А.К.Толстой и его роман «Князь Серебряный»

Встречи читателя с Алексеем Константиновичем Толстым (1817-1875) не столь часты и многообразны, как с другими русскими классиками. Его имя как бы невольно заслонено гениальным собратом по перу Л.Н.Толстым, и всегда требуется специальное пояснение: о каком Толстом идет речь, кто этот — по возрасту первый и по рангу «второй» — Толстой?

У Алексея Константиновича Толстого есть множество произведений, которые знают только специалисты, но есть и такие, которые «пронзительно» действуют на душу, давно сделались всенародными, и иногда люди удивляются, узнав, что вообще у этих произведений есть автор и имя его А.К.Толстой. Речь идет о романсах на слова А.К.Толстого: «Колокольчики мои, цветики степные», «Средь шумного бала», «Звонче жаворонка пенье», «Не ветер, вея с высоты», «Кабы знала я, кабы ведала». Есть стихи А.К.Толстого, которые живут не только как тексты, положенные на музыку, а сами — великая музыка, шедевры русской лирики, как, например: «Ты знаешь край, где все обильем дышит…» — здесь говорит он о милой его сердцу Украине: свое детство и многие годы, вплоть до кончины, писатель провел в Красном Роге на Черниговщине. А когда мы приходим в Московский Художественный театр на спектакль «Царь Федор Иоаннович», являющийся в течение восьмидесяти лет жемчужиной в его репертуаре, с постановки которого началась история этого замечательного театра, то ведь мы вспоминаем или с приятностью узнаем, что пьеса-то написана А.К.Толстым. Классик перед нами несомненный, со взлетами на самый что ни на есть гребень славы и значения.

Не одно уже поколение читает и перечитывает также и исторический роман А.К.Толстого «Князь Серебряный» (1862). Произведение сделалось одной из любимейших книг, особенно для юношества, когда сердце впервые отзывается на внушаемые ему идеи добра, справедливости, верности законам совести и чести, достоинству человеческой личности. А именно в этом главный пафос «Князя Серебряного».

В основе сюжета романа А.К.Толстого — коренной перелом в русской истории: возвышение централизованной власти московского князя и борьба ее с боярской оппозицией; в центре романа образ Ивана Грозного — первого русского царя. Хотя давно уже отмечены критиками и литературоведами односторонность и пристрастность отношения А.К.Толстого к Ивану Грозному, — автор не на его стороне, а на стороне гибнущего, но неизмеримо более благородного, чем царь, как ему кажется, боярства, — все же писатель своим художническим чутьем глубоко проник в тайны сложной и противоречивой личности Ивана Грозного. Он не допускает заглаживания деспотизма царя, идеализации его личности, как это наблюдалось у прежних и позднейших историков России и у некоторых писателей совсем недавнего прошлого. Концепция А.К.Толстого, при всех ее изъянах в характеристике личности Ивана Грозного, стоит ближе к выводам советских историков последних лет.

Сюжет романа мастерски скомпонован, развивается с захватывающим драматическим интересом, с переплетающимися нитями интриг, и каждая главка, обозначенная кратко, одним-двумя словами, имеет свою законченную тему и вносит свой вклад в повествовательное целое.

А.К.Толстой был знатоком древнего русского быта, нравов и обычаев; он даже испытывал особое пристрастие к старине, умел подмечать ее следы в окружающей его жизни. «Князь Серебряный» сообщает читателю огромное количество полезных сведений об истории Руси, ее людях, развивает и обогащает его историческое и эстетическое мышление.

