Меморандумы, депеши и проекты лежат в портфелях. Только после стола французский посол расскажет анекдот и незаметно перейдет к туркам. Дамы оживятся, образуют свой капризный кружок, с секретами, и будут шутливо грозить дипломатам. Потом все затихнет. Дипломаты уведут на ночное заклание своих то живых и любезных, то сдержанных жен. Последним уйдет незаметный лекарь, имевший интересную беседу с вице-канцлером по поводу ост-индских интересов. Только ночью, близоруко натолкнувшись на исписанный мелом карточный стол, карлик вспомнит, что он член секретного комитета, и вспомнит, что ему надлежит иметь там завтра мнение: 1) что предполагалось; 2) что есть; 3) что ныне хорошо; 4) что оставить нельзя. Предполагалось, что он знает, что есть и что ныне хорошо. Сила его была в том, что он и понятия об этом не имел. Ныне хорошо заснуть и не слушать жены. Ночью карлик проснется и вспомнит о странном проекте необыкновенного коллежского советника. От этого проекта останется сахарный тростник, le roseau pensant, да какое-то предостережение английского лекаря, да туманное помышление о герцоге Веллингтоне и генерале Паскевиче, которого было бы не дурно... - Что - не дурно? Что такое вице-канцлер, каковы его обязанности? Он повернется на другой бок и с тоской увидит крепкий нос жены. И уснет. Это предполагалось. Это есть. Это ныне хорошо.
      17
      Сашка спал в грузинском чекмене на диване. Грибоедов зажег все свечи, стащил его за ноги. Он поглядел в бессмысленные глаза, расхохотался и вдруг обнял его. - Сашка, друг. Он тормошил его, щекотал. Потом сказал: - Пляши, франт-собака! Сашка стоял и качался. - Пляши, говорят тебе! Тогда Сашка сделал ручкой, потоптался на месте, покружился разок и проснулся. - Зови из соседнего нумера английского доктора. Когда лекарь пришел, на столе были уставлены в ряд бутылки и Сашка в грузинском чекмене, снять который Грибоедов ему не позволил, хлопотал с салфеткою в руках. Ему помогал нумерной. - Значит, вы говорите, что Алаяр-хан меня растерзает, - говорил Грибоедов. Англичанин пожимал плечами. - Выпьем за здоровье этого любезного хана, - чокнулся с ним Грибоедов. Доктор хохотал, щелкал пальцами, пил и наблюдал человека в очках без всякого стеснения. - Так вы говорите, что Мальта на Средиземном море против англичан хороший проект покойного императора Павла? Англичанин и на это мотнул головой. - Выпьем за упокой души императора Павла. Ну что ж, англичанин выпил за покойного императора. - Как поживает мой друг Самсон-хан? Доктор пожал плечами и посмотрел на Сашку в длинном чекмене. - Благодарю вас. Кажется, хорошо. Впрочем, не знаю. Выпили за здоровье Самсона. Пили необыкновенно быстро, ночь была на исходе. - А теперь, любезнейший доктор, выпьем за вашу Ост-Индию. Как вы думаете, другой Ост-Индии быть не может? Доктор поставил стакан на стол. - Я слишком много пил, мой друг! Я уже оценил ваше гостеприимство. Он встал и пошел вон из нумера. - Сашка, пляши... Золотой нумерному. - Ты, голубчик, мне более не нужен. - Сашка, черт, франт-собака, пляши.
      18
      И постепенно, пьяный, с торчащими по вискам волосами, в холодной постели, он начал понимать, кому следует молиться. Следовало молиться кавказской девочке с тяжелыми глазами, которая сидела на Кавказе и тоже, верно, думала теперь о нем. Она не думала о нем, она понимала его, она была еще девочка. Не было Леночки Булгариной, приснилась Катя Телешова - в огромном театре, который должен был рукоплескать ему, автору, и рукоплескал Ацису. Измен не было, он не предавал Ермолова, не обходил Паскевича; он был прям, добр, прямой ребенок. Он просил прощения за промахи, за свою косую жизнь, за то, что он ловчится, и черное платье сидит на нем ловко, и он подчиняется платью. Еще за холод к ней, странную боязнь. Прощения за то, что он отклонился от первоначального детства. И за свои преступления. Он не может прийти к ней как первый встречный, пусть она даст ему угол. Все, что он нынче делает, все забудется; пусть она утешит его, скажет, что это правда. Останется земля, с которой он помирится; опять начнется детство, пускай оно называется старостью. Будет его страна, вторая родина, труды. Смолоду бито много, граблено. Под старость нужно душу спасать.
      19
      Он сидел у Кати, и Катя вздыхала. Так она откровенно вздыхала всей грудью, что не понять ее - значило быть попросту глупцом. Грибоедов сидел вежливый и ничего не понимал. - Знаете, Катерина Александровна, у вас очень развилась за последнее время элевация. Катя бросила вздыхать. Она все-таки была актерка и улыбнулась Грибоедову как критику. - Вы находите? - Да, вы решительно теперь приближаетесь к Истоминой. Еще совсем немножко, и, пожалуй, вы будете не хуже ее. В пируэтах. Все это медленно, голосом знатока. - Вы находите? Очень протяжно, уныло и уже без улыбки. И Катя вздохнула. - Вы теперь ее не узнали бы. Истомина бедная... Она постарела... - И Катя взяла рукой на поларшина от бедер: - ... растолстела. - Да, да, - вежливо согласился Грибоедов, - но элевация у нее прямо непостижима. Пушкин прав - летит, как пух из уст Эола. - Сейчас-то, конечно, уж она не летит, но правда, была страсть мила, я не отрицаю, конечно. Катя говорила с достоинством. Грибоедов кивнул головой. - Но что в ней нехорошо - так это старые замашки от этого дупеля, Дидло. Прямо так и чувствуется, что вот стоит за кулисами Дидло и хлопает: раз-два-три. Но ведь и Катя училась у Дидло. - Ах нет, ах нет, - сказала она, - вот уж, Александр Сергеевич, никогда не соглашусь. Я знаю, что теперь многие его бранят, и правда, если ученица бесталанна, так ужасть, как это отзывается, но всегда скажу: хорошая школа. Молчание. - Нынче у нас Новицкая очень выдвигается, - Катя шла на мир и шепнула: - государь... - А отчего бы вам, Катерина Александровна, не испробовать себя в комедии? - спросил Грибоедов. Катя раскрыла рот. - А зачем мне комедия далась? - спросила она, удивленная. - Ну, знаете, однако же, - сказал уклончиво Грибоедов, - ведь надоест все плясать. В комедии роли разнообразнее. - Что ж, я старуха, что плясать больше не могу? Две слезы. Она их просто вытерла платочком. Потом она подумала и посмотрела на Грибоедова. Он был серьезен и внимателен. - Я подумаю, - сказала Катя, - может быть, в самом деле, вы правы. Нужно и в комедии попробовать. Она спрятала платочек. - Ужасть, ужасть, вы стали нелюбезны. Ах, не узнаю я вас, Александр, Саша. - Я очень стал стар, Катерина Александровна. Поцелуй в руку, самый отдаленный. - Но хотите пройтиться, теперь народное гулянье, может быть забавно? - Я занята, - сказала Катя, - но, пожалуй, пожалуй, я пройдусь. Немного запоздаю.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.