ГЛАВА 1

— Мы уже близко. Я вижу впереди гребень горы.

— Да, — кивнула Ривен, следуя за немолодой, но довольно стройной женщиной, которая проворно взобралась на гладкий валун. Они карабкались по склону Святой горы уже целый день, но Грис даже не запыхалась. Ривен резко задержала дыхание. Они оставили позади густой покров деревьев и узкую серебристую полоску водопада, и теперь обе женщины внимательно смотрели вниз, вглядываясь в каменистую, безжизненную впадину в форме чаши. Она напоминала след большого пальца великана, выдавленный в горе и оставшийся с тех древних времен, когда земля только остывала. Со дна этой гигантской чаши на них удивленно и мягко смотрел синий глаз озера.

— Вот он, — пробормотала Грис. — Омут Матерей.

Ривен промолчала, хотя чувствовала, что страх, трепет и нетерпение переполняют ее. Более десяти лет назад в эти священные, бездонные воды ушла навсегда Ниома. Ривен знала, что, когда пробьет ее час, она также будет искать в них вечного забвения. Но сейчас они должны стать для нее местом испытания.

— Пошли, — Грис, которая уже начала спуск по камням песочного цвета. — У тебя твердый характер, и, даст Бог, ты все преодолеешь.

Не взирая на внезапную дрожь в коленях, Ривен выпрямилась, собралась с духом и последовала за Грис. Вскоре они достигли гладкого, лишенного растительности края горы, обрамляющего священные воды озера. Грис преклонила колени и почтительно поклонилась. Тот же ритуал выполнила и Ривен. Обе женщины хранили молчание, завороженные мрачным безмолвием этого места. Ничто не нарушило тишины: не чувствовалось даже дуновения ветра.

— Оно ждет, — зачем-то пояснила Грис, хотя никаких объяснений не требовалось.

Ее грубоватый голос эхом отозвался о каменные стены. Она заглянула в потемневшие от волнения глаза девушки, и на мгновение в ее взоре промелькнуло сомнение. Затем ее лицо вновь приняло суровое выражение.

— Ты готова?

Ривен судорожно глотнула, потом кивнула в знак согласия, наклонила голову и откинула назад свои длинные темные волосы — теперь она могла хорошо видеть мутную поверхность озера. Затем девушка начала медленно погружать обнаженную руку, пока воды не скрыли ее по самый локоть. Крепко зажмурив глаза и сжав губы, она ждала. Сердце бешено колотилось, и от этого стука у нее заложило уши. Казалось, время остановилось: минуты шли, но ничего не происходило. Наконец Грис облегченно вздохнула, и Ривен почувствовала, что внутреннее напряжение исчезает. Она распахнула глаза и в изумлении посмотрела на Грис.

— Оно не отвергло тебя. Ты настоящая доуми. — С этими словами старуха вытянула руку, покрытую рубцами от кисти до самого плеча. — Взгляни, что случилось со мной, когда я попробовала это сделать. Я не выдержала даже первого испытания. Для тебя же все прошло успешно. Можешь приступать.

Сдерживая ликование, Ривен начала со своих первых уроков. Она зачерпнула ладошкой воды и посвятила ее спокойствию и тишине этого места. Затем разжала пальцы, но у нее в руках осталась густая водяная масса, полностью сохранившая форму ладоней. На нежном лице Ривен заиграла улыбка, и девушка стала придавать этой неопределенной массе разнообразные очертания: вот в ее руках распустился цветок, потом раскрылся лист, полетела бабочка, вспорхнула птичка. Помогая себе второй рукой, Ривен принялась прясть из воды сверкающие нити, скручивая их тонкими, ловкими пальцами и постепенно превращая в легкую ткань. Когда каждая нить заняла свое место, Ривен подняла руки и расправила полотно. Туго натянутое, оно ловило солнечные блики, которые отражались, играя всеми цветами радуги, словно пропущенные сквозь тысячи крошечных призм.

Эти необыкновенные цветные блестки привлекли внимание девушки: она быстро разобрала волокна и стала наносить на материю рисунок. Чтобы развлечь Грис, Ривен изобразила пещеру, где они прожили столько лет, места, которые проходили, путешествуя по лесной стране, костры, которые разжигали в пути, и, наконец, серебристый водопад, охраняющий проход к краю чаши, в которой спряталось священное озеро.

Грис удовлетворенно кивнула: ее ученица научилась многому и сейчас доказала это.

Тем временем Ривен перешла к следующим урокам. Она создала иллюзию того, что пошел дождь, и тихая гладь озера покрылась рябью. Подняв голову, она делала волны все больше и больше, а рев ветра все сильнее и сильнее, пока озеро не стало напоминать разбушевавшийся океан в миниатюре.

— Все. Хватит! — резко оборвала ее Грис.

Ривен удивленно поглядела на свою наставницу. Творчество настолько поглотило ее, что она перестала осознавать себя. Она уронила руки, и в одно мгновение озеро успокоилось. Девушка внимательно изучала лицо Грис.

— Пришло время попробовать тебе обратиться к прошлому и собственными глазами увидеть, как была потеряна сила доуми. — Покопавшись в кармане, Грис вытащила потускневший от времени серебряный гребень и протянула его Ривен: — Когда-то он принадлежал твоей матери. Сейчас при помощи него ты сможешь вызвать ее образ.

Ривен взяла гребень в руки и посмотрела вниз, внимательно вглядываясь в мутную водную гладь. Лицо Ниомы было трудно забыть. Ривен не было еще и четырех, когда она в последний раз видела свою мать, но она хорошо помнила доуми Внутренних вод Полуострова и ее удивительную красоту.

Ривен провела рукой по тугой поверхности озера. Вода потемнела, слегка вздулась, и вдруг на ней проступило изображение. Это была Ниома. Она лежала, растянувшись на траве возле ручья, ее тело сплелось с кем-то, чьи золотые кудри так же ослепительно блестели на солнце, как и ее собственные.

— Это он? — возбужденно спросила Ривен.

— Да, это Броун.

Девушка наклонилась к самой воде, чтобы лучше рассмотреть сплетенные тела. Теперь ей довольно хорошо было видно обоих. Ниома спокойно лежала на спине, обвив руками изящную талию юноши. Всякий раз, когда он наклонялся к ней, она весело смеялась. На голове у нее мерцала диадема, которую увенчивал большой, бледно-зеленый камень.

— Он так же прекрасен, как она сама, — наконец произнесла Ривен.

— Да, — горько вздохнула Грис. — То же самое говорила и Ниома. С тех пор как она впервые увидела его купающимся в ее любимом пруду в то утро, будь оно трижды проклято, она не находила себе места. Никогда в жизни она не встречала мужчины равного ей по красоте. Они могли бы быть братом и сестрой — любила повторять Ниома.

Ривен нахмурилась и отвернулась от изображения. Большую часть жизни движущей силой ее собственного существования было то, что мать предала доверенный ей святой дар.

— Как долго они были вместе?

— Неделю.

— Всего лишь? И ему хватило недели на то, чтобы уничтожить силу, которой мы владели веками?

— Нет, — запротестовала Грис, — не надо отворачиваться, Ривен. Смотри на изображение. Ты здесь для того, чтобы учиться.

Кусая губы, девушка согласно кивнула. Между тем парочка на траве уже лежала в другой позе. Прекрасный юноша слегка коснулся губами белоснежной шеи Ниомы и что-то прошептал ей на ухо. Та вспыхнула, ее рот раскрылся от удивления, глаза широко распахнулись. Она рассмеялась. Затем подняла обнаженную руку и бережно сняла диадему. Мгновение спустя она уже надевала ее на златокудрую голову юноши. Он удовлетворенно улыбнулся, а Ниома откинулась на траву, с восхищением созерцая дело рук своих.

Глаза Ривен сузились. Ей казалось, что она видит, как слегка напряглись его плечи, а губы изогнулись в легкой, едва различимой усмешке. Но, возможно, это были лишь плоды ее фантазии. Во всяком случае Ниома ничего не заподозрила, и когда златовласый юноша наклонился поцеловать ее, она улыбнулась ослепительной, ничем не омраченной улыбкой.

По всему телу Ривен прошла дрожь, и она почувствовала, что внутри у нее все сжалось в комок.

— Как, как она могла сделать это? — возмущенно воскликнула она. Мгновенно картина на воде потемнела и исчезла.

— Ты уничтожила изображение! — гневно закричала Грис. — Сию же минуту верни все назад!

Тяжело вздохнув, Ривен опустила глаза. Она старалась изгнать гнев и обиду из своей души, как ее учила когда-то Грис. Постепенно она вновь обрела спокойствие. Когда мысли ее стали такими же невозмутимыми, как неподвижная поверхность озера, Ривен провела по воде рукой. И вот опять возникли две фигуры: золотокудрые головы слились в долгом поцелуе, а руки сплелись в страстном объятии.

— Как? — уже спокойно спросила Ривен. — Как она могла?

Грис вздохнула:

— Моя сестра, дитя прихоти и каприза, никогда не была осторожной. Но дело не только в этом. Ты должна попытаться понять ее, если, конечно, ты хочешь хоть как-то изменить происходящее. И если ты, Ривен, не будешь смотреть внимательно, знания, которые ты получишь, лишь ослабят тебя. А тебе, поверь мне, потребуются все твои силы, чтобы добиться успеха в этом деле. Ниома обладала особенной красотой: ни один мужчина не мог по собственной воле бросить ее. У нее было множество любовников, но в конечном счете они надоедали ей, и никогда не случалось наоборот.

— И даже мой отец?

— Даже он, — подтвердила Грис.

— Ты расскажешь мне немного о нем?

— Мне нечего сказать. Он был лишь одним из той толпы, что боготворила ее. Тебе покажется это странным, но я едва помню его. — Старуха покачала головой. — Ах, так было всегда. Да разве мог существовать на свете мужчина, которого бы не покорила и не поработила ее красота, считала она. Когда твоя мать отдала этому мальчишке зеленый камень, она даже и помыслить не могла, что он предаст ее.

— Это она предала доверенный ей дар, который должен был бы стать моим по праву рождения, — отрезала Ривен.

— Да, это так, — согласилась с ней Грис. — Но Ниома жестоко расплатилась за свою ошибку.

Взгляд серых глаз девушки вновь обратился к изображению. Эти двое все еще лежали, раскинувшись на траве. По-видимому, они спали. Однако в следующий миг юноша выскользнул из объятий спящей. Освободившись, он окинул ее раскрасневшееся лицо взглядом, в котором читалось что-то среднее между жалостью и насмешкой, быстро вскочил на ноги, отряхнул приставшие к телу травинки и ушел. Он унес с собой диадему с зеленым камнем и даже не обернулся и не посмотрел на белоснежное тело девушки, которое так и осталось лежать на траве.

Ривен следила за ним, пока он не скрылся в густой листве, потом ее взгляд остановился на лице матери.

— Какая она красивая и молодая здесь. Невозможно поверить, глядя сейчас на нее, что буквально за год она превратиться в старуху и найдет свою смерть на дне этого Омута.

Грис пожала плечами и равнодушно пояснила:

— Ниома отдала камень. А ведь это он сохранял ей молодость. Так это было испокон веков со всеми доуми повелительницами воды. Без него она увяла, как осенний плод, иссушенный зимними вьюгами. Вечная молодость досталась бы и тебе, обладай ты силой камня. А без него ты повзрослеешь и постареешь, как всякий смертный.

Когда изображение померкло, Ривен вновь пристально взглянула на Грис. Пожилая женщина сидела сгорбившись, ее седые волосы раскинулись по плечам, а тусклые зеленые глаза вопросительно смотрели на Ривен.

Собрав свою смелость и решительность, девушка объявила:

— Камень принадлежит мне. Не пройдет и года, как я получу его.

— Это не легко.

— Я знаю.

Грис испытующе поглядела Ривен прямо в глаза.

— Тебе придется иметь дело не только с самим Броуном. Я уже говорила тебе, что у него есть колдун, великолепно знающий магию, который вот уже долгие годы является его правой рукой.

— Меня не касается, кто его наставник, — просто ответила Ривен. — Я обязана возвратить мой камень, если я не сделаю этого, это будет означать, что я отреклась от своего права рождения и отказалась быть доуми воды.

— Не горячись так, если хочешь добиться успеха, — предостерегла ее Грис.

Ривен вновь посмотрела на нее своими чистыми, как дождевая вода, глазами:

— Я приду ко дворцу Броуна в Джедестроме, и там я буду хладнокровной, невозмутимой и опасной. И года не пройдет, как тот, кто предал Ниому, лишится своей силы, а зеленый камень, который он украл, вернется в руки той, кому он и должен принадлежать по праву рождения.

В дверь тихо постучали, Броун сухо предложил войти. Массивная дверь, вырезанная из ценнейшей породы дерева — лэнкена, добываемого на диком севере Полуострова, — плавно и бесшумно отворилась, и в дверном проеме показалась нескладная фигурка юноши. У него были прямые каштановые волосы, довольно длинные, так как они прикрывали его торчащие уши.

— Альбин! — При виде мальчика железные нотки из голоса Броуна исчезли, и в нем появилась сердечность.

— Вы посылали за мной, сэр?

— Да, в самом деле, посылал. Ты давно вернулся из своей поездки к гатаянам?

Юноша низко поклонился, в его больших и темных ореховых глазах светилось обожание.

— Уже неделю назад, сэр.

— Да… Времени более чем достаточно для того, чтобы отмыться от мерзкой вони и восстановить силы, но, как видно, маловато для того, чтобы отъестся. — И король окинул критическим взглядом неуклюжую, долговязую фигуру Альбина. Потом он рассмеялся: — Впрочем, не беда. Дело поправимое. Надеюсь, что скоро ты придешь в себя. А тем временем я приготовил для тебя новое поручение, на этот раз поприятнее.

— Что прикажете, сэр?

Броун устроился в кресле, вытянув свои длинные ноги, на которых, как и у Альбина, были надеты темные чулки. Правитель Полуострова носил белую шелковую тунику, подвязанную на бедрах золотым поясом. Рисунок на поясе в точности воспроизводил его герб: на нем был изображен мальчик, попирающий ногой четырех змей, сплетенных в клубок. На Альбине была туника из зеленой шерсти, подпоясанная простым кожаным ремнем без всякого рисунка. Единственным украшением служил прочный нож, висящий на поясе. Странный королевский герб был вышит белым цветом на рукаве туники.

— Киллип изводит меня целыми днями, чтобы я нашел ей человека, умеющего играть на свирели. А здесь нет никого, кто бы подошел ей. Ты же знаешь, какой дотошной может быть моя мать в этих случаях. — Броун закатил глаза. — Достань хоть из-под земли кого-нибудь. Даю тебе в расположение сколько угодно времени, но ради меня привези сюда настоящего музыканта, способного ублажить мою дражайшую матушку. Конечно, только если такое удивительное создание существует на нашем Полуострове.

— Я сделаю все возможное, сэр.

— Я это знаю и сейчас даже завидую тебе. — Броун заметил, что по воодушевленному лицу мальчика пробежал испуг, и печально усмехнулся: — Возможно, что ты иногда завидуешь мне, но знай, Альбин, что временами мне бы очень хотелось вернуться в твои года. Как это замечательно — быть юным и беззаботным и пускаться с чистым сердцем в какие-нибудь авантюрные путешествия вроде того, что я поручил тебе.

Когда Альбин вышел, отвесив вежливый поклон, лицо Броуна вновь приняло мрачное выражение. Вздохнув, он неподвижно стоял некоторое время, затем поднял руку, дотронулся до золотого венца на голове и потрогал груз, который он носил вот уже четырнадцать лет. Один за другим его пальцы нащупали четыре драгоценных камня, украшающих корону. Первый, обсидиан, принадлежал когда-то Дрионе — повелительнице земли Полуострова или так называемой земной доуми. На ощупь камень казался тяжелым, насыщенным и бездонным, как и сама его хозяйка. Следующим его пальцы коснулись пылающего рубина, который он отнял у Тауниса. Это был камень доуми огня Полуострова, и он горел неугасимым внутреннем пламенем. Потом он потрогал прохладный белый бриллиант, который ему отдал Эол, повелитель ветров. И, наконец, последним был изумруд Ниомы, такой же прохладный и загадочный, как и камень Эола.

Броун опять тяжело вздохнул, и его рука бессильно опустилась. С большой неохотой он заставил свои мысли вернуться к тому, что наметил с утра. Пройдя в кабинет, он придвинул к себе кожаный футляр. Потом открыл, достал оттуда чехол, вытащил небольшой диск из затемненного стекла и положил его на стол. Сев прямо перед ним, Броун стал медленно концентрировать свой взгляд на единственной точке света, которая находилась прямо в центре диска.

Стекло затуманилось, почернело, и вот Броун почувствовал привычное головокружение, которым обычно сопровождались такие сеансы: ему казалось, что он сейчас провалится в эти мрачные глубины. Стараясь не обращать внимания на свои ощущения, он вглядывался в изображение, проступающее за дымкой внутри диска. Зрачки его сузились и превратились в маленькие черные точки.

Когда образ стал ясным и заполнил все стекло, Броун увидел два серых, с металлическим оттенком глаза, пристально смотревших на него.

— Я хочу предостеречь тебя от опасности, — без всякого вступления заговорил Фэйрин.

Броун различил четкие, словно высеченные из камня, черты лица волшебника.

— Какая опасность?

— У тебя есть враги, и они объединяются против тебя, — Фэйрин щелкнул пальцами. — Страна, которую ты воссоединил с моей помощью, — и он остановился, делая акцент на слове «моей», — сейчас предоставляет большую угрозу. Если ты не хочешь, чтобы до исхода лета тебя убили, действуй крайне осторожно. Я почти наверняка могу утверждать, что доуми сговорились уничтожить тебя. Чем быстрее ты женишься и сделаешь стьюритов нашими союзниками, тем лучше.

Броун подался всем телом вперед.

— Какие именно доуми замышляют что-то против меня?

— Я чувствую, что опасные силы движутся в сторону Джедестрома, и их цель — это ты. Я не могу точно распознать их, но, так как Ниома мертва, а Эол слишком капризен, чтобы стать опасным, это могут быть только Таунис или Дриона.

Броун пожал плечами:

— Эта парочка с самого начала строила мне козни, но их махинации провалились.

— Даже если это и так, нельзя не принимать их во внимание. До тех пор пока они живы, ты не можешь чувствовать себя в безопасности, — произнес Фэйрин. — Ты должен был бы следовать моим указаниям и расправиться со всеми четырьмя доуми при первой же возможности. Запомни мои слова: когда-нибудь ты дорого заплатишь за свое рыцарское безрассудство.

— Что мог, я сделал. Отнял у них источник силы, а заодно и сам повеселился.

— Повеселился, — прошипел Фэйрин, и его угловатое лицо заметно помрачнело. — Да, ты весело провел время с теми двумя потаскушками!

Броун наклонил голову и с любопытством посмотрел на изображение. Хотя он все еще был напуган словами Фэйрина, изощренный ум наставника снова привел его в недоумение. Действительно, около двенадцати лет назад что-то побудило Фэйрина спровоцировать события, которые повлекли за собой необратимые перемены в жизни Полуострова. Броун никогда не мог догадаться, что именно двигало тогда его учителем.

И вот сейчас он внимательно изучал злые глаза Фэйрина.

— Что же ты хочешь, чтобы я сделал?

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты остерегался шпионов и предателей. Очевидно также, что опасность возрастет во время церемонии Выбора невесты, когда иноземцы наводнят Джедестром.

Броун довольно сухо пообещал прислушаться к предостережениям своего советника и следил за тем, как образ Фэйрина исчезает с отражателя. Стекло уже посветлело, а Броун все продолжал сидеть перед ним, отрешенно глядя на полированную поверхность стола, на котором лежал диск. Как и вся обстановка королевской резиденции Плэйт, стол был сделан из дерева редкой и очень ценной породы, называющегося лэнкен.

Король водил пальцем по древесине, такой черной, что на ней едва различались прожилки. Лэнкен пользовался большим спросом. Отчасти именно его экспорт и стал причиной небывалого роста экономики Полуострова, произошедшего с тех пор, как к власти пришел Броун. Однако лишь открытие богатых залежей вистита — руды, высоко ценимой при изготовлении оружия и редко встречающейся на континенте, — положило конец второстепенной роли, которую играл Полуостров в делах разномастных, без конца враждующих народов материка.

Броун отодвинул кресло и завернул отражатель в бархатный черный чехол, предохраняющий его от повреждений. Потом убрал диск в кожаный футляр, потрепанный по краям от старости и долгого ношения. Увидев контейнер закрытым, ни у кого бы не возникло ни малейшего подозрения о том, какой ценный предмет в нем находится. Некоторое время король внимательно разглядывал его, взвешивая в руке, и вспоминал, как Фэйрин ему его подарил. Это был прощальный дар мага в ночь, когда тот покинул Джедестром, чтобы заточить себя в Пенито, замке волшебника, находящемся за северной границей Полуострова.

Он пообещал и дальше помогать и давать советы юному правителю на расстоянии, а Фэйрин всегда держал свое слово. В молодости Броун был благодарен своему учителю за эти редкие минуты связи, но позже он стал встречать их с меньшим энтузиазмом.

Убрав футляр, Броун побрел в противоположный край комнаты, где огромная карта Полуострова и окружающих его земель украшала гладкую поверхность стены. На западе, за горами, обитали гатаяне, коварные люди-рептилии. На востоке находился Чи — город-государство, где жили морские купцы, славившиеся своей хитростью и необычайной любовью к власти. Они вели торговлю вещами, сделанными из древесины и руды, добытых на Полуострове, и на эти деньги покупали себе рабынь — девочек, похищенных в далеких и таинственных странах.

Взгляд Броуна переместился в центр карты, где черные границы обозначили контуры Пенито. Потом его взор резко опустился вниз, туда, где находилась земля стьюритов, корявые очертания которой были обращены в сторону южного побережья Полуострова.

На карте его королевство выглядело маленьким, беззащитным зверьком, попавшим в пасть хищника. Броун глубоко задумался: он видел какую-то злую иронию в том, что пока он не отнял власть у доуми, Полуостров оставался невосприимчивым к внешней угрозе. Действительно, когда этими пустынными пространствами владела четверка непокорных и буйных полубогов, они не представляли лакомого кусочка для захватчиков.

Сейчас же ситуация в корне изменилась. В результате деятельного и разумного управления Броуна богатства Полуострова значительно выросли, и он стал заманчивой добычей для жадных соседей и, следовательно, ареной деятельности многочисленных шпионов. В данный момент, если верить Фэйрину, один из них, замышляя сбросить его с королевского престола, движется в направлении Джедестрома с определенным планом действий. Кем на этот раз может оказаться неизвестный захватчик и где он затаился сейчас, в эту самую минуту? Броун сверлил взглядом карту, но там были нарисованы лишь условные обозначения рек, лесов, долин и гор. Однако его глаза сузились, наткнувшись на участок, сплошь покрытый лесом.

Между могучими корнями ивы, цепко вцепившимися в мшистый берег реки, Ривен выбрала место для ночлега. Девушка спала, подложив под голову вместо подушки руку. Сон ее был беспокойным, темные брови нахмурены, как будто даже во сне она ощущала на себе чей-то взгляд.

Тьюрлип следил за ней.

Несколько дней назад этот грязный маленький воришка прокрался в близлежащую деревню и слезно умолял одну пожилую вдову накормить его. Добрая старушка пожалела этого маленького оборванца и не смогла ему отказать. Но это не спасло ей жизнь. Как только женщина отвернулась, он изо всех сил ударил ее по голове: несчастная рухнула на пол и больше не шевелилась.

Пока он умирала у его ног, Тьюрлип поспешил утащить из дома столько еды, сколько смог унести, прихватив заодно и скромные сбережения старухи. Но когда он попытался схватить одного из хозяйских гусей, птицы подняли такой гвалт, что прибежало несколько деревенских парней. Они загнали его в леса, где он отсиживался, питаясь мясными пирожками вдовы, пока не решился продолжить свой путь в Джедестрому.

Тьюрлип боялся наткнуться на неотесанных деревенских мужиков, но еще больше его пугала возможность неожиданно встретить королевскую гвардию. А вдруг они будут его допрашивать и узнают истинную цель его пребывания на Полуострове? При этой мысли сердце Тьюрлипа сжалось от ужаса.

Однако врожденная жестокость вора всплывала, подобно поплавку, освобожденному от груза, когда обстоятельства делали его сильнее другого существа. Наблюдая за молодой девушкой, одиноко и беззащитно лежащей на земле, он облизнул губы, предвкушая прекрасное развлечение, которое послала ему судьба. Он уже видел ее стоящей на коленях перед ним, рыдающей от боли и страха и молящей о пощаде. Эти мысли принесли ему неописуемое удовольствие.

— Смотри-ка, какая у нас тут миленькая крошка, — прошептал он.

При этом звуке птица пиллаун, спящая на ветке высоко над головой Ривен, затрепетала крыльями и тревожно закричала, предупреждая об опасности. Но было слишком поздно. Тьюрлип, проворный, как мангуста, уже выскользнул из тени и вцепился девушке в голую лодыжку.

Ривен мгновенно открыла глаза и в ужасе увидела прямо перед собой страшного человека с гнилыми зубами.

— Смотри-ка, еще красивей, чем когда спит. И сейчас эта милашка моя! — Тьюрлип загоготал и своей грязной лапищей стал щупать гладкую, как атлас икру Ривен.

— Убери свои руки! — закричала Ривен, пытаясь вырваться из его отвратительных лап.

Тьюрлип лишь еще шире оскалился:

— Хватит рыпаться, барышня. Кроме тебя и меня, здесь никого нет, и никто не услышит твоих воплей.

Однако, привыкнув к молчанию за долгие годы уединенной жизни в лесу с Грис, Ривен и не собиралась визжать. И вскоре Тьюрлип обнаружил, что вместо милой киски он поймал дикую кошку, гибкую и сильную. Одной рукой она сильно размахнулась и ударила его по уху. Он невольно ослабил хватку, и Ривен, ухватившись за эту возможность, сделала отчаянный рывок к своей дорожной сумке, где у нее лежал перочинный нож.

Но вор быстро очухался, бросился за девушкой и вцепился ей в горло. Почти одновременно птица пиллаун, как разгневанная фурия, камнем упала с небес и вонзила свои острые, как лезвие, когти в его затылок.

— А-а-ай-й-й… — завопил он, выпустив из рук Ривен и пытался увернуться от крылатого мучителя, терзавшего его плоть.

Вместо того чтобы скорее убежать, как, по мнению Тьюрлипа, поступила бы всякая уважающая себя девушка, Ривен вскочила, схватила свою сумку и вытащила оттуда ножик.

— Выклюй ему глаза! — крикнула она Сэл, своей верной пиллаун, в то время как сама все наступала и наступала на негодяя.

— Ай-яй-яй… Хватит, хватит! — гораздо громче заорал вор.

Он метнулся в заросли деревьев, стараясь избавиться от девушки и ее мстительной пиллаун, все еще цепко державшей и в остервенении клевавшей его загривок.

Наконец Сэл отпустила Тьюрлипа, который бросился наутек, и вернулась к своей хозяйке. Ривен ощутила, как мелодичный голос ее подруги несколько возбужденно раздался у нее в голове:

— С тобой все в порядке?

— Все хорошо. — Ривен стряхнула комья грязи и ветки, приставшие к строгому, шерстяному платью, и пригладила рукой свои длинные, темные волосы. — А как ты?

— Теперь, когда во рту нет вкуса этого мерзкого типа, я чувствую себя прекрасно, — ответила Сэл.

При этих словах птица, уже устроившаяся на плече у Ривен, щелкнула золотым клювом в знак отвращения.

Ривен рассмеялась:

— Ну не противнее же он тех червяков, которых ты иногда клюешь?

— О-о-о… гораздо хуже! По сравнению с ним — червяки это лакомство.

Ривен погладила Сэл по ее мягкой, покрытой пухом голове и с улыбкой заглянула в глаза, похожие на виноградины.

— Да, убежать было довольно трудно. Спасибо тебе, Сэл. Ты самая лучшая пиллаун на свете.

Сэл ласково потерлась головой о щеку своей хозяйки.

— Кажется, лучше нам побыстрее убраться отсюда, пока этот гадкий тип не решил вернуться назад.

— Ты права. Пойдем.

Сэл взлетела и стала кружиться над Ривен, а девушка подняла дорожную сумку и возобновила свой нелегкий путь. Она брела, продираясь сквозь заросли деревьев, и от долгой ходьбы ее ноги были стерты в кровь. Странствуя по стране, Ривен много думала об этом путешествии: оно оказалось намного длиннее, чем она могла когда-нибудь представить себе, и требовало от нее определенного знания жизни. Девушка открыла для себя, что, прожив долгие годы в уединении, когда лишь Грис, Сэл да лесные звери были ее друзьями, она не была подготовлена к жизни в мире, находящимся за горами.

Она шла и размышляла о деревнях, лежавших на ее пути, о работающих в поле мужчинах и женщинах, которых она видела, о группах путников, идущих по дороге. Большинство из тех, с кем она встречалась, были на удивление добры к ней. Чувствуя что-то необычное в этой изящной, тихой, скромно одетой девушке, они предлагали ей пищу и кров. Однако не все были так приветливы. Однажды, еще раньше, в одном глухом месте она попала в западню. Как и сейчас, Сэл пришла на помощь и спасла ее.

Ривен с благодарностью посмотрела на летящую в утреннем небе пиллаун. Высоко-высоко, она перелетала с дерева на дерево, как маленькое белое облачко.

«Как бы мне было одиноко и страшно в этом бесконечном странствии, не будь рядом со мной верной птицы», — думала девушка, вспомнив, как настойчиво требовала Сэл отправиться в путь вместе с ней.

Утро незаметно перешло в полдень, и тени вытянулись. Время от времени Ривен останавливалась, чтобы сорвать ягоды, и с неприязнью думала, что пора уже ловить очередную рыбу себе на ужин. По крайней мере здесь, в лесах, эта возможность всегда была предоставлена ей. А что будет она делать, чтобы прокормиться, когда подойдет к Джедестрому, спрашивала она себя. С каждым днем, приближающим ее к королевской столице, девушка все больше нервничала. Она никогда не видела города и даже не представляла себе, будут ли там расти деревья и течь реки? Невзирая ни на что, ей было намечено судьбой прийти в Джедестром и найти Броуна, при всем при этом явиться в город с уже готовым планом того, как возвратить камень, который он отнял при помощи такого жестокого обмана.

Тут с высоты слетела Сэл. Она издала короткую трель, предупреждая об опасности, и повела Ривен за собой в сторону кленовой рощицы.

Беспокойно озираясь, девушка осторожно последовала за ней. Вдруг она услышала фырканье пасущейся лошади. Как олень, учуявший охотника, Ривен застыла на месте. Все ее чувства были напряжены до предела. Тем временем Сэл, полетевшая на разведку, неслышно скрылась в листве. Когда птица вернулась, ее голос шепотом отозвался в голове Ривен: «Хозяин лошади спит в траве. Пойди посмотри, выглядит достаточно безопасным».

Когда Ривен увидела спящего мальчика, ее внутреннее напряжение исчезло. Сэл была права: этот юноша с длинными прямыми волосами и россыпью веснушек казался безопасным. Потом она разглядела повязку на руке, которую ее научили узнавать в одной деревне. Это был королевский гонец.

Первым ее побуждением было убежать, но, сделав шаг назад, она передумала. А вдруг эта случайная встреча послана ей счастливой судьбой? Бросив многозначительный взгляд на Сэл, Ривен шагнула вперед. После минутного колебания она села скрестив ноги на траву перед ним и принялась настраиваться на телепатическую связь. Она еще не совсем мастерски владела техникой чтения чужих мыслей: телепатия была не врожденной способностью доуми, но приобретенным искусством, а этому Грис лишь начала учить ее. Проникнуть в мозг бодрствующего человека Ривен не осмелилась бы, но ее умения хватило бы на то, чтобы узнать ничем не скрытые мысли гонца.

Сконцентрировавшись и закрыв глаза, она приказала своему мозгу принимать мысли крепко спящего мальчика. Под слоем мутных и неопределенных образов сна Ривен без особого труда выделила сильное чувство — желание гонца выполнить миссию, порученную ему королем. «Да, он человек ответственный», — подумала Ривен, исследуя несущийся поток его мысленных образов. Несколькими минутами позже она открыла глаза, посмотрела вверх и ослепительно улыбнулась Сэл, которая сидела на ветке и наблюдала за ней. Потом встала и направилась в сторону ручья, который они только что прошли, чтобы срезать самый хороший тростник для свирели.

Когда Альбин услышал музыку, ему все еще снились лошади, быстрые кони разных мастей, мчащиеся по морю луговой травы.

Сегодня он уже подумывал о том, что ему, наверное, придется вернуться в Джедестром с пустыми руками. Потому что, хотя он и проехал многие мили, заезжая в каждую деревню на своем пути, ему так и не удалось найти человека, который умел бы играть на свирели так, чтобы понравиться такой требовательной даме, как королева-мать.

Альбин, обескураженный, остановился в этой рощице, привязал коня к ветке и рухнул на траву, чтобы в тишине обдумать свои проблемы. Он даже не заметил, как им овладел сон, и он уже видел себя, скачущим в табуне жеребят по душистой, свежей траве. Он смотрел, как они мчались по просторному полю, все разной масти, гривы развеваются на ветру. Почти незаметно какой-то звук начал проникать в его сон. Сладостная музыка сыграла контрапункт для бесшумных конских копыт.

Даже во сне брови Альбина сосредоточенно сдвинулись, и он силился уловить нить мелодии, которая уже обещала ему что-то. Воображаемые кони рассеялись, мальчик открыл глаза и изумленно уставился на навес из листьев, защищающий его от солнца. Ему казалось, что музыка разрастается у него внутри, подымаясь и опускаясь в щемящей душу мелодии. По спине Альбина прошла дрожь, он приподнялся на локтях и огляделся вокруг. Его глаза расширились.

На скале, возле ручья, текущего в дальнем конце поляны, сидела девушка. На ней было одето свободное белое платье из грубой шерсти, а длинные, черные, прямые волосы свисали до пояса. Ее голова была наклонена над инструментом, а лицо обращено в другую сторону, и поэтому Альбину был виден лишь нежный контур щеки и лба. Она играла на свирели, не прилагая никаких усилий, как это делают настоящие музыканты, в совершенстве владеющие техникой игры.

Завороженный ее игрой, Альбин встал и пошел за ней. Он и не подозревал, что две пары глаз пристально следят за ним. Одни — прекрасные глаза цвета аметиста — принадлежали Сэл. Другие, мрачно косящиеся из-за густых кустов в нескольких ярдах от поляны, были глазами Тьюрлипа, вора.

ГЛАВА 2

Пока лошадь Альбина Травоух брела вдоль широкой дороги, Ривен наклонилась вперед и спросила:

— Почему ты своей лошади дал такое странное имя?

Альбин показал на пучки шерсти, торчащие из острых ушей коня, и криво ухмыльнулся:

— Это потому, что он похож на меня: вечно выглядит так, словно только что вылез из стога сена, где проспал ночь.

Ривен не удержалась и рассмеялась: Альбин сказал чистую правду. Вот уже два дня прошло с тех пор, как он подошел к ней, представился и попросил поехать с ним в Джедестром.

— Я знаю, что стоит королеве-матери лишь услышать вашу игру на свирели, как она тотчас же пожелает, чтобы именно вы стали ее придворным музыкантом, — умолял он.

С тех пор как они отправились в путь, молодые люди почувствовали расположение друг к другу. Во всяком случае, это можно было сказать об Альбине, которому очень понравилась Ривен, хотя ему казалось, что с момента их встречи он только и делал, что отвечал на ее вопросы.

— Это всегда так много народу встречается на пути к Джедестрому? — спросила она после того, как мимо прошла целая вереница купцов, погоняющих нагруженных мулов.

— Да, конечно. Люди всегда спешат в столицу, чтобы продать свое добро. И они привозят не только вистит и лэнкен. На воскресные ярмарки сейчас стекается множество народу, лотки ломятся от разнообразных товаров. Там можно найти любые ремесленные изделия и продукты, которые ты только можешь представить. А о некоторых ты даже и не слышала, — добавил он, усмехнувшись, и покачал своей лохматой каштановой головой.

Четверо всадников в шлемах проскакали рысью в противоположном направлении. Их кони были намного красивее и быстрее, чем лошадь Альбина с ее мохнатыми, словно покрытыми мехом, ушами.

— Эти-то, конечно, не были купцами!

— Разумеется, нет! Это промчался с тем или иным поручением отряд королевской гвардии.

Альбин бросил любопытный взгляд в сторону Ривен. Как могла эта странная девушка казаться столь мудрой и быть в то же время настолько невежественной? С того самого момента, как он проснулся, очарованный ее игрой на свирели, он чувствовал, что с Ривен связана какая-то глубокая и чрезвычайно интересная тайна.

Чем дальше они отъезжали от поляны, тем загадочней становилась тайна, которую эта девушка несла с собой. Взять хотя бы ее платье, думал он. Сшитое из грубой шерсти, оно ничем не лучше одежды любой крестьянки. Тем не менее, она держится как настоящая королева.

— Откуда ты говоришь родом? — вновь спросил он.

— С севера.

— Далеко же это, должно быть, если ты не узнаешь королевскую гвардию. В наше время они есть повсюду.

— Почему? — Она подвинулась еще ближе. — Броун послал их, чтобы наказывать своих подданных?

— Наказывать? Конечно нет! — возмутился Альбин. — Гвардейцы ездят по стране, чтобы защищать жителей, а не наказывать. Так как называлась твоя деревня на севере?

— Я жила не в деревне. Меня вырастила моя тетка.

— Должно быть, она была отшельницей?

— Наверное, да. Во всяком случае, мы сами вели свое хозяйство и за все время видели лишь несколько странников.

— Это объясняет все, — заявил Альбин. — Ни один человек, знающий хоть что-то о короле Броуне и его деятельности, не мог бы даже и вообразить себе его наказывающим своих граждан.

При этих словах, к великому сожалению Альбина, Ривен отодвинулась так, что он не мог больше чувствовать у себя за спиной теплоту ее тела. Эта девушка с длинными, прямыми, черными, как эбонит, волосами и серыми глазами не отличалась той красотой, которой славились златовласые, с румяными и круглыми, как яблоки, щечками крестьянки из его деревни. Однако он чувствовал, что его влечет к ней. Целый день он ощущал ее запах: прохладный, травянистый аромат, наталкивающий на мысли о ручьях и поросших травой прудах лесной страны.

— Ты, конечно, преданный подданный своего короля, — коротко заметила она.

— Такой же должна быть и ты, и всякий другой, — резко возразил Альбин. — У меня же были все основания быть верным моему королю. Я простой сын фермера, и мне было бы суждено всю свою жизнь доить коров и гнуть спину за плугом. Потом, благодаря счастливому случаю, король Броун заметил меня на скачках во время ярмарки и пригласил стать придворным гонцом.

— Несомненно, это большая честь для тебя.

— Это было большой честью, — настойчиво произнес Альбин, которому не понравился тон, с каким она это сказала. — Что касается Полуострова, то ты только посмотри вокруг, — продолжал он, широким жестом обводя оживленную дорогу и буйную зелень мирных полей по обе ее стороны. — С тех пор как король Броун отнял власть у доуми, он принес своему народу мир и благоденствие.

— Да, но какой ценой? Он присвоил себе власть незаконно.

— Незаконно? — Альбин фыркнул и, обернувшись, бросил на Ривен рассерженный взгляд. — Ты бы не считала так, если бы не была такой молодой и если бы тебя не воспитывала отшельница.

Девушка гневно посмотрела на него, думая, что она наверняка старше юного гонца.

— Что ж, — повернулся к ней Альбин, прочитав ее мысли по выражению лица. — Тогда ты должна помнить, на что была похожа наша жизнь, когда страной правили доуми. Для фермеров вроде моего отца не было ничего, кроме хаоса и неуверенности. Тех, кто отказывался ублажать Тауниса или Ниому, ждало наказание в виде засухи, пожаров и наводнений. Капризный Эол развлекался тем, что ради своей сиюминутной прихоти оставлял голую землю на месте только что засеянных полей. А Дриона! — Альбин покачал головой: — Ленивая, нерадивая, непостоянная! Если ты сама не помнишь, то твоя тетя, конечно же, рассказывала тебе о привычках доуми. Живя у себя на севере, ты должна была иметь хоть малейшее представление обо всем этом. Говорят, что оставшиеся доуми спрятались там, в горах, замышляют вернуться, неся нам полное разорение, и свергнуть власть короля Броуна.

Альбин почувствовал, что при этих словах его спутница застыла и отодвинулась еще дальше, словно они возмутили ее до глубины души. Правильно ли он поступал, что вез ее в Плэйт, спрашивал он себя.

— Выслушай меня и постарайся принять мой совет, Ривен. Если ты хочешь играть на свирели для королевы-матери, лучше никогда не упоминай о доуми и не говори ничего дурного о Броуне. Народ любит своего короля, но вдвойне его почитают при дворе. Там Броуна просто боготворят.

Ривен бросила пронзительный взгляд ему в затылок. «Глупый мальчишка! — хотелось ей крикнуть. — Твой король не бог, а обыкновенный обманщик, узурпатор и вор, которого следует наказать за все его преступления!» Но слова застряли у нее в горле, так как в этот миг они поднялись на пологую вершину холма. Внизу, в долине, раскинулся как на ладони Джедестром.

— Ох! — вырвалось у нее.

Белокаменные дома с голубыми черепичными крышами сверкали на полуденном солнце. Высокие башни, своей строгой формой напоминающие шахматные фигуры, отражали солнечный свет: казалось, он успевал лишь коснуться их покрытых медью вершин и тотчас же отскакивал, возвращаясь назад в безоблачное небо. Между крышами были видны узкие переулки и широкие проспекты города, которые веером расходились от главных ворот. Прямые как стрелы, они вели к реке Хар, широкие заливы которой с двух сторон опоясывали столицу.

— Какой он чистый и новый!

— Джедестром и есть чистый и новый город, — гордо ответил Альбин. — До того как король Броун начал править, здесь были одни лачуги. Придя к власти, он приказал снести все домишки и застроить заново в том виде, в каком ты видишь это сейчас. Джедестром положил начало новой эре мира и процветания, которые наш король принес Полуострову.

Ривен была слишком взволнована, чтобы отвечать. Альбин направил Травоуха вниз к городу, и девушке пришлось покрепче сжать ногами теплые бока лошади. Она с опаской и удивлением озиралась по сторонам. С каждым шагом дорога становилась все более оживленной. У ворот столпился народ: там были люди всех сортов и занятий, а также вовсе нечеловеческого вида создания.

— Кто это такие? — прошептала она, когда целая группа существ с кожей сероватого цвета протиснулась вперед. Из одежды они носили лишь набедренные повязки, а чешуйчатые руки были увиты золотыми украшениями в форме змей, которые вполне можно было принять за живые. Ривен, которая с интересом их разглядывала, вдруг увидела, как один изо всей силы пнул собаку, которая случайно подвернулась ему под ноги, и, глядя, как она скуля отползает в сторону, удовлетворенно пробурчал что-то себе под нос.

— Это купцы-гатаяне. Ради всего святого, Ривен, не смотри на них так. Не стоит привлекать внимание. Для них проще простого оскорбить человека: ты и глазом моргнуть не успеешь, как они уже заведутся.

В самом городе толпа была в два раза больше. Повозки, запряженные быками или мулами, были доверху набиты всякой всячиной: на них лежали, норовив каждую секунду рухнуть, груды овощей, горшков, плетеных циновок и разная другая мелочь. Телегам приходилось пробивать себе дорогу среди изящных, позолоченных экипажей, которые несли слуги в ливреях. Всадники задевали всех железными наколенниками доспехов, а оборванные нищие на костылях расталкивали толпу своими тощими локтями. Тысячи голосов кричали, уговаривали, жалобно стонали, выкрикивали цены и расхваливали товар. Вскоре от этой суеты, шума и обилия красок у Ривен разболелась голова. Поэтому, несмотря на то что ее разозлили монархические убеждения Альбина, девушка крепко вцепилась в его тонкую талию.

Королевский дворец Плэйт находился в дальнем конце Джедестрома, недалеко от реки и представлял собой целый комплекс белых невысоких построек. Когда Альбин въехал в ворота и пересек широкий, вымощенный булыжником двор, городской шум и столпотворение исчезли, о них напоминал лишь отдаленный гул.

— Король, конечно же, захочет поглядеть, кого я нашел, но сейчас я отвезу тебя прямо в твой новый дом. — Альбин выскочил из седла и взял Травоуха за узду. Потом посмотрел Ривен в глаза и, поймав ее встревоженный взгляд, ободряюще улыбнулся: — Не надо так волноваться. Все будет хорошо. Ее величество очень добра, а ты играешь, как ангел. Я уверен, что стоит ей лишь услышать твою игру, как она тотчас же велит оставить тебя при себе, и ты прекрасно устроишься в Зелете.

— Зелете?

Альбин вытаращил глаза:

— Я совсем забыл, что ты ничего ни о чем не знаешь. Зелета — это резиденция Киллип, матери короля Броуна.

— А разве король не хочет жить вместе со своей матерью? — изумленно спросила Ривен.

Прожив всю свою жизнь вдвоем с Грис в крошечной пещере, ей казалось невероятным, что мать и сын живут отдельно, имея такие просторные дома.

Альбин усмехнулся:

— Все совсем не так. Король Броун и королева-мать очень любят друг друга. Часто он приезжает в Зелету, чтобы отобедать вместе с ней. Когда он женился, ее величество попросила построить ей собственный дворец, где она могла бы иметь свой двор и не мешать личной жизни молодоженов.

— Значит, у Броуна есть жена?

Альбин грустно покачал головой:

— Три года назад королева Леана умерла во время родов. Этой весной наш правитель выберет себе новую невесту во время церемонии Смотрин.

Травоух остановился было, чтобы сорвать один из диких цветов, которые с трудом пробивались между плотно пригнанными булыжниками мостовой, но Альбин ударил его хлыстом, понукая ехать вперед:

— Но-о-о, давай, топай, старый четвероногий балбес! В конюшне Пиб даст тебе море овса и душистого сена. — Он обернулся и взглянул на Ривен. Улыбка осветила его ореховые теплые глаза. — Тебе понравится в Зелете. Я оставлю тебя на своего друга. Квиста позаботится о тебе. Когда ты устроишься, я зайду проведать тебя, так что можешь не волноваться: одиночество тебе не грозит.

Через несколько шагов Альбин, Ривен и Травоух скрылись за углом одного из зданий. Тьюрлип следил за ними через щель в толстой стене, окружающей Плэйт. Когда жертва скрылась из вида, его лицо исказила гримаса. Почесывая тело под грязной рубахой, он подозрительно озирался. Затем быстро прошмыгнул к реке.

— Мы еще встретимся, дорогуша, — раздраженно прошипел он. Похожий на тощую водяную крысу, он скрылся в высокой траве, покрывающей берег. Там, в густых зарослях, была спрятана лодка. — Подожди чуток и увидишь, что скоро мы встретимся!

Ярко-рыжие волосы Аранта были заплетены в косы, которые как змеи извивались у него на спине, его широкие плечи блестели от душистого масла и выступившего пота.

— Сдаешься? — прохрипел он, швырнув своего противника на землю.

Маленький чианец, который до последнего момента держался с вызовом, был пригвожден к полу. Он посмотрел вверх, прямо в злые зеленые глаза принца стьюритов. Юноша-чианец прекрасно знал: отвечать бесполезно, так как собственными глазами видел, что случилось с остальными мужчинами его племени, взятыми в плен во время набега стьюритов. Все они служили лишь пушечным мясом для тщательно организованных борцовских турниров принца.

— Молчишь, да? Что ж, на том и порешим.

Арант знаком подозвал двух молодых, мускулистых рабов, на которых, как и на нем, были надеты только набедренные повязки. Дальнейших указаний не требовалось: они проделывали эту процедуру сотни раз. Встав по обе стороны от головы пленника, рабы прижали его руки и плечи к полу.

Губы Аранта искривились в улыбке, он подался назад и с остервенением выхватил острый нож, висевший у него на поясе. Медленно, чтобы получить максимум удовольствия, он всадил лезвие в горло своей жертвы.

Чианец не хотел закрывать свои темные глаза, но, когда они начали стекленеть, в них появилось смирение. В душе он уже был со своими богами: собакоголовым Пронаром и матерью моря Детрис.

Арант вонзил острие ножа в дыхательное горло мальчика. Тонкая струйка крови побежала быстрее, но он все еще не умирал. Под потным, тяжелым телом Аранта тихо вздымалась его грудь.

Арант улыбался все шире и шире, глядя на искаженные пыткой черты пленника.

— Ну как тебе нравится смотреть смерти в лицо и знать, что тебе ее не избежать? — прошептал он. — Нравится ли это тебе? — Он подался вперед и рассек горло мальчика от уха до уха. — Иди же к ней навстречу, чианец!

Арант поднялся с безжизненного, обмякшего тела.

— Уберите этот мусор, — энергично приказал он рабам.

Потом принял из рук одного из них чистую шелковую одежду, а о старую, испачканную кровью, вытер руки. Затем, бросив короткий взгляд на своих зрителей — солдат и прочих слуг, которые следили за этим неравным поединком, — отшвырнул ее в сторону и решительным шагом вышел из гимнасиума.

Вслед за ним выскользнула горбатая фигура в черном плаще:

— Сегодня утром вы хотели поговорить со мной, мой принц?

С неприкрытым презрением Арант посмотрел на него с высоты своего роста.

— Да, хотел. Приходи в купальню на ручье. Там нам никто не помешает.

Спустя двадцать минут Тропос, придворный волшебник стьюритов, скрючившись сидел на гладкой деревянной скамье, по пояс завернутый в большое полотенце. Карлик и горбун, он не любил раздеваться, но даже ему было не под силу вынести жару королевских бань и находиться здесь в одеянии мага.

Напротив него развалился на скамье нагой Арант, который в отличие от Тропоса чувствовал себя свободно. Это был высокий юноша с внушительным бычьим торсом. Многие могли бы назвать прямые черты его лица красивыми. Во всяком случае, так думал о себе сам Арант. Он с презрением оглядел уродливое белое тельце Тропоса. Без своей одежды-оболочки колдун оказался ничтожным, маленьким насекомым. Однако Арант понимал, что он не может просто так отделаться от волшебника, так как этот горбатый человечек обладал силой — силой, которая бывает опасной, но также может оказаться полезной.

— Ты так и не высказал свои соображения по поводу предполагаемой свадьбы Броуна и моей сестры. Пришло время откровенно поговорить. Итак, что ты думаешь? — спросил Арант.

Поддерживая свое полотенце, Тропос неуклюже приподнялся:

— Йербо страстно желает, чтобы дело продвинулось вперед.

— Мой отец стар. Вероятно, он не доживет до того момента, когда Фидасия ляжет в постель с нашим сладкоречивым врагом.

— Годы вашего отца вынуждают его думать о будущем своей страны, отказавшись от собственных эгоистичных позиций. Он устал от войны и согласен на союз Броуна и Фидасии, который принесет мир и процветание обоим народам.

— Еще более очевидно, что он принесет позор и несчастья гордому городу Зика.

Тропос сложил вместе кончики пальцев.

— Существуют веские причины рекомендовать этот брак. Королевство Броуна стало богатым и могущественным.

Арант ударил ладонью о край скамьи:

— И станет еще более богатым и сильным за наш счет, если эта отвратительная сделка состоится. Нет, я не стану поддерживать его!

Тропос бесстрастно изучал лицо молодого человека, искаженное яростью. Несколько раз Броун приезжал ко двору стьюритов с дипломатической миссией. Во время пребывания он публично унизил Аранта, одержав над ним верх в состязании по борьбе, которое было устроено по настоянию принца стьюритов. Теперь тот считал правителя Полуострова очень сильным противником и мечтал лишь об одном: втоптать его в землю, как он это делал с другими своими соперниками. Но, зная Броуна, Тропос понимал, что это будет сделать нелегко.

— Фидасия согласна на брак.

Арант усмехнулся:

— Моя сестра — одиннадцатилетнее неразумное дитя. Что она знает, кроме своих кукол? Она обожает нашего старика отца и выполнит все, что тот ей скажет. Нет! — Арант яростно затряс головой, и вновь его косы, как алые змеи, обвились вокруг мощной головы. Он подался всем телом вперед, схватил мага за запястье и с вызовом посмотрел в его убегающие глаза. — Я скорее перережу ей горло, чем позволю этому золотоволосому отродью претендовать на мою власть здесь, в Зике. И ты поможешь мне в этом.

— Я верный слуга вашего отца с того самого дня, когда пришел в Зику и он взял меня на службу.

— Если ты достаточно умен, ты увидишь, что время умерит твою преданность. Йербо скоро умрет, и я унаследую престол. — Арант выпрямился: — Кроме того, если верить слухам, у тебя есть все основания ненавидеть Броуна.

— Слухи редко бывают правдивыми. Не Броун тот, кого я ненавижу.

— Да, это Фэйрин, а они два сапога пара. Ты сам прекрасно знаешь, что Броун — марионетка в руках Фэйрина. Это он научил Броуна, как отнять власть у доуми. Это он до сих пор управляет им, дергая его за веревочки. Это Фэйрин искалечил тебя, и из-за этого ты не смог вернуться в Пенито. Разве я не прав?

Тропос словно окаменел. Его темные глаза горели ярким огнем на бледном лице, а рука, костлявое запястье которой Арант продолжал сжимать, сама по себе превратилась в звериную лапу.

— У нас были некоторые разногласия, в результате которых я стал уродом. Так будет вернее.

Арант ослабил хватку и откинулся назад.

— Ну что ж, маленький колдун, теперь тебе предоставляется шанс отыграться. Помоги мне расстроить этот брак. Уничтожив Броуна, ты поразишь самого кукловода и наконец утрешь ему нос. Ну, что скажешь на это?

— Я уже говорил вам, что должен хранить верность вашему отцу.

— Мой отец одной ногой стоит в могиле. Дай мне ответ, колдун, да смотри не ошибись — ты здесь один, голый и беззащитный. Берегись: если в следующие несколько минут ты обманешь мои ожидания, будь уверен, ты никогда не выйдешь отсюда.

При этих словах Тропос выпрямился:

— Быть может, я раздет, но это не означает, что я бессилен. И ты это прекрасно знаешь, иначе не пытался бы сделать меня своим сообщником. Ни ты, ни кто другой не посмеет силой управлять Тропосом!

Они в упор смотрели друг на друга. В зеленых глазах Аранта горели ярость и негодование, в темных глазах Тропоса были неприступность и расчетливость.

Первым отвел взгляд Арант.

— Я не хочу причинить тебе вред, маг. Просто я нуждаюсь в твоей поддержке.

— Тогда будь менее высокомерным, когда просишь.

Арант стиснул зубы, но воздержался от новых угроз.

— Что ты мне ответишь?