А.К.Толстой сумел найти правильный стиль исторического повествования: он с большим вкусом сочетал нормы современного ему русского языка, чтобы произведение было понятным, с нормами языка героев для передачи исторического колорита. Он не просто оснащает их речь разного рода словечками, как нередко это встречается в ремесленных подделках под «колорит», но верно передает самый строй их речи, строй мысли, и мы поистине чувствуем себя погруженными в стародавнюю эпоху. В арсенале автора были и сокровища русского фольклора. Язык «Князя Серебряного» — целая художественная система, пластически связывающая все элементы романа: описания, диалоги, характеристики. Писатель сам был настолько озабочен, чтобы ни одна краска его не пропала, не была искажена, что даже предупреждал издателя романа и корректоров: да не вздумают они исправлять «богачество» на «богатство», «печаловаться» на «печалиться».

Чтобы понять чрезвычайное своеобразие романа А.К.Толстого «Князь Серебряный», необходимо ближе ознакомиться с мировоззрением писателя.

А.К.Толстой родился в аристократической семье. Его дедом по материнской линии был граф Разумовский, министр просвещения при Александре I, его отец был братом известного рисовальщика и гравера Федора Толстого. С детства А.К.Толстой был близок с дядей по матери, писателем А.А.Перовским, автором фантастических повестей, подписывавшимся псевдонимом «Антон Погорельский». Перовский показывал стихи молодого племянника Жуковскому, они были также одобрены Пушкиным. А.К.Толстой получил блестящее домашнее воспитание. Еще в раннем возрасте он совершил путешествия за границу. Десятилетним мальчиком с матерью посетил в Веймаре Гете в его доме и сидел у него на коленях. Потом путешествовал по Италии: сохранился его дневник 1831 года с описанием достопримечательностей Венеции, Помпеи, Геркуланума. Будучи почти однолетком с наследником русского престола (Александром II), он был допущен в компаньоны его детских игр. Все пророчило А.К.Толстому блестящую карьеру. Но А.К.Толстой не воспользовался открывавшимися перед ним возможностями. Во время службы в Московском архиве министерства иностранных дел он увлекался чтением и описанием древних документов. Двадцати лет он служил в русской миссии во Франкфурте-на-Майне, потом в отделении собственного его императорского величества канцелярии, ведавшем законодательством, но завзятым дипломатом, юристом-чиновником не сделался. В 1843 году получил придворное звание камер-юнкера, то самое, которое в свое время получил и Пушкин, и что оскорбило его, но это звание не обрадовало и А.К.Толстого, чуждого всякого тщеславия и подобострастия по отношению к официальным званиям и обязанностям.

Личные отношения с вступившим в 1855 году на трон Александром II были довольно откровенными, и А.К.Толстой нередко говорил царю-"освободителю" горькую правду. Он тяготился пожалованным ему титулом флигель-адъютанта, обязывавшим часто бывать во дворце на церемониалах, и попытался при удобном случае сложить с себя тяжелую для него службу. В письме к царю он докладывал в 1861 году: «…служба, какова бы она ни была, глубоко противна моей натуре… Путь, указанный мне… — мое литературное дарование, и всякий иной путь для меня невозможен». Толстой обладал благородным независимым характером. Александр II никогда не считал его вполне своим человеком и все больше ему не доверял. Толстой хлопотал за смягчение участи сосланного в солдаты Тараса Шевченко, за славянофила Ивана Аксакова, когда ему запретили издавать газету «День», за Тургенева, обвинявшегося в сношениях с политическими эмигрантами Герценом и Огаревым. А в 1864 году, когда Александр II учинил позорную «гражданскую казнь» над Чернышевским перед ссылкой в Сибирь, на вопрос царя при встрече, что делается в литературе, Толстой ответил: «…русская литература надела траур по поводу несправедливого осуждения Чернышевского». Царь не дал Толстому договорить: «Прошу тебя, Толстой, никогда не напоминать мне о Чернышевском».

