Записки одного армагеддона

      Во время этой выволочки красный как рак Малыш Роланд мужественно играл желваками и молчал. За своим окошком меленько хихикал хозяин забегаловки.
      - А не получилось убедить, - безжалостно продолжала я, - подделай пропуск или рявкни для успокоения души на этого думателя и творца истин. Морду ему набей, в конце концов! Мужчина... С работы ты, конечно, вылетишь, зато уважать себя будешь. На кой черт тебе эти мышцы? Плесни немного.
      Сердитая начальница, я выпила вторую чашку вполне, кстати, приличного кофе, докурила сигарету, в чашке ее затушила, зная, что Малыш потом все отмоет, и направилась к выходу.
      - В Старый порт сходи, - бросила я через плечо. - Дело гнилое, но на большее ты и не способен.
      Малыш чуть не плакал. Мне стало его жаль. Стерва я, стерва! Я обернулась и, улыбаясь, боком-боком, покачивая бедрами, с кошачьей грацией подошла к обалдевшему помощнику, на мгновение прильнула к нему всем телом и тут же отпрянула.
      - А ведь у тебя ничего начальница, а? - спросила я перед тем как окончательно уйти.
      Малыш Роланд, детинушка шестидесятого размера, стоял посреди забегаловки с чашками в руках и нечленораздельно мычал.
      Ох и кретины же они все! Кроме, пожалуй, одного...
      Строфа 2
      - Ве-ро-ни! Ве-ро-ни! Ве-ро-ни-ка!!!
      Чашки я на радостях расколошматил, но старикашка-инвалид внакладе не остался.
      - Видал? - спросил я его. - Вероника!
      - Красивая, - прошамкал старик, любовно разглаживая протезом розовую купюру. - А в Старый Порт ты все равно не ходи. Это изроды. Дожились, значит. Началось.
      Строфа 3
      Мужики - кретины все поголовно, с малыми вариациями кретинизма. А женщины по моей классификации делятся на четыре подкласса: дикие; домашние; одомашненные, бывшие дикие; и одичавшие, бывшие домашние. Между любыми двумя из этих категорий не только симпатии и взаимопонимания, но даже простой терпимости быть не может. Поэтому диалог, имевший место в приемной шеф-академика, отличался удивительной лаконичностью и хорошо скрываемой эмоциональностью.
      - У себя?
      - Совещание.
      - Давно?
      - Нет.
      - Я подожду.
      - Зря.
      - И все-таки.
      - Как угодно, - прошипела из-за "Роботрона" куколка из тех, кто терпит, когда ее называют "рыбкой", "киской" и - спаси и сохрани "лапонькой". Когда им хорошо, они неприступны, чтобы не продешевить. Но когда плохо, с готовностью падают под куст за пирожок с повидлом.
      Мне было угодно подождать. Под пулеметный грохот машинки я прошла через приемную, села в кресло для посетителей, закинула ногу на ногу, вынула из сумочки сигареты и прикурила от "киска-рыбкиного" взгляда.
      Пулеметная очередь прервалась, потому что зазвонил телефон.
      - Конечно, а ты думал, кто-то еще?.. Долго жить буду... Нет, ты же знаешь, сколько у меня работы. И посетители постоянно... Нет, не смогу... А почему так?.. Еще один?.. Уже пятый?.. Какой кошмар, милый... Нет, не рассказывай, я боюсь... Может быть, просто бешеная собака?.. А почему ты так думаешь?.. Ты у меня такой умный... Да, еще бы, каждый раз... Я просто умираю... Нет, не одна... Нет, неудобно... Обязательно. На нашей скамейке... Да, сегодня... А потом выдвижение... Точно не помню... Хорошо, милый, сейчас посмотрю... Да, вот. Копилор... Нет, не знаю. Наверное, из этих... Обязательно прокатят. Никаких шансов... И я тебя... Очень. Везде-везде... И там тоже... Что ты, он совсем старый... И я тебя... Много-много-много... Неудобно... Ну ладно, мур-р-р...
      Строфа 4
      Что, съела? Тебе-то не часто так звонят, а? Знаю я вашу породу, мяса толком поджарить не умеешь. Сигареты не наши, с черного рынка. Кури-кури, посмотрю я на тебя лет через десять. И свитерок не наш, заморская шерсть. Дурак какой-нибудь подарил. Не на свои же гроши купила, даром что диплом. Своих и на лифчик не хватает, то-то ты без него. Этим и берешь, пока молодая. А мне и без диплома хорошо. Деньги должен мужчина давать, зато приходит он ко мне после работы усталый и голодный, а у меня все уже на столе, и я сама красивая и ласковая. А что туфли новые мне шеф-академик подарил, ему знать не обязательно. Твои-то босоножечки все, отходили свое!
      Строфа 5
      И вот с этим мне, скрипя сердцем, пришлось бы согласиться: босоножки пора менять. Удачно купленные прошлым летом на Побережье - единственное приятное воспоминание о том отпуске - они честно свое отслужили. Подошва еще ничего, а вот верх... Покупка новых окончательно развалит и без того пошатнувшийся бюджет. Разве что быстро написать заказанную статью. Да где их сейчас купишь - хорошие босоножки?!
      Дверь в кабинет отворилась, и оттуда строем вышли запортупеенные и обпогоненные. Следом появился сам шеф-академик, проводил хунту до выхода и вернулся.
      - Лапонька, до вечера меня ни для кого нет, ясно? А это, собственно...
      Но я уже была рядом и, держа шеф-академика под локоток, направляла его в сторону кабинета.
      Через пять минут он мне сказал:
      - Вы удивительно хорошо выглядите. Как-то особенно свежо, юно...
      - Умыто, - подсказала я, незаметно уворачиваясь от готовой опуститься на плечо шеф-академической длани.
      - Вот-вот! Как яблочко после дождя.
      А еще через пять минут он как бы невзначай накрыл мою руку своей лапищей и утробно пророкотал:
      - А переходите ко мне в Институт. Поначалу многого не предложу, а там посмотрим. Вы, надеюсь, не замужем?
      Еще через десять минут шеф-академик собственноручно выписал мне пропуск на все совещания в Институте, обслюнявил руку и выразил надежду и желание в скором времени и при более благоприятном стечении, а также в другой обстановке...
      Брому тебе, старый хрыч, брому!
      Я обещала и выражала уверенность и от улыбки сводило скулы. Потом гордо пронесла себя сквозь пулеметную очередь и в ближайшую урну выбросила платочек, которым вытерла руку, еще помнящую прикосновение волосатых, толстых, как сосиски, пальцев.
      Мужчины...
      И все, или почти все, хорошо. И все, или почти все, удается. И почти счастлива. Но что делать с этим "почти", от которого так тоскливо по вечерам и хочется выть на луну?
      Ортострофа 1
      Ну все, хватит.
      Острие клинка наливалось свинцовой тяжестью, клонилось к земле. Плечи ныли. Я понял: как ни старайся, удержать эту железяку я больше не в состоянии. Поднатужился, сунул клинок в ножны, и тотчас пропала сковывающая движения вязкая тяжесть, рассеялась пелена перед глазами и стихли гулкие удары крови в висках.
      Штучки замора. Ни понять, ни привыкнуть к этому невозможно.
      Я махнул рукой Роланду и в несколько прыжков забросил свое ставшее удивительно легким тело на каменистую площадку рядом с вершиной холма. И вот тут уже можно отряхнуть бурую пыль с рук, припасть к фляжке, смакуя теплую, отдающую ржавчиной воду. Я пил, пока вода не кончилась, и лишь сглотнув несколько раз всухую, сообразил, что фляга была последней, в машине ничего нет, и вообще, стоя почти на вершине холма, я являю собой идеальную мишень.
      Я спрятался за обломком скалы и огляделся. На первый взгляд ничего подозрительного: рыжее холмистое плато, с севера на юг рассеченное глубоким свежим разломом. Ржавыми пятнами на склонах холмов - купы деревьев и колючего кустарника. Почти невидимые за дрожащим маревом Дымные Горы на востоке, и где-то там, у их подножия, дзонг Оплот Нагорный.
      А еще дальше - город. И музыкальные фонтаны, и девушки на ярко освещенных улицах. А еще спекулянты и ученые, воры и рабочие, школьники, старики и стражи порядка. И останься я здесь, под этим проклятым небом, обо мне вспомнят два, ну, от силы, три человека. И то только потому, что я им остался должен.
      Я выругался, но легче не стало.
      Вверх я старался не смотреть. Казалось бы, небо как небо, и все-таки над замором оно другое. Все чувствуют, и никто толком не может объяснить, какое, но - другое. Словно бы холоднее и глубже, и... Чужое! Насквозь чужое и недоброе, как пристально изучающие тебя глаза недруга.
      Ну и смотри, хоть лопни!
      Я с треском развернул планшет, на глаз прикинул угол схождения, расстояние до каменной осыпи, откуда мы с Роландом начали разведку замора, и принялся наносить на карту его границы.
      Добросовестный Малыш Роланд тем временем добрался до вершины холма и только тут опустил клинок, как подкошенный рухнул на землю, в пару глотков опорожнил флягу, вытряхнул капли на ладонь и обтер лицо, оставив на нем грязные следы.
      - Ублюдство какое! - выдохнул он, с сожалением разглядывая пустую флягу. - Жарища, мокрый весь, а по спине мурашки бегают, будто справляю я малую нужду в тещин любимый кактус, а она сзади подкралась и наблюдает. Вот такие мурашки, клянусь Предыдущими! - Роланд сжал кулак и сунул мне под нос.
      Пара таких мурашек затоптала бы меня насмерть, а он ничего, держится.
      - И ведь свежий замор, дней пять-шесть, не больше!
      Я кивнул. Мне осталось обвести намеченные точки линией, и работа будет закончена. Роланд был прав: все три обнаруженные нами замора были свежими, трава внутри них была точно такая же, как снаружи. Не появилась еще эта пакостная зелень и не расплодилась обычная в таких гиблых местах мелкая живность.
      - И сильный. Вот ведь сильный! Я клинок еле в руках держал, так и подмывало зашвырнуть его куда подальше.
      Роланд оперся спиной на валун, расшнуровал башмак, со стоном стащил его и вытряхнул набившиеся камушки.
      - Каптер козлина! Вернусь - башку скручу. Подсунул-таки обувку на размер больше. Усохнут, усохнут, - передразнил он каптера. - Он у меня сам усохнет. Размера на три.
      Он повторил ту же процедуру с другим башмаком, сунул в рот сигарету и чиркнул зажигалкой.
      Я хмыкнул. Не было случая, чтобы Малыш Роланд не попался.
      До него, наконец, дошло. Он выплюнул сигарету, и, с ненавистью глядя на зажигалку, не жалея красочных эпитетов выразил свое непростое отношение к проклятым заморам, где нельзя ничего поджечь, даже сигарету, к негодяю-каптеру, который вот-вот дождется, к легату Тарнаду, который не отпускает его, Малыша Роланда, на пару дней навестить сестренку, к Витусу, который взял моду торговать таким поганым пойлом, что его нужно вылакать ведра два, прежде чем почувствуешь себя человеком, к сестренке, которая могла бы отлипнуть от какого-нибудь хмыря, который еще схлопочет, и написать несколько строк брату. Досталось и мне, потому что я со слишком умным видом пялился в карту, хотя чего в нее пялиться, и так видно, что через неделю эти три замора разрастутся, сольются в один бо-о-льшой заморище, и тогда тут не то что с клинком, нагишом с шилом не проползешь...
      Перебрав всех, кого смог вспомнить, включая полный штат Управления Неизбежной Победы и давно не появлявшихся в дзонге девочек из Когорты Поднятия Боевого Духа, Малыш Роланд угомонился, замолчал, и тогда стал слышен повисший в воздухе тихий шорох, словно трутся друг о друга песчинки. И потрескивание, с которым пробиваются сквозь слой пыли к солнцу тонкие зеленые ростки.
      Мне стало не по себе. Роланду тоже. Звук шел отовсюду, и в самом центре замора, посреди этой нарождающейся незнакомой и потому наверняка опасной жизни мы вдруг почувствовали себя чужими.
      Мы чувствовали - кругом враг.
      Мы знали - его не прошьешь очередью, не стреляют в заморе автоматы. Не подавишь гусеницами, молчат в заморе моторы.
      Его можно только бояться и ненавидеть.
      Малыш Роланд осторожно поджал ноги и шепотом сказал:
      - В долинах, где были воспитательные лагеря Предыдущих, живут, говорят, в заморах какие-то чокнутые... Не то таинники, не то пораженцы, не то еще какие уроды...
      - Кто говорит?
      - Не надо. Не надо, все говорят. А вообще-то, сматываться пора, торчим тут, как чирей на лысине.
      - Я, что ли, переобуваться надумал?
      Я давно уже поглядывал на "Клюван", уткнувшийся носом в каменную осыпь на границе замора. С бессильно провисшими лопастями и растопыренными лапами упоров машина больше чем обычно была похожа на хищника, у которого позаимствовала имя. Только сейчас хищник казался раненым или больным.
      Мне отчаянно захотелось сейчас же, сию минуту очутиться внутри этой бронированной скорлупки, и чтобы магазин пулемета полный, и пальцы на гашетке, и надежный гул мотора, и привычный едкий запах стреляных гильз...
      Я захлопнул планшет и встал.
      - Все, отдохнули. Сейчас вот что... - договорить я не успел, от бесцеремонного рывка Роланда очутившись на земле.
      - Тихо ты! Раскомандовался! - прошипел Малыш Роланд, вдавливая меня в пыль рукой, в которой уже был зажат запашистый башмак. - Кустарник за оврагом видишь? Левее... То-то же. Влипли. Клянусь Предыдущими, влипли. А ведь как чувствовал, подумал еще: сидим мы тут на солнышке, чешем... пятки, а они из кустиков на бронетранспортере... Если их много, я не обещаю доставить тебя домой к вечернему землетрясению.
      Я убрал руку с башмаком и сплюнул набившуюся в рот пыль. Там, где по моим расчетам проходила дальняя граница замора, медленно двигался черный, похожий на кляксу, бронетранспортер изродов.
      - Не похоже, что много. Через разлом не переправиться.
      - Как они вообще здесь очутились?
      - Ты у меня спрашиваешь?
      - Если они нас заметили...
      - Через замор не пройдут.
      - А вдруг?
      - Не пройдут. Не слышал я, чтобы изроды через замор проходили.
      Малыш Роланд пренебрежительно хмыкнул.
      - А что они в этих местах бывают, ты слышал?
      Машина изродов тыкалась в невидимую преграду, отползала, разворачивалась, снова устремлялась вперед и снова откатывалась, продвигаясь вдоль границы замора в поисках прохода.
      Я облегченно вздохнул.
      - Разведка.
      И неожиданно для себя добавил:
      - Игрушка у меня такая в детстве была: ткнется в стену, разворачивается и опять. Пока завод не кончится. А выйти-то боятся, гады!
      Дальше все было понятно. Укрываясь за валунами, отползти к краю площадки, а когда с бронетранспортера нас уже не смогли бы заметить, вскочить на ноги и припустить вниз по склону к своему винтокрылу.
      Малыш Роланд бежал впереди, успев надеть только один башмак, прихрамывал, спотыкался и перемежал проклятья изродам обещаниями открутить по возвращению каптеру его поганую головенку и все остальное, что можно открутить.
      Мне пришлось сделать крюк, чтобы подобрать автомат, и когда я подбежал к машине, мотор уже урчал, а обутый Малыш Роланд, перекрикивая его шум, многословно излагал свои соображения по поводу типов, которым еще лет десять нужно выносить парашу в женском лицее, прежде чем им можно будет доверить казенное оружие.
      Я запрыгнул на свое место и пристегнулся ремнями. И вот теперь я был дома, и все было в порядке, привычно, знакомо и надежно. Руки сами легли на теплые, отполированные ладонями рукоятки ракетной турели.
      Осторожно переступая лапами-упорами, винтокрыл спустился с осыпи, по твердому грунту в облаке бурой пыли быстро засеменил к разлому. У самого края машина остановилась, лопасти поднялись, качнулись из стороны в сторону и с ревом слились в сверкающий круг. "Клюван" завис на мгновение над землей и скользнул в разлом.
      Строфа 6
      Время куда-то шло и возвращаться не собиралось. А этого мне всегда жаль. Вдобавок от духоты и шума разболелась голова, в висках ломило, будто кто-то большой и недобрый зажал мою бедную головушку в тиски и с наслаждением затягивает винт. Сосед слева поминутно вздыхал, отирал со лба обильный пот и буровил мои ребра острым локтем, а сосед справа, поигрывая ремешком от бинокля, многозначительно улыбался и подмигивал. Профессор Трахбауэр между тем запаздывал, и трибуна перед огромной черной доской пустовала. Чем дальше, тем более сомнительной казалась мне эта затея с интервью у известного заморского ученого. Знаю я этих пытателей природы. Сначала будет разглагольствовать о непреходящем мировом значении своих трудов, о жизни, посвященной служению истине, и о неуловимо высоком полете мысли, а потом очень по-земному попытается затащить в постель. Очень мне интересно было бы узнать, кто это запустил байку о том, что журналистки вторые по доступности после панельных девочек.
      Под громкий смех собравшихся снова ожили расположенные в углах актового зала Института громкоговорители, заквохтали, закашляли, но ничем вразумительным разродиться не смогли и смолкли.
      Невесть откуда взялась компания чернявых и принялась в боковом проходе торговать сигаретами и колготками.
      Оттуда слышалось:
      - Памада, девочки, памада, калготы, девочки, девочки, калготы.
      Привычно сформировалась очередь. Товар у чернявых скоро кончился, они быстренько испарились, но долго еще стояло в воздухе их липкое "памада-девочки-калготы". Парень справа вскинул бинокль и принялся кого-то усердно лорнировать, прищелкивая языком и облизывая губы. Я передернулась.
      - ...вали экстренное правительственное сообщение, - рявкнуло вдруг из громкоговорителей и тотчас мигнул и погас свет, а когда спустя несколько секунд, во время которых я больно ущипнула примостившуюся у меня на колене руку, зажегся вновь, на трибуне громоздился, обхватив ее цепкими ручищами, краснолицый в мундире без знаков различия.
      - А это кто?
      - Комиссар Ружжо, - буркнул парень с биноклем, потирая руку.
      Краснолицый дождался, когда установится относительная тишина, трубно высморкался в кумачовый носовой платок размером со скатерть и пробасил:
      - Вот. Ладно. А то шумите, как необученные без дипломов. Стало быть докладываю к сведению сударев и сударынев оперативную информацию. - Он выдержал паузу и обвел собравшихся строгим взглядом из-под насупленных кустистых бровей. - Доклад профессора Трахбауэра, стало быть, отменяется до выяснения обстоятельств. Тише! Еще ничего не знаете, а уже непонятно. На то я тут и поставлен, а все вопросы потом.
      Краснолицый еще раз высморкался. Все хором облегченно вздохнули, когда он наконец прочистил то, что хотел прочистить.
      - Из-за неисправности неполадок в технике вы не могли услышать директиву басилевса, - внушительно сказал краснолицый, - но до моего компетентного сведения она была доведена. Так что я, как облеченный доверием, доложу вам стратегию и тактику текущего на сегодняшний день момента.
      - Приплыли, - пробормотал парень с биноклем и повернулся ко мне. Вам плохо? Я могу чем-нибудь помочь?
      Я мотнула головой. Но было плохо, в висках стучало, перед глазами вставал розовый туман.
      - Стратегия, стало быть, такая, - издалека донесся до меня голос краснолицего, - что в директиве басилевса ясно сказано: никакого Заморья, заморских стран, а, значит, и заморцев никогда не было, нет и не будет. До нынешнего дня была в этом вопросе сплошная дезинформация и провокация с целью дезинформировать и спровоцировать, что выгодно определенным кругам, с которыми мы еще разберемся и пресечем. Всеми доступными средствами вплоть до крайних, - краснолицый многозначительно ткнул пальцем в потолок. - Сами понимаете.
      Я ничего не понимала. Остальные тоже. В первых рядах вскочила с визгом какая-то дамочка. Краснолицый досадливо отмахнулся от нее и продолжал:
      - А тактика наша самая тактичная и отвечающая моменту. Самые сознательные из вас должны добровольно записаться во вновь формируемые военизированные отряды защиты наших с вами достижений и завоеваний. Списки я подготовил. Остальные в едином порыве добровольно и безвозмездно жертвуют двадцать три с половиной процента месячной зарплаты в фонд поддержания добровольцев. Женщины, и девушки, достигшие совершеннолетия, могут записываться в Когорты Поднятия Боевого Духа. Доклад закончен. Собрание может продолжаться своим чередом и выдвигать на альтернативной основе в депутаты Совета Архонтов сударя Копилора.
      Не обращая внимания на поднявшийся гвалт, комиссар Ружжо грузно спустился с трибуны и направился к выходу, доставая из широченных галифе скатертный платок. Походка у комиссара была как у больного геморроем и паховой грыжей одновременно.
      Шумели, топали, кричали, смеялись и плакали все разом. Повсюду в зале появились вдруг полуодетые или вовсе раздетые люди, обалдело раззевали рты, перед тем как истошно завопить.
      - Клипсы! Заморские клипсы!
      - Туфли!
      - Платье! Босоножки и... о господи!!!
      - Сумочка! Гады!
      - Кто?! Верните!
      - Кто бинокль... - Парень справа держал перед физиономией руки так, как если бы в них был бинокль, только никакого бинокля там не было. Он повернулся ко мне, все еще не опуская рук, и глаза у него полезли на лоб. - Вот, ну ничего себе...
      Мой свитер, мой нелюбимый, но красивый свитер из заморской шерсти исчез. Обнаружив вдруг это, я инстинктивно прикрылась руками, вскочила, но розовый туман, рассеявшийся было, с тихим звоном заволок все вокруг, сгустился, почернел, а потом мне стало хорошо, тихо покачивалась лодка на волнах, и склонившиеся надо мной что-то ласково говорили добрыми голосами. Кто-то крикнул: "Землетрясение!" - и я рассмеялась.
      Ортострофа 2
      Разлом впереди расширялся, стены расступились. Я понял, что сейчас н а ч н е т с я, поудобнее развернул кресло, прочно уперся ногами в снарядный ящик.
      - Приготовились! - приказал Малыш Роланд. И через секунду: - Пошел!
      Моторы взвыли, "Клюван" рванулся вверх так, что меня вдавило в кресло и перед глазами поплыли разноцветные пятна. Винтокрыл вылетел из разлома, как пробка из бутылки с кислым вином у Витуса в кантине, и в крутом вираже ринулся на цель.
      Малыш Роланд рассчитал все правильно. Мне быстро удалось поймать в паутину прицела приближающийся бронетранспортер. Кончиками пальцев, всем существом я чувствовал, как послушные моей воле поворачиваются кронштейны с ракетами, и, когда смог различить грязь на ступицах колес, плавно утопил кнопку. "Клюван" вздрогнул. Прежде чем Малыш Роланд рванул штурвал на себя, я успел заметить, как две дымные нити связали меня с бронетранспортером, под колесами полыхнуло, черная машина крутнулась и осела на бок.
      - Есть! Еще раз!
      Малыш Роланд повторил заход, но следующая атака была неудачной. Я поспешил, султаны взрывов выросли впереди бронетранспортера. Изроды опомнились от неожиданности, и навстречу "Клювану" ударили пулеметы. В броне рядом со мной обнаружился вдруг ряд аккуратных круглых дырочек, что-то громыхнуло, запахло гарью, вдребезги разлетелся защитный щиток прицела, полоснув осколками по приборной доске, но "Клюван" уже прорвался сквозь огневой заслон. Крутой свечой Малыш Роланд погасил скорость и завис над бронетранспортером.
      - Кончай сопли на кулак мотать! - рявкнул он на меня. - Работай!
      Отработанный не раз и не два опасный трюк: развернуться с креслом, сбить ногой в сторону люк, свеситься на ремнях наружу и одну за другой переправить вниз весь запас термитных гранат.
      - Ну, наконец-то... Сейчас я вас, ублюдки, сейчас...
      Бронетранспортер внизу жирно задымил, из него посыпались фигурки в ненавистных черных мундирах.
      До сих пор я не чувствовал ни страха, ни ненависти. Все было как на учениях: используя рельеф местности зашли в тыл противнику, нанесли ракетный удар... Но стоило мне увидеть изродов живьем, разбегающихся в разные стороны, отстреливающихся, падающих, и словно горячая волна окатила меня с ног до головы. Мгновенно произошло каждый раз удивлявшее меня потом, после боя, перерождение. Я стал вдруг другим человеком, да и человеком ли... Я скрипел зубами, рычал от переполнявшей меня ненависти, я сросся с пулеметом и сам стал его частью. Меня больше не было, и Малыша Роланда не было, и машины. Было одно существо, могучее и жестокое, сгусток ненависти, извергающий смерть. Мы несли смерть и сами были ею, и лишь когда фонтанчики разрывов догнали последний черный мундир, вспороли его, и изрод, несколько раз перекувырнувшись, неподвижно застыл, раскинув не по-людски длинные руки и ноги, меня отпустило. Пришло страшное опустошение, как будто отмерла часть души. В горле было сухо. Дрожали руки и колени. И кто-то другой вместо меня сказал хрипло:
      - А что? Мы молодцы. По железяке на пуп заработали. Давай вниз.
      Малыш Роланд испытывал, похоже, то же самое. Он что-то невнятно пробормотал, голос у него был как у больного. Он без обычного изящества посадил винтокрыл неподалеку от дымящейся груды металла, которая совсем недавно была бронетранспортером, а теперь нашими усилиями стала просто неопасной грудой дымящегося металла, тяжело спрыгнул на землю, прислонился к теплому борту и закурил. Державшие сигарету пальцы с отросшими за время боя ногтями заметно дрожали.
      Я захватил автомат и спрыгнул следом.
      - Посмотрим?
      Малыш Роланд скривился, мотнул головой.
      - Меня от их вони наизнанку выворачивает. Ты там поосторожней, мало ли что.
      Я кивнул, передернул затвор и, разминая затекшие ноги, направился к бронетранспортеру в надежде чем-нибудь поживиться. Внутри-то, конечно, делать нечего: ишь, как славно борт разворочен, а вот подобрать пару клинков - уже хорошо. За черные клинки Витус отваливает не скупясь, сбывая их потом перекупщикам втридорога. Или портсигар бы найти, как у легата Тарнада, знаменитый портсигар, дорогой, тяжелый, издалека видно, что дорогой и тяжелый. Или для Вероники какую-нибудь безделушку.
      Я обошел едко пахнущую железом и резиной черную громаду бронетранспортера. Через покореженный люк опасливо заглянул внутрь и тотчас отшатнулся, зажимая нос. Вот ведь воняет, падаль!
      Я потряс головой, вытер сразу заслезившиеся глаза и увидел лежащего ничком поодаль изрода. Я подошел ближе, осторожно ткнул неподвижное тело носком башмака. Оно было как деревянное. После смерти эти твари сразу костенеют. Я затаил дыхание, чтобы не чувствовать окутывающей изрода вони, и так же, носком башмака, поддел рукоятку и вытащил клинок изрода из ножен. С ножнами стоило бы дороже, но заставить себя прикоснуться руками к этой мерзости я не мог. Я отпихнул клинок в сторону и только тогда поднял. Оружие было тяжелым, матово лоснящимся, опасным.
      Я почувствовал вдруг странное онемение между лопатками, обернулся и не сдержал крика.
      Так близко живого изрода я видел впервые.
      На меня не мигая, в упор, смотрели желтые, с вертикальными зрачками глаза. Изрод чуть присел, готовясь к прыжку, растопырил лапы, ощерил пасть. Из глотки его вырвалось клокотание, на клыках заклубилась пена, закапала на мундир.
      Несколько долгих мгновений мы неподвижно стояли друг против друга. Не выдержал я. Отпрыгнул назад, метнул клинок, одновременно сдирая с плеча автомат. С тем же успехом я мог вообще не двигаться. Дуло автомата смотрело в землю, а желтые клыки уже клацнули у горла, обдало смрадом, острые когти рванули камуфлу. Автомат отлетел в сторону. Я не устоял на ногах, опрокинулся, увлекая за собой изрода. Спасло футбольное прошлое: чудом мне удалось в воздухе перевернуться и упасть всей тяжестью на изрода, а когда тот, взвизгнув от боли, ослабил хватку, вырваться из цепких когтей.
      Я вскочил на ноги, от души приложился башмаком к оскаленной морде и, подвывая от охватившего меня ужаса, побежал к винтокрылу так, как никогда в жизни не бегал, потому что никогда еще не приходилось мне ощущать на своем затылке жар зловонного дыхания твари, при виде которой у человека возникает лишь одно желание - убить.
      Я скорее догадался, чем услышал, что кричит Малыш Роланд, и бросился на землю.
      Автоматная очередь разорвала изрода пополам, отшвырнула, смяла, но загнутые черные когти продолжали скрести землю и неистребимой ненавистью горели желтые глаза. Не помня себя, я принялся ногами месить безжизненное тело врага, вкладывая в удары охватившую меня ярость и запоздалый страх и что-то еще, что испугало бы меня, отдавай я себе отчет в том, что делаю.
      Подоспевший Малыш Роланд попытался оттащить меня, привести в чувство тумаками. Я вырывался, рычал, видел шевелящиеся губы Малыша Роланда, но смысл слов не доходил до сознания. Во мне бесновался яростный зверь. Наконец зверь стал успокаиваться, я снова стал человеком и дал увести себя к машине, неуверенно попытался улыбнуться непослушными чужими губами, но улыбка не получилась, а слова застряли в горле, когда я увидел поверх плеча Малыша Роланда, как выползает из-за холма бронетранспортер, а чуть подальше еще один.
      - А вот теперь влипли, - прохрипел я.
      Первый снаряд разорвался совсем рядом, осколками перебило штангу упора и изрешетило борт. Третьего выстрела изродам не понадобилось бы, замешкайся Малыш Роланд со взлетом хотя бы на пару секунд. Но Малыш Роланд не замешкался, "Клюван" был уже высоко и взял курс на дзонг Оплот Нагорный.
      Строфа 7
      Вот только этого мне не хватало!
      Девица падала прямо на меня, голая по пояс, с закрытыми глазами, выставив перед собой руки. Я едва успел подхватить ее за плечи. Никогда не терявшийся Камерзан с готовностью и восторгом схватил ее за ноги.
      - Уносим! - радостно проорал он. - Пока не отобрали! Дорогу, судари мои, дорогу! Девушке плохо!
      Он ринулся в проход, действуя ногами девицы как тараном, и мне, чтобы не разорвать ее пополам, пришлось бежать за ним.
      - Черт знает, что творится! - ликовал Камерзан. - Басилевс молодчина! Один указ - и все заморское - фьюить! Бинокля, правда, жалко. Зато с барышней подфартило. Первым делом - искусственное дыхание, - бодро строил он планы. - Да пропустите же! Дышать придется мне, потому что ты куришь. Осторожно!
      Девица в сознание не приходила. Мы прорвались в невообразимой кутерьме почти до выхода, но там стоял, загораживая проход, сохраняющий полное спокойствие Лумя Копилор. Всеми своими двадцатью четырьмя руками он сдерживал натиск паникующей толпы.
      - Спокойствие! - кричал он, и голос его странным образом перекрывал вопли всех остальных. - Сохраняйте спокойствие! Исчезло только то, что было изготовлено в Заморье, то есть то, чего никогда не существовало. Да здравствует басилевс! Собрание продолжается. Сейчас мы как никогда раньше должны проявить единство и сплоченность и провести единодушное голосование. Не толпитесь, бюллетеней хватит на всех.
      Камерзан взревел и ринулся вперед, поудобнее перехватив ноги девицы.
      - Побереги-и-ись!!!
      Пол ушел вдруг у меня из-под ног, я споткнулся и опрокинулся на спину, не выпуская девицу. Сверху посыпалась какая-то труха, многоголосый вопль ужаса взвился к потолку.