Роверандом сразу же полетел искать лунного пса, чтобы рассказать ему про другую сторону Луны. Однако тот слегка ревновал, что пришельцу разрешили увидеть то, что не разрешали ему, и сделал вид, что ему совершенно не интересно.
      - Все это звучит премерзко, - прорычал он. - Уверен, мне не хочется это увидеть. Полагаю, теперь тебе будет скучно на светлой стороне, где у тебя есть только я и нет твоих двуногих друзей. Жаль, что персидский волшебник так уперся и ты не можешь вернуться домой.
      Роверандом был слегка уязвлен. Он снова и снова говорил лунному псу, что очень рад своему возвращению и что ему никогда не будет скучно на светлой стороне.
      Вскоре они опять стали добрыми друзьями и продолжали заниматься вместе массой самых разнообразных вещей.
      И все-таки сказанное лунным псом в порыве дурного настроения оказалось правдой. В том не было вины Роверандома, и он делал все, что мог, чтобы не показать этого, но почему-то ни одно из приключений или исследований не радовало его так, как прежде: пес постоянно думал о том, как они с мальчиком веселились в саду.
      Они навестили долину белых лунных гномов (сокращенно - "луномов"), ездящих верхом на кроликах, делающих блины из снежных хлопьев и выращивающих в своих ухоженных садиках маленькие, не больше лютика, золотые яблоньки. Они насыпали битых стекол и гвоздей около логовищ нескольких малых драконов, пока те спали, и до полуночи лежали неподалеку, чтобы услышать, как те ревут от ярости - ведь, как я уже говорил вам однажды, у драконов весьма нежные желудки, и ровно в двенадцать часов ночи, каждую ночь в течение всей своей жизни - не говоря уже об ином времени суток, - они выходят из дому немного промочить горло. Иногда псы даже осмеливались дразнить пауков, кусая паутину, освобождая запутавшихся в ней лунных зайчиков - и улетая как раз вовремя, покуда пауки кидали им вслед с вершины холмов свои лассо. Но все время Роверандом ждал почтальона Мью и "Мировых новостей"* (ведь даже маленькая собака знает, что хотя в основном они касаются убийств и футбольных матчей, но, бывает, в самом дальнем уголке в них можно найти и кое-что получше).
      * ... "Мировых новостей"... Английская газета, известная своим пристрастием к сенсациям.
      Он пропустил следующий прилет Мью, так как был на прогулке. Однако, когда он вернулся, старик все еще был занят чтением писем и новостей. И похоже было, его здорово что-то развеселило: он сидел на краю крыши, свесив ноги, попыхивал чудовищного размера белой глиняной трубкой, выпуская целые облака дыма наподобие паровоза, и улыбался во все свое круглое старое лицо.
      Роверандом почувствовал, что не может больше этого вынести.
      - У меня болит внутри, - сказал он. - Я хочу вернуться к мальчику, чтобы его сон мог сбыться.
      Старик отложил письмо (а оно было об Артаксерксе, и презабавное!) и вынул изо рта трубку.
      - Действительно? Может быть, останешься? Это так неожиданно! Рад был встретить тебя! Непременно как-нибудь свались сюда снова! Сча-а-а-стлив буду видеть тебя в любое время, - выпалил он на одном дыхании.
      - Замечательно, - продолжил он уже более отчетливо. - Артаксеркс пристроен.
      - ... Каким образом?! - спросил Роверандом, задрожав от возбуждения.
      - Он женился на русалке и живет теперь на дне Глубокого Синего Моря.
      - Надеюсь, она лучше заштопает его брюки! Зеленая заплата из морских водорослей будет хорошо гармонировать с его зеленой шляпой.
      - Мой милый пес! Он женился в целом новом костюме из зеленых водорослей с розовыми коралловыми пуговицами и эполетами из актиний. И они сожгли его старую шляпу на берегу! Все это устроил Саматос. О! Саматос глубок, как глубоко Глубокое Синее Море, и я ожидаю, что таким образом он полагает выгодно уладить множество дел. Множество - а не только твое, мой пес.
