Долгое время спустя, вскоре после исчезновения короля Артура, в эпоху, когда драконьи хвосты стали почитаться большим деликатесом у саксонских королей, Дракон перелетел оттуда в Гвинфу*. Гвинфа находится совсем неподалеку от края мира, и оттуда было несложно перелететь на Луну, особенно столь мощному и чудовищно гадкому дракону, как этот. С тех пор он так и жил на краю Луны, поскольку не знал точно, насколько сильными могут быть заклинания и ухищрения Человека-на-Луне.
      * ... вскоре после исчезновения короля Артура, в эпоху, когда драконьи хвосты стали почитаться большим деликатесом у саксонских королей... в Гвинфа... Уэльское gwynfa (или gwynva) буквально означает "белое (или благословенное) место", т.е. "рай" или "небеса". Название "Гвинфа" в легендах или фольклоре отсутствует, однако совмещение его здесь с "исчезновением короля Артура" (в раннем тексте - "смертью короля Артура"), т.е. удалением того в иной мир (Авалон), предполагает, что Гвинфа - это место подобного рода, "неподалеку от края мира". Возможна связь с Gwynvyd высшим небесным миром в уэльсской традиции. Или же, может быть, "белое место" - это просто место, куда должен был удалиться Белый Дракон, и что такое название - игра слов, так же как "Сноудон" буквально означает "снежный холм".
      Упоминание драконьего хвоста как деликатеса встречается также (в черновике, написанном приблизительно в то же время) в "Фермере Джайлсе из Хэма": "Еще остался обычай подавать королю драконий хвост на рождественский обед" (Джон P.P. Толкин "Лист работы Мелкина" и другие волшебные сказки. М. РИФ. 1991. С. 196). Похоже, Толкин подразумевает, что дракон улетел, чтобы избежать охоты на него ради его хвоста.
      В первом машинописном тексте фраза "когда драконьи хвосты стали почитаться..." служит также введением в затем вычеркнутый комментарий по поводу "саксонских королей": "свирепая раса (т.е. саксы), о которой некоторые полагают, что она никогда не существовала". Кристофер Толкин предлагает трактовку этой фразы как критики французского ученого Эмиля Легуа. И действительно, в истории английской литературы, написанной Легуа и его коллегой Луи Казамьяном и опубликованной в Англии в 1926 году (ранее опубликована на французском), доказывается, что англосаксы были спокойным, оседлым народом (а не "свирепой расой") и что в их литературе нереально найти "отражение германского варварства".
      Тем не менее это не мешало ему время от времени вмешиваться в цветовую гамму Луны.
      Иногда, когда у него случались драконьи пирушки или приступы раздражения, он испускал из своей пещеры настоящее пламя, красное или зеленое; и нередко оттуда вылетали тучи дыма. Раз или два он всю Луну затягивал красным дымом*, так что совершенно гасил ее свет.
      * ...всю Луну затягивал красным дымом... Во время затмения Луна иногда приобретает медно-красный оттенок.
      В таких случаях Человек-на-Луне наглухо запирался у себя (и запирал свою собаку) и говорил только: "Опять эта чертова тварь!" Он никогда не объяснял, какая тварь или где она живет, - он просто спускался в подвалы, раскупоривал свои лучшие заклинания и старался прояснить порядок вещей так быстро, как только было возможно.
      * * *
      Теперь вы знаете все. И если бы собаки знали хотя бы половину этого, они не стояли бы на месте. Но они стояли так по меньшей мере столько времени, сколько понадобилось мне, чтобы объяснить вам, что такое Белый Дракон. И за это время весь Дракон целиком - белый, с зелеными главами, поминутно испускающий зеленый огонь и выдыхающий, подобно паровозу, клубы черного дыма, выполз из пещеры.
      Затем он издал совершенно ужасающий рев. Горы содрогнулись и отозвались эхом. Снег испарился, лавины обрушились, водопады застыли*.
