Виктор Точинов

Аутодафе

ПРОЛОГ

Дела минувших дней – I

Кукушонок.

Подмосковье, лето-осень 1975 года

Битое стекло похрустывало под подошвами. Усыпавшие пол стреляные гильзы сплющивались почти бесшумно. После оглушительных очередей и двух взрывов казалось, что тишина стоит мертвая.

Существо, лишь отдаленно похожее на человека, опасливо забилось в угол. Напряженно прислушивалось к звукам, доносящимся из соседнего помещения. Происходило нечто, непонятное его крохотному мозгу. Существо давно (или недавно, счета времени для него не существовало) разобралось, что двуногие бывают разные. Были хорошие люди в белых халатах, приносившие еду. Были похожие на них, но плохие – те вытворяли всякие мерзкие штуки, и от них стоило ожидать любой гадости… Были и третьи – в странных коротких халатах темных расцветок, порой увешанных смешными блестящими побрякушками… От этих пользы никакой, но и вреда тоже – приходили, смотрели на существо сквозь толстое стекло, слушали белохалатников, кивали, изредка что-то говорили сами…

Сегодня налаженное, по кругу идущее бытие рухнуло. Никогда не выключавшийся яркий свет погас, глаза существа с трудом приспособились к полумраку аварийного освещения. Потом был грохот – оглушительный, страшный, и вспышки огня – тоже пугающие… Мимо пробегали люди – незнакомые, вообще без халатов, с невиданным железом в руках, с телами, усеянными зелеными пятнами (обтягивающий камуфляж существо увидело впервые). Потом один незнакомый направил свою железку на него, и снова по глазам ударили вспышки, а по ушам грохот, толстое стекло покрылось трещинами и не выдержало напора испуганного пленника, не знающего, что делать с нежданной свободой..

Существо притаилось в дальнем закутке. Охранник, стрелявший в него сквозь прозрачную стенку вольера, лежал с нелепо вывернутой шеей – существо убило его мимоходом, не понимая, что убивает…

Совсем рядом, за стенкой, прозвучал одиночный выстрел. Затем раздался голос:

– Беркут, я Сапсан. Второй ярус – еще трое холодных, одного доправили. И один из этих… По-моему, свои пристрелили.

* * *

– Водоплавающий какой-то… – протянул один из бойцов без удивления – способность удивляться атрофировалась начисто: за считанные минуты им пришлось увидеть немало удивительного, странного и омерзительного…

Сапсан кивнул, не тратя время на комментарии, – время операции просчитано ювелирно, ни секунды лишней. Скомандовал коротко:

– Выносите к машинам.

Двое оперативников без труда подхватили тельце маленького и тщедушного как бы человечка, торопливо пошагали к выходу. Одна рука мертвеца свесилась, волочилась по полу – было хорошо видно, что пальцы соединены полупрозрачными перепонками.

Три других тела – охранников – пришельцев не заинтересовали. Сапсан бросил взгляд на план лабораторного корпуса, кивнул оставшемуся с ним бойцу:

– Пошли. Последнее помещение…

Лучи фонарей заметались по стенам, по лабораторным столам, заставленным приборами, – и высветили сжавшееся в дальнем углу существо.

В ту же секунду оно вскочило на ноги, объятое диким страхом. И бросилось бежать. Дорогу преграждали страшные, бесконечно опасные пришельцы. Существо понеслось на них, надеясь проскочить…

Два автомата загрохотали одновременно, пули били в упор, в грудь, в живот и должны были остановить, опрокинуть существо – но поначалу не останавливали; боли оно не ощущало, не было к тому способно, просто неожиданно почувствовало, что ноги подгибаются, не держат, тяжело рухнуло на спину, грохочущие вспышки надвинулись, заполнив собой весь мир, слившись в сплошное море огня – и оно утонуло в этом море…

Существо умерло.

– Морфант? – неуверенно предположил оперативник.