— Не сейчас. Я должен обстоятельно изучить это дело, так как решение будет иметь слишком серьезные последствия. Тем временем вы, мой вспыльчивый господин, постарайтесь не натворить глупостей.

— Твой цвет серебряный, а вовсе не золотой. — Квиста со всех сторон рассматривала дело рук своих. — Этот серебряный пояс сочетается с цветом твоих глаз, а голубой подчеркивает, какая гладкая у тебя кожа.

Ривен стояла перед маленькой, хрупкой служанкой. На ней было надето льняное платье небесного цвета, схваченное на плече серебряной пряжкой в виде изящного цветка. Квиста заколола сзади ее темные волосы серебряным гребнем и подвязала вокруг тонкой талии серебряный пояс. Даже ноги Ривен были обуты в сандалии, украшенные серебром.

— Ну вот, теперь ты готова предстать перед королем и его матерью, — удовлетворенно вынесла свой приговор Квиста.

— После того как ты провозилась со мною полдня, я могла бы предстать даже перед собранием богов! — запротестовала девушка. Она неуютно чувствовала себя в этом пышном убранстве и тосковала по своему свободному шерстяному платью.

— Ты больше не крестьянская девочка, которая бродила по деревням. Ты придворный музыкант и должна соответственно выглядеть, — смеясь, заявила Квиста.

— Мне было во много раз удобнее в моей крестьянской одежде.

Квиста энергично затрясла рыже-каштановыми кудрями:

— Послушай, что я скажу тебе. Я знаю, ты нервничаешь из-за того, что сегодня вечером сюда приедет отобедать со своей матерью король. Не нужно волноваться. Важно одно: твоя игра уже пришлась по душе королеве.

— Значит, совершенно не имеет значения, одобрит ли ее сын мою игру или нет?

Квиста похлопала Ривен по плечу:

— Не нужно бояться, что ее величества выгонит тебя на улицу, если вдруг ты не понравишься королю. Даже если король Броун скажет, что ты ужасно играешь, он уважает свою мать, считается с ее мнением, а она, конечно же, оставит тебя при себе. Так с какой стати тебе бояться?

Ривен оглядела свой новый наряд.

— Тогда зачем вы разодели меня так, словно собираетесь продать на ярмарке?

— Только потому, что приближается время Смотрин и я хочу, чтобы ты произвела хорошее впечатление, — лукаво сказала Квиста.

— Смотрины? — Ривен удивленно изогнула тонкую, темную бровь и в изумлении посмотрела на свою новую подругу: — Я не понимаю о чем ты!

— Ну и ну, Ривен, иногда ты говоришь такое, что может показаться, будто ты всю жизнь прожила в пещере. Ты, конечно, знаешь, что в этом году король должен выбрать себе невесту.

— Да… Альбин что-то говорил об этом.

— Выбор невесты или Смотрины — это церемония, на которую съезжаются самые красивые девушки со всей страны, да и со многих других земель тоже, чтобы бороться за право стать невестой короля. Теперь ты понимаешь, зачем тебе стоит произвести хорошее впечатление на короля Броуна? — И Квиста многозначительно подмигнула.

— Здесь, в Зелете, мы обыкновенная прислуга. Ведь не хочешь же ты сказать, что он может выбрать кого-нибудь из нас?

— Жизнь и надежда едут верхом на одном осле. Так он нашел Леану, свою первую супругу. Она была простой деревенской девушкой: полненькая, с хорошеньким личиком. И если бы бедняжка не умерла от родов, то сидела бы на троне возле него сейчас, в эту самую минуту. Альбин, конечно, замечательный, но зачем нам, девушкам, связывать себя с неотесанными парнями вроде него, когда на крючок может попасться рыбка покрупнее?

— Вот сейчас я совсем не понимаю, к чему ты клонишь, — воскликнула Ривен. — Какое отношение Альбин может иметь к церемонии Смотрин?

Квиста пожала плечами.

— Естественно, никакого. Если не считать того, что он вечно находит предлог приехать сюда, в Зелету, и таращить на тебя глаза.

Ривен переступила с ноги на ногу.

— Альбин мой друг, вот и все. И вовсе он не таращит на меня глаза. Просто рассказывает мне всякие вещи. Как-то Альбин, кстати, упомянул, что король уже нашел себе новую невесту — принцессу стьюритов.

— Сплетни. Кто знает, что готовит нам завтрашний день? — Квиста подскочила к ней и расправила складки на платье Ривен. — Ну вот, так оно гораздо лучше ложится на груди. Никогда не повредит создать о себе хорошее впечатление.

Вечером в одном из уютных залов Зелеты Броун и Киллип неторопливо наслаждались обедом.

— Ты выглядишь усталым, — Киллип наклонилась к сыну и дотронулась до его руки.

— Было слишком много дел.

— Их всегда много, — заметила Киллип, — но не заботы о дворце тебя тревожат. — Она взглянула на золотой венец у него на голове: — Камни стали тяжелы.

— Они никогда не были легкими, мама.

— Да, не были, но раньше тебе было гораздо легче носить их. — Она покачала головой, такой же красивой и золотоволосой, как у сына, только сейчас золото перемежалось седыми прядями. — С каждым годом камни доуми все больше тяготят тебя.

Бросив салфетку на стол, Броун ласково поддразнил ее:

— Все не так уж плохо. Я еще молод, а вовсе не тот высохший старик, каким ты меня изобразила.

Киллип нахмурилась и отвела глаза в сторону, глядя сквозь клумбы с лавандой в сад, посеребренный лунным светом. Потом всеобъемлющим жестом обвела вокруг и произнесла:

— Хотелось бы знать, что сказал бы твой отец, увидев все это.

Броун подождал, пока девушка, прислуживавшая им, поменяет блюда, потом ответил:

— Я надеюсь, что он бы гордился тем, что мы сделали.

— Ты говоришь мы, не имея в виду нас с тобой, — Киллип постучала по столу длинными пальцами, — это вы с Фэйрином все изменили. Боюсь, что твоему отцу он бы не понравился.

— Фэйрин из тех, кого редко любят.

— Он загадочный и могущественный, иногда даже наводящий ужас, но не тот, кого можно любить. О да, в этом ты прав. — Все еще нахмурив брови, Киллип налила в тонкие чашки травяной чай. Глядя на душистый пар, который поднимался от золотых ободков, она прошептала: — Я помню день, когда Фэйрин впервые появился у наших ворот. Совсем недавно умер твой отец, а я была так несчастна и одинока.

Киллип замолчала, и ее мягкие голубые глаза подернулись дымкой. Броун смотрел на нее и тоже воскрешал в памяти этот день. Он должен был пойти к Бью, своему наставнику по боевым искусствам, чтобы тот научил его владеть палашом. Но Бью был слишком занят, чтобы возиться с мальчиком, и отослал его назад. Юный Броун шел домой со спортивной площадки, пинал ногами комья грязи и мечтал о том, что будь жив его отец, Бью нашел бы часок свободного времени.

— Твоя мать и ее слуги сейчас воюют, мой мальчик, — раздался вдруг глубокий голос, — у них не хватает ни времени, ни сил заниматься с тобой. Но они есть у меня. Возьми меня за руку, и тогда ты столько узнаешь сегодня о битвах на мечах, сколько тебе и не снилось.

Мальчик резко запрокинул голову и остолбенел, словно ноги его вросли в землю. Сначала высокая, худая фигура стоящего перед ним испугала его, поскольку длинный черный плащ человека напомнил ему гигантского ворона или даже просто зловещее карканье, которым эти наводящие ужас птицы смерти, иногда кружившие по небу, предвещают пришествие мрачных времен.

Но потом взгляд Броуна встретился со взглядом Фэйрина, и тут мальчик пропал. Казалось, что всепроникающий взор серых глаз мага вытягивает из него душу и читает ее, как страницу, на которой еще не успели высохнуть чернила. Теперь король подозревал, что Фэйрин заманил его в ловушку своих чар. Но даже без помощи своей магии колдун мог бы легко завоевать сердце мальчика, думал Броун, возвращаясь в настоящее. После смерти отца Броун был предоставлен сам себе. Фэйрин предложил ему свою твердую поддержку, готовый совет и, наконец, цель, которая казалась мальчику героической и благородной.

— После смерти твоего отца все развалилось, — говорила Киллип. — Я не знала, как одновременно стать тебе и отцом и матерью, поэтому, когда Фэйрин предложил взять на себя заботы о твоем воспитании, я согласилась. Несмотря на свою суровость, он выглядел образованным человеком. Я никогда не думала, что его уроки приведут тебя к тому, что ты отнимешь власть у доуми.

— Я тоже не думал об этом. Но он всегда подогревал мои амбиции и направлял мои стопы по этому пути.

Киллип поставила чашку на стол и серьезно посмотрела на Броуна:

— Скажи мне откровенно, сын мой, ты никогда не раскаивался в том, что произошло? Не хотелось ли тебе когда-нибудь, чтобы этот человек никогда не нашел наших дверей, а ты бы вырос и стал обыкновенным вождем племени, таким же, как и твой отец?

Броун некоторое время обдумывал свой ответ.

— Нет, когда я вижу, что мой народ живет счастливо и благополучно, я ни о чем не жалею. Однако я допускаю, что бывают минуты — как правило, они наступают глубокой ночью, — когда бодрствующий мир становится для меня лишь далекой грезой, сном. Я смотрю на равнодушные звезды и чувствую, как мое бремя, словно железный кулак, вдавливает меня в землю и выжимает все жизненные соки. В такие мгновения я многое бы отдал, чтобы вернуться в тот день, когда Фэйрин появился у наших ворот. Тогда я смог бы спустить на него собак и никогда больше не видеть этого холодного лица.

Когда слова уже сорвались с губ, Броун пожалел, что высказался слишком открыто. У него не было ни малейшего желания беспокоить свою мать. Чтобы хоть как-то смягчить обстановку, он сорвал с куста, растущего рядом, розу и торжественно вручил ее королеве.

— Зачем нам портить столь замечательную трапезу серьезными разговорами? Разве ты забыла, что заманила меня сюда ради какого-то необыкновенного развлечения?

— О, в самом деле! — оживилась Кил-лип и подала знак слуге. — Ты обязательно должен послушать, как замечательно играет на свирели музыкант, которого мне привез твой Альбин. Она восхитительна. Я очень благодарна тебе, что ты послал этого парня найти ее для меня. А вот и она!

Броун обернулся и сразу же увидел хрупкую девушку, выскользнувшую из тени.

— Ее зовут Ривен, — сообщила королева-мать, — не правда ли, она очень милая?

— Да, действительно, — согласился с ней Броун, внимательно изучая девушку. — Очень мила.

Ривен, во все глаза глядя на сына Киллип, появилась из темного коридора, в котором ее оставила Квиста. Одно дело было видеть образ Броуна на водной поверхности и совсем другое — стоять перед ним, как сейчас. Итак, вот человек, который погубил ее мать и украл право, принадлежащее ей, Ривен, в силу рождения, думала девушка. Вот человек, которого она должна победить любой ценой.

Однако, хотя он был самозванцем, Ривен вынуждена была признать, что он держал себя, как настоящий король. Этот высокий, властный мужчина с мускулистыми плечами и ногами, подобными стволам молодых дубков, не имел ничего общего с тем хорошеньким мальчиком с нежной кожей, который обманул Ниому. Его лицо огрубело, скулы стали квадратными. Глубокие морщины рассекли лоб и спускались от носа ко рту. «Камни не были рассчитаны на то, что их будет носить человек», — удовлетворенно подумала Ривен. Они высасывали из Броуна силы, преждевременно делая его стариком.

Ее взгляд поднялся к венцу, который обхватывал голову короля, и остановился на украшавших его четырех драгоценных камнях. Глазами она отыскала зеленый камень, и сердце сжалось у нее в груди. Ривен чувствовала, что он зовет ее. Было ли это обманом зрения или он действительно так маняще блестел и мерцал? Она сжала свирель и поднесла ее к губам, вновь повторяя свою клятву: «Скоро, очень скоро зеленый камень станет моим».

ГЛАВА 3

В комнате, на верху самой высокой башни замка, в потертом кресле, специально приспособленном для его горбатой спины, сидел Тропос, неподвижный, как каменное изваяние. Сквозь единственное окно, покрытое слоем пыли, с трудом пробивалось немного солнечного света, который едва освещал ряды книжных полок, тянувшиеся вдоль стен комнаты. На полках стояли сотни толстых фолиантов, в которых можно было найти ответ на любой вопрос, начиная с аспида и кончая ядами, в том числе и таким страшным, как зиркан, ингредиенты для которого можно было отыскать не на каждом болоте. Над головой Тропоса с потолка свисали пучки сушеных трав: зверобоя и валерианы, окопника и вонючей чемерицы, чернильных орешков и печеночницы. Стол, рядом с которым сидел Тропос, был завален разнообразными колбами, пузырьками, ретортами, измерительными инструментами; там же валялась внушительных размеров пустая клетка. По углам комнаты также было расставлено немало клеток самых разнообразных размеров и сделанных из самых разных материалов: одни были металлическими, в то время как другие — сделаны из дерева или сплетены из тростника. Все эти клетки были заполнены несчастными зверьками, над которыми Тропос экспериментировал.

Время от времени кто-то из пленников принимался выть или мяукать, но Тропос не обращал на это никакого внимания. Он полностью сосредоточился на оборванном и грязном субъекте, скорчившемся у его ног. Этот поросший щетиной человек был Тьюрлип, вор. Когда Тьюрлип закончил свой рассказ и его нытье прекратилось, Тропос заговорил:

— Итак, Таунис прослышал о недовольстве Аранта и решил поддержать нас в борьбе с Броуном…

Крошечный колдун слегка потыкал кончиком своего указательного пальца в свой остренький подбородок. Его ногти были столь же черны, как и у вора, так как, несмотря на то что Тропос умел плести самые хитрые чары, он редко обращал внимание на такие мирские проблемы, как вопросы личной гигиены.

— Это интересно, очень интересно. Особенное любопытство вызывает у меня твой рассказ о девушке с пиллаун.

— Пиллаун? Чего это? — Тьюрлип нахмурился. Ему никогда не приходилось слышать этого слова. — Это была исполинская белая птица с глазами цвета спелой вишни и острыми желтыми когтями. И она разговаривала, клянусь, я слыхал ее птичьи слова в своей голове! После того как она располосовала мою бедную спину, эта птица вернулась к девчонке, да еще похвалялась, как она здорово меня отделала.

— Пиллаун… — громко пробормотал Тропос. — Это редкие существа. Фактически все они вымерли, и их считают чем-то ненастоящим, каким-то мифическим персонажем. Сказание гласит, что тысячелетия назад их породили на свет Землеустроители, чтобы они повсюду сопровождали полубогов — доуми.

— Землеустроители? Никогда не слышал о них.

В полуприкрытых глазах Тропоса мелькнуло презрение.

— Возможно, тебе стоит задуматься о том, чтобы расширить свой кругозор.

— Это чего? Сидеть уткнувшись носом в книги, что ли? — фыркнул Тьюрлип. — Много мне с этого выйдет проку, коли я читать не умею…

— Верно. — Тропос вздохнул: — Позволь мне тогда добавить к твоим обширным познаниям жалкую крупицу полезных сведений. Нам мало известно о том, что происходило на заре существования мира, в котором мы живем, поскольку те, кто его создал, не оставили об этом никаких сведений. Все же до нас дошли легенды о добрых существах, которые заботились о молодом мире, ухаживали за ним, словно садовник за садом. Их надо было назвать получше, вот и придумали им такое имя — Землеустроители. Они давным-давно исчезли, и в наши дни только несколько доуми разгуливают по их заповеднику. Расскажи мне поподробнее об этой девушке, Тьюрлип.

Стараясь выставить себя в сколь возможно более выгодном свете, Тьюрлип описал свою неожиданную встречу с Ривен и закончил свой рассказ тем, как девушка встретилась с Альбином.

— Я, должно быть, проехал за ними не меньше пятидесяти лиг! — гордо сказал он, явно преувеличивая свои заслуги. — Не так-то это легко было — тайком подсаживаться в фургоны фермеров, а порой и тех не попадалось. Я в кровь сбил свои бедные ножки, а тут еще изодранная спина да пустое брюхо. Но я все же проследил за ними до самого конца, прошел с ними через весь город до самых ворот королевского дворца. И все это — рискуя быть удавленным проклятыми стражниками, которые так и рыскают туда-сюда в последние дни. Страшно подумать, что бы они со мной сделали, если бы заметили…

— Воры, которые не могут удержаться и не срезать кошелек-другой в Джедестроме, должны позаботиться о том, чтобы у их жертв отшибло память. В этом случае они не смогут описать преступника, — рассеянно пробормотал Тропос.

Рывком поднявшись с кресла, он перешагнул через Тьюрлипа и зашагал к груде клеток с животными в углу. Лишь только он заглянул в самую верхнюю из них, детеныш клодля, находящийся внутри, издал пронзительный писк и, дрожа, забился в самый дальний угол клетки.

Тропос тонко улыбнулся:

— Когда в следующий раз у тебя будут дела в городе, я снабжу тебя средством маскировки. Тогда тебе не придется опасаться того, что стражники Броуна потащат тебя в магистрат и повесят за злодеяния. А теперь скажи, есть ли у тебя хоть какие-то догадки относительно того, зачем Ривен приехала в Плэйт?

— Чтобы стать придворной музыкантшей королевы-матери. Я услыхал об этом еще в самую первую ночь, когда эта девчонка и парень болтали, сидя у костра, и жарили кролика. И пока они сытно и вкусно ели, я сидел скорчившись в колючих зарослях и подыхал от голода. — Повернувшись таким образом, чтобы ловить взгляд своего господина, Тьюрлип почесал свой крючковатый, покрытый бородавками нос и продолжил: — С тех пор у меня маковой росинки во рту не было.

Проигнорировав прозрачный намек, Тропос задумчиво поглядел на своего лазутчика:

— Если верить твоим словам, они провели в пути два дня. Показывала ли девушка юноше свою пиллаун на протяжении этого срока?

Тьюрлип затряс головой столь энергично, что с его редких волос посыпался на стоящий дождь сальной перхоти.

— Ни разу. За весь путь в Джедестром птица ни разу не подлетела к ней и все время пряталась в кронах деревьев. Мне пришлось стать более юрким, чем зеленая змея, так что она меня так и не заметила, — с гордостью сообщил он.

— Похвально. — Мудрые темные глаза Тропоса вспыхнули, словно угли под слоем остывающей золы. — Значит, теперь эта девушка поселилась в Плэйте, рядом с Броуном. И у нее есть ручная птица-пиллаун. Очень, очень любопытно…

С этими словами он запустил руку во внутренний карман своего черного плаща, вытащил маленький кожаный мешочек с деньгами и швырнул его своему осведомителю. Мешочек был неплотно завязан, несколько монет выпали из него и раскатились по полу. Тьюрлип бросился собирать их. Тропос наблюдал эту сцену со скрытым удовольствием, затем отрывисто произнес, глядя в плешивый затылок вора:

— Я хочу, чтобы ты вернулся в Джедестром и продолжал следить за этой юной леди. И передай Таунису, что я встречусь с ним. Любопытно, окажется ли наш огненный друг в состоянии пролить хоть немного света на тайну, которая окутывает личность этой девчонки. Я не сомневаюсь в том, что он что-то смог бы сказать. А теперь, для того чтобы связь между нами можно было осуществить проще и быстрей, я должен буду научить тебя заклинанию, при помощи которого ты сможешь вызывать меня.

Тьюрлип оглянулся на него через плечо:

— Вы говорите про магию, которая перебросит вас отсюда прямо на Полуостров?

— Именно об этом.

Тьюрлип, который все еще ползал по полу на четвереньках, не успел ответить. Дверь в комнату распахнулась, и в нее вошел Йербо, король стьюритов.

Некогда это был сильный мужчина, воин, с густой и кудрявой рыжей бородой, теперь же в глаза прежде всего бросались его бледность и худоба. Его кожаная туника свободно свисала на впалый живот, а плечи сутулились при ходьбе. Одни лишь глаза, по-кошачьи зеленые, такие же, как и у его детей, все еще ярко светились и делали его привлекательным. Сейчас в них пылала ярость, и от этого король выглядел грозно и внушительно.

— Расскажи мне все, что тебе известно о замыслах этого вспыльчивого болвана — моего сына!

Тропос прищурился:

— Мне ничего не известно о делах принца. Что случилось, мой господин?

Йербо устремился было вперед, но нога, ослабевшая от давнишнего ранения, подвела его. Король пошатнулся и с тяжелым стоном оперся о рабочий стол колдуна, заваленный всяким хламом.

— Еще неизвестно, что скорее убьет меня — возраст или мой проклятый отпрыск. Когда я не усмиряю своевольные замашки Фидасии, тогда пытаюсь прекратить тупые зверства сына. Только что мне доложили, что он со своей свитой погрузился на три военных корабля и отплыл один Бог знает куда, чтобы вытворять один Бог знает что…

Еще не забрезжил рассвет, когда Ривен почувствовала, как улетучивается ее сон, чтобы больше не возвратиться. Выскользнув из постели, она встала в своей коротенькой ночной рубашке возле открытого окна и смотрела, как мерцает река за далекими и неясными очертаниями древесных куп. Ночной бриз, дующий с реки, приятно холодил ее щеки, а тонкий слух различал плеск волн у берега. Она ощущала в своих венах течение реки, которое отдавалось в висках ритмичным и таким знакомым призывом.

Ривен пересекла комнату, взяла с табурета свое длинное платье и натянула его через голову. Потом потянулась за своим коротким ножом.

В углу, спрятав под крыло голову, спала Сэл. Днем она улетала и скрывалась, но в сумерки обязательно возвращалась, чтобы переночевать со своей юной хозяйкой. Ласково улыбнувшись, Ривен не стала будить свою любимицу и на цыпочках прокралась мимо.

За дверями бархатная темнота окутывала сад. Свежесть покрытой росой травы заполняла собой ночь. Приближение рассвета предвещала лишь неясная светлая полоска над вершинами высоких деревьев.

Ривен целеустремленно направилась в заброшенное место, которое она специально подыскала. Это была развилка, образованная притоком реки, протекающей перед Зелетой. Место это было надежно укрыто разросшейся изгородью, так что ничей случайный взгляд не смог бы обнаружить ее ни из дворцовых зданий, ни из прилегающего сада.

Зайдя за ограду, Ривен скинула свое длинное платье и небрежно сложила его у самой кромки воды. Ее короткая рубашка лишь слегка прикрывала ей бедра, и она охотно сняла бы и ее, если бы не опасалась, что какой-нибудь рыбак станет подглядывать за ней с противоположного берега, хотя в такой ранний час это было не слишком вероятно.

Напрягши все свои чувства, Ривен осторожно шагнула в воду и глубоко вздохнула. Погружаясь в спокойствие реки, она чувствовала, как упругие струи воды обнимают ее тело. Прошлой ночью король Броун и близость зеленого камня, который он носил, вывели ее из равновесия. Он был так близко, и она не смела дотронуться до него, не смела потребовать назад. И к тому же ей приходилось развлекать того, кто похитил этот камень, похитил и теперь держит его в заключении.

— Во всяком случае, я слишком долго была среди этих людей, — сказала себе Ривен. Ей нравились и Квиста, и королева-мать, но скучная и рутинная жизнь в Зелете переполняли ее нетерпением. И как только могли эти женщины выносить подобное добровольное заточение? Ривен это было удивительно. Уединенный образ жизни быстро ей наскучил, она чувствовала, как ее мысли начинают заволакиваться ленивым туманом, а ведь ей надо было мыслить ясно и четко, чтобы разработать план действий. Ее угнетало и то, что с момента ее приезда в Джедестром она не смогла ничего придумать.

Радуясь свободе и движению, Ривен быстро переплыла через самую глубокую часть реки туда, где илистая дельта густо поросла тростником. Здесь, укрытая от чужих глаз, она простерла над поверхностью воды руки. Тотчас же, словно ожидая ее зова, из воды выпрыгнул блестящий жидкий шар, который остался у нее в ладонях.

— Ах, — прошептала Ривен и счастливо вздохнула.

Она не могла теперь припомнить свои первые уроки водоплетения, поскольку Грис начала учить ее, когда она была совсем крошечной. Каждое утро пожилая женщина приводила ее к ручью, который протекал позади их пещеры, и там она училась первым приемам мастерства. Даже в детстве Ривен не могла запомнить долгих, многочасовых наставлений Грис, зато всякий раз, когда руки ее погружались в прохладную прозрачность воды, она чувствовала, что находится в своей стихии.

— Воды Полуострова — это неотъемлемая часть тебя самой, — нашептывала ей Грис, — часть твоего тела, твоей крови. Ты призываешь их, а они зовут тебя.

— Но здесь же протекает лишь маленький лесной ручеек, — возражала ей раздраженно Ривен. — Я никогда не видела вод Полуострова, не видела ни рек, ни океанов, в которые они впадают.

— Не важно, — отвечала ей Грис. — Этот ручей — вена в теле нашего края. И лишь только ты погрузишь в эту воду свои ладони и придашь ей какую пожелаешь форму — ты охватываешь все воды целиком. А они охватят тебя. Помни об этом всегда. Ты — будущая доуми воды, а доуми подчиняются своей стихии точно так же, как и владеют ею.

Ривен понимала, что Грис имела в виду. Она уже давно осознала, что не может долгое время обходиться без своего искусства водоплетения. Внутри нее начинало нарастать напряжение, словно кто-то сжимал пружину, и только когда она начинала спрядать меж собой водяные нити, это напряжение пропадало. Вот и сейчас… Она улыбнулась, глядя, как под ее руками образуется сплетение водяных нитей, и почувствовала в груди облегчение.

Когда Ривен устала подбрасывать водные нити вверх и любоваться на радугу цвета, пойманного ее крошечными призмами, она принялась создавать более сложные формы, Из-под ее ладоней вылетели прозрачные бабочки, выплыли рыбы с искусно сделанными плавниками, многочисленные звезды и кристаллы с сотнями блистающих граней. Ривен развлекалась таким образом, что заставляла их скакать по поверхности воды, взрываясь настоящими фонтанами мерцающих брызг.

Небо прочертили розовые и золотые полосы, а из листвы темных деревьев на берегу раздалось щебетание первых птиц. Увидав в кроне одного из деревьев белое пятно, Ривен улыбнулась: Сэл следовала за ней повсюду.

Пиллаун уселась на ветку ивы, склоненную к воде, и неодобрительно покосилась на свою хозяйку:

— Моя бабушка любила повторять: «Если малиновка хочет сойти за королька, ей нужно прятать свою яркую грудку».

— Хорошо, хорошо. Я вернусь до того, как мое отсутствие будет замечено.

— Тебе лучше было бы вовсе этого не делать. Что будет, если король увидит, как ты ткешь из воды? Он иногда приходит к реке, когда его мучит бессонница.

— И часто это случается? — поинтересовалась Ривен, крайне заинтригованная.

— Достаточно часто. Что-то не дает ему покоя, этому бедняге.

— Прекрасно. Он этого заслуживает. Поделом ему.

Сэл подняла вверх голову:

— Вчера вечером ты впервые видела вместе сына и мать. Тебе не кажется, что они прекрасно смотрятся вместе?

Ривен задумчиво водила пальцами по воде.

— У меня уже сложилось определенное мнение о королеве-матери. И мне она по душе. Это замечательная женщина, несмотря на то, что она ленива и избалована. Броун никогда не сможет мне понравиться, независимо от того, как бы красиво он ни смотрелся.

— Ты понравилась ему. Когда ты играла, я наблюдала за его лицом. Его глаза светились.

— Тебя подвело твое воображение.

— Для того чтобы читать по лицам людей, почти не нужно воображения. Например, сейчас ты смущена, — и ласково заквохтав, Сэл вспорхнула на вершину дерева, где уселась на ветку и принялась чистить свое оперение.

Ривен, которая стояла по пояс в воде, нахмурившись посмотрела на птицу:

— Я не человек.

— Пока у тебя нет твоего камня, в тебе достаточно много человеческого. Ты так же слаба и уязвима, как и все остальные.

— Мне кажется, что ты всегда была невысокого мнения о людях.

— Напротив. Принимая во внимание краткость их жизни и тонкость натуры, я восхищаюсь их успехами.

— Это и в самом деле так, как ты говоришь?

— Конечно. Я никогда не лгала на протяжении всей своей жизни, а прожила я очень много, — мягко возразила Сэл. — Поэтому-то я и хочу, чтобы твой камень вернулся к тебе. Он принесет тебе в награду силу и молодость, которые бесконечно притягательны для огромного большинства несчастных людей.

Взволнованная разговором, Ривен раскрыла свой складной нож и углубилась в заросли тростника. Если она собирается пробыть во дворце еще некоторое время, ей потребуется еще свирель. Нужно поскорее сделать еще одну вместо той, которую она делала в такой спешке. Отбирать тростник, однако, оказалось довольно сложно. У Ривен были вполне определенные требования, и ей потребовалось не меньше часа, чтобы отыскать подходящие стебли: ровные и без пятен. К тому времени, как она срезала полдюжины тростинок и связала их вместе, небо посветлело и из-за горизонта выглянуло солнце. Она уже собиралась плыть назад со своей связкой, когда покалывание вдоль позвоночника подсказало ей, что она больше не одна.

Пригнувшись к воде так, что ее длинные волосы как покрывало прикрыли ее голые руки и обвились вокруг талии, она провела кистью свободной руки по речной поверхности, и под ладонью возникло изображение. Это был Броун. Он стоял на берегу возле брошенного платья и пристально всматривался в направлении того места, где скрывалась Ривен. На его губах медленно появлялась улыбка. Быстро расстегнув рубашку, он стащил ее через голову и бросил рядом с ее платьем. Прежде чем войти в воду, он снял с головы золотой венец и небрежно положил его поверх груды одежд.

Сердце Ривен затрепетало как пойманная пташка. Как мог этот самозванец так неосторожно обращаться с украденным сокровищем? На размышления у нее не оставалось времени, так как Броун быстро плыл в ее направлении. Возможность была столь идеальной, что от волнения Ривен едва не потеряла сознания.

Рука короля уже тянулась к ней, когда Ривен быстро нырнула, подняв целый столб брызг, чтобы ослепить короля и сбить с толку. Ускользнув из его жадных объятий, она разрезала воду, словно стрела, сделанная из ртути. Здесь она была в своей стихии. Ни один человек не смог бы угнаться за ней в воде. В тот миг, когда она достигла берега и потянулась к платью, ее взгляд остановился на короне. Силой камня не возьмешь, но, возможно, она отыщет какое-то средство, чтобы…

В спешке Ривен оступилась и поскользнулась в грязи. Падая, она вытянула вперед руки, и ее пальцы непроизвольно сомкнулись на металлическом ободе короны.

— Ой! — воскликнула она, так как в суматохе прикоснулась к красному камню и он обжег ее, словно молния. В следующий миг твердая, как сталь, рука легко прикоснулась к ее плечам, переворачивая на спину. Ривен лежала, тяжело дыша и глядя прямо в глаза Броуну.

— Все в порядке?

Ривен открыла было рот, но потом решила промолчать.

— Дайте мне посмотреть вашу руку, — король взял ее кисть в свою, осторожно распрямил пальцы и внимательно исследовал ярко-красное пятно, пересекающее ладонь.

— Мне очень жаль. Если на этой ладони останется шрам, то только в результате моей небрежности. Больше никогда не стану бросать корону там, где вы могли бы случайно дотронуться до нее, пытаясь взять свое платье. Но… — Броун покачал головой, и капли воды с его светлых волос дождем посыпались на Ривен. — Мне и в голову не могло прийти, что вы так быстро плаваете. Никогда не встречал девушки, которая столь быстро плыла бы по воде и под водой. Вы плаваете как акула.

Ривен смотрела на него с недоумением, широко раскрыв глаза. Неужели он действительно считает, что она дотронулась до короны нечаянно? Каким же глупым или слепым нужно быть!

— Она обожгла меня!

— На ней лежит заклятье. Никто, кроме меня, не может тронуть корону. Хорошо еще, что она не причинила вам большего вреда, — и он одарил ее неожиданной улыбкой, которая смягчила резкую линию его рта и заставила его глаза заискриться. — Я могу устранить боль. У меня есть целебная мазь и я вам ее пришлю.

— Спасибо. — Ривен попыталась высвободить свою руку из его, но его пальцы сжались.

— Не могу допустить, чтобы новому музыканту был нанесен хоть какой-нибудь вред, особенно тому, кто так божественно играет на свирели. Да моя матушка мне голову оторвет!

— Я уверена, что она никогда так не поступит. Вы… вы мне просто льстите.

— Вовсе нет. Просто прошедшей ночью ваша искусная игра увлекла меня. Так же как и ваша красота, — прибавил он, оценивающе разглядывая ее.

При этих словах короля Ривен вспомнила, что она практически раздета, что ее мокрая и тонкая рубашка липнет к телу, становясь практически прозрачной.

— Я должна одеться и возвращаться в Зелету.

— Но ведь еще слишком рано. Кроме садовников да кухарок, только вы и я уже проснулись. У вас такая привычка — приходить на реку на рассвете?

— Нет. Я пришла только сегодня, мне нужно было нарезать тростника для инструмента.

Ривен снова попыталась высвободить руку, и король снова не отпустил ее.

— Это можно было сделать и днем. Зачем же было вставать в такую рань?

Пристальный взгляд Ривен остановился на короне, которая все так же лежала на земле в мучительной близости от ее рук.

— Я… Я не могла уснуть.

— Я тоже. Всю ночь ворочался с боку на бок и не мог сомкнуть глаз. Угадай почему?

— У короля должно быть множество государственных дел, которые не дают ему покоя ни днем, ни ночью.

Броун рассмеялся, и даже Ривен вынуждена была согласиться с тем, что смех у него обаятельный, хотя он и смеялся над ней.

— Действительно, дел у меня немало. Но не они мешали мне уснуть прошлой ночью. Это ты, моя крошка, так взволновала меня вчера.

— Я?..

Броун ласково смотрел на нее своими голубыми глазами.

— Ты, наверное, знаешь, что моя жена умерла несколько лет назад. И хотя у меня были за это время одна или две любовницы, которые помогли мне скрасить мое одинокое существование, должен честно тебе признаться, что после ее смерти я ни разу по-настоящему не желал женщин. С тех пор, как я увидел тебя вчера ночью, все переменилось. Ведь ты такая хорошенькая, моя дорогая… — Король протянул руку и погладил ее щеку указательным пальцем. — Ты похожа на белые розы, что растут в саду моей матери. Придешь ко мне сегодня ночью?

Как зачарованная, Ривен смотрела на Броуна, не отрывая взгляда. Она прекрасно поняла, о чем говорил ей король, но едва могла в это поверить.

— Я служу вашей матери.

— Мне это известно, но думаю, что она поделится со мной. Если ты придешь ко мне, Ривен, я осыплю тебя милостями. Тебе никогда в жизни не понадобится чего-то хотеть. Твоя жизнь станет легка, она превратится в сплошное удовольствие. Даю слово короля.

— Вскорости вы должны будете выбрать себе новую жену.

— Я не говорю о женитьбе, — король пожал плечами. — Ты достаточно взрослая, чтобы понять, что я имею в виду. Для человека в моем положении женитьба — такое же государственное дело, как и все остальное. И хотя быть королем — не слишком легко, в этом есть и кое-какие преимущества. Одно из них заключается в том, что король может любить и спать с тем, с кем захочет. Я выбрал тебя, Ривен. Что ты на это ответишь?

Было очевидно, что он полностью уверен в том, что Ривен с радостью согласится. Возможно, если бы она была обычной деревенской девушкой с музыкальными способностями, она ни минуты не колебалась бы ухватиться за такую возможность — стать красивой игрушкой короля. Несомненно, что любая другая незамужняя девушка из свиты или двора, так же как и многие незамужние женщины, именно так и поступили бы на ее месте. «Но я — не обыкновенная крестьянка, — подумала Ривен с гордостью. — Я — последняя в древнем и благородном роду доуми воды и никогда не позволю этому вору, соблазнившему и обманувшему мою мать, дотронуться до меня».

Ривен резким движением вырвала свои пальцы из его руки. Схватив платье, она проворно вскочила на ноги.

— Я еще слишком молода, чтобы становиться чьей-то любовницей! — дерзко заявила она и бегом скрылась за живой изгородью.

Броун остолбенело глядел ей вслед.

Прошло несколько минут, прежде чем король сумел оправиться от изумления. Натянув рубаху, он вновь водрузил на голову корону, не переставая удивляться неожиданному отказу девушки. Он не был гордецом, просто с тех пор, как он стал королем, он не знал отказа у женщин. Его проблема заключалась в том, чтобы отделываться от любовниц, а не соблазнять их. Лишь только он увидел стройную фигуру Ривен, игравшей на свирели, она сразу показалась ему очень привлекательной, однако она была придворной музыкантшей его матери, и он вынужден был подавить в себе чувства собственника. Сегодня утром, когда он преследовал ее в воде, а потом увидел на берегу юное гибкое тело, облепленное намокшим пеньюаром, вопрос был решен. Была ли она служанкой Киллип или нет — он все равно хотел ее.

Пока Броун возвращался в свои покои, он продолжал ломать голову над тем, почему Ривен отказала ему. Это разбудило его любопытство.

Корона, венчавшая его голову, стала наполняться энергией, и эта проблема исчезла из его сознания. Знакомый сигнал, посланный Фэйрином, заставил его ускорить шаги. Возвратившись в свои комнаты, король достал из футляра тонкий диск отражателя и, очистив разум от всех по сторонних забот, сел перед столом, приготовившись к разговору.

Облака на поверхности диска рассеялись, и в нем появилось лицо Фэйрина Маг в упор смотрел на него. Брови волшебника были насуплены, а взгляд — мрачен.

— Почему ты медлил ответить на мой вызов?

— Я купался в реке. А в чем дело? Что-то произошло?

— На вас напали, — сухо сообщил Фэйрин. — Я видел Акьюму. Город весь в огне.

Всю следующую ночь Ривен не переставая мерила шагами комнату, останавливаясь в одном углу, разворачиваясь и двигаясь к противоположному углу.

— Ну что ты мечешься, словно грифон в клетке? — вопрошала Сэл. — Разве целебная мазь короля не излечила твою руку?

— Да, ожог уже почти прошел.

— Тогда успокойся. У меня, глядя на тебя, кружится голова.

Ривен внимательно посмотрела на свою любимицу. Сэл сидела на шкафу. Из промежутка между сложенными крыльями весело поблескивал аметистовый глаз птицы.

— Мне тревожно, — сказала Ривен.

— Несомненно.

— Ты была права, когда напомнила мне, насколько я слаба без моего камня. С тех пор как я попала в Зелету, я не предприняла ничего конкретного, чтобы вернуть его. Так или иначе, я обязана придумать план. Вот только какой? Какой?! — она заломила руки.

— Когда ты отвергла предложение Броуна, ты упустила верную возможность. А ведь он предлагал тебе стать его любовницей. Моему дяде была тысяча лет, и он был очень старым и мудрым и все повторял одну вещь: «Умная птица, вьющая гнездо вместе с одураченным самцом, сумеет вытянуть из него все, что пожелает».

Ривен яростно сверкнула глазами:

— Я не смогла на это пойти. Разве ты не помнишь, как он поступил с моей матерью?

— Он отнял у нее зеленый камень. Так отомсти за нее, отбери теперь камень у него, и точно таким же способом.

— Он занимался с ней любовью. Я знаю это, я видела изображения на воде и не могу позволить ему делать то же самое со мной.

— Почему бы и нет? — мягко допытывалась Сэл. — Ниома не спала с теми, кто ей не нравился.

— Но я не люблю Броуна, напротив — ненавижу его. Кроме того, я не похожа на свою мать, — и, опустив голову, Ривен снова принялась ходить туда и сюда, словно тигр в клетке.

— Ты что, боишься потерять девственность?

— Нет, конечно. Доуми не боятся таких вещей.

— Ты еще не доуми, моя девочка. Далеко еще до доуми. Сейчас ты просто маленькое, испуганное дитя, которое забоялось луны.

— Может быть, ты права, но когда камень будет у меня в руках, все должно быть по-другому.

— Если ты достаточно сильно желаешь вернуть камень доуми, ты должна быть разумной и принять предложение Броуна. Кроме того, ты все-таки не ребенок. Хватит щепетильности, пора выучиться, как обращаться с противоположным полом.

— Ни за что! Негоже начинать с того, чтобы переспать с любовником, который изменил моей матери. Есть другой путь, он просто должен быть! — Ривен стрельнула глазами в сторону пиллаун. — Ты целыми днями летаешь по королевским садам. Не узнала ли ты хоть что-нибудь, что могло бы быть мне полезно?

Сэл приподняла и тут же опустила крылья.

— Сегодня рано утром произошло что-то неприятное, возникла некая суета, но в чем причина, мне узнать не удалось.

— Пиллаун считаются мифическими существами, насколько мне известно. Надеюсь, ты хорошо скрываешься?

— Разумеется, — надменно произнесла Сэл. — Даже если какой-нибудь садовник и видел меня мельком, вряд ли он поверит своим глазам. У людей слишком мало воображения, чтобы разглядеть нечто необыкновенное в том, что представляется им реальным.

Ривен со вздохом повернулась к двери.

— У меня в голове сплошной туман из-за того, что я сижу взаперти в этой клетке. Мне нужен глоток свежего воздуха. Хочешь выйти со мной в сад?

— Я? Нет. — Сэл еще глубже втянула голову в свои густые перья. — Ночью чересчур много сов, а им наплевать на мою мифическую природу.

Снаружи прохладный бриз тут же принялся играть ее волосами и остужать пылающие щеки. Полная луна освещала живую изгородь, образуя над вершинами деревьев золотистый ореол, ложась ровным светом на вымощенные дорожки вокруг Зелеты. Пока Ривен шла по саду, она дышала ароматом вечноцветущих роз, которые были высажены вдоль тропинок. Этот запах не успокаивал ее. Напротив, она вспоминала о том, как Броун сравнил ее с белой розой, и невольно ускоряла шаг. С тех пор как он застал ее врасплох у реки, она то и дело начинала сердиться, нервничать, а ее голова раскалывалась от желания поскорее найти решение этой проблемы.

— Пс-с-с-ст!

Ривен подскочила от неожиданности.

— Не бойся, это всего лишь я, — из-за высокого тиса выскочила долговязая фигура, и Ривен узнала знакомую озорную улыбку.

— Альбин!

— Тсс! Мне нельзя находиться здесь в такой час за исключением официальных дел.

Ривен была рада видеть его, но голос все же понизила:

— Я думала, что ты уехал из города по делам.

— Так оно и было. Я вернулся только сегодня утром.

— Почему же ты не зашел ко мне раньше? — притворилась обиженной Ривен.

— Я хотел, — серьезно сказал Альбин и тепло посмотрел на нее. — Все время, пока меня тут не было, ты жила в моих мыслях. Я все время спрашивал себя, как ты поживаешь. Расскажи же мне, как твои дела?

— О, прекрасно! — Ривен знала, что не может рассказывать Альбину о предложении короля Броуна, которое так ее беспокоило. — Королева-мать оказалась очень доброй, а Квисту я люблю с каждым днем все сильнее. Просто я все еще ощущаю себя чужой здесь, и тогда мне бывает немного одиноко.

— Конечно, — Альбин шагнул к ней. — Давай присядем на минутку?

С этими словами он указал на каменную скамейку.

Ривен кивнула, и, когда оба уселись Альбин спросил ее:

— Ты думала обо мне, пока меня не было?

— Конечно. Во всем Джедестроме ты для меня — самый лучший друг. Меня очень интересовало, где ты был и с кем встречался, что делал все это время. И вот ты вернулся, — добавила она оживившись. — Вернулся и пришел повидаться со мной и рассказать все последние сплетни. Ведь так?

Альбин покачал головой:

— Ривен, мне нужно уехать прямо сегодня ночью, поэтому я и прокрался сюда. Мне хотелось повидаться с тобой, узнать, как твои дела, и попрощаться.

— Но почему ты должен уехать так скоро? Что-то случилось?

— Враги напали на Акьюму.

— Акьюму?

— Это город-порт на юге.

Ривен поспешно кивнула, хотя имела довольно смутное представление об этой части Полуострова.

— Да, конечно. Но кто напал?

— По слухам — это изменники-стьюриты. Сегодня рано утром об этом стало известно королю, и он отправился на юг во главе войска. Я должен доставить ему кое-какие карты.

Ривен выпрямилась и умоляюще сложила руки. Если в этой самой Акьюме разгорелась битва и Броун находится в гуще событий, то корона может пропасть. Вдруг вместе с короной пропадет и ее камень?

— О, Альбин, возьми меня с собой!

— Что-о?! — Альбин, пораженный, уставился на нее.

— Возьми меня с собой. Обещаю, что не стану тебе мешать.

— Но ведь ты девушка, Ривен.

— Ну конечно, я — девушка. Разве это имеет значение?

— Я — королевский гонец и еду с поручением. Я не могу брать на себя ответственность за девушку, да еще в районе военных действий. Там будут беженцы, солдаты, возможно — вражеские солдаты. Кроме того, ты обязана находиться здесь. Ты поступила на службу к Киллип и не имеешь права уезжать! — От одной мысли об этом Альбина коробило.

— Я — служанка, но не рабыня. Я добровольно приехала сюда и могу уехать в любой момент.

— Но только не после того, как я с таким трудом отыскал тебя и твоя игра понравилась королеве. Вдобавок, в каком другом месте девушка, у которой нет друзей, найдет еще один столь же гостеприимный дом?

— На свете существуют вещи более важные, чем гостеприимный дом. Мне скучно здесь. Все дни похожи друг на друга как две капли воды, и я чувствую себя как в тюрьме.

Альбин посмотрел на Ривен так, словно она была не в своем уме.

— Скучно?! Но у тебя теперь есть такие роскошные вещи. Гляди, сколь великолепно это шелковое платье. Даже волосы твои заколоты серебряным гребнем. Чего же еще ты хочешь от этой жизни, Ривен?

Ривен видела, что Альбин вряд ли когда-нибудь сумеет понять ее доводы, но продолжала умолять его. Она приводила тысячи всевозможных причин, кроме той, которая на самом деле заставляла ее тронуться в путь. Она желала неотступно находиться вблизи короны Броуна, надеясь на то, что счастливая случайность пошлет ей в руки ее камень. В крайнем случае, она будет уверена в том, что корона не достанется больше никому. Однако Альбин отвечал отказом на все ее мольбы. В конце концов ее настойчивость так разозлила его, что он вскочил со скамейки и поспешно удалился, даже не попрощавшись, хотя ради этого он и приходил.

Оставшись одна, Ривен некоторое время сидела молча, раздраженно ломая пальцы и хмуро глядя на луну. Потом она выругалась и вскочила на ноги. Оказавшись у себя в комнате, она ненадолго задержалась там и вскоре снова очутилась в саду, на этот раз в сопровождении Сэл. Обе стремительно пронеслись по саду в сторону прачечной, где хранилось все белье Плэйта. Там Ривен стащила тунику королевского гонца и пару чулок, подобных тем, какие носил Альбин. Облачившись во все это, она спрятала свои длинные волосы под шапкой и была возле конюшен как раз в тот момент, когда Альбин выезжал.

— Ты не знаешь дорогу в Акьюму, — подала голос Сэл. — Как же ты собираешься следовать за этим надоедливым юношей, чтобы он тебя не заметил? — ее слова раздавались прямо в мозгу Ривен, пока Альбин с Травоухом пересекали заросший травой двор.

— Я не собираюсь ехать за ним, — ответила шепотом Ривен. — Ты будешь наблюдать за ним и сообщать мне, куда он станет поворачивать. Так я смогу следовать в достаточном отдалении от него, чтобы он не увидел меня и не догадался, что его кто-то преследует. А теперь — лети за ним, пока я выберу себе смирную лошадь.

ГЛАВА 4

Акьюма располагалась в непосредственной близости от земли стьюритов, от которой ее отделял лишь узкий пролив, и всегда представляла собой лакомый кусочек для пиратов. В самом деле, коль скоро нападение было совершено стьюритами-мореходами, это было еще одним весомым аргументом в пользу брака Броуна и Фидасии. Как утверждал Фэйрин, подобный союз скорее сделает стьюритов союзниками Броуна, нежели его врагами. Воинственные стьюриты смогут усилить позиции Броуна на Полуострове и помогут ему противостоять врагам, которые со всех сторон угрожали Полуострову на севере.

То, что набег совершили соотечественники Фидасии, когда о ее помолвке с Броуном вот-вот должно было быть объявлено, было не слишком хорошим предзнаменованием.

По мере того как Травоух неспешным шагом приближался к береговой линии, местность становилась все более плоской. Альбин не переставая ломал голову над тем, какое значение может иметь это нападение.

Когда секретарь Броуна давал ему указание отправиться в Акьюму, он назвал нападавших «стьюритскими изменниками».

Кем же они могли быть на самом деле? Конечно, Йербо не стал бы санкционировать этот набег, в то время как его единственная законная дочь собирается обручиться с правителем Полуострова. Но Альбину было хорошо известно, что в этом беспокойном государстве существуют группировки, настроенные решительно против этого брака. Еще этой зимой Альбин был в Зике — столице стьюритов, — когда там проходили переговоры между королями. По его мнению, это был один из тех городов, чьи варварские роскошь и великолепие ни в коем случае не затмевали отсутствия самых основных удобств.

Дрожа от холода в неотапливаемом дворце, Альбин со все возрастающей тревогой рассматривал рыжебородую стьюритскую знать. В каждом мужчине было больше шести футов роста, и все они расхаживали по залам, чванясь огромными ловчими орлами на плечах, причем сами они выглядели не менее свирепо, чем их страшные птицы.

За столом переговоров самые ожесточенные споры возникли вокруг свадьбы, о которой сговаривались между собой Броун и Йербо. Лидером оппозиции, насколько понял Альбин, был Арант — незаконнорожденный сын Йербо и сводный брат Фидасии.

Арант произвел на Альбина неизгладимое впечатление. После того как во время переговоров Броун заставил Аранта отвести взгляд, а позже превзошел его в состязаниях с мечом и кинжалом, налитые кровью зеленые глаза принца стьюритов всякий раз начинали сверкать звериной яростью, лишь только взгляд его падал на короля Броуна.

Тропос был еще одним человеком при Дворе короля стьюритов, чей образ навсегда запечатлелся в памяти Альбина. В своей угольно-черной одежде, скрюченный и щуплый, он напоминал злобного вороненка. Телесная немощь с избытком возмещалась ядовитым коварством, след которого неизгладимой печатью лежал на его бледных заостренных чертах.

От одного этого воспоминания Альбин содрогнулся, и по спине его пробежал озноб. Ему было известно, что колдун был родом из Пенито, как и Фэйрин. Ему приходилось слышать о том, что Тропос с позором бежал из Пенито, однако для него, так же как и для всех прочих людей, все, что происходило в Пенито — оплоте колдовских наук, — всегда было тайной за семью печатями.

Мысли его то и дело возвращались к тому, что случилось в Акьюме. Прикусив губу, Альбин вновь сосредоточился на вопросе, что же может значить этот дерзкий пиратский набег. Конечно, Йербо не мог одобрить такой вылазки, так как он, казалось, горит желанием выдать свою дочь за Броуна. Сможет ли подобное демонстративное нарушение договора воспрепятствовать свадебной церемонии, кульминация которой должна была совпасть с сезоном жатвы и гарантировать спокойное будущее Полуострова?

В конце концов юноша отбросил прочь все эти размышления и стал с интересом и одобрением рассматривать окрестности.

Ему уже приходилось бывать по делам в южной части Полуострова, и он мог оценить то, как под управлением короля Броуна эта область стремительно развивалась. Дороги были вымощены булыжником, а по сторонам выросли многочисленные селения — центры рыночной торговли.

По мере того как Джедестром оставался все дальше и дальше позади, густые леса и плодородные долины, поросшие сочной зеленью, столь характерные для северной и центральной части страны, уступали место иному ландшафту. Повсюду теперь виднелись отлогие песчаные холмы, густо поросшие низкорослым кустарником. Земля здесь была практически непригодна для земледелия, но зато она была покрыта целой сетью водных путей, ведущих из глубины страны к портовым городам, основанным королем Броуном еще в самом начале его правления. По этим каналам и рекам сплавлялась на юг ценная древесина лэнкен, которая затем вывозилась в другие страны. Когда были открыты богатые залежи ценного вистита, по приказу короля весь район был буквально усеян кузнями, в которых выплавлялся из руды драгоценный металл, который затем переправлялся по рекам в оживленные гавани.

Промышленность превратила юг страны в населенную область, существенно отличающуюся от аграрного севера. Дороги были и в мирные дни запружены людьми, а теперь, когда на север хлынули беженцы, Альбину становилось с каждым шагом все труднее прокладывать себе дорогу. Беженцы с изможденными лицами, прижимающие к груди немудреные пожитки, испуганно озирались, и их становилось на дороге все больше и больше. Гостиницы были забиты этими обезумевшими от горя людьми, и Альбин вынужден был проехать мимо нескольких постоялых дворов, прежде чем он сумел отыскать себе стол и угол для ночлега. Вечером, пока он поедал свой ужин, сидя в темном углу общей комнаты, он прислушивался к разговорам, которые доносились со всех сторон.

— Они набросились на нас как стервятники, — жаловался какой-то пожилой купец, страшно шевеля небритым лицом и вращая налитыми кровью глазами. — Без всякого предупреждения, как гром среди ясного неба, их боевые орлы тучей налетели на город и принялись терзать невинных людей прямо на улицах. Затем их проклятые корабли появились у пристаней, и стьюритские воины, обезумевшие от этого зелья, которое они всегда лакают перед дракой, посыпались из трюмов, как демоны. Они рубили на куски всякого, кто попадался им на дороге, не щадя ни женщин, ни детей. Все здания были немедленно подожжены… — Голос его дрогнул, и он провел дрожащей рукой по измазанному сажей лицу. — Склады, переполненные зерном и заготовленной древесиной, сгорели, занялись, словно масло. — При этом воспоминании слезы потекли по его лицу. — А ведь в этих складах заключалось дело всей моей жизни, и теперь от них осталась всего лишь груда камней.

— Я думаю, что наш правитель сумеет посчитаться с этими дьяволами за все злодеяния, — вступил в разговор другой мужчина.

— Слишком поздно спасать мои корабли и склады, — возразил купец, глядя в кружку с вином. Ничто не могло его утешить.

— Не унывай, дружище! Наш король прибыл как раз вовремя и застал этих «друзей-стьюритов» прямо за работой. Теперь он жестоко расправится с ними. Пусть это послужит тебе частичной компенсацией за амбары с зерном и склады с древесиной, которых ты лишился.