      * ... лавины обрушились... водопады застыли... После этого в окончательном тексте (однако отмеченное: "на выброс") стоит: "даже мотоцикл какого-нибудь юнца, несущегося по спящему пригороду, не сделал бы большего".
      У Дракона были крылья, похожие на паруса кораблей (когда те еще были парусниками, а не паровыми машинами)*. И он не остановился бы ни перед чем, чтобы убить кого угодно, начиная с мыши и кончая императорской дочерью. Он был настроен убить этих двух собак, о чем и предупредил их несколько раз, прежде чем подняться в воздух. Это была его ошибка: псов как ветром сдуло с их скалы. И они с такой скоростью понеслись оттуда прямо по ветру, все быстрей и быстрей, что сам Мью был бы горд за них.
      * ... похожие на паруса кораблей (когда те были еще парусниками, а не паровыми машинами)... Дракон в "Королеве фей" Эдмунда Спенсера (1590) имеет крылья, подобные "...двум парусам, в которых полый ветер сбирается сполна и скорость придает..."
      Дракон последовал за ними, хлопая крыльями, как дракон-хлопушка, и треща ими, как дракон-трещотка*, сбивая верхушки гор и заставляя все овечьи колокольчики звонить, как колокол при пожаре. (Теперь вы поняли, для чего были нужны колокольчики?!)
      * ... хлопая крыльями, как дракон-хлопушка, и треща ими, как дракон-трещотка... В данном случае "дракон-хлопушка" и "дракон-трещотка" вызывают ассоциации не с рождественской игрой, а с фигурой дракона или головы дракона, сконструированной так, чтобы открывать и закрывать пасть. Такая фигура, бывает, участвует в представлении ряженых на Рождество или в иных общегородских представлениях и процессиях.
      К счастью, на сей раз прямо по ветру было верное направление. А кроме того, как только колокольчики обезумели, из башни вылетела гигантская ракета. Ее можно было увидеть с любой точки Луны: будто золотой зонтик взорвался тысячей серебряных кистей, отчего в нашем мире вскоре проистек непредсказанный дождь падающих звезд.
      Если для бедных собак это послужило указанием, куда им лететь, то для Дракона являлось как бы предостережением. Но он уж слишком "набрал обороты", чтобы обращать внимание на подобные вещи.
      Итак, сумасшедшая погоня продолжалась. Если вы когда-нибудь видели птицу, охотящуюся за бабочкой, и если вы можете представить себе более чем гигантскую птицу, охотящуюся за двумя более чем незначительными бабочками среди белых гор, тогда вы только-только приблизились к представлению о рывках и увертываниях на волосок от гибели и о диких зигзагообразных бросках этого полета домой. Собаки не преодолели еще и полпути, а Роверандом уже не раз хвостом ощущал позади жаркое дыхание.
      Что же в это время делал Человек-на-Луне?
      Ну, сначала он выпустил эту огромную ракету. Затем он произнес: "Чертова тварь!", и еще: "Чертовы щенки! Они вызовут преждевременное затмение!" И вслед за тем он спустился в подвалы и раскупорил кромешно-черное заклинание, видом напоминавшее желеподобную смесь дегтя с медом и пахнувшее, как Пятое ноября вперемешку с квашеной капустой*.
      *5 ноября 1605 года в Лондоне был раскрыт заговор, имевший целью свержение короля и роспуск Парламента. В этот день, известный как "День Гая Фокса" (по имени самого известного из заговорщиков) в Англии жгут костры и устраивают фейерверки. (Вероятно, поэтому Пятое ноября должно пахнуть порохом.) - Прим. пер.
      В этот самый момент Дракон, вытянув громадную когтистую лапу, начал заход над башней, чтобы сшибить Роверандома прямо в никуда. Но так и не сшиб: Человек-на-Луне выстрелил из нижнего окна заклинанием и со всплеском поразил им Дракона в желудок (который у всех драконов особенно чувствителен). И затем он резко крутанул им, словно рычагом.
      Дракон, потеряв от боли соображение, не сумел справиться с управлением и с грохотом врезался в гору. И трудно сказать, чему был нанесен больший ущерб - его носу или горе: и то, и другое "вышло из формы".