– Хрен его знает… – отозвался Сапсан, глядя на огромную, облепленную гипертрофированными мышцами тушу. Ему было не по себе. Когда человекообразная тварь надвинулась почти вплотную и тянула к ним четырехпалые лапы, украшенные когтями-кинжалами, и, казалось, не реагировала на пули, – он был близок к тому, чтобы бросить автомат и удариться в паническое бегство… Ладно, хоть удержался, не опозорился перед подчиненным.

– Уносим? – спросил оперативник.

– Не знаю… В нем центнера три, тащить замаешься. Поглядим, нет ли чего еще интересного.

Оба говорили излишне громко – в ушах до сих пор стоял грохот выстрелов. И Сапсан не сразу услышал звук, совершенно здесь неуместный, – младенческий плач.

Метнулся в угол, разом позабыв про убитого монстра. Дверь – низенькая, неприметная, полураспахнутая и… не обозначенная на плане. За дверью – помещение, отличающееся от обыкновенной жилой комнаты разве что отсутствием окон и каких-либо мелочей, безделушек, обыкновенных там, где действительно живут. Безликая ширпотребовская мебель: стол, кушетка, три стула, двустворчатый шкаф. И детская кроватка, а в ней… Ребенок. На вид – самый обыкновенный человеческий ребенок. Полгода, не старше… Малыш плакал, разбуженный их стрельбой.

* * *

– Десять минут на эвакуацию всего ценного, – отрывисто приказал Беркут в микрофон.

Он не добавил, что через десять минут сработает механизм ликвидации объекта, – подчиненные и без того знали это из вводной информации, полученной перед операцией. Затянутые в камуфляж фигуры стремительно мелькали между машинами и главным корпусом. Голос кого-то невидимого громко отсчитывал: «Семь минут сорок секунд… Семь минут тридцать секунд…»

Рядом с Беркутом, не принимая участие в общей суете, стоял лишь Сапсан. Неловко держал завернутый в одеяло сверток. Сказал, перекрывая детский плач:

– Если бурильщики многого тут недосчитаются – землю ведь носом рыть будут, на три метра вглубь… Всю страну перевернут.

– Нечего считать будет, – ответил Беркут. – Тут у них система самоликвидации та ещё, в подвалах столько термита – ни камня, ни металла не останется, всё в один монолит сплавится…

На секунду задумался, стоит ли подкинуть подчиненному еще немного информации, которой полевому агенту знать не положено. И решил: стоит. Стремительно делавший карьеру суб-координатор Беркут имел достаточно поклонников среди оперативного состава – и Сапсан был из их числа. Даже псевдоним выбрал явно в подражание кумиру. Таких надо гладить по шерстке, считал Беркут, и внушать ощущение посвященности, сопричастности тайнам…

Он добавил доверительно, понизив голос:

– Дежурный на оперативном пульте столицы – наша креатура. Гипнограмму накладывали при помощи лучших технарей. Помудрит немного товарищ майор с аппаратурой – и получится, что полыхнуло почти сразу, через пару минут после атаки: дескать, напавшие ничего ни вывезти, ни даже понять не успели бы… Учти – информация закрытая, даже для своих.

– Понятно… – протянул Сапсан с ноткой восхищения. – После такой операции прямая дорога на повышение Координатора дадут, не меньше…

– Возможно, – сухо ответил Беркут. Он знал, что наград за совершенное сегодня ждать не приходится… Шумными силовыми акциями не выдвинешься: бегать и стрелять – большого ума не надо. Повышение наверняка ждет человека, без внешних эффектов провернувшего вторую закулисную операцию, которая создаст у двух-трех очень высоко сидящих людей убеждение, что за нападением на сверхсекретную лабораторию КГБ стоят люди Николая Анисимовича Щелокова – генерал-лейтенанта и министра внутренних дел СССР…

* * *

«Сейчас он скажет, что младенца надо уничтожить… – думал Семаго-младший. – И докажет мне как дважды два, что прав, что не имеет права рисковать сотнями и тысячами жизней ради того, чтобы жил один маленький человек, который даже и не поймет, что его убивают… Добрый дядя в белом халате сделает еще один укольчик, совсем не больно, как комарик укусит, – и всё…»

Но обер-инквизитор ничего такого не говорил. Продолжал терзать вопросами начальника Трех Китов, словно хотел, чтобы тот сам произнес роковые слова.

