видимо, он двинулся обратно по своим следам, но машина осталась на стоянке. За ней установили наблюдение. Мелстеду удалось скрыться. Хьюз в этой ситуации оставался неуязвим. Возможно, он чувствовал, что Обри торопится, и решил, что гроза скоро выдохнется.

– На вашем месте я бы поверил, – продолжал жать Обри. – Возможно, у вас есть записные книжки... – прищурился он. – Возможно, вы считаете, что вашей лучшей гарантией является то, что вам известно об этих людях, то, что вы сделали для них. Эти могущественные люди вполне могут бояться скандала, огласки... Но больше всего они будут бояться вашей власти над ними, если только вам вздумается напомнить им об этом. – Он развел руками. – Я спрашиваю вас об одном Мелстеде. В этом случае вы можете молчать... – выразительная гримаса – ... о делах вашего мерзкого окружения. Что касается нас – незначительные обвинения.