Он заказал такое же для Пушкина и в последнее его посещение настоял, чтоб Пушкин взял кольцо. Тот долго ждал, когда принесут сделанное по заказу кольцо, - не ехал, все ждал его, - дождался и отправился в Петербург. Но, - странное дело! - по словам Данзаса кольца не было у Пушкина во время дуэли. А на смертном одре Александр Сергеевич попросил Данзаса подать ему шкатулку, вынул оттуда это кольцо и отдал другу. Так почему же Пушкин не надел кольцо, тем более, если верил, что оно может его защитить?
      - А может... может, он твердо знал, что умрет, и даже хотел своей смерти? - негромко спросил Илья.
      - Может быть... - развел руками Далецкий. - Но мы об этом никогда не узнаем. Но мы знаем одно: вера в приметы, в предсказания и тому подобное как бы программирует жизнь. И человек начинает следовать заданной программе с сознанием своего бессилия что-либо изменить... он верит в неотвратимость того, что его ожидает. А это... это зачастую приводит к полному краху, хотя, если б он верил в Божью защиту и покровительство, уповал на нее, да и сам не плошал, а действовал, все могло быть иначе...
      - Так может... это и есть Божий Промысел? - подала голос Маня.
      - Что именно? Исполнение предсказания? - Далецкий отрицательно покачал головой. - Недаром священники говорят о том, что гадать грешно. Господь не случайно закрыл для нас знание будущего, и нельзя нарушать волю его.
      - А святочные гадания? Всегда ж были, даже в те времена, когда все в Бога верили и в церковь ходили... - подала голос Маруся.
      - Да, но не забывайте, гадающий должен снять с себя нательный крестик, потому что, гадая, он сам сознательно отказывается от Божьего покровительства и предает себя во власть тех сил, которым крест, что осиновый кол для вампира...
      - Марк Николаевич, ходят слухи... что старуха, ну, графиня из "Пиковой дамы", что этот образ как бы колдовской, что ли... Она способна вмешаться в судьбу актрисы, которая её играет, - Алена вновь вернулась к теме, с которой начала разговор.
      - Что за слухи? И кто их разносит? - Далецкий выпрямился, глаза его гневно блеснули.
      - Ну, говорят... Не у нас, вообще. Я же общаюсь с актерами из профессиональных театров, так они, как узнали, что мы ставим, прямо заохали: мол, это жуткая вещь и с ней лучше не связываться... Худая слава у "Пиковой дамы", это не я придумала - так говорят...
      - Если слушать все, о чем говорят, лучше вообще не жить! - отрезал Далецкий. - А театральные сплетни всегда были и будут, и если с ними считаться, лучше на сцену не выходить. Все! Хватит пустой болтовни! Давайте работать...
      Глава 10
      ЛЮБОВНИКИ
      По дороге домой Маню вдруг зашатало, и она прислонилась к невысокой чугунной решетке бульвара.
      - Манечка, что с тобой? - испугалась Аля. - Тебе плохо?
      - Ничего, - еле выговорила Маня, тяжело дыша, - почему-то все закружилось... наверно пройдет.
      - Миленькая моя, что ж это? Давай, обопрись на меня, сейчас будем дома, совсем немножко осталось...
      Они с трудом добрались домой: Але пришлось Машку буквально тащить на себе, та едва волочила ноги. Сбросив в прихожей куртку и сапоги, бедняга, не раздеваясь, со стоном повалилась на свою раскладушку. Аля дала ей напиться, помогла переодеться в свою пижаму и побежала за мамой.
      - У Маньки по-моему жар!
      Измеряли температуру: тридцать девять и восемь!
      - Аля, дай ей аспирин, в морозильнике клюква, морс сделаешь, - велела встревоженная Анна Андреевна. - Дверь в свою комнату закрывай очень плотно - не заразить бы Алешеньку... По-хорошему, надо бы нам всем марлевые повязки носить, но, будем надеяться, пронесет...
      Аля быстро приготовила морс, напоила Маню, и той стало, как будто, немного легче... Она открыла глаза и часто-часто моргая, - видно, ей было больно глядеть на свет, - вымученно улыбнулась подруге.
      - Аленький, прости, я вас всех замучила!
      - Ну что ты, Манечка, тебя у нас все полюбили! А Алешенька, так он так и тянется к тебе, сразу, как тебя увидит, гугукает, улыбается... Я прямо не знаю, как без тебя бы жила...
      - Аль... - Маня облизнула пересохшие губы. - У меня к тебе одна просьба. Ты прости, что...
      - Только давай без этого, перестань извиняться и, как говорят, ближе к телу!
      - Там в моем гнезде... ну, за ширмами...
      - Так... И что там?
      - Игрушка. Такой маленький меховой лемурчик... Его мама мне подарила, привезла из Германии... он мне всегда помогает, когда плохо. А я его там забыла. И как - сама не пойму...
      - Все ясно, сейчас быстро сбегаю - принесу. Ой, а как же я туда попаду-то? Все заперто... Правда, может, Витя ещё не ушел...
      - Там у меня в сумке ключ, - еле выговорила Маша. - От студии.
      - А-а-а, хорошо, сейчас поищу... Нашла! Все, я мигом туда и обратно. А ты постарайся уснуть, хорошо? А твой лемурчик скоро опять будет с тобой! Спи! - она поцеловала подругу и выключила настенное бра.
      Через полчаса Аля, поворачивала ключ в замке. Включила свет в фойе и стала подниматься по лестнице. Но не успела она открыть дверь в репетиционный зал, где свила себе гнездо Маня, как услышала, как внизу хлопнула входная дверь. Смех, голоса... женский, мужской. Алена! С ней, кажется, Гарик. Точно, он! Они поднимались по лестнице. Не долго думая, Аля прошмыгнула за ширмы и спряталась там. Отчего-то ей совсем не хотелось, чтобы её здесь застали.
      В зале вспыхнул свет. Аля сжалась в комочек и сидела в своем укрытии, боясь пошевелиться, тише воды, ниже травы...
      - Как классно, когда никого нет! - Алена, смеясь, закружилась по залу, любуясь своим отражением в зеркалах. - Ой, кайф какой!
      - Слушай, а ты уверена, что здесь никого? - Гарик озирался по сторонам с таким видом, точно из какого-нибудь угла вот-вот выскочит Фредди Крюгер... - Внизу свет горит, значит тут кто-то есть.
      - Наверное, Витька забыл потушить. Чего с него взять, с дурачка? Кончай напрягаться, Гарри, мы одни во всей Вселенной! Давай, доставай скорее шампусик!
      - Погоди, я все-таки схожу вниз, проверю...
      - Зануда!
      Он попытался обнять её, но она выскользнула и расхохоталась.
      - Топай, топай... Боже, какие мужчины все-таки трусы!
      Он побежал вниз по лестнице, а Алена принялась выгружать из объемистой сумки съестное: пакетики из "Макдональдса", салаты в пластиковых круглых коробочках, карбонат и ветчину в нарезку, фрукты, конфеты и две бутылки шампанского.
      - Никого! - торжественно возгласил Гарик, вернувшись. - Да здравствует наша ночь!
      - Ур-ра-а-а! - пронзительно крикнула Алена, а Гарик подхватил её на руки и закружил по залу.
      - Где слог найти, чтоб описать прогулку,
      Шабли во льду, поджаренную булку
      И вишен спелых сладостный агат?
      Далек закат, и в море слышен гулко
      Плеск тел, чей жар прохладе влаги рад.
      Захлебываясь от восторга, начал Гарик, а Алена подхватила строки Михаила Кузмина:
      - Твой нежный взор, лукавый и манящий,
      Как милый вздор комедии звенящей,
      Иль Мариво капризное перо,
      Твой нос Пьеро и губ разрез пьянящий,
      Мне кружат ум, как "Свадьба Фигаро".
      Последние строфы они прочитали вместе: она на руках у него, торжествующая и глядящая сверху вниз смеющимися глазами, и он, запрокинувший голову, крепко обхвативший её за талию и поглупевший от счастья...
      - Дух мелочей, прелестных и воздушных,
      Любви ночей, то нежащих, то душных,
      Веселой легкости бездушного житья!
      Ах, верен я, далек чудес послушных,
      Твоим цветам, веселая земля!
      - Аленушка, моя королева! - прошептал Гарик, бережно опуская Алену на пол. - Светлая королева... - он, наконец, поцеловал её, и она затихла...
      Аля не знала, куда ей деваться! Что за стыд быть невольной свидетельницей любовного свидания... И ведь теперь не выйти, не скрыться и некуда деться от этих вздохов, от этого сбивчивого жаркого шепота... Она закрыла глаза, зажала уши... но это не помогло. Любовники, думая, что одни, не сдерживались и вели себя довольно шумно...
      Наконец, все стихло... Аля лежала ничком на матрасе, зарывшись лицом в Манино одеяло. На душе было так скверно, как никогда в жизни, точно она убила кого-нибудь...
      - Моя девочка, чудо мое... - шептал Гарик, и в пустом репетиционном зале его шепот звучал так отчетливо, как будто он говорил в микрофон.
      - Ты мой, ты мой! - ворковала Алена. - Весь мир наш! И эта студия... Давай выпьем за нее!
      - Сначала за нас!
      С глухим выхлопом вырвалась пробка, шипя, полилось шампанское. Послышался звон - влюбленные чокнулись... Аля все ещё не смела поднять головы и лежала, зажмурившись. На глазах у неё от переизбытка чувств выступили слезы.
      - Ой, как же хорошо... хорошо! - звонко рассмеялась Алена. Ее смех звенел, голос вибрировал. Никогда ещё звук её голоса не был таким живым и упругим, как сейчас!
      - Скоро премьера... - мечтательно протянул Гарик. - Позову ребят с курса, пусть на тебя полюбуются!
      - Что, похвастаться хочешь? - лукаво спросила Алена.
      - Да нет... просто пусть знают, как у нас здорово. Пускай студия и любительская, но ребята играют вполне профессионально. Уж поверь, я знаю, что говорю!
      - Ну да, ты же у нас профессионал! - она взъерошила ему волосы.
      Аля приподнялась на локтях, тряхнула головой и принялась сжимать и разжимать затекшие ладони. Теперь она снова могла видеть любовников в щель между створками ширмы, но смотреть ей совсем не хотелось... больше всего на свете она мечтала бы оказаться как можно дальше отсюда!
      - Да, какое там... профессионал, - усмехнулся Гарик. - Еще пахать и пахать...
      - Гарри, а ты хотел бы иметь свой театр? - ластясь, промурлыкала Алена.
      - В принципе? Ну, конечно! Это ж мечта каждого режиссера!
      - Ну, так за чем дело стало? Считай, он у тебя в кармане!
      - Ты о чем? - не понял Гарик.
      - Эта студия... она твоя! А окончишь ГИТИС, получим статус театра!
      - Не понял! - мотнул головой Гарик и залпом допил шампанское.
      Алена немедленно наполнила до краев его стакан и сунула в руку круглый солнечный апельсин. Сама отпила глоток и с хрустом куснула яблоко.
      - Ну, ты возглавишь студию. А я буду твоей актрисой! Первой актрисой, звездой! Мы будем ставить комедии, веселые, искристые, как это шампанское... Хватит занудства! У меня от речей нашего дорогого Маркуши уже скулы сводит.
      - А как же он?
      - Далецкий? Ну как... за него не волнуйся - у него имя все-таки! Пристроится где-нибудь в профессиональном театре, чего ему с нами профанами зря время терять?
      - Алена, что ты говоришь! - не выдержал Гарик. - Студия - это его ребенок! Любимое детище! Он же всю душу в неё вложил... Все начинал с нуля, нас собрал, выучил... Ребята, действительно, перспективные. И о студии уже известно в театральных кругах... вон, какая статья в "Театральной жизни" про "Синюю птицу" вышла! А Илья, Маня, Аля - у них настоящий талант, им в ГИТИС поступать надо. Ну, или там в Щуку, Шепку... А Марк, он же просто сломается, как ты не понимаешь, он...