– Вы постоянно пеняете оперативникам филиалов и полевым агентам, – тяжело ронял слова Юзеф. – Дескать, материал чаще всего поступает в состоянии, исключающем полноценные глубокие исследования. Мол, доставьте нам не изуродованные останки, а живого тенятника, ликантропа, некровампира, уж мы тогда… Доставили. Провели аутодафе чуть ли не в белых перчатках… И что? Какой прок от всей вашей науки, сжирающей половину средств Конторы? Если вы не можете даже сказать, что перед вами… Или кто… Кто это, Илья? Кто?!

Он указал обличающим жестом на детскую кроватку – особую, со стенками из толстого пуленепробиваемого стекла, облепленную всевозможными приборами и оборудованную системой экстренной ликвидации. Обитатель кроватки отпрянул от резкого движения Юзефа, не устоял, шлепнулся на попку, сморщил личико, словно собирался расплакаться. Но передумал: с трудом вновь поднялся на ноги и продолжил крайне увлекательное занятие – пытался дотянуться до какого-то хитрого датчика…

– Не надо идеализировать науку, – огрызнулся Семаго. – Всеведением отличается лишь Господь Бог, в которого ты не веришь… И чудеса способен творить лишь Он. Я не утверждаю, что существуют в принципе не познаваемые вещи. Но нельзя требовать всех тайн мироздания разом, на блюдечке с голубой каемочкой… А именно этого, похоже, в последние годы ждут от всей науки, не только от Китов. Вперед, к тайнам Вселенной! Вперед, к загадкам микромира! Засеем мерзлоту яблонями и кукурузой! Да мне…

Трах! – кулак обер-инквизитора грохнул по лабораторному столу. Илья Модестович Семаго осекся. Малыш на сей раз заплакал…

– Ты мне зубы не заговаривай, – тихо и зловеще сказал Юзеф. – И волюнтаризм не поминай… Отвечай коротко и конкретно: что андроповские орлы сделали с мальчишкой?

– Коротко и конкретно – изменили генетический код. Предположительно – на ранних стадиях деления оплодотворенной яйцеклетки. Каким способом – не знаю. С какой целью – не знаю. За какие именно свойства организма отвечают модифицированные гены – не знаю. Всё. Коротко и конкретно.

– Ружич бы разобрался, – подковырнул обер-инквизитор.

– Сомневаюсь… У него была гениальная интуиция, не спорю. Но порой Константина Аркадьевича заносило не туда. И большинство гипотез Ружича остались гипотезами. Стройными, красивыми – но ничем не подтвержденными. Его идеи о том, что в геном собаки можно «вшить» ген, к примеру, каракатицы и получить на выходе нечто странное, – это, знаешь ли…

Илья Модестович неодобрительно покачал головой, словно не понимал, как взрослые люди могли всерьез воспринимать бредовые построения его покойного коллеги.

Юзеф не стал спорить. Как бы то ни было, главное теоретическое обоснование деятельности и Трех Китов, и всей Конторы принадлежало именно Ружичу. Он и никто иной первым додумался связать геном человека и появление на свет странных тварей, вроде бы ничего общего с людьми не имеющих.

Ученые-генетики выделили гены, отвечающие за рост, цвет волос и глаз и т.д. и т.п. Но предназначение не менее восьмидесяти процентов генов человека осталось неясным. Вроде бы информация из них никак не использовалась. Ружич предположил: именно эти гены-модификаторы при особых условиях способны вызывать трансформации людей в нечто чуждое… Впрочем, не всегда в опасное.