Но отсюда неверно было бы делать вывод, что Толстой находился в какой-либо серьезной оппозиции к самодержавию. Как честный человек, он был противником утеснения писателей, фрондировал, ибо царский чиновничий бюрократизм душил все свежие силы России. На многие порядки деспотизма он насмотрелся еще при Николае I. Знал, что реакция даже создала специальную литературу «официальной народности». В 50-х годах вместе со своими двоюродными братьями Владимиром и Алексеем Жемчужниковыми он создал остроумную литературную мистификацию, поэта Козьму Пруткова, в которой высмеял повадки чиновника, уверовавшего в свое литературное призвание. Афоризмы и стихи Козьмы Пруткова быстро распространились и были у всех на устах. В их сумбурной логике, несообразностях улавливались претензии разросшейся царской бюрократии быть духовной руководительницей общества. Казенно-патриотическое представление о монархах и о превратных путях отечества Толстой высмеял в большом сатирическом стихотворении под названием: «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева». Гостомысл — легендарный новгородский посадник или князь, по совету которого, как сообщает летопись, восточные славяне якобы призвали варяжских князей; А.Е.Тимашев — сначала управляющий «Третьим отделением», то есть тайной полицией, а затем министр внутренних дел при Александре II, противник всяких преобразований в России, организатор борьбы с революционным движением. Само соединение этих двух имен заключало в себе горькую иронию. Конечно, А.К.Толстой и не собирался давать верный очерк русской истории, ему важно было высмеять царей, «помазанников божиих», темные и курьезные места их биографий, подвести к печальному выводу: «Земля наша богата, порядку в ней лишь нет». Другая его язвительная сатира «Сон Попова» не могла быть напечатана в России, но быстро распространилась в списках. Тургенев, Л.Н.Толстой, многие русские интеллигенты были в восторге от «Сна Попова»: здесь не только выпад против министра внутренних дел и государственных имуществ П.А.Валуева, но и дан обобщенный портрет бюрократа эпохи Александра II, который, оставаясь в делах своих реакционером, любил, однако, в соответствии с «духом времени» надевать на себя маску либерала, заигрывать с модными идеями. Юмористические и сатирические стихотворения А.К.Толстого были настолько остроумными и мастерскими, что их охотно использовали в своей пропаганде русские демократы и революционеры.

Но сам А.К.Толстой сторонился лагеря, где были настоящие оппозиционеры самодержавию. Из личной порядочности он защищал Чернышевского, но идей Чернышевского никогда не разделял, даже был противником журнала «Современник». Есть у А.К.Толстого баллада «Пантелей-целитель», в которой он высмеивал демократов, их материалистическую философию, теорию «разумного эгоизма», их веру в свою способность уврачевать общественные раны, исправить людей, улучшить мир. А.К.Толстой был противником тенденциозного искусства в том смысле, в каком понимали «тенденциозность» ученики и приверженцы Чернышевского. Сторонник «чистого искусства», А.К.Толстой призывал бороться с проповедовавшимся «Современником» течением в русской литературе: «Дружно гребите, во имя прекрасного, против течения!» То есть А.К.Толстой сам оказывался крайне тенденциозным и «чистое искусство» отбрасывалось им тут прочь.

В одном из стихотворений А.К.Толстой так определял свое место в современной идейной борьбе: «Двух станов не боец, но только гость случайный». До некоторой степени это верно передает межеумочное положение писателя. Как сторонник принципа самодержавия А.К.Толстой примыкал к правящим верхам, но охранителем не был; как сатирик примыкал к обличительному направлению, но последовательных выводов не делал. Не был он ни западником, ни славянофилом, хотя были отдельные черты в его взглядах, которые сближали его с этими течениями русской жизни. Он скептически относился к западному буржуазному практицизму, уверял Тургенева, что Франция «неуклонно идет вниз»; Запад претил ему как рассадник идей демократии и революции. Интерес к старине сближал его со славянофилами, но он не разделял их учения о каком-то особом историческом назначении России, ставящем ее выше других народов.