Альбин с любопытством поглядел на говорившего. Он был одет в простые шерстяные штаны и кожаную тунику, покрытую пятнами, однако его лицо было не из тех, что можно легко забыть. Он был дочерна смугл, а густая темная борода закрывала нижнюю половину его лица, однако его проницательные, цвета спелой вишни глаза, глядящие из-под кустистых бровей, выдавали немалую хитрость и ум. Нос у него был крупным и слегка загибался книзу, и Альбин, глядя на резкие черты его лица, пришел к выводу, что этот человек немало повидал на своем веку.

Заинтересованный, он продолжал наблюдение из своего укромного уголка, однако, к его большому разочарованию, остаток вечера не прибавил ничего к тому, что ему уже было известно. Мужчина, который столь горячо выступил, теперь склонился над своей кружкой с вином и погрузился в глубокие размышления, пристально глядя в огонь. Остальные же люди, заполнявшие общую комнату, тем временем разошлись. Кто-то улегся спать, подстелив тощие матрасы, набитые кукурузными стеблями, а то и просто на голом полу.

Когда бодрствующими остались только Альбин и незнакомец, юноша набрался храбрости и, отставив в сторону свое недопитое вино, подсел к нему.

— Не выпьете ли со мной немного вина? — спросил Альбин. — Я выехал в Акьюму сегодня утром, и мне хотелось бы знать, что я там увижу.

Незнакомец повернул к нему лицо, пригладил тронутые сединой волосы и молча смерил его взглядом. Альбин взволнованно продолжал:

— Краем уха я слышал, как вы рассказывали о битве между стьюритами и солдатами нашего короля, и хотел бы услышать какие-нибудь подробности.

Взгляд незнакомца остановился на кожаной сумке, перекинутой через плечо Альбина, и на губах его появилась легкая улыбка.

— Ты, стало быть, королевский гонец?

— Да.

— Что ж, мне известно, как нелегка бывает служба во время войны. Я расскажу тебе, что ты увидишь в Акьюме. Там только смерть, сожженные дотла здания и жестокая месть Броуна.

— Значит, вы можете с уверенностью сказать мне, что король сумел справиться с пиратами? — не без волнения спросил Альбин.

— О, да! Твой господин — настоящий солдат. Я многое повидал на своем веку и уверяю тебя, что этот человек меня поразил. Он налетел на атакующих как ураган, вырвавшийся из семи адов сразу, и изрубил их на мелкие кусочки, прежде чем они успели сообразить, что произошло. У него отлично обученные стрелки. Под их метким огнем эти адские птицы посыпались с неба, словно спелые вишни в грозу. Очевидно, что Броун держит их в ежовых рукавицах, и это достойно всяческой похвалы, ибо если стьюриты — воины от природы, то жители Полуострова — нет. — Он покачал головой: — Большинство из нас гораздо охотнее доило бы коров, чем приучалось держать в руках оружие.

Альбин не мог с ним не согласиться. После того как он узнал о масштабах разрушений в Акьюме, он чувствовал себя не слишком уютно.

— Так или иначе, но Броуну удалось сделать солдат из горстки земледельцев, — продолжал незнакомец, словно беседуя с самим собой. — Двадцать лет прошло с тех пор, как я оставил родной дом и отправился на поиски счастья на прогнившей посудине, на которой крыс было в три раза больше, чем матросов. Мне многому удалось научиться, и к тому же я немного повидал мир, однако теперь мне начинает казаться, что я преуспел бы гораздо больше, если бы остался дома и гнул спину с мотыгой в руках.

Альбин улыбнулся:

— Куда вы теперь направляетесь и как вас зовут?

— Зовут меня Фен, — доброжелательно ответил незнакомец, и новые знакомые углубились в беседу, склонившись над заново наполненными кружками с вином.

По мере того как ночь полностью вступила в свои права, юноша уже знал, что если верить невероятным рассказам его нового знакомого, то ему довелось перепробовать множество профессий, от моряка до наемника, и побывать в таких землях, о существовании которых Альбину и слышать не приходилось.

— О, я немало побродил по свету, — согласился Фен, делая большой глоток вина и вытирая бороду загрубевшей рукой. — Я повидал жизнь со всех сторон, с лица и с изнанки, да выучил пару-тройку забавных трюков, о которых не мог знать в те годы, когда основным моим занятием было выгребать овечий навоз на нашем участке на севере. Но, не считая нескольких шрамов на спине и того немногого, что появилось у меня вот тут, — он многозначительно постучал себя согнутым пальцем по голове, — я не стал богаче с тех пор, как «зайцем» уплыл в море на чианской торговой галере. По правде говоря, воняло там ничуть не меньше, чем в моей старой овчарне. Лучше бы я остался дома и выгодно продавал нашему правителю мед и молоко.

— И сейчас еще не поздно это сделать, — заметил Альбин. — Под мудрым правлением короля Броуна наше процветание продолжится, и умный человек вроде вас всегда сумеет нажить богатство.

Поигрывая своей глиняной кружкой, Фен насмешливо посмотрел на юношу.

— Я видел мир, мой мальчик, а ты — нет. Полуостров — словно кость, вокруг которой собралась стая голодных псов. Теперь, когда он больше не находится под защитой доуми, эти псы могут в любой миг наброситься на него и разорвать на куски.

Альбин испуганно округлил глаза. Ему и раньше приходилось слышать подобные рассуждения, но в устах Фена они прозвучали как приговор.

— Полуостров в состоянии защитить себя.

— Только не против объединившихся врагов, а это должно произойти рано или поздно.

— Но у нашего короля есть камни доуми. Если придет нужда, он воспользуется их силой.

Фен приподнял одну бровь:

— Сумеет ли он? Будь уверен, эти побрякушки были на нем, когда его войска штурмовали Акьюму, однако я не заметил никаких признаков того, что он ими воспользовался. А ведь это был бы самый простой способ потопить корабли стьюритов и разделаться с их орлами. Нет, победы он добился при помощи силы военной, а не магической.

— Он пользовался ими раньше, — не уступал Альбин. — Мои родители видели, как с их помощью он потушил лесной пожар. Тогда он изменил направление ветра.

— Может ли он сделать это сейчас? — Темные глаза Фена сузились, и он одним глотком осушил свою кружку. — Разве он пользовался ими в последние годы?

Альбин нахмурился. Камни были историей Полуострова и его легендой. Сердце подсказывало ему, что судьба его края тесно связана с ними, однако, хотя он и видел их чуть ли не каждый день сверкающими в золотом венце короля, ему пришлось согласиться с тем, что король ни разу не воспользовался их волшебной силой.

Фен, в упор смотревший на Альбина, чуть скривил губы.

— Что ж, если он сумеет заставить их служить себе, за будущее Полуострова, возможно, не стоит беспокоиться. Но если нет… — он многозначительно и зловеще не закончил фразы.

— Когда король Броун женится на принцессе стьюритов… — попытался возразить Альбин, но едкий смешок Фена перебил его.

— Ты, конечно же, не настолько наивен! Или ты в самом деле считаешь, что брак с этой рыжей сварливой девчонкой оградит наши границы от этих огневолосых убийц? Держу пари, что так им будет еще сподручнее вонзить свои острые клыки в наши беззащитные земли. Более того, — продолжал он, смеясь, — я уверен, что король пришел к тем же самым выводам по этому вопросу. Камни и только камни в силах спасти Полуостров от его врагов. Подождем и увидим. Если король сумеет ими воспользоваться, то я, конечно, останусь здесь и проведу остаток моих дней на родной земле. Но если нет… — Он допил вино из последней кружки и отодвинул стул. — Тогда я вновь отправлюсь странствовать, и да сохранят меня звезды, ибо я уже слишком стар для кочевой жизни.

С этими словами Фен завернулся в потрепанное шерстяное одеяло и вытянулся у очага. В следующий миг его веки сомкнулись и он громко захрапел. Альбин же еще долго не мог заснуть в эту ночь. Пристально глядя в пылающий в очаге огонь, он размышлял до тех пор, пока пламя не погасло, оставив в золе лишь тлеющие угли.

В дальнем углу комнаты, завернувшись в теплое одеяло, полностью скрывающее ее от посторонних взглядов, то же самое делала и Ривен. Она последовала за Альбином в этот постоялый двор и слышала весь разговор Альбина с Феном. Ей пришлось о многом задуматься.

Встреча и разговор с Феном произвели на Альбина столь глубокое впечатление, что даже на следующее утро, выезжая в Акьюму, он все еще вспоминал его слова и размышлял над ними всю дорогу до города. Въезжая на окраины Акьюмы уже после полудня, он нашел город в еще худшем состоянии, чем его описывали беженцы. Действительно, слышать о катастрофе и видеть все собственными глазами оказалось далеко не одним и тем же.

Над разрушенным городом витал запах смерти. По обочинам улиц валялись трупы, а здания превратились в груды обгорелых бревен. Особенно сильно бросался в глаза причиненный стьюритами ущерб в гавани. Над водой все еще стлался едкий дым, у причалов стояли полусожженные остовы кораблей, и уцелевшие снасти хлопали на ветру или еле слышно гудели, навевая мысли о смерти. Те суда, которых миновало пламя, были насквозь пробиты металлическими таранами стьюритских кораблей, чьи носовые украшения были исполнены в форме орлиных голов с разинутыми клювами. Картину разрушения и смерти довершали обугленные тушки стьюритских боевых орлов, подбитых стрелками Броуна, которые грудами были навалены вдоль пристаней, наполняя воздух тошнотворным запахом паленых перьев.

Войска Броуна как раз заканчивали чистку района. Складские помещения лежали в развалинах или превратились в золу, а земля вокруг была покрыта кровавыми пятнами.

По мере того как Альбин созерцал все новые и новые следы опустошения, внутри него нарастала ярость и злоба. Как же он ненавидел этих убийц-стьюритов!

Повернув коня, Альбин медленно поехал в сторону открытой площадки, на которой собралась толпа уцелевших горожан. Люди переговаривались между собой многие припадали на раненые ноги или были перевязаны окровавленными тряпками. Не обращая внимания на свои ранения, они толпились по краям бывшей городской площади, и взгляды их были обращены к тому, что происходило перед их взорами. Альбин тоже посмотрел туда.

В центре площади стоял король Броун, величественный и грозный. Корона его сверкала, словно желтое солнце, над коротко остриженными кудрями. Король отдавал распоряжения солдатам. Он был облачен в кожаные боевые доспехи, а над бровью его виднелась глубокая ссадина, из которой сочилась кровь. Яркое солнце играло на четырех камнях доуми, укрепленных в ободе короны.

За спиной короля выстроилась полукругом его личная гвардия. Король стоял, обратившись лицом к длинному ряду виселиц, который протянулся через всю центральную часть гавани. На перекладинах виселиц в ужасающем параде смерти болтались несколько десятков трупов стьюритов.

Сердце Альбина громко забилось. Торопливо привязав коня к чудом уцелевшему забору, он стал проталкиваться вперед сквозь толпу.

— Что случилось? — спросил он у женщины, прижимавшей к груди уснувшего ребенка. Встретив ее удивленный взгляд, он поспешно добавил: — Я только что прибыл из столицы.

Женщина внимательно оглядела его с ног до головы, затем ее внимание снова обратилось к мрачной веренице виселиц.

— Он повесил их всех, — сказала она с мрачным удовлетворением. — Повесил всех этих убийц и сукиных сынов, кто остался в живых после того, как люди Броуна набросились на них. Пусть они вечно горят в адском огне!

— Да! — поддержал ее стоявший рядом старик. — И еще он заставил их Главаря, незаконнорожденного ублюдка Аранта, смотреть на это. Весь вчерашний день его банда строила себе виселицы, а сегодня с утра их всех вздернули, одного за другим. Сейчас, — сурово продолжал он, — воины Броуна отправятся в земли стьюритов и отвезут туда Аранта, связанного, словно свинью на убой. Его оставят на их берегу — славный свадебный подарок для Фидасии! — и он хрипло захихикал, вообразив себе эту картину. — Не знаю только, что эта маленькая шлюшка станет с таким подарком делать…

Альбин не стал продолжать беседу и протиснулся вперед, чтобы лучше видеть. Однако, когда он оказался в первых рядах зрителей, он пожалел о том, что не остался стоять там, где заговорит с женщиной. Ему казалось, что он страшно ненавидит стьюритов, но при виде их тел он почувствовал, как тошнота подступила к горлу. Он отвел взгляд и сосредоточил свое внимание на Броуне. Теперь губы короля были плотно сжаты, и он бесстрастно взирал на то, как дюжина его воинов крепко связывает Аранту руки и ноги.

По толпе пронесся язвительный смешок, но Альбину было не до смеха. Ему был очень хорошо виден яростный блеск глаз принца стьюритов, в которых пылала ненависть. Снова на память пришло мрачное пророчество Фена, и Альбин почувствовал, как сердце его сжалось от мрачных предчувствий.

— Наглый пес! — выкрикнул, обращаясь к Броуну, Арант. — Ты оскорбил меня, и я проклинаю тебя! Ты еще пожалеешь о том, что пережил сегодняшний день, и даже Фэйрин тебе не поможет. Фидасия никогда не разделит с тобой ложе. Я отниму у тебя Полуостров, и тебе никогда не придется увидеть, как твой сын играет этими безделушками, которые ты носишь на голове!

Каменный взгляд Броуна даже не дрогнул.

— Заткните ему пасть и уберите с глаз долой, — распорядился он вполголоса.

Солдаты короля немедля исполнили приказ и поволокли Аранта к галере, готовой к отплытию. Оставив его на палубе, они одно за другим сняли с виселиц тела стьюритов и свалили их на борту возле связанного предводителя. Затем, освещенные багряными лучами заката, солдаты Броуна вывели кроваво-красный корабль принца стьюритов в море и, дружно навалившись на весла, направили его в ту сторону, где располагалась Зика.

Альбин довольно долгое время стоял неподвижно, созерцая это невообразимое зрелище, затем резко повернулся назад и уставился прямо в лицо человеку, стоявшему позади него.

— Ривен! — воскликнул он. — Во имя неба, что ты тут делаешь?!

Девушка стояла в густой толпе на расстоянии всего нескольких шагов от него, закутавшись в дорожный плащ и надвинув на глаза шапку, скрывающую волосы, но это не могло ввести Альбина в заблуждение. Увидев, что Альбин узнал ее, Ривен круто развернулась и бросилась прочь, расталкивая толпу. Альбин стиснул зубы и бросился за ней.

— Ривен, постой! Куда же ты?!

Не обращая внимания на его неистовые крики, Ривен метнулась через площадь в узкую улочку, которая, петляя, уводила прочь от гавани. Альбин преследовал ее по пятам. Улочка внезапно окончилась тупиком, и тут Альбин настиг девушку. Схватив Ривен за локоть, он резко развернул ее лицом к себе.

— Мне казалось, что я велел тебе оставаться в Зелете.

Ривен попыталась вырваться, но Альбин крепко держал ее. Гордо приподняв подбородок, она сказала:

— Во-первых, ты не можешь указывать мне, что мне делать, а во-вторых — Зеле та не мой дом.

— До тех пор, пока ты служишь музыкантом при дворе королевы-матери, Зелета остается твоим домом. Известно ли ее величеству, где ты находишься?

— Пока ты не узнал меня, никому об этом не было известно.

Альбин взволнованно уставился на Ривен, и она ответила ему дерзким взглядом. Шапка, прикрывавшая ее голову, сбилась набок, и несколько длинных черных прядей выбились из-под нее. Щека девушки была испачкана сажей, а один из чулок порвался, однако, несмотря на такой внешний вид, она держалась гордо, как королева. Альбин внезапно ощутил неожиданное почтение, словно она и в самом деле была особой королевской крови, однако он поборол в себе это чувство и довольно резким тоном осведомился:

— Где ты достала эту одежду?

— Я взяла ее из прачечной.

— Из той, которая располагается на задворках Плэйта? Это же воровство!

— Я оставила там свое платье. По-моему, это честный обмен.

Альбин растерянно зашипел на нее.

— Ты следовала за мной всю дорогу, да-да! — воскликнул он уверенно, хотя не совсем хорошо понимал, как она смогла бы выследить его так, что он ничего не заметил.

— Да!

— Неужели ты не понимаешь, как опасно девушкам в одиночку, без всякой защиты путешествовать по дорогам, когда идет война?

Ривен многозначительно посмотрела на его руку, которой он сжимал ее локоть.

— За все это время ты — единственный, кто осмелился схватить меня за руку так грубо. Кроме того, в этой одежде я похожа на юношу.

Альбин отступил на шаг назад и фыркнул:

— Всякий, у кого все в порядке со зрением, без труда разглядит, что ты никакой не юноша. — Тряхнув головой. Альбин оглядел ее всю и вынужден был признать. что она была столь изящна, что в самом деле могла сойти за стройного юношу. — Ну ладно. Если бы я не знал тебя в лицо. я мог бы и не узнать тебя, по крайней мере, пока ты прячешь свои длинные волосы, — согласился он ворчливо. — Должно быть, тебе просто повезло, что ты сумела добраться так далеко и никто к тебе не пристал.

— Пусть только кто-нибудь попробует пристать ко мне! — Ривен метнула на Альбина многозначительный взгляд и принялась поправлять шапку. — Прошлой ночью я была в той же таверне, что и ты!

Альбин сглотнул и завращал глазами в крайнем возмущении.

— Я не понимаю тебя. Большинство девушек дорого бы дали за то, чтобы в это неспокойное время оказаться в столь безопасном месте, как Зелета, рядом с такой доброй госпожой, как Киллип. Зачем тебе понадобилось так рисковать, подвергая себя опасности, и глядеть на все эти ужасы?

Ривен немедленно помрачнела.

— Это ужасно, — прошептала она, — но я рада, что увидела все это своими глазами. Теперь-то я знаю, каков ваш король на самом деле.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Альбин и напрягся.

— О, Альбин, он так жесток!

— Король Броун сделал только то, что было необходимо для защиты королевства. Я уверен, что даже ты сумеешь это понять.

— Я поняла только то, что он способен не моргнув глазом проливать реки крови.

Альбин поднял вверх руки, но тут же уронил их.

— Сейчас нет времени обсуждать это. Мы должны обсудить, как лучше всего помочь тебе выбраться из Акьюмы, — он оглянулся по сторонам. — Мне нужно доставить по назначению кое-какие бумаги. Это займет не больше двух часов. Когда я покончу с делами, я буду ждать тебя на этом самом месте и мы что-нибудь придумаем.

Ривен гордо вскинула голову:

— А кто тебе сказал, что я уже хочу отсюда выбраться? Мне здесь нравится, к тому же вокруг так много поучительного…

— Ривен, пожалуйста!

— Ну хорошо, — неохотно согласилась Ривен. — Я приду, но не воображай, что я тут же соглашусь с тем планом, который ты выдумаешь для меня!

Альбин зашагал прочь, и Ривен смотрела ему вслед со смесью облегчения и тревоги. Когда он был рядом, она чувствовала себя в безопасности, словно под материнской опекой. Тот вызывающий тон, который она избрала для разговора с ним, был не чем иным, как притворством. С тех пор как она покинула Зелету, она ни на минуту не почувствовала себя уверенно. Пока Сэл оставалась с ней, все было в порядке, однако, когда до Акьюмы оставалось уже меньше одной лиги, Сэл почуяла присутствие стьюритских боевых орлов.

— Мне придется повернуть назад, — объяснила она свое решение, — если они поймают меня — они разорвут меня на мелкие кусочки.

Акьюма сильно испугала Ривен; обугленные тела у дороги, повешенные солдаты стьюритов и запах свежей крови — все было для нее незнакомым и пугающим. Пока она жила в уединении от всех, в обществе одной лишь Грис, подобные картины ни разу не смущали ее воображения. Внезапно она подумала о том, что если бы камни остались в руках у доуми, ничего подобного не произошло бы. Возможно, Альбин и был прав, когда утверждал, что время от времени кто-нибудь из доуми начинает капризничать, однако, если бы доуми по-прежнему правили Полуостровом, как это должно было быть с самого начала и навсегда, стьюриты ни за что бы не отважились на столь дерзкое нападение.

Ривен была рада и тому, что ей довелось увидеть Броуна-воина, который столь сильно отличался от того игривого мужчины на речном берегу, который пытался соблазнить ее. То, как жестоко он расправился со стьюритами, напомнило ей, как бессовестно он завладел камнем доуми, и Ривен преисполнилась решимости поступить с ним точно таким же образом, как поступил он с ее матерью.

На протяжении следующего часа Ривен бродила по улицам разрушенного города, смешиваясь с толпами жителей и прислушиваясь к их разговорам, пытаясь справиться с теми чувствами, которые обуревали ее. Все разговоры непосредственно касались либо короля Броуна, либо его поступков, и никто не говорил о доуми, так что Ривен начинало казаться, что они перестали играть сколько-нибудь значительную роль в жизни Полуострова.

По мере того как ухудшалось ее настроение, Ривен все сильнее ощущала себя маленькой, одинокой и всеми забытой. С другой стороны, портовый город все сильнее нравился ей. Ее ноги с неизбежностью привели ее обратно в гавань, и несколько долгих минут она стояла на краю покинутого, безлюдного причала, глядя на пляшущие морские волны. Река Хар была самой большой водной массой, которую довелось видеть юной доуми. Ривен знала, что она принадлежит рекам и ручьям Полуострова, однако чувствовала, что силу свою она черпает из океана, и теперь, прежде чем она снова покинет здешние места, она должна будет воздать почести Великой Матери, искупавшись в соленых океанских водах, куда стекают все реки и ручьи, прежде чем возродиться вновь.

— О, Грис! — тихонько прошептала Ривен, опускаясь на колени и погружая руку в прохладную соленую воду рядом с покрытым водорослями причалом. — Все именно так, как ты говорила мне. Все реки, ручьи и океаны — все это частица меня. Узнав воду в маленькой капле, я узнала реки и океаны, и все же мне хотелось бы, чтобы ты была сейчас рядом со мной и увидала все это…

Вынув из воды руку, Ривен прикоснулась мокрым пальцем к губам и закрыла глаза. Всего лишь несколько минут назад она чувствовала себя испуганной и одинокой. Теперь ей стало спокойно и хорошо, словно Грис была рядом и утешила ее, как в детстве.

Ривен была на месте точно в назначенное время. Когда она обнаружила, что Альбина все еще нет, она начала было опасаться, что он забыл про нее, но через некоторое время юноша показался в конце улицы. Лицо его было нахмурено.

— Я боялся, что ты не придешь.

— Не я опоздала, а ты.

Альбин осторожно взял ее под руку.

— Пойдем, отыщем таверну или трактир, где мы сможем спокойно поговорить за кружкой вина и заодно перекусим. Я умираю с голода и ты, должно быть, тоже.

Ривен кивнула. У нее не было достаточно денег, чтобы взять с собой в дорогу, и поэтому она ничего не ела с самого утра.

Отыскав небольшую таверну, они устроились в тихом, укромном уголке зала, и Альбин заказал напитки и пирог с мясом. Затем он с беспокойством посмотрел Ривен прямо в глаза.

— Я только что был у короля. Он отсылает меня в Пенито, и я никак не смогу взять тебя с собой.

— Пенито! Это же…

— Цитадель колдовства, — твердо закончил за нее Альбин. Он не хотел признаваться в этом Ривен, но приказ короля испугал его. Разумеется, он и не помышлял о том, чтобы не подчиниться своему господину.

— Я не знаю, зачем король посылает меня, но это, должно быть, весьма важно. Насколько мне известно, Броун впервые посылает гонца к Фэйрину, с тех пор как они расстались.

— И ты даже не догадываешься о том, какова может быть цель этой твоей поездки? — Ривен бросила взгляд на дорожную сумку, надежно укрепленную на поясе Альбина. — Ты везешь Фэйрину письмо?

— Да, письмо, которое я должен охранять и беречь, не щадя собственной жизни, ибо такова обязанность всех королевских гонцов. Все они присягают в этом.

— Мне кажется, что ты ни разу не заглядывал в те письма, которые везешь.

— Никогда!

Оскорбленный в своих лучших чувствах Альбин даже слегка отпрянул от нее.

Ривен дорого бы дала за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на содержание письма и некоторое время обдумывала идею телепатического контакта, однако после такого ответа Альбина она отбросила эту мысль как бесполезную. Наверняка Альбин действительно не знает, что за депешу он везет колдуну.

— Стало быть, мне придется самой выпутываться, — она пожала плечами.

— Нет, это слишком опасно. Послушай, я разговаривал с Пибом, это один из моих друзей, он ухаживает за лошадьми в королевском лагере. Он найдет тебе местечко. Все, что от тебя потребуется, — это не снимать шапку и научиться ходить за лошадьми.

— Ходить за лошадьми!

— Я знаю, что это не слишком подходящее занятие для девушки, но раз уж ты решила немного пощеголять в мужском камзоле и чулках… По крайней мере, в качестве грума ты сможешь вернуться в Джедестром, не подвергая себя опасности, вместе со всей армией.

Ривен открыла было рот, чтобы отказаться от такой унизительной работы, но затем подумала, что в этом есть свои преимущества. Оставаясь с армией, она сможет приглядывать за королем и за камнями.

— Хорошо, — сдержанно согласилась она. — Очень мило с твоей стороны позаботиться обо мне, Альбин.

Юноша порывисто схватил ее за руку и слегка пожал.

— Я знаю, я разговаривал с тобой сердито, но это вовсе не от того, что ты мне не нравишься. Я питаю к тебе совершенно особые чувства.

— В самом деле?

— Да. Я… — Альбин внезапно залился румянцем. — Я все скажу тебе, но не раньше, чем мы оба окажемся в Плэйте, в безопасности.

По истечении последующих сорока восьми часов Ривен окончательно убедилась в том, что профессия грума ей ни капли не нравится. К счастью, приятель Альбина Пиб оказался довольно дружелюбным парнем, который относился к девушке терпеливо и вполне по-доброму. Однако же, несмотря на его хорошее к ней отношение, Ривен не могла преодолеть своего отвращения к этой грязной и тяжелой работе. На деле ей пришлось вплотную заниматься конским навозом, а свой камень она видела мало и только издалека. Кроме того, ей приходилось терпеть грубые насмешки и оскорбления солдат и других грумов, и все это усугублялось постоянным страхом того, что ее разоблачат.

Во вторую ночь, когда она сгорбившись сидела в тени у огня, к ней приблизился один из конюхов, известный задира по имени Барт.

— Как тебя звать, маленькая девочка?

— Мое имя Робин, и я не девочка, — твердо ответила Ривен, глядя снизу вверх на бочкообразный торс и потное лицо Барта. На самом же деле ей стало вдруг очень тревожно. Барт премерзко ухмыльнулся в ответ.

— Конечно же, ты — девчонка. Только посмотрите на это девичье личико, на гладкую кожу да на большие глаза! Очень похоже на девчонку, что днем, что ночью. Давай-ка снимем эту шапочку и посмотрим, может быть, ты и в самом деле девица, а?

Барт потянулся рукой к шапке Ривен, но девушка, проворная, как речной ветер, ловко вскочила на ноги, выхватывая свой складной нож, который она хранила в поясе. Взмахнув им, она воскликнула:

— Оставь меня в покое, не то я отрежу тебе палец!

От удивления Барт даже рот разинул. Затем его мясистое лицо налилось кровью.

— Это слишком большой ножик для такой маленькой девочки! Клянусь, что ты даже не знаешь, как им пользоваться!

— Ну что ж, попробуй мне что-нибудь сделать, и я докажу тебе обратное!

Барт шагнул вперед, но остановился, когда Пиб бросился к ним и загородил собой Ривен. Пиб был огромным молодым парнем, с копной вечно взлохмаченных волос светлого, соломенного цвета и бледно-зелеными глазами. Несмотря на то что он был лояльным жителем Полуострова, его бабка была из страны стьюритов, и цвет его глаз, равно как и мощные плечи и огромные кулаки, лишний раз подтверждали это.

— Оставь моего парня в покое или будешь иметь дело со мной! — предупредил он Барта.

Барт попятился, затем неуклюже пожал плечами.

— К чему кипятиться? Я просто шутил с этим симпатичным юношей.

С этими словами он отошел подальше и больше не подходил к Ривен. Девушка, однако, прекрасно понимала, что он и не собирался шутить и она была опасно близка к разоблачению.

На следующий день после полудня Пиб предупредил ее:

— Тебе лучше всего было бы избавиться от твоих волос.

Ривен ничего не ответила, но подумала о том, что он, по всей видимости, прав. Лишь несколькими мгновениями раньше непокорные волосы снова выбились из-под шапки.

Нетерпеливо и раздраженно смахнув со лба выступившую испарину, Ривен отступила на шаг назад от лошади, которую она с усердием чистила и скребла, и оглядела свои грязные, исколотые соломой руки и одежду.

— Нужно помыться! — решила она. — Фу! Как воняет!

— Тогда сделай это сейчас, заодно и отрежь волосы. Только так, чтобы никто тебя не видел, — посоветовал Пиб.

Ривен покачала головой:

— Не следовало мне поддаваться на уговоры Альбина.

Между тем по лагерю распространился слух, что на следующее утро король собирается возвратиться в Джедестром. В Акьюме должен был остаться лишь небольшой гарнизон, а также большой отряд плотников и инженеров, чтобы помочь восстановить город, в то время как основные силы возвращались вместе с Броуном в столицу. Вместе с ним должна была отправиться и Ривен. Это означало, что у нее осталось мало времени на то, чтобы искупаться в океане, и Ривен решила отправиться на берег немедленно. С этими мыслями она выскользнула из конюшен.

После того как она несколько раз внимательно огляделась по сторонам и убедилась, что никто не видит ее, Ривен быстро направилась к берегу океана, отгороженному от лагеря скалистой грядой.

Уже дважды Ривен прокрадывалась сюда в надежде поплавать, но каждый раз на берегу оказывались солдаты и ей приходилось разочарованно отступать. На сей раз ей повезло — поблизости никого не было.

Слегка дрожа от предвкушаемого наслаждения, Ривен перебралась через скалы, которые отгораживали берег океана, и оказалась на берегу небольшой бухты, где солнце мирно поблескивало на волнах, а в воздухе кувыркались белые морские птицы. При виде их сверкающего белоснежного оперения Ривен вспомнила Сэл и пожалела, что им пришлось на время расстаться. Все же она была рада, что ее пиллаун находилась в Джедестроме, в безопасности, укрывшись от всех в королевских садах.

В последний раз оглянувшись по сторонам и убедившись, что она на самом деле одна, Ривен скинула шапку. Освобожденные волосы упали на плечи густой волной, и Ривен достала нож. Через несколько минут отрезанные черные пряди грудой упали на песок, и Ривен кое-как припрятала их под галькой. «Ничего, отрастут», — утешила она себя, делая шаг к воде. По правде говоря, ей было до удивления не жаль расстаться с волосами, а голове стало легко и приятно.

Ривен всегда думала, что у нее прямые волосы, однако когда она бросила взгляд на свое отражение в воде, то обнаружила, что теперь, когда ее волосы не выпрямляются под собственной тяжестью, оставшиеся локоны начали красиво виться. В задумчивости Ривен выпрямила одну такую прядку и с удивлением наблюдала, как она снова закрутилась в кольцо, стоило только выпустить волосы из рук.

Ривен не долго любовалась своим отражением. Шум прибоя звучал в ее ушах гораздо более соблазнительно. Еще раз оглядевшись, Ривен стащила свою грязную тунику и леггинсы, намереваясь взять их с собой в воду. Она собиралась прижать их ко дну камнем, чтобы потом выстирать, но сначала нужно было помыться самой. Не сдержав радостного восклицания, Ривен бросилась в набегавшую на берег волну.

Волны прибоя приняли ее, словно признав в ней своего. Погружаясь в соленую глубину, Ривен почувствовала, как улучшается ее настроение и исчезают все тревоги. «Расскажи мне свои сказки, о Мать Вод!» — прошептала она, ныряя за причудливой, ярко раскрашенной рыбиной, которая медленно плыла вдоль скалистого дна. «Расскажи мне твои сказки и раскрой твои сокровенные тайны».

И Великая Мать услышала ее мольбу и откликнулась. Она прижала Ривен к своей гладкой, темной груди, и юная доуми внезапно поняла, что может дышать соленой морской водой так же легко, как воздухом. Эта новая способность привела ее в восторг, и она нырнула еще глубже, чтобы увидеть там те чудеса, которые воды океана прячут от глаз тех, кто не отваживается покинуть сушу.

Ривен без труда проникла в подводную пещеру, освещенную призрачным фосфорическим свечением каких-то полосатых морских существ. В конце пещеры она остановилась, глядя на добродушного старика с копной седых длинных волос и самыми голубыми глазами, какие только существуют в мире. Старик поманил ее ближе, и его глаза вспыхнули сотнями голубых искр, когда он протянул ей гладкий камень, испещренный сходящимися спиралями синего и зеленого цветов. «Говорящий камень!» — подумала Ривен, держа в руках легендарный морской талисман. Прижав камень к уху, она вслушивалась в далекую песнь, в волшебную сказку, столь же старую, как сам океан, дошедшую с тех времен, когда океан был родным домом для множества невообразимых и волшебных существ. Почти детский восторг охватил ее, и Ривен улыбнулась старому рассказчику.

Когда она наконец повернулась, чтобы покинуть сказочную пещеру, добрый седой старик призвал лоснящегося зеленого ларфина, который вынес Ривен из пещеры на своей гладкой спине. Когда они уже приблизились к верхним слоям воды, ласково-теплым, пронизанным солнечным светом, ларфин передал Ривен на попечение плиэнам — прекрасным морским девам, чьи тела были созданы из морской пены и которые вбирали в себя энергию солнца, падающую на поверхность воды. Они долго плыли рядом с доуми и пели ей свои песни о том, как родились они от звездного света и Короля снов, того самого, кто был теперь их предводителем.

— Мы — это ткань его снов, — проникновенно напевали они. — И мы, и ты, Ривен, и твой король, который украл у тебя камень…

«Может быть, тогда Король снов вернет мне его», — прошептала Ривен, не веря песне плиэнов, ибо они говорили о вещах, которые были ей непонятны. Плиэны рассмеялись в ответ своими тонкими голосами и на ее глазах изменили свою форму. Пена превращалась то в мерцающих змей, то в роскошных рыб с изящными длинными плавниками, которые вдруг рассыпались на части и взмывали в воздух многокрылыми невесомыми бабочками и грациозными райскими птицами с султанами из перьев на голове.

Ривен, как зачарованная, вслушивалась в простые мелодии и следила за танцем, забыв обо всем. Это продолжалось довольно долго, несколько часов, и лишь когда набежавшая тучка закрыла собой солнце, Ривен вынырнула на поверхность и бросила взгляд на берег. Юные плиэны покинули доуми, и она увидела на берегу короля Броуна. Король стоял на песке и глядел на воду, а в руках он держал несколько прядей ее недавно отрезанных волос. Он вовсе не был похож на сновидение. Напротив, он выглядел на редкость реальным.

ГЛАВА 5

— Какая муха тебя укусила, что ты решила проделать это? — строго спросил Броун у Ривен, когда они оба оказались в его палатке.

Девушка стояла перед ним, и мокрая одежда липла к телу, словно водоросли. Волосы ее уже высохли и стали жесткими от соли.

Когда король застал ее на берегу, Ривен пришлось одеваться, стоя по горло в воде. Это было очень неудобно, так как волны то спутывали, то рвали из рук тунику и чулки. Когда наконец ей удалось прикрыть свою наготу, она шатаясь вышла на берег, и Броун сразу же повел ее в свою палатку.

— Я была грязна, и мне просто необходимо было искупаться.

— Я не имею в виду твои морские купания. Я говорю о том, что ты, переодевшись в мужскую одежду, последовала за моей армией, бросив мою мать!

Ривен встретилась с Броуном взглядом и, несмотря на то что король был сердит отметила, насколько усталым и измотанным он выглядит. Еще раньше она обратила внимание на то, что камни, которые король носит на голове, не приносят ему облегчения и что он выглядит много старше своих лет. Теперь же, может быть, отчасти еще и от того, что он только недавно участвовал в схватке со стьюритами, груз гнетущих его забот еще увеличился, и король выглядел до крайности усталым.

Внутри нее шевельнулась жалость, но воспоминание о том, как жестоко он обошелся с ее матерью, заставило замолчать слабый голос сострадания. По тому, как стремительно текла в ее жилах горячая кровь, Ривен догадалась, что зеленый камень доуми воды зовет ее. И если четыре драгоценности, вставленные в корону, высасывали из Броуна жизненные силы, то это происходило только потому, что он не имел никакого права носить эти камни, владеть ими.

— Я хотела увидеть войну своими собственными глазами, — заявила она ему. — Когда Альбин сказал, что он отправляется сюда, я отправилась вслед за ним.

— Альбин! — Броун ухмыльнулся и нахмурился. — Это все его рук дело? Значит, это он предложил тебе стать конюхом и нацепить этот маскарадный костюм? — Броун взмахнул рукой, указывая на обкромсанные локоны и грязную тунику.

— О нет! Альбин вовсе не знал, что я отправилась вслед за ним! Переодеться юношей — это тоже была моя идея! — воскликнула Ривен, вовсе не желая, чтобы Альбин попал в беду из-за нее. Как-никак, он был так добр к ней.

Броун ничего не говорил, только недовольно смотрел на нее. Затем, после того как он устало закрыл глаза и снова открыл их, король вызвал слугу.

— Проследи, чтобы ей выдали сухую одежду. Когда она переоденется в приличное платье, накрой стол на двоих, — распорядился он.

Через некоторое время Ривен снова вошла в королевский шатер. Она подравняла свои коротко остриженные волосы и вычесала из них соль. Слуга не сумел найти никакой женской одежды и принес ей чистую тунику, целые чулки и длинный красный бархатный плащ, который закрывал ее фигуру от шеи до носков туфель.

— Так-то лучше, — король улыбнулся и кивнул. За то время, пока Ривен отсутствовала, его настроение значительно улучшилось. — Жаль, что ты отрезала свои прекрасные волосы.

С этими словами король слегка наклонил голову и придирчиво оглядел ее новую прическу.

— Вынужден признать, однако, что так, пожалуй, тебе еще больше к лицу.

Ривен с удивлением и осторожностью наблюдала за Броуном.

— Чем ты питалась все это время? — осведомился король почти сердечно.

— Тем, чем обычно питаются все конюхи. Хлебные корки, суп и время от времени обрезки мяса.

— Надеюсь, что к тебе там хорошо относились.

Ривен пожала плечами. Ей пришло в голову, что о выходке Барта упоминать не стоит.

— Ладно. Сегодня вечером тебя ожидает неплохой ужин, лучше, чем обычно едят грумы. Садись.

Стол был застлан тонкой белой скатертью и уставлен самыми разнообразными кушаньями. Здесь была приправленная специями домашняя птица, сыр и мягкий хлеб. Особенно долго взгляд Ривен не мог оторваться от разукрашенной серебряной миски с засахаренными фруктами.

— Ягоды эмбери! — воскликнула Ривен, не в силах сдержаться, она даже захлопала в ладоши. — Они растут только на севере. Как тебе удалось достать их здесь?!

Броун смотрел на Ривен, пока она усаживалась подле стола, кутаясь в плащ, и его улыбка становилась все теплее и теплее.

— Мой повар — настоящий специалист по части таких маленьких чудес, — объяснил он. — Ты любишь эмбери?

— Очень, — призналась Ривен, чувствуя, как рот наполняется слюной. Маленькие зеленые фрукты были ее слабостью. На протяжении нескольких недель, с тех пор как она рассталась с Грис и покинула свое уединенное жилище в горах, она ни разу не почувствовала во рту их терпкой сладости.

Не скрывая своего удовольствия, Броун наблюдал за тем, как Ривен взяла несколько ягод и положила их в рот. Сам он взял со стола затейливый металлический кувшин и налил ей бокал густого красного вина.

— Ты — странная молодая девушка, — сказал Броун, протягивая ей кубок. — Мне следовало бы рассердиться на тебя за твои нахальные проделки, но вместо этого я чувствую себя польщенным.

— Польщенным? — Ривен прекратила жевать и недоуменно глянула на него.

— Мне пришло в голову, каким образом можно объяснить твое необычное поведение.

Король наклонился ближе и сверкнул своими ослепительно-белыми зубами. Его голова оказалась в считанных дюймах от головы Ривен и она с такой силой ощутила притяжение зеленого камня, что ей потребовалось все ее самообладание, чтобы удержаться и не протянуть к нему руку.

— Быть может, — продолжал король, — ты переоделась юношей и отправилась в Акьюму вслед за мной, так как беспокоилась о моей безопасности.

Ривен чуть не подавилась очередной пригоршней ягод.

— А может быть, ты еще раз обдумала мое предложение и приехала сюда, чтобы сообщить мне о том, что изменила свое решение…

При этих словах у Ривен пропал весь аппетит, даже эмбери не могли больше соблазнить ее. Проглотив то, что оставалось у нее во рту, она ответила:

— Вы ошибаетесь, сир. Я по-прежнему не желаю становиться вашей любовницей, если вы это имели в виду. Поэтому я приняла все меры предосторожности, чтобы вам не стало известно о моем присутствии. И если бы вы не застали меня во время купания, вы так никогда и не узнали бы о том, что я была в лагере вместе с вами.

Сердечное выражение лица Броуна стало прохладнее, а губы превратились в одну жесткую линию.

— Тогда зачем ты появилась здесь? Вряд ли это было простое любопытство. Не верится мне, что ты настолько жестокосердна, что захотела взглянуть на смерть и разрушения просто так… — Броун немного помолчал, пристально глядя на Ривен. — Альбин и ты как раз в том возрасте, когда молодым людям нравится ухаживать друг за другом. Может быть, между вами двумя что-то есть?

У Ривен не было совсем никакого аппетита, но она все же отхлебнула глоток вина, надеясь, что оно поможет ей согреть руки и растопит холодный ледяной шар, образовавшийся у нее в желудке.

— Только дружба. Что касается мотивов, которые заставили меня все это проделать, то вы ошибаетесь, сир. Я приехала сюда для того, чтобы своими глазами увидеть, какой бывает война, — солгала она.

Броун продолжал холодно смотреть на нее.

— В таком случае ты очень странная молодая женщина.

— Должно быть, так, — не стала возражать Ривен. — Мне никогда не хотелось сидеть дома, как другим девушкам, — сказала она, и это было правдой. — Я хочу узнать жизнь, а это можно сделать, только увидев ее своими собственными глазами и со всех сторон, не исключая ее жестоких и грубых проявлений.

— И ты в самом деле так хотела посмотреть на резню в Акьюме?

— Я хотела увидеть то, что там происходит. — Ривен гордо подняла голову: — Я была на площади, когда вешали стьюритов. Это действительно было жестокое и отвратительное зрелище.

— Это была банда жестоких разбойников, которые заслужили подобное наказание.

— Другой король, наверное, не стал бы карать преступников так безжалостно. Проявив милосердие, можно было избежать того, чтобы обрести смертельного врага, — заявила Ривен, вспоминая Аранта.

— Ага! Значит, ты просто авантюристка. Ты хочешь стать советником короля. Ну что же, позволь мне объяснить тебе, что если бы такой милосердный король, какого ты описала, правил Полуостровом, его враги очень быстро сожрали бы его живьем. Я скажу тебе кое-что другое. Ни один король не желает слышать, как его служанка подвергает критике его решения. — Поигрывая своей до краев наполненной кружкой, Броун сурово посмотрел на Ривен. — Но ты необычная девушка. Настолько необычная, что я начинаю задумываться о том, не слишком ли доверчиво я к тебе отнесся.

Ривен почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.

— Что вы хотите сказать, государь?

— Мне вдруг пришло в голову, что я поместил тебя при дворе моей матери только по рекомендации одного Альбина. В такие времена, какие настали нынче, подобная близорукая доверчивость превращается просто в глупость. Как только мы вернемся в Джедестром, ты должна будешь подробно рассказать канцлеру о своей жизни, чтобы он проверил, кто ты такая, — король улыбнулся, пытаясь смягчить жестокость своих слов. — Я на самом деле не думаю, что ты — лазутчица, Ривен, но я должен быть уверен.

Снаружи некая тень прильнула к тенту королевского шатра, прислушиваясь к напряженному разговору между Ривен и Броуном.

— Лжет! — пробормотал Тьюрлип, прежде чем раствориться в темноте. — Маленькая мисси не скажет ему и слова правды…

Он представил себе темные волосы Ривен, ее гладкие плечи и руки и облизнулся. Потом он вспомнил, как она ударила его и осыпала насмешками при их первой встрече и как ее мерзкая белая птица изо драла ему когтями всю спину. Его крошечные глазки-бусинки еще сильнее сузились. «Она еще пожалеет! — подумал он. — Они оба пожалеют. Прежде чем все будет кончено, девчонка будет моей, а птице я оторву голову!»

— Надеюсь, что мы не сбились с дороги, — пробормотал Альбин.

Вэйло громко расхохотался у него за спиной.

— Никогда не слышал, чтобы кто-то так много разговаривал со своей лошадью, как ты. Скажи мне, посланник, этот ослоухий тебе когда-нибудь отвечал?

Альбин рискнул оторвать взгляд от узкой каменистой тропы и раздраженно покосился через плечо. Вэйло снял свой шлем и теперь ожесточенно скреб пятерней заросшую неопрятным волосом макушку. Его грубое лицо не выражало при этом никаких чувств.

Броун назначил этого солдата в провожатые Альбину, чтобы он охранял его на протяжении длительного путешествия через северные горы. Несмотря на то что Альбин испытывал некоторый страх, отправляясь в эту небезопасную поездку, все же он предпочел бы ехать один, так как Вэйло только и делал, что изводил Альбина своими неуклюжими шутками да замедлял движение, останавливаясь возле каждой таверны, которая попадалась им по дороге, чтобы подзаправиться очередной порцией жидкости.

Теперь, когда они наконец вступили в горный край, отделяющий Полуостров от остального континента, таверн и постоялых дворов больше не встречалось. На протяжении всего сегодняшнего дня они поднимались по тропе, которая то и дело исчезала под копытами их коней.

— В таком гиблом месте, как это, — ответил Альбин солдату, — моя жизнь зависит от того, насколько уверенно будет шагать Травоух. Поэтому я и разговариваю с ним весь день, чтобы он держался настороже и не задремал на ходу. На твоем месте, приятель, я бы тоже слегка приласкал твоего одра.

Вэйло пожал жирными плечами.

— Лошади просто глупые животные. Не могу не согласиться, однако, что если наши вдруг понесут, мы окажемся в очень неприятном положении, — и он нахмурился, пристально глядя на опасную тропу с ее шатающимися под ногами лошадей камнями и крутыми обрывами в пропасти, столь глубокие, что подчас в них не было видно дна. Вокруг них, казалось, сгущалась тишина, поросшие лесом горы хранили зловещее молчание.

— Я слышал, в этих краях водятся огромные волки, страшные и смертельно опасные. Говорят, они бывают ростом с пол-лошади. Судя по слухам, они очень любят глотать людей живьем. Надеюсь, нам не придется встретиться ни с одним из них.

Альбин на это тоже надеялся, и — искренне.

— Люди говорят, — продолжал болтать Вэйло, — что доуми до сих пор болтаются в этих горах. Не хотелось бы встретиться ни с кем из них. Навряд ли они пребывают в приятном расположении духа, с тех пор как Броун отнял у них их камни.

Сказав это, Вэйло снова сдавленно захихикал, но эта его шутка не прибавила Альбину уверенности.

— Да, это верно, — с горячностью согласился Альбин. Сидя в Джедестроме, в безопасности, можно было не принимать их в расчет, но здесь, в этой дикой и пустынной местности, от одной только мысли о встрече с ограбленным доуми становилось не по себе.

— Конечно же, они наверняка все уже перемерли.

— Вероятно, — согласился юноша, но по спине его пробежал холодок, словно предупреждая об опасности. Он еще раз обернулся и увидел, как Вэйло спешивается и усаживается на землю, привалившись спиной к шишковатому серому валуну.

Альбин натянул поводья, и Травоух остановился.

— Почему ты остановился?

— Надо выпить, — ответил Вэйло и подмигнул. Достав висящий у него под мышкой бурдюк с вином, Вэйло вытащил затычку.

— Но мы останавливались, чтобы перекусить, не больше двух часов назад! — попытался возразить Альбин. Посмотрев на небо, он продолжил: — Мне не нравится, как выглядят эти тучи. Если сильные бури застанут нас в этих горах, нам придется туго.

Не обращая на него внимания, Вэйло высоко поднял бурдюк, и вино струей хлынуло ему в глотку. Вытерев губы рукавом, он довольно замычал. Альбин неохотно слез с коня и встал на тропе, широко расставив ноги и подбоченясь, Вэйло повернулся к нему и встретил неодобрительный взгляд юноши.

— Расслабься, паренек, — растягивая слова, проговорил солдат. — Здесь нас никто не видит, разве что какие-нибудь древние духи, которые болтаются здесь с первобытных времен, с тех давних дней, когда и доуми-то и в помине не было. Но если это и так, они все равно ничего не смогут нам сделать. Никто не узнает, за один день мы добрались до Пенито или за три — как скажем, так и будет. А что касается бурь — то это от нас и вовсе не зависит.

С тяжелым вздохом Альбин уселся на землю, скрестив ноги, и оперся спиной о тот же самый камень, что и Вэйло. По всей видимости, его спутник не собирался трогаться дальше, пока не выпьет достаточно вина.

— Вот, это уже больше похоже на дело. Расскажи-ка мне, каково это — быть королевским гонцом? — спросил Вэйло.

— Это интересно, захватывающе, иногда — нудно.

— Не дает он тебе побездельничать, а? — посочувствовал Вэйло, протягивая Альбину бурдюк. Юноша отказался, предпочтя вину несколько глотков воды из фляги подвешенной к поясу.

— Да, пожалуй, — согласился он, припоминая свое путешествие в Акьюму, в результате которого он, прибыв на место, получил приказ Броуна немедленно двигаться в обратном направлении. И снова холодок предчувствия зашевелил волосы у него на голове.

— Но не так уж ты занят, чтобы не завести себе девчонку, парень, — пробормотал Вэйло в промежутке между двумя добрыми глотками и подмигнул мутным глазом.

— На данный момент — ничего серьезного, — сухо ответил Альбин.

— А я слышал, что ты положил глаз на эту новенькую крошку-музыкантшу, которая развлекает королеву-мать игрой на свирели.

— Если ты имеешь в виду Ривен, то мы с ней просто хорошие товарищи.

Вэйло расхохотался:

— В самом деле? Да полно тебе, парень, я тебе искренне сочувствую. Я ее видел, эту красотку. Тоненькая фигурка и длинные черные волосы. — Вэйло влажно причмокнул. — Я бы и сам не прочь за ней приволокнуться. И конечно, я не один такой, да только боюсь, не мне тягаться с этим ее обожателем. В этой борьбе у меня нет ни единого шанса.

Альбин во все глаза уставился на своего попутчика.

— О ком ты говоришь?

— О нашем короле, разумеется!

— О короле?!

Вэйло снова разразился громким хохотом:

— Захлопни варежку, простак! Чему ты так удивляешься? Несмотря на то, что на голове у него эта корона, во всем остальном наш король такой же человек, как и все. Честное слово, он тоже положил глаз на твою Ривен.

— Но он вот-вот должен жениться!

— Это же не означает, что он не может позволить себе завести подружку на стороне. У короля может быть несколько таких игрушек.

Альбин резко вскочил.

— Ривен не игрушка, и ты ее совсем не знаешь. Она не такая. А теперь заткнись, и давай убираться отсюда!

— Вот именно! — прошипел голос позади них. — Убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое!

Альбин смотрел на говорившего, широко раскрыв от изумления рот. Вэйло проворно вскочил и обернулся. Голос исходил из сердцевины серого камня, на который они облокачивались спинами. На его твердой серой поверхности появились узкий щелевидный рот и два крошечных сердитых глаза. Альбин и Вэйло некоторое время глупо таращились на валун, потом опрометью бросились к лошадям.

Несколько часов спустя вокруг обоих путешественников сгустились тени. С каждой минутой становилось все холоднее и холоднее, а тропа стала настолько опасной и труднопроходимой, что подчас становилось непонятно, тропа ли это вообще.

— Нет, хватит с меня этих проклятых гор, — ворчал Вэйло. — В Джедестроме лето в разгаре, а тут холодно, как у волшебника в заднице, — с этими словами он сполз с седла и прислонился своим грузным телом к отвесной скале. Затем он внезапно вздрогнул и, подозрительно глянув на голый камень, шагнул в сторону.

— Эх, чего бы я только не дал сейчас за то, чтобы посидеть за кружечкой эля у огня в таверне.

— Если бы ты не выпил все свое вино, тебе было бы сейчас чем согреть твои внутренности, — заметил Альбин.

— Если бы я не дал тебе водить себя за нос, я был бы сейчас где-нибудь в безопасном месте, а не в этих треклятых горах, — отпарировал Вэйло. — Не удивлюсь, если вдруг окажется, что ты сбился с пути.

Альбин разделял его опасения.

— Да, что касается дороги, то у меня всего только и есть, что несколько указаний да компас, — он указал на небольшой прибор, укрепленный на луке его седла. — В утешение могу сказать только, что мы все еще движемся в том направлении, куда указывает стрелка.

— Зато теперь мы, по крайней мере, убедились, что в этих горах и правда живет древняя магия Землеустроителей.

После того как булыжник на тропе внезапно вмешался в их разговор, путники повстречали древесный пень, который по пытался схватить их своими длинными корнями, а также бревно, неожиданно превратившееся в шипящую змею, испугавшись которой их лошади чуть не свалились с обрыва.

— Кстати, откуда ты знаешь, что эта дикая магия не повлияла на твой компас? А теперь, когда солнце почти село, становится с каждой минутой все холоднее.

Альбин с трудом сглотнул. Как ни хотелось ему признаться в этом, но Вэйло был прав. До сегодняшнего дня Альбин никогда по-настоящему не верил в рассказы о волшебстве, которое властвует в этих горах. Теперь у него не осталось иного выбора, кроме как поверить в то, что он видел собственными глазами. И эта магия была отнюдь не дружелюбна. Все, что жило или росло в этих краях, было настроено враждебно, и ему казалось, что сама земля, на которой он стоял, желала ему беды. Кому можно доверять в краю, где камни не умеют хранить молчание? Издалека донесся протяжный вой, и Альбин почувствовал, как волосы на затылке зашевелились и встали дыбом.

— Волки! — воскликнул Вэйло. — Как ты думаешь, мальчик, что нам теперь делать?

Альбин подумал, что солдат, должно быть, не ошибся, узнав в отдаленном звуке голос волка. Все же ему почудилось в этом вое что-то сверхъестественное, и он почувствовал себя еще более неуютно. В этом месте, где камни — не камни и пни — не пни, волки тоже могли оказаться чем угодно. Даже если это и в самом деле выл волк, новость была не из приятных.

— Надо бы нам побыстрее двигаться вперед, чтобы до темноты отыскать подходящее для ночлега место, в котором можно было бы развести огонь, — посоветовал Альбин.