Ортодоксальные генетики поначалу не спорили с работами Ружича, опубликованными под псевдонимами: да, мол, в генокоде людей прошита вся история их эволюции как вида – от простейшего одноклеточного существа. Известно, что человеческий эмбрион на определенных этапах своего развития имеет и хвостик, и жабры наподобие рыбьих…

Но Ружич пошел дальше. Стал утверждать, что в геноме хомо сапиенса замаскированы латентные гены не только прямых предков человека, но и всех живых существ земного биоценоза. Как ныне здравствующих, так и давно вымерших. Как общеизвестных, так и почитаемых за миф официальной наукой. Самый банальный пример, утверждал Ружич, – свинья. Вроде бы никак в предках человека она не числится. Однако порой случается спонтанная девиация человеческих генов – и рождается ребенок с самым натуральным поросячьим хвостиком. Или со свиным пятачком. Или с двумя рядами сосков – точь-в-точь как у свиноматки.

О том, что порой рождаются и вампиры, и ликантропы, в открыто напечатанных работах Ружича, естественно, не упоминалось. Но и остального хватило, чтобы ученый мир встал на дыбы. Этак, знаете ли, и до сотворения человека дойти можно – Богом ли, инопланетным ли Высшим Разумом. На доктора биологических наук Милославского (под таким псевдонимом выступал в научных изданиях Ружич) обрушились со всех сторон, Мы сами! Сами зародились в теплом протоокеане, сами развились до нынешнего своего вида. Всё сами! Согласно законам марксистко-ленинской диалектики…

Ружич в бесплодную полемику не втянулся. Но спустя пару лет выделил Т-ген, активизация которого превращала людей в тенятников (научный мир, понятно, об этом открытии не узнал).

Потом пришел черед W-гена, гена ликантропии… А потом… Потом Ружич погиб. При обстоятельствах, до сих пор до конца не выясненных.

Теории его, конечно, продолжали и развивали, но… Но Семаго-младший (хотя дело иметь ему приходилось с вещами, куда как нетрадиционными) был приверженцем традиционного пути развития науки: накопить побольше фактов и уж затем выстраивать опирающиеся на них гипотезы. И в битве идей десятилетней давности находился на стороне противников Ружича.

Юзеф – сугубый практик – в научных дискуссиях участия никогда не принимал, терпеливо дожидаясь прикладных результатов. Однако сейчас именно ему предстояло решить, что делать с ребенком. С плодом чужих генетических экспериментов. С кукушонком, оказавшимся в гнезде хищных свирепых орлов…

Обер-инквизитор знал, какого приказа ждет от него Семаго. Возможно, будет возражать, но ждет… И выполнит с чувством внутреннего облегчения.

И он сказал неожиданное для руководителя Трех Китов:

– Ребенок будет расти под твоим плотным наблюдением. Не в этой стеклянной клетке, разумеется. Подберу ему бездетную семейную пару, мечтающую о ребенке, наложим папе-маме долгоиграющие гипнограммы… Но рядом всегда должен находиться кто-то из твоих спецов. Из самых лучших…

– Но… Как же… – недоуменно начал Семаго. Предложить ликвидацию ребенка самому у него язык не поворачивался.

– Почему я иду на такой риск? – Юзеф прекрасно понял смысл невысказанного вопроса. – Илья, ты, наверное, не поверишь… Но однажды я не мог, не имел права рисковать. И с тех пор мне часто снятся убитые дети. Иной причины нет.

Семаго-младший не поверил.

Часть первая

АУТОДАФЕ КАК АКТ ВЕРЫ

Непонятно, за что мы клянем инквизицию?

А. И. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», ч. 1, гл. 3

Глава 1

ГОРОД ДРЕВНИЙ, ГОРОД ДЛИННЫЙ…

1

Встретить цыганку поутру, едва выйдя из дома, – к чему бы это? Наверняка есть на сей счет какая-нибудь примета. И, сдается, ничего хорошего такая встреча не предвещает. Особенно мне. Особенно сегодня. Хотя цыганка на моем пути попалась нетипичная. Не похожая ни на ухоженных ресторанно-опереточных цыган, ни на чумазых «людей нездешних». И вела себя нестандартно – не предлагала погадать на суженую, не требовала позолотить ручку… Даже не вздымала городскую пыль подолом цветастой юбки – за отсутствием таковой. Была упакована в стильный брючный костюмчик с бейджем на груди. Но нечто неуловимо восточное в ее облике, иссиня-черные волосы и темно-карие с хитринкой глаза заставили немедленно окрестить подошедшую девушку «цыганкой». Дурную привычку – мгновенно прилеплять прозвища каждому новому объекту – я приобрел после полугода, проведенного в нашем «штрафбате» (иначе говоря – в службе наружного наблюдения).