      Интересно, чем все обернется! По-моему, Артаксеркс впадает в детство в двадцатый или двадцать первый раз. Суетится из-за пустяков. Трудноизлечим, выражаясь точнее. Прежде он был неплохим магом, но у него портится характер: в последнее время он стал совершенно непереносим. Когда он заявился к старому Саматосу и, откопав его деревянной лопатой средь бела дня, вытянул из норы наружу за уши, саматист счел, что это уж слишком, - и меня это нисколько не удивляет. "Столько беспокойства, как раз в мое самое лучшее время для сна, и все из-за какой-то там несчастной шавки", - так он мне пишет, и можешь не краснеть.
      Итак, когда оба они слегка поостыли, он пригласил Артаксеркса на русалочью вечеринку, и вот так все и произошло. Они вытащили Артаксеркса поплавать под луной - и он теперь никогда уже не вернется ни в Персию, ни даже в Першор. Он влюбился в пожилую, однако премилую дочь очень богатого морского царя*, и они поженились на следующую же ночь.
      Возможно, это и неплохо. В Океане некоторое время не было постоянного официального Мага. Протей, Посейдон, Тритон, Нептун** и прочие им подобные все они давным-давно превратились в пескарей или в мидий; и в любом случае они никогда не интересовались ничем и не заботились ни о чем за пределами Средиземноморья: слишком уж увлекались сардинами. Старина Нйорд*** тоже давным-давно отошел от дел. И потом, разумеется, он ведь мог уделять делу только половину внимания после своей глупейшей женитьбы на великанше. Ты, вероятно, помнишь, что она влюбилась в него, потому что у него всегда были чистые ноги (это так удобно дома!), и разлюбила его, когда уже было слишком поздно: оказалось, что ноги у него всегда мокрые. Я слышал, нынче он совсем развалился. Совершенно одряхлел, бедняга. Ужасно кашляет из-за мазута в Северных морях. Греется сейчас на солнышке где-нибудь на побережье Исландии.
      Был, конечно, еще Старик-из-моря****... Ну, этот хоть и мой двоюродный брат, но гордиться здесь абсолютно нечем. Та еще обуза: не желал ходить, вечно требовал, чтобы его кто-нибудь носил, - о чем, смею надеяться, ты слышал. Оттого и помер: сел год или два назад на плавучую мину***** (если ты знаешь, что это такое), прямо на одну из кнопок! Даже моя магия в данном случае ничего не смогла поделать. Это было хуже, чем с Шалтаем-Болтаем******.
      * ... Он влюбился в пожилую, однако премилую дочь очень богатого морского царя... Игра на цитате из оперы "Испытание судей" Джилберта и Салливана (1871): "Итак, я влюбился в пожилую уродливую дочь богатого адвоката".
      ** ... Протей, Посейдон, Тритон, Нептун... Протей и Посейдон - морские боги греческой мифологии. Нептун - аналогичное Посейдону божество римской мифологии. Тритон - также морской бог, сын Посейдона и одновременно "русал" (т.е. обладатель рыбьего хвоста) в греческой мифологии.
      *** ... Нйорд... Норвежское морское божество. "Его дурацкая женитьба" ссылка на историю, изложенную в "Младшей Эдде" в пересказе Снорри Стурулсона (1178/9-1241): боги обещали дочери великана, что она сможет выйти замуж за одного из них, в качестве компенсации за убийство ее отца Тора, но при этом ей разрешили перед выбором увидеть только ноги претендентов на должность будущего жениха. Она выбрала самые красивые ноги, надеясь, что это Бальдр, прекраснейший из богов, но это были ноги Нйорда. Комментаторы высказывают самые различные предположения, почему у Нйорда ноги оказались красивее, чем у Бальдра. Толкиновский комментарий, что великанша выбрала Нйорда, потому что у него были чистые ноги ("это так удобно дома"), разумеется, шутка. Однако один из коллег Толкина в Лидсе, И. В. Гордон, в примечаниях к своему "Введению в старонорвежский" (1927), благодаря Толкина за советы, упоминает, что у Нйорда были самые чистые ноги, потому что он был морским богом (надо полагать, он имеет в виду, что тот регулярно их мыл).