      Итак, обе собаки ввалились внутрь башни через верхнее окно и еще целую неделю никак не могли отдышаться. А Дракон медленно, петляя из стороны в сторону, полетел восвояси и еще много месяцев тер нос.
      Следующее затмение сорвалось*, потому что Дракон был слишком занят зализыванием своего обожаемого пузика и не уделил этому внимания. И у него так и не сошли черные пятна - там, где его поразило заклинание. Боюсь, они теперь уже никогда не сойдут. Поэтому с тех пор его зовут Пятнистое Страшилище.
      * ...следующее затмение сорвалось... Остается тайной, как Человек-на-Луне координирует производимые Великим Белым Драконом затмения с расписанием ("они приведут к преждевременному затмению!" и "дракон был слишком занят зализыванием своего обожаемого пузика, и не уделил этому внимания"). Однако задолго до "Роверандома" в различных мифологиях существовало традиционное мнение, что затмения производятся драконами пожирающими, а не просто затемняющими, луну или солнце.
      3
      День спустя Человек-на-Луне посмотрел на Роверандома и сказал:
      - Ты был на волосок от гибели. Похоже, светлую сторону ты исследовал совсем неплохо для молодой собаки. Думаю, когда ты наконец отдышишься, тебе стоит посетить другую сторону.
      - А мне можно? - спросил лунный пес.
      - Тебе это не пойдет на пользу, - сказал Человек, - да я и не советую. Ты можешь увидеть там то, от чего почувствуешь себя еще более бездомным, нежели от огня и дымовых труб, и что может оказаться не лучше драконов.
      Лунный пес не залился краской только потому, что не мог этого сделать. Он ничего не сказал, но пошел и сел в углу и стал с изумлением думать о том, сколько же этот старый человек знает обо всем, что происходит, и обо всем, что говорится. Кроме того, он на какое-то время задумался, что означают слова старика. Но ненадолго: он был парень легкомысленный.
      Что касается Роверандома, то когда он наконец спустя несколько дней отдышался, Человек-на-Луне пришел и свистнул ему.
      Затем они шли все вниз и вниз по ступенькам, в подвалы, прорытые в скале и имевшие крохотные окошки, глядевшие по разные стороны пропасти на дикие лунные места, и затем по тайным ступеням, которые, как казалось, вели прямо в основание гор; и так до тех пор, пока, по прошествии долгого времени, не очутились в полностью затемненном месте и не остановились, хотя голова Роверандома продолжала кружиться от всех этих миль ввинчивания вглубь подобно пробке.
      В полной темноте Человек-на-Луне засветился бледным светом, наподобие светляка, и это был их единственный источник света. Его было тем не менее вполне достаточно, чтобы разглядеть большой люк в полу. Старик потянул люк на себя. И по мере того, как тот приподнимался, казалось, тьма истекает из отверстия, подобно туману, так что Роверандом больше не мог различить сквозь нее даже слабого мерцания, исходившего от Человека.
      - Вниз, ступай вниз, хорошая собака, - произнес голос из черноты.
      И вы вряд ли удивитесь, если услышите, что Роверандом не был хорошей собакой и не мог сдвинуться с места. Он прижал уши и отполз в самый дальний угол: он гораздо больше боялся этой дыры, чем старика.
      Однако ничто не помогло. Человек-на-Луне просто поднял его и швырнул прямо в черную дыру. И, падая, падая в никуда, он слышал, как тот кричит ему, уже издали:
      - Падай прямо и затем лети по ветру! Жди меня на другом конце-е-е!...
      Это должно было бы его утешить, но не утешило. Позже Роверандом всегда говорил, что даже падение через край мира не могло бы быть хуже. Это был самый отвратительный миг во всех его приключениях. Когда бы он ни подумал о нем, у него всегда возникало чувство пустоты в животе. Вы и теперь можете быть уверены, что он опять переживает все это, когда громко скулит и дергается во сне на коврике у камина.