Цыганка направила на меня длинный, навевавший фрейдистские мысли микрофон, и сказала с обаятельным напором:

– Несколько слов для регионального радио, пожалуйста. Передача «Ярмарка вакансий» проводит опрос населения. Вы не слишком спешите?

Трудно отказать девушке, которая умеет так улыбаться. Но я собрал бы волю в кулак и смог бы. Спешу на работу, дескать. Смог бы, но… Но не сегодня. Сегодня в радость любая отсрочка от ожидающей Голгофы.

Я тоже улыбнулся – поощрительно. Цыганка восприняла улыбку как сигнал к атаке:

– Как вас зовут?

– Сергей.

Фамилия и прочие анкетные данные ее не заинтересовали.

– Скажите, Сергей, вы довольны своей работой?

Ну и вопрос… За пять минувших лет служба в Конторе вызывала у меня самые разные чувства. А уж сегодня… Ладно, не буду врать ни себе, ни региональному радио.

– Доволен, – заявил я твердо.

– Вы довольны своим служебным положением?

М-да… Звание младшего агента и должность уполномоченного оперативного отдела – не предел карьерных мечтаний, что и говорить. Но если меня сегодня упекут на год в «наружку», то и наш отдел покажется райским местечком. И опять же – кто мешал подать рапорт на поступление в Академию? Никто не мешал. Наоборот, начальство не раз намекало – пиши, поддержим… Да всё как-то не складывалось…

– Доволен, – сказал я, не балуя «Ярмарку» разнообразием ответов.

– Вы довольны своим начальством? – с милой улыбкой резанула по живому девушка.

Я представил Шмеля, изучающего мой покаянный отчет о деле «Детей Сумрака»… И размышляющего, какие меры применить к автору отчета. Вздохнул:

– Доволен…

Но вот начальство мною… увы…

– А своей зарплатой довольны? – цыганка явно почувствовала слабину и поспешила нанести удар с другого фланга.

Вопрос не по адресу. Его стоило бы задать моей дражайшей теще, мадам Гришняковой. Уж она-то высказала бы всё, что думает и о моей зарплате, и о моих умственных и физических способностях, не позволяющих зарабатывать больше… Заодно присовокупила бы особое мнение о наивной доверчивости собственной дочери Светланы, отвергнувшей многие выгодные партии и связавшейся с этаким растяпой… И назло теще я заявил уверенно и твердо:

– Доволен!

Девушка удивленно приподняла бровь. Словно изумилась, как такой всем довольный человек до сих пор жив и на свободе. Спросила без прежнего напора:

– Сергей, вы не хотели бы поменять работу? – Тут уж удивился я:

– По-моему, вопрос излишен – после четырех предыдущих ответов. Нет, не хотел бы.

– Вы хотели бы прожить до ста лет?

Па-а-анятно… Вот вам и региональное радио… Угораздило попасть под очередной виток рекламной кампании «Уральского Чуда». И, сообразив, что в распространители новомодной панацеи я не пригоден, цыганка начала тестировать меня как потенциального покупателя.

– До ста – кто бы отказался? – пожал я плечами, теряя интерес к разговору.

– А сохранить до ста лет потенцию? – Судя по интригующему тону девушки, потенция в столетнем возрасте – мечта любого мужчины.

– Ни к чему, – отрезал я. – Кому интересен столетний дед с этой самой потенцией? Какой-нибудь замшелой восьмидесятилетней бабке?

Цыганка замешкалась. Надо понимать, маркетологи и рекламщики «Чуда» такой поворот беседы не предусмотрели.