      **** ... Старик-из-моря... Персонаж из "Тысячи и одной ночи", которого встречает потерпевший крушение в пятом путешествии Синдбад-мореход. Старик просит, чтобы тот перенес его через реку, и Синдбад соглашается, но затем оказывается, что он не может снять Старика со спины. Синдбад освобождается, напоив Старика допьяна и убив его камнем.
      ***** ... год или два назад на плавучую мину... на одну из кнопок... Род мины, плавающей в воде, во время Первой мировой войны. Ее шиловидные кнопки срабатывали в качестве детонаторов. (Очевидно, Старик-из-моря пытался заставить одну из мин "понести" его.)
      ****** ... Шалтаем-Болтаем... Яйцо в детском стишке. "Вся королевская конница и вся королевская рать" не могут его собрать после того, как оно разбилось.
      - А как же насчет Британии? - спросил Роверандом, поскольку он все-таки был английской собакой; хотя в действительности ему было скучновато слушать все это, а хотелось услышать еще что-нибудь о своем волшебнике. - Я думал, Британия правит волнами...
      - В действительности она никогда даже ног не замочила. Она предпочитает фамильярно похлопывать на бережку львов по загривку и восседать на пенсе, держа в руке вилку для рыбных блюд*. И уж конечно, из моря можно извлечь нечто гораздо большее, нежели волны.
      * ... Я думал, Британия правит волнами... Она предпочитает... похлопывать... львов по загривку и восседать на пенсе, держа в руке вилку для рыбных блюд... Британия, "правящая волнами" в популярной песне, являющаяся символом Великобритании, обычно изображается как сидящая женщина со щитом, трезубцем ("вилка для рыбных блюд") и львом. Печатается на британских монетах и медалях со времен правления Чарльза II.
      Ну, теперь-то они заполучили Артаксеркса, и, я надеюсь, от него будет хоть какая-то польза. Правда, я полагаю, что в первые несколько лет он попытается выращивать сливы на полипах, если ему позволят, конечно. И это будет гораздо легче, чем управлять морским народом.
      Ну-ну-ну! О чем бишь я?.. Разумеется, ты можешь теперь вернуться, если хочешь. Вообще-то, отбрасывая церемонии, тебе просто необходимо вернуться, и как можно скорее. Твой первый визит - к старику Саматосу. И не следуй моему дурному примеру - не забывай говорить "Пс" при встрече!*
      * ... не забывай говорить "Пс"... Буквально: не забывай произносить первую букву имени "Псаматос". Однако, поскольку история началась с того, что Роверандом не сказал Артаксерксу "пожалуйста" (please), а в английском существует выражение "не забывать свои "Пс" и "Кс"" (то есть "пожалуйста" и "спасибо", please and thanks. - Прим. пер.), то Человек-на-Луне делает из этого шутку.
      * * *
      Мью возвратился на следующий же день и принес новую почту бесчисленное количество писем для Человека-на-Луне и связки газет "Иллюстрированную еженедельную прополку водорослей", "Океанские взгляды", "Русалочью почту", "Моллюск" и "Утренний всплеск". Во всех газетах были помещены (на правах исключительной публикации) совершенно одинаковые фотографии свадьбы Артаксеркса: на берегу, при полной луне, в присутствии мистера Псаматоса Псаматидеса, известного финансиста (просто титул, в знак уважения), ухмылявшегося на заднем плане. Надо сказать, качество фотографий было получше, чем в наших газетах. По крайней мере, они были цветные*, и на них было видно, что невеста-русалка действительно очень красива (ее хвост был в пене).
      * ... По крайней мере, они были цветные... В то время в газетах не было цветных фотографий. Название газеты "Иллюстрированная еженедельная прополка водорослей" в списке подводных газет является переделкой названия "Иллюстрированные лондонские новости".