Взгляды А.К.Толстого можно охарактеризовать как своеобразную русскую аристократическую оппозицию самодержавию при сохранении самого самодержавия. А.К.Толстой хотел бы лишь несколько его ограничить, усовершенствовать, создав вокруг царя общество хороших советчиков из родовитого дворянства, связанного, как ему казалось, не меньше, чем дом Романовых, с коренными судьбами России, наиболее просвещенного общества, чуждого бюрократическим замашкам.

Мечтания А.К.Толстого были, конечно, чистой утопией, обреченным на неудачу политическим «романтизмом».

С годами А.К.Толстой все более чувствовал себя отчужденным от современности. Жил в своем черниговском имении, выезжал за границу лечиться от астмы, грудной жабы, невралгии. Все реже навещали его литераторы. Но лучшие его произведения все более начинали вставать в своем лучезарном свете и цениться общественностью.

«Князь Серебряный» по традиции справедливо считается историческим романом: в нем есть не только хроникальная эпичность, но и драматизм, любовная интрига, замкнутость сюжетного действия. Однако сам автор назвал его в подзаголовке «Повесть времен Иоанна Грозного». Это нисколько не противоречит сути дела; жанр исторического романа тогда еще не вполне установился, Толстой сам его ищет. Могла сказаться тут и простая скромность писателя. Кроме того, вспомним, что слово «повесть» многие века в древней русской литературе, в летописях всегда звучало торжественно, было признаком высокого стиля: «Повесть временных лет» и другие. Иногда авторы по каким-либо особым соображениям дают неожиданные названия своим произведениям: у Пушкина поэма в стихах «Медный всадник» — «петербургская повесть», у Гоголя «Мертвые души» — «поэма».

Над «Князем Серебряным» А.К.Толстой начал работать с конца 40-х годов. Привлекший его образ Ивана Грозного он разрабатывал в балладах: «Василий Шибанов», «Князь Михайла Репнин», «Старицкий воевода»; славил добродетели бояр и служилых людей, неповинно загубленных. Но роман подвигался туго, вероятно, надо было ждать смерти Николая I, чтобы засесть за роман о другом царе-тиране. Наступившая предреформенная «эпоха гласности» развязывала руки, и в 1859-1861 годах А.К.Толстой интенсивно работал над «Князем Серебряным». 21 марта 1861 года он уже сообщал приятелю, что роман закончен.

А.К.Толстой много потрудился над источниками. Главной опорой для него была «История» Карамзина. Для создания картин народной жизни, описания внутреннего, духовного мира людей Древней Руси, постижения народного языка А.К.Толстой изучал популярные в его время труды И.П.Сахарова «Сказания русского народа», «Песни русского народа», «Русские народные сказки». Ценными были для него новейшие исследования и собрания текстов П.А.Бессонова «Калики перехожие», В.Варенцова «Духовные стихи». Много взял он материала из книги А.В.Терещенко «Быт русского народа», в частности указания о том, что слуги на царских обедах три раза переменяли платье.

А.К.Толстой в построении «Князя Серебряного» опирался на традиции европейского и русского исторического романа. В развитии остро приключенческой интриги чувствуется влияние «Трех мушкетеров» А.Дюма. Первым, кто дал понятие о том, как надо строить исторический роман с искусным сочетанием вымышленных героев с героями реальными, которые восходят к подлинно существовавшим лицам, был Вальтер Скотт, например, в романе «Квентин Дорвард». События пропускаются через призму центрального вымышленного героя, обычно ничем не выдающегося, который оказывается по воле судеб замешанным в большие события. Это позволяет обрисовывать великих исторических деятелей и события не с их показной, официальной стороны, а, как выразился Пушкин, «домашним образом», раскрыть их человеческие характеры. Встреча сюжетного героя с историческим лицом, от которого затем зависит его судьба, у В.Скотта происходит случайно, в пути, в таверне, и герой обычно не знает, с кем имеет дело. Они успевают оказать друг другу какие-то услуги, а затем происходит их новая встреча, уже в иных обстоятельствах, нередко как представителей борющихся лагерей, и создается весьма драматическая коллизия. Так у В.Скотта строятся взаимоотношения между нанявшимся на дворцовую службу шотландцем Квентином Дорвардом и жестоким французским королем Людовиком XI. По этому же принципу построена «Капитанская дочка» у Пушкина: встречи Гринева с Пугачевым.

С некоторыми усложнениями подобный зачин мы встречаем и в «Князе Серебряном». По дороге в Москву в деревне Медведевке происходит столкновение князя Никиты Романовича Серебряного и его свиты с отрядом опричника Хомяка, что кладет начало всем распрям Серебряного с опричниной и самим Иваном Грозным (в романе — Иоанном). Хомяк здесь выступает в роли двойника царя, и князь лишь впоследствии узнает, что все бесчинства в Медведевке санкционированы новой политикой Ивана Грозного, получившей название «опричнина». Услуга же была оказана князем в той же сцене добродетельному разбойнику Ивану Перстню, которого опричники собирались казнить: князь спас его от смерти, а тот затем выведет князя из царской тюрьмы и спасет его. В сцене с медведем в Александровой слободе, напущенного Басмановым на Серебряного и перед которым князь не дрогнул, чувствуется влияние «Дубровского» Пушкина (вспомним сцену: Дефорж — Дубровский и медведь в имении Троекурова). В обрисовке станичной голытьбы, разбойников, повстанцев, сражающихся с басурманами-татарами, можно усмотреть влияние гоголевского «Тараса Бульбы».

В «Князе Серебряном» поражает тесная связь и взаимная перекличка между всеми эпизодами, точная и яркая характеристика героев, сохраняющих на всем протяжении романа свою определенность. Ни один эпизод не пропадает даром: он непременно получает отклик в последующих событиях. Создается впечатление какой-то неотвратимости развертываемых событий и порождается ощущение зыбкости, непрочности жизни в этом взбудораженном мире. Столкновение в Медведевке дает ход еще одной сюжетной линии в романе: деревня принадлежала опальному крамольнику боярину Морозову, и получалось, что Серебряный защищал противника царя Ивана Грозного. Но Морозов был женат на молодой боярыне Елене Дмитриевне, дочери окольничего, убитого под Казанью, в которую прежде был влюблен Серебряный, до своего отбытия с посольством в Литву, и Елена Дмитриевна сама питала к нему ответные чувства. Лишь долгое отсутствие Серебряного и домогательства чуждого ей князя Вяземского, перешедшего в опричнину, заставили ее выйти за престарелого Морозова. Но Серебряный по-прежнему любит Елену Дмитриевну, и взаимная страсть их вспыхнула с новой силой. Князь оказывался нарушителем семейного очага Морозова, которого искренне уважает и в ответ на это уважение сам пользуется симпатией боярина. Они оба чувствуют, что являются единомышленниками, противниками опричнины, и что у них до некоторой степени общая судьба. Хомяк одновременно двойник и Вяземского: недаром он вызывается быть «охотником», то есть наймитом, чтобы заступить его место в поединке с Морозовым. А двойником Морозова на этот раз оказывается простодушный парень Митька, воплощение исконно русской народной силы, служащий правде и справедливости. У Митьки, кроме того, имеются и свои личные счеты с Хомяком, и Митька в «божьем суде» оглоблей мстит своему оскорбителю: «Я те научу нявест красть!»

Все герои романа резко делятся на два лагеря: боярство и опричнину. В первом несколько равновеликих личностей, своим благородством вызывающих симпатии у читателя. Князь Серебряный — главный герой романа. Рядом с ним столь же значителен боярин Морозов. К ним примыкает тот боярин, которого отравят на пиру в Александровой слободе. Сюда же относятся и терзаемые царской опалой Колычевы, родственники сведенного митрополита. Толстому важно показать и убедить читателя, что боярщина была плодотворной почвой для возникновения сильных, волевых характеров, независимых мнений, благородства, мужества. Поэтому естественно, что вокруг Серебряного группируются добрые и храбрые люди из других сословий, служащих ему верой и правдой. Таков не только его стремянный Михеич, подающий мудрые советы осторожности и осмотрительности в действиях, милый Михеич, сдабривающий всякий раз самые горькие повороты судьбы самодельно-иронической поговоркой: «Тетка его подкурятина». Пристает к Серебряному и разбойничья шайка во главе с Иваном Перстнем, способная благородно послужить как в стычке с опричниками, так и в битве с татарами и уходящая вместе с Серебряным служить отчизне, а не царю на форпосты против татар к Жиздре, где Серебряный, как мы узнаем позднее, и погибнет. Отколовшийся от них Иван Перстень появляется в конце романа снова при дворе Иоанна Грозного как соратник легендарного Ермака уже под именем Ивана Кольцо, с посольством и дарами из Сибири. Он оказался также служителем отчизне, вопреки царским преследованиям и указам, и поставил себя выше царского гнева, даже вызволил у Иоанна невольную благодарность.

Образ князя Серебряного вызывает симпатии читателя, но перед А.К.Толстым вставала опасность слишком прямой идеализации своего героя и, следовательно, его упрощения. Автор сам это чувствовал. «Я часто думал о характере, который надо было бы ему дать, — писал Толстой жене, — я думал сделать его глупым и храбрым, дать хорошую глупость, но он слишком был бы похож на Митьку». Толстой нашел средства усложнить и обогатить образ героя. Рыцарская прямота действий Серебряного, верность правде без рассуждений — это и есть «хорошая глупость». На ее основе вырастает особое духовное ясновидение героя: безошибочное суждение о правде и кривде. Мы не раз видим, как Серебряный своим благородством помыслов ставит в тупик злокозненных людей, расчетливых хитрецов, даже самого царя. Последнего он не раз в прямых столкновениях мнений ведет за собой, заставляет либо играть в царское благородство, либо принимать решения, действительно обдуманные. Не раз жизнь Серебряного висела на волоске, но он не искал личного спасения за счет правды и справедливости.

Через призму сознания Серебряного автор проводит оценку различных типов опричнины: наиболее вульгарный, разбойничий ее тип — Хомяк, беспрекословно-раболепный тип — Василий Грязной и потерявший человеческий облик Малюта Скуратов, затем перебежчики, бывшие бояре, решившиеся погреть руки на народной беде, — Алексей и Федор Басмановы. И вот — хитрейший из них Годунов, безошибочно знающий характер Иоанна Грозного. Доверительный его разговор с Серебряным бросает яркий свет на них обоих. Годунов предлагает Серебряному чуть ли не тайный союз: укрепившись при дворе, совместно влиять на царя, спасать государство: «Дай срок, князь, и вся опричнина до смерти перегрызется!» Годунов идет и дальше и говорит о царе: «А ты думаешь, он правды не знает? Ты думаешь, он и в самом деле всем изветам верит, по которым столько людей казнено?» На Серебряного и выпадает нелегкая задача разобраться в этом новом, сложном «делателе» истории. Никому другому не поручает решать эту задачу и А.К.Толстой. Серебряный испытывает одновременно три чувства: он видит, что из всего окружения Иоанна только Годунов — самый реальный ум; в то же время Серебряный поражен его цинизмом и способностью вести двойную игру. И наконец, какова же цена ожидания, ведь каждый день льется кровь невинных жертв. Это ими-то покупается будущее России? Все эти вопросы Серебряный напрямик задает Годунову. У Серебряного хватает проницательности понять все хитрые ходы Годунова, и он говорит ему свое твердое «нет»: «С опричниной хлеба-соли не поведу!» Однако Серебряного сковывает неискоренимая вера в святость царской власти: «Кабы не был он царь, я знал бы, что мне делать…» Служить Серебряный не хочет ни царю, ни дальним видам Годунова. «Что же мне делать?» — не раз спрашивает он себя. Не в силах победить врагов внутренних, он идет воевать против врагов внешних. Либо царь, либо родина — и он выбрал родину.

Если далеко было до «божьего суда» и суда истории над Иоанном Грозным, то земной суд над ним А.К.Толстой поручает произвести боярину Морозову, низведенному на потеху придворным холопам на степень шута. Да и кто мог тогда на Руси попрекнуть всенародно царя, как не шут или юродивый? Ведь и у Пушкина в «Борисе Годунове» царю режет правду-матку в глаза не кто иной, как юродивый Николка. И в «Князе Серебряном» выведен образ народного правдолюбца Василия блаженного, которого слушает толпа, а царь ничего с ним поделать не смеет. Точно так же и ясновидящая престарелая кормилица Онуфревна пророчит гибель всем затеям грозного Ивашки…

Отвлечемся на время от романа А.К.Толстого, посмотрим объективно, что говорит современная историческая наука о царствовании Ивана Грозного. От его правления страдали не только ненавистные ему бояре, но и народ, гибли сотни тысяч неповинных крестьян. Отмена «Юрьева дня» положила начало крепостному праву. Страна была разорена, война в Прибалтике проиграна, пришлось оставить все завоеванные там земли, войска крымских ханов появлялись в предместьях Москвы, а Девлет-Гирей пожег ее в 1571 году. Казни, ссылки создали на Руси настроение уныния и духовного упадка. Из Москвы бежали многие образованные люди. Мания преследования, заговоры делали Ивана Грозного необузданным в своей мести: он убил даже своего сына, наследника Ивана Ивановича, создав предпосылки для так называемого смутного времени в истории Руси, когда она чуть не потеряла свою национальную независимость. А царевич Иван Иванович ничем не отличался от отца, поддерживал опричнину и сам был жесток. Мы привыкли судить о царевиче по известной картине И.Е.Репина, и умирающий юноша вызывает у нас жалость. Но А.К.Толстой изобразил царевича в своем романе в соответствии с истиной. Много верного он рассказал и об Иване Грозном. Историки свидетельствуют, что Иван Грозный, при всем своем уме и проницательности, верил в колдовство и гадания. Проводя долгое время в моленной, он иногда хитрил со своей совестью, но иногда и искренне верил в бога, особенно в божественность своей власти… А.К.Толстой не раз рисует эти жуткие сцены игры настроений царя.

В 1565 году, к которому относится действие романа «Князь Серебряный», была введена опричнина. Название ее идет от слова «опричь», то есть «кроме», «особенный». Царь выделил в своем государстве уделы (Можайск, Суздаль, Белев, Вологда и др.), доходы с которых поступали в казну на содержание нового двора при царе, нового войска и управления с целью борьбы с «изменой» бояр, «крамолой», то есть с мятежами и заговорами. В опричнину шли мелкие дворяне, помещики, которые получали льготы. К ним отходили земли преследуемых бояр и крестьян. Активными участниками в проведении опричнины были бояре Алексей и Федор Басмановы, оружничий князь Афанасий Вяземский, Василий Грязной, Григорий Скуратов-Бельский, за жестокий нрав прозванный Малютой. Все это лица исторические, и они выведены в романе. В декабре 1564 года Иван Грозный из-за гнева на духовенство, бояр, приказных людей с сокровищами и ратью удалился в Александрову слободу, что в ста двадцати верстах на северо-восток от Москвы, и там создал свой новый опричный двор. А вся остальная «земщина», то есть большая часть государства, управлялась боярской думой и теперь была в растерянности. Авторитет царской власти на Руси был уже настолько крепким, что Иван Грозный смог позволить себе проделать этот грандиозный спектакль отречения. Вскоре из осиротевшей Москвы пришла депутация просить его остаться на царствовании. Иван Грозный получил чрезвычайные полномочия, и тут-то полилась кровь боярская. Террор усиливался до самой смерти Ивана Грозного, случившейся в 1584 году.

Тем не менее, при всей правдивости своих картин, А.К.Толстой подходит к оценке исторических событий в «Князе Серебряном» не всесторонне, как должно, а со своих морально-этических позиций. Это, конечно, сильно обмеляет роман. А.К.Толстой резко осуждает казни Ивана Грозного, его опричнину, не вдаваясь в оценку важных общенациональных и социальных причин консолидации единой Руси под эгидой Московского княжества. Толстой не видит прогрессивности создания на Руси единого абсолютистского государства. Он не задумывается над глубокими историческими причинами, вызвавшими необходимость укрепления власти московских князей, в частности Ивана IV, не видит, в конце концов, реакционности стремлений удельных князей и бояр воспрепятствовать этому процессу. Толстой, несомненно, идеализирует взаимоотношения боярства с народом, полагая, что их интересы едины. На самом же деле бояре жестоко эксплуатировали крестьян и социально ближе стояли к царю. В опричниках Толстой видит только лишь шайку честолюбцев, лжедрузей власти, не понимая, что опричники представляли собой помещичий слой, дворян, более, чем бояре, преданных царю-самодержцу, помогавших ему укрепить в государстве централизованную власть.

Смесь противоречивых начал: стремление к исторической достоверности, с одной стороны, и желание навязать читателю свои вкусы и симпатии в оценке событий и лиц, с другой, — сильно чувствуется в романе А.К.Толстого, особенно в сценах, где изображается борьба партий и стоящий в центре ее Иван Грозный.

Спаянной и все укрепляющейся в своих дружеских чувствах показана партия князя Серебряного и погрязшей во взаимных интригах партия опричников. В первой никто не претендует на главную роль, здесь могло быть сразу несколько вождей на равных условиях, и князь Серебряный избирается «гласом народным». Во второй — каждый угодничает перед царем, попирая других, каждый — жертва настроений царя, но сам готов выполнить любое, самое чудовищное его приказание. Федор Басманов доносит на Вяземского, Малюта — на Басманова и на царевича.

Образ Иоанна Грозного в романе, конечно, обужен, автор уклоняется от общей оценки: прогрессивным или реакционным было правление царя? А.К.Толстой умалчивает о важных проведенных Иоанном в государстве преобразованиях в управлении, суде, армии, о присоединении к России Казанского и Астраханского царств.

Но в пределах своей концепции А.К.Толстой весьма правдиво воспроизводит психологически противоречивый образ Иоанна Грозного. Это, несомненно, большая художественная удача писателя. В русской литературе никому еще не удавалось так правдоподобно нарисовать сложный исторический характер. Мы видим Иоанна как живого, верим в его психологическую достоверность. А.К.Толстой искусно меняет ракурсы освещения царя, изображает перепады в его настроениях, в гневе и милости, как государственного мужа и как жертву каприза, иногда проницательного, иногда ослепленного доверчивостью. На характер Иоанна Грозного наложило печать раннее сиротство, засилье временщиков во время боярского правления, зависимость от «Избранной рады», думного дьяка Адашева и священника Сильвестра. Много значили и личные особенности царя: маниакальная недоверчивость, патологическое пристрастие к мучительству и крови. А.К.Толстой прекрасно изображает казуистическую логику в рассуждениях неограниченного деспота, который никому не подотчетен, но иногда и заботится о внешнем благообразии своих действий и бесчинств. Он милует Серебряного за правдивость, но это только игра; прощения Иоанн обратно не возьмет, потому что-де, мол, крепко царское слово; но если будет на князе какая-либо новая вина, то и старая взыщется. Вот и все «правосознание отдельной личности», предначертанное с трона; ниже этого уровня опускаться уже некуда.