      - Слушай, я сейчас говорю о нас! - перебила Алена. - Если сам о себе не подумаешь, никто о тебе не подумает! Я хочу, чтобы у тебя было имя, свое дело, у тебя вся жизнь впереди! Мой милый, любимый, пожалуйста, позволь мне помочь тебе... Это будет твое дело, только твое, и никто тебе диктовать не будет! И потом, неужели ты не хочешь, чтобы твоя маленькая Аленка засверкала, как бриллиант?! Далецкий меня затирает, ролей не дает... думает ставить "Дни Турбиных", я спросила, даст ли он мне роль Елены, а он так задумчиво мне говорит: мол, у вас, Алена, другое амплуа, вы ещё не созрели... Это я-то не созрела! - она презрительно хмыкнула и, вскинув голову, оглядела себя в зеркале. - Нет, с этим надо кончать!
      - И что ты предлагаешь? - сдался Гарик.
      - Мы сделаем вот что: напишем письмо. Я на компьютере наберу и на принтере выведу. Мы напишем, кто таков на самом деле наш режиссер! Одну актрису убил, другую погубил... Его ложные, нездоровые идеи юных актрис попросту в гроб вгоняют!
      - Как это... убил, погубил? - Гарик аж подскочил на месте. - Что ты имеешь в виду?
      - Я тебе потом все в подробностях расскажу. А сейчас не до этого, сейчас - наша ночь! Давай шампусика выпьем! Милый мой, как мне с тобой хорошо! - она кинулась к нему на грудь, прижалась всем телом и приникла губами к его губам.
      - Ты сделаешь, как я прошу? Ты примешь студию? - Алена льнула к обалдевшему парню, повиликой виясь вкруг него...
      - Все сделаю, чудо мое, все, что ни попросишь!
      - Тогда давай набросаем текст. Где-то у меня была ручка!? А вот она! Алена извлекла из сумочки ручку и лист бумаги. - Так... По пунктам. С актрисами - раз. С идеями - два. Напишем, что они вредны для молодежи... Потом... - она на секунду задумалась, наморщила лоб. - Что он превращает студию в притон.
      - В каком смысле? - парень вытаращил глаза.
      - А Маня?! Она же... я не знаю кто, - цыганская подстилка!
      - Ален, что ты несешь?! - взорвался Гарик. - Маня не такая, она...
      - Да, милый, как раз такая! Притом, не удивлюсь, если она воровка!
      - Ну, ты даешь!
      - Вот именно... - Алена сняла с запястья тоненький золотой браслет. И мы это докажем.
      - Ты чего? Что ты делаешь?
      - А мы подложим в её барахло мой браслет, и пускай потом доказывает, что не украла!
      - Алена, ты с ума сошла! - закричал Гарик и швырнул свой стакан об пол. - Очнись, это подлость! Не смей, слышишь... - он схватил её за руку и вывернул так, что она закричала.
      - Ой, мне больно! Сумасшедший какой! Да, ты просто... просто тигр! Дикий зверь! Мой ласковый и нежный зверь... ну, поцелуй меня! - она опять обвила его шею руками и прыгнула на него, обхватив скрещенными сзади ногами.
      - Дура! Дурочка... Моя маленькая дурешка... Какая глупая... глупышка моя... - они повались на пол и принялись целоваться.
      - Ну, что тебе Маня, что? А это дело - верняк! Тогда его точно погонят отсюда поганой метлой! Мы одну копию... - задыхаясь, шептала она в перерывах между поцелуями, - отправим в Префектуру... - о, Гарри! А другую, - о, милый мой! - в Министерство культуры... А браслет...
      - Все, что угодно! - Гарик вскочил на ног, оттолкнув её. - Я сделаю для тебя, что угодно, но этой гадости сделать не дам! Надевай браслет!
      - Но милый...
      - Надевай, я сказал!
      Алена, мяукнув, нехотя застегнула браслет на запястье.
      - Но письмо... ты напишешь? - она призывно запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя.
      - Напишу! Только не знаю, как я буду Далецкому в глаза смотреть после этого...
      - А ты не гляди! - она оскалилась в довольной улыбке. - Ой, что-то я проголодалась... Давай поедим?
      Гарик, ни слова не говоря, подошел к окну, дернул шпингалет и рывком распахнул окно. Метель, завывавшая за окном, - она поднялась недавно, ворвалась в зал, и длинная Аленина юбка заходила колоколом вкруг её ног.
      - Ой, закрой, дует! - закричала она, шарахаясь к противоположной стене.
      - И кто... кто тебя надоумил придумать такое? - мрачно проговорил Гарик, не глядя на нее.
      - Ха-ха-ха! Дьявол! - бросила она, тряхнув волосами.
      И в тот же миг, как она произнесла это слово, на колокольне соседней церкви ударил колокол.
      Это было так жутко, так неожиданно, что оба вздрогнули. Улыбка на лице Алены разом погасла, она побелела, как полотно. А Гарик, как стоял к ней вполоборота, так и застыл на месте, овеваемый мертвым холодным дыханьем метели... Потом, овладев собой, захлопнул окно, стряхнул с себя снег...
      - Пойдем отсюда! - глухо бросил парень и принялся надевать шарф и куртку.
      - Да, в самом деле пора! - пролепетала Алена.
      Она принялась быстро запихивать в сумку остатки съестного, а в отдельный пакет - пустые коробочки, апельсиновую кожуру и пустые бутылки.
      - Осколки собери! - приказал Гарик. Он хмурился и грыз ноготь.
      - Сейчас, сейчас... - Алена в два счета навела в зале порядок, уничтожив все следы пиршества, и оба ушли, растеряв остатки былой веселости и не произнеся больше ни слова...
      Глава 11
      ПРЕМЬЕРА
      - Машенька, вот твой лемурчик! - Аля вложила в руку подруги игрушку, с трудом сдерживаясь, чтоб не заплакать.
      Маня лежала на спине, вытянув руки вдоль тела, рот её был полуоткрыт, а дыхание хриплое и тяжелое. Только что от неё ушел врач, сообщив, что у девочки двустороннее воспаление легких. Алин папа побежал в аптеку за антибиотиком, мама весь вечер просидела возле нее, а сейчас кормила Алешку.
      - Спа-си-бо... - еле слышно выдохнула Маша. Взгляд её на миг прояснился, пальцы крепко сжали игрушку, потом глаза снова закрылись, а голова запрокинулась набок.
      Аля поправила ей подушку, погладила по влажному пылавшему лбу и прикрыла одеялом до подбородка. Посидела немного возле подруги, сникнув, сгорбившись: ей было плохо.
      "Все моя идиотская безалаберность, - сокрушалась она. - Сначала ляпну, потом подумаю. Что теперь делать? Даже представить страшно, что будет... А если Марк Николаевич и впрямь уйдет, то есть, его... уйдут?! Ведь это моя вина, я нарушила слово, все рассказала Алене... и вот что из этого вышло. Но какая же стерва, а? И Гарик тоже хорош... Может, предупредить Марка Николаевича, что на него донос писать собираются? Нет, будет только хуже, ведь ничего не докажешь... Ой, что же делать-то! И Маня, как на зло, заболела, она умница, она бы что-то придумала..."
      - Аль, На-та-ша! - послышался тихий свистящий шепот. Аля низко склонилась к больной. - Завтра... к ней...
      - Не бойся, Манечка, я все помню, я не забуду! - уверила подругу Аля. - С пяти до семи вечера часы приема, я к ней подъеду, а сейчас брату двоюродному позвоню. Мы её вытащим, не беспокойся. Все будет хорошо! А тебе нельзя волноваться...
      - Зеркало, Аля, зер-кало... - забеспокоилась Маня, теребя пальцами край одеяла. - Не ходи туда, не ходи... - она бредила.
      Аля дождалась, когда Маня уснет, созвонилась со своим двоюродным братом Андреем, и тот, хохотнув, поведал ей об известных ему способах побега из психушки.
      - Старушка, если помощь нужна - только свистни! В таком святом деле не помочь - грех! Так что я к вашим услугам...
      Договорились вместе подъехать к Наташе, осмотреться на месте и обсудить с ней возможный план действий.
      Сказано - сделано! На следующий день Аля попросила Далецкого пораньше отпустить её с репетиции: мол, Маня очень больна.
      - Бедняжка! - посочувствовал Марк Николаевич, достал бумажник, протянул Але две сотни. - Пожалуйста, купи от меня, что ей нужно: фрукты, лекарства... Передай, что все мы ждем её возвращения. Да, кстати, окликнул он Алю, - скажи ей, что место в общежитии ГИТИСа я пробил. Так что, как выздоровеет, может туда перебраться.
      Аля порадовалась за подругу, и в то же время расстроилась: она уже так привыкла к ней, грустно будет без нее... Что ж, все хорошее, увы, не вечно! - вздохнула она философски и отправилась на "Парк Культуры". Андрей уже поджидал её с букетиком фрезий в руке.
      - Привет! Извини, цветы не тебе, а твоей подруге психованной! - он чмокнул сестру в щеку. - Давно не видались. А ты здорово похорошела, прямо красавица!
      - Да, ладно тебе... - зарделась Аля, ей было страшно приятно! Андрюх, что ты несешь, какая она психованнная?!
      - Не бери в голову, я шучу... Ну, пошли, что ли?
      Наташа обитала в сорок второй палате на втором этаже. К ней пропустили без звука: в часы посещений - пожалуйста, сколько угодно! Она соскочила с кровати, книжка шлепнулась на пол... Увидав вместе с Алей незнакомого парня, Наташа совсем смутилась, стиснула пальцы...
      - Пошли пройдемся по коридорчику, - сказал Андрей, протягивая ей букет. - Это тебе, ласточка, чтоб пела и радовалась! А меня зовут Андрей или по-домашнему Дрюльник.
      - Нет, это имя тебе не подходит, - глядя ему в глаза, застенчиво сказала Наташа. - Я тебе другое придумаю.
      - Значит так! - убедившись, что их никто не слышит, начал Андрей. Есть два пути. Первый - свинтить во время прогулки. И второй - переодеться в сортире во все цивильное и свалить под видом посетителя.
      - Первый не подходит, с нами две медсестры, они с нас глаз не спускают, - сказала Наташа.
      - Тогда второй! Алька, ты являешься в ярком парике, чтоб бросался в глаза, и дико раскрашенная. Потом всю свою одежку и косметику передаешь Натали, та в туалете напяливает парик и наводит марафет, а ты смываешь свою боевую раскраску, и уходишь в другой одежде. Наталья, как ни в чем не бывало, уходит первая, ты спустя какое-то время - за ней. Это годится?
      - Можно попробовать, - встрепенулась Наташа.
      - А я тоже буду тут и возьму на себя персонал. Ну, там истерику закачу по любому поводу, стану права качать... Или ещё что-нибудь учиню в зависимости от обстоятельств... В общем, отвлеку их, насколько смогу. Идет?
      - Идет! - согласилась Наташа. - А когда мы это сделаем? Мне так хочется быть на премьере...
      - Премьера в субботу, - сказала Аля. - Сегодня у нас вторник. Значит, в пятницу. А я к тому времени достану подходящий парик и шмотки.
      - А где я буду жить? - вскинула испуганные глаза Наташа. - Домой мне нельзя, сразу бандюги сцапают.
      - Да... - задумалась Аля. - А, придумала! Маня сейчас живет у меня и её гнездо в репзале свободно. Там тебя точно никто не найдет!
      - Здорово! - просияла Наташа. - Даже не верится. Конечно, это всего не решает: надо где-то денег достать...
      - Ты сейчас об этом не думай, - успокоила её Аля. - Главное отсюда вырваться, перестать эти таблетки глотать... а там все как-нибудь устроится.
      - Точно: ум - хорошо, а полтора - лучше! Ты мне все расскажешь, что там у тебя за бандюги, вместе помозгуем, - кивнул Андрей. - У меня дружбан в угрозыске, глядишь, чего-то надумает... А сейчас этим не нагружайся, а то с перепугу репу напрочь заклинит!
      На том и порешили.
      * * *
      Дни, остававшиеся до премьеры, промелькнули, как кадры ускоренной съемки. Студийцы, пребывая в состоянии, близком к обмороку, забросили все: школу, домашних... весь Космос для них сосредоточился на крохотном островке сцены.
      В последнюю минуту дошивались костюмы, вбивались последние гвозди в конструкции декораций, студийцы сновали туда-сюда по-муравьиному, и только старинное зеркало в тяжелой резной раме хранило спокойствие, отражая на своей блестящей поверхности всю эту бренную суету...
      Накануне премьеры, за полчаса до начала генеральной репетиции появился Николай Валерианович. Далецкий представил его притихшим студийцам, и старик, опиравшийся на черную трость с серебряным набалдашником, тепло поприветствовал их и сказал несколько слов.
      - Я, может быть, буду говорить несколько высокопарно, - начал он. - Но прошу меня великодушно простить, таков уж мой стиль! Я хочу сказать о высоком призвании художника, о деле, которому вы намерены служить. Много искушений встретится на вашем пути. Вы будете совершать ошибки, оступаться и падать и вновь подниматься... это нормально. Главное, не забывайте о своем назначении: оно в том, чтобы отдавать. Свои силы, энергию, душу... Вы, будете открывать её, - свою душу, не раздумывая, каково это: стоять голеньким перед зрителем. Не просчитывая, каков окажется результат... Чудо существования искусства - в отказе от всякой выгоды, от всякого рацио. Хочу напомнить вам слова крупнейшего философа двадцатого века Льва Шестова. Он сказал: власть умозрительных истин далеко увела нас от небесного Иерусалима с его верой в возможность невозможного... Вот эта вера - квинтессенция всякого большого искусства. И за неё надо платить, как мы платим за все, решительно за все в жизни! И в особенности, за счастье получать радость от того, что мы делаем...
      Ребята слушали его, затаив дыхание. Старик говорил сухо, торжественно, строго, и только мальчишеский блеск его глубоко посаженных глаз выдавал волнение.
      - Перед тем, как завершить свою нудную речь, я хотел бы сказать вам: не бойтесь! Никого и ничего... Потому что всякий творец, будь то создатель новейшего рецепта выпечки сладких булочек, парикмахер или актер, - если он вкладывает в свое дело всю душу, - находится под высшим покровительством и защитой. Уповайте на нее! Над нами, - старик воздел руки, и голос его загремел, - покров небесной защиты. И каждый наш промах, каждый грех - как выстрел, превращающий этот покров в решето! Только этого и стоит бояться...
      Марк Николаевич поблагодарил учителя, пожелал всем удачи, и прогон начался. Он прошел без сучка, без задоринки! Николай Валерианович расцвел, обнял Далецкого, поздравил юных актеров, каждого расцеловал, и сказал, что завтра непременно придет с женой на премьеру.
      Переодевшись, Аля помчалась на встречу с Андреем - Наташе на выручку. Она прихватила из костюмерной короткий, но очень яркий и запоминающийся парик, и в клинику имени Корсакова вошла девушка с медными волосами в ярко-красном костюме с золотыми пуговицами. Андрей устроил самое настоящее представление, пока Наташа переодевалась в туалете в этот кричащий костюм: он потребовал меню, сообщил, что ему не безразлично, чем кормят его ближайшую родственницу, вызвал сестру-хозяйку, созвал медсестер и принялся считать калории, то и дело путаясь и сбиваясь со счета...
      Все прошло как нельзя лучше: Наташка, гордо вскинув голову, размалеванная как индеец, прошла мимо охраны с перекинутым через руку пальто, перед выходом надела его, взмахнув длинными полами, точно крыльями птица, и была такова... Аля переоделась, умылась и спокойно покинула клинику: посетителей в этот день было много, всех упомнить даже профессионалы охранники не могли... Следом за ними поле битвы покинул Андрей, измотав сестру-хозяйку до полусмерти!
      Расставшись с довольным Андреем, девчонки помчались в студию. Наташа, никем не замеченная, - всем было не до того, - пробралась на второй этаж и укрылась за ширмами.
      И наступил день премьеры.
      Аля всю ночь не спала, Маня тоже. Ей стало значительно лучше, но к участию в спектакле врач её не допустил, сказав, что ещё наиграется... Таким образом, вместо троих девиц, составлявших свиту графини, стало двое. Маня мучалась, что всех подвела, и рвалась в студию, Аля её удерживала, обе вконец издергались...
      Перед самым рассветом Але приснилась бабушка. Она загадочно улыбалась и кивала ей головой, но ничего не говорила. Маня, как могла, успокаивала подругу, уверяя, что это хороший сон...
      Вся семья собралась, чтобы проводить её в студию, Аля просила на премьеру не ходить: дескать, ей так будет легче... На второй, на третий спектакль - пожалуйста, а теперь она просто с ума сойдет, если в зале будет кто-то из близких...
      - Все у тебя наоборот! - поразился Сергей Петрович. - Других присутствие родственников только поддерживает, а тебя, видишь ли, с ума сведет...
      - Папочка, не обижайся! Это только в первый раз! Потом я немножко привыкну, и вы будете сидеть на всех спектаклях в первом ряду!
      Маня тайком перекрестила подругу, когда та выходила из дома. Алешенька заплакал на руках матери, видя, как сестренка уходит... точно чувствовал, что с ней что-то не так... Да, Аля и сама это чувствовала: сегодня в студии что-то произойдет!
      Как у Чехова: если в пьесе на стене висит ружье, значит оно должно выстрелить! Таким ружьем было старое зеркало. Хоть Маня ни слова ей не сказала о разговоре родителей и об опыте с церковными свечками, - Аля испытывала безотчетный страх перед этим зеркалом и больше всего отчего-то боялась сцены в спальне графини, хотя сама в ней и не участвовала...
      Она стояла за кулисами в костюме Лизы: в скромном голубеньком платьице до полу, перехваченном под грудью лентой с бантиком, в шелковых белых туфельках без каблучка, с пяльцами в руке, - другой рукой она теребила маленький золотой крестик на тонкой цепочке, - стояла и слушала, как шумит постепенно заполняющийся зрительный зал...
      Договорились, что когда в зале погаснет свет, Наташа в том же платье и парике, в котором сбежала из клиники, проскользнет в зал и усядется на приставной стул в одном из последних рядов: это место Аля просила оставить свободным.
      Алена в напудренном парике и темно-розовом платье в который раз примеряла перед зеркалом чепец с лентами огненного цвета. Другое платье желтое, шитое серебром, в котором её героиня едет на бал, и спальная кофта с ночным чепцом, в которой она умрет, висели рядком на вешалках.
      Гримуборных у юных актеров не было и переодеваться по ходу спектакля им приходилось прямо здесь, за кулисами. Макс в лосинах и высоких сапогах в обтяжку широкими шагами мерял пространство сцены, как загнанный зверь. Он метался до тех пор, пока Далецкий не прогнал его, сказав, что уже дали третий звонок...
      Пошел занавес... грянул вальс... Начали!
      Явилась комната, за слюдяными окнами забрезжил рассвет - картина позднего ужина у Нарумова. Стол, приборы, бутылки шампанского. Игроки...
      Шар Далецкого скользит, катится... ластится к игрокам.
      - Что ты сделал, Сурин? - первая реплика Пашки.
      - Проиграл по обыкновению. Надобно признаться... - начал Витя.
      И пошло, и пошло! Ритм нарастал, как распрямлявшаяся пружина, одна сцена сменялась другой... вот уже Аля на сцене, она у окна с пяльцами... Алена перед зеркалом, Маруся и Тая помогают ей надеть шляпку с лентами огненного цвета... сцена с Томским.
      Опускается прозрачный занавес. Германн мечется по авансцене перед домом графини... глядит в окно. В окне - Лиза.
      Все идет хорошо! Марк Николаевич стоит за кулисами, сложив руки на груди, губы плотно сжаты, он молчит... только иногда жестом указывает на что-то, но это хорошо, это добрый знак: молчит, значит, все на так плохо...
      Сцена в спальне графини. Гаснет свет. Верхние фонари, боковые софиты меркнут, и только тревожно светится рампа. Старуха с помощью своих девушек раздевается перед зеркалом. Желтое платье, шитое серебром, падает к её ногам. Выносят свечи. Графиня остается одна, комната её освещена одною лампадой. Огонек трепетно дышит, дрожит... Графиня, застывшая, как манекен, мерно качается вправо и влево. Германн!
      Он говорит с её отражением, видит только его - таков замысел режиссера. Центральное зеркало установлено слегка наклонно и под углом, два боковых позволяют зрителям видеть трехмерное отражение старухи... и её спину.