— Наконец-то ты сказал что-то дельное, соломенная башка, — хмыкнул Вэйло и хлестнул кнутом сначала по крупу Травоуха, потом по крестцу своей лошади.

Они прошли по тропе еще с четверть лиги, но никакого подходящего места для устройства лагеря им не встретилось.

— Еще немного, и мы не сможем видеть дальше собственного носа, — ворчал Вэйло, — что прикажешь делать тогда. Придется провести ночь стоя и не двигаясь, чтобы не сверзиться вниз. Не очень-то нам это поможет при таком ветре, дунет посильнее, и мы оба окажемся на дне пропасти.

Альбин подумал, что ветер и в самом деле поднялся очень сильный. Днем это был только ласковый бриз, зато теперь его резкие порывы вихрями проносились над тропой, врываясь в промежутки между острыми скалами, торчащими словно редкие зубы великана, отчего в воздухе раздавалось беспрестанное угрожающее гудение.

— Может быть, нам что-нибудь подвернется за тем поворотом, — сказал Альбин через плечо. Вэйло лишь пробормотал сквозь стиснутые зубы нечто невразумительное насчет «дурацкой затеи».

Вздрагивая от порывов ледяного ветра, от которого не спасал даже жилет из овчины, и выбивая зубами мелкую дробь, Альбин обогнул мощный выступ скалы. Сразу за поворотом и Альбин, и Вэйло увидели такое, что оба неподвижно замерли.

— Ведьмин глаз! — только и воскликнул солдат.

— Добрый вечер, джентльмены. Боюсь, вы выбрали для путешествия не слишком благоприятную ночь.

Альбин заморгал, не веря собственным глазам. На горы почти уже опустилась тьма, и существо, внезапно появившееся на вершине одной из скал, больше напоминало привидение, нежели что-то, сделанное из плоти и крови. Человек этот стоя на камнях в своем изодранном развевающемся плаще, был высок ростом и так худ, словно находился на грани голодной смерти. Однако, несмотря на это, он не выглядел слабым. Длинные волосы, окружавшие его лицо, дышащее странной, неземной красотой, стояли дыбом, окружая голову его светлым колышущимся сиянием. Глаза, обрамленные бесцветными ресницами, напоминали две замороженные дождевые капли, и Альбин, встретившись глазами со взглядом незнакомца, почувствовал, как ледяной страх пробирает его до костей. Ему приходилось видеть нарисованные портреты четырех доуми, и теперь он сразу понял, кто стоит перед ними.

— Эол! — выкрикнул Вэйло, соскакивая с коня и выхватывая меч. Размахивая перед собой клинком и взрывая землю своими шпорами, он промчался мимо оцепеневшего Альбина и попытался напасть на стоявшее на камне существо. Ему удалось сделать всего несколько шагов.

С ледяной улыбкой на бескровных губах Эол поднял пальцы ко рту и легонько дунул. Одинокий вихрь, вызванный им откуда-то из глубин ледяного арктического ада, обернулся вокруг фигуры солдата. За долю секунды Вэйло был заморожен.

Альбин судорожно вздохнул. Соскользнув со спины Травоуха, он боязливо приблизился к ледяной статуе, которая так недавно была живым человеком. Прикоснувшись к заиндевелой одежде своего спутника, он отшатнулся. В страхе ожидая, что подобная участь вот-вот постигнет и его, он все же осмелился поднять голову и посмотреть на доуми ветров.

Эол тем временем с удобством расположился на верхушке скалы.

— Когда я проиграл Броуну в кости свой камень, — сообщил он, — я проиграл и источник своего могущества, но кое-какие способности так и остались при мне. Поэтому не делай глупостей и не пытайся напасть на меня, как это попытался сделать твой дружок.

— А он… он?..

— Мертв. Когда по весне он оттает, вороны расклюют его тело и оставят одни лишь кости, как напоминание слугам Броуна, что никто из них не сможет пройти через горы до тех пор, пока он не исправит то зло, которое причинил доуми.

Наклонившись вперед, Эол вытянул в сторону Альбина длинный белый палец.

— Да-да, мне известно, кто ты такой и что везешь в своей сумке. — Эол рассмеялся, и его смех, прозвучавший как звон нескольких ледышек, вызвал еще один порыв ледяного ветра. Ветер этот проник в кожаную сумку, надежно притороченную к поясу Альбина, раскрыл ее и принялся разбрасывать хранившиеся там бумаги. Юноша в отчаянии пытался схватить драгоценные документы, но они выскальзывали у него из-под пальцев, скованных холодом, и падали в ущелье, словно голуби, преследуемые кровожадным ястребом.

— Твой король устал носить на голове это сокровище, — сказал Эол. — Не удивительно, что чужие камни высасывают из него все жизненные силы. Он послал тебя в Пенито с письмом к Фэйрину, в котором просит у волшебника прислать ему какой-нибудь чудодейственный бальзам, который облегчил бы его страдания. Но теперь ты отправишься обратно с посланием королю от Эола. Передай Броуну, что он сможет избавиться от мук, которые причиняют ему украденные камни, лишь тогда, когда он сам придет сюда и вернет камни их законным хозяевам. Если он не сделает этого, камни убьют его очень скоро, задолго до конца того срока, который назначен ему судьбой. И каждый новый день, пока корона с камнями остается у него на челе, будет приносить ему большие мучения, чем день предыдущий.

Пенито был расположен на расстоянии многих лиг к северу от Джедестрома, высоко на вершине горы Клюв Дракона — самой высокой и неприступной из всех гор, которые отделяли Полуостров от континента. Внутри этого оплота колдовской науки мудрецы в черных рясах совершали свои тайные обряды и занимались своими колдовскими науками. Одним из них был Фэйрин.

Подобно многим своим коллегам, Фэйрин не покидал стен Пенито на протяжении многих лет. Его считали одним из самых сведущих и могущественных волшебников среди всех обитателей Пенито. Сегодня Пербельд — старейшина Пению — послал за Фэйрином, так как надо было напутствовать группу выпускников.

С полдюжины молодых людей в таких же черных одеждах, как у Фэйрина, стояли в полутемном, затхлом фойе крепости. Во всем остальном они, однако, мало походили на старого мага. Суровое и аскетичное лицо Фэйрина было изрезано сетью глубоких морщин, а лица неофитов были свежи и румяны, хотя и скованы некоторым напряжением.

— Вы обучались мастерству в стенах Пенито с тех пор, как ваши родители посвятили ваши жизни этому делу, когда вы еще были детьми, — начал Фэйрин. — Сегодня вас ждет последнее испытание. На протяжении пяти лет вам предстоит странствовать, и единственной подмогой в ваших скитаниях будет один лишь ваш разум. Вам предстоит окунуться в тот мир, который вы обнаружите за стенами Пенито, вжиться в него и обрести новые знания и понимание.

Кто-то из стоявших перед ним юношей шаркнул ногой. Все остальные стояли прямо и неподвижно, несмотря на страх и волнение, которое было заметно в их опущенных взглядах.

— Некоторым из вас придется расстаться с жизнью, не справившись с опасностями мира, — продолжил Фэйрин. — Кого-то поманят за собой и соблазнят его радости и плотские наслаждения. Когда закончится этот испытательный срок, мало кто из вас вернется сюда. Возможно, не придет никто.

Суровый взгляд Фэйрина медленно двигался вдоль ряда склоненных лиц, на мгновение в его серых глазах загорелся огонь воспоминаний, и он крепко прижал сложенные ладони к плоскому животу.

— Опыт умерит пыл тех, кто возвратится в Пенито. Только вкусив радостей мира и отказавшись от них, вы сможете по праву занять место среди мудрецов и магов. Только после этого вы сможете приобщиться к великому могуществу нашего братства. Помните же, что для тех, кто поддастся искушению мирскими радостями и примет решение не возвращаться, не будет возможности ни передумать, ни что-нибудь изменить. Через пять лет, начиная с сегодняшнего дня, ворота крепости откроются в этот же час и впустят тех, кто будет ждать снаружи. Те же, кому не удастся вернуться к воротам до наступления сумерек, будут навеки отторгнуты.

Закончив свою напутственную речь, Фэйрин в молчании обошел строй послушников, совершая над головой каждого особый знак высвобождения. Когда и эта церемония закончилась, Фэйрин, к которому присоединились еще трое седобородых старцев из обители, вывел небольшую группу неофитов во двор. Огромные металлические ворота крепости торжественно распахнулись, и шестеро учеников вышли наружу. Когда они исчезли из виду и массивные створки ворот снова были закрыты и тщательно заперты, сутулый седой старик, старейшина общины мудрецов Пенито, повернулся к Фэйрину:

— В который уже раз мы выпускаем наших птенцов навстречу ветрам судьбы. Интересно, сколько из них переживет хотя бы первую ночь на Клюве Дракона?

— Все, если будут помнить, чему их учили, — сурово заметил Фэйрин.

— Да, конечно, но это только начало. Если кто-то повернет на юг, ему придется сражаться со стихийной магией гор.

— Никакая дикая магия не справится с пенитонцами, Пербельд. Это будет просто досадная помеха, не больше, — сказал Фэйрин, направляясь обратно в башню.

Пербельд со вздохом поспешил вслед за ним.

— Мне кажется, у тебя не было таких проблем в свое время. Честно говоря, я чуть было не погиб в первую же ночь. Я был настолько сбит с толку, настолько растерялся, что вся премудрость, которой меня обучали, вылетела у меня из головы. Признаться, я даже не сумел вспомнить заклинание превращения камней в хлеб.

— Я тоже испугался, — сухо подтвердил Фэйрин. Такая сдержанная манера разговора была выработана долгим пребыванием в этом уединенном месте и вошла у него в привычку. — Но тем не менее сохранил присутствие духа и не забыл моих уроков. я помнил, как согреться у воображаемого огня, как сделаться невидимым для хищников, как превратить в пищу то, что попадется под руку. Ни один молодой волшебник, независимо от того, насколько мало у него опыта, не должен мерзнуть или голодать, если, конечно, он не утратит разум от страха, едва переступив порог крепости.

— Ты, разумеется, прав, Фэйрин. — Посox Пербельда тихонько звякнул о каменные плиты двора, а скрюченными пальцами свободной руки старейший маг попытался расчесать спутанную седую бороду. — Мои годы скитаний были уже так давно, что мне иногда начинает казаться, словно их вовсе не было. Я, видишь ли, отправился в страну чианцев, где всегда светит солнце, где все просто и легко. Признаюсь, что мне страшно хотелось остаться с ними, и я, наверное, остался бы, если бы подобный образ жизни был мне привычен. К счастью, я не был рожден для плотских утех и мирских радостей. Нет, меня больше привлекают занятия наукой, в уединении…

Фэйрин едва сдержал стон нетерпения, так как старец, похоже, вовсе не собирался заканчивать свои воспоминания.

— Так вышло, что я вернулся и остался с тех пор в стенах Пенито, посвятив свою жизнь магической науке. Но ты, Фэйрин, ты выбрал для себя более сложный маршрут. Ты отправился на юг, через горы, не так ли?

— Да? — Фэйрин начинал терять терпение, так как старик внезапно перескочил на события относительно недавнего прошлого и, но всей видимости, собирался заговорить о том, что никоим образом его не касалось.

— Ну конечно, — пробормотал в бороду Пербельд. — Ты направил свои стопы на юг, и нынешний правитель Полуострова — твой протеже.

— Это верно, — скромно заметил Фэйрин.

— Ну и как обстоит нынче дело с его темпераментом? Он все так же упрям и вздорен, как и в те времена, когда был юношей?

Фэйрин в крайнем раздражении повернулся к старцу:

— Весь мир вздорен и упрям, Пербельд. Куда бы я не взглянул, я вижу только вздорные и неуступчивые народы, готовые накинуться друг на друга, а эти народы, в свою очередь, состоят из еще более упрямых и задиристых индивидов.

Пербельд скрипуче рассмеялся:

— Да-да, согласно моим исследованиям именно так и обстоят дела с тех самых пор, как Землеустроители передали нас в руки доуми. С тех пор их осталось не так много — жалкая кучка.

— И именно поэтому мы должны приложить все силы, чтобы истребить тех немногих, что еще остались, — жестко сказал Фэйрин. — А теперь я прошу прощения, но мне нужно вернуться к работе. Мне представляется, что как раз сейчас в этом районе возникли какие-то осложнения, — с этими словами Фэйрин круто развернулся на каблуках и быстро зашагал вдоль по коридору замка. Его черный плащ развевался от быстрой ходьбы и хлопал его по обутым в сандалии ногам.

С такой скоростью, словно за ним гнались, высокий и костлявый маг взлетел по винтовой лестнице в свои покои. Церемония выпуска всегда тревожила его, смущая покой души. Он не признался в этом Пербельду, но сегодняшнее событие снова напомнило ему те дни, когда он сделал свои первые шаги навстречу свободе. Вспомнил он и обжигающее пламя страсти, которая вспыхнула в его груди после встречи с женщиной, ее едкие насмешки и презрительный отказ.

Фэйрин вошел в свою комнату, низко наклонившись под притолокой двери. Закрыв глаза, он принялся бормотать заклинание. Его руки словно жили своей собственной жизнью, они задвигались и стали ощупывать воздух. Вскоре между ладонями волшебника появился сгусток полупрозрачного серого тумана, который тут же принялся вращаться, словно миниатюрный смерч. Легкими движениями пальцев волшебник слегка вытянул крошечный вихрь, и под его руками он начал приобретать форму и цвет. Вскоре смерч превратился в изображение миниатюрной женщины, прекрасной и юной, светловолосой и соблазнительной, которое повисло в воздухе между ладонями Фэйрина. Это была Ниома. Она улыбнулась, и ее голубые глаза заблестели в полутемной комнате.

— Проклятая шлюха! — сдавленно пробормотал Фэйрин и резким движением руки заставил изображение исчезнуть. Картина тут же разбилась на множество осколков, которые растаяли в воздухе, словно дым. Волшебник бегом бросился в главную комнату своих покоев.

— Пустая трата сил — думать о ней! — бормотал он. — Ниома мертва, и ее королевством правит теперь сторонник моего учения, мой питомец.

Продолжая бормотать бессвязные, отрывочные фразы, маг приблизился к своему рабочему столу и, сбросив с его поверхности на пол всякий мелкий хлам, бережно развернул большой, прозрачный шар.

— Ваар, — прошептал он, бережно поглаживая ровную поверхность шара указательным пальцем. Шар отреагировал на его прикосновение, и на краткое мгновение на его поверхности, прямо под пальцами мага вспыхнули яркие огни. Именно при помощи этого предмета Фэйрин на расстоянии разговаривал с Броуном, вернее — с его отражателем. Ваар, который Фэйрин унаследовал от одного могучего волшебника, теперь уже давно умершего, обладал гораздо более широкими возможностями, нежели простая передача на расстоянии голоса и изображения. По сравнению с магическим шаром рефлектор Броуна был пустяком, детской игрушкой. Временами Фэйрину начинало казаться, что Ваар — это живое существо, обладавшее своеобразным чувством юмора. Шару безусловно доставляло удовольствие испытывать терпение и мастерство мага. Иногда шар являл его взгляду знамения, намекающие на грядущие события, но эти знамения требовали тщательного толкования. Иногда внутри шара можно было разглядеть точные изображения прошедших и грядущих событий, а иногда их приходилось реконструировать по отдельным фрагментам и намекам. Хуже всего было, когда Ваар предупреждал об опасности, но изображения, которые появлялись в его прозрачных глубинах, напоминали собой облака пара и были совершенно непостижимы.

На протяжении всего сегодняшнего дня Фэйрина преследовало неприятное ощущение того, что что-то пошло не так и этим нужно безотлагательно заняться. Теперь же, пробудив Ваар к жизни осторожным поглаживанием, маг низко наклонился над шаром. Пристально вглядываясь в его непостижимые глубины, он осторожно сжал его в ладонях, умоляя раскрыть хоть один секрет.

— Откройся мне, Ваар, — шептал волшебник. — Позволь мне увидеть то, что скрыто под твоими покровами.

Холодная поверхность шара стала нагреваться, внутри Ваара появились седые облака, среди которых время от времени мелькали фрагменты изображений и какие-то лица. Он узнал лицо Броуна, потом появилось лицо какой-то девушки с серыми глазами и языки зеленого пламени. Лицо Броуна было искажено страданием и мукой. Фэйрин напряг зрение, и ему показалось, что он различает в глубине шара лица Эола, Дрионы и Тауниса. Все остальные лица промелькнули в облачном шаре так быстро и далеко, что узнать, кому они принадлежат, не представлялось возможным. Как ни напрягал маг свои ментальные способности, внутренность шара оставалась мрачной и беспросветной. В конце концов совершенно измотанный маг откинулся на спинку стула и устало смежил глаза. Пожалуй, на сегодня ему не добиться от Ваара большего, кроме неясной угрозы, которая заключалась в мрачных тучах, наползающих на Полуостров. Этот образ означал только то, что в ближайшее время следует ожидать каких-то опасных и важных событий.

Далеко от этого места, на юге, на другом берегу моря, высоко над землей, в замке короля стьюритов, Тропос пытался расшифровать свои несколько предзнаменований. Перед ним на столе стояла плетеная клетка, в которой шипел и плевался борсет. Небольшой, покрытый мехом хищник был вне себя от голода и грыз прутья клетки.

— Потерпи, крошка, теперь уже скоро, — прошептал Тропос, рассыпая вокруг клетки серый, дурно пахнущий порошок. Бормоча заклинания, он раскупорил флакон с какой-то жидкостью и вытряс из него несколько капель прямо на дорожку серой пыли.

Когда он решил, что смесь составлена правильно, он прошел в утол комнаты, где в большой клетке сидело несколько голубей. При его приближении птицы испуганно запищали. Тропос, не обращая внимания на их испуг, просунул в клетку руку и вытащил одного голубя. Держа в руке бьющуюся птицу, Тропос вернулся к столу и ловко втолкнул голубя в клетку борсета.

Из клетки тут же полетели белые перья, брызнула алая кровь, затем раздался придушенный писк и свирепое урчание голодного хищника, и Тропос в восторге прищелкнул языком. Он аккуратно положил поверх клетки кусочек тщательно выделанной змеиной кожи, посыпал ее тем же серым порошком и, взяв со стола зажженную свечу, поджег клетку.

Не обращая внимания на визг перепуганного зверька, который оставил растерзанного голубя, Тропос внимательно наблюдал за тем, какие формы принимает удушливый дым, поднимающийся к потолку комнаты от объятой пламенем клетки. То, как клубился над столом дым, подсказало ему, что время настало.

Когда клетка вместе со всем ее содержимым обратилась в горячую золу, Тропос встал и скрестил руки внутри длинных черных рукавов своей накидки. Затем он подошел к окну. Сажа из множества дымоходов снаружи и копоть от его частых экспериментов внутри таким плотным слоем осели на стекле, что сквозь окно мало что можно было разглядеть, но и то, что он увидел, — типичный стьюритский пейзаж — ничуть не понравилось маленькому колдуну. Единственным местом, которое Тропос по-настоящему любил, был Пенито. Это был его дом, где он когда-то был счастлив. Однако он не сумел вернуться в Пенито, и в этом был виноват Фэйрин.

«Колеса крутятся, а маятник — качается, — сказал себе Тропос. — Все эти годы я ждал, когда придет мой час. И вот время взывает к отмщению, и я не должен упустить эту возможность».

С этими словами Тропос покинул свою комнату в башне и спустился по длинной лестнице вниз, в жилую часть замка. Стоило только его горбатой сморщенной фигурке с бледным лицом и в черной накидке появиться в узких коридорах замка, рослые стьюритские аристократы принялись уступать ему дорогу, а некоторые из них даже чертили в воздухе магические знаки, чтобы отвадить зло. За многие годы, что провел Тропос при дворе короля Йербо, он так и не подружился ни с кем из придворных. Считалось, что каждый король должен иметь мудреца-волшебника, и поэтому на Тропоса и ему подобных смотрели как на неизбежное зло. Его терпели, но никто его не любил, и все избегали его общества.

Тропос направлялся в те комнаты, где имел обыкновение отсиживаться Арант, не совсем еще оправившийся от унижения, которое ему пришлось пережить под Акьюмой. Тропос застал принца в гимна сиуме, где тот вымещал свое дурное настроение на манекене, набитом опилками. Его лицо и голый торс были покрыты крупными каплями пота, принц яростно рычал, ожесточенно работая кулаками и наподдавая парусиновый манекен низко склоненной головой.

— Смерть! — рычал он сквозь стиснутые зубы. — Смерть ему!

— Кому, мой лорд? Ты говоришь о Броуне?

Арант отступил от раскачивающегося манекена и сердито глянул на мага.

— А-а, это ты! Что, мой отец прислал тебя, чтобы ты прочел мне еще одну нудную проповедь? Если так, то не трать напрасно время и жар своего сердца, колдун. Я сожалею лишь о том, что не сравнял Акьюму с землей и Броуна вместе с ней.

— Я пришел сюда не для того, чтобы читать тебе мораль, хотя, безусловно, этот налет на портовый город был совершен в неудачный момент и скверно спланирован.

Арант злобно оскалил свои острые белые зубы:

— Для чего же ты пришел ко мне, мудрец? Предупреждаю тебя, я не собираюсь выслушивать никаких нравоучений ни от своего слабоумного папаши, ни от кого-либо другого.

— Я не собираюсь читать тебе нравоучения, я пришел не за этим.

— За чем же ты тогда пришел? — зеленые глаза принца подозрительно сузились.

— Я пришел предложить тебе свою помощь, принц. Мой совет и мой план. Ты просил меня об этом некоторое время назад. Или ты больше не нуждаешься в этом?

Все еще щурясь, Арант пристально посмотрел на Тропоса сверху вниз. Взяв со скамьи полотенце, он вытер лицо и пульсирующую от напряжения шею.

— И что же заставило тебя принять такое решение?

— Длительные размышления, принц, — ответил Тропос с неожиданной искренностью. — Заодно я подумал о том, что прежде, чем мой срок жизни закончится, я должен попробовать, действительно ли месть так сладка на вкус. Сейчас настала пора готовиться к банкету.

— Кому ты собираешься мстить? Фэйрину?

Тропос кивнул и увлек Аранта в дальний угол зала, где никто не смог бы их подслушать.

— В знак моей верности, я хочу сделать тебе три подарка. Первый из них — история моей жизни. Ее никто не знает во всех подробностях, не исключая и Йербо, который был мне добрым господином на протяжении всех этих лет.

Арант прислонился спиной к стене.

— Тогда расскажи мне то, чего я не знаю. Мне известно, что ты и Фэйрин мальчиками воспитывались в Пенито. Или это не так?

— Это так. Наши родители привели нас в Пенито, чтобы там мы обучались искусству магии и колдовства. На протяжении всего срока нашего ученичества мы были друзьями и постоянными соперниками. Целыми днями мы практиковали свои умения друг на друге, иногда он одерживал верх, иногда я торжествовал победу. Я и он были самыми талантливыми учениками в нашем классе, и хотя Фэйрин был высок и крепок, а я — строен и невысок ростом, однако все сходились на том, что в способности к волшебству мы с ним совершенно равны.

— Но все же ваше соперничество было дружеским?

— Иногда это было так, поскольку мы росли как братья, — Тропос пожал плечами. — Но иногда… Гордость и дерзость были главными недостатками Фэйрина, а в те времена я был таким же, как он. Ни одному из нас не нравилась мысль о том, что другой может быть сильнее или могущественнее.

Арант понимающе кивнул. Чувство соперничества было ему хорошо знакомо.

— Что же случилось потом? — спросил он.

— Потом наступило время, когда наши учителя отправили нашу группу на испытания.

Мы должны были прожить пять лет в миру, прежде чем вернуться в Пенито. Каждый из нас должен был за это время отыскать свою судьбу, но мы с Фэйрином оба поклялись вернуться в крепость в конце наших странствований. Я ни на миг не задумался о том, чтобы пожелать себе иного жребия. Я не медля отправился ко двору твоего отца и был при нем весь назначенный срок, совершенствуясь в своем искусстве, а затем отправился обратно в Пенито через весь Полуостров.

Арант скрипнул зубами:

— Мне очень хорошо известно, каким образом Фэйрин распорядился тем временем, которое ему было отпущено. Он покровительствовал Броуну и надоумил его обокрасть всех доуми, чтобы стать королем, владыкой всего Полуострова.

— Да, он действительно все это сделал, но еще до того Фэйрин влюбился.

— Влюбился? — Арант вздрогнул, как громом пораженный. — В кого?

— В Ниому, в доуми воды Полуострова.

Взлохмаченные рыжие брови принца поползли вверх.

— Никогда не слышал об этом.

Тропос подошел к стене, остановился и медленно повернулся лицом к Аранту:

— Мало кто знал об этом, принц. Даже я никогда не видел ее во всей ее красоте, пока она была молода, но те, кому выпало это счастье, клялись, что она и в самом деле была неотразимой красавицей.

— Должно быть, она действительно представляла собой лакомый кусочек, если на нее польстился такой хладнокровный пустынник, как Фэйрин!

— В те времена он был куда моложе и вовсе не так хладнокровен, — сухо опроверг его Тропос. — Ниома не была для него лакомым кусочком. Он влюбился в нее глубоко и страстно, а она была чересчур легкомысленна, чтобы ответить ему взаимностью. Когда его попытки утомили ее, она отвергла его и жестоко над ним насмеялась.

Арант уже довольно давно успокоился после упражнений с манекеном, однако теперь он снова залился краской, на этот раз от удовольствия. Сделав несколько шагов, он приблизился к колдуну.

— Вот теперь мне стало понятно, почему он натравил Броуна на доуми. Он жаждал мести. — Принц стьюритов принялся играть желваками на скулах. — Но как тебе удалось узнать все эти подробности?

— Никакой магии, принц, если тебя это интересует. Я знаю это со слов самого Фэйрина. По дороге в Пенито мы встретились с ним у подножья гор и дальше пошли вместе. Не могу сказать, что он был приятным попутчиком. Он был подавлен и сильно расстроен, в то время как все во мне пело и звенело от радости. Я был так рад, что возвращаюсь в Пенито, что не обратил должного внимания на то, в каком состоянии находится мой приятель. И вот тогда-то это и произошло…

— Что? — нетерпеливо спросил Арант, в предвкушении облизывая свои мясистые губы.

— Мы встретили Ниому — морщинистую старуху, у которой больше не было ее зеленого камня, который давал ей жизненные силы и молодость. Она медленно брела к тому озеру, куда ходят умирать водные доуми. Мы крадучись пошли за ней и видели, как воды Омута сомкнулись над ее головой. Увидев это, Фэйрин совсем расклеился, расплакался у меня на плече и выложил мне всю историю. К сожалению, я не высказал ему должного сочувствия .

— Нет? — рассмеялся Арант.

Выражение лица Тропоса, напротив, стало еще более мрачным.

— Я был молод и ни разу не видел Ниому молодой и прекрасной. Перед моими глазами все еще стояла морщинистая, беззубая старуха, и мысль о том, что мой соперник до безумия влюблен в подобное уродливое существо, подвигла меня на то, чтобы начать подтрунивать над ним. Фэйрин отреагировал на мои шутки внезапно и с бешеной яростью, которая так свойственна его характеру. Прежде чем я сумел защититься, он сбросил меня со скалы и оставил лежать на камнях, посчитав меня мертвым. Моя скрюченная спина — результат этого падения.

— Но ты не умер.

— Нет, — Тропос покачал головой. — Меня подобрала и выходила Дриона, так что на вид я был почти здоров. Однако к тому времени, когда я настолько оправился, что мог путешествовать дальше, возвращаться в Пенито было уже поздно — назначенный день давно прошел. Ворота Пенито закрылись для меня навсегда. С тем я вернулся в замок твоего отца, и с тех пор я здесь.

— Совершенствуя свое искусство и печально размышляя над своими увечьями, — цинично прокомментировал Арант.

Тропос еле заметно улыбнулся:

— Пока Дриона выхаживала меня, она взяла с меня слово, что однажды я помогу ей вернуть ее камень. Конечно, тогда я был настолько болен, что мог обещать леди все, что угодно. В последнее время я много раздумывал над этим обещанием и пришел к выводу, что, пожалуй, настала пора его сдержать.

— Понятно. Но ты, кажется, сказал, что хочешь дать мне в подарок три знака своей верности. Твой рассказ о Фэйрине — первый из них. Каковы же остальные два?

Тропос проницательно взглянул на принца:

— Согласишься ли ты тогда следовать тому, что скажу тебе я?

Принц немного поколебался, потом кивнул своей рыжей головой:

— Да. Пока наши цели совпадают, я буду выполнять все твои указания и инструкции.

— Очень хорошо. Тогда вот тебе мой второй дар. Недавно я получил известие от Дрионы и Тауниса. Они хотели бы видеть в нас союзников в борьбе против Броуна.

Зеленые глаза Аранта вспыхнули.

— А третий?

— Третий мой подарок, должно быть, самый интересный. Это — одна молодая девушка, которая, словно кукушка, свила себе гнездышко при дворе короля Броуна. Эту девушку зовут Ривен.

ГЛАВА 6

Броун отсутствовал в Плэйте уже целых шесть дней, когда пришла весть о том, что его желает видеть посольство стьюритов. Йербо, рассерженный и обеспокоенный необъяснимой выходкой своего сына, которая имела столь трагические последствия, надеялся загладить инцидент. Йербо не мог приехать сам и поэтому хотел, чтобы посольство возглавила его одиннадцатилетняя дочь Фидасия.

— Наконец-то ты увидишь мою нареченную, — с грустной улыбкой сказал Броун матери. Король со своей матерью только что позавтракали и теперь коротали время за кружечкой подогретого сидра. С тех пор как Броун возвратился из похода на Акьюму, он проводил в Зелете гораздо больше времени, чем раньше. Ему не пришлось убеждать королеву-мать, чтобы она позволила Ривен вернуться к своим обязанностям придворного музыканта, и после обеда, если они обедали вместе,

Броун просил мать, чтобы Ривен развлекала их игрой на свирели.

— Когда ты вернулся из той поездки в Зику, ты говорил, что она прелестна, — сказала Киллип.

— Это потрясающее юное создание, — согласился Броун. — У нее густые рыжие волосы, огромные зеленые глазищи и бешеный темперамент. Несомненно, ее отец считает дочь восьмым чудом света. В письме Йербо говорится, что стоит мне только снова взглянуть на нее, как я буду настолько зачарован ее красотой, что все воспоминания об инциденте в Акьюме тут же изгладятся из моей памяти.

— Хотелось бы мне, чтобы он был прав, но что-то в твоем тоне заставляет меня думать, что вряд ли это произойдет. Когда много месяцев назад ты вернулся из Зики, ты был полностью захвачен мыслями об этой девушке, и вовсе не потому, что женитьба на ней помогла бы тебе достичь важных политических целей.

— Так оно и было, она — настоящая чаровница. И все же она еще ребенок. Пройдут годы, прежде чем наш брак станет полновесным, не просто политическим союзом короля и принцессы, а союзом мужчины и женщины. Я начинаю понимать, что сейчас мне нужна нормальная жена.

Киллип слегка нахмурилась:

— Если Фидасия в самом деле столь неотразима, как ты утверждаешь, то тогда, наверное, стоит подождать, пока плод созреет.

— Мужчина никогда не знает, что станет для него неотразимым, пока подходящая женщина не покажется где-нибудь поблизости. Только увидев ее, он поймет, что является неотразимым для него.

— Ты хочешь сообщить мне, что встретил другую девушку, которая тебе понравилась больше?

Броун смущенно поигрывал своей чашкой.

— Я — король, и король знает свой долг. Если ту трещину, что появилась в наших отношениях со стьюритами, еще можно заделать, то я готов взять в жены их принцессу.

Киллип вздохнула:

— Хотелось бы мне быть уверенной, что лишь только ты вновь увидишь Фидасию, как она опять увлечет тебя настолько, что ты будешь счастлив назвать ее своей женой. И тогда все эти страхи и напряжение оставят тебя, сын мой. Мне кажется, что с тех пор, как умерла Леана, тебя преследуют тоска и тревога.

Броун хрипловато засмеялся:

— И поэтому, подобно всем женщинам, ты воображаешь, что стоит обзавестись доброй женой, и все проблемы сами собой исчезнут.

Сам того не замечая, Броун поднял руку ко лбу и прикоснулся к обручу короны, лежавшему на челе его. Он прекрасно знал, что вовсе не смерть Леаны вызвала к жизни столько проблем. Отнюдь нет. Виной всему был этот украшенный четырьмя камнями царский венец, носить который стало в последнее время слишком тяжело.

Стараясь, чтобы его голос звучал беззаботно и легко, Броун сказал:

— Ладно, может быть, Фидасия излечит меня от меланхолии… — Он передвинул в кружке ложечку сначала на полдюйма влево, потом вправо, затем возвратил ее в первоначальное положение. — Если уж мы заговорили об очаровательных женщинах, то могу я спросить, где сейчас та девушка, что играет у тебя на свирели?

— Ривен? — Киллип выглядела очень довольной. — Я никогда не требовала, чтобы меня развлекали музыкой после завтрака… если ты, конечно, спрашиваешь об этом. По утрам у нее другие обязанности.

— Ты простила ее за то, что она убежала смотреть войну в Акьюме?

— Конечно! Ривен не рабыня, как ты помнишь. Она юна и весьма деятельна; она столь бойка, что мне иногда кажется, что она с трудом приспосабливается к той спокойной и размеренной жизни, которую мы ведем. Наверное, ей очень скучно здесь, бедняжке, но мне было бы очень жаль, если пришлось бы с ней расстаться. Не только ее игра доставляет мне удовольствие — просто смотреть на нее тоже приятно.

Броун слегка откашлялся:

— Я хотел бы позаимствовать ее у тебя на время, я хотел бы, чтобы она развлекала своими мелодиями посольство стьюритов на пиру. И если ты не против…

— Конечно, я не возражаю, — королева-мать кивнула своей аккуратной породистой головой. — Иначе говоря, ты обратил на нее внимание, не так ли?

Броун несколько смутился, но старался не подать вида, и только легкая краснота, выступившая на шее и щеках, выдавала его.

— Мне кажется, что она очень мило играет на свирели.

— О Броун, ты думаешь о ней не только это! — лукаво заметила Киллип. — Я не так стара и способна заметить, какой у тебя становится взгляд, когда Ривен появляется поблизости. Я согласна с тем, что она — прелестное создание. Но она очень молода.

— Я знаю. Фидасия еще моложе.

— Да, но это будет не только брак, это — политический и государственный ход, — возразила Киллип.

— Я еще не впал в старческое слабоумие, матушка.

— Да, пожалуй, еще нет.

Киллип внимательно разглядывала сына, и на чистом высоком лбу ее появились озабоченные морщины. Броун был еще молод, его жизнь только-только начиналась, но он уже выглядел много старше своих лет. Буквально за последние несколько месяцев количество прорезавших его лоб морщин увеличилось чуть ли не втрое. Впервые она заметила седые пряди в его золотистых волосах, и эта ранняя седина тоже не могла ее успокоить.

— Когда ты упомянул о появлении неотразимой женщины, я сразу догадалась, что ты говоришь о Ривен. Если она так тебе нравится, почему ты не сделаешь ее своей любовницей? Я бы не возражала.

— Может быть, ты бы и не возражала, но, к сожалению, того же самого нельзя сказать о юной леди. Я уже разговаривал с ней, и она отказала мне.

— Ты уверен, что правильно ее понял? — Киллип изумленно уставилась на сына.

— Да, она действительно отказала. А я, как ты знаешь, никогда не был человеком, который принуждает женщину к чему-то…

— Может быть, это потому, что ты никогда не испытывал нужды в подобном принуждении. Женщины мчались к тебе со всех ног, достаточно было тебе лишь слегка кивнуть, — едко заметила Киллип, затем она рассмеялась: — Моя маленькая Ривен отказала королю! Это очень любопытно.

Примерно через четверть часа Броун вышел из покоев королевы-матери и быстро зашагал по каменной дорожке через сад в направлении своего дворца. С тех пор как он возвратился из Акьюмы, он постоянно бывал раздражен и не находил себе места. Завтрак с матерью нисколько не улучшил его настроения.

— От Альбина никаких известий? — отрывисто спросил он у Пиба, проходя мимо конюшен.

Рыжеватый конюх указал на пустое стойло Травоуха.

— Никаких известий, сир. Надеюсь, он не попал в беду…

Броун помрачнел.

— Я тоже надеюсь, — он развернулся и пошел прочь, что-то бормоча себе под нос.

Вернувшись в свои покои, король немедленно прошел в рабочий кабинет и достал кожаный футляр, в котором хранился рефлектор. Несколько раз он пытался связаться с Фэйрином с того раза, когда волшебник предупредил его о нападении на Акьюму, однако впервые с тех самых пор, как Броун получил это приспособление, его наставник не откликался на вызовы. Именно его упорное молчание и заставило короля послать Альбина в Пенито.

Терзаемый болью, которую причиняли ему камни короны, и разочарованный тем, что ему никак не удается заглянуть за плотную завесу облаков, которую раз за разом показывал ему круглый диск рефлектора, король продолжал настойчиво вызывать Фэйрина. Ему важно было знать мнение мага по поводу стьюритского нападения на Акьюму. Ему казалось, что иного выхода, кроме как послать Альбина, у него не было. Однако путь до Пенито был опасен, а Броун любил своего гонца, и мысль о том, что тот мог попасть в беду, причиняла ему еще большее беспокойство.

И вот король снова склонился над диском рефлектора и попытался очистить разум от всех посторонних мыслей, чтобы все-таки связаться с Фэйрином. Он так долго не прибегал к советам своего мага и теперь чувствовал, что опасность подкрадывается к нему со всех сторон.

Довольно долгое время стекло оставалось чистым и незамутненным. Затем в нем появилось изображение кружащихся облаков. Облака эти становились все гуще, потом потемнели, снова стали светло-серыми, но ничего больше не было видно, и Броун укрепился в своем подозрении, что здесь что-то не так. У него было такое впечатление, что нечто, расположенное между Пенито и Джедестромом, намеренно мешает ему связаться с его ментором. Неужели это один из доуми? Броун не думал, что у кого-то из них осталось достаточно сил, чтобы мешать ему, но, может быть, они использовали какие-то новые силы? Или это что-то совершенно новое, например, какой-нибудь могучий волшебник, который появился в их краях?

Прикоснувшись рукой к камням короны и погладив разламывающиеся от боли виски, Броун снова сконцентрировал мысленный импульс и направил его к Фэйрину. Он испытал одновременно и удивление, и облегчение, когда туманная дымка внутри рефлектора внезапно разошлась и он увидел озабоченное лицо мага.

— Наконец-то! — воскликнул Фэйрин. — Вот уже несколько дней, как я безуспешно вызываю тебя, но ты почему-то не хотел мне ответить.

— Напротив, Фэйрин, это я вызывал тебя, а ты молчал. Я не видел ничего, кроме тумана. Прибыл ли в Пенито мой гонец?

— Гонец?

— Да, юноша по имени Альбин. Я послал его, чтобы ты дал мне какое-нибудь заклинание, чтобы умерить боль, которую причиняют мне камни. Это становится невыносимо!

— Никакого гонца в Пенито не было. Что касается твоих страданий, то это цена, которую ты платишь за свое могущество. Ты знал об этом еще до того, как камни попали в твои руки.

— Тогда я был мальчишкой и не желал ничего знать. Теперь я стал взрослым мужчиной и начинаю думать, что цена власти непомерно высока. Они мучат меня, Фэйрин, и с каждым днем боль все усиливается.

В серых глазах мага промелькнула тень сострадания, но он только покачал головой:

— У меня нет такого заклинания, которое могло бы тебе помочь. Камни доуми являются законом сами по себе. Их отдали доуми Землеустроители. Что касается твоего Альбина, то если он отправился через горы, то он, скорее всего, мертв.

— Мертв!

— Ты что, забыл про дикую магию? Когда ты поехал в горы, чтобы завладеть камнями доуми, я дал тебе заклятье против этой магии. Было ли такое заклятье у твоего гонца?

Броун в досаде стукнул кулаком по раскрытой ладони:

— Я совсем забыл про дикую магию. Это было так давно, а я был занят проблемой стьюритов.

— Если неорганизованная магия, оставленная Землеустроителями, не прикончила его, то это могли сделать доуми. Они все еще шляются по горам вместе с волками и прочими хищниками. Одинокий путник в горах подвергает себя смертельной опасности.

— Но он не один, я послал солдата сопровождать его.

Фэйрин едва заметно пожал плечами, его глаза сузились.

— У меня здесь тоже неприятности. Ваар, который обычно видит так ясно, в последнее время смущает мой ум, показывая облачный хаос. Тем не менее из тумана кое-что показалось, и я должен тебе рассказать об этом, прежде чем эти образы померкнут в моей памяти. Я видел лицо девушки.

— Лицо девушки?

— Да. — Фэйрин выглядел так, словно он был несколько растерян. — Темные волосы, серебристо-серые глаза, молодая и прелестная. Я не знаю, кто она такая, но мне известно, что если Ваар показал ее мне, значит, в ней скрыт ключ к чему-то.

Броун открыл было рот, чтобы ответить Фэйрину, но как раз в этот момент изображение мага пропало и рефлектор закрылся темнотой; как ни старался Броун, какие бы усилия ни прилагал — все было тщетно. Он не мог пробиться к Фэйрину. В конце концов он оставил бессмысленные попытки, откинулся на спинку кресла и принялся свирепо массировать раскалывающуюся от боли голову. «Девушка со светло-серыми глазами и темными волосами… — вспомнил он. — Это не кто иной, как Ривен. Если верить Фэйрину, в ее руках — ключ к будущему».

Фэйрин был бы очень удивлен, если бы узнал, что при мысли об этом король улыбнулся.

В Джедестроме светило яркое солнце, однако Альбин не видел его яркого лика с того дня, когда он повстречался с Эолом.

На протяжении последующей ночи и целого дня с пасмурного неба не переставая сыпался холодный дождь вперемешку со снежной крупой. Было так холодно, что все вокруг, за исключением разве что непроходимой тропы, покрылось тонкими корками льда. Испуганный, промокший, продрогший до костей Альбин вместе со своей несчастной лошадью прилагали неимоверные усилия, чтобы отыскать дорогу среди головокружительно глубоких ущелий и крутых склонов скалистых гор.

— Мне кажется, что волки все еще идут по нашим следам! — прошептал юноша на ухо коню. — Если нам не удастся отыскать достаточно сухих дров, чтобы развести на ночь хороший костер, мы попадем к волкам на ужин.

Травоух захрапел и прибавил шагу. Однако тропа размокла от дождя, и двигаться по ней быстро было небезопасно, не говоря уже о злобных и хитрых деревьях, которые хлестали путника своими безлистыми ветками, словно живыми кнутами, и даже шептали оскорбления своими ртами, скрытыми в трещинах толстой коры. В этом краю не одни только деревья отличались подобным неприятным характером.

Несколько раз маленький конь Альбина падал в испуге на колени, когда из глубины глухой каменной стены внезапно раз давался жуткий сверхъестественный хохот.

Тело Альбина было сплошь покрыто ранками, ссадинами, а мускулы болезненно ныли. Когда тени на тропе сгустились, а дождь со снегом так и не перестал, Альбин начал тревожиться настолько сильно, что свернул с тропы и подвел коня к зарослям каких-то вечнозеленых кустарников. Некоторое время он стоял неподвижно, в тревоге ожидая, заговорят ли кусты человеческим голосом или попытаются сразу вонзить в него несколько острых шипов, которыми были усеяны их длинные гибкие ветки. Когда ни того ни другого не случилось, он с облегчением вздохнул и, спешившись, потрепал Травоуха по голове.

— Нужно найти сухое дерево, — пробормотал он. — Если мы не сможем разжечь костер, который согревал бы нас ночью и служил нам защитой, — нам конец.

Однако после столь долгого непрерывного дождя было не так-то легко найти что-то, что могло гореть. Привязав коня там, где он мог пока пощипать скудную горную траву, Альбин отправился на поиски топлива для костра. Он потратил на это чуть ли не час. Некоторое время он безуспешно трудился над кучкой подмоченных гнилушек, пытаясь высечь огонь и поджечь их, но у него ничего не вышло. Разочарованный, он откинул со лба прядь мокрых волос и огляделся. Вдалеке он заметил небольшой мерцающий огонек.

«Интересно, что это там такое?» — подумал Альбин, вставая с колен. Отвязав коня, так как он понимал, что не может бросить его здесь без защиты, Альбин медленно побрел в глубь леса, туда, где между деревьев мерцало оранжевое зарево.

— Костер, — прошептал он в мохнатое ухо своего одра. — Большой костер. Может быть, нам, наконец, повезло. Если его развел кто-то дружественный, то мы с тобой сможем просушить наши подмокшие шкуры и найдем что-нибудь для наших пустых желудков.

Однако Альбин прекрасно понимал, что очень много шансов было за то, что костер на лесной поляне развел кто-то недоброжелательный. Привязав Травоуха к дереву на почтительном расстоянии, Альбин стал красться вперед, надеясь, что рев пламени заглушит шорох покрытой ледяной коркой травы под ногами.

«Большой» было не совсем подходящим словом, чтобы описать пылающий на поляне костер, скорей уж тут лучше всего годилось слово «пожар». Огонь был так горяч, что грел щеки Альбина даже на том порядочном расстоянии, на которое Альбин осмелился приблизиться, прячась за деревьями. Альбин задался вопросом, кто сумел бы устроить этакое пожарище в такую погоду, и тут же получил ответ. Из тени выступила рослая фигура человека с лисьим лицом, закутанная в алый плащ.

Таунис! Пораженный, Альбин плотнее прижался к стволу толстого дерева. Какое счастье, что он был так осторожен и приблизился к костру незаметно! Таунис ни за что не должен был его видеть. Эол отпустил Альбина живым только затем, чтобы он смог передать его слова королю Броуну, а ведь безжалостный и переменчивый доуми ветров считался в сто раз более добродушным, чем Таунис.

Альбин сделал осторожный шаг назад, намереваясь убраться подобру-поздорову, пока Таунис его не заметил, но что-то остановило его. Краем глаза он уловил во мраке какое-то движение. Вокруг освещенной огнем поляны царила непроглядная бурная ночь, однако на другой стороне поляны, прямо напротив того места, где прятался Альбин, появился сгусток темноты еще более плотный, чем окружающий мрак.

Черное пятно в темноте становилось все больше и чернее. Когда свет от костра наконец упал на непонятный предмет, Альбин увидел мерцающее тело огромного многоногого насекомого. Казалось, даже Таунис был потрясен яйцеподобным призраком, явившимся на поляну из темноты. Прекратив прохаживаться возле костра, он остановился и уставился на чудовище, широко раскрыв рот.

Мерцающее тело насекомого раздулось так, словно готово было в любой момент лопнуть и вывалить на траву орды голодных тарантулов. На вершине яйца появилась трещина, которая все удлинялась, и Альбин расслышал сквозь рев пламени громкий треск, словно рвалась мокрая мешковина. От этого звука мороз прошел по коже, и юноша развернулся было, чтобы опрометью броситься прочь, однако глаза его были все еще прикованы к невероятному зрелищу.

Между тем дыра все увеличивалась и наконец аккуратно раскрылась. Вместо туч насекомых, которых так боялся увидеть Альбин, из чрева монстра появился небольшой человечек в черном.

— Тропос! — ахнул Альбин и тут же в испуге зажал себе рот ладонью. Он узнал колдуна стьюритов, которого ему приходилось видеть в замке короля Йербо, когда он приехал туда вместе с Броуном. К счастью, ни один из двоих, находившихся на поляне, не услышал его восклицания.

Альбину очень повезло, что Таунис и Тропос были столь увлечены своей важной встречей, что не обращали внимания ни на что другое. Таунис сделал шаг навстречу магу, широко разведя руки по сторонам, приветствуя волшебника. Когда оба оказались рядом, Альбин удивился, насколько несхожи между собой были эти двое. Тропос был маленьким, сгорбленным, бесформенным, одетым во все черное, в то время как Таунис был высок ростом и прям как палка, с лицом лисицы и такими же хитрыми повадками. Его фигура была плотно завернута в малиново-красные одежды.

Альбин с удивлением наблюдал, как доуми подвел стьюритского мудреца ближе к огню. Некоторое время они стояли неподвижно, вполголоса переговариваясь. Затем Таунис вытянул вперед свою длинную руку и сделал медленное круговое движение пальцами.

Глаза Альбина расширились от изумления. Пламя костра изменило свой цвет и структуру, потемнело и стало тягучим и густым. Несколько ярких искр внезапно вырвались из костра, подпрыгнули высоко вверх, ослепительно вспыхнули и превратились в существа с руками и ногами, с остроконечными головами, похожими на огонек свечи. Повинуясь жестам Тауниса, эти существа принялись танцевать, подпрыгивать и кувыркаться.

«Эти существа сделаны из пламени, и они устроили представление для Тропоса», — догадался Альбин.

Но стьюритского колдуна не так-то просто было превзойти. Некоторое время он наблюдал за плясками огненных человечков, потом вежливо хлопнул в ладоши и, выпрямившись, вытянул в сторону костра свой костлявый палец. Губы его шевелились, и Альбин понял, что Тропос читает заклинание, хотя не мог разобрать ни слова.

И снова Альбину почудилось, что темный шатер ночного неба над поляной потемнел и стал гуще. Оттуда, сверху, ринулись вниз небольшие, похожие на драконов летучие существа с острыми клювами и черными крыльями. Некоторое время они кружились над огненными человечками, разевая клювы и издавая негромкие крики, а затем круто спикировали в самую гущу огненных хороводов, словно принося себя в жертву.

Но это было совсем не так. Уже в следующее мгновение крылатые бестии пронеслись над самыми головами огненных человечков, взмыли вверх и взорвались со страшным треском, осыпав поляну дождем разноцветных искр.

Пораженный Альбин во все глаза смотрел на эти чудеса. «Что же тут происходит?» — недоумевал он. Сосредоточив все свое внимание на двух фигурах у огня, он вдруг догадался. Огненные человечки Тауниса и крылатые драконы Тропоса были демонстрацией силы. Оба волшебника воспользовались случаем и под предлогом того, что они якобы рады приветствовать друг друга продемонстрировали один другому свое могущество, которое могло бы послужить их общим целям. Без сомнения, Альбин застал их за самым началом каких-то важных переговоров.

Юноше очень хотелось услышать, о чем будут разговаривать между собой Тропос и Таунис, но это не представлялось возможным. Что бы они ни обсуждали, Альбин не сомневался, что они плетут заговор против короля Броуна. Не осмеливаясь приблизиться к беседующим, Альбин со всеми предосторожностями покинул свое укрытие и прокрался сквозь лес к тому месту, где привязанный к дереву уныло мок Травоух. Ему нужно было скорее попасть в Джедестром, чтобы предупредить Броуна об опасности.

По мере того как приближался банкет, который устраивал Броун для стьюритского посольства, Зелета наполнялась слухами, как весенний лес мошкарой. Ривен то И дело ловила краем уха обрывки сплетен и разговоров.

— Фидасия еще просто дитя.

— …так красива…

— Она ненавидит своего брата, этого хищного…

— Король одурманен!

— Нарушит ли он традиции?

— … объявить о своей помолвке прежде, чем наступит праздник Выбора невесты!

Ривен не могла определить, что из всей этой болтовни является вымыслом, а что — правдой. Ей было известно, что прошло уже довольно много времени с тех пор, как король в последний раз появился в Зелете. Вернувшись вместе с армией из Акьюмы, Ривен велела себе набраться терпения и спокойно дожидаться своего часа, когда ей представится благоприятная возможность. Но что, если эта возможность так и не представится?

Когда королевский канцлер явился, чтобы записать для проверки ее биографические данные, она рассказала ему историю, истинность которой будет не так-то легко опровергнуть. И все же ей не давала покоя мысль о том, что будет, если гонцы канцлера обнаружат обман скорее, чем она рассчитывает? И даже если им никогда не удастся докопаться до правды, она опасалась, что, если Броун женится на Фидасии, она не сможет его видеть, кроме как на официальных церемониях и многолюдных приемах. В этом случае ей придется провести в Зелете оставшуюся часть жизни в дразнящей близости от ее камня, которого она никогда не получит.

Ривен решила, что необходимо предпринять какие-то решительные шаги. Нужно действовать дерзко и решить проблему раз и навсегда. Предстоящий пир мог дать ей возможность реализовать один план, который, как она надеялась, принесет ей удачу.

К той ночи, на которую было назначено пиршество, план Ривен был готов. Честно говоря, ее план во многом опирался на случай и везение, так как Ривен почти не знала, каким образом организован распорядок дня при дворе короля. И все же этот план был лучшим из того, что она смогла придумать, и она решила во что бы то ни стало попытаться его осуществить.

Вечером королевский церемониймейстер вызвал Ривен в королевский замок вместе с остальными музыкантами, которые должны были своей игрой развлекать гостей короля. Пиршественный зал, в который они попали, был огромным помещением, хорошо освещенным пламенем многочисленных свечей, а от гула голосов и сверкания ярких красок у непривычного человека могла закружиться голова.

И было от чего. По случаю праздника Ривен была одета в роскошное — так, по крайней мере, ей казалось — платье лилового шелка с богато вышитым лифом, однако по сравнению с сотнями переговаривающихся гостей она показалась себе серой и неприметной, ибо толпы приглашенных были разодеты в экзотические костюмы всех цветов и оттенков. Гости сидели за длинными столами из дерева лэнкен, украшенными богатой резьбой, уставленными блюдами с мясом, тушеными овощами и сладкими фруктами, и с жадностью поглощали пищу. Шум голосов и звон посуды эхом отражались от раскрашенных перекрытий потолка, и от этого в зале было немного неуютно.

Ривен сразу увидела короля Броуна. Он сидел лицом к гостям в дальнем конце зала, за столом, украшенным самой изящной резьбой. По случаю торжественного приема король был одет в тунику из темно-синего бархата, расстегнутую у ворота. Возле шеи и на запястьях короля, где заканчивались широкие, словно надутые, рукава туники, виднелась белоснежная пена шелковых кружев поддетой под тунику тонкой рубашки. Единственным украшением короля был золотой венец с камнями, но все равно он выглядел важным и благородным господином.

Ривен хватило одного взгляда, чтобы заметить все эти детали, и в груди ее что-то болезненно сжалось. В свете свечей камни на золотом обруче мягко мерцали, и ей казалось, что он носит их прямо на голове, так как золотая корона была почти неразличима на фоне светлых волос Броуна.

Юная доуми сжала свою свирель с такой силой, что у нее заболели пальцы. «Наверняка он снимает свою корону, когда ложится спать», — успокоила она себя. На этом основывался весь ее замысел.

По обеим сторонам короля разодетые в шелк и бархат лорды и знатные дамы, украшенные мерцающими драгоценностями, громко переговаривались, поднимая кубки с вином. Улыбаясь и смеясь, они тем не менее не забывали то и дело впиваться зубами в жареное мясо, приготовленное в сладком фруктовом соусе, не оставляя своим вниманием хрустящие пироги и свежевыпеченный хлеб.