– Извините, спешу на работу, – быстро заполнил я возникшую паузу. – Желаю успехов региональному радио.

И торопливо пошагал дальше.

В двухэтажное здание, украшенное неброской солидной вывеской «Уральская инвестиционно-финансовая компания», я вошел с пятиминутным опозданием. Ладно, семь бед – один ответ.

В здании, как вы уже догадались, обитает наша Контора. Солидная вывеска – чистейшей воды дезинформация, финансистов у нас не густо… Знающие люди именуют Контору иначе – «Уральско-Сибирский филиал». Но и они не добавляют, филиал чего именно… Потому что название «Новая Инквизиция» вслух произносить не рекомендуется.

2

Мой напарник и сосед по кабинету Генка Мартынов (иначе говоря – младший агент Мартин) уже сидел за своим рабочим столом и делал вид, что внимательно изучает какой-то документ.

– Опаздываете, сэ-э-э-р! – сообщил он, неудачно пародируя знаменитого дворецкого Бэрримора. Как будто я сам не знаю, что опаздываю…

– А тройка для рассмотрения твоего персонального дела уже собралась! – продолжил информировать агент Мартин.

Он всегда приходил на работу раньше положенного и все новости умудрялся узнавать первым в отделе.

– Почему тройка? – удивился я. – Мне бы хватило и одного Шмеля, честное слово.

Генка сделал непроницаемое лицо:

– Скоро сам всё узнаешь.

И включил свой раздолбанный двухкассетник. Сторонний человек и слов-то не разобрал бы в затертой до дыр записи, но мы знали их наизусть:

Город древний, город длинный,
Минарет Екатерины,
Даже свод тюрьмы старинной
Здесь положен буквой «Е».
Здесь от века было тяжко,
Здесь пришили Николашку,
И любая помнит башня
О Демидовской семье…

В золотые времена моего школьного детства песенка стала неофициальным гимном нашего города. Но Генка крутил ее каждое – без исключений! – утро отнюдь не оттого, что страдал уральско-республиканским патриотизмом. Лишь как напоминание об одной неприятной истории. Стряслась она несколько лет назад, когда финансирование весьма урезали зато разрешили филиалам Конторы подрабатывать на стороне, по договорам с частными и государственными структурами. И агент Мартин решил проявить инициативу. Тогда как раз шла великая пря вокруг романовских останков: где хоронить? Причислять ли к лику? Да и вообще – подлинные ли?

А Генку осенило: медицинские спецы Трех Китов без проблем, легко и быстро, подтвердят или опровергнут идентичность «Николаши» и всего царского семейства, есть у них методы…

Чем не приработок? Шмель, уже тогда занимавший должность начальника филиала, запретил. Не объясняя причин. Геннадий обозвал его ретроградом, не понимающим рыночной экономики, и – в полном соответствии с уставом – послал рапорт вышестоящему начальству.

Ответ получился быстрым и неадекватным. Можно сказать, асимметричным. Прикатившая из Москвы комиссия два месяца перетряхивала все былые дела агента Мартина. И, заодно уж, – личную жизнь.

С тех пор о судьбе последнего самодержца Мартынов не заговаривал ни с кем и ни разу – но каждое его утро начинается с этой песенки… У Генки вообще хватает странностей. Например, таскает в кармане кастет – память о хулиганском детстве. Говорит – сувенир, на счастье…

Я решительно нажал клавишу «СТОП». И спросил о насущном:

– Слушай, что за тройка такая? Ты меня не на пушку берешь часом?

– Уже трепещешь? Правильно делаешь. Во-первых, сам Шмель. Во-вторых, суб-командор, дорогой наш Альберт Иванович…

Он сделал зловещую паузу, чтобы я проникся.

Да уж… Не думал, что моими прегрешениями заинтересуется заместитель начальника Оперативного управления, курирующий наш филиал. Этак дело грозит закончиться не годом в «штрафбате»…

– Может, не по мою душу? – тоскливо предположил я.