      Однако все когда-нибудь подходит к концу. Спустя некоторое время падение начало замедляться и наконец почти полностью прекратилось. Остальной путь Роверандом проделал при помощи крыльев, и это напоминало полет все вверх и вверх через большую печную трубу. К счастью, ему всю дорогу помогал сильный сквозняк.
      Как же он обрадовался, когда, наконец, добрался до верха!
      Там он и лежал, тяжело дыша, на краю дыры, на другом ее конце, и послушно, хотя и с беспокойством, ждал Человека-на-Луне.
      Тот появился еще не скоро, и у Роверандома достало времени разглядеть, что он находится на дне глубокой темной лощины, окруженной низкими темными холмами. Казалось, на их вершинах отдыхают черные облака, и между облаками виднелась только одна звезда.
      Внезапно песик почувствовал, что очень хочет спать. Какая-то птица пела неподалеку в темных мрачных кустах усыпляющую песню, и это было странно и удивительно после немых крошечных птичек светлой стороны, к которым он привык. Он смежил веки.
      - Эй, псина, просыпайся! - услышал он сквозь сон и вскочил как раз вовремя, чтобы увидеть, как Человек вылезает из дыры по серебряному канату, который в тот момент ловко закреплял на ближайшем дереве огромный бледно-серый паук (гораздо крупнее Человека).
      Наконец Человек-на-Луне вылез и сказал пауку:
      - Спасибо! Ну, а теперь живо убирайся!
      И что бы вы думали: паук убрался, с превеликим удовольствием. На темной стороне Луны живут черные пауки, весьма ядовитые, хотя, возможно, и не такие огромные, как чудовища светлой стороны. Они ненавидят все белое, или белесое, или светлое, но особенно они ненавидят белесых пауков светлой стороны: этих они ненавидят люто - как богатых родственников, редко наносящих визиты своим не столь удачливым собратьям. Серый паук рухнул по своему канату обратно в дыру, и в этот самый миг из дупла вывалился черный паук.
      - Эй-эй! - закричал старик черному пауку. - А ну-ка, назад! Это моя личная дверь, не забывай! Сделаешь мне гамак покрепче вон из тех двух тисов, и я, так и быть, прощу тебя.
      - Ну и долгое же это дело - карабкаться сначала вниз, а потом вверх, сквозь середину Луны, - сказал он Роверандому. - Думаю, не помешал бы небольшой отдых, пока они не прибыли. Знаешь, они очень милые, но требуют порядочно энергии. Конечно, я мог бы прибегнуть к крыльям, да только я от них быстро устаю. А кроме того, это означало бы необходимость расширить дыру - ведь она не соответствовала бы моим габаритам с крыльями. Кстати сказать, я великолепный канатолаз.
      - И как тебе эта сторона? - продолжал он. - Темная со светлым небом, да? А та была светлая с темным небом... Полная противоположность. Только здесь гораздо меньше настоящего цвета* - ну, того, что я зову настоящим цветом: громкого и многозвучного.
      Вон, видишь: чуть-чуть мерцает под деревьями? Огнебабочки, алмазные жуки, рубиномотыльки и все такое... Чересчур крошечные, чересчур - как все яркое на этой стороне. И живут ужасно - в соседстве, хм, с совами размером с орла**, черными, как смоль, и с воронами, бесчисленными, как воробьи, размером с грифа, и со всеми этими черными пауками... Однако, что лично мне здесь меньше всего по нраву, так это бархатистые куцехвостки. Ни перед чем не останавливаются, летают где попало в облаках целыми тучами и не убираются даже с моей дороги. Стоит мне испустить сияние, как они тут как тут и забивают мне всю бороду...
      И все же у этой стороны есть свои прелести, юноша, и прежде всего та, что ни один человек и ни один пес с Земли, кроме тебя, не видел ее! Разве что во сне.