Фидасию Ривен узнала без труда. Это была совсем юная девочка с остреньким подбородком и прелестным ртом. Густые рыжие волосы над дугами темных бровей выгодно подчеркивали нежную бархатистость ее светлой кожи, а бледно-зеленое шелковое платье прекрасно сочеталось с цветом ее больших, слегка раскосых глаз. Всякому было очевидно, что очень скоро эта девочка превратится в зрелую красавицу.

На свободном пространстве, расчищенном перед столом короля, давала представление труппа жонглеров и акробатов. Сначала они подбрасывали в воздух серебристые шары, потом принялись жонглировать кинжалами, а под конец — зажженными факелами. Их ловкость казалась Ривен удивительной, но кроме нее никто из знатных гостей, казалось, не обращал на циркачей никакого внимания. Ривен даже задумалась на мгновение, неужели подобная ловкость здесь настолько в порядке вещей, что мало кто смотрит на чудесное представление.

Тем временем несколько слуг, разодетых в камзолы королевских цветов — синий и золотой, — внесли еще несколько подносов, заставленных едой. Ривен заинтересованно наблюдала, кому это несут целое блюдо сырого мяса. Молоденький поваренок с коротенькими ножками и тревогой на лице нес его в дальний конец зала.

Когда он наконец оказался у стола, который должен был обслуживать, Ривен поняла, почему на лице юноши было такое испуганное выражение. Существа, которые стояли возле стола, несмотря на то, что имели, как и люди, две ноги и две руки, были покрыты зеленовато-серой чешуйчатой кожей, словно змеи. Их руки были переплетены золотыми лентами, служившими им чем-то вроде украшений. Ривен рассматривала их во все глаза — это были гатаяне, те самые странные существа, которых она впервые увидела на дороге в Джедестром, когда они ехали в город вместе с Альбином.

Гатаяне питались стоя, разрывая свою еду на куски и с подозрением оглядываясь по сторонам. Когда поваренок с подносом приблизился к их столу, они грубо выхватили поднос у него из рук и немедленно повернулись к человеку спинами, что выглядело не слишком-то вежливо. Ривен подумала, что благодаря покатым лбам, чешуйчатой коже и полускрытым под тяжелыми веками глазам гатаяне вовсе не похожи на разумные существа. Присущая их народу грубость еще более усиливала это впечатление.

Поваренок со всех ног бросился прочь, и Ривен отвернулась. Взгляд ее остановился на Альбине, который навытяжку стоял в свите короля, чуть позади него. Она увидела его впервые с тех самых пор, как он отправился в горы с королевским поручением. Он так долго отсутствовал, что Ривен начала беспокоиться и теперь была рада, что юноша благополучно вернулся во дворец.

Должно быть, ему выдалось нелегкое путешествие. Альбин казался ей исхудавшим и бледным, под глазами его залегли темные круги, как если бы он не спал несколько ночей. Альбин улыбнулся Ривен, и она улыбнулась ему в ответ. От вида лица друга среди всей этой чужой толпы ей сразу стало спокойней и теплей.

Когда жонглеры освободили площадку перед королевским столом, внезапно поднялась принцесса Фидасия. Ее тонкий, детский голос, неожиданно громко прозвучавший под сводами пиршественного зала, объявил, что она хочет сплясать для короля. С этими словами Фидасия вышла из-за стола. Узкое, облегающее ее фигуру платье подчеркивало линии ее тела, которое, словно готовая распуститься почка, застыло на грани обворожительной женственности. Метнув на Броуна лукавый взгляд, Фидасия принялась раскачиваться. Ее узкие бедра задрожали в такт ритму, который она медленно отбивала пальцами. Тем временем из толпы выступил стьюритский музыкант, который принялся бить в барабан. Второй музыкант заиграл мелодию на нескольких дудках. Под эту мелодию Фидасия и танцевала, томно обхватывая плечи обеими руками.

Ритм музыки внезапно резко убыстрился, и принцесса стала извиваться и сгибаться в танце, привлекая к себе всеобщее внимание. Плавные и грациозные па сменились неистовой, энергичной пляской, когда в вихре движений уже нельзя было различить ни рук, ни ног танцовщицы Мелодия резко оборвалась, и Фидасия выгнулась назад, под гром аплодисментов опускаясь на пол.

Многократно раскланявшись перед зрителями, Фидасия вернулась на свое место за королевским столом, и церемониймейстер сделал Ривен знак, что теперь наступил ее черед. Ривен вышла на площадку, уверенная лишь в том, что после зажигательной пляски принцессы ее представление должно быть спокойным и умиротворяющим. Она не глядела ни на Броуна, ни на Альбина, но чувствовала на себе взгляды этих двоих. «Сегодня! — снова и снова повторяла она себе, выбирая стойку и поднося свирель к губам. — Сегодня ночью!»

Но лишь только прозвучали первые ноты, как Ривен полностью ушла в свою музыку. Хриплые голоса пирующих и звон посуды отступили, уплыли куда-то и не достигали ее слуха. Ривен как будто снова оказалась в стране подводных чудес, которую она открыла для себя в глубинах океана у берегов Акьюмы. В мелодии, которую она извлекала из своей простой тростниковой свирели, был и шепот Говорящего камня, и стремительное совершенство ларфина, рассекающего упругим телом пронизанные солнцем морские волны, и торопливый говорок плиэнов, смеющихся и поющих в пене прибоя. Музыка Ривен проникала в самое сердце всем, кто присутствовал в тот день на пиру, в души слуг и господ, унося их на берега прохладных рек и незамутненных стоячих озер. Когда же песня свирели затихла, гости еще некоторое время сидели неподвижно, захваченные чувствами, которых они не понимали, — тоской юной доуми воды, которая страшится никогда больше не вкусить чистой радости своего мира.

Гром рукоплесканий вывел Ривен из состояния глубокой задумчивости и отрешенности. Отгоняя прочь последние волшебные воспоминания, которые вызвала в ней музыка, Ривен неловко поклонилась королевскому столу, не видя его, и быстро вышла из залы. Теперь все ее мысли были заняты тем, как ей реализовать свой собственный план. Каким-то образом ей нужно было проникнуть в королевскую опочивальню и укрыться там. Но сперва ей еще нужно было найти покои Броуна.

Несколько минут спустя, пройдя несколько коридоров, Ривен осторожно выглянула из-за угла и поглядела в обе стороны. Перед ней пролегал очередной коридор. Если кто-нибудь обнаружит ее в этой части Плэйта, то она, безусловно, будет изгнана и ее план рухнет.

— Никогда еще не видел повара в такой ярости. Он чуть не убил поваренка, который уронил блюдо с королевским пудингом…

При звуке чужого голоса Ривен шмыгнула в полутемную нишу, отчаянно желая, чтобы слуги не заметили ее. В свое время Грис пыталась научить ее, как создавать иллюзию невидимости, но это выходило у нее еще хуже, чем телепатия. Фактически она прибегала к этому приему всего лишь один раз, когда наткнулась в лесу на медведицу с медвежатами. Это случилось довольно давно. И теперь, закрыв глаза, Ривен представила себе Грис, стоящую перед ней.

— Представь себя прозрачным озером, — наставляла она, — прозрачным и безмятежным, внутри и снаружи, так чтобы ты перестала существовать для посторонних наблюдателей.

Видимо, на сей раз у Ривен все получилось как надо, так как двое слуг прошли совсем рядом, даже не взглянув на нее. Ривен воодушевилась и попыталась применить соприкосновение разумов. Осторожно она дотянулась до мозга одного из слуг, который нес в руках охапку полотенец, и принялась осторожно перебирать его мысли. Ей потребовалось всего несколько секунд, после чего Ривен с облегчением улыбнулась. Ей повезло, теперь она знала дорогу к королевским покоям.

И все же пробраться туда незамеченной было не так-то легко. Из-за угла внезапно вынырнул еще один слуга, несший поднос, уставленный кубками с вином, и Ривен. поспешно сосредоточив свои ментальные способности, снова притворилась прозрачным, безмятежным водоемом. Слуга прошел мимо, не заметив посторонней. Когда его шаги затихли в конце коридора, Ривен в изнеможении прислонилась спиной к холодной каменной стене, руки ее дрожали. «Мне нельзя терять самообладания, — сказала она себе, — иначе у меня ничего не выйдет. Сегодня ночью мне нужно быть сильной, сильнее, чем когда-либо».

Размышляя таким образом, Ривен продолжала осторожно двигаться по коридору, затем в нужном месте она свернула в другой проход. Чем ближе к королевской спальне она оказывалась, тем большее количество слуг приходилось ей обманывать. Самое суровое испытание, однако, ждало ее у дверей в покои Броуна — там она обнаружила часового, который стоял на страже у самого входа. Увидев солдата, Ривен отпрянула за угол и стала выжидать, когда кто-нибудь из слуг даст ей возможность проникнуть в комнаты. Прошло немало долгих минут, которые показались ей вечностью, когда у дверей в спальню короля появилась служанка с кувшином и бокалом для вина на подносе. Пока солдат шумно приветствовал служанку громкой речью и радостными ухмылками, Ривен собрала все свои силы и умение и погрузилась в спокойные воды самого спокойного озера, какое только в силах была себе вообразить. Когда иллюзия была готова, она пристроилась вслед за служанкой и вместе с ней вошла в комнаты. Пока служанка переставляла кувшин и бокал с подноса на маленький столик, Ривен стояла совершенно неподвижно, боясь даже дышать. Когда служанка ушла и Ривен увидела, как закрывается за ней тяжелая дверь, и услышала, как солдат радостно пожелал ей спокойной ночи, она едва сдержала радостный возглас. Если бы только Грис могла видеть ее сейчас! Ривен подумала, что ее наставница могла бы гордиться ее ловкостью.

Ни лишь только Ривен напомнила себе, что ей еще предстоит сделать, как радость и чувство победы улетучилось столь же быстро, как и появились. Чувствуя, как бешено стучит в груди сердце, Ривен стала оглядываться по сторонам, рассматривая гостиную, в которой она оказалась. Несмотря на свои внушительные размеры, комната была обставлена очень просто, и Ривен на цыпочках прокралась в следующую комнату. Это была спальня, тоже большая и так же скудно меблированная. Ривен даже подумала, что эти комнаты как-то не очень похожи на королевские покои, какими она себе их представляла. Королева-мать — и та жила в гораздо большей роскоши.

Рядом с гостиной Ривен обнаружила комнату, увешанную географическими картами, но и там ей негде было спрятаться, и поэтому она вернулась в спальню, где и задержалась возле низенького столика, вплотную придвинутого к кровати. На столике стоял раскрашенный тазик и кувшин с водой. Многое в ее плане зависело от того, найдется ли в королевских покоях вода. Теперь же, когда вода нашлась, Ривен вздохнула свободнее.

Осторожно погрузив в воду кончики пальцев, Ривен стала придавать воде форму шара. Когда дрожащий водяной пузырь оказался у нее в руках, девушка отступила за темно-красные занавески, плотно закрывающие окно. Скрывшись за складками плотной ткани, Ривен оставила себе лишь маленькую щелочку, чтобы видеть входную дверь.

Шли часы, а Ривен все ждала. Несколько раз из коридора доносились голоса, но никто не входил в покои. Ей оставалось только терпеливо стоять в темноте и обдумывать свой план, прикидывая, что может случиться не так и где она могла бы допустить ошибку. Нужно ли ей навлечь на себя иллюзию невидимости, когда придет Броун? Она решила, что, пожалуй, этого делать не стоит, так как сомневалась, хватит ли у нее сил поддерживать иллюзию столь долгое время. Затем она подумала, что будет, если король придет не один, а приведет с собой женщину? «Это ничего не значит», — сказала она себе строго. Разве не видела она короля вместе с Ниомой в отражении на воде? Если уж у нее хватило сил смотреть на это, то все остальное она как-нибудь стерпит.

Несмотря на все эти рассуждения, она все же была рада, когда Броун наконец появился один. Она слышала, как он отпустил слугу и захлопнул дверь в покои. Сквозь щель между портьерами Ривен видела, как он прошел через гостиную в спальню, снял с головы золотой обруч и с громким стуком опустил его на столик возле кровати рядом с умывальным прибором. От сдерживаемого волнения и удовольствия она чуть не задохнулась в своем укрытии. Пока все шло по плану.

Несмотря на поздний час, король вовсе не торопился отойти ко сну. Подойдя к окну, он резким движением отодвинул занавеску и стоял, глядя в темноту за окном, в нескольких дюймах от Ривен. Она едва успела уйти в свою спасительную иллюзию.

Ривен была близка к тому, чтобы утратить невидимость, когда король наконец отошел от окна. Однако и на сей раз он не лег. Вместо этого он вышел в гостиную и уселся там в кресло, взяв в руки кубок с вином. Он сидел неподалеку от подсвечника с парой горящих свечей, и теперь по углам комнаты метались отблески света, словно дрожащие от страха воришки, когда язычки пламени трепетали от дыхания Броуна. Вытянув вперед свои длинные ноги, король несколько раз устало вздохнул. Так он сидел довольно долгое время, вертя между пальцев чашеподобный кубок.

Ривен стало любопытно, о чем может думать Броун. Судя по выражению его лица, что-то сильно его беспокоило. Странно было видеть его лицо, которое выглядело подавленным и беззащитным. Ривен не могла не признать, что король был привлекательным мужчиной, однако тут же все внутри нее восстало против такого умозаключения. Закрыв глаза, она пожелала, чтобы ночь поскорее кончалась. Ей было не по себе от того, что она застала короля в час его сокровенных раздумий, и не хотелось и дальше разыгрывать из себя шпиона.

Наконец Броун пошевелился. Поставив на стол опустевший кубок, он поднялся и вернулся в спальню, держа подсвечник в руке. Ривен, широко раскрыв глаза, наблюдала за тем, как король снимает с себя одежду и, бросив ее на полу бесформенной грудой, голым идет к кровати. Она ни разу еще не видела голого мужчины, а этот широкоплечий и жилистый воин очень сильно отличался от нежного юноши, который занимался любовью с Ниомой. Ей пришлось напомнить себе, что это — один и тот же человек, что он мало изменился с тех пор, и тогда взгляд ее сумел оторваться от мускулистой фигуры Броуна, остановившись на золотой короне рядом с кувшином.

Броун еще раз протяжно вздохнул и, затушив свечу, бросился на кровать. Комната погрузилась в бархатную темноту, но Броун все еще не спал. Даже во мраке комнаты острый взгляд Ривен видел, как Броун лежит на кровати лицом вверх, неподвижно глядя в потолок. От напряжения у нее даже заныли плечи. «Почему он не спит? — думала она. — Наверняка за сегодняшний вечер он выпил столько вина, что можно было бы свалить быка». Однако даже без всякой телепатии она слышала, как гудят мысли в его голове. И все же в конце концов Броун смежил веки, и ночь приняла его в свои сонные объятия.

Когда Ривен поняла, что король заснул, из уст ее вырвался чуть слышный вздох. Все ее тело болело. Как можно более осторожно она выскользнула из своего укрытия. Ее ноги так затекли, что она боялась оступиться и упасть. Ривен выждала несколько минут, глубоко дыша и слегка сгибал колени. Так она стояла до тех пор, пока не почувствовала, что к ней вновь возвращаются силы и самообладание.

Бросив на спящего короля еще один осторожный взгляд, Ривен пристально посмотрела на корону, лежавшую возле него на столе. Броун как-то говорил ей, что корона защищена заклятьем и никто не может прикоснуться к ней. Ривен понимала, что вряд ли ей когда-нибудь удастся узнать, что это было за заклятье, которое наверняка наложил на корону Фэйрин, однако у нее в запасе было несколько способов взять корону, не прикасаясь к ней. Не обязательно хватать корону руками. И она раскрыла ладонь, в которой держала мерцающий водяной шар.

Неслышными шагами Ривен приблизилась к краю стола. Теперь все ее внимание было обращено на воду. Легкими движениями рук она вытянула шар в узкую полоску, а затем стала свивать ее в тонкие как паутина нити. Затем, действуя на ощупь, она превратила нити в гибкую и прочную нить. Прясть из воды тонкие нити — этому искусству Грис обучила ее в первую очередь, и в раннем детстве Ривен часто ловила птиц в силки, сплетенные из воды, а затем, хохоча, выпускала птиц на волю. Сейчас же она пыталась поймать своей сетью то, что Ниома так беспечно выпустила из рук. «Когда камень вернется ко мне, — сказала себе Ривен, — я никогда его не выпущу».

Готовясь накинуть на корону сеть, Ривен внезапно подумала о том, что может произойти, когда ее паутина соприкоснется с заколдованным металлом. Что, если она вспыхнет, начнет рассыпать искры или предупредит Броуна каким-либо иным способом? Даже если ничего подобного не произойдет, король может проснуться от шума, когда она потащит тяжелую корону по поверхности стола. Подумав об этом, Ривен с опаской глянула в том направлении, где во тьме виднелось лицо спящего Броуна, и напрягла плечи. Слишком поздно поворачивать назад.

Теперь она стояла наклонившись над короной, повернувшись к Броуну спиной. Несмотря на это, она постоянно прислушивалась к его ровному дыханию, чтобы ненароком не потревожить его сон. Она уже расправила над столом сеть, когда слуха ее достиг какой-то необычный шорох. Ривен застыла. Медленно оглядываясь по сторонам, она пыталась разглядеть в темноте источник звуков. Сердце ее превратилось в кусок льда и едва не остановилось, когда она поняла, что странный звук производит что-то на полу, и это что-то подкрадывается к постели короля.

Напрягая зрение, Ривен разглядела на дощатом полу нечто вроде змеи. Ривен выросла в горах, и ей приходилось видеть немало этих пресмыкающихся и даже держать несколько наименее ядовитых в качестве домашних животных. Таким образом, она прекрасно разбиралась в породах змей, обитающих на Полуострове, однако, ползучая тварь, которая только что миновала ее, была Ривен совершенно незнакома.

«Это не живая змея!» — вдруг поняла Ривен, когда увидела, как чешуйчатое тело обвило тугими кольцами ножку кровати Броуна и стало подниматься вверх. Очевидно, это было какое-то механическое устройство. Память услужливо подсказала ей, что нечто подобное она видела всего несколько часов назад, на пиру. Механическая змея и в самом деле напоминала золотые ленты, которые были обвиты вокруг верхних конечностей чешуйчатых гатаян. На сей раз, однако, перед ней было вовсе не украшение — оживший наручный браслет выглядел на редкость угрожающе.

Тем временем змея, взобравшись по ножке кровати, извиваясь, поползла по простыне туда, где голый, беззащитный и ни о чем не подозревающий лежал Броун. Ривен в ужасе наблюдала за тем, как змея приближается к голове короля, а между ее металлическими челюстями то появляется, то исчезает острый язычок, похожий на иглу. Механическое устройство явно было настроено враждебно: обогнув голову Броуна и его руку, которую король закинул под подушку, она нацелилась на его ничем не защищенное горло.

Все инстинкты подсказывали Ривен что змея была подослана затем, чтобы убить короля Броуна. Она не знала только, как ей надлежит поступить в возникших обстоятельствах. Каким бы страшным не выглядело это механическое устройство, оно ничем не угрожало Ривен. Змея-убийца переползла чуть ли не через ее ноги, даже не заметив их. Если Броун будет убит — и падет он не от ее руки, — то ей будет гораздо легче завладеть короной. Однако стоило ей увидеть, как голова змеи приподнялась для молниеносного удара, руки Ривен словно обрели собственную волю. Водная паутина легко взлетела в воздух и накрыла мерзкий механизм. Почувствовав, что не промахнулась, Ривен крепко затянула сеть.

Лишь только сплетенные из воды нити прикоснулись к змее, она громко зашипела и задымилась. Броун рывком сел на кровати, и его обдало дождем ярких искр. Громко вскрикнув, король схватил Ривен за предплечье и резко отогнул его к плечу.

В следующее мгновение дверь в королевские покои с треском распахнулась и в спальню ворвался размахивающий мечом часовой. Вдоль коридора прогремели быстрые шаги, и в гостиной появилось еще несколько стражников. Вслед за ними в комнаты ворвался Альбин с пылающим факелом в руке. В свете факела его глазам предстало странное зрелище. Броун, совершенно раздетый, так что все его развитые мускулы четко выделялись в свете факела, крепко держал Ривен за руку. Оба пристально вглядывались в лица друг другу, а неверный свет превращал их искаженные лица в подобие неподвижных масок. Между ними лежала на простыне кожа гатаянской змеи, от которой еще поднимался едкий дым.

— Вот один из их проклятых грязных убийц! — воскликнул один из стражников, указывая на оплавленный кусок металла.

Броун свободной рукой сбросил с постели останки машины-убийцы. Пристальный взгляд его голубых глаз был по-прежнему устремлен в лицо Ривен.

— Что ты делала в моей комнате? — резко спросил он и, когда она не ответила, крепче сжал пальцы, так что Ривен задохнулась от боли.

— Отвечай мне!

— Я оставила свою свирель в пиршественном зале, — сымпровизировала Ривен — однако когда я попыталась вернуться за ней, я заблудилась во всех этих коридорах. Это настоящий лабиринт.

— Продолжай! — приказал Броун, недоверчиво глядя на нее.

Ривен на секунду поглядела в сторону и разглядела изумленное выражение, застывшее на лице Альбина. Тряхнув головой, она повернулась к Броуну и продолжала более уверенным голосом:

— Проходя мимо дверей в покои, я увидела, как эта штука вползла под дверь. Она выглядела угрожающе, и я вошла за ней. Когда же она стала карабкаться на кровать и приготовилась ужалить, я облила ее водой, — произнеся эти слова, Ривен указала на простыни, и король тоже увидел на них мокрые пятна. После этого он немного ослабил свою хватку.

— Почему тебя не остановил часовой?

— Он спал, — пожала плечами Ривен. — Я не смогла его разбудить и просто прошла мимо.

Часовой, которого Ривен видела у дверей королевской спальни, густо покраснел. Он не мог отрицать обвинения, так как девушка, в конце концов, была в королевской спальне и он не смог преградить ей дорогу.

— Наверное, меня заколдовали, мой лорд, — перебил он. — Должно быть, тот же человек, который подпустил к вам убийцу, сделал так, чтобы я ничего не видел.

— А может быть, ты спал, как она и говорит, — заметил Броун. Небрежно натягивая покрывало на нижнюю часть своего тела, он продолжал наблюдать за Ривен. Внезапно последние следы гнева исчезли с его лица, и теперь король выглядел просто очень довольным. Выпустив ее руку, Броун повернулся к Альбину: — Проводи леди до ее комнаты и возвращайся сюда. Я собираюсь одеться и вызвать к себе всех гатаянских гостей. Мне очень любопытно, у кого из них не хватает наручного украшения.

Альбин провал Ривен мимо перешептывающихся стражников и повел ее из Плэйта в Залету. По тому, как он сердито молчал, Ривен догадалась, что что-то расстроило его еще сильнее, чем покушение на жизнь короля. Она в свою очередь чувствовала себя совершенно несчастной от того, что ее собственный план так внезапно провалился, и поэтому обращала на Альбина очень мало внимания.

— Вот и твоя комната, — Альбин остановился перед дверью и распахнул ее настежь.

Удивленная прохладным тоном, Ривен подняла глаза и увидела, что Альбин в упор глядит на нее.

— Мне очень жаль… насчет змеи. Это было счастливое совпадение, что она попалась мне на глаза, — пробормотала она, не зная что сказать.

— Совпадение? Ты думаешь, я не понимаю, что ты там делала? Ты, в этом коридоре, ночью, прокрадываешься в его спальню, как… как… — Альбин даже задохнулся от возмущения и досады.

Некоторое время он просто стоял, сжимая и разжимая кулаки, совершенно утратив дар речи. Наконец он справился с сильными чувствами, овладевшими им, и пробормотал, запинаясь:

— Ты… ты даже не представляешь себе, что мне довелось пережить. Я чуть не погиб в этих горах. Один раз стая голодных волков чуть не разорвала меня на мелкие кусочки. Потом я чуть не замерз насмерть. Только две вещи заставляли меня идти вперед: верность моему королю и сознание того, что ты здесь ждешь моего возвращения…

Проговорив эти слова, Альбин так решительно закрыл рот, словно боялся наговорить девушке еще немало резких и горьких слов. Круто повернувшись, он быстро исчез в темноте, оставив Ривен стоять, раскрыв рот от удивления.

ГЛАВА 7

Несколько дней спустя король Броун стоял у окна в комнате, где хранились географические карты, и смотрел на реку. По реке, приводимый в движение ленивыми ударами шестов, медленно двигался роскошно убранный паром, на палубе которого коротали свой досуг несколько чужеземных дипломатов. Хотя до праздника Выбора невесты оставалось еще несколько недель, весь Джедестром уже был полон чужеземными гостями.

Стук в дверь прервал его размышления.

— Кто там, входите?! — ворчливо отозвался Броун, поворачиваясь лицом к двери.

Дверь отворилась, и на пороге комнаты возник Альбин.

— Вы посылали за мной, сир?

— Да конечно. Настала пора еще раз побеседовать с тобой о том, что ты видел в горах.

Альбин поклонился и шагнул вперед. В его глазах, однако, все еще тлело негодование, а плечи были напряжены. Он все еще не оправился от потрясения, когда Ривен вдруг среди ночи оказалась в королевской опочивальне. Для него это было настоящим ударом, хотя злосчастный Вэйло и предупредил его. Koроль, погруженный в свои собственные мысли и заботы, ничего этого не заметил.

— Мы не разговаривали с тобой с тех самых пор, как в моей спальне обнаружился этот гатаянский механический убийца.

— Нет, сир.

Уперев руки в бока, Броун принялся прохаживаться по комнате из угла в угол.

— Тебе известно, что мы обнаружили одного из членов гатаянской миссии убитым yдаром ножа? У него на руке не оказалось его браслета.

— Всем известно об этом, сир. Гатаяне раструбили об этом по всему городу. Удалось ли схватить убийцу чужеземца?

— Нет, Альбин, не yдалось. Я подозреваю, что это был кто-то из сопровождающих стьюритское посольство лиц. Без сомнения, среди них есть агенты Аранта.

Альбин молча смотрел, как Броун потирает глубокую морщину между бровями. Он выглядел усталым, но не несчастным, словно ему была известна какая-то тайна, которая поддерживала в нем бодрое расположение духа. Альбин с горечью подумал о Ривен. Он знал, что не должен сердиться на нее за то, что она предпочла ему короля.

И все же он не мог не думать о ее предательстве. Когда он бежал через горы, спасаясь от дикой магии и огненных человечков, которых, как ему казалось, Таунис непременно вышлет в погоню за ним, мысль о том, что Ривен ждет его возвращения, постоянно возникала в его мозгу и придавала ему силы. Он даже думал о том, не сговориться ли ему с ней относительно возможной помолвки. После всего того, что он передумал на протяжении своего опасного пути, возвратиться домой и обнаружить Ривен в спальне короля — это было слишком, и он с тех пор не мог взять себя в руки и перестать волком глядеть на того, кого считал героем столько лет кряду.

— Как ты понимаешь, после всего этого мне как-то неловко вступать со стьюритами в мирные переговоры, хотя именно это они и прибыли мне предложить, — заметил Броун.

Альбин кивнул в ответ:

— Где теперь делегация стьюритов?

— Все еще в королевском летнем лагере, однако под охраной. Мне как-то не хочется, чтобы в мою спальню попадали новые смертоносные устройства, — уголки его губ слегка приподнялись. — Хотя я бы не возражал, если бы прелестная музыкантша моей матери спасла меня еще раз, — с довольным выражением лица король повернулся к Альбину. — Ты видел ее?

— Ни разу с той самой ночи, — сухо ответил Альбин.

Король покачал головой:

— Какое милое и стеснительное создание. Всю эту неделю я был очень занят, но, даже несмотря на это, я несколько раз наведывался в Зелету по разным делам, надеясь застать ее одну. Я хотел особо поблагодарить ее за то, что она для меня сделала. И представь себе — каждый раз она бежала от меня и скрывалась, словно лань от охотника.

Альбин был слишком сердит, да и вдобавок мучим ревностью, чтобы самому искать встречи с Ривен. Тем не менее он рад был услышать, что она избегала общества короля. Это означало по меньшей мере то, что Ривен была достаточно скромна, чтобы испытывать стыд за свое ветреное поведение.

Пожав плечами, Броун дал понять, что с этой темой покончено, и, широко расставив ноги, остановился перед картой Полуострова.

— Тревожные времена настали, друг мой.

Альбин кивнул и придвинулся ближе. В этих вопросах он полностью разделял точку зрения Броуна.

— Обдумали ли вы новости, которые я принес вам относительно доуми, мой господин?

— Обдумал, и это только утвердило меня в моих опасениях. Нас окружают враги, и враги эти плетут заговор против нас. У нас нет доказательств, но я не сомневаюсь в том, что Тропос замыслил и реализует какой-то зловещий план. Я надеялся, что мой брак с Фидасией поможет превратить врага в сильного союзника. Теперь я начал в этом сомневаться. Кроме того, выбрав себе в жены стьюритскую принцессу — чей брат, поклявшийся быть мне вечным врагом, скоро придет к власти, — я рискую вызвать недовольство остальных народов, которые выдвинули своих кандидаток мне в невесты. Кроме того, я чувствую, что уже пора обзавестись наследником — он необходим и мне, и Полуострову. Фидасия не сможет носить ребенка на протяжении еще нескольких лет. Скажи, Альбин, что бы ты сделал на моем месте? — и Броун испытующе взглянул на своего гонца.

У Альбина отвисла челюсть. Никогда прежде король не спрашивал совета у столь невысокопоставленного человека. И услышать, что король спрашивает его совета по столь личному и важному вопросу…

— Сир! Я… я…

Броун ободряюще улыбнулся.

— Иногда ты напоминаешь мне меня.

— Я? — ореховые глаза Альбина широко раскрылись.

— О, нет, не внешним обликом и даже не поведением. Однако я вижу в тебе некие качества… — Броун вздохнул. — Ты напоминаешь мне о моей юности, когда вещи казались мне много проще. Сознаю, что это не очень логично и понятно, но я готов доверить тебе свою жизнь, Альбин. Так что скажи мне откровенно, что бы ты сделал, будь ты на моем месте?

Альбин попытался сосредоточиться.

— Судя по тому, что мне довелось видеть и узнать, брак — довольно тонкая штука, которая может приобрести вам новых друзей, так же как и новых врагов. Я бы не стал полагаться на это средство, чтобы достичь мира. Вместо этого я бы попытался выработать новую стратегию или отыскать новое оружие, которое могло бы разрушить все планы врагов.

Выпалив все это на одном дыхании, Альбин поглядел на корону с четырьмя камнями, венчающую голову монарха, ибо это их он подразумевал, когда говорил Броуну о новом мощном оружии. Он думал, что Броун сумеет защитить Полуостров, опираясь на могущество камней.

Лицо короля просветлело.

— Я думал точно так же. Кроме того, мне кажется, что у меня уже есть одно такое устройство. Пойдем со мной, Альбин, и если ты поклянешься хранить в тайне то, что ты увидишь, я кое-что тебе покажу.

В смущении Альбин вышел вслед за королем из Плэйта и побрел по тщательно выметенной дорожке в направлении оружейной мастерской.

— Бау обещал устроить секретный показ в своей лаборатории, — на ходу пояснил Броун Альбину, когда они приблизились к приземистому каменному строению. Постучавшись, король распахнул дверь.

Лишь только они переступили порог, из полумрака помещения им навстречу выбежал Бау. Старый оружейник и командир Джедестромского гарнизона торопливо закрыл за ними тяжелую дверь из лэнкена, обитую железом, и запер ее на два засова.

— Ради безопасности и тайны, мой господин, — пробормотал он и повернул свою лысую голову в сторону Альбина, неуверенно переводя взгляд с короля на юношу и обратно.

Броун положил руку Альбину на плечо.

— Я решил посвятить своего личного гонца в это дело, — пояснил он. — Он ближе всех ко мне среди моей свиты. К тому же мне может понадобиться доверенное лицо, на которое можно положиться.

Бау с угрозой во взгляде оглядел долговязую фигуру Альбина.

— Если король доверяет тебе, то мне этого достаточно. Но смотри — не рассказывай никому о том, что ты здесь увидишь. Весь эффект нового оружия может зависеть от того, насколько неожиданно мы его применим.

Спрашивая себя о том, что же это может быть такое, Альбин кивнул и шагнул вслед за Броуном в глубь помещения. Крепкий старый оружейник подвел обоих к массивному деревянному столу, и Альбин только тогда заметил еще одного человека, который стоял во главе стола.

— Фен!

— Ты знаешь его? — удивился Броун. Альбин кивнул:

— Я встретил его в таверне возле Акьюмы.

Броун нахмурился:

— Странное совпадение.

— Во время войны случаются вещи еще более странные, — усмехнувшись, возразил Фен. Он обращался к королю столь же свободно и уверенно, как он разговаривал с Альбином несколько недель тому назад. Эта его грубовато-добродушная манера разговора вызывала к нему только симпатию и доверие. — Так уж случилось, что мы с королевским посланцем посидели за кружечкой эля и обменялись мнениями по поводу стьюритской атаки на Акьюму. Если у вас есть какие-то сомнения относительно меня, то можете расспросить Бау. Он-то знает, кто я такой.

— Мы с Феном вместе росли, — пояснил Бау уверенно. — Я готов за него поручиться. Если бы он прикрывал мне спину, я готов был бы бросить вызов целой армии стьюритских воинов.

С этими словами Бау доверительно наклонился к Броуну, и его кожаная туника скрипнула.

— Он много путешествовал и повидал много такого, о чем вам будет удивительно услышать, мой господин. Мало этого — из одного отдаленного уголка мира он привез нам настоящее чудо — чудо, которое однажды может быть нам очень полезно. Я уже описывал вам его действие, но слова значат очень немного, сир. Теперь вы увидите все своими глазами и примете решение.

С нескрываемым восхищением Бау махнул Фену рукой. Бородатый путешественник раскрыл прикрепленный к поясу кожаный кошелек и извлек оттуда какой-то предмет, тщательно завернутый в несколько слоев плотной ткани. Когда он развернул ткань, все увидели, что это была небольшая металлическая коробочка, заклеенная по швам сосновой смолой. Альбин, Бау и Броун пристально наблюдали за Феном, когда он поставил коробочку на стол и принялся отковыривать смолу острием длинного ножа с костяной рукояткой.

Когда Фен открыл коробочку, внутри нее оказалась еще одна металлическая шкатулка чуть меньшего размера, столь же тщательно завернутая в ткань и запечатанная смолой.

Альбин моргнул, а Броун вопросительно приподнял бровь.

— Что это? Игрушка?

— Вскоре вы узнаете причину, — пообещал Бау многозначительно.

Оружейник не сводил взгляда с крышки второй шкатулки, которую осторожно открывал Фен. Внутри шкатулки оказался плотно закупоренный стеклянный флакон, заполненный каким-то серым порошком.

— Я начинаю подозревать, что вы привезли мне какую-то кофейную гущу, на которой гадала какая-нибудь старая карга, — заметил Броун саркастически.

Альбин ничего не сказал, но и он начинал чувствовать раздражение, не понимая, чем так восхищаются Фен и Бау.

— Может быть, это и ведьмино снадобье, но оно из разряда таких, которые, готов поспорить, представляют немалый интерес, — возразил Фен, раскупоривая флакон. Со всеми предосторожностями он погрузил внутрь бутылочки длинный металлический стержень, так что к его заостренному концу прилипло несколько крупинок серого вещества. Вынув стержень, он быстро заткнул флакон пробкой.

— И что теперь? — король вопросительно взглянул на своего оружейника.

— Сейчас Фен брызнет несколько капель воды на один конец стола и слегка увлажнит кончик стержня, положив его на другой конец, — и Бау указал на флягу с водой, стоявшую подле локтя Фена.

Броун начал непроизвольно притопывать по полу ногой. Альбин тоже нетерпеливо переступил с ноги на ногу. В следующее мгновение оба пристально уставились на кончик стержня. Фен обмакнул его в жидкость, и острый конец, к которому прилип таинственный порошок, засветился бледно-зеленым фосфоресцирующим светом. Постепенно свечение становилось все ярче и в конце концов превратилось в ослепительное изумрудно-зеленое сияние. В воздухе запахло чем-то пряно и остро.

Тем временем Фен сначала опустил стержень острием вниз, а затем положил его на край стола. Зеленое сияние немедленно сползло с металлического острия и двинулось по поверхности стола с угрожающим шипением и потрескиванием, оставляя позади себя черные, обугленные доски столешницы. Его медленное, разрушительное наступление ни на минуту не приостановилось, пока зеленое пламя не достигло небольшой лужицы воды на дальнем конце стола. Только тогда безжалостное пламя побледнело и вскоре погасло.

— Вот он — Зеленый огонь! — воскликнул Фен и взмахнул в воздухе флаконом с невинным на первый взгляд порошком. — Теперь-то, я думаю, вам понятно, почему я упаковал его так тщательно. Прежде чем доставить это сокровище на Полуостров, я несколько месяцев путешествовал по суше и морем. Попади в этот флакон хоть капля влаги — и я бы превратился в пепел прежде, чем успел бы сорвать с пояса этот кошель.

— Вообразите себе, каков будет эффект, если поместить Зеленый огонь на острие стрелы, — вставил Бау. — В большом количестве, с толком размещенный, он может изгнать армию захватчиков из прибрежных районов. Стоит только смочить порошок, как он начинает ползти к ближайшей воде, в которой и гаснет.

Броун молча смотрел на обугленную крышку стола, и глаза его сверкали. Некоторое время король что-то обдумывал, а потом сказал:

— Его придется хранить с особой осторожностью и охранять пуще, чем мы охраняли бы стаю драконов, — и он строго посмотрел на Фена. — Почему ты доставил это вещество именно мне, а не какому-нибудь другому, более могущественному королю?

В ответ Фен только пожал плечами:

— Вы достаточно богаты, чтобы вознаградить меня не хуже, чем все остальные короли. Кроме того, Полуостров — это моя родина. Достаточно ли этой причины?

— Да, вполне. Но ты принес мне только эту склянку, или тебе известна формула, как изготовлять этот порошок?

Фен покачал головой:

— Страна, откуда я украл этот порошок, называется Клэймия. Это — сказочно богатая, но очень хорошо изолированная страна, у которой почти нет врагов. Для ее жителей Зеленый огонь — просто забавная, но небезопасная игрушка. Они считают, что он довольно легко портится, чтобы его можно было запасать в больших количествах для военных нужд. Ну и к тому же они настолько хорошо защищены горами с одной стороны и океаном с другой, что у них нет необходимости защищать себя еще и с помощью подобного средства.

Фен немного помолчал и добавил, слегка улыбаясь:

— Клэймианцы очень приятный и добросердечный народ. В их стране я провел несколько счастливых лет.

— Почему же ты покинул этот рай, если тебе было там так хорошо? — требовательно спросил Броун.

Альбин внимательно прислушивался к разговору. То, как Фен рассказывал об этой легендарной и счастливой стране, заставило его почувствовать укол настоящей зависти. Что за жизнь прожил этот Фен!

— Мои ноги не дают мне покоя, сир, — пожал плечами путешественник. — Таким уж я уродился. Ни одно место, насколько бы чудесным оно ни было, не удерживало меня дольше, чем Клэймия. Но даже там я вскоре потерял покой и стал подыскивать повод, чтобы отправиться дальше. И когда один из тамошних мудрецов стал демонстрировать Зеленый огонь во время какого-то праздника, я сразу понял, насколько мощная эта штука. Мне представлялось, что если мне удастся похитить небольшое количество этого вещества в качестве образца, то ваши ученые-алхимики смогут повторить его. Кроме того, я был уверен, что мой старинный приятель Бay сумеет придумать, как хранить это вещество, не подвергая себя опасности.

— Бау и мои алхимики попытаются, — пробормотал Броун. — Должны попытаться.

С ближайшего дерева сорвалась бесшумная ночная птица и, охотясь за неосторожной мышью, понеслась в сумерках низко над землей. Бесшумно, словно тень, Тьюрлип проворно двигался сквозь подлесок, то и дело беспокойно оглядываясь по сторонам. Затем он подобрал с земли палку и, тихо бранясь, на четвереньках заполз в заросли колючего дуба. Снаружи эта группа кустарников выглядела как естественная часть лесного ландшафта, однако в самой ее середине находилось расчищенное от кустов пространство удивительно правильной округлой формы, которое вряд ли могло иметь естественное происхождение.

Бормоча вполголоса ругательства и потирая исколотые колючками места, Тьюрлип уселся на южной оконечности округлой поляны. Некоторое время он ничего не предпринимал, потом опустился на колени и принялся чертить палкой на утрамбованной земле всевозможные магические знаки. Он нарисовал опрокинутый треугольник, пририсовал к нему некое подобие решетки и несколько кривобоких концентрических окружностей.

Затем он уселся на корточки и критически осмотрел творение своих рук. С беспокойством оглядевшись по сторонам, он нацарапал поверх своего рисунка несколько более сложных символов. Стараясь выполнить эту часть работы как можно лучше, он сопел и пыхтел от напряжения, то и дело высовывая язык из уголка безвольных тонких губ.

Когда последний знак был вычерчен, палка в руках Тьюрлипа вдруг вспыхнула оранжевым огнем, и он отпрянул в сторону с испуганным криком. Жадно хватая ртом воздух, он схватился за грудь. Нарисованные им знаки начали изменять форму, извиваясь и ползая по земле, словно розовые черви. Небо над поляной стало из синего пепельно-серым, а между стволами кустарников пронесся ледяной сквозняк. Онемев от удивления, Тьюрлип смотрел, как в небе образуется темная туча.

Через несколько секунд облако нырнуло к земле и, соприкоснувшись с ней в самом Центре поляны, взмыло вверх. В том месте, где толстое щупальце облака касалось земли, появилась неясная темная фигура, которая на глазах потрясенного вора превращалась в горбатого карлика. Не прошло и нескольких мгновений, как Тропос шагнул ему навстречу.

— Что случилось? Ты выглядишь так, словно у тебя все болит.

— Я… я… — Тьюрлип никак не мог придти в себя. — Каждый раз, когда я это делаю, становится все страшней. И всякий раз по-разному. Вы каждый раз появляетесь не как в прошлый…

Тропос прервал его повелительным жестом своей костлявой руки:

— Ближе к делу. Выкладывай побыстрее, какие у тебя новости. Я не могу стоять тут долгое время — по истечении определенного срока я дематериализуюсь.

— Дема… что?

— Ради неба, приятель, перестань тратить мое время и рассказывай. Что новенького ты разузнал?

— Я слышу только то, что говорят на кухне, когда я захожу туда за объедками для свиней, — с обидой в голосе заговорил Тьюрлип. — Механический убийца, которого вы подучили меня выпустить в коридоре, не убил короля, однако все остальное идет по плану, как раз так, как вы хотели.

— Броун заподозрил стьюритов. Теперь у него поубавилось желания жениться на Фидасии?

— Он отослал Фидасию и все посольство в такое место, где он может запросто приглядывать за ними. Клянусь, он даже ни разу не навестил бедную маленькую принцессу, — захихикал Тьюрлип.

Тропос потер свои костлявые руки.

— А что поделывает наша водная доуми, на которую мы возлагаем столь большие надежды? — спросил он, и с его бескровных губ сорвался еле слышный смешок. — Когда Таунис сообщил мне, кто она такая, я едва мог поверить своей удаче. А то, что ее застали в комнатах Броуна, прежде чем она успела завладеть своим камнем, — это почти так же хорошо, как если бы убийца сделал свое дело. Тьюрлип, все еще стоя на коленях, хитро посмотрел на колдуна.

— Все в порядке, король обратил на девчонку внимание. Сейчас она прячется в Зелете, но король разыскивает ее там, и я вижу, что у него на уме, — Тьюрлип облизнулся. — Он хочет ее.

— И он должен ее получить, — сказал Тропос сквозь сжатые острые зубы. — Ты и я проследим за этим.

Услышав эти слова, Тьюрлип вскинулся, как садовая змея, настолько рассерженный, что весь его страх куда-то улетучился.

— А как насчет меня? Я хочу эту девчонку сам. Что за награду я получу за то, что делаю всю эту грязную работенку? На сей раз от меня несколькими монетами не отделаться! Вы хотите, чтобы я исполнил кое-что слишком большое и слишком важное! Это опасно для меня…

Тропос с отвращением посмотрел на Тьюрлипа сверху вниз. Его узкие ноздри расширились в гневе, а рот искривился в жестокой пародии на улыбку.

— Что-то ты не демонстрируешь должного почтения, приятель. И страха. Похоже, пора поучить тебя уму-разуму. — Тропос направил на Тьюрлипа длинный и тонкий палец, и вор вдруг стал белее снега. Сжав руками собственное горло, он захрипел и повалился на землю.

— Не пытайся торговаться со мной! Запомни, что, если ты рассердишь меня, я запросто прерву наши деловые отношения. И я прерву их таким способом, который тебе очень-очень не понравится. На свете есть вещи пострашнее смерти… — вкрадчиво приговаривал он, с легкой улыбкой наблюдая за тем, как Тьюрлип катается и корчится на земле, задыхаясь и хрипя. Наконец он убрал палец и несколько секунд выжидал, пока вор придет в себя.

— Пар… простите меня, мои лорд, — с трудом выговорил Тьюрлип. Он лежал навзничь, поглаживая свою грязную шею. — Я вовсе не имел в виду, что…

— Мы оба прекрасно понимаем, что ты имел в виду, мой маленький мерзкий приятель, — ответил Тропос. — Теперь, когда мы лучше понимаем один другого, я готов ответить на твой вопрос. Если все произойдет так, как я задумал, ты получишь крошку Ривен и можешь тогда проделывать с ней все, что тебе будет угодно. Но это произойдет только после того, как она послужит моим целям. Тебе ясно?

— Как божий день, — со стоном ответил Тьюрлип.

— А теперь… — Тропос потер руки с таким видом, словно старался смыть с них какую-то невидимую грязь, — теперь что касается ее пиллаун. Мне хотелось бы заполучить птицу для своего зверинца. Да, мне кажется, это доставило бы мне немало приятных минут. Ты должен будешь позаботиться об этом…

— А вот как будет выглядеть принцесса Фидасия, — сказала Квиста, указывая на портрет, выставленный в главном церемониальном зале Плэйта.

Ривен внимательно разглядывала портрет. На нем была изображена обворожительная молодая особа с копной медно-красных волос, насмешливыми изумрудными глазами, роскошным бюстом и соблазнительной улыбкой на чувственных губах.

— Но это совсем не одиннадцатилетняя девушка, — заметила Ривен.

Квиста рассмеялась:

— Конечно, нет. Просто художник представляет себе шестнадцатилетнюю Фидасию именно такой. Богатое у него воображение, не так ли? Пока что она — обыкновенная плоскогрудая девчонка-сорванец. Нашему королю придется утешаться по ночам этим портретом, пока принцесса не созреет. — Служанка вздохнула и продолжила: — Конечно, король женится не по любви. Политика управляет всеми его решениями.

С этими словами Квиста перешла к следующему портрету, а Ривен задержалась перед портретом Фидасии, разглядывая лицо принцессы. Если стьюритка действительно превратится в нечто подобное, что ж — тогда стоило подождать этого момента. Эта мысль, однако, совершенно неожиданно привела Ривен в подавленное состояние, и она отвернулась от картины. Квиста тем временем восхищенно разглядывала портрет некоей леди в изящном головном уборе. Леди призывно улыбалась своими полными, густо накрашенными губами.

— Это требианская госпожа, она уже дважды побывала замужем, — враждебно пробормотала свои пояснения Квиста. — Броун не выберет ее за миллион лет. Ни у кого из этих женщин нет ни одного шанса, — добавила она, жестом указывая на длинный ряд вывешенных на стене портретов.

Ривен предостерегающе коснулась плеча подруги. Ее слова не должны быть услышаны никем из множества посетителей, которые толпились перед портретами. Некоторые из них были посланцами иностранных держав, которые прибыли в Джедестром, чтобы представить королю портреты своих кандидаток. Среди портретов было даже изображение гатаянской принцессы.

— Она ужасна, не правда ли? — прошептала Квиста. — Броун не выберет ее никогда и ни за что. Можешь ли ты себе представить, как наш благородный король женится на этой ящерице? Фу!

Ривен молча смотрела на изображение принцессы-рептилии. Неужели гатаяне на самом деле хотели бы, чтобы она вышла замуж за Броуна?

Главный зал Плэйта был открыт для доступа жителей Джедестрома сегодня утром, с тем чтобы каждый смог увидеть портреты и восхититься красотой претенденток. Выборы должны были состояться через несколько недель, и до той самой ночи, когда после банкета на жизнь короля было совершено покушение, мало кто сомневался в том, что Фидасия станет следующей королевой. Теперь же обострение отношений со стьюритами заставило многих усомниться в неизбежности этого факта.

Как ни странно, но то, что выбор короля перестал быть предопределен, ничуть не повлияло на праздничную атмосферу. Напротив, это даже подняло настроение жителям города и внесло некоторое оживление и непредсказуемость в заранее расписанную процедуру. Горожане заключили между собой многочисленные пари, ставя на принцесс немалые суммы, а некоторые особо рьяные болельщики даже украсили свои рукава яркими лентами с цветами своих фавориток. Посланцы чужеземных государств в экзотических одеяниях прохаживались среди зевак, расписывая достоинства своих претенденток. Распространялись самые невероятные предположения и слухи. Дамы в Зелете с утра до вечера говорили только об этом и ни о чем другом.

— Если Броун не выберет Фидасию и никого из нас, — хихикнув, прошептала Квиста на ухо Ривен, — я хотела бы, чтобы он остановил свой выбор на чианской принцессе.

И она указала на портрет пышнотелой красавицы в полупрозрачных панталонах и украшенной драгоценностями нагрудной пластине.

— Не кажется ли тебе, что ее присутствие несколько скрасит наше однообразное житье?

— Несомненно. — Ривен тронула Квисту за плечо: — Послушай, Квиста я хочу вернуться обратно в Зелету. Здесь так жарко и так много народа, что у меня от всего этого разболелась голова.

— Но мы еще не видели всех портретов! — возразила Квиста.

— Я знаю, но мне кажется, что с меня на сегодня достаточно. Оставайся, встретимся с тобой попозже.

— Ну хорошо, — и Квиста окликнула щебечущую компанию девушек у противоположной стены зала.

Ривен некоторое время наблюдала, как Квиста ввинчивается в плотную толпу, расталкивая локтями зевак, пробираясь по направлению к группе своих знакомых. Затем она отвернулась. «Если я попытаюсь выйти через главный вход, — подумала она, — то мне потребуется не меньше четверти часа, чтобы пробиться сквозь это потное скопище людей». Оглянувшись по сторонам, Ривен разглядела за колоннами неприметную маленькую дверь. Очень похоже было на то, что эта дверь соединяется коридором со сводчатой галереей, ведущей из Плэйта в Зелету. Ривен решила попытаться выбраться из зала этим путем. Торопливо шагая вдоль пустынного, скупо освещенного коридора, Ривен тревожно оглядывалась по сторонам, на запертые двери, выходящие в коридор, и гадала, что будет, если кто-нибудь обнаружит ее в этой части дворца. Ей было вовсе не по душе то внимание, которое на нее обращали все, кто знал о ее роли в спасении жизни короля Броуна. Хотя ей казалось, что люди поверили ее версии, она частенько ловила на себе брошенные исподтишка взгляды и слышала осторожный шепот. Она знала, что люди шепчутся о ней за ее спиной.

Квиста высказалась более определенно.

— Ну разве ты не хитрюга? — спросила она как-то у Ривен. — Притворяешься такой невинной и возвышенной, а сама только и ждешь случая, как бы на цыпочках прокрасться в королевскую спальню.

— Никуда я не прокрадывалась, — возразила ей на это Ривен, но Квиста только подмигнула ей. Что обо всем этом думал Альбин, Ривен уже знала. Что касается того, что происходит в голове Броуна, то не нужно было слишком усердно думать, чтобы догадаться. Ривен не хотелось в третий раз пресекать его амурные поползновения, и поэтому она старалась держаться от него подальше, по крайней мере до тех пор, пока она не решила, каким будет ее следующий шаг.

Ривен быстро миновала еще несколько запертых дверей. Впереди она уже видела как коридор расширяется, переходя в восьмиугольную площадку. Другой коридор, отходящий от этого места, вел прямо в Зелету, и Ривен испустила легкий вздох облегчения, как вдруг ее тонкий слух уловил нечто, что заставило ее резко остановиться.

— Жара становится невыносимой, и я боюсь, что погода, предшествующая празднику Выбора, может оказаться неблагоприятной. Не могли бы вы, ваше высочество, вызвать небольшой прохладный ветерок? — произнес чей-то голос, и Ривен узнала приятный тенор, принадлежащий слуге Броуна.

— Это так, — донесся сквозь дверь ответ самого Броуна. — Но я не хотел бы прибегать к помощи камней ради таки пустяков, Страй.

В волнении Ривен крепко сжала руки. «Он не хочет по пустякам прибегать к по мощи камней, потому что они и так вытягивают из него слишком много сил, — подумала она. — Может быть, он носит их уже настолько долго, что стал физически неспособен воспользоваться их могуществом» .

Одна из выходящих в коридор дверей внезапно распахнулась, и Броун, по пятам преследуемый слугой, вышел из комнаты. Оба мужчины отпрянули, чуть не налетев на Ривен.

Король первым пришел в себя, и его голубые глаза сузились. Ривен попыталась было обогнуть его, но он загородил ей проход и, отпустив слугу, строго спросил:

— Что ты тут делаешь? Этот проход закрыт для всех, кроме моих слуг.

— Я хотела просто попасть в Зелету из зала, где выставлены портреты, — правдиво ответила Ривен, однако вместо того, чтобы посмотреть Броуну прямо в глаза, она стала рассматривать золотой браслет у него на запястье.

Выражение лица Броуна смягчилось и даже стало игривым. Он осторожно взял ее за подбородок и попытался приподнять ее голову.

— Посмотри на меня, Ривен, и ответь, почему ты избегаешь меня? Мы оба знаем, что в ночь, когда ты спасла мою жизнь, ты приходила ко мне, и я был бы только рад этому. Я ищу тебя повсюду с тех самых пор, желая заключить тебя в объятья. Приходи ко мне сегодня ночью!

Ривен сердито взглянула на него. Его нахальство и ее собственная невольная реакция на близость Броуна привели ее чуть ли не в бешенство.

— Вы ошибаетесь! Я вовсе не к вам приходила в ту ночь. Все было именно так, как я рассказывала.

Броун ласково провел пальцем по ее подбородку:

— Тут нечего стыдиться. Только приходи — и ты займешь самое почетное место в моей свите. Ты должна знать, что я возжелал тебя в тот самый миг, когда впервые увидел.