– Может быть, может быть… – легко согласился Мартынов. – Прилетел попить водочки со Шмелем, потолковать за жизнь…

– А кто третий? – вспомнил я.

Генка округлил глаза и сообщил таинственным шепотом:

– Во-о-о-т такенная клизма! Трехведерная!

Тьфу… Высказать мнение об уровне юмора агента Мартина помешал телефонный звонок. Трубку я поднял с нехорошим предчувствием – и оно немедленно оправдалось.

– Зайдите ко мне, агент Хантер! – И Шмель дал отбой, не дожидаясь моего ответа.

Когда я уходил, Мартынов вновь запустил свой шлягер всех времен и народов: 

Мостовые здесь видали
Марш победы, звон кандальный,
Жены верные рыдали,
Шли на каторгу вослед… 

И я поплелся к начальству, как на каторгу. Под кандальный звон. Стать полным провидцем барду помешало лишь отсутствие рыдающей верной Светланки и злорадно улыбающейся мадам Гришняковой.

3

Трехведерная клизма в кабинете начальника филиала не обнаружилась. По крайней мере от порога в глаза не бросалась. Но и мой непосредственный шеф – начальник оперативного отдела суб-координатор Шаман – в заседании не участвовал. Тройка оказалась-таки двойкой.

Плохи дела. Шаман мог бы замолвить за меня словечко… Тем более что санкцию на операцию дал именно он. Хотя – каюсь, каюсь, каюсь – формулировку «провести профилактические мероприятия» я истолковал более чем вольно.

– Проходите, агент Хантер, присаживайтесь, – ледяным тоном пригласил Шмель.

Прошел. Присел. Суб-командор изучал меня с откровенным любопытством. Шмель, наоборот, так пристально уставился на раскрытую папку, словно она вместо служебных документов скрывала от посторонних взглядов журнал «Плейбой».

Я тоже изучал Альберта Ивановича, разве что не с таким явным интересом. Всех, кто считает, что столичные суб-командоры – двухметровые мускулистые супермены с саженным разворотом плеч и волевым подбородком, наш куратор разочаровал бы. Роста он был среднего, плечи вполне соответствовали росту. А подбородок… Обычный подбородок. Чисто выбритый, с ямочкой. И глаза, как в том анекдоте, – добрые-добрые.

Пауза затягивалась. Нарушил ее Шмель, оторвавшись наконец от «Плейбоя»:

– Докладывайте, агент Хантер. О вашей последней операции. Все узловые моменты, без мелких подробностей.

Как будто агент Хантер не набивал ему три часа отчет! Самолично, двумя пальцами… Но с начальством у нас спорить не положено.

И я начал докладывать о моем ночном позоре, стараясь излагать суть дела на отборнейшем канцелярите. Как ни странно, но даже самые авантюрные поступки приобретают некую весомость и осмысленность – если облечь их в сухие казенные формулировки.

Рассказал, как два года назад обнаружил в Интернете сайт, где виртуально тусовались эти самые «Дети Сумрака» – изображающие из себя персонажей романчика, довольно популярного среди старшего школьного возраста: «других», «вампиров», «магов» и даже – ха-ха! – «инквизиторов». Игра казалась безобидной – но год назад появились тревожные симптомы. Жившие в крупных городах «другие» начали переходить от виртуального к реальному общению. В том числе и у нас, в Екатеринбурге. Прослушивание разговоров, что вели «Дети Сумрака» в своем местном клубе «666», заставило сделать вывод: кое у кого из ребятишек крыша поехала всерьез. «Инквизиторы», к примеру, вполне конкретно обсуждали, как бы им наказать некую колдунью, нарушающую «великий договор между Светом и Тьмой». «Вампиры» на основании того же договора твердили, что имеют святое право в день совершеннолетия причаститься кровью первой жертвы… Назревала уголовщина.

Вообще-то уголовные преступления в сферу интересов Конторы не входят, но здесь случай был особый. К подобным сборищам внимательно приглядываемся не только мы. Но и наши противники – люди, всерьез практикующие кровавые мистические ритуалы. Приглядываются – и зачастую рекрутируют новых адептов…

Короче говоря, Шаман дал добро на профилактическую операцию. Спланировал я ее с размахом, что и говорить. И в случае успеха пожал бы заслуженные лавры. Но что выросло, то выросло… Никак не лавры.