      * ... настоящего цвета... В "Почему Человек-на-Луне спустился с Луны слишком рано" Человеку "наскучил его блеклый минарет":
      Не по болезненно-призрачным огням селенитов
      Он устало тосковал по огню
      Погребального костра, рдеющего червонным и алым
      И испускающего оранжевые пламенеющие языки,
      По морям синевы и по оттенкам, полным страсти,
      На рассвете, танцующем и юном.
      ** ... совами размером с орла... В действительности существует "орлиная сова" - разновидность сов крупного размера и свирепого нрава, изредка долетающая до Англии из Скандинавии. Обладает черно-коричневой окраской верхней части спины и головы.
      Тут Человек внезапно прыгнул в гамак, который, пока он говорил, сплел черный паук, и в одну секунду уснул.
      Роверандом сидел в одиночестве и наблюдал за ним, опасливо поглядывая, нет ли поблизости черных пауков. Небольшие мерцающие огоньки, красные, зеленые, золотые и голубые, вспыхивали и передвигались то здесь, то там под темными неподвижными деревьями. Небо было блеклое, со странными звездами над плывущими клочковатыми бархатными облаками. Тысячи соловьев, казалось, заливались еле слышно где-то в долине за ближайшими холмами.
      И затем вдруг Роверандом различил звук детских голосов - или эхо эха голосов, донесшийся до него вместе с внезапным мягким дуновением ветерка. Он выпрямился и залаял так громко, как еще ни разу не лаял с тех пор, как началась наша история.
      - О, Боже! - вскричал Человек-на-Луне, дико подскочив со сна и вываливаясь из гамака на траву, почти на хвост Роверандому. - Они что, уже прибыли?
      - Кто? - спросил Роверандом.
      - Если ты их не слышал, так чего же брешешь? - сказал старик. - Пошли. Нам сюда.
      * * *
      Они начали спускаться по длинной тропе под нависшими кустами, отмечаемой слабым свечением камней по сторонам. Тропа уводила все дальше. Кусты сменились пиниями; ночной воздух был напоен ароматом сосны. Затем тропа начала карабкаться вверх, и спустя некоторое время они выбрались на вершину - самую низкую в кольце окруживших их холмов.
      Роверандом заглянул вниз, в соседнюю долину, и все соловьи вдруг, словно по сигналу, прекратили петь. В воздухе поплыли детские голоса, ясные и нежные: много-много поющих голосов, сливающихся в единую музыку волшебной песни. Старик и пес дружно бросились вприпрыжку вниз по склону холма. И клянусь, Человек-на-Луне прямо-таки перелетал со скалы на скалу!
      - Давай-давай! - торопил он. - Я - козел бородатый, седой и лохматый, и тебе меня не поймать!
      И Роверандому приходилось лететь изо всех сил, чтобы не отставать.
      Но вот внезапно перед ними открылся отвесный обрыв, не очень высокий, но гладкий и блестящий, как антрацит. Заглянув за край, Роверандом увидел внизу сад в сумеречном свете*. И по мере того как он смотрел, сумерки сменялись мягким сиянием полуденного солнца. Однако он так и не смог обнаружить, откуда исходил свет, заливавший все это скрытое отовсюду место, но абсолютно не проникавший вовне.
      * ... сад в сумеречном свете... По поводу сходства лунного сада с садом Дома Утраченной Игры из "Книги утраченных сказаний" см. стр. 16. В сочинении Говарда Пайла "Сад с обратной стороны Луны" главный герой Дэвид также посещает сад Человека-на-Луне, где возятся, играют и весело кричат дети. Здесь, в "Роверандоме", дети оказываются в саду во время сна, в то время как их реальные тела остаются на Земле. Дэвид попадает в сад более прозаическим способом, нежели Роверандом, - по ступенькам с задней стороны дома Человека-на-Луне.
      Внизу раскинулось множество длинных-предлинных лужаек с фонтанами, и повсюду были видны дети. Одни танцевали, словно в полудреме, другие блуждали, как лунатики, разговаривая сами с собой. Некоторые пробуждались от глубокого сна, иные уже совсем проснулись и бегали, смеясь, толкались, собирали букеты, строили беседки, ловили бабочек, перекидывались мячами, карабкались на деревья... И все они пели.
      - Откуда они здесь? - спросил Роверандом, озадаченный и очарованный.
      - Из дому, конечно, из постели, - сказал Человек.
      - Но как они сюда попали?
      - А вот этого тебе никогда не узнать. Тебе крупно повезло - как и любому, кому посчастливилось здесь очутиться, каким бы путем он сюда ни попал. Но дети попадают сюда совсем не так, как ты. Некоторые из них бывают здесь часто, другие редко. Я делаю большую часть их снов. Ну, какую-то часть они, конечно, приносят с собой - как завтрак в школу... Правда, как это ни неприятно, существуют и другие сны - их делают пауки. Но только не в этой долине*, и если я не ловлю их за этим занятием. Ну, а теперь пошли, поучаствуем!
      * ... но только не в этой долине... Самый ранний вариант текста включал недоработанный пассаж: "Это долина счастливых сновидений, - сказал Человек. - Здесь есть еще одна, но мы туда не пойдем. Большинство тех, кто видят ее, к счастью, ее забывают. Некоторые же из снов, которые они видят здесь, длятся вечно".
      Темный обрыв круто уходил вниз. Он был слишком гладким даже для паука, не всякий бы осмелился даже попробовать спуститься. Да и потом, ведь в саду были скрыты сторожевые посты...
      ...не говоря уже о Человеке-на-Луне, без участия которого все происходящее, в частности, было бы неполным, поскольку все частности в некотором смысле являлись его собственной частью. И вот теперь он скользил в самый центр этой своей части. Он просто сел и поехал, как на санках фью-у-у, - прямо в середину толпы детей, с Роверандомом, крутящимся у него на макушке: тот совершенно забыл, что может летать. Или мог - потому что, когда он, наконец, смог твердо встать на ноги, там, внизу, то обнаружил, что у него больше нет крыльев.
      - Что эта собачка делает? - спросил Человека один из малышей. Роверандом снова и снова вертелся вокруг себя, как волчок, пытаясь заглянуть за спину.
      - Ищет свои крылья, малыш. Он думает, что они стерлись, пока он съезжал вниз, но на самом-то деле они у меня в кармане. Ведь здесь, внизу, крылья запрещены: никто не имеет права покинуть это место без разрешения, правда?
      - Да! Дед-Борода-во-Сто-Лет! - закричали одновременно около двенадцати голосов, а один мальчик ухватил старика за бороду и шустро вскарабкался по ней к нему на плечо. Роверандом ожидал, что вот, прямо сейчас, он превратится в мошку, или в ластик, или во что-нибудь такое... Но...
      - Черт возьми, а из тебя выйдет неплохой канатолаз, сынок! - произнес Человек. - Я буду давать тебе уроки.
      И он подбросил мальчика высоко-высоко в воздух. И - ничуть не бывало: тот не упал на землю, а... встал в воздухе. Человек-на-Луне достал из кармана серебряный канат и кинул ему.
      - Ну-ка, слезай быстренько, - сказал он, и мальчишка соскользнул прямиком старику в руки, где его вдобавок еще и хорошенько пощекотали.
      - Ты проснешься, если будешь так громко смеяться, - сказал Человек и, опустив малыша на траву, вернул его в толпу.
      * * *
      Роверандом, предоставленный сам себе, только-только направился к чудесному желтому мячику ("Ну совсем, как мой, у меня дома..." - подумал он), как вдруг услышал голос, который, несомненно, был ему хорошо знаком.
      - Это же моя собачка! - произнес голос. - Моя маленькая собачка! Я всегда знал, что она настоящая. Кто бы мог подумать, что она здесь! А я-то все искал и искал ее на берегу, и звал ее, и вспоминал каждый день!
      Как только Роверандом услышал этот голос, он сел на задние лапы и начал "просить".
      - Моя "просящая" собачка! - сказал мальчик (ну конечно же, это был он!), подбежал и погладил пса по спине. - Ты куда пропал?
      Однако Роверандом смог только произнести:
      - Ты меня понимаешь?
      - Конечно, - отвечал мальчик. - Просто в тот раз, когда мама принесла тебя домой, ты совсем не хотел понимать меня, хоть я и старался изо всех сил разговаривать с тобой лаем. И я сомневаюсь, чтобы ты сам пробовал мне что-нибудь говорить: мне казалось, ты все время думаешь о чем-то другом.
      Роверандом сказал, что он очень извиняется, и рассказал мальчику, как выпал у него из кармана, и про Псаматоса и Мью, и вообще обо всех событиях, которые произошли после того, как он потерялся.
      Вот каким образом мальчик и его братья узнали об этом чудном, живущем в песке старикане, а также о множестве других полезных вещей, которые в противном случае остались бы им неизвестны. Имя "Роверандом" показалось мальчику замечательным.
      - Я тоже буду звать тебя так, - сказал он. - И не забывай, что ты все-таки принадлежишь мне!
      Потом они бегали, играли в мячик, и еще в прятки, и в долгую прогулку, и в охоту на кроликов (разумеется, с единственным результатом удовольствием, поскольку кролики существовали только в воображении), и в "чей плеск в пруду громче", и во множество других игр, одну за другой, бесконечные века; и они нравились друг другу все больше и больше...
      * * *
      Мальчик все кувыркался и кувыркался на росистой лужайке, хотя детям, казалось, давным-давно уже пора было спать. (Похоже, в этом месте никто не обращал внимания ни на сырую траву, ни на время идти спать.) А песик снова и снова прыгал через него и при этом стоял на голове, как не сделала бы ни одна собака в мире со времен дохлой собаки Матушки Хаббард*. А мальчик хохотал и...
      ...вдруг исчез, совершенно неожиданно, бросив Роверандома на лужайке одного!
      * В английском детском стишке про матушку Хаббард есть такие слова:
      ... Но когда она вернулась из пивнушки,
      Бедный пес лежал холодный, как лягушка.
      И пошла она горе заливать...
      Но когда она вернулась из пивнушки,
      Пес скалил зубы, стоя на макушке.
      * * *
      - Он проснулся, вот и все, - сказал Человек-на-Луне, внезапно появившись. - Отправился домой, и как раз вовремя. О! У него до завтрака всего четверть часа. Сегодня утром он пропустит прогулку на пляже. Ну, что ж! Боюсь, нам тоже пора...
      Итак, крайне неохотно Роверандом отправился вместе со стариком на светлую сторону Луны.
      Всю дорогу они шли пешком, что заняло у них очень много времени. Роверандому это путешествие совсем не показалось приятным, а ведь они видели всякие необычности и с ними происходили разнообразные приключения разумеется, совершенно безопасные, поскольку Человек-на-Луне находился рядом. Это было весьма кстати, потому что в трясинах жило множество премерзких, наводящих ужас существ, которые в ином случае мгновенно бы сцапали нашего песика.
      Темная сторона была столь же сырой, сколь сухой была светлая сторона, и заполняли ее самые необычайные растения и твари, о которых я обязательно рассказал бы вам, если бы Роверандом обратил на них хоть сколько-нибудь внимания. Но он не обратил: он все время думал о саде и мальчике.
      Наконец они добрались до сумеречного края* и в последний раз оглянулись на пепельные долины, в которых жило множество драконов. А прямо перед ними, за проходом среди гор, уже расстилалась Великая Белая Равнина с сияющими скалами. Они увидели наш мир, восходящий над плечом лунных гор, - огромную, круглую зелено-золотую луну, - и Роверандом подумал: "Там живет мой мальчик!" Эта луна выглядела устрашающим и громадным выходом куда-то.
      * ... Наконец они добрались до сумеречного края... В "Роверандоме" Луна имеет отчетливо различимые "светлую" и "темную" стороны и, по всей видимости, остается такой все время: одна сторона "темная со светлым небом", другая - "светлая с темным небом". На настоящей Луне, конечно же, бывают день и ночь (хотя и иной протяженности, нежели на Земле), и "темная сторона" темная не оттого, что до нее не доходит свет, а оттого, что она всегда отвернута от Земли, и потому ее никто не видел, пока на лунную орбиту не были выведены с Земли спутники. Хотя Земля в данной повести плоская, очевидно, что Луна представляет собой шар: Роверандом падает сквозь нее прямо на противоположную сторону, а возвращаясь обратно с Человеком-на-Луне, наблюдает восход Земли.
      - Сны сбываются? - спросил он.
      - Некоторые из моих - да, - ответил старик. - Некоторые, но не все. И редко какие прямо сразу или в точности в том виде, в каком привиделись. Но почему ты спросил про сны?
      - Я только поинтересовался, - произнес Роверандом.
      - Из-за мальчика, - сказал Человек. - Я так и думал.
      И затем он вытащил из кармана телескоп, который растянулся на неслыханную длину.
      - Чуть-чуть взглянуть, я думаю, тебе не повредит, - промолвил он.
      Роверандом посмотрел в телескоп, когда ему удалось, наконец, зажмурить один глаз и оставить открытым второй.
      Он ясно увидел наш мир. Дальний конец лунной дорожки падал прямиком на море. Ему показалось, что он разглядел - еле различимо - длинные линии, прочерчиваемые стремительно скользящими по дорожке вниз крошечными людьми, но он не был полностью уверен. Свет луны быстро меркнул. Разгорался день.
      Внезапно он увидел бухту песчаного колдуна. (Но ни следа Псаматоса! Тот не допускал, чтобы за ним подглядывали.) Спустя некоторое время в круглое поле зрения вступили два маленьких мальчика, идущих по песку, взявшись за руки. "Ищут раковины - или меня?" - подумал пес.
      Картина быстро сдвинулась, и перед ним предстал белый дом на обрыве, с садом, сбегающим к морю. И в воротах - вот уж неприятный сюрприз! - он увидел старого волшебника с его старой зеленой шляпой на затылке и расстегнутым жилетом, сидящего на камне и курящего трубку, - как если бы ему ну совершенно нечего было делать, кроме как вечно сидеть и наблюдать.
      - Что делает там, в воротах, старый Арта-как-вы-там-его-зовете? спросил Роверандом. - Я-то думал, он давно обо мне забыл. Его каникулы еще не закончились?
      - Нет, он поджидает тебя, моя псина. Он не забыл. Если ты вернешься туда прямо сейчас, настоящий или игрушечный, он в ту же секунду наложит на тебя какое-нибудь новое заклятье. Это не из-за того, что он так ценит свои штаны - их вскоре после того случая починили, но он чрезвычайно раздосадован тем, что Саматос прервал его колдовство. Правда, Саматос еще не оставил попыток восстановить с ним отношения.
      И сразу вслед за тем Роверандом увидел, как ветер срывает с головы Артаксеркса шляпу и за ней срывается волшебник. И вот - полюбуйтесь! - на его штанах красовалась великолепная заплата, ярко-оранжевая с черными разводами.
      - А я-то думал, волшебники способны лучше чинить свои штаны... - сказал Роверандом.
      - Да, но он-то считает, что сделал это прекрасно! - сказал старик. - Он отколдовал кусок чьих-то занавесок. Люди получили страховку в случае пожара, он же получил красочное пятно, и обе стороны остались довольны. Тем не менее ты прав: я полагаю, это неудачный ход. Прискорбно видеть, после того как знаешь человека столько веков, что его магия слабеет... Однако для тебя это, возможно, и удача.
      Человек-на-Луне щелчком свернул телескоп, и они продолжили путь.
      * * *
      - Возьми назад свои крылья, - сказал он, когда они достигли башни. Ну, а теперь лети и забавляйся. Не приставай к лунным зайчикам, не убивай моих белых кроликов и возвращайся домой, когда проголодаешься или когда у тебя что-нибудь заболит.