— И вы говорите мне об этом, в то время как сами вот-вот женитесь на другой! — воскликнула Ривен, не в силах сдержать острого приступа гнева и ревности.

— Нет ничего постыдного в том, чтобы быть любовницей короля, — продолжал настаивать Броун. — Если ты пока еще смущаешься и не хочешь придти в мои покои, давай встретимся в саду, и ты увидишь, на сколько ты мне небезразлична, — говоря это, король бросил на нее взгляд, столь полный плотским желанием, что у Ривен не осталось никаких сомнений в его намерениях.

— Нет! — воскликнула она и бросилась бежать по коридору.

Поворачивая в коридор, ведущий в Зелету из восьмиугольного холла, она запнулась, и волосы на затылке у нее слегка зашевелились. В коридоре перед собой она увидела еще одного слугу в бесформенной хламиде садовника, который тщательно вытирал пыль с держателя для факела на стене. Ривен быстро пробежала мимо, не глядя в его сторону, и поэтому не заметила, что острый, как у хорька, взгляд, который уперся ей в спину, принадлежал Тьюрлипу — вору и лазутчику.

Оказавшись в садах Зелеты, Ривен бросилась на скамью и закрыла лицо руками.

— Ну, в чем дело? Ты что, ревнуешь к этим королевским невестам?

Ривен посмотрела вверх и увидела Сэл, опустившуюся на ближайшее дерево. Пиллаун вцепилась в сучок острыми когтями и сложила широкие белые крылья.

— Нет, я не ревную, — резко ответила Ривен и рассказала птице все, что только что произошло между ней и Броуном.

— И почему ты не согласилась на его предложение? — удивилась птица.

Ривен хмуро посмотрела на свою любимицу:

— Я же уже говорила тебе, что не хочу заниматься с ним любовью. Я начинаю трястись от одной только мысли об этом.

— Если ты умна, незачем доводить дело до этого, — практично заметила Сэл. — Ради небес, девочка, мы здесь уже несколько месяцев.

— Я отлично помню, сколько месяцев мы здесь. Я не могу уйти, но ты-то можешь! Почему же ты осталась? — сварливо осведомилась Ривен.

— Почему я осталась? — Сэл завращала своими пурпурными большими глазами и несколько раз прищелкнула острым клювом. — Я осталась здесь потому, что я должна присматривать за тобой, моя дорогая.

— Присматривать? За мной? — от изумления Ривен широко раскрыла рот. — Я думала, что ты отправилась со мной по тому что ты — мой друг.

— Это верно. Тогда почему же ты не слушаешь советов своего лучшего друга Мы здесь уже немало времени, и у тебя было множество шансов вернуть свой камень. Но ты проворонила все эти возможности.

— Проворонила!

— Да, именно проворонила. И теперь мы столь же далеки от цели, как и в горах.

Ривен покраснела. Сэл, безусловно, намекала на случай с гатаянской механической змеей. Вместо того чтобы позволить ей прикончить Броуна и забрать корону, она, напротив, спасла его жизнь.

— Рано или поздно они узнают, кто ты такая, — вещала Сэл прямо в голове у Ривен. — И тогда будет поздно что-то предпринимать.

Ривен вынуждена была согласиться с тем, что в словах Сэл была доля истины.

— О Сэл, я знаю, что ты устала прятаться в саду. Я ни капельки не виню тебя.

Сэл встопорщила свой хохолок из перьев:

— Тут вовсе не так плохо. Этот сад очень красив, а розы так приятно пахнут. И все же…

— И все же здесь очень скучно, — закончила ее мысль Ривен. — Но ты, но крайней мере, можешь летать повсюду, когда тебе вздумается. Я же привязана к дому, в котором полным-полно женщин, которым абсолютно нечем заняться, кроме как сплетничать да любоваться на самих себя. Мне так хочется снова оказаться в лесу вместе с Грис. Я скучаю без нее и беспокоюсь, как она там одна справляется…

— Тогда перестань быть глупым ребенком и делай то, что должна делать, — настаивала Сэл. — Броун стал причиной смерти Ниомы, а без камня и ты тоже быстро увянешь. Не позволь ему стать причиной и твоей смерти. Встреть его в саду и убеди его вернуть то, что принадлежит тебе по праву.

— Но как?

Сэл многозначительно моргнула.

— Если у тебя нет тех инстинктов, которые помогли бы тебе выбрать правильную линию поведения — значит, ты не дочь своей матери. Пора бы тебе уже научиться подчинять мужчин своей воле.

Ривен покинула сад, чтобы вернуться к своим обязанностям в Зелете, все еще раздумывая над тем, что сообщила ей Сэл. Пиллаун осталась сидеть на своей ветке. Нахохлившись, она прикрыла глаза и лениво беседовала сама с собой:

«Глупое дитя. Глупое, импульсивное. Слишком гордится своей добродетелью».

Постепенно Сэл начинала задремывать, пригревшись на солнышке. Несмотря на внешне рассерженный вид, она была довольна собой, довольна тем, что ей удалось заставить Ривен попытаться добыть камень иным способом. Ривен была гораздо более осторожна, чем Ниома, и, в общем-то, это было неплохо. Однако подчас осторожность превращалась для нее в непреодолимое препятствие. Особенно досадно это было в те моменты, когда нужно было просто идти вперед и делать то, что необходимо.

Раздумывая обо всем этом, Сэл совсем закрыла глаза и втянула голову в плечи. Аромат роз напоил воздух, и пчелы жужжали над ними так мирно, так усыпляюще… Сэл вздохнула, грезя о другом саду, который существовал в давно забытые времена. В своих снах она видана себя летящей вместе с ветром над вершиной горы, слышала зов древности, ожидающей ее среди хрустальных колонн.

Погрузившись в сладкий сон, Сэл не видела темной тени, которая показалась из за толстого ствола тиса, не видела, как Тьюрлип приладил крошечную отравленную стрелу к миниатюрному луку, не видела, как он целится в ее крупное белое тело и стреляет в нее со злобной и мстительной усмешкой на губах.

ГЛАВА 8

Ривен шагала из стороны в сторону перед окном своей комнаты. Королева-мать мучилась головными болями, и поэтому никто из музыкантов не развлекал ее после обеда. Потому и Ривен было совершенно нечем занять себя все оставшееся время, и она то и дело воскрешала в памяти свою встречу с Броуном или спор с Сэл.

Наконец она повернулась к своей кровати и взяла оттуда голубое переливчатое платье, которое принесла ей Квиста. Она должна была в первый раз надеть его завтра и носить все оставшееся до праздника Выбора время, развлекая гостей. Приложив платье к плечам, Ривен подумала, что сказала бы об этом Грис.

На миг ей почудилось, будто она слышит сердитое ворчание тетки. Грис наверняка бы сказала, что это нелепое платье относится к разряду тех глупых нарядов, в которых мужчинам нравится видеть женщин.

Представив себе Грис, Ривен ощутила, как болезненно сжалось сердце. Как она скучала по ней и по той простой и суровой жизни, которую они вели в горах. Острый приступ ностальгии заставил ее вытереть невольную слезу. Она тосковала по своим лесным озерам, и ей очень не хватало веселых лесных духов, с которыми она любила играть, когда была маленькой. Теперь она с теплотой вспоминала даже о стихийной магии, которая могла обмануть и завлечь в ловушку неосторожного: в горах нельзя было верить ничему, что видишь собственными глазами или слышишь, а порой даже приходилось отгонять злые силы, которые обитали в тех краях, при помощи своих собственных способностей.

И все же Ривен понимала дикую магию, знала, как отвести колдовство или направить его в другую сторону. Она умела общаться с горными духами и чувствовала себя в горах уютно, несмотря на опасность. Конечно, в какой-то мере она сама была частью всего этого. Каким же чистым и свободным казалось ей теперь все это по сравнению со всеми трудностями, которые не давали ей спокойно вздохнуть в Джедестроме; долг и обязанность, необходимость принимать решения заставляли ее чувствовать себя одновременно глупой и нечистой.

Например, теперь ей предстояло решить, стоит ли ей последовать советам Сэл. Стоит ли ей выйти в сад к Броуну сегодня ночью?

Она твердила себе, что он, скорее всего, не придет после того, как она отрицательно ответила на его приглашение, однако глубоко внутри себя она понимала, что король будет ждать ее независимо от того, что она ему сказала.

По-прежнему прижимая к груди шелковое платье, Ривен опустилась на кровать. На протяжении всего времени, что она провела в Джедестроме, она подсознательно чувствовала, что именно этим должно было и кончиться. Сэл была права. Чтобы вернуть себе свой камень, она должна была обладать силой, чтобы воспользоваться тем случаем, который дала ей в руки судьба, и для этого ей нужно было применить то оружие, которое у нее было — оружие женственности.

Ей не удалось в открытую завладеть камнем. Ей не удалось заполучить его при помощи хитрости и вероломства, и теперь она не могла потерпеть неудачу. Логика подсказывала ей, что она должна встретить короля и каким-то образом выманить у него камень, как когда-то он выманил его у ее матери.

Однако стоило ей только задуматься над этой перспективой, как желудок у нее начинал словно стягиваться. Может быть, это происходило от того, что она находила Броуна физически привлекательным. Годы, на протяжении которых он носил корону с камнями доуми, изгладили с его лица обаяние цветущей молодости, но он все еще выглядел настоящим красавцем. Ривен не могла не восхищаться его поистине королевской осанкой и тем, как разумно и справедливо он правил Полуостровом. Он был благороден и честен. Могла ли Ривен не заметить и не оценить этих качеств?

Несмотря на то что Броун казался ей привлекательным, Ривен никак не могла выбросить из головы образы Ниомы и Броуна, ласкающих друг друга. Эта картина в сочетании с теми чувствами, которые притягивали ее к личности короля, наполняли Ривен ужасом.

«Я знаю, — твердила она себе, — что если я поступлю так, как советовала мне Сэл, я никогда не смогу стать такой, какой я была. Я потеряю что-то, что мне очень дорого, и это вовсе не моя девственность. Я потеряю свою нетронутость и цельность натуры».

При мысли об этом Ривен нахмурилась. Не была ли эта жертва слишком большой и стоило ли идти на это ради возвращения камня?

Все еще погруженная в эти невеселые размышления, Ривен вышла из комнаты и отправилась бродить по саду. Она сворачивала на все новые дорожки, надеясь разыскать Сэл, но пиллаун нигде не было видно. Издалека доносились взрывы смеха, так как все во дворце были в праздничном настроении, предвкушая празднования. «Все, кроме меня», — мрачно подумала Ривен.

Она пропустила полуденную трапезу, и теперь голод привел ее в кухню. Однако жирная тушенка, приготовленная поваром, не понравилась ей. С гримасой отвращения Ривен вернулась в сад и уселась на скамью, мрачно уставившись на игривые струи фонтанов. Солнце уже клонилось к закату, и брызги воды, взлетающей высоко в воздух, отбрасывали на лицо Ривен множество бледных пятен преломленного света. Ривен ничего этого не замечала, снова и снова спрашивая себя, как ей следует поступить.

«Я не стану встречаться с ним, — внезапно решила она. — Я не могу встретиться с ним и оставаться честной сама с собой». Что бы там ни говорила Сэл, Ривен не была прирожденной соблазнительницей. «Если я стану разыгрывать эту роль перед Броуном, я никогда не почувствую себя снова чистой и честной, — подумала она, — я должна получить этот камень каким-то другим путем».

Приняв это решение, Ривен заторопилась назад в свою комнату. Она наполовину надеялась, что Сэл уже вернулась, но насест пиллаун был пуст. «Наверное, она еще в саду, охотится за светляками», — пробормотала Ривен.

Подойдя к окну, Ривен выглянула наружу, мысленно воображая себя воссоединившейся с рекой Хар, протекающей вдалеке. О, если бы она была сейчас там, вместо того чтобы сидеть взаперти в этой душной комнате, разрываясь на части между обязанностью и нежеланием!

Громкий стук в дверь вывел ее из задумчивости. Ривен открыла, однако тускло освещенный коридор был пуст. Нахмурившись, Ривен опустила взгляд и едва не вскрикнула. Прямо у ее ног стояла корзина, красиво убранная листьями, доверху заполненная блестящими ягодами эмбери. «Должно быть, это Квиста!» — подумала Ривен, чувствуя, как отзывается ее пустой желудок. Только потом она подумала о том, что ягоды мог прислать Броун.

Некоторое время Ривен колебалась. «Что, если это и в самом деле Броун прислал угощение?» — размышляла она. Голод, однако, все сильнее давал знать о себе, и она решила, что съесть эти ягоды и стать королевской любовницей — вовсе не одно и то же. В последний раз поглядев в пустой коридор, Ривен подняла корзинку и внесла ее в свою комнату. Она было подумала, что придется лечь спать голодной! Нет, теперь она устроит себе настоящий пир!

Жестко улыбаясь, Тропос прислушивался к предсмертному писку умерщвляемого крольчонка, взбалтывая в воздухе колбу, наполненную его свежей, еще теплой кровью. На мгновение он обернулся, чтобы еще раз полюбоваться на тельце потерявшей сознание пиллаун, заключенной в просторную клетку возле его рабочего стола. «Ах ты, моя прелесть, — подумал Тропос, — скоро мы с тобой познакомимся».

Тьюрлип призвал Тропоса в магический круг вскоре после полудня и вручил ему оглушенную птицу. Тропос в свою очередь вручил вору талисман, позволяющий определять местонахождение водных доуми, и тщательно упакованную корзину ягод эмбери. «Особенные ягодки для маленькой, жадной водяной ведьмы!» — подумал он, и его маленькие темные глазки заблестели от удовольствия.

Да, каждое лыко было в строку, и оставалось сделать всего одну вещь, прежде чем начнет осуществляться задуманный им план.

Сосредоточенно сжав тонкие губы, колдун принялся смешивать необходимые ингредиенты, снимая с потолочных балок связки сушеных трав и откупоривая многочисленные флаконы, стоящие на полках вдоль стен его лаборатории. В стеклянных банках, которые он снимал с полок и открывал, плавали непонятные и мало аппетитные вещи, при одном взгляде на которые непосвященный человек пожал бы плечами и с омерзением отвернулся; тут были куски жаб и змей, консервированные эмбрионы летучих мышей, а также фрагменты тел каких-то загадочных существ и тела невиданных насекомых.

Выбрав все необходимое, Тропос сложил необыкновенные предметы в ступку и растолок. Затем, бормоча заклинания, он добавил в мрачную смесь несколько капель темной маслянистой жидкости и осторожно перелил образовавшийся состав в небольшую склянку. Там, куда он случайно уронил несколько капель колдовского зелья, на столе появилась маленькая, ярко-светящаяся точка, а в воздух поднялся ядовитый розовый дым.

Тропос едва успел спрятать склянку в карман, когда на каменных ступенях раздались чьи-то тяжелые шаги, дверь в комнату распахнулась и на пороге появился Арант. Он вошел в лабораторию с таким видом, словно она целиком и полностью принадлежала ему, и остановился перед Тропосом, уперев кулаки в бока. Принц был одет в кожаные учебные доспехи, а лицо его блестело от пота.

— Я тебе не мальчик на посылках, колдун, — начал он. — Как ты посмел подослать ко мне эту твою механическую белку с приказом мне прийти к тебе?!

— Я ничего не приказывал тебе, мой принц, — спокойно ответил Тропос. — Я просто послал тебе известие, просьбу зайти но так, чтобы об этом никто не знал. Что касается белки, то она не была механической. Мои посланцы — это живые существа, на мозге которых я произвел небольшую операцию. Мои… гм-м… улучшения делают их послушными моим приказам.

— Чем бы они ни были, они мне не нравятся. От их мертвых глаз у меня по спине мурашки бегают. — Взгляд Аранта упал на золотую клетку с заключенным внутри неподвижным телом пиллаун. — Эта белая птица — твоя очередная жертва?

Тропос отпер клетку и вынул неподвижную пиллаун. Явно довольный, он погладил руками податливое, покрытое перьями тельце.

— Это не жертва, — пробормотал волшебник. — Это мой трофей, награда за хорошо сделанную работу. — И он нежно провел пальцем по совершенной форме изящной головки Сэл, затем погладил шелковистые перья на груди. — Скажи мне, принц, что ты думаешь о моей добыче.

Арант сделал шаг по направлению к рабочему столу Тропоса.

— Если это еще одно животное для твоих экспериментов, то оно, по-моему, уже сдохло.

— Просто слегка оглушено ядом. В течение часа она оправится.

— Она? Что же это за штука? Какая-нибудь редкая порода сов-альбиносов?

Тропос хихикнул:

— Это не сова, мой принц. Это — пиллаун. Редкое и чудесное создание, быть может, это последний представитель этой породы, оставшийся в живых.

— Недолго же ему осталось жить, коль скоро он попал в твои руки, — заметил Арант и, пожав плечами, отвернулся. — Довольно красивая птица, но какая от нее польза?

— Ты слишком много думаешь о войне и жестокости, молодой лорд. Красивые вещи тоже иногда бывают полезными. Возьми, к примеру, свою сестру. Уже сейчас это довольно ценное имущество.

Арант оскалил зубы:

— Нет, если я только сумею что-то с этим сделать. Скорее я разорву Фидасию на части, чем позволю ей выйти замуж за Броуна и нарожать ему кучу принцев-ублюдков.

Тропос снова хихикнул. Сегодня он был в прекрасном настроении.

— Нет нужды беспокоиться, принц. Именно эта проблема и побудила меня послать за тобой.

— Никто не может никуда меня послать, волшебник! Только попробуй прислать в мои комнаты какую-нибудь из твоих белок, и я сварю ее в кипятке и пришлю тебе на ужин!

Тропос моргнул, затем широко улыбнулся:

— Прошу прощения, мой лорд. Я хотел сказать «пригласить». — Он откашлялся и снова засунул Сэл в клетку. — Как я уже говорил, красивые вещи тоже могут приносить пользу. Иногда с их помощью можно добиться того, чего нельзя добиться при помощи войны. Существует старинное заклинание, для которого необходима кровь пиллаун. Несколько лет я исследовал это заклинание со страстью отверженного любовника, так как это заклятье способно сокрушить любого сильного врага. Но я даже не думал о том, чтобы применить это заклятье, так как не мог предположить, что судьба пошлет мне в руки живую пиллаун. Однако судьба преподнесла мне сюрприз, и сюрприз приятный.

Произнося свою речь, Тропос достал из кармана склянку с приготовленным зельем и теперь вертел ее в руках. Арант следил за движениями его костлявых пальцев, не в силах оторвать взгляда от маленькой бутылочки.

— Хватит говорить загадками. Что это у тебя в руках?

Тропос тонко улыбнулся:

— Милостивая судьба, мой принц, предложила нам целый букет разных возможностей, однако, прежде чем выбрать то, что нам более всего по нраву, необходимо завершить кое-какие приготовления. Нам нужно поступать дерзко, не позволяя угрызениям совести сдерживать нас. Проще говоря, нуждаешься ли ты в моей помощи, чтобы решить вопрос о браке твоей сестры?

Арант кивнул:

— Я уже говорил тебе, волшебник, что я желаю править стьюритским народом и Раздавить Броуна — моего злейшего врага. Помоги мне достичь этих двух целей, и я сделаю для тебя все, что ты попросишь, не мучаясь угрызениями совести. Когда я достигну успеха, я щедро награжу тебя всем, что ты только захочешь и что я смогу тебе дать.

— Ты очень могуществен, мой господин, но ты не сможешь утолить моей жажды мести. Ты можешь только помочь мне достичь моей цели. — Тропос крепко сплел между собой тонкие пальцы рук. — Прежде чем ты сокрушишь Броуна, ты должен будешь стать королем земли стьюритов. Для того чтобы достичь этого, ты должен будешь устранить со своего пути одно препятствие.

Тропос вручил Аранту флакон с зельем и прибавил:

— Когда в следующий раз будешь ужинать с Йербо, вылей это в вино. Сделай это незаметно, и ты будешь вне подозрений. Яд убивает не сразу. Его действие начнется примерно через сутки.

На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина. Колдун и рыжеволосый принц напряженно смотрели друг на друга.

— Ты хочешь, чтобы я отравил своего отца?

Тропос пожал плечами:

— Это решение должен принять ты сам, принц.

— Но он вскоре и сам умрет.

— Он может прожить еще несколько лет, и тогда уже будет слишком поздно для наших целей.

Арант все еще стоял неподвижно, словно оглушенный.

— Отцеубийца навлекает на свою голову проклятье всех богов!

— Ты же не веришь в богов, а если бы даже и верил, то ты столько раз нарушал их заповеди, что одним преступлением больше, одним меньше — для тебя это уже не имеет значения.

— Не мог бы ты сделать это? — нахмурившись, Арант протянул флакон с ядом Тропосу, но маг не принял его.

— Йербо был моим другом. Я не хочу запятнать своих рук его смертью. Тебе и только тебе предстоит решить, насколько сильно ты жаждешь сесть на трон королевства стьюритов и отомстить Броуну. И если ты исполнишь свою часть того, что мы задумали и о чем сговорились, то можешь на сомневаться — я исполню все, что должен.

Примерно через час виститовые шпоры Аранта прозвенели по каменным плитам коридора, ведущего в покои короля.

— Я желаю видеть отца, — заявил принц часовому, который заступил ему дорогу.

— Простите, принц, но я не могу пропустить вас, не предупредив короля и не получив его разрешения, — отвечал солдат. Его лицо посерело от страха, но он твердо стоял на своем.

— Если бы ты соображал, что для тебя лучше — ты бы убрался с моей дороги! — прошипел Арант сквозь стиснутые зубы, и солдат попятился.

Дверь в королевские покои растворилась, и в коридоре показалась седеющая голова Йербо.

— Клянусь соколиной верностью, что тут происходит? — Увидев Аранта, король прищурился: — А, это ты… Мне следовало догадаться. С момента зачатия от тебя были сплошные неприятности, и с тех пор твой характер ничуть не изменился. Входи, если хочешь поговорить со мной. Во всяком случае, я этого очень хочу.

Раскрасневшись от досады, Арант во шел вслед за отцом в его покои.

— Я пришел осведомиться о твоем самочувствии.

Йербо со стоном опустился в глубокое кресло и недоверчиво взглянул на сына:

— Ты удивляешь меня. С каких это пор тебя интересует чье-то самочувствие, кроме твоего собственного? Подумал бы лучше о самочувствии тех, кого повесили в Акьюме из-за твоей глупости!

— Они были солдатами. Таков солдатский жребий — пасть на поле битвы.

— Они вовсе не пали в битве. Их передушили, словно цыплят!

Арант крепко сжал зубы.

— Акьюма далеко в прошлом. Я признал свою ошибку, так что давай поставим на этом точку.

— Я бы тоже хотел больше не возвращаться к подобным темам, если бы был уверен, что это действительно в последний раз, — вздохнул Йербо. — Но я чувствую, сын, как внутри тебя шипит и пенится горький напиток ненависти. Я узнаю ее острый запах, потому что в молодые годы я был таким же, как ты. Если мне казалось, что меня оскорбили, я не успокаивался до тех пор, пока мне не удавалось отомстить за себя. Но годы научили меня мудрости большей, чем эта. Я узнал, что миром можно достичь большего, чем войной.

— Я бы скорее перерезал Броуну глотку, чем сел с ним обедать за одним столом.

— Когда я был горячим юношей, меня обуревали подобные чувства. Но подумай вот над чем. Броун, как бы он ни стоял тебе поперек горла, это сильный владыка и умелый воин. Если он потеряет власть над Полуостровом, тогда доуми снова станут вершить там всеми делами. Что тогда станется с нами?

— Но нам никто не мешает вести дела с Таунисом и Дрионой. Оба они, согласно всем сообщениям, очень любят деньги и роскошь. Нам никто не помешает завладеть залежами вистита, которым мы можем торговать точно так же, как Броун.

— Никто, кроме гатаян, которые очень близко подошли к границе Полуострова. Один только Броун может сдержать их. Лишь только Броуна не станет, и они ринутся на Полуостров, стараясь захватить все его богатства.

— Я нисколько не боюсь этих чешуйчатых уродов!

— И напрасно. Я видел их в бою. Это грозный противник.

Арант открыл было рот, чтобы что-то возразить, но Йербо поднял руку и тяжело вздохнул:

— Разве ты не понимаешь? Выдав твою сестру за Броуна, мы можем не бояться даже гатаян. Когда она родит королю Броуну наследника, мы получим выгодные торговые контракты и обретем такого мощного союзника, что нас станут бояться все остальные народы. И всего этого можно достичь, не проливая крови.

Арант некоторое время молча смотрел на своего седого отца.

— Как ты можешь расстаться с ней? — наконец спросил он. — Я же знаю, что она — твой любимый ребенок. Ты всегда любил ее больше, чем меня!

— Больше, чем тебя? — Йербо удивленно уставился на принца: — Как же плохо ты меня знаешь! Ни один отец не может любить дочь больше, чем сына, по крайней мере, такой отец, как я. Ты — мой единственный сын и единственный наследник, Арант. Когда ты родился, я был готов прыгать до потолка — так я был рад. В тебе все мои надежды и надежды моего народа. Только ради тебя и твоего будущего я заставил себя пойти на эти переговоры с Броуном и заключить перемирие. Если и дальше так пойдет, то в один прекрасный день ты станешь королем процветающего и хорошо защищенного края.

Арант слегка наклонил голову:

— Прости меня, отец. Твой неблагодарный сын был сварлив и глуп. Теперь, когда он лучше понимает тебя, он изменит свое поведение, — с этими словами принц вышел в кабинет и вернулся с двумя бокалами, которые он наполнил вином из глиняного кувшина. — За светлое будущее! — улыбнулся он, вручая отцу один из бокалов, полный до краев. — Ты не услышишь от меня ни слова возражения. Давай выпьем за это.

Йербо сначала удивился, но потом лицо его просияло.

— Никогда не думал, что мне доведется услышать из твоих уст столь сладостные речи, сынок.

— Ты немного недооценивал меня. Я так тебя люблю и уважаю твое мнение, что не считаю возможным продолжать спорить с тобой. — Арант поднес свой бокал к губам: — За Фидасию, за мир и процветание, которые она принесет нам!

— За твою сестру! — с жаром подхватил старый король. И он до дна осушил чашу, которую протянул ему сын.

Ривен ничком лежала на кровати в своей комнате, свесив тонкую руку. Рядом на полу валялась опустевшая корзинка из-под эмбери. В голове ее сгустилась темнота еще более непрозрачная и страшная, чем та, которая наступила за окном. Плотный туман клубился и свертывался кольцами. Наконец из этого тумана донесся голос, от которого кровь стыла в жилах.

Голос прошептал несколько слов, и Ривен, повинуясь его приказу, встала с постели и сжала в ладони свой острый нож.

— Как только он обнимет тебя — убей его! — прошипел голос.

— Убей… убью, — повторила Ривен непослушными губами и вышла в сад.

Движения ее казались ей самой медленными и плавными, словно она не шла, а плыла над дорожками сада. Некоторое время она неподвижно стояла на перекрестке, словно застывшая ледяная статуя, холодная и безучастная. Затем в лунном сиянии показалась фигура Броуна. Ривен видела, как в бледном свете чуть мерцали его плечи и светлые волосы. Взглянув в его лицо, она почувствовала во рту непривычную сухость. Тени легли на лицо короля, почти до неузнаваемости исказив хорошо знакомые черты. И все же сквозь маску незнакомца проглядывал Броун, король Полуострова и любовник Ниомы.

Он ничего не говорил. В тишине его руки обвились вокруг Ривен и прижали ее к широкой груди Броуна. Два сердца застучали в унисон, кровь Ривен быстрее заструилась по застывшим членам, и она ощутила зажатое в ладони острое лезвие ножа.

Незнакомец-любовник легко поднял ее на руки и отнес на берег реки, поросший мхами и мягкой шелковистой травой. Его руки начали поглаживать и ласкать ее неподвижное тело. Ласково и быстро он освободил ее от одежды, пока ее обнаженное тело не начало вздрагивать на траве от наслаждения и предчувствия.

Глаза Ривен были закрыты. Она боялась посмотреть в лицо своему любовнику, но это казалось ей не важным. Она полностью отдалась сладостным ощущениям и не хотела ничего ни видеть, ни знать.

Горячие губы Броуна прижались к ее губам, пока пальцы ласкали и гладили ее слегка отросшие, вьющиеся волосы, путаясь в их шелковистых силках. Потом Ривен почувствовала приятную тяжесть всего тела Броуна, которое придавило ее к траве. Губы короля коснулись шеи и опустились к груди. Одной рукой он бережно расправил ее судорожно сжатые пальцы и с тихим смехом отбросил в траву ее нож, так что теперь она вряд ли сумела бы его найти.

Затем тело ее пронзила такая сильная боль, что Ривен задохнулась, и туман в голове на мгновение исчез, но потом его плотная завеса стала еще гуще. Король нежно обнимал ее тело и шептал на ухо какие-то сладкие слова и обещания, которые она не в силах была ни расслышать, ни понять. Их смысл, так же как и все то, что ее окружало, кануло в плотную пелену тумана и пропало навсегда. Ривен погрузилась в бархатную тьму и перестала вообще что-либо чувствовать. Она не очнулась даже тогда, когда Броун отнес ее обратно в ее комнату и бережно уложил на кровать.

Ближе к утру прохладный ветерок по дувший с севера, унес из города и его окрестностей остатки дневного зноя и принес с собой приятную прохладу, однако когда Ривен пришла в себя, ее лоб был покрыт испариной, а распухший язык словно покрылся плесенью. На полу лежали бледные пятна света, но под потолком комнаты все еще клубился странный черный туман. Сквозь него проступали неясные образы и картины ее странного сна, и Ривен снова бросило в пот.

С трудом повернув голову, девушка заметила на полу пустую корзинку из-под ягод. Страшное подозрение шевельнулось внутри нее, и вместе с ним к горлу подступила тошнота. Ривен резко села и застонала от острой боли, вонзившейся ей в мозг.

Затем она растерянно заморгала. Стебли травы прилипли к ее рукам и к рубашке. Небольшой листок зацепился за подол. Ривен смотрела на него и чувствовала, как горло ее перехватывают болезненные спазмы.

— Сэл? — хрипло позвала Ривен и огляделась.

Ее пиллаун по-прежнему отсутствовала.

Увидев это, Ривен проворно соскочила с кровати, на время позабыв обо всех неприятностях. Впервые с того дня, как Ривен приехала в Джедестром, ее любимица не возвратилась в ее комнату на ночь. «Могла ли она бросить меня и улететь, ничего мне не сказав?» — спросила себя Ривен и покачала головой. Это казалось невероятным. Может быть, с ней что-то случилось? Ривен почувствовала в груди неприятный холодок. Мог ли кто-нибудь причинить вред ее пиллаун?

Оглядываясь по сторонам, Ривен не видела никаких следов, которые могли бы подсказать ей, вторгался ли кто-нибудь в ее комнату. Масляная лампа потухла сама, когда в ней кончилось масло, а ее одежда лежала на стуле точно в таком же виде, в каком она ее оставила. И все же странный сон и стебли травы не давали ей покоя. Шатаясь, Ривен сделала несколько шагов по комнате, переводя взгляд с корзинки на кровать и на пустую полку пиллаун. Наконец она стащила с себя рубашку и закуталась в чистое платье.

Было еще очень рано, и большинство обитателей замка еще сладко спали, поэтому сад выглядел пустынным и покинутым.

Ривен быстро вышла из комнаты и через черный ход выскользнула из замка к реке.

— Сэл? — прошептала она. — Сэл!! !

Но Сэл не отзывалась.

Ривен совсем не обращала внимания на то, куда она идет, и ноги сами вывели ее на берег реки, который показался ей смутно знакомым. Она помнила его по обрывкам своего сна. Оглядевшись, Ривен вскрикнула от ужаса. В траве валялся ее нож, а сама трава все еще была примята тяжестью двух тел — ее и Броуна! Значит, это был вовсе не сон. Это все было на самом деле!

Ривен лежала совершенно неподвижно почти целый час. В конце концов лучи поднимающегося над вершинами деревьев солнца упали на нее, согревая ее бледную щеку своим горячим теплом, и Ривен села в траве. Сквозь редкие разрывы в живой изгороди ей было видно, как слуги спешат через сад в Плэйт. Подготовка к празднику начиналась с самого раннего утра, и если она и дальше будет лежать здесь на берегу, ее непременно обнаружат и сделают ей замечание. Нужно было спешить. Ривен мрачно встала и стала пробираться обратно в Зелету.

Каким-то образом ей удалось пробраться в свою комнату и скрыться там, не привлекая к своему заплаканному лицу внимания. Вернувшись в комнату, Ривен тщательно вымылась, зачесала волосы назад и надела голубое платье, которое приготовила для нее Квиста.

Взглянув на себя в зеркало, Ривен обнаружила, что все еще близка к слезам. Упрямо сжав губы, она нахмурилась. «Я должна вести себя так, как будто ничего не случилось!» — сказала она себе. Она не должна дать Броуну повод для торжества, она сдержит себя и будет высоко держать голову. Однако теперь ей просто необходимо начать активный поиск возможностей отомстить за себя светловолосому королю из Джедестрома. Ривен была убеждена, что он намеренно опоил ее зельем и подверг насилию, и она должна заставить его дорого заплатить за это.

Следующие несколько недель, которыми предварялся праздник Выбора невесты, были до отказа заполнены всяческими увеселениями. У Ривен было пять площадок в саду и в Плэйте, где она должна была появляться и развлекать гостей игрой на свирели. Первая площадка располагалась вблизи розовых кустов, и Ривен играла, вдыхая наполненный ароматом цветов воздух. Прижимая инструмент к губам и низко склонив голову, Ривен едва видела толпы гуляющих, разодетых в яркие платья, зато они глазели на нее во все глаза, проходя по дорожкам мимо или останавливаясь послушать ее игру. Созвучная ее настроению, мелодия у нее выходила весьма мрачная и невеселая.

— Зачем ты играешь такие печальные песни? — спросил у нее однажды главный распорядитель праздника, когда Ривен переходила от одной площадки к другой. — Это праздник, а не похороны, и твоя музыка должна соответствовать веселому настроению. Так что постарайся.

Ривен рассеянно кивнула, направляясь к фонтанам, возле которых она должна была оставаться весь остаток дня. Пробираясь сквозь толпу, Ривен слышала, как гости восхищаются красотой сада, сплетничают о погоде и выражают благодарность королю, который все это устроил. Тропинку то и дело пересекали клоуны в ярких костюмах или акробаты в трико, которые кувыркались через голову, ходили на руках или прохаживались колесом, заставляя многочисленных детишек взвизгивать от радости и восхищения.

Улыбающийся жонглер некоторое время следовал за Ривен и громко шептал, так что всем вокруг было слышно:

— О прекрасная леди! Ради вас я сейчас стану жонглировать этими острейшими кинжалами! И если, заглядевшись на ваше лицо, я промахнусь и лезвие пронзит мое сердце, знайте — я умру от вашей красоты и ваших прекрасных глаз!

Толпа рассмеялась, а Ривен одарила шутника таким взглядом, что дурацкая улыбка на лице циркача пропала и он протянул к ней руки:

— Что случилось, госпожа? Я что-нибудь не так сказал?

Ривен вырвалась и быстро побежала к фонтанам, где она могла укрыться ото всех в своей музыке.

Праздники шли своим чередом, но не приносили Ривен ничего, кроме боли. Днем Ривен стискивала зубы и исполняла свои обязанности так, словно ее сердце было сделано из камня. По вечерам она бродила по саду и звала Сэл. По ночам она подолгу лежала без сна, глядя на опустевший насест пиллаун, или сражалась с ночными кошмарами, после которых просыпаясь поутру, она чувствовала себя опустошенной и разбитой.

— Что с тобой? — спросила ее Квиста. — Каждый раз, когда я вижу тебя, ты кажешься мне бледной как смерть. И ходишь ты так, как будто наполовину ты с нами, а наполовину в другом месте.

Ривен посмотрела на подругу и слабо улыбнулась:

— У меня расстроился желудок, да к тому же меня донимают плохие сны.

— У потерпи еще немного. Выборы сегодня вечером, надо продержаться один-единственный денечек. — Квиста потрепала Ривен по плечу и отправилась развлекать гостей в другой части сада.

Ближе к вечеру Ривен перебралась на свою последнюю площадку — в углу главного церемониального зала Плэйта. Толпа, в предвкушении того момента, когда король выйдет вместе со своей свитой и объявит о своем выборе, гудела как рой потревоженных насекомых. Все вокруг были довольны и счастливы, за исключением Ривен. При мысли о том, что вот сейчас она увидит Броуна, горло ее пере сохло от гнева и унижения. Дважды за последнюю неделю, поднимал взгляд, она встречалась глазами с Броуном, который внимательно наблюдал за ее игрой, но они ни разу не встречались и не сходились близко, так как король смотрел на нее издалека. Половина ее существа вовсе не желала когда-либо еще увидеть Броуна вблизи, однако другая ее половина знала, что она должна будет непременно опять оказаться рядом с ним, и стремилась реализовать свои мстительные планы. При мысли об этом Ривен обычно опускала пальцы и ощупывала нож, который она подобрала в траве и теперь прятала в складках своего пояса.

Тем временем назначенный час Оглашения приближался, и стража принялась расчищать от публики узкий проход между внутренними дверями, ведущими в зал изнутри дворца, и небольшим возвышением, на котором Броун и Киллип будут восседать на тронах во время церемонии. На протяжении всего дня посланцы далеких стран ожидали этого момента возле портретов своих кандидаток, и теперь все они вновь напряглись, и их голоса, расписывающие прелести претенденток, зазвучали громче, хотя чуть более хрипло, чем утром.

— Можешь сегодня больше не играть, — прошептал на ухо Ривен директор-распорядитель праздника. — Пожалуй было бы лучше, если бы ты ушла. Сегодня музыка больше не понадобится, по крайней мере — до полуночи. Сходи и поешь — ты выглядишь очень бледной.

— Но тогда я пропущу церемонию! — воспротивилась Ривен, с усмешкой глядя на церемониймейстера.

Тот пожал плечами:

— Делай как знаешь.

Ривен прижалась к стене в дальнем углу зала и терпеливо ждала, скрестив на груди руки. Вокруг нее шептались и сплетничали о Броуне и Фидасии, вытягивали шеи и вставали на цыпочки многочисленные гости, но Ривен только сверкала глазами по сторонам с мрачной решимостью. Мимо промаршировал небольшой отряд стражников, впереди которого бежал герольд, призывая к тишине. Тем временем стражники остановились и, разделившись на два отряда, встали живым барьером по сторонам расчищенного среди толпы прохода. Они стояли неподвижно, плечом к плечу, охраняя подступы к тронному возвышению.

Ривен, прижатая к стене толпой, мало что из этого видела. Она чутко прислушивалась и уловила дрожь любопытства и интереса, которая вдруг охватила толпу. В следующий миг она ощутила присутствие Броуна, вступившего в зал, как будто между ними существовала какая-то связь.

От напряжения ее слегка затошнило, и Ривен закрыла глаза. Своим внутренним взором она видела Броуна так отчетливо, как будто он стоял прямо перед ней: плотные золотые локоны лежат на ободе короны, а под ними сверкают голубые глаза короля. Ей показалось, что она видит в этих глазах насмешку, и ее руки непроизвольно сжались в кулаки, потом разжались, и она в который раз ощупала спрятанный в поясе нож.

Церемония Выборов невесты была утомительной и долгой. Каждый из посланников должен был представить портрет своей кандидатки и произнести речь, в которой подчеркивались многочисленные достоинства и добродетели каждой из претенденток на руку короля. Некоторые речи казались настолько длинными, словно посланники хотели взять короля измором, и Ривен мельком подумала, что представление затянется на всю ночь. «Зачем нужна эта комедия? — удивлялась Ривен. — Каждому известно, что король выберет Фидасию».

Хотя ей по-прежнему ничего не было видно, восхищенный шепот, пронесшийся по толпе, подсказал ей, что очередь дошла до портрета Фидасии. К этому времени голова Ривен немилосердно разболелась, и, чтобы умерить боль, она снова закрыла глаза и позволила своему разуму унестись к реке. Как ей хотелось, чтобы величавые и спокойные воды утешили ее душу, омыли тело и помогли ей уплыть прочь из этого места!

Прошла целая вечность, прежде чем толпа затихла в предчувствии кульминации праздника. Ривен тоже почувствовала, как внутри нее что-то шевельнулось, и торопливо открыла глаза.

— Раскрой свои уши. Король огласит свое решение! — прошептал рядом с Ривен какой-то вельможа, обращаясь к своей низкорослой и полной супруге.

Ривен выпрямилась и напряглась. Все кто был в зале, невольно затаили дыхание. За частоколом голов Ривен было видно короля, но зато она слышала каждое его слово.

— Настало мое время выбрать себе супругу, — твердым голосом произнес Броун. — И хотя те леди, которые были представлены мне, вне всякого сомнения, прекрасны и добродетельны, я еще не видел портрета той, которую я хотел бы назвать королевой и женой.

Собрание отозвалось на это заявление глухим ропотом удивления и испуга, но громкий голос короля без труда перекрыл этот шум:

— Та, на которой я с радостью бы женился, находится здесь, в этом зале. Это — Ривен, музыкант моей матери. Только ее я хочу назвать своей супругой, ее — и никого другого.

Оглушенная Ривен смотрела прямо перед собой, не видя ничего. Это какая-то ошибка. Это не могло быть правдой! Собравшиеся во дворце гости, по всей видимости, подумали точно так же, ибо задвигались и зашептались беспокойно. Отовсюду раздавались изумленные восклицания.

Не обращая внимания на смятение, которое вызвали среди собравшихся его слова, король легко спрыгнул с тронного возвышения и, не замечая возражений охранников, двинулся прямо в толпу, расталкивая ее плечом. Пройдя сквозь нее как нож сквозь масло, Броун проложил среди собравшихся тропу прямо к тому месту, где стояла Ривен.

Ривен неподвижно уставилась на приближающегося к ней Броуна. Король ослепительно улыбнулся ей, протягивая вперед руки. Когда Ривен никак не ответила на его движение, он бережно взял ее за холодные запястья и вывел из толпы на свободное место. Почувствовав ее оцепенение, он бережно обнял Ривен за талию и успокаивающе прижал к себе. В этот момент она подняла голову и поразилась, увидев в его взгляде выражение дерзости и безрассудной отваги. Впервые, с тех пор как Ривен увидела Броуна, король выглядел молодым и счастливым.

ГЛАВА 9

Тропос поставил клетку, в которой была заперта Сэл, на самую середину своего рабочего стола и сам уселся напротив.

— Ну что же, моя прелестная пичужка, пора нам побеседовать.

Пиллаун съежилась на полу своей тюрьмы, ее перья жалобно топорщились, но глаза с вызовом смотрели на тюремщика.

— Не стоит прикидываться, будто ты не умеешь разговаривать, — продолжал Тропос. — Мне известно, что ты за птица. Если верить легендам — а верить им, по всей видимости, придется, — твой вид был создан для того, чтобы жить с доуми. Ты, должно быть, очень древнее существо.

— Гораздо более древнее, чем ты можешь вообразить себе, колдун! — прозвучал в его мозгу резкий ответ пиллаун.

— Ах! — Тропос прикоснулся пальцем к кончику крыла птицы и, когда она опасливо подобрала крылья, мерзко улыбнулся: — Не стоит недооценивать силу моего воображения. Оно может преподнести тебе неприятный сюрприз. Лучше скажи мне, прекрасное и древнее создание, в чем секрет твоего долголетия? Может быть, ты питаешься какой-то особенной пищей?

Пиллаун в ответ неопределенно крякнула.

— Может быть — заклятье?

— Никакого заклятья, никакого волшебства и никаких волшебников в черных рясах! — высокомерно ответила Сэл. — Я была рождена во времена света. В дни моего детства ручьи звенели песнями и волшебство витало в хрустально-прозрачном воздухе, словно драгоценное знамя. Земля, трава и деревья имели душу, и жить — означало испытывать радость.

— Теперь от всего этого мало что осталось.

— Во всяком случае, не в этой части света, — согласилась Сэл. — Тьма и тяжелые думы заполнили этот мир.

— Почему тогда ты здесь, пиллаун?

— Потому что я так решила.

— Это не слишком хороший ответ.

— Придется тебе им довольствоваться.

Тропос нетерпеливо постучал пальцем по прутьям клетки:

— А что стало с твоими родичами?

— Они все мертвы или улетели.

— Улетели — куда?

— В другие места, мудрец. Существуют такие места, о которых ты понятия не имеешь. И тебе не дотянуться туда твоими грязными руками. В этом мире я — последняя из своего вида.

Некоторое время Тропос молча рассматривал пленницу.

— Ты повела себя довольно необычно, оставшись здесь, в то время как все твои приятели улетели.

— Необычно, — согласилась Сэл.

— Должно быть, тебя задержала преданность твоей госпоже.

Вместо ответа Сэл только насмешливо заморгала глазами.

— Как жаль, что мне придется пожертвовать тобой! — произнес колдун и просунул палец между прутьями клетки, пытаясь дотянуться до одного из перьев хвоста пиллаун. Та немедленно сделала быстрый выпад острым золотым клювом, и Тропос едва успел убрать руку. — Будь умницей, моя прелестная пиллаун, и тогда, может быть, твоя драгоценная жизнь продлится. Кто знает, возможно, я даже отпущу тебя, чтобы ты могла улететь далеко-далеко и присоединиться к своим товарищам по играм.

— Я вовсе не такая дура, чтобы верить тому, что ты тут болтаешь, колдун. Ты все равно прикончишь меня ради своих жестоких экспериментов.

Сэл многозначительно посмотрела на составленные в углу комнаты клетки, многие из которых были пусты. На протяжении последнего времени Тропос постоянно варил какие-то зелья и колдовал, чтобы блокировать связь между Пенито и Джедестромом, и Сэл стала свидетельницей немалого количества устрашающих зрелищ.

— Может быть, и нет, — ровным голосом произнес Тропос. — Нет, если ты добровольно расскажешь мне то, что я хочу узнать. Например, эта твоя очаровательная маленькая хозяйка, Ривен, — что ты могла бы рассказать мне о ней?

Сэл подозрительно покосилась на мага и промолчала.

— О, не бойся выдать мне эту великую тайну, моя милая и чрезвычайно преданная пиллаун. Мне известно, что это дочь Ниомы. Мне также известно, что она замышляет, мирно играя на свирели для королевы-матери и для гостей в Джедестроме. Она хочет вернуть себе свой камень доуми, так ведь?

И снова Сэл только моргала своими крупными пурпурными глазами, никак не отвечая на вопросы волшебника.

Тропос хихикнул:

— Может быть, мне тоже есть что рассказать тебе о твоей маленькой госпоже. Тебе, должно быть, будет небезынтересно узнать, к примеру, что Ривен вот-вот выйдет замуж за Броуна. О да, тебе это удивительно, но я уверяю тебя, что это правда. Правитель Полуострова совсем потерял голову от этой девчонки и выбрал ее своей невестой, отвергнув всех остальных кандидаток. Боюсь, однако, что с его стороны это был не слишком разумный поступок, ибо, поступая таким образом, он настраивает против себя всех своих соседей. Более того, публично унизив нашу маленькую Фидасию, он дал нашему новому королю Аранту отличный повод продемонстрировать свое неудовольствие.

— Не могу поверить, что Ривен согласилась стать женой Броуна, — не выдержала Сэл. — Она его ненавидит!

Тропос снова рассмеялся:

— Ненавидит настолько сильно, что хочет стать его женой и выкрасть у него свой камень. Это даст ей новые силы, я уверен. Между прочим, я в немалой степени помог ей достичь своей цели, предоставив обезумевшему от любви правителю Полуострова самую романтическую возможность попробовать, насколько прекрасно ее молодое гибкое тело. Интересно посмотреть, что будет, когда она об этом узнает. Но я вовсе не об этом хотел спросить тебя, моя прелестная пиллаун.

— Я не прелестная и не твоя, — насмешливо перебила Сэл. — И я не собираюсь отвечать ни на один из твоих отвратительных вопросов.

— Даже на вопрос о родителях Ривен? — льстивым голосом осведомился Тропос.

Сэл удивленно заморгала, и маг пояснил свой вопрос.

— Я догадался, что ее мать Ниома. Меня занимает иное — кто был ее отцом? Видишь ли, когда я впервые вызвал изображение лица твоей госпожи в моем смотровом стекле, я был поражен цветом ее глаз. Я совершенно убежден, что точно такие же глаза я видел у кое-кого другого. — Тропос облизал тонкие сухие губы своим нездорового цвета языком. — У меня был друг детства, и твоя Ривен очень сильно мне его напомнила…

Сэл не отвечала, и Тропос слегка улыбнулся ей своим узким ртом:

— Теперь-то мне известно, что Ниома была, так сказать… весьма любвеобильна, и отцом Ривен, должно быть, стал один из ее многочисленных любовников. Однако так уж получилось, что мой приятель был без памяти влюблен в Ниому примерно в то же самое время, когда, если я правильно рассчитал, Ниома зачала дочь. Разве это не любопытно?

— Какое это может иметь значение — кто отец Ривен? — сердито поинтересовалась Сэл.

— О, огромное значение! — Тропос откинулся на стуле и сложил руки на животе. — А теперь, чтобы доставить тебе и себе удовольствие, я хочу показать тебе первую брачную ночь твоей госпожи.

Сэл широко раскрыла глаза и негодующе пискнула.

— Да-да! И не нужно этой ложной скромности, пиллаун. Нам ли с тобой не знать, как устроен этот мир?

Посмеиваясь над волнением, охватившим пиллаун. Тропос встал из-за стола и достал с полки широкую хрустальную чашу. Установив ее рядом с клеткой пиллаун он раскупорил флакон с какой-то жидкостью. Наливая жидкость из флакона в чашу, Тропос. промолвил:

— Это очень дорогое и редкое средство и я обычно берегу его. Однако ради такого случая, мне кажется, стоит им воспользоваться.

Голубая жидкость в чаше заволновалась и над ней поднялся светящийся пар.

— Смотри внимательно, птица, и ты увидишь, как наша счастливая парочка проведет эту ночь.

Броун шагал вдоль своей спальни, то и дело останавливаясь, чтобы поднять повыше подсвечник с зажженными свечами или поудобнее установить на столе поднос с бокалами вина. Бросив взгляд на песочные часы, он сцепил за спиной пальцы рук. «Скоро, — твердил он себе, — скоро служанки Ривен приведут ее ко мне». До сегодняшней церемонии в соответствии с традициями они были разлучены на несколько недель, которые должны были пройти между Оглашением и свадьбой, и Броун на все лады клял эти традиции.

Броун представил себе, что как раз в эти минуты Ривен должна была заканчивать церемониальное омовение, готовясь к наслаждениям этой ночи. Он не знал всех подробностей обряда, но догадывался, что это должно напоминать то, через что он только что прошел.

Вспомнив свое собственное купание и шутки, которыми перебрасывались помогавшие ему слуги, Броун улыбнулся. Один только Альбин хранил на лице мрачное выражение. К этому времени Броун уже догадался, что его посланник тоже был влюблен в Ривен, и, сжалившись над чувствами юноши, король отослал его переживать свое разочарование в одиночестве.

Глубоко вздохнув, Броун почувствовал сладкий аромат, который поднимался от огромного букета белых роз, установленного в изголовье его кровати. Эти розы напомнили ему нежную бархатистость кожи Ривен, которая была столь же приятна, как лепестки этих цветов. Сдерживая нетерпение, король бросил быстрый взгляд на дверь. Скоро в эту дверь войдет Ривен, одетая в такой же белый шелк, как и он сам, а ее атласные темные волосы будут свободно ниспадать на ее изящную, словно из кости выточенную белую шею.

В ту ночь в саду пахло ветром и травой. Он долго ждал Ривен, наполовину уверенный в том, что она не придет. Все же он решил подождать до рассвета, чтобы быть уверенным до конца, и Ривен сполна вознаградила его за терпение. Она скользила над травой медленно и плавно, словно лунатик, напоминая персонаж из сновидений в своей светлой рубашке, освещенная серебристым лунным сиянием. И она пала в его объятия так спокойно и в то же самое время так жадно, что страсть полностью овладела им.

Броун опустился в кресло и облокотился затылком на подголовник полированного дерева. После той ночи в саду он понял, что одна лишь Ривен должна быть его женой и королевой.

До того как он впервые увидел Ривен, обручение с Фидасией представлялось ему верным политическим шагом, но теперь возобладали иные соображения. Камни, которые он носил на голове, вытягивали из него жизненные силы, и ему пришлось прямо взглянуть фактам в лицо. Он все еще был силен и чувствовал себя вполне мужчиной, но сколько это продлится? Что, если к тому времени, когда Фидасия достигнет половой зрелости, он будет уже неспособен зачать наследника, который так необходим для полдержания стабильности Полуострова?

Необходимо было думать об обороне Полуострова. Броун никогда не доверял стьюритам. Теперь же, когда воспоминания о том, что случилось в Акьюме, сидели в памяти словно заноза, его недоверчивость вспыхнула с новой силой, активно подчитываемая еле сдерживаемой ненавистью. Король подумал о том, что для того, чтобы надежно защитить королевство, ему понадобится нечто большее, чем жена, взятая из стана врагов-варваров. Полуостров должен уметь защищаться.

Сплетя пальцы, король глядел в пространство. Он довольно долго и тщательно обдумывал эту проблему, и теперь ему казалось, что он нашел подходящее решение. Труднопроходимые горы защищали Полуостров с севера, и, таким образом, он был уязвим лишь с моря. Западное и восточное побережье — чем дальше на север, тем сильнее — были защищены многочисленными подводными рифами, скалами к коварными мелями так, что любой флот, попытавшийся приблизиться к побережью, непременно разбился бы в щепки. К югу от Джедестрома обширные песчаные банки и глинистые отмели делали высадку крупного морского десанта весьма опасным предприятием.

Только глубокие воды Акьюмы и второго порта к запада от нее — Аверы — вполне подходили для больших, глубоко сидящих в воде боевых галер стьюритов. Броун уже обсуждал со своими советниками и инженерами один план, согласно которому эти два глубоководных порта должны были быть отгорожены от моря дамбами с запирающимися впускными воротами и снабжены высокими стенами и сторожевыми башнями, укрывшись за которыми береговая охрана могла бы без труда отбить любое нападение с моря. Чертежи этих сооружений уже были готовы, и Броун надеялся, что к следующему лету они будут воздвигнуты.

Расцепив пальцы, Броун беспокойно забарабанил по подлокотникам кресла. Его армия не была огромной, но тем не менее была близка к тому, чтобы сравняться по своей мощи с любой армией на континенте. Может быть, жители Полуострова никогда не станут столь же свирепыми, как стьюриты или гатаяне, пли такими же безжалостными и хитрыми, как чианцы, но Броун был убежден, что добрая подготовка могла помочь им стать столь же боеспособными.