Когда мой скорбный доклад коснулся технического обеспечения операции, суб-командор оживился, начал задавать вопросы.

Я тоскливо поведал, как накануне профессионального праздника «Сумрачных» (Вальпургиевой ночи) в их клубе негласно и незаметно была размещена необходимая аппаратура: голографический проектор, мощные динамики, инфра-звуковой генератор… И даже генератор запахов.

Одним из номеров праздничной шоу-программы у ребятишек числилось вызывание «Духа Бездны». Достаточно дилетантское вызывание – пресловутый дух объявился бы всего лишь в качестве замогильного голоса…

В этот момент и должен был сработать мой сюрприз. Настоящая, без дураков, Тварь из Бездны. Инфразвук и сам по себе наводит тоскливые эмоции – подавленность, страх, ожидание чего-то жуткого… А уж голограмма и прочие задуманные спецэффекты… Соплякам предстояло наложить полные штаны. Отнюдь не в переносном смысле – в состав газа, призванного изобразить «адское зловоние», входил и компонент, мгновенно действующий как сильнейшее слабительное. Я рассчитывал, что у ребятишек после такого надолго пропадет охота к сумрачным играм. Для верности с главным отморозком – «верховным магом Деменсисом» – и еще с парой-тройкой самых отпетых должны были чуть позже поработать наши суггесторы…

Всё рухнуло самым позорным образом.

В самом начале моей инсценировки, едва лишь заработавшие приборы проявили себя, – в клубе «Сумрачных» обрубилось электричество…

Тут Шмель не удержался – наябедничал, сколько стоила разгромленная и частично похищенная юными вандалами аппаратура.

– Неужели вы не предусмотрели подобный вариант, агент Хантер? – неодобрительно покачал головой Альберт Иванович.

Я изобразил смущенное раскаяние. Или покаянное смущение. Что толку теперь оправдываться… Предусмотрел, понятное дело, и со стороны подстанции никаких отключений ждать не приходилось. Самодеятельность проявил начальник местного ЖЭКа – отреагировал на жалобы тревожимых шумом жильцов и обесточил клуб ровно в полночь. Вот уж воистину услужливый дурак…

Вновь повисло тяжелое молчание. Начальники обменивались полными потаенного смысла взглядами. Я же занимался печальной арифметикой: вычислял, сколько лет мне придется рассчитываться с Конторой за канувшую в Бездну аппаратуру… Цифра получалась неутешительная. Если, конечно, суб-командор не примет решение оставить агента Хантера вообще без жалования – работающим за паёк и спецодежду.

– Ну что же, агент Хантер, – заговорил наконец суб-командор. – Я считаю, что…

Он многозначительно замолчал. Я затаил дыхание.

4

– Я считаю, что операцию «Дети» можно было бы включать в учебники… если бы она увенчалась успехом, – сказал Альберт Иванович. – Но она провалилась. Вопрос: что теперь делать?

Вопрос глобальный, с лету не ответишь… Но я попытался, предчувствуя, что сейчас прозвучит второй классический вопрос: «Кто виноват?» – причем с заранее известным ответом. Заодно стоит проверить, так ли страшен наш куратор, как его малюют…

– Может, скорректируем финал для учебников? – предложил я с самым невинным видом. – Дескать, всё закончилось по плану, как и было задумано. Учебники истории, например, именно так и пишут.

Ох, зря… Суб-командор ни слова не ответил на безответственное предложение, но его тяжелый, давящий взгляд подействовал лучше любых гневных тирад. «Тяжелый» и «давящий» в данном контексте отнюдь не образные эпитеты – я физически ощутил давление и покалывание в висках. Вопреки всем установлениям Конторы Альберт Иванович демонстративно попытался применить к сотруднику суггестию… Недаром говорится, что уставы пишут для подчиненных.