      Настало время прощаться. Человек-на-Луне лучился улыбкой, глядя на Роверандома. Лунный пес старался выглядеть безразличным. У самого Роверандома был слегка поджат хвост. Однако он лишь сказал:
      - Счастливо, щен! Береги себя. Не приставай к лунным зайчикам, не убивай белых кроликов и не переедай за ужином!
      - Сам ты щен! - отвечал лунный Ровер. - И прекращай есть брюки волшебников!
      И все. Тем не менее я верю, что с тех пор он беспрерывно приставал к Человеку-на-Луне, упрашивая послать его на каникулы к Роверандому, и что тот несколько раз разрешал ему такое путешествие.
      И затем Роверандом улетел с Мью, а Человек ушел в свои подвалы. А лунный пес все сидел на крыше и смотрел, пока они не скрылись из виду.
      4
      Дул ледяной ветер, срываясь с Полярной Звезды, когда они пересекли край мира, и холодная пыль водопадов обдавала их.
      Путь назад давался с трудом, потому что на сей раз в магии Псаматоса не было спешки. Поэтому они рады были отдохнуть на Острове собак. Однако из-за своей все еще заколдованной величины Роверандом не получил от этого посещения особого удовольствия. Все собаки были чересчур большими и шумными и чересчур презрительно отнеслись к нему, а кости на костяных деревьях оказались слишком крупными и крепкими для его зубов.
      Был рассвет послепослезавтрашнего дня, когда они, наконец, завидели вдали черные скалы дома Мью. Когда же они приземлились в бухте Псаматоса, солнце мягко грело им спины, а верхушки бугорков песка у воды уже посветлели и высохли.
      Мью коротко крикнул и стукнул клювом по лежавшей на земле деревяшке. Деревяшка немедленно встала вертикально и обернулась левым ухом Псаматоса, к которому присоединилось и другое ухо, а затем, очень быстро, - и вся голова колдуна вместе с шеей.
      - Эй, вы, двое, что вам угодно в это время дня? - грозно прорычал Псаматос. - Это мое лучшее время для сна!
      - Мы вернулись! - произнесла чайка.
      - И ты, я вижу, позволил, чтобы тебя всю дорогу тащили на спине? сказал Псаматос, поворачиваясь к песику. - После драконьей охоты я мог бы предположить, что такой небольшой перелет для тебя - сущая ерунда.
      - Извините, пожалуйста, - промолвил Роверандом, - но я оставил мои крылья там: в действительности они не принадлежат мне. И я бы предпочел снова стать обыкновенной собакой.
      - О! Прекрасно. Тем не менее, надеюсь, тебе понравилось быть Роверандомом. Тебе непременно должно было это понравиться*. Впрочем, теперь ты снова можешь быть просто Ровером, если ты этого действительно хочешь. И, конечно, ты можешь отправляться домой и играть там своим желтым мячиком, и спать на креслах, когда представится случай, и сидеть на коленях, и вообще быть респектабельной маленькой пустолайкой.
      * Не исключено, что Толкни здесь намекает на еще один источник происхождения имени "Роверандом": "Roverandom" созвучно "reverence" (ср.: "реверанс") - почтение, уважение, что в сочетании с суффиксом "dom" возможно перевести как "царство почтительности" (ср. "kingdom") - намек на то, что приключения приучили-таки Ровера быть вежливым. - Прим. пер.
      - А как же мальчик? - спросил Ровер.
      - Но я думал, ты сбежал от него, дурачок, аж на Луну, - промолвил Псаматос, делая вид, что удивлен и раздосадован, однако в одном из его знающих глаз мелькнул веселый огонек. - Я сказал: домой, и я имел в виду твой дом. Не заикайся и не возражай!
      Бедный Ровер заикался, потому что пытался выговорить очень вежливое "мистер П-саматос". На это ему понадобилось некоторое время.
      - П-п-пожалуйста, мистер П-п-псаматос, - наконец произнес он как можно более проникновенно, - п-п-пожалуйста, п-простите, но я снова с ним встретился, и я больше не стану убегать, и потом, ведь я действительно принадлежу ему, разве не так? П-поэтому я просто обязан вернуться к нему!
      - Чушь и ерунда! Разумеется, ты не обязан и не вернешься! Ты принадлежишь той старой даме, что первой купила тебя, и вернуться должен к ней. Если бы ты знал Закон, глупая ты собачонка, тебе было бы известно, что краденое или заколдованное покупать нельзя. Мать мальчика потратила на тебя шесть пенсов, вот и все. Да и вообще, что значит какая-то встреча во сне? заметил Псаматос, лукаво подмигнув Роверу.
      - Я думал, некоторые из снов Человека-на-Луне оборачиваются правдой, сказал маленький Ровер очень печально.
      - О! Неужели? Ну, это дело Человека-на-Луне. Мое же дело - вернуть тебе прежнюю величину и отправить назад по месту принадлежности. Артаксеркс отбыл в иные сферы своего применения, так что его можно в расчет не брать. Подойди-ка сюда!
      Он немного придержал Ровера, плавно провел своей жирной ручкой около его головы и - ну-ка, быстро!
      Никаких изменений не произошло...
      Он повторил все сначала - и снова никаких изменений...
      Тут Псаматос выскочил из песка, и Ровер впервые увидел, что у него ноги, как у кролика. И он начал топать, и кататься, и поддавать ногой песок в воздух, и крушить морские раковины, и фыркать, как рассерженный морж...
      И все-таки ничего не произошло!
      - Что натворил волшебник водорослевый, чтоб ему волдырями с бородавками покрыться! - выругался он.
      - Что натворил персидский сниматель слив и сливок, чтоб ему в банку с повидлом влипнуть*! - заорал он и продолжал орать, пока не устал.
      * ... чтоб ему в банку с повидлом влипнуть... Pot and jam him - "pot" горшок, банка; также - жаргонное сокращение от выражения "to shoot or kill for the pot", означающего "подстрелить". "To jam" - жаргонное выражение, означающее "повесить".
      Затем он сел.
      - Ну и ну! - произнес он в конце концов, когда немного поостыл. - Век живи - век учись. Но Артаксеркс!... Это нечто особенное. Кто бы мог подумать, что он будет помнить о тебе среди всех своих свадебных восторгов и потратит свое самое сильное заклятье - на кого?! - на собаку, перед самым своим медовым месяцем! Как будто его первого заклинания было недостаточно, чтобы шкуру спустить с несчастного глупого щенка!... Ну, ладно. Во всяком случае, я избавлен от необходимости выдумывать, что делать, - продолжил Псаматос. - Возможно только одно. Тебе придется отыскать его и попросить у него прощенья.
      Но, даю слово, я ему это попомню! Я буду помнить до тех пор, пока море не станет вдвое солонее и вполовину суше.
      А пока вы, оба! Отправляйтесь-ка погулять и приходите через полчасика, когда у меня настроение улучшится.
      Мью и Ровер двинулись вдоль берега по направлению к обрыву. Мью летел медленно, а Ровер печально трусил вслед за ним.
      Они подошли к дому, в котором жили отец с матерью и три мальчика. Ровер даже в ворота зашел и сел на клумбе под окном своего мальчика. Было еще очень рано, но он все равно залаял и лаял, лаял безнадежно... Дети либо крепко спали, либо их не было в доме, потому что к окну никто не подошел. Во всяком случае, так думал Ровер. Он забыл, что в этом мире все совсем не так, как в саду с обратной стороны Луны, и что заклятье Артаксеркса все еще лежит на его величине и, следовательно, на громкости его лая.
      Спустя некоторое время Мью медленно и скорбно понес его обратно к бухте.
      Здесь его ждал совершенно неожиданный сюрприз: Псаматос разговаривал с китом! Это был Юин - старейший из всех Верных Китов*. Со своей гигантской, возвышающейся над глубокой заводью головой, Юин показался крошечному Роверу целой горой.
      *... Юин, старейший из всех Верных Китов... На жаргоне китобоев a right whale означает "правильный, верный", "тот самый, на которого стоит охотиться" - т.е. кит вида Balaenidae, легко добываемый и богатый китовой костью.
      - Извиняюсь, но я не мог раздобыть немедленно что-нибудь поменьше, промолвил Псаматос. - Но он очень удобный.
      - Входи! - сказал кит.
      - Пока! Входи! - сказала чайка.
      - Входи! - сказал Псаматос. - И быстро! Только не вздумай кусаться или царапаться изнутри: Юин может закашляться, и у тебя будут проблемы.
      Это было почти так же жутко как тогда, когда ему велели прыгать в дыру в подвале Человека-на-Луне. Ровер попятился. И тогда Мью и Псаматос впихнули его вовнутрь.
      Да-да, они запихнули его безо всяких церемоний, и китовьи челюсти с треском захлопнулись.
      Внутри царила поистине непроницаемая тьма и пахло рыбой. Ровер сидел и дрожал. И пока он сидел, не смея даже почесать ухо, он слышал - или думал, что слышит, - как плюхает по воде китовый хвост. И он чувствовал - или думал, что чувствует, - как кит все глубже и глубже погружается, направляясь ко дну Глубокого Синего Моря.
      Тем не менее, когда кит остановился и вновь широко разинул пасть (очень довольный, что может наконец-то сделать это, - потому что киты предпочитают плавать с широко раскрытой, наподобие трала, пастью, в которую сама в изрядном количестве заплывает пища; однако Юин был очень внимательным млекопитающим) и Ровер выскользнул наружу, там было глубоко, неизмеримо глубоко, однако совсем не сине. Откуда-то лился зеленоватый свет. Ровер обнаружил, что стоит на тропе из белого песка, извивающейся среди смутно видимого фантастического леса.
      - Ступай прямо! Тебе не придется идти долго, - произнес Юин.
      Ровер пошел прямо, насколько позволяла тропа, и вскоре увидел перед собой ворота величественного дворца, сделанного, казалось, из розового и белого камня и сиявшего бледным, пронизывающим стены светом. В окнах ослепительно сверкали зеленые и голубые огни. Стены со всех сторон окружали громадные морские деревья, даже еще более высокие, нежели дворцовые купола, которые, мерцая в темной воде, вздымались на необозримую высоту.
      Огромные каучуковые стволы деревьев изгибались и колыхались, словно стебли травы, и в тени их бесконечных ветвей гнездились рыбки, наподобие птиц, - золотые, серебряные, красные, синие, фосфоресцентные... Правда, рыбы не пели. Но зато пели русалки во дворце.
      Как они пели!
      И все морские волшебные существа пели хором, и музыка плыла из окон, а сотни обитателей моря играли на трубах, дудках и морских раковинах.
      Из темноты под деревьями ухмылялись, глядя на Ровера, морские гоблины, и он изо всех сил старался побыстрее проскользнуть мимо них: глубоко под водой лапы его стали неповоротливыми и грузными.
      Почему он не утонул?
      Я не знаю. Хотя предполагаю, что об этом позаботился Псаматос Псаматидес (а он знает о море гораздо - о да, гораздо больше, нежели большинство людей может даже представить себе; и это несмотря на то, что он никогда не погружал в него даже мизинца), пока Ровер и Мью гуляли, а он сидел, остывал и обдумывал новый план.
      Как бы там ни было, Ровер не утонул. Но еще прежде, чем добраться до входа, он уже почти желал очутиться в любом другом месте - пусть даже в сырых внутренностях кита. Потому что из пурпурных кустов высовывались такие причудливые формы и личины, что он чувствовал себя перед ними совершенно беззащитным.
      Но вот, наконец, он очутился около огромной двери, а вернее, золотой, обрамленной кораллами арки с вделанной в нее дверью из цельной гигантской жемчужины, крепившейся на акульих зубах. Дверным молотком служило громадное кольцо, инкрустированное белыми полипами, выпустившими наружу маленькие красные щупальца. Впрочем, Ровер все равно не мог достать до него, да и никоим образом не смог бы его сдвинуть. Поэтому он залаял.
      К его удивлению, лай прозвучал довольно громко. Как только он пролаял трижды, музыка во дворце стихла, и дверь открылась.
      И кто бы, вы думали, открыл ее? Артаксеркс собственной персоной, одетый в нечто бархатное, сливового цвета, и в зеленые шелковые брюки. И у него все еще была во рту большая трубка. Вот только выпускала она не табачный дым, а красивые радужные пузыри. Однако шляпы на нем не было.
      - Ага, - сказал он. - Итак, ты вернулся. Я так и думал, что тебя скоро утомит этот старый П-саматос.
      Ох, как же он фыркнул это преувеличенное "П"!
      - Он же ни на что не способен! Ну, и зачем же ты пожаловал сюда? У нас тут вечеринка, а ты прервал музыку.
      - Пожалуйста, мистер Артарксекс... То есть, я имею в виду, Артерксакс... - начал было Ровер, очень волнуясь и стараясь быть чрезвычайно вежливым.
      - О, неважно, как это произносится! Я не обращаю на это никакого внимания! - произнес волшебник довольно сварливо. - Приступай прямо к объяснению, и покороче: у меня нет времени на пустую болтовню.
      Со времени женитьбы на богатой дочери морского царя и назначения на пост Пан-Атлантического и Тихоокеанского Мага (ПАМа* для краткости, когда его не было поблизости), он весьма преисполнился чувством собственной значимости (по отношению к посторонним).
      * ... ПАМ... Отсылка к прозвищу прославленного английского политика и премьер-министра, лорда Палмерстона (1784-1865).
      - Если ты желаешь видеть меня по какому-нибудь неотложному делу, тебе лучше войти и подождать в зале. Возможно, я выберу момент после окончания танцев.
      Он закрыл дверь позади Ровера и удалился. Бедный пес остался один посреди огромного затемненного пространства под тускло освещенным куполом. Всюду виднелись сплошь занавешенные водорослями остроконечные арки. Все они были темными, за исключением одной, сквозь которую лился яркий свет и доносилась громкая музыка. Музыка все звучала и звучала, ни разу не повторяясь и ни на минуту не прерываясь для отдыха, и казалось, будет звучать вечно.
      Роверу вскоре ужасно надоело ждать. Он подошел к сияющему дверному проему и заглянул за занавеску. Взгляду его открылась просторная бальная зала, имевшая семь куполов и десять тысяч коралловых колонн, полных теплой искрящейся воды и светящихся магическим образом. Золотоволосые русалки и темноволосые сирены пели и танцевали там свои танцы, сходные с набеганием волн друг на друга, - не танцы на хвосте, но дивные плавательные танцы: вверх-вниз, туда-сюда, в чистой, прозрачной воде.
      Никто не заметил, как нос песика просунулся сквозь водоросли в дверь, и, поглазев немного, Ровер вполз внутрь целиком. Пол был сделан из серебристого песка и розовых раковин, широко раскрывших свои створки наподобие крыльев бабочек и взмахивавших ими в легких завихрениях воды, так что пес был вынужден осторожно пробираться среди них, держась поближе к стене.
      Внезапно над ним раздался голос:
      - Какая прелестная собачка! Это земная собачка - не морская, я уверена. Как она сюда попала, такая крошка?..
      Ровер взглянул вверх и увидел красивую морскую леди с большим черным гребнем в золотых волосах, сидящую на уступе невысоко над ним. Ее достойный сожаления хвост свисал, покачиваясь, и она чинила один из зеленых носков Артаксеркса.
      Разумеется, это была новоиспеченная миссис Артаксеркс (более известная как "принцесса ПАМ": она была личность довольно популярная, чего никак нельзя было сказать о ее супруге). Артаксеркс в этот момент сидел подле нее и - было у него время на досужую болтовню или нет - слушал последнюю из своих многочисленных жен.
      Вернее, слушал, пока не объявился Ровер. Миссис Артаксеркс бросила свою болтовню, а также починку носка, как только завидела песика, и, плавно соскользнув вниз, взяла его на руки и нежно понесла к себе в кресло. В действительности это был подоконник первого этажа: для морских обитателей почти нет разницы между дверьми и окнами - по той же причине, по которой у них нет лестниц. А также зонтиков.
      Морская леди вновь удобно расположила свое прекрасное (и довольно обширное) тело на сиденье и водрузила Ровера к себе на колени. И немедленно из-под подоконника-кресла раздалось ужасающеее рычанье.
      - Лежать, Ровер! Лежать! Хорошая собака! - произнесла миссис Артаксеркс.
      Однако обращалась она вовсе не к нашему Роверу, а к белой морской собаке*, вылезшей невесть откуда, несмотря на то что ей было сказано, и теперь рычавшей, ворчавшей и колотившей по воде своими маленькими перепончатыми лапками, бьющей по ней большим толстым хвостом и пускающей пузыри своим острым носом.
      * ... к белой морской собаке... Буквально, разумеется, собака, но одновременно на сленге - "моряк" ("морской пес").
      - Фу, какая гадость! - произнесла эта новая собака. - Поглядите-ка на его жалкий хвост! Посмотрите на его лапы! На его дурацкую шерсть!
      - Да ты на себя посмотри! - не задержался с ответом Ровер, сидя на коленях морской леди. - И тебе вряд ли захочется делать это снова! Ты, гибрид утки с головастиком, претендующий на то, чтобы зваться собакой! И кто только вздумал назвать тебя Ровером?
      Из этого вы можете понять, что они весьма понравились друг другу с первого же взгляда.
      Действительно, вскоре они уже были большими друзьями. Ну, возможно, не такими, как с лунным псом, но это разве только из-за того, что пребывание Ровера под водой было более кратковременным. А кроме того, глубины - не такое уж приятное место для маленьких собачек, не то что Луна. В них полно темных и ужасных мест, куда никогда не проникал и не проникнет свет, потому что они так никогда и не будут открыты, покуда на свете есть свет. Ужасающие существа живут там - слишком старые, чтобы это можно было себе представить, слишком сильные, чтобы на них подействовали хоть чьи-то заклинания, слишком огромные, чтобы их измерить. Артаксеркс успел уже это заметить. Пост ПАМа не самое увлекательное занятие в мире...
      - Ну, а теперь, плывите и забавляйтесь! - произнесла его жена, когда собачья перепалка закончилась, и животные стали просто обнюхивать друг друга. - Не приставайте к огненным рыбам, не жуйте актинии, не попадайтесь двустворчатым моллюскам - и возвращайтесь к ужину!
      - Простите, пожалуйста, - робко сказал Ровер, - но я не умею плавать.
      - О, господи! Какая досада! - промолвила она. - А ну-ка, ПАМ (она была единственная, кому не возбранялось называть его так в глаза)! Вот наконец-то нечто, что ты действительно мог бы сделать.
      - Конечно-конечно, моя дорогая! - произнес волшебник, горя желанием услужить ей и довольный, что может продемонстрировать кое-какие из своих магических способностей и тем самым доказать, что он не совершенно бесполезен в качестве официального лица (надо сказать, на морском языке у чиновников существует прозвище - что-то вроде нашего "банный лист"*).
      * Очевидно, из-за их назойливости. - Прим. пер. [..."банный лист"... limpets - род морских улиток, плотно прилепляющихся к скалам; также "чиновники, о которых полагают, что они излишни, но которые цепко держатся за свои места". (Оксфордский словарь английского языка).]
      Он вытащил из кармана жилета небольшую волшебную палочку - в действительности это была его авторучка, но под водой ею нельзя было писать: морской народ пользуется такими чудными вязкими чернилами, что их никак не применишь в обычной земной ручке, - и взмахнул ею над Ровером.
      Что бы ни говорили некоторые, Артаксеркс, несомненно, был очень хорошим магом. А иначе с Ровером никогда бы не случилось все то, что случилось. Другое дело, что магическое искусство, которым он владел, касалось вещей малозначительных и, кроме того, нуждалось в постоянной практике*.
      * ...магическое искусство.