За три дня до Выборов невесты его алхимики сумели отыскать и вставить в головоломку недостающее звено. Его главный ученый-алхимик Вьер явился перед ним, опустив глаза, но с широкой улыбкой на лице.

— Мне кажется, у меня есть новость, которая обрадует вас, сир, — сказал он.

— Что же это за новость? Неужели вам удалось вычислить формулу Зеленого огня? — спросил у него Броун, не пряча надежды и удовольствия.

— Да, сир, нам это удалось, — сообщил Вьер с такой уверенностью в голосе, какая была возможна лишь в том случае, если они достигли полного успеха. — Если вас не затруднит пройти со мной в нашу лабораторию, я продемонстрирую вам то, чего сумела добиться наша наука.

Наблюдая за тем, как ничем не примечательный серый порошок, который его главный алхимик пробудил к жизни таким же способом, как когда-то Фен, принялся рассыпать зеленые искры и устремился на противоположный конец стола, на который кто-то из подручных ученого уронил из фляги несколько капель воды, Броун убедился в справедливости слов своего ученого. Им действительно удалось раскрыть формулу Зеленого огня. Имея в своем арсенале еще и это оружие, Броун не сомневался больше, что сумеет сбросить обратно в море любого агрессора.

Инженеры уже изобрели металлические емкости, в которых можно было бы безопасно хранить смертоносное вещество. В старой башне замка, которая возвышалась над более новыми городскими постройками, стоя на высоком холме возле восточной стены, был оборудован тщательно защищенный от влаги склад, специально предназначенный для хранения контейнеров с опасным веществом. При мысли об этом Броун нахмурился. Зеленый огонь должен был храниться в строгом секрете, так как его эффективность в значительной степени зависела от внезапности.

Налив себе бокал вина, король снова бросил взгляд на дверь. Ритуальное омовение должно было бы уже закончиться. Сколько же еще ему придется ждать? С нежностью он вообразил себе Ривен в душистой воде ванной. От теплой воды ее кожа, должно быть, порозовела, а волосы заблестели как черный шелк. Подумав об этом, Броун сравнил возникший в его воображении соблазнительный образ с воспоминанием о той Ривен, которую он застал рано утром купающейся в реке. Наверное, именно после того случая он и полюбил ее.

Не без иронии король подумал о том, что Зеленый огонь должен был бы дать ему возможность жениться на том, на ком он хочет. Никогда он не думал, что сможет позволить себе подобную роскошь. Конечно, после у Выборов и Оглашения было несколько неприятных моментов. Стьюриты немедленно отправились восвояси, во всеуслышание пообещав отомстить ему за подобное оскорбление. «Хорошо избавились!» — подумал про себя Броун и рассмеялся. Ощущение у счастья, которое он испытывал, окрашивало все вокруг в розовые цвета.

Пристально посмотрев на широкое ложе, укрытое плотным темно-красным покрывалом, Броун задумался, была ли столь же счастлива Ривен? В ту ночь, когда они встретились в саду, Броуну казалось, что она отвечает ему взаимностью, однако то, как она повела себя после Оглашения, беспокоило его. Разумеется, он мало видел ее. Избранница короля должна была вести уединенную жизнь в течение нескольких недель, вплоть до свадьбы. И все же сегодня, во время обряда бракосочетания, в тот момент, когда он надевал ей на руку тяжелый свадебный браслет, она избегала смотреть ему прямо в глаза.

Может быть, она еще не полюбила его по-настоящему, но Броун надеялся, что в конце концов Ривен, как многие женщины, ответит на его чувство, когда убедится, что он любит ее на самом деле. И конечно, после сегодняшней ночи, когда она познает всю силу его любви, она ответит ему тем же.

Ритуальный стук в дверь заставил Броуна вскочить па ноги. Широко распахнув тяжелые створки, Броун увидел Ривен, стоящую на пороге. За ней следовали несколько служанок и слуг с факелами. Затейливые золотые пряжки украшали ее пояс и плечи белого шелкового платья. На ногах Ривен были надеты изящные вышитые сандалии, а волосы были украшены букетиком свежесрезанных цветов.

Броун взглянул на Ривен, и его голубые глаза подернулись туманной дымкой. Взмахом руки он отослал слуг и, взяв Ривен за руку, ввел ее в свои покои. Почувствовав, как дрожит ее холодное запястье под его пальцами, Броун ощутил внезапный прилив нежности и любви.

— Ривен… — прошептал он, закрывая дверь.

Как только они остались одни, Броун развернул девушку к себе лицом и провел пальцами по ее волосам. Его губы дотронулись до ее шеи, и король затрепетал от счастья, почувствовав свежий и приятный запах, который всегда исходил от девушки. Он почувствовал этот аромат еще в саду, но тогда ему показалось, что это пахнет трава и свежий ночной воздух. Теперь он убедился, что этот аромат принадлежит Ривен.

Девушка стояла неподвижно и смотрела прямо перед собой.

— Ты боишься? — прошептал Броун, крепко сжимая ее в объятиях. — Не надо бояться. Сегодня ночью время принадлежит нам…

Ривен слегка вскрикнула от удивления, когда Броун поднял ее на руки и отнес в спальню. Когда он укладывал ее на кровать, она попыталась встать, но его рука ласково и твердо удержала ее. Ривен смотрела на Броуна, а он лег рядом с ней и накрыл ее губы своими.

— Ты — такая сладкая, Ривен. Я очень скучал по тебе все это время. Признайся, ты удивилась, когда на Оглашении я назвал твое имя?

— Очень… — слабо прошептала Ривен.

Броун засмеялся:

— С тех самых пор, как ты отдалась мне в саду, я только о том и думал, как бы надеть тебе на запястье мой свадебный браслет.

При упоминании о встрече в саду Ривен вся напряглась, но Броун решил, что его слова смутили ее. Его голова снова опустилась, и его губы жадно прильнули к се губам. Кончики пальцев Броуна скользнули вдоль ключицы, опустились вниз и прикоснулись к груди. Он ожидал, что Ривен ответит ему со страстью, с какой она откликалась на его ласки в саду, но Ривен лежала по-прежнему неподвижно.

Пытаясь пробудить девушку, Броун поцеловал ее в шею, затем спустил с плеч лямки ее свободного платья, так чтобы он мог ласкать ложбинку между ее обнажившимися грудями.

— О прекрасная, прекрасная Ривен! — пробормотал Броун. — Я так хочу тебя!

Ривен не ответила, и король слегка приподнял голову.

— Но мне хочется, чтобы и ты любила меня. Скажи, что тоже хочешь меня.

Ривен невыразительно, словно повторяя выученный наизусть текст, произнесла:

— Откуда я знаю, что эта любовь — истинна? В Джедестроме немало женщин, которые делили с тобой это ложе. Я не знаю, почему ты женился на мне, но не думаю, чтобы ты любил меня.

Сначала Броун даже рассердился. «Это какое-то детство!» — подумал он, однако, поглядев на свою невесту, он увидел, как молода она была, как свежа и наивна. Ревность с ее стороны показалась ему добрым знаком, ибо означала, что он ей небезразличен.

Броун коснулся щеки Ривен и нежно погладил ее мягкий изгиб.

— Я не мальчик, Ривен, и, конечно, здесь побывали другие женщины. Но даже если бы их у меня были сотни — это ничего не значит. Именно тебя — и никакую другую женщину — я сделал своей королевой.

Вместо того чтобы немедленно обнять его, как он ожидал, Ривен закрыла глаза и отвернулась.

Броун, разочарованный и сбитый с толку, принялся уговаривать девушку:

— Но ведь это же глупо, Ривен. Чем же еще я мог бы доказать, что и вправду люблю тебя?

Ривен набрала в грудь побольше воздуха, словно перед прыжком через препятствие. Глаза ее открылись, и она снова повернулась к Броуну лицом. Некоторое время ее взгляд был устремлен на его корону.

— Подари мне зеленый камень, — она сказала это дерзко, с вызовом, как будто была уверена в его отказе. — Если ты сделаешь это, я поверю, что ты в самом деле любишь меня.

Броун холодно посмотрел на нее. Ее просьба выглядела глупо, и он одновременно злился на нее и был разочарован. Ривен, однако, выглядела столь прелестно, что его сердце немедленно оттаяло.

— Тебе нелегко угодить, однако сегодня ночью я готов сделать все, что доставит тебе удовольствие. Кроме того… — добавил он, ухмыльнувшись, — мне хотелось бы, чтобы и ты доставила удовольствие мне.

С этими словами Броун снял с головы золотой обруч и принялся что-то проделывать с оправой камня. Когда тот наконец выскочил из своего гнезда, Броун игриво протянул его Ривен, но прежде чем ее пальцы успели сомкнуться на нем, Броун отдернул руку.

— Сначала поцелуй меня за это!

Ривен одарила его встревоженным взглядом и Броун рассмеялся.

— Сядь! — велел он. — Вот так, правильно… А теперь обними меня руками за шею и поцелуй. Нет-нет, не пытайся прикрыться платьем, мне так нравится больше.

По мере того как Ривен боязливо смотрела на него, его улыбка становилась все шире.

— Ты меня не обманешь, — поддразнил Броун, — ты только притворяешься, будто не хочешь поцеловать своего мужа, но я-то знаю лучше! Я, так и быть, — дам тебе подержать этот зеленый камушек, но прежде тебе придется признаться в том, какие чувства ты испытываешь ко мне. Давай, начинай. Сядь и поцелуй меня.

Ривен уселась на постели, положила руки Броуну на плечи и несмело прикоснулась губами к его губам. Она довольно быстро откачнулась от него, и Броун расхохотался, этот его смех вырвался из самой глубины его души, словно из глубокого колодца, в котором вскипало и пенилось светлое чувство любви.

Продолжая держать зеленый камень таким образом, чтобы она не смогла до него дотянуться, Броун снова принялся поддразнивать Ривен:

— Не так. Это не настоящий поцелуи. Я хочу, чтобы ты поцеловала меня по-настоящему, а потом сказала мне, что любишь меня и хочешь. Только тогда я отдам тебе камень.

Темные ресницы Ривен стремительно опустились, и Броун почувствовал, как по его телу пробежал какой-то неприятный озноб. Он попытался объяснить себе ее поведение, пристально вглядываясь ей в лицо. После того, что произошло между ними в саду, ее робость была совершенно необъяснима, и Броун решил во что бы то ни стало пробиться сквозь стену отчуждения и стыда и заставить Ривен не бояться его.

Тем временем Ривен. не поднимая опущенных ресниц, обвила руками его шею, с легким вздохом прижалась к нему грудью и крепко поцеловала. Одна из ее рук поднялась к его затылку и, запутавшись в волосах, сжалась. Губы Броуна слегка раздвинулись в ожидании. Он чувствовал, как она неровно и глубоко дышит, прижимаясь к нему. Ривен слегка прикоснулась к его зубам, и Броун, судорожно вздохнув, обнял ее за талию и крепко прижал к себе.

— Я люблю тебя, — прошептал Броун, укладывая Ривен на подушки и прижимаясь к ней грудью.

Низ живота его отдавал тупой болью желания, но Броун стремился к тому, чтобы воспламенить и Ривен. Только почувствовав, что она отвечает на его ласки, Броун сорвал свою тунику. Густые золотистые волосы на его груди таинственно мерцали в свете свечей, пока он снимал шелковый пеньюар Ривен. Несколько долгих мгновений его взгляд с наслаждением скользил по изгибам ее обнаженного тела.

— А теперь ты, Ривен. Скажи, что тоже любишь меня. Скажи, что хочешь меня!

Ривен смотрела на него снизу вверх, и в глазах ее было отчаяние. Броун даже удивился, отчего ей так трудно сказать те несколько слов, которые он так хотел услышать. Испытывая чувство близкое к панике, он заключил ее в свои объятия и, сжимая ее лицо между ладонями, приблизил к своему лицу.

— Скажи это!

— Я… люблю и хочу тебя! — выдохнула Ривен, и Броун прижался к ней.

— Скажи еще раз, Ривен. Твои слова для меня — словно вино. Я так давно желал тебя.

Ривен с трудом вдохнула воздух и повторила свои слова еще раз. Броун нежно поцеловал ее грудь, взял ее за руку и распрямил ее согнутые пальцы. Поцеловав ее маленькую ладонь, он пробормотал:

— Теперь ты — моя королева и имеешь право пользоваться частицей моего могущества, — в следующее мгновение он вложил ей в руку зеленый камень, и ее пальцы крепко сжались. — Теперь ты должна поверить, что я люблю тебя, — прошептал Броун, наклоняясь, чтобы поцеловать Ривен в губы.

Но Ривен не слышала его. Навряд ли она даже осознавала его присутствие. В свете свечей ее глаза стали серебристыми, а взгляд отсутствующим. Броун, наблюдавший за ней, внезапно вскрикнул от изумления. Тело, которое он держал в руках, замерцало, словно речной туман в лунном свете, и… исчезло.

— Что касается умения соблазнять, твоя Ривен и в подметки не годится своей матери, — заметил Тропос.

Откинувшись на спинку кресла, он спокойно созерцал остатки голубой жидкости в миске. Изображение на ее поверхности растаяло, и жидкость стала непрозрачной.

— Она еще молода, и у нее нет опыта, — попыталась возразить плененная пиллаун.

— Любая деревенская девица проявила бы больший энтузиазм в объятиях такого страстного и благородного мужчины, как король Броун, — отрезал Тропос.

— У нее слишком прямой и честный характер, чтобы ложь легко ей удавалась. Говорю тебе, что Ривен ненавидит его.

Тропос усмехнулся:

— Я совсем не уверен в этом, моя прелестная пиллаун. Я не слишком хорошо знаю женщин, но мне показалось, что Ривен ответила на последнее объятие своего поклонника с не меньшим жаром, чем тот, который пылает у него в груди.

— Говоря о своем слабом знании женщин, ты лишь признаешь очевидный факт. Что до того, что Ривен не столь ветрена, как ее мать? В конце концов, она получила то, чего старалась добиться, — с этими словами Сэл встопорщила перья на голове.

— Да, она добилась, и теперь зеленый камень снова принадлежит ей, — колдун прищурился. — Я и не догадывался, что он позволит ей стать невидимой. Насколько мне известно, Броун не обладал такой способностью.

— Король не принадлежит к роду доуми. Камень не помогает ему. Он может по своему желанию заставить камни служить себе, но всякий раз, когда он прибегает к их помощи, он платит за это огромную цену. Он платит своей жизненной силой, и он об этом знает.

Тропос погладил себя по скуле.

— Должно быть, именно по этой причине он так рано перестал пользоваться их могуществом в своем правлении.

— Разумеется. Камни высасывали из него жизнь. Они медленно убивают его даже тогда, когда он просто носит их на голове. Что касается Ривен — то это совсем другое дело. Она, так же как и все доуми до нее, находится с камнем в постоянной связи, в контакте. Достаточно сказать, что зеленый камень продлит ее жизнь, а не сократит.

— Могла ли Ниома становиться невидимой? — требовательно перебил Сэл Тропос.

— Нет, но Ниома вовсе не была самой сильной в своем роде. Все доуми — разные, так же как и люди. Кто-то обладает большими способностями, а кто-то — меньшими.

— Судя по тому, что мы только что видели, Ривен, похоже, относится к тем, кто сумеет использовать зеленый камень на полную катушку!

— Чем дольше камень пробудет у нее, тем большим могуществом будет обладать Ривен! — с вызовом заявила Сэл.

— Но что же это за таинственные возможности? Насколько могущественной станет наша невинная маленькая Ривен?

Сэл внимательно посмотрела на мага сквозь прутья своей клетки:

— Ты и так уже вынудил меня рассказать тебе больше, чем я намеревалась. На этот вопрос тебе придется поискать ответ самому.

Тропос издал довольный смешок, при этом его тонкие губы изогнулись в ядовитой улыбке.

— Ах ты, умненькая-благоразумненькая пиллаун! Ты забыла, что у меня есть способы узнать от тебя все, что мне необходимо.

— Да, я видела, как ты мучаешь бедные, беспомощные существа ради своих целей. Делай со мной что хочешь — я ничего тебе не скажу.

— Ну, в этом я сомневаюсь. — Тропос наклонился вперед и плотоядно уставился на свою пленницу: — Если я применю хотя бы часть моих скромных познаний в этой области, то очень скоро ты будешь умолять меня о том, чтобы я позволил тебе ответить на мои вопросы. Однако мне кажется, что пока нет нужды прибегать к крайним мерам. Может быть, кое-кто другой сумеет ответить на мои вопросы и расскажет мне все, что я захочу узнать.

Снова откинувшись назад, Тропос провел рукой над миской с остатками жидкости и на ее поверхности снова появилось какое-то изображение. Это был маленький, одетый в темное человечек, который осторожно крался вдоль берега реки за городскими воротами Джедестрома.

Круглые глаза Сэл стали еще круглее:

— Это кто такой?!

— Неужели ты не узнаешь бродягу который напал на твою госпожу как раз накануне ее встречи с Альбином? Ай-ай-ай! Тебе следовало бы получше запомнить его, так как именно ты завила его отступить.

— Грязный мерзавец — воскликнула Сэл.

— Боюсь, ты абсолютно права. На самом деле его зовут Тьюрлип. Теперь он работает на меня и уже оказал мне немало важных услуг, включая и твое пленение. Увы, за всякую услугу приходится платить. Я обещал ему истинно королевскую награду. Эта награда — твоя Ривен.

— Чудовище! — возмущенно вскрикнула Сэл. — Монстр! У тебя ничего не выйдет! Ривен теперь невидима, и твой прислужник не сумеет ее отыскать.

— Увы, я дал ему в руки одно устройство, при помощи которого он сумеет выследить ее, видимую или невидимую. — Тропос искоса взглянул на пиллаун и снова уставился на изображение в миске. — Похоже, что он уже преследует ее по горячим следам. Поглядим, что будет, когда он настигнет ее. Может быть, тогда мы увидим, какими еще новыми способностями обладает наша водная доуми.

Ривен миновала первые редкие деревья, которые сбегали вниз по склону холма туда, где начинался настоящий лес. Платье из тонкой ткани, которое она снова позаимствовала в прачечной, превратилось в лохмотья, а босые ноги были сбиты до крови. Зато теперь она была свободна, свободна от Броуна и Джедестрома, и ей не нужно было больше притворяться и изображать из себя любящую невесту. Только теперь она поняла, насколько глубоко волновали ее признания короля.

Зеленый камень она сжимала в руке. В последний раз с тревогой обернувшись через плечо, Ривен углубилась в лес, который, как она надеялась, укроет ее от преследователей и посторонних на протяжении всего ее долгого путешествия обратно в горы.

В начале своего пути Ривен шла вдоль реки на север почти целые сутки, прежде чем отважилась остановиться и отдохнуть. Ей нужны были башмаки, одежда, еда и какое-нибудь приспособление, чтобы обезопасить камень от всех случайностей дальней дороги.

Высмотрев подходящую деревню, Ривен скрывалась в ближайшем перелеске до наступления сумерек. Когда луна наконец показалась в верхушках деревьев, Ривен зажала камень между ладонями, крепко закрыла глаза и призвала на помощь его могущество, которое помогло бы ей стать невидимой. Камень в ее руках стал нагреваться, а по коже пробежал легкий озноб, как от порыва холодного ночного ветра. Открыв глаза, Ривен взглянула на свои руки и не увидела их. Она стала невидимой даже для самой себя.

Сердце Ривен громко и тревожно стучало. Все происходящее было для нее внове, и оттого она чувствовала изрядное беспокойство. Она не была уверена в том, что полностью контролирует камень, напротив, ее не покидало ощущение, что она держит в руках что-то дикое и опасное. Что если она сделает ошибку? Может быть, ей не следовало маскироваться столь тщательно, что она стала невидимой даже для себя самой?

На протяжении стольких дней она тянулась к нему, желая получить свое главное сокровище, и вот теперь, когда камень наконец-то очутился в ее руках, она почти боялась его. И все же всем своим существом она чувствовала, что камень предназначался ей.

Мысли ее внезапно вернулись к воспоминаниям о своей брачной ночи, и она вздрогнула, словно от сильной боли. «Я люблю тебя», — сказала она Броуну. Ах, если бы только он не вынудил ее произнести эти слова! Теперь она никогда не сможет забыть выражение нежности и любви, появившееся в глазах Броуна. Лицо короля, казалось, преследовало ее, а взгляд проникал в самые глубины души, и Ривен в отчаянье вцепилась в свой зеленый камень, как в последнее средство защиты.

«Броун, должно быть, так и не почувствовал, что камень — это его тайный враг, подумала Ривен. — Иначе откуда бы ему взять столько мужества, чтобы просто владеть этим камнем, да и другими тоже? Откуда он взял силы, чтобы носить корону со всеми четырьмя камнями на протяжении стольких лет?» Это напоминало Ривен борьбу с противником, который в конце концов все равно убьет тебя. Только теперь она начала осознавать, насколько сильно должен Броун любить свой народ, чтобы пойти ради него на такие муки.

Войдя в деревню, Ривен медленно исследовала все улицы, оставляя за собой лишь следы босых ног в пыли. Наконец ей удалось найти то, что она искала. Глубоко вздохнув, Ривен пожелала стать видимой. Лишь убедившись в том, что ее руки и ноги снова стали вполне реальны на вид и перестали просвечивать, она осмелилась выступить из густых теней под деревьями.

— Я хочу купить цепочку на шею, — сказала она крепкого вида парню, который трудился в кузнице на окраине деревни.

Кузнец подозрительно оглядел ее с го ловы до ног, заставив Ривен вспомнить о своем не внушающем доверия облике. Ее волосы, должно быть, свалялись, а лицо покрыто толстым слоем дорожной пыли.

— Я работаю с железом, я не ювелир, который изготовляет для леди украшения из золота и драгоценных камней.

— Мне нужна самая простая цепь, я хорошо за нее заплачу.

Кузнец снова смерил ее взглядом:

— Чем?

— Вот этим. — Ривен расстегнула золотой браслет — свадебный подарок Броуна — и протянула его кузнецу.

Почувствовав его тяжесть, кузнец удивленно приподнял изогнутые брови:

— Похоже, это чистое золото. Простите мою дерзость, госпожа, но я хотел бы узнать, откуда это у вас?

— Это подарок, а больше я ничего не скажу, — твердо заявила Ривен. — Согласен ли ты взять его в уплату?

Кузнец все еще рассматривал браслет.

— Тот, кто подарил его вам, должно быть, очень хорошо о вас думал. Вы уверены, что хотите с ним расстаться?

Ривен почувствовала, как краска смущения выступила у нее на шее, и на краткий миг ею овладело сумасшедшее желание вырвать драгоценность из рук кузнеца, но она справилась со своими чувствами. Она не могла поступить иначе.

— Уверена, — глухо и невыразительно подтвердила Ривен. — Ты согласен принять его?

— Только дурак на моем месте отказал бы… но он стоит гораздо дороже, чем стальная цепочка.

— А стоит ли он столько, сколько стоят стальная цепочка, теплый плащ, новые сандалии и запас сыра и хлеба на неделю

Кузнец коротко рассмеялся:

— Ежели это все, чего вы хотите, маленькая леди, то мы, пожалуй, договоримся.

И еще до того, как окончательно стемнело, Ривен уже наелась до отвала. Она также получила новые башмаки, которые оберегали ее ноги от острых камней, теплое платье и целый тюк еды. Снова исчезнув в темноте леса за деревней, Ривен улыбнулась. Она рассчитывала вернуться домой, в горы и оказаться с Грис раньше, чем на землю упадет первый осенний лист.

И в самом деле, что теперь могло задержать ее? Ей удалось обмануть стражников, которые преследовали ее после той ужасной ночи, когда Ривен, испуганная и нагая, бежала из Джедестрома. Если им не удалось настигнуть ее тогда, то теперь им и подавно не проследить ее путь на север и не схватить — во всяком случае, до тех пор, пока на груди ее висит на новой металлической цепи зеленый камень доуми, который придал ей новые силы и странные, смущающие ее душу способности.

При мысли о камне тонкие пальцы Ривен непроизвольно нащупали сквозь плотную ткань платья овальной формы камень. Иногда ей казалось, будто камень вибрирует и дрожит, словно второе сердце. Она ощущала его, словно часть себя. Собственно говоря, камень и был ее частицей. Ривен поняла это сразу, лишь только впервые дотронулась до него.

И все же камень продолжал немного пугать ее. Ей казалось, что каким-то образом камень обладает собственной способностью мыслить и принимать решения.

— Он изменяет меня! — громко пробормотала Ривен. — И с каждым днем, пока камень на мне, он будет изменять меня все сильнее и сильнее!

«Как бы мне хотелось, чтобы Сэл была рядом. Она бы что-нибудь мне посоветовала», — подумала Ривен. При воспоминании о пиллаун глаза ее увлажнились, и Ривен поглядела в высокое небо в тщетной надежде заметить в поднебесье трепещущие белые крылья. Что же случилось с Сэл? Много раз Ривен пыталась увидеть ее в изображениях на воде, но ни разу ей это не удалось.

Прижав руку к голове, Ривен подумала о том, что будь Сэл сейчас рядом с ней, она бы сумела вывести ее из этого подавленного настроения. Она бы велела ей прекратить переживать из-за того, что ей пришлось сказать Броуну слова любви. Ведь Ривен ничего не могла сделать в той ситуации, в какой она оказалась; Броун просто вынудил ее сказать то, что она сказала. Что за беда, если произнесенная ей фраза не подразумевала на самом деле ничего из того, что желал услышать Броун? Скорее всего, и он сам не был до конца искренен, когда признавался ей в любви. «Он просто желал обладать мною, — успокаивала себя Ривен, — а желание и любовь — это две разные вещи».

В темноте Ривен отыскала для себя подходящее укрытие — небольшую пещерку под берегом реки. Наскоро поев сыра и хлеба, Ривен завернулась в свой новый шерстяной плащ и, сжав в кулаке камень, погрузилась в глубокий сон. Сначала ей ничего не снилось, потом ей стало грезиться, будто златокудрый король обнимает ее и ласково глядит па нее своими голубыми глазами. «Я люблю тебя, люблю, люблю!» — услышала Ривен свой собственный голос.

Если бы Сэл была где-нибудь поблизости, она, наверное, успела бы предупредить Ривен, когда за ближайшими кустами шевельнулась какая-то темная тень. Но в тишине не раздалось ни единого звука, лишь где-то вдалеке сдавленно пискнула от боли и ужаса мышь-полевка, когда острые когти ночной охотницы-совы вонзились в ее горбатую спинку. Однако и более громкий звук не заставил бы Ривен очнуться от ее чудесного сна о Броуне.

«Вот где ты прячешься, моя красотка!» — подумал Тьюрлип, алчно потирая руки. Вот уже на протяжении трех дней он крался по следам Ривен. Держась от нее на почтительном расстоянии, так чтобы раньше времени не спугнуть добычу, Тьюрлип неуклонно преследовал девушку, как голодный хорек преследует свою жертву. Ее невидимость, которая так смутила в первый день королевскую стражу, направленную в погоню, не могла помешать ему, так как у него в руках был магический талисман Тропоса. Тьюрлип был очень близко от нее, когда Ривен похитила из прачечной платье, чтобы прикрыть свою наготу, и он, словно упырь, кружил вокруг деревни, в которой Ривен обменяла свой браслет на еду, одежду и железную цепь. И вот теперь, когда позади были трудные недели, наполненные алчностью и разочарованиями, Тьюрлип собирался заявить свои права на этот сладкий, темноволосый приз, который принадлежал ему с самого начала.

Неслышно Тьюрлип выскочил из-за куста, скатился вниз по мягкому, замшелому берегу реки и схватил Ривен за плечи.

— Теперь ты моя, и поблизости нет никакой мерзкой белой птицы, которая бы пришла к тебе на помощь! — прошипел он.

Ривен проснулась от удушья. Ее сладкий сон превратился внезапно в самый настоящий кошмар, и поначалу она даже не поняла, что все это происходит наяву. Вместо благородных черт Броуна она разглядела масляное личико Тьюрлипа. Оно склонилось над ней, словно порождение самых черных и безнадежно-липких кошмаров, против которых есть только одно средство — поскорее проснуться. Со слабым вскриком Ривен попыталась освободиться, и это ей почти удалось, но Тьюрлип был столь же силен, сколь отвратителен был его облик. Ощерив в предвкушении свои редкие, кривые зубы, он крепко вцепился пальцами в ее плечи и, прочно уперевшись коленом в землю между ногами Ривен, повалил ее на мох, на котором она недавно так сладко спала.

— Не думай, что тебе удастся вырваться, моя сладкая! — прошипел он. Его лицо было так близко, что Ривен услышала гнилостный запах его дыхания. — Я так давно ждал этой минуты, красотка, я ждал и сильно проголодался. Теперь я не побрезгую и объедками с королевского стола…

Ривен только теперь поняла, какая ей грозит опасность, и начала всерьез сопротивляться. Камень давал ей силу, которой раньше у нее не было. Улучив подходящий момент, она крепко ударила Тьюрлипа кулаком в грудь.

— О-ох! — выдохнул Тьюрлип, падал навзничь.

Высвободившись из-под его тела, Ривен вскочила на ноги и приготовилась было бежать, но вор быстро пришел в себя. С проклятьями он снова схватил ее за руку одной рукой, а второй нашарил на земле толстый обломок древесного сука.

— Ловкая маленькая волчица! Пора тебя проучить! — вскричал он, широко размахнувшись, и попытался нанести Ривен сильнейший удар своей дубинкой.

Ривен удалось уклониться от этого удара, и Тьюрлип замахнулся по второй раз. Ривен же, вместо того чтобы снова попытаться избегнуть удара толстого сука, ловко перехватила его налету. Вор, пораженный, уставился на нее во все глаза, потому что никак не ожидал, что она окажется столь же сильна, как и он. Несколько долгих, мучительно долгих мгновений они стояли неподвижно, не в силах справиться друг с другом, но потом камень снова пришел на помощь Рнвеп. Она почувствовала у своей груди необычайно сильный жар, и тут же она с необычайной легкостью вырвала оружие из судорожно сжатых пальцев вора. Отшвырнув деревяшку далеко в кусты, Ривен выпрямилась и пристально поглядела прямо в лицо своему противнику.

Тьюрлип окоченел от ужаса.

— Что ты делаешь? Что ты… Нет, нет!.. — захныкал он, но было уже слишком поздно. Ривен ощутила покалывание во всем теле, когда водопад энергии обрушился на нее. Она не в силах была остановить этот бешено несущийся поток. В час крайней нужды она бессознательно призвала камень, и теперь он полностью овладел ею. Тело Тьюрлипа стало медленно мерцать. Агония исказила его черты, и внезапно он весь обмяк, растаял и струйкой воды пролился меж пальцев Ривен к ее ногам. Когда он уже исчез, Ривен обнаружила, что с ужасом всматривается в небольшую лужицу мутной, дурно пахнущей жидкости.

ГЛАВА 10

— Я всегда думал, что ты — спокойный, добродушный парень, не больше и не меньше, — сообщил Пиб, глядя, как Альбин орудует скребницей, вычищая мохнатую шкуру Травоуха.

— Разве не произошло нечто, после чего трудно остаться спокойным и добродушным? — резко спросил Альбин.

Он выглядел так, словно ему самому не мешало бы причесаться. Одежда его была настолько измята, словно в ней спали несколько ночей подряд, да, наверное, так оно и было. Прямые каштановые волосы Альбина торчали во все стороны непокорными прядями, и юноша постоянно хмурился.

— Да, это верно, что король наш сильно опечален, потому как невеста его выскользнула буквально из брачного ложа. — Пиб сокрушенно закивал своей лохматой, соломенного цвета головой. — Готов поспорить, что и ты теперь в таком мерзком настроении, потому что эта девчонка Ривен тебе нравилась.

Альбин с такой силой отшвырнул от себя скребницу, что она отскочила от дверей конюшни с громким треском.

— У меня и без этого немало причин для размышлений. Король обвинит меня в том, что случилось. Он считает, что это я внедрил шпиона в его свиту.

Бледно-зеленые глаза Пиба расширились.

— Имея в виду Ривен?..

— Нет, Травоуха! Разумеется — Ривен, кого же еще?

Некоторое время Пиб просто удивленно моргал, потом он задал свой следующий вопрос:

— А что, он так и сказал? Я имею в виду — король?

— Король не сказал ни словечка с тех самых пор. Он был слишком занят, пытаясь выследить Ривен, так что ему было не до меня. Но попомни мои слова, он еще вызовет меня к себе. И когда это случится, я буду рад, если мне удается спасти свою шкуру.

В этот момент, словно он стоял за дверью и дожидался именно этих слов, в конюшню заглянул королевский секретарь. Увидев Альбина, он плотно сжал губы.

— Эй, юный господин, пошли-ка со мной. Король хочет приватно побеседовать с тобой.

Альбин метнул на Пиба быстрый взгляд, словно хотел сказать: «Говорил я тебе!», и принялся оглаживать свою измятую тунику. Попытавшись пригладить свои непокорные вихры, он вскоре безнадежно махнул рукой и покорно пошел вслед за суетливым чиновником в направлении дворца.

В саду все тропинки были заполнены народом. Слуги и солдаты сновали туда и сюда, исполняя многочисленные приказы, и те и другие имели печальные и озабоченные лица, так как с той самой злосчастной ночи королевский дворец перестал быть тем местом, где можно приятно провести время.

Альбин прекрасно помнил тот миг, когда прозвучала тревога. Он лежал скрючившись на самом краешке своей койки, старался не думать о Ривен и Броуне и все равно чувствовал себя очень несчастным. Новость о таинственном исчезновении невесты поразила его как удар грома, точно так же, как она поразила и всех остальных обитателей дворца.

С тех пор все, что ни изменялось — изменялось в худшую сторону. Лицо короля напоминало лицо человека, сжигаемого яростью и чувством унижения. Его ярости только усиливалась по мере того, как один за другим все отряды, посланные в погоню за беглянкой, докладывали ему о том, что им не удалось даже напасть на след. И гнев его разделяли все, кто был в это время в Плэйте.

— Подумать только, что я одевала ее как можно лучше, лишь бы усладить взор короля! — высказала Альбину в лицо Квиста, столкнувшись с ним в саду. — Если бы я знала, кто она такая, она не дождалась бы от меня ничего, кроме хорошей пощечины. А все ты, все ты виноват, проклятый осел! Именно ты притащил ее сюда и умолял отнестись к ней как к сестре! Тоже мне, сестра, тьфу!

Теперь же, стучась в дверь королевских покоев, Альбин приготовился к еще более суровой отповеди.

— Входите! — услышал он отрывистый голос короля.

Альбин набрал в грудь побольше воздуха и вошел. В дальнем углу кабинета, за низеньким столом, вся поверхность которого была завалена какими-то бумагами, сидел Броун.

— Видишь эту штуку? — спросил Броун, не глядя на вошедшего. — Узнаешь?

Он держал в руке широкий золотой браслет.

Альбин с трудом сглотнул.

— Свадебный браслет.

— Тот самый, который я надел на запястье Ривен. Я узнал бы его среди тысячи других. Этот браслет принадлежал моей бабке, и сделан он из чистого золота.

— Означает ли это… что… — Альбин не мог заставить себя продолжать.

В его мозгу мгновенно возникла ужасающая картина — мертвое тело Ривен, валяющееся на какой-нибудь заброшенной пустоши. Каким же другим путем мог Броун снова завладеть украшением? Уж конечно Ривен не рассталась бы с ним добровольно.

— Я не сумел отыскать свою ветреную подругу, если ты об этом подумал, — мрачно сказал Броун. — Сегодня утром браслет принес моему слуге один кузнец. Когда моя дражайшая супруга проходила через деревню, в которой трудится этот достойный человек, она обменяла мой подарок на краюху хлеба и несколько старых тряпок…

Броун поднял на Альбина свой взгляд, и юноша отшатнулся, словно от удара. И глазах короля он увидел опустошенность, пепелище обрушившихся надежд.

— Подойди ближе, я тебя не съем, — приказал Броун.

— Это… это моя вина. Это я привез ее во дворец, — забормотал Альбин. — Но я, честное слово, не знал…

— Конечно, ты не знал. Она одурачила всех нас. Мог ли кто-нибудь предположить, что эта простодушная девушка, это дитя окажется из числа этих…

— Кого?!

— Доуми, Альбин, — нетерпеливо пояснил Броун. — К этому времени слухи уже должны были бы достигнуть твоих ушей. Так вот — все это правда. Она проникла во дворец, чтобы похитить зеленый камень.

— Одна из них? — Альбин покачал головой.

— Я был как околдован, — пробормотал Броун, — и такая возможность вовсе не приходила мне в голову. Теперь же, когда я оглядываюсь на все, что здесь произошло, это представляется мне очевидным.

— Одна из доуми! — снова повторил Альбин, продолжая качать головой, словно пытаясь восстановить ясность мышления. — О, сир, я даже не предполагал…

— Никто из нас не предполагал. Именно поэтому она и сумела проделать то, что хотела. — Броун в досаде ударил кулаком о раскрытой ладони правой руки. — Нельзя было позволять ей добиться успеха!

Альбин молча стоял перед королем, ссутулив плечи, а его орехового цвета глаза отражали великое множество перепутанных эмоций и чувств. Он ощущал вину, сожаление, был уязвлен и чувствовал себя преданным. Он был, кроме всего прочего, в немалой степени встревожен. Какое значение мог иметь тот факт, что король не владеет более зеленым камнем?

— Ты, конечно, думаешь, что она уже преуспела! — цинично заметил Броун. — Она провела моих лучших следопытов и теперь благополучно направляется к горам. — Он отложил браслет в сторону и не обратил никакого внимания на то, что он скатился со стола и упал на пол. — Теперь-то уж нет никаких сомнений в том, что она направляется именно туда. Она возвращается к себе, в свои адские горы, где она может укрыться вместе с остальными ей подобными заговорщиками и интриганами. Но я не могу допустить, чтобы ее план увенчался успехом, и я не допущу этого!

Броун вскочил на ноги и, словно тигр в клетке, заметался по комнате перед большой картой Полуострова.

— Я не поленюсь отправить в эти проклятые горы всю свою армию, чтобы наконец повыкурить все это племя из их нор.

Альбин крепко сжал ладони.

— Этим вы и хотите заняться, сир? Воевать с доуми?

— Этим я бы хотел заняться, но пока это невозможно. — Броун круто повернулся к Альбину лицом: — Только сегодня утром я получил сообщение, что боевые корабли стьюритов направляются к нашим берегам. Они хотят повторить нападение.

— Повторить нападение! — Альбин побледнел.

— Йербо мертв, и Арант надел корону своего отца. Он объявил о том, что я опозорил его сестру, женившись на Ривен. Арант утверждает, что у него нет иного выхода, кроме как отомстить за нее… — Рот Броуна презрительно изогнулся в гримасе: — Похоже на то, что, женившись на Ривен, я обрушил на свою голову все беды разом. Так что пусть это послужит хорошим уроком тебе, Альбин. Когда дело касается женщин, руководствуйся одним лишь здравым смыслом и ничем иным!

Броун хрипло рассмеялся, но в его грубом смехе звучала одна лишь боль и не было ни капли веселья.

— Мне придется отправиться со своей армией на юг, навстречу стьюритам, — сказал он наконец. — На сей раз, боюсь, нам не удастся так быстро решить этот вопрос, как было в Акьюме. Арант планирует длительную кампанию, и на этот раз за его спиной стоит вся мощь его армии. Учитывая все это, навряд ли я вторгнусь в горы раньше следующей весны, — кулак Броуна снова с силой врезался в раскрытую ладонь, — но я намерен начать работу в этом направлении уже сейчас.

Король крадучись сделал несколько шагов в сторону своего гонца.

— Альбин, ты — один из тех немногих моих приближенных, в чьей верности я ни капли не сомневаюсь.

Юноша смущенно наклонил голову:

— Вы можете доверять мне во всем, что касается ваших интересов и интересов Полуострова, сир.

— Я знаю, что это так. И в этот лихой час я собираюсь доверить тебе то, что я не могу доверить никому другому. — Броун сверху вниз глянул на склоненную голову юноши. — Как дурак, опьяневший от любви, я отдал Ривен зеленый камень из моей короны. Теперь я хочу отдать тебе белый камень.

Альбин вздрогнул, не веря своим ушам.

— Сир!

Расширившимися глазами он наблюдал за тем, как король снимает золотой обруч. Повозившись с оправой, он вынул из своего гнезда белый камень доуми ветров.

— Это вовсе не знак моей признательности, Альбин. Это не прихоть, не каприз и не причуда. У меня есть одна важная цель, и ты должен помочь мне ее осуществить. Трудные времена ожидают Полуостров и его народ. Для того чтобы отразить нападение стьюритов, доуми и всех тех, кто строит против нас зловещие планы, нам потребуется помощь. Мне необходимо поговорить с моим наставником — Фэйрином. Что-то или кто-то мешает нам связаться напрямую, во всяком случае, я не могу войти с ним в контакт. И хотя мне ужасно не хочется этого, но, боюсь, я должен снова послать тебя в горы.

Альбин почувствовал, как кровь отхлынула от его головы. Несколько недель назад он был уверен, что ему придется сложить голову среди всех этих заколдованных скал и глубоких ущелий. Единственное, что дало ему силы идти вперед, это… Альбин сглотнул, стараясь не думать о доуми воды, о которой он так сильно тосковал. Снова оказаться в тех краях! Скорее всего, если он снова окажется в горах, он никогда больше не вернется оттуда.

— Я догадываюсь, о чем ты думаешь, — сказал Броун, исподтишка наблюдавший за ним, — и даже если бы я не догадывался, цвет твоего лица выдал бы тебя. Ты бледен как смерть.

— Но… там же не только волки, дикая магия и холод, — пробормотал Альбин заплетающимся языком, — там — доуми! Таунис не видел меня, зато Эол наверняка хорошо меня запомнил. Если я снова повстречаю его, он непременно превратит меня в сосульку.

— Нет, если только при тебе будет этот камень. Я ничуть не сомневаюсь в том, что Эол выйдет тебе, навстречу, так как он учует свой камень издалека, так же, впрочем, как и все остальное, что обитает в этих горах. Они окружат тебя, подобно голодным гиенам… — Рот Броуна словно исказила внезапная судорога гнева: — Но что бы они ни делали, как бы ни старались — им не отнять у тебя камня силой! Ты можешь его только отдать добровольно, но если ты не захочешь сделать этого, если ты будешь крепко держать его в руках, он защитит тебя.

Альбин заложил обе руки за спину:

— Но зеленый камень уже пропал, сир. Что, если у меня обманом выманят и белый? В этом случае доуми вернут себе половину своего былого могущества.

— Ты не должен позволять им надуть тебя, Альбин, будь благоразумен. Я совершенно уверен в том, что ты доставишь мое послание в Пенито и вернешься обратно с этой побрякушкой Эола еще до конца зимы.

С внезапной сердечной улыбкой, король взял Альбина за руку, разжал пальцы и вложил ему в ладонь камень Эола.

Примерно через четверть часа Альбин снова был в конюшне, наблюдая за тем, как Пиб прихорашивается, собираясь в свою очередь отправиться в королевские апартаменты.

— Что от меня-то ему надо? — бормотал себе под нос встревоженный конюх.

— Может быть, король хочет, чтоб ты рассказал ему что-то о лошадях.

Пиб с сомнением откашлялся:

— Не думаю. Вчерась его секретарь все пытал меня насчет моей бабки-стьюритки. Хотелось ему, видишь ли, узнать, есть ли у меня еще какие родственники среди стьюритов. А теперь сам король желает меня видеть. Как ты думаешь, вдруг король подозревает, что я их лазутчик? Но я же не виноват, что мой дед влюбился в рыжую красотку, которая повстречалась ему во время одного из его торговых путешествий!

Альбин похлопал Пиба по широким плечам:

— Никто не думает про тебя, что ты можешь быть шпионом. Может быть король просто хочет узнать, не рассказывала ли тебе твоя бабка что-нибудь такого о стьюритах, что могло оказаться бы нам полезным.

— Хотел бы я, чтобы она что-нибудь рассказала, — Пиб нахмурился. — Я что-то ничего не припомню. Она просто была моей старой бабкой, и она редко вспоминала свою родину. Если так припомнить, то она вообще была немногословна, моя бабка.

— Ну, ты не можешь сейчас сказать. А вдруг ты все-таки запомнил что-то такое, что может быть полезно? Просто ты сейчас не отдаешь себе в этом отчета.

Пиб заметно просветлел:

— А что, вполне может быть. Хорошо бы так и было. А ты, Альбин? Ты еще будешь здесь болтаться, когда я вернусь?

Альбин покачал головой:

— Нет, король послал меня с очередным заданием. Как только получу провиант, сразу и отправлюсь.

— Снова приключения, а?

Глаза Пиба завистливо блеснули, но Альбин не заметил этого.

— Да, опять мне везет, — пробормотал он.

— Тогда чего же ты хмуришься? Хотел бы я отправиться куда-нибудь с поручением! Знаешь, как скучно бывает вес время тут при конюшне да при лошадях торчать? — проворчал Пиб. — Я тоже хотел бы сделать что-нибудь для своей страны и стать героем, тогда бы они перестали чесать языки по поводу того, какого роду-племени была моя бабка. Но Броун ни за что не пошлет меня с заданием. Все, что мне здесь доверяют, — это сгребать конский навоз!

Альбин усмехнулся, и Пиб отправился к королю за новым назначением. Когда он завернул за угол и пропал из вида, улыбка на лице Альбина погасла. Повернувшись к Травоуху, он заговорил с ним.

— Ну что же, старый приятель, — сказал он своему низкорослому коню, — мы с тобой снова отправляемся в горы. Что ты об этом думаешь?

Травоух покосился на своего хозяина и передернул шкурой.

На расстоянии многих миль к северу от Джедестрома Ривен опустилась на колени. Она только что вышла на скальное обнажение, чуть прикрытое золотистыми ажурными листьями папоротника. Из глаз Ривен сами собой потекли слезы, так как она узнала это место. В ожидании она огляделась по сторонам. На мгновение она даже замерла, напряженно вслушиваясь в тишину. Затем Ривен закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула.

Тихим и чистым голосом она стала читать заклинание:

Заслышав возле себя тоненький смех, Ривен открыла глаза и обнаружила, что глядит прямо в лицо трем своим товарищам по детским играм. Лавин сидел на земле, скрестив свои мохнатые ножки, и торжественно смотрел на нее. Все в нем было коричневым — волосы, глаза, орехового цвета кожа и даже крошечные рожки, которые, слегка торчали над наморщенным лбом.

Рядом с ним лежал на животе Батин, опершись остреньким подбородком на сложенные руки, а в раскосых глазах поблескивали озорные искры. Зеленый, цвета листвы костюм так плотно облегал его маленькое, изящное тело, что казался второй кожей существа. Небольшие крылышки, прорастающие из спины Батина, были чуть более светлого оттенка и окаймлены золотом.

Раздалось тонкое хихиканье, и Мримрилл, приплясывая, вышла вперед. Она была крошечного росточка — не больше половины указательного пальца — но выглядела очень красиво в своем голубом платье, сотканном из тончайших нитей паутины. Маленькое личико в форме сердечка было обрамлено венчиком сверкающих на солнце серебристо-белых кудряшек. Когда Мримрилл усаживалась на стебель папоротника или на травинку, ее запросто можно было принять за невиданный дивный цветок.

— Приветствую вас, друзья детства, я вернулась, чтобы снова жить среди вас в покое и гармонии, — тихо обратилась к ним Ривен. — Я принесла вам подарки, примите их от чистого сердца.

Церемонно поклонившись, Ривен положила к ногам всех трех древних лесных духов тщательно выбранные ею подарки. Лавин получил огромный орех в масляно блестящей скорлупе, который Ривен отмокала между корнями гигантского дерева, растущего на берегу реки. К ногам Батина Ривен положила черное с радужными переливами вороново перо, а Мримрилл досталась крошечная, но совершенная в своей красоте роза, один из последних летних цветов.

— Принимаете ли вы мои дары? — с беспокойством спросила Ривен, ища ответа на их лишенных возраста лицах, в то время как все трое пристально смотрели на нее. Неужели они не видят перед собой ту же самую девушку, которая покинула лес несколько месяцев назад и теперь вернулась обратно?

Между тем троица неслышно исчезла вместе с подарками, и в воздухе зажурчал их беззаботный смех. Ривен почувствовала на своей щеке мимолетный поцелуй.

— Добро пожаловать домой, доуми воды! — прошептала Мримрилл ниоткуда и отовсюду. Батин, невидимый, игриво ущипнул ее за ухо.

— Привет, мать волн! — поддразнил ее звонкий голосок.

Ривен почувствовала чье-то теплое, несильное рукопожатие и догадалась, что это Лавин беззвучно возобновляет их старую дружбу и… и что-то еще. Когда смех лесных духов затих вдалеке, Ривен улыбнулась, но на глазах ее выступили непрошеные слезы. Размышляя о странном поведении своих старых и любимых друзей, Ривен внезапно захотелось снова присоединиться к их играм и забавам, но она не могла. Внезапно ей стало ясно, что ее беззаботное детство ушло, навсегда оставшись в прошлом.

Пещера, куда стремилась Ривен, была спрятана на склоне густо поросшей лесом горы, укрыта со всех сторон рослыми соснами и буйно разросшимся падубом. Вблизи нее протекал звонкий ручей, пробиравшийся по замшелым камням, местами запруженный ворохами опавшей листвы. Ривен вышла к его нижнему течению ранним утром и теперь поднималась все выше, достигнув того места, где Грис любила мыть травы, которые она иногда обменивала на шерсть и прочие необходимые вещи, совершая свои короткие торговые экспедиции на юг о базарные дни.

В грязи на берегу ручья Ривен увидела глубокий отпечаток узкой босой ступни и радостно подумала о том, что Грис, должно быть, побывала здесь совсем недавно. С этими мыслями она поспешила дальше по тропе и за ближайшим поворотом увидела старую женщину. Грис стояла неподвижно, словно поджидал ее. Грис сильно похудела суставы пальцев и кости на запястьях отчетливо выпирали из-под обветренной, загрубевшей кожи. Длинные волосы спутанными прядями падали на ее сутулые плечи.

— Грис?

— Вот ты и возвратилась домой, — голос Грис звучал немного хрипло, словно она долгое время ни с кем не разговаривала. — Я знала, что ты вернешься, должна вернуться, и все же боялась — вдруг ты передумаешь. — Грис затрясло, и она уронила голову, упершись подбородком в костлявую грудь. Загрубевшими ладонями она закрыла лицо и повалилась на землю. — Как же долго я ждала тебя, Ривен…

Ривен торопливо опустилась на мох рядом со своей теткой.

— Что случилось? Что-нибудь плохое? Ты выглядишь не очень хорошо.

Грис не отвечала, она лишь стонала и прижимала руки к лицу. Только теперь Ривен заметила, что ее судорожно сжатые пальцы мокры от слез.

— Грис, ты плачешь. Пожалуйста, не плачь! — Ривен нежно обняла старую женщину за плечи. — О Грис… — бормотала она, зарывшись лицом в ее седеющие космы, — конечно, я вернулась. Как ты только могла подумать, что я не вернусь.

Грис немного успокоилась и подняла к Ривен свое изрезанное морщинами, пересеченное влажными дорожками слез лицо.

— Я видела тебя в водных отражениях, когда только могла. Я видела, как Броун занимался с тобой любовью в саду, и мне показалось, что ты отвечаешь ему… И тогда я подумала, что ты можешь предпочесть остаться с ним, а я… я бы не вынесла одной только мысли о том, что придется навсегда расстаться с тобой. Ты права, Ривен, мне было плохо все это время. Может быть, это просто одиночество. Мне станет лучше, если ты останешься со мной.

— Конечно, я останусь. Я вернулась сюда, чтобы остаться. Никогда бы я не покинула тебя, чтобы не вернуться. Мое место здесь, с тобой.

— Ты уверена, Ривен?

— Конечно, уверена, — слегка дрожа, Ривен нащупала на шее цепь и вытащила ее из-за ворота платья. — Видишь это? Я принесла обратно камень.

Грис стиснула ладони и в молчании смотрела то на камень, то на лицо Ривен. Затем обе женщины принялись смеяться и плакать, то и дело радостно заключая друг друга в объятия.

Вечером этого же дня Ривен, вымытая и отдохнувшая, сидела напротив Грис. Между ними горел небольшой костер, на котором булькал и источал дивный аромат небольшой котелок с похлебкой. Приглядывая за варевом, женщины вполголоса беседовали.

— Принесла ли ты подарки духам леса? — спросила Грис.

— Да, принесла, и они приняли их.

— Ну конечно, — Грис улыбнулась. — Они всегда любили тебя. А как дикая магия? Не причинили ли тебе вреда какие-нибудь деревья или скалы?

— Ничуть, напротив, старый дуб сердечно приветствовал меня, а береза спела мне целую приветственную песнь и осыпала меня дождем золотых листьев.

Грис рассмеялась:

— В этих краях дикая магия ведет себя тихо. Высоко в горах она ведет себя более беспокойно. Тебя здесь всегда любили, а теперь, когда ты стала настоящей доуми воды, тебя будут и чтить. — Грис внимательно посмотрела Ривен в лицо: — Знаешь ли ты, что такое быть доуми воды?

Ривен привстала и заглянула в котелок с супом. Зачерпнув небольшим половником кипящей жидкости, она протянула его своей тетке.

— Мне казалось, я знаю, но теперь, когда камень вернулся ко мне, я не совсем уверена.

Грис мудро посмотрела на Ривен:

— Очень часто нам кажется, что мы что-то знаем, но лишь до тех пор, пока не происходит нечто такое, отчего нам становится очевидно — все это время мы заблуждались. Расскажи же мне, что ты имела в виду.

— Грис, я всегда знала, что камень принадлежит мне. Но в тот миг, когда я прикоснулась к нему, я стала осознавать, что и я принадлежу ему. Я могу использовать его могущество, но и он имеет надо мной власть. — Ривен снова уселась, обняв свое согнутое колено. — По пути домой на меня напал бродяга, один очень мерзкий парень. Я хотела просто отбиться от него, но у меня и в мыслях не было убивать.

Ложка Грис замерла на полпути.

— Что же случилось?

— Он почти одолел меня, когда внезапно вмешался камень. Я почувствовала, как в меня вливается сила, такая могущественная сила, какой я прежде не знала. — Ривен покачала головой: — Бродяга буквально расплавился на моих глазах.

— Он превратился в воду?

Ривен кивнула, и Грис наклонилась вперед, чтобы пошевелить дрова в костре.

— Я видела, как Ниома однажды сделала это. Как тебе известно, человеческое тело в основном состоит из воды. Камень просто разложил этого бродягу на составляющие элементы.

— Все равно это было ужасно — смотреть и понимать, что устроила это я.

— Не только ты. Если бы этот негодяй не напал на тебя, то остался бы жив и здоров. — Рука Грис поднялась к груди и снова упала на колени. — Камень всегда будет защищать самого себя. И пока ты носишь его, он будет защищать тебя от насилия. Ты никогда ничем не заболеешь, болезни плоти не смогут коснуться тебя. Подумай об этом.

Но Ривен никак не могла позабыть того, что случилось с Тьюрлипом.

— Когда камень уничтожил бродягу, это он руководил мной, а не наоборот. Я полностью была в его власти.

— Просто ты еще новичок, — ласково пояснила Грнс. — Ты должна будешь воспользоваться долгими зимними месяцами, чтобы научиться с ним обращаться. А когда придет весна… — ее голос оборвался, а глаза потускнели.

— Что? — переспросила Ривен.

— Весна принесет с собой новые пересмены для нас обоих.

Ривен долго и внимательно смотрела на Грис сквозь пламя костра.

— Значит, ты знаешь?..

— Знаю о чем?

— Я… — Ривеи прикусила губу.

В выражении лица старой женщины что-то неуловимо изменилось, теперь в нем появилась какая-то новая тревога и настороженность. Грис пристально вглядывалась в полуотвернутое лицо Ривен, и ее глаза медленно расширялись в испуге:

— Тебя стало больше, чем прежде, и это не только камень?!

— Да, теперь нас двое. Я ношу в своем чреве дитя.

— Дитя Броуна?

— Чье же еще? — Ривен спрятала лицо в ладонях, и ее плечи затряслись. — О Грис! — всхлипывала она. — Я вовсе не хотела этого, я даже не знаю, как это получилось!

То и дело останавливаясь и перебивая себя, Ривен описала Грис странную, похожую на сон ночь, когда она, одурманенная таинственным ядом, вышла в сад к Броуну и уступила ему.

— Я знаю теперь, что эмбери, которые я съела, были отравлены, — закончила она. — Броун специально прислал их мне, чтобы овладеть мною.

Грис задумчиво покачала головой:

— Что-то не верится мне, чтобы это было делом рук Броуна. Я знаю, что он, должно быть, очень сильно желал тебя, иначе он не сделал бы тебя своей женой и королевой и не отдал бы тебе камня. Однако подмешать в пищу наркотики и изнасиловать… — Она вновь покачала головой: — Нет, это была черная магия.

— Магия?

— Я уже давно чувствую, Ривен, что происходит нечто более серьезное, чем просто попытка вернуть твой камень. Что-то затевается, но я не знаю, кто за всем этим стоит; то ли кто-то из наших здешних доуми, то ли какой-то заморский колдун объявился в наших краях. Одно очевидно — начала действовать какая-то посторонняя сила, и я боюсь, что грядущей весной мы тоже почувствуем это действие на себе.

— Так что же еще произойдет этой весоной, кроме рождения моего ребенка?

Вместо ответа губы Грис плотно сжались, и некоторое время она мрачно молчала.

— Я думаю, что король захочет захватить тебя и вернуть в Джедестром. Когда ему станет известно, что ты носишь его дитя, он попытается заявить свои права на него. Есть еще одна вещь…

— Какая?

— По мере того как твой ребенок будет развиваться, камень может выйти из повиновения. Наступит такое время, когда тебя действительно станет больше, чем одна, вас будет двое в одном теле. Камень почувствует это и начнет артачиться. Он может даже начать действовать совершенно непредсказуемо. Для тебя это будет самое опасное время, так как твои силы ослабнут и для тебя и для ребенка будет опасно вообще прибегать к возможностям камня.

— Что же мне делать?

— Поддерживать свои силы и учиться обращаться с камнем сейчас, пока он еще вполне послушный твой слуга. Ты должна будешь практиковаться каждый день, я тебе помогу.

— А что с моим ребенком? Смогу ли я потом передать ему камень?

Грис покачала головой:

— Если только он родится истинным доуми. Только время покажет это, время и еще — испытание в Омуте Матерей, — С усилием Грис поднялась на ноги, обошла вокруг костра и взяла Ривен за руку. — Пока еще рано тревожиться по поводу передачи камня по наследству. Поверь мне, дитя мое, у нас и так достаточно проблем, чтобы занять ими свои головы. За зиму нам нужно набраться сил. Придет весна, и мы должны быть готовы к испытаниям, которые нам предстоят.

— Держись крепче! — скомандовал Альбин Травоуху. Конь и всадник как раз пересекали горный поток. Хотя он и был нешироким, однако течение в нем было холодным и стремительным, а дно представляло собой опасное нагромождение невидимых скользких камней. Первые заморозки уже упали на землю, сделав ее более твердой, а деревья окрасились ярким осенним багрянцем.

Альбин огляделся по сторонам, любуясь красотой ранней горной осени. Ему порой даже хотелось, чтобы его путешествие продолжалось подольше. И хотя он уже углубился в густо поросшие лесом предгорья, он все еще чувствовал себя в безопасности. Если здесь и была дикая магия, то она была настроена дружелюбно и незлобиво. Только однажды ему показалось, что придорожное дерево смеется над ним, но когда он резко повернулся, готовясь защищаться, дерево лишь окатило его дождем красных осиновых листьев, которые медленно падали вокруг него, круглые, словно монеты.

Когда Альбин остановился на привал посреди великолепного лесного ландшафта, легкая морщина не исчезла с его лба. Высокие деревья заслоняли от него горы, но он знал, что они ждут его впереди.

— Мы должны пробраться через горы, прежде чем установится зима, — сообщил он своему коню после того, как оба очутились на берегу стремительного потока в относительной безопасности. При воспоминании о леденящем холоде горных троп Альбина передернуло. А ведь это было летом!

Безусловно, большинство мучений, которые Альбину пришлось испытать, были делом рук Эола, и Альбин лишь тихо молился, чтобы ему не пришлось снова встретиться с рассерженным доуми.

Ловко направляя Травоуха коленом, Альбин двинулся на север вверх по ручью. Два дня назад он переночевал в последнем постоялом дворе. Он находился уже настолько далеко от южного побережья Полуострова, что новости о войне со стьюритами были скудными и противоречивыми, но и они не предвещали ничего хорошего.

— Это не просто лихой налет, подобный тому, что наш король так легко отразил до этого, — рассказывал группе фермеров один утомленный долгой дорогой торговец, склонившись над кружкой эля в общей комнате таверны. — На этот раз стьюриты явились со всей своей армией, со всеми своими лучшими воинами и боевыми кораблями. Я слыхал, что королевская армия несет большие потери, — торговец покачал своей седой головой. — И все равно я по-прежнему готов поставить на Броуна все свои деньги. Попомните мои слова, он не станет ждать до тех пор, пока холодные осенние шторма помогут ему прогнать от наших берегов этих рыжих дьяволов.

Альбин чувствовал себя почти предателем, когда ранним утром следующего дня отправился на своем пони на север, вместо того чтобы поспешить на юг, на помощь войскам короля, которые яростно бились с сильным противником в лице стьюритов. Приказ Броуна, однако, недвусмысленно предписывал ему любым способом добраться до Пенито.

Деревья внезапно расступились, и Альбин увидел вдали гору Клюв Дракона. Этот пик был самой высокой точкой между скалистыми горами, барьером, вставшим на его пути, и страной волшебников, не предназначенной для людей. Альбин почувствовал холодок тревожного предчувствия, карабкающийся вдоль его худой и костлявой спины. Именно на этом пике он повстречал Эола. Для того чтобы достичь Пенито, ему придется еще раз подняться на Клюв Дракона.

Прямой как стрела ручей тек с севера на юг, и Альбин целых два дня подряд поднимался вверх вдоль его берегов. Предгорья остались позади, местность стала идти вверх гораздо круче, леса поредели, и Альбину стало гораздо труднее отыскать среди них подходящее место для ночлега. Хорошо еще, что солнце продолжало по-прежнему светить с безоблачного неба, и поэтому днем ни Альбин, ни Травоух не страдали от холода.

По ночам, однако, отогревая озябшие руки у огня, Альбин с удовольствием думал о том, что на сей раз он догадался захватить с собой непромокаемый спальный мешок и теплый овчинный полушубок. По временам он напряженно вглядывался в темноту, чувствуя на себе внимательный взгляд чьих-то невидимых глаз, а однажды ему почудился вдали странный сверхъестественный хохот. К счастью, ни в этом взгляде, ни в далеком смехе не было ничего угрожающего. Пока не было.

— Солнце готовится спрятать от нас свое личико, — сказал как-то ближе к вечеру Альбин на ухо своему пони. — Пожалуй, нам пора приглядеть себе место для ночлега, где поблизости нашлось бы побольше валежника. Тогда мы разведем настоящий большой костер. Мы забрались уже достаточно высоко. Кто знает, когда здешним волкам взбредет в голову закусить нами?

Разговаривая с конем таким образом, Альбин посмотрел вниз, где в узкой расселине справа от него бурлил и пенился стремительный ручей. Почти одновременно почувствовал в нем внезапную перемену, какую-то неестественную легкость и некоторое понижение температуры воздуха. Машинально приглаживая зашевелившиеся на затылке волосы, он наклонился к Травоуху и прошептал:

— Происходит что-то прелюбопытное!

Затем Альбин осторожно соскользнул со спины коня и, привязав его ко пню, стал медленно красться вперед. Раздвинув руками ветки огненно-красных кустов пирокантии, он выглянул из-за скалы, отгороженной густыми зарослями вечнозеленых кустарников.

— Ривен! — прошептал он.

Ривен была одета в длинный зеленый плащ, наброшенный на белую рубашку из грубой шерсти. Ее волосы, отросшие за долгое время, пока Альбин не видел ее, черными волнами ниспадали на изящную шею. Ривен стояла совершенно неподвижно, вытянув вперед руки, и Альбин с удивлением заметил, что в руках она что-то сжимает.

Вокруг вдруг стало еще холоднее, и Альбин лишь судорожно вздохнул, когда увидел, как вода ручья подпрыгнула вверх, прямо в подставленные ладони Ривен. По ее команде этот неестественный водяной поток остановился в воздухе и стал принимать новую форму. Сначала вода превратилась в шар, который тут же принялся расслаиваться и скручиваться, а затем у него внезапно появились крылья.

«Птица, — тупо подумал Альбин, — она сотворила из воды птицу».

Тем временем птица потемнела и рассыпалась. Ривен открыла глаза, и Альбин увидел в них непривычное, унылое и мрачное выражение. Она вдруг резко повернула голову в его сторону, и Альбин метнулся за скалу. Было, однако, слишком поздно, его заметили.

— Ну наконец-то, Альбин, — сухо произнесла Ривен. — Я так и знала, что тебе потребуется немало времени. Что ты там делаешь? Подглядываешь за мной?

Альбин выглянул из своего укрытия, причем его сердце поднялось куда-то к самому горлу.

— Ривен, это и в самом деле ты? — прошептал он.

— Да, это и в самом деле я.

И все же теперешняя Ривен была мало похожа на жизнерадостную и веселую девушку, которую Альбин повстречал в лесу всего лишь несколько месяцев тому назад. Темноволосая красавица, которая смотрела на него сухими и колючими, серебристыми глазами, больше не была девочкой. Перед ним была взрослая женщина. Мало того, эта женщина теперь владела такой силой, которую Альбин никогда но смог бы понять. Когда-то давно Альбин мечтал о том, чтобы обручиться с ней, но теперь одна мысль об этом вызывала в нем сильное беспокойство и смутную тревогу.

— Ты знала о том, что я приеду сюда? — спросил он.

— Конечно, знала. Я видела тебя в отражениях на воде. Я ждала тебя и, чтобы скоротать время, слегка практиковалась. Как давно ты наблюдаешь за мной?

— Я видел, как ты сделала из воды птицу. Что это было?

Ривен быстрым движением опустила за ворот рубашки то, что она держала в руке и Альбин вдруг догадался, что это могло быть. Зеленый камень из короны Броуна. Значит, она и в самом деле была доуми воды. Все это время Альбин втайне надеялся, что все слухи, взбудоражившие Плэйт, окажутся ложными, и вот теперь эта надежда рухнула у него на глазах.

— Я думаю, не будет ничего дурного, если я скажу тебе, — сказала Ривеи, делая шаг навстречу Альбину и натянуто улыбаясь. — Эта птица — Сэл, моя пиллаун. На протяжении нескольких недель я пыталась разыскать ее, но что-то — какая-то сила — мешает мне.

— Пиллаун? — Альбин заморгал.

Что же это за птица такая? Смутно-смутно ему вспомнились обрывки волшебных историй, в которых фигурировали подобные существа.

— Это моя домашняя зверушка. Я очень беспокоюсь о ней. Впрочем, ты не знал Сэл и не можешь меня понять. Иди сюда, Альбин, расскажи мне, что ты тут делаешь.

— Король послал меня.

— Броун послал тебя разыскать меня? Если это так, то я ничем не смогу тебе помочь. Тебе не удастся заставить меня вернуться в Джедестром или убедить меня расстаться с зеленым камнем. Он мой, Альбин. Он никогда не принадлежал Броуну.

Ривен подошла к Альбину совсем близко и, когда она протянула к нему руку, она отчего-то стала больше похожа на живую и ласковую Ривен, которую Альбин когда-то знал или ему казалось, что знал.

— Я встретил тебя случайно, — объяснил он. — Король Броун не посылал меня разыскивать тебя. Я должен пересечь горы и добраться до Пенито. С тех пор как ты… оставила Джедестром, у нас началась война со стьюритами, и король нуждается в совете своего наставника, Фэйрина.

Ривен слегка нахмурилась и указала Альбину на ровную площадку между двумя скалами; как раз в этом месте Альбин пытался спрятаться от нее.

— Успокойся, Альбин. Ты показался мне испуганным, когда я впервые увидела тебя, и мне это было неприятно. Ты должен знать, что я не причиню тебе вреда. Посиди со мной и расскажи обо всем, что произошло за это время.

Альбин подчинился, и на протяжении следующего часа они проговорили между собой. Он рассказал ей обо всем, что случилось с тех пор, как Ривен бежала с королевского брачного ложа, а она объяснила ему, кто она такая и зачем она появилась тогда в Джедестроме.

— Значит, ты знала, что я разыскивал человека, умеющего играть на свирели, потому что ты прочитала мои мысли, — пробормотал Альбин. Он хорошо помнил ту волшебную минуту, когда он проснулся под чарующие трели ее музыки. Неудивительно, что свирель звучала в его ушах столь сладостно. — Подумать только, я все это время считал тебя деревенской девчонкой, которая ничем от меня не отличается, а ты всегда была богиней!

— Нет, не богиней, — поправила его Ривен. — Просто сиротой, у которой отняли принадлежащий ей камень и которая надеялась исправить причиненное ей зло тем или иным способом.

— Ты, должно быть, здорово рассердилась, когда я тогда толковал о доуми. Удивительно, как ты теперь меня выносишь.

Ривен выглядела оскорбленной.

— Как ты можешь так думать? Ты был моим другом. Может быть, ты не считаешь меня своим другом теперь, но зато я по-прежнему хорошо к тебе отношусь. Кроме того… — Ривен немного помолчала, — кроме того, теперь я повидала Джедестром и все то, что Броун сумел сделать, пока носил камни, и теперь я понимаю многое из того, что ты говоришь.

— Ты хочешь сказать, что не станешь наказывать нас весенними наводнениями?

— Конечно, нет.

— И ты не собираешься объединиться с остальными доуми, чтобы помочь им снова завладеть их камнями?

— Я даже не знаю их. Правда, однажды я видела Дриону, но это было тогда, когда я была еще очень маленькой. Так что я не вхожу в союз со всеми остальными доуми. Я ничем им не обязана и никаких чувств к ним не питаю. Тебе и народу Полуострова не нужно меня бояться. На самом деле я желаю вам только добра.

Альбин мрачно смотрел на Ривен и думал о том, что вряд ли все закончится так мирно, как она надеется, во всяком случае, этого не будет до тех пор, пока на юге Полуострова полыхает война со стьюритами и пока король находится вне себя от гнева и унижения, после того как Ривен бежала из дворца. Да к тому же Ривен носит под сердцем его ребенка!

Альбин заметал легкую полноту ее талии и догадался, что это может значить.

— А король? — спросил он. — Ты ненавидишь его?

Ривен быстро отвернулась, чтобы скрыть выражение своих глаз.

— Нет, я его не ненавижу.

Альбин наклонился вперед, он хотел взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть, но в последний миг испугался даже прикоснуться к ней.

— Он любит тебя, Ривен.

— Ох, Альбин…

— Да, любит! Я видел его на следующее утро после того, как ты убежала. Он был вне себя.

— От ярости, надо полагать.

— От боли, Ривен. Ты причинила ему своим поступком сильнейшую боль.

— Да. Я обманула его точно таким же способом, каким он обманул мою мать. Я одурачила его, — Ривен коротко, невесело рассмеялась. — Я не хочу говорить с тобой о Броуне, Альбин. Когда увидишь его в следующий раз, передай ему, что я не затаила зла ни против него, ни против жителей Полуострова. Скажи ему, что, если он оставит меня в покое, все останется так, как было прежде. Никаких наводнений, никаких потопов, никаких размытых посевов и потопленных стад. Я собираюсь управлять водами Полуострова ко всеобщему благу. Так что давай не будем больше говорить о Броуне, Альбин, давай лучше поговорим о тебе. Что заставило тебя так измениться?

— Измениться? — Альбин попытался прикинуться непонимающим.

Чистые серые глаза Ривен внимательно исследовали его лицо.

— Тебе не удастся скрыть этого от меня. Мой камень говорит мне, что ты несешь с собой его собрата. В эту самую минуту я чувствую, как камни протянулись один к другому.

Королевский гонец длинно и тяжело вздохнул:

— Надеюсь, ты не станешь пытаться отнять его у меня.

— Конечно, нет. Мне ничего не нужно от чужого камня. Кроме того, камень нельзя отнять силой. Но что все-таки происходит? Что ты задумал?

Альбин подробно рассказал Ривен о своем последнем опасном свидании с Эолом.

— Броун дал мне белый камень, чтобы я сумел защитить себя от него, — пояснил он в завершение своего рассказа.

Ривен удивленно приподняла брови.

— Значит, король доверяет тебе больше, чем кому бы то ни было, — сказала она.

— Я только боюсь, что мне не удастся оправдать его доверия. Что, если мне не хватит сил миновать Эола даже с этим камнем за пазухой? До сих пор этот камень ничего полезного для меня не сделал, только пугал.

Ривен оценивающе посмотрела на посланца.

— Я слышала, что Эол бывает жесток, и если тебе придется с ним встретиться, любая помощь может тебе пригодиться. — Мрачное выражение ее лица внезапно куда-то пропало, и Ривен засмеялась: — Похоже, я могу дать тебе кое-что.

— Что?

— Эол очень любит азартные игры. Он готов играть на что угодно и при этом не прочь сплутовать. — Ривен запустила руку в карман своего плаща и вытащила оттуда пару игральных костей из слоновой кости. — Их мне подарил один очень азартный игрок. Плутишку зовут Батин, и его любимое занятие — надувать партнеров по игре. Испытай их.

— Как?

К Ривен вложила кости в руку Альбина, и смущенно уставился на них.

— Задумай число и бросай. Давай. — Ривен слегка подтолкнула Альбина.

Тот пожал плечами:

— Пожалуйста. Скажем, я задумал число «восемь». — Альбин кинул кости, и ему вышло две четверки.

Ривен снова улыбнулась:

— Какое бы число ты ни задумал, такое число тебе и выпадет. Батин выиграл у меня три моих лучших свирели, прежде чем я поняла, чем он тут занимается. Он отдал мне кости в знак того, что он просто шутил, но мне они не нужны. Оставь их себе. Кто знает, они могут тебе пригодиться.

Но для Альбина любой подарок Ривен был сокровищем. Сжав кости в кулак, он поблагодарил ее:

— Спасибо, Ривен.

— Не за что. Жаль, что я ничем больше не могу помочь тебе. Мне очень не хватало тебя все это время.

— Я тоже скучал. — Альбин сглотнул. Ах, если бы только он осмелился сказать ей, как!

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Ривен встала и протянула руку для прощания:

— До свидания, Альбин. Желаю тебе удачи, и пусть у тебя все сложится хорошо.

— Семечки из лучших подсолнухов садовника, ягоды из королевской теплицы, свежее зерно, отборное мясо — и ты ничего не ешь? — скрипя зубами, Тропос при помощи прутика вытолкнул из клетки Сэл плоское блюдечко с кормом, так что оно глухо звякнуло о поверхность стола. — Я вижу, что ты решила скорее умереть, чем помочь мне в осуществлении моих планов. Но я этого не допущу! — свирепо пробормотал колдун.

Сэл снова не ответила, и Тропос придвинул лицо почти вплотную к клетке и зашипел:

— Существует одно заклятье, для которого необходимо сердце живой пиллаун. Хочешь, я займусь этим прямо сейчас? Хочешь, я разрежу тебе брюхо и вырву твои внутренности?

Сэл в ответ только закрыла свои круглые пурпурные глаза и отвернулась. Острые зубы Тропос лязгнули.

— К счастью для тебя, я пока не готов заняться этим заклинанием. Пока ты останешься в живых, пиллаун. Кроме того, ты украшаешь мою комнату… — он некоторое время смотрел на птицу, думая о чем-то другом. Затем он сказал: — Ты, наверное, думаешь, что раз твоя госпожа вернула себе камень и вернулась домой к этой старой карге, которая ее воспитала, значит — она в безопасности? Это далеко не так. Возлюбленная тетка Ривен носит в своей костлявой груди опасную болезнь, которая очень скоро убьет ее.

Услышав это, Сэл открыла глаза.

— Ага! — обрадовался волшебник. — Я так и знал, что мне удастся привлечь твое внимание. Но есть и еще кое-что. Очень жаль, что Грис осталось жить так недолго, потому что твоя прелестная хозяйка, Ривен, которая сама еще почти что дитя, носит в своем чреве ребенка. Скоро ей понадобится нянька. — Тропос злобно покосился на пиллаун. — Да, моя крошка, Ривен беременна.

— Откуда тебе это известно? — перебила Сэл.

— Я так и знал, что ты удивишься! Позволь мне рассказать тебе кое о чем, если ты этого не знаешь. Во время беременности женщины бывают крайне уязвимы и легко ранимы. У всякого волшебника найдется немало заклинаний и магических формул, при помощи которых можно воздействовать на утробный плод. Я могу сделать так, чтобы ребенок родился глухим, слепым, кривобоким! Мне не составит большого труда все это проделать. Кроме того, любая женщина, не важно, доуми или нет, может получить родовые осложнения. — Тропос радостно потер сухие лапки. — Она даже может умереть!

— Ты — монстр, — устало произнес в его голове голос Сэл.

— Но я — добрый монстр, — засмеялся Тропос. — Я добрый, потому что приготовил для тебя превкусный обед! Если не хочешь, чтобы я повредил Ривен иди ее ребенку, лучше съешь это, — с этими словами маг затолкал блюдечко обратно в клетку Сэл и с удовлетворением стал смотреть, как пиллаун принялась клевать зерна.

ГЛАВА 11

— Ну вот, мы приближаемся, — сказал Альбин Травоуху. Впереди отчетливо виднелись острые скалы Драконьего Клюва.

Со встречи с Ривен прошло уже два дня, и все это время Альбин и его конь наслаждались прекрасной погодой. Небо напоминало собой перевернутую миску безупречного голубого цвета, а склоны гор пестрели всеми красками ранней осени. Альбину не повстречалось никаких волков, и одиночество его путешествия нарушали одни лишь птицы да изредка — пугливый олень или горный козел.

Альбин постоянно думал о том, что подобное везение не может продолжаться долго. И действительно, стоило ему начать восхождение по крутой тропе, ведущей на Клюв Дракона, как сверхъестественная тишина опустилась на изломанный горный ландшафт, словно что-то поджидало его впереди, поджидало и злорадно посмеивалось про себя.

«Наверное, там наверху меня подстерегает Эол, — думал Альбин. — Я буквально чувствую, как он глядит на меня своими холодными глазами. Чтобы обрести хотя бы иллюзию уверенности, он засунул руки глубоко в карманы и нащупал в одном из них игральные кости, подаренные ему на счастье Ривен. Скорее всего, они были просто бесполезны, но одна мысль о том, что Ривен дала ему их с наилучшими пожеланиями, вернула ему ощущение комфорта.

Весь остаток дня Альбин и его толстенький пони карабкались вверх по каменистой тропе, которая вела их сквозь узкие проходы на склоне вершины. Альбин с облегчением отметил, что погода пока удерживалась: на небе не было видно ни облака, да и ветер если и поднимался — то несильный и не слишком холодный.

Может быть, именно поэтому Альбин испытал настоящее потрясение, когда за очередным поворотом тропы он увидел Эола. Доуми стоял на скале, поджидая Альбина с выражением терпеливого удовольствия на лице. По правую руку от него сидел на скале огромный, снежно-белый волк с голубыми, словно ледяными глазами.

— Приветствую тебя, посланец. Итак, мы снова встретились.

Рослый, но невероятно худой доумн ветров был одет в тесное, серого цвета платье. Альбин обратил внимание на то, как хитро оно соткано и сшито, чтобы полосы на нем напоминали ветер над водой, в которой отражается голубое небо. На плечи доуми был наброшен толстый, темный плащ, а ноги были обуты в башмаки из мягкой кожи. Серебряный пояс, украшенный драгоценными камнями, низко спускался на узкие бедра Эола. В ножнах, свисающих с пояса, торчала короткая шпага с серебряной рукоятью. Как и в прошлый раз, белые волосы реяли вокруг его головы, образуя слабый сияющий нимб, а бесцветные глаза в бледных ресницах цинично рассматривали Альбина.

Юноша застыл без движения на самой середине тропы. Несколько долгих секунд его сердце, казалось, вообще не билось. Затем оно возобновило свои сокращения и стало биться о ребра с такой силой, что Альбин подумал о том, что его стук наверняка слышен не только Эолу, но и на несколько миль в округе.

— Я путешествую по приказу короля, и моя миссия носит мирный характер, — объяснил он. — Позволишь ли ты мне пройти?

— Не знаю, не знаю… — протянул Эол и опустил руку, чтобы погладить своего волка по голове. Страшный зверь так ни разу и не пошевелился, но в его неподвижности ощущалась свирепая жестокость и сила. — Должен сказать, что эта твоя поездка в Пенито не кажется мне преследующей мирные цели. Стоит только потревожить это осиное гнездо волшебников, любящих совать свой нос в чужие дела — так беды не оберешься. Но давай пока оставим это.

Медленными, ленивыми шагами Эол приблизился к Альбину.

— Может быть, я и позволю тебе пройти, но только после того, как ты заплатишь мне мою цену.

— Какую цену? — Альбин почувствовал, как белый камень, который он хранил в подвешенном к поясу кошельке, стал нагреваться и вдруг стал очень тяжелым. На мгновение ему вдруг стало страшно, что он прожжет в коже дыру и выпадет на землю прямо к ногам Эола Эол холодно улыбнулся:

— У тебя с собой есть одна вещица, которая принадлежит мне. Она нужна мне, парень. Тебе не пройти мимо меня или Лая до тех пор, пока я не получу обратно своего камня. Отдай его мне.

Альбин потряс головой:

— Я не могу.

Глаза Эола сузились настолько, что его светлые ресницы почти сомкнулись. Волк со странным именем Лай оторвал от камней свой поджарый зад и принялся кругами расхаживать вокруг Альбина, словно тигр вокруг привязанного козленка.

— Не стоит огорчать меня отказом, мой маленький, верный посланник, — проворчал Эол. — Если ты откажешься, то в этом случае ты никогда не покинешь того места, на котором стоишь. Лай перегрызет тебе горло.

— Он ничего мне не сделает до тех пор, пока камень у меня, — Альбин попытался говорить храбро, хотя начинал дрожать от страха, а колени его подгибались.

— Как ты осмеливаешься указывать мне, что я могу сделать, а что не могу.

Эол громко щелкнул пальцами, и волк с рычанием прыгнул на Альбина. Юноша увидел длинные желтые клыки, почувствовал на щеке горячее дыхание зверя и в ожидании неминуемой лютой смерти закрыл глаза. Однако ничего не случилось, волк словно наткнулся на какую-то невидимую преграду и, коротко тявкнув, упал на землю.

Эол завопил от ярости:

— Я заморожу тебя и твою лошадь, и вы оба будете стоять здесь до тех самых пор, пока не превратитесь в два скелета!

Альбин быстро сунул руку в кошель и сжал белый камень в кулаке. Камень был очень горячим и пульсировал. Несомненно, он почувствовал присутствие владельца и теперь стремился вернуться к нему. «Он должен защищать меня до тех пор, пока он при мне!» — сказал сам себе Альбин.

— Мне очень жаль, но я не могу вернуть тебе твоего камня. Давай разойдемся мирно, — вежливо предложил он.

Вместо ответа Эол совершил своей правой рукой замысловатое движение, и леденящий ветер вдруг подул посреди теплого, солнечного полдня. Он обвился вокруг Альбина, но не прикоснулся к нему, тонкая прослойка теплого воздуха защищала юношу от его ледяного прикосновения. «Это камень, — подумал Альбин. — Он защищает меня».

Когда Эол понял, что его усилия ни к чему не привели, его бледное лицо покраснело от гнева.

— Лай не может разорвать тебя, а я не могу заморозить, но зато тебе придется стоять здесь до тех пор, пока ты не сойдешь с ума вот от этого! — закричал он. Подняв вверх руку, он ждал до тех пор, пока завывание ветра не превратилось в пронзительный визг. Ветер свистел и выл, словно тысяча взбешенных демонов.

Альбин еще крепче сжал в кулаке камень и стоял неподвижно, со всех сторон окруженный воющим воздушным потоком. Он не в силах был пошевелиться и едва мог что-то сообразить. «Эол прав, — подумал он. — Если мне придется стоять здесь и слушать это ужасное завывание и визг, я сойду с ума очень скоро. А если нет — то все равно я в конце концов умру от голода…» Но все же он стойко сносил мучения и только скрипел зубами, когда пронзительный звук становился совсем уж невыносимым.

Это продолжалось до самого вечера. Единственным утешением Альбину могло послужить лишь то, что для доуми эта пытка была почти столь же мучительна, как и для него самого. Очень скоро выяснилось, что Эол не может даже отойти подальше, предоставив ветрам делать их работу — без камня Эол мог управлять свирепым воздушным вихрем, только находясь в непосредственной близости от него.

Когда начали сгущаться сумерки, буря прекратилась и Альбин обнаружил, что глядит прямо в сердитое и исполненное нетерпения лицо доуми ветров.

— Мне это надоело, посланец, мне скучно.

— Ну… это еще пустяки по сравнению с тем, как я себя чувствую, — запинаясь пробормотал Альбин.

Его слегка подташнивало, а перед глазами все плыло. С трудом шевеля застывшими пальцами и сгибая затекшие ноги, Альбин потер уши, в которых продолжался какой-то подозрительный шум, и оглянулся через плечо. Травоух отошел в сторонку и пощипывал редкую траву, пробивающуюся сквозь камни сбоку от тропы. Судя по всему, он ни капли не пострадал.

— Ты упрям, — заметил Эол, — но и я тоже, и я сумею переупрямить тебя. Уверяю тебя, что никаким способом тебе не удастся продолжить свой путь, не вернув мне того, что принадлежит мне по праву.

— Камень вовсе не принадлежит тебе по праву, — возразил Альбин. — Ты проиграл его Броуну в кости, когда вы играли с ним. Ты поставил свой камень, он его выиграл. Разве не так?

Эол снова прищурился:

— А ты сам играешь, парень?

— Ну, иногда мне случается катнуть кости с парнями, которые ухаживают за лошадьми, — осторожно признался Альбин.

— Значит, у нас с тобой есть кое-что общее, потому что время от времени и я не прочь попытать счастья.

Альбин ничего не ответил. Ривен была не первой, от кого он услышал о страсти доуми ветров к азартным играм. Альбин слышал немало историй об этой пагубной привычке Эола, и если хотя бы малая часть этих сказок была правдой, то азартные игры были самым уязвимым местом доуми.

Эол тем временем хитро поглядывал на юношу.

— Поскольку наше противостояние зашло в тупик, что ты сказал бы, если бы мы доверили решение игре случая?

— На что играем?

— На мой камень, разумеется.

Альбин покачал головой. Король доверял ему, и он не мог предать его, не оправдав его доверия.

— Подумай лучше о том, какой у тебя выбор, — настаивал Эол. — Практически и выбора-то у тебя никакого нет. Если ты не захочешь уступить мне, я сумею заставить тебя стоять здесь до тех пор, пока твоя плоть не начнет отваливаться от костей. Камень выкатится из твоих мертвых пальцев и все равно попадет ко мне. Попытай счастья, и может быть, тебе повезет немного больше.

— Как это?

— Если я выиграю у тебя камень, я отпущу тебя целым и невредимым.

— А если я выиграю?

Эол попытался прикинуться простодушным:

— Если ты выиграешь, ты продолжишь свой путь и ничего не потеряешь.

— А когда я буду возвращаться из Пенито? Смогу ли я даже на обратном пути безопасно миновать это место?

Эол скрипнул зубами:

— На обратном пути тоже.

— Откуда я могу знать, что ты сдержишь слово? — спросил Альбин, стараясь оттянуть решительный момент, пока его мысли обгоняли одна другую.

Эол оскорблено выпрямился:

— У меня много недостатков, посланник, но коварство не относится к их числу. Если я даю слово, ты можешь быть уверен, что я сдержу его.

— А ты даешь слово?

— Даю, посланец.

И все же Альбин колебался. Мог ли он рисковать камнем, если обещал Броуну не расставаться с ним? Но что еще он мог сделать? Если Эол поступит так, как грозится, он сойдет с ума и умрет от голода, и тогда камень все равно будет потерян. По крайней мере, пока он продолжает беседовать с этим светловолосым доуми. вокруг него не воет и не свистит этот ужасный ветер…

— Если я рискну и поставлю на кон камень и если я выиграю, то у меня останется все то же самое, что и было до того как мы повстречались.

— Это верно, — согласился Эол. — Но, поскольку твоя жизнь также является частью нашей сделки, мне казалось, что это достаточно веская причина.

— Ты мог бы сделать нашу игру еще более привлекательной. В конце концов, этот камень гораздо нужнее тебе, чем мне.

Глядя на Альбина, Эол о чем-то размышлял.

— Ты прав, — согласился он. — Ты гораздо умнее, чем кажешься на первый взгляд. Пойдем со мной, посланец, там поглядим, может быть, у меня найдется что-нибудь такое, на что ты мог бы польститься.

Эол зашагал прочь. Лай следовал за ним по пятам. Альбин заколебался было, но волк повернул к нему свою лобастую голову и посмотрел на юношу холодным, немигающим взглядом, от которого Альбин снова вздрогнул и, изловив Травоуха, последовал за доуми.

После немалого количества крутых поворотов и изгибов тропы Эол подвел Альбина ко входу в пещеру, совершенно скрытому от посторонних взглядов зарослями карликовых сосен.

— Никогда бы не подумал, что тут есть пещера, — заметил Альбин.

Эол холодно посмотрел на него:

— Это тебя и не касается. Когда ты уйдешь отсюда, ты не сможешь снова ее найти.

— Это почему?

— Потому, что я этого не хочу.

Внутри пещеры было гораздо темнее чем снаружи, несмотря на то что ночь уже полностью вступила в свои права. Эол зажег пару факелов, укрепленных на стене, и Альбин невольно зажмурился, ослепленный ярким светом.

Когда глаза его наконец привыкли, юноша в восхищении принялся оглядываться по сторонам. Пещера Эола была битком набита драгоценностями и предметами роскоши, словно торговый павильон чианских купцов. Каменный пол пещеры был укрыт яркими коврами с затейливым рисунком, стены пестрели фресками, изображавшими далекое прошлое Полуострова. Мягкие кресла с разноцветными вышитыми подушками на них, казалось, звали присесть и передохнуть, но самым впечатляющим зрелищем были груды драгоценностей, наваленные вдоль стен прямо на полу.

Альбин подошел к одному из сундуков. Сундук был полуоткрыт, и золото и драгоценные камни вываливались из него на пол. Альбин подобрал золотое кольцо с огромным изумрудом и заморгал, когда зайчики света брызнули ему прямо в глаза.

— Откуда у тебя все это?

Эол, пристально наблюдавший за юношей, пожал плечами:

— Мои предки-доуми скопили все эти безделушки за много веков. Я и в самом деле понятия не имею, откуда взялось большинство из этих сокровищ.

— В этой пещере жило много поколений доуми ветров?

— Много, посланник. Мой род очень древний и славный, он восходит к тем временам, когда в этих краях правили Землеустроители. Жизнь тогда была совсем другой, не то что сейчас…

И хотя Эол сопровождал свое замечание негромким смешком, его слова разбудили любопытство юноши. Он слышал много сказок и легенд о давно ушедших временах, когда землей правили Землеустроители. Доуми были единственными и немногочисленными представителями древнего народа, который появился в этот покрытый тайной период истории. Это сокровище — какие истории оно могло поведать людям, умей оно говорить!

Нахмурившись, Альбин спросил:

— Говорят, что когда Ниома потеряла свой камень, то она потеряла и свою юность. Она почти сразу умерла от старости. С тобой этого не случилось. Почему?

— Ни со мной, ни с Таунисом, ни с Дрионой. К счастью для нас, мы были относительно молоды, когда нас лишили нашей наследственной власти. Так что мы до сих пор живы. — Эол усмехнулся своей невеселой шутке: — Я так очень даже живой. — Он подошел к Альбину и встал рядом с ним. — Ну как, привлекло ли что-нибудь твое внимание? Видишь ли ты что-то такое, что сделало бы нашу игру интересной для тебя?

Альбин удивленно посмотрел на него:

— Ты хочешь сказать, что я могу выбирать среди всего этого?

— Да, именно это я хочу сказать. В этой пещере нет ничего такого, с чем я не мог бы расстаться без сожаления, если речь идет о моем камне. Выбирай.

Альбин тревожно огляделся по сторонам. Вокруг он видел множество прекрасных и очень дорогих вещей. Тут были музыкальные инструменты из инкрустированного золотом дерева, подносы и бокалы, сделанные из золота и серебра и украшенные россыпями бриллиантов и изумрудов, длинные ожерелья из жемчуга, рубинов, сапфиров и алмазов, а также воинские доспехи, да такие, что и у Броуна не было ничего подобного. Однако ничто из этих богатств не соблазнило юношу. Больше всего ему хотелось сохранить свою шкуру и камень короля.

Когда он сообщил об этом своем желании Эолу, доуми с любопытством уставился на него:

— Ты так предан своему королю, что тебе совсем ничего не хочется для себя?

— Ну, если бы это было так, я был бы либо святым, либо дураком. Но я — ни то ни другое. Конечно, кое-что я хочу.

— Чего? — напрямую спросил Эол.

Альбин открыл рот, но ничего не сказал. Ему припомнилась его детская мечта о том, чтобы стать наездником — победителем всех скачек. Теперь эта мечта показалась ему глупой. «На самом деле я хочу только Ривен, — подумал Альбин, — но теперь мне никогда не получить ее». Это, однако, вовсе не означало, что жизнь не удалась и окончена. Во всяком случае, юноша надеялся, что — нет.

— Ну? — поторопил его Эол. — Выбери же что-нибудь.

Альбин пристально поглядел на кучу сокровищ на полу.

— Здесь так много всего, и все в таком беспорядке… Я немного растерялся и…

Нетерпеливо фыркнув, Эол сделал шаг вперед к наваленному возле сундука золоту и принялся разгребать его ногой.

— Любая из этих вещей, — пробормотал он, поднимая изящный золотой кувшин, — сделала бы тебя счастливым на всю оставшуюся жизнь. Если бы ты привез такую вещь в Джедестром, то мог бы жить, ни в чем не нуждаясь, до конца дней своих.

— Праздная жизнь — это вовсе не то, что я ищу.

Эол смерил его внимательным взглядом:

— Чего же ты ищешь, посланник? Каково твое сокровенное желание?

Альбин моргнул. Если Ривен не может быть его сокровенным желанием, то что же могло бы занять ее место и его сердце? Он никогда еще не задумывался об этом. И вот теперь, когда Эол прямо спросил его об этом, он внезапно понял, каким должен быть ответ. Его будущее — в королевской службе.

— Я ищу славы, приключений, достойной цели и побед во славу короля Броуна.

Его ответ крайне озадачил доуми. Эол рассмеялся так громко, что вся пещера отозвалась звонким эхом.

— Славы, приключений, высокой цели?! Ох, если бы тебя слышал сейчас твой король! Ты хочешь быть героем, ты хочешь стать таким, как он, только еще более великим!

Альбин прекрасно понимал, насколько нелепо он выглядит в глазах Эола, но ничего не мог поделать.

— Я восхищаюсь Броуном больше, чем кем-либо другим, — защищался он. — Почему я не должен стремиться подражать ему или даже превзойти?

— Ни почему! Но какой комплимент Броуну! — выдавил Эол в промежутке между приступами смеха. — Зеленый юнец, как ты, готов превзойти Броуна! Это же…

— Смешно? — Альбин опустил голову. Какими же глупыми и смешными были его слова и мысли! Мечтать стать героем!..

Но Эол, наверное впервые со времени их встречи, посматривал на юношу почти с сочувствием.

— Ну что ж, если победы и достойная цель действительно являются твоим сокровенным желанием, то у меня найдется для тебя одна подходящая вещь. Она называется «Победа».

Эол подошел к одной из полок и достал оттуда облезлые кожаные ножны. В ножнах оказался короткий меч с тусклой металлической рукоятью. По сравнению со всем остальным этот меч выглядел в пещере Эола непрезентабельно и даже как-то неуместно.

Доуми вручил меч Альбину, и юноша подозрительно уставился на него.

— Зачем ты дал мне эту штуку?

Эол улыбнулся, демонстрируя два ряда острых белых зубов:

— Ты задаешь слишком много вопросов. Если я не ошибаюсь, ты как раз и есть тот самый подающий надежды великий воин, для которого была выкована «Победа». Лично я что-то не припомню того времени, когда эта железка не собирала пыль в углу пещеры. Боюсь, что она выглядит несколько тускло после стольких лет бездействия. Но если легенды, которые я слушал, сидя на коленях у своей матушки, не лгут, то этот меч должен ожить в руках подходящего человека. Разве тебе не хочется попытать счастья? Вдруг ты и есть тот самый подходящий человек, который вдохнет новую жизнь в эту железку?

Альбин вытащил клинок из ножен и взвесил меч в руке. Скрытое кожаными ножнами лезвие оказалось блестящим и гладким, словно зеркало отражая колеблющийся свет факелов. Вес клинка и его балансировка показались Альбину вполне подходящими, хотя он не очень разбирался в этих тонкостях. Внезапно юноше захотелось оставить меч себе, захотелось так сильно, что он с удивлением услышал, как его голос произнес:

— Да, я хочу.

Эол снова улыбнулся, сверкнув зубами:

— Значит, ты готов сыграть?

Альбин с трудом сглотнул, неохотно откладывая меч в сторону.

— В какую игру ты хотел бы сыграть со мной?

— О, ничего сложного, — заявил Эол. — Ничего такого, что потребовало бы особого умения или дерзости. Это было бы несправедливо по отношению к тебе.

Альбин покорно согласился. Он знал, что не ему тягаться с доуми в игре, требующей интеллекта или хотя бы навыка.

— Положимся на чистое везение.

И снова Альбин согласился.

— Очень хорошо, что ты предлагаешь? Сыграем в «орлянку», в мячик или будем бросать кости?

Альбин, думая о паре костей в кармане куртки, чуть было не сказал: «В кости», но вовремя заметил выражение лица Эола. Доуми смотрел на него, словно кот на птенца.

— В «орлянку», — быстро сказал Альбин. — Чур, я выбираю монету.

С этими словами он полез в карман и вынул оттуда плоскую бронзовую монету.

Эол взял ее из руки Альбина и усмехнулся:

— На твоей монете — две «решки». Ты, наверное, совсем за дурака меня держишь, если думаешь, что я поддамся на такой старый трюк. — Эол отшвырнул медяк в сторону. — Как насчет того, чтобы покидать мяч? У меня есть отличный мяч из золотых нитей.

Альбин отрицательно покачал головой:

— Если ты можешь управлять ветром, значит — можешь управлять и тем, куда мяч будет отскакивать. Что-то я не очень доверяю твоим золотым нитям.

И снова Эол разразился грубым громким смехом.

— Экий ты хитрый, маленький посланник. Твой король мог бы гордиться тобой. Ну хорошо, что же нам остается? Боюсь, придется играть в кости. И, поскольку у тебя вряд ли найдется при себе пара костей, мне придется достать свои. Пойду поищу, давненько я их не видел…

Под подозрительным взглядом Альбина Эол побарабанил себя по подбородку, изображая задумчивость.

— Кажется, вспомнил, где они лежат. Мне потребуется некоторое время, чтобы достать их оттуда. До тех пор пока я вернусь. Лай составит тебе компанию.

Усмехаясь, Эол ушел в глубь пещеры, и Альбин опасливо покосился на волка. Огромный зверь сидел неподвижно, подобрав под себя хвост, и глядел на юношу своими странными бледными глазами. Он казался очень голодным. «О чем он думает? — спросил себя Альбин. — Волк ли это на самом деле? Может быть, это какой-нибудь горный дух в волчьем обличий? Горный дух, который в состоянии прочесть его, Альбина, мысли?»

Альбин очень надеялся, что нет. Под неподвижным взглядом зверя он вынул из кармана кости и спрятал их в рукаве. Волк тихонько зарычал. Дрожа, Альбин ждал, что он вот-вот бросится на него. Волк не бросился, и Альбин спросил себя, что ему теперь делать. Все зависело от того, какие кости окажутся у Эола.

— А вот и мы! — громко объявил доуми, снова вступая в освещенную часть пещеры. — У меня случайно оказалась вот эта пара. Что скажешь? Подходящие? — Эол раскрыл ладонь и протянул Альбину пару игральных костей, точно таких же, как те, что Альбин припрятал в рукаве. Совпадение было настолько полным, что казалось невероятным. Неужели Ривен каким-то образом знала? Интересно, что получится, если ему удастся каким-то образом подменить Эоловы кости своими и выиграть?

Покосившись на волка, Альбин осторожно кивнул:

— Мне кажется, что кости в порядке.

Эол радостно потер руки.

— Очень хорошо. Давай начнем. Предлагаю бросать пять раз. Кто наберет большее количество очков — тот победил. Я бросаю первым…

— Приближается незнакомец!

Дозорный на вершине самой высокой башни Пенито ударил в гонг, и звук этот несколько раз эхом прозвучал во дворе крепости.

— Друг или враг? — спросил снизу один из новичков со свежим, юным лицом, сегодняшний дежурный. Он и его более молодой товарищ на башне были допущены к охране ворот всего лишь неделю назад и поэтому еще не очень твердо усвоили свои обязанности.

— Экий ты простофиля, братец! Беги, положи Пербельду.

— Да-да конечно! Я и забыл…

Подобрав подол длинной черной рясы, юноша припустился бегом по вымощенному каменными плитами двору. Затем он помчался вверх по винтовой лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и отчаянно забарабанил кулаками в толстую дубовую дверь.

— Входите, входите же, кто там! — раздраженно крикнул волшебник. — Где это вы выучились подобным манерам? В своей кузнице? Я нуждаюсь в тишине и покое, иначе я никогда не закончу своей рукописи.

— Прошу прощения. Учитель, — смущенно пискнул послушник. Войдя в комнату, он на мгновение задержался у порога, чтобы перевести дух. — У наших ворот — незнакомец. Должен ли я его впустить?

Старый волшебник казался совершенно выбитым из колеи внезапным вторжением в тихий мирок его научных исследований и теперь растерянно поглаживал пальцами спутанную бороду. Из угла комнаты на послушника смотрело круглыми глазами чучело совы, покрытое толстым слоем пыли. С потолка свисало несколько сушеных летучих мышей.

— Конечно, ты должен впустить его. Мы живем в пустыне, Эгад, мальчик мой. Или ты предлагаешь оставить незнакомца за воротами, чтобы ночью его съели волки или свела с ума дикая магия?

Пербельд почесал скрюченным пальцем левый висок.

— Хотя, с другой стороны, если он сумел забраться так далеко, значит он сумел каким-то образом обойти волков и справиться с магией. Он ведь не выглядит сумасшедшим? Нам не нужны сумасшедшие, которые слонялись бы по коридорам нашего замка, хотя, по правде говоря, если присмотреться повнимательнее к тому, как ведут себя некоторые из наших братьев, то сумасшедший на их фоне не слишком бы выделялся…

— Прошу прощения, сир, но чужестранец вовсе не похож на сумасшедшего. Однако в моих инструкциях говорится, что вы должны были бы…

— Да-да, конечно, теперь я припоминаю, я должен посмотреть в свое магическое стекло и проверить, кто он такой. — Пербельд сдвинул на лоб очки, встал и принялся шарить на полках, на которых отсутствовала даже видимость порядка, а также на подоконнике единственного узкого окна, прорезанного в стене его кельи.

— Да куда же оно запропастилось, это дурацкое стекло? — бормотал он. — Никогда его нет на месте, когда оно вдруг понадобится, зато когда не надо — оно постоянно попадает под руку. Ага! — воскликнул он, высоко подняв в воздух мрачный хрустальный шар. — Вот же оно! Ну-ка, поглядим, что там за гость к нам пожаловал…

Небрежно проведя по шару рукавом, испещренным пятнами от чая, Пербельд стер с его поверхности самый толстый слой пыли и поставил на стол. Затем он закатал рукава до локтей, откашлялся, прочищая горло, сдвинул очки обратно на кончик носа и начал пристально всматриваться в шар. Несмотря на довольно-таки плотный слой пыли, все еще покрывающий его бока, шар ожил, замерцал и в конце концов в нем появилось изображение.

— Ах, да… вот он какой… Приятный молодой человек, только очень усталый и ослабевший. Должен сказать, что его путешествие через горы было не из легких… Нет, никаких признаков сумасшествия, хотя его тело вряд ли в восторге от всего того, что ему пришлось преодолеть, особенно, если учесть все то, что происходит вокруг. — Он помолчал. — Знаешь ли, в нем есть что-то необычное. — Пербельд слегка наклонил голову: — Он несет с собой какой-то могущественный предмет. Не могу сказать, чтобы он был настроен враждебно по отношению к нам. Могу предположить, что он здесь затем, чтобы посоветоваться с Фэйрином по какому-то важному вопросу. Да! — закончил он неожиданно, внезапно вспомнив о том, что послушник ожидает его решения. — Впустите его, да поскорее, пока волки не разорвали его маленького усталого пони.

Через несколько минут Альбин и Травоух въехали во двор Пенито.

— Фэйрин!.. — хрипло прошептал Альбин прямо в лицо удивленному послушнику, который схватил под уздцы его коня. — Я прибыл из Джедестрома, чтобы поговорить с Фэйрином…

С этими словами Альбин в глубоком обмороке повис на луке седла. Придя в сознание, Альбин обнаружил, что лежит на узкой койке в холодной каменной келье с высоким потолком. Узкий луч света, падающий вертикально из отверстия в потолке, освещал поверхность небольшого стола, установленного рядом с его кроватью. На столе кем-то был поставлен поднос с миской овсянки и чаем. От чая поднимался легкий парок.

Дверь отворилась, и в комнату вошел рослый, худой мужчина с суровым аскетичным лицом.

— Я гляжу, ты уже проснулся. Ну что ж, молодой человек, вам бы лучше, присесть и съесть что-нибудь. Потом мы сможем поговорить.

Должно быть, пристальный взгляд его проницательных серых глаз не оставлял никаких возможностей для возражений. Кроме того, Альбин буквально умирал от голода. Усевшись на кровати, он поставил поднос на колени и стал с жадностью есть. Альбин набросился на безвкусную, но горячую и сытную овсянку с таким аппетитом, словно это было изысканное кушанье. Отставив в сторону опустевшую миску, юноша отпил чаю и посмотрел на незнакомца опасливо и выжидательно.

— Вы ведь Фэйрин, не так ли?

Волшебник кивнул:

— Да, это мое имя. А ты — Альбин, любимый и самый надежный гонец Броуна, — он внимательно посмотрел на юношу. — Расскажи мне свою историю, Альбин, хотя мне кажется, я могу о многом догадаться. Король послал тебя с поручением. Расскажи, как тебе удалось миновать Эола, не отдав ему его камня? Ведь тебе удалось это сделать, правда?

Альбин бистро потянулся к кошельку. Он по-прежнему был крепко привязан к поясу, и внутри него Альбин без труда нащупал ставшие такими знакомыми грани белого камня Эола.

— Да, — признал он. — Камень доуми, который мой господин дал мне для защиты, все еще со мной. У меня с собой также есть меч, который я выиграл у доуми ветров.

И Альбин рассказал внимательно его слушающему Фэйрину о том, как он играл в кости с Эолом; слегка покривив душой, он не стал распространяться о том, как он удачно подменил кости Эола костями, которые ему дала Ривен. Альбин не то чтобы не доверял волшебнику, как он мог не доверять тому, кто был наставником короля? Просто Фэйрин не понравился юноше. В его немигающем пронзительном взгляде было что-то фанатически мрачное, точно так же, как и в форме его крючковатого орлиного носа. По какой-то ему самому непонятной причине Альбин не хотел рассказывать магу о своей встрече с Ривен.

— Каждый раз, когда ты бросал кости, счастье тебе улыбалось? — переспросил Фэйрин.

— Да.

Фэйрин покачал головой:

— Тебе невероятно повезло. Принимая во внимание клятву, которую ты дал своему господину, ты рисковал, пожалуй, чересчур сильно.

Альбин мрачно кивнул:

— Я знаю, и теперь, когда все уже позади, я сам удивляюсь, как я осмелился пойти на это. Тогда мне казалось, что у меня просто нет другого выхода. Либо это, либо смерть от голода на вершине горы, потому что Эол ни за что бы не пропустил меня в Пенито.

Фэйрин изогнул свои крутые брови:

— Ладно, раз ты вырвался из его лап с целой шкурой да еще сохранил камень, я не стану дальше мучить тебя упреками. Расскажи мне теперь о том, какие вести принес ты мне от Броуна. Ваар отчего-то потерял свое зрение, какая-то тьма застилает его некогда острый глаз. Вот уже несколько недель, как я не имею сведений о том, что происходит на Полуострове. Это начинает меня беспокоить.

Альбин припомнил старинную поговорку о гонце, приносящем плохие известия, и набрал в грудь побольше воздуха. Неохотно он описал Фэйрину Выбор невесты. Оглашение, похищение зеленого камня Ривен и ее исчезновение. Рассказывая обо всех этих событиях, он внимательно наблюдал за выражением лица волшебника, В глазах Фэйрина появилось какое-то странное выражение, а узкие ноздри затрепетали, словно маг учуял какой-то давнишний, слабый аромат. Когда Альбин перешел к описанию нападения армии стьюритов, с которой Броун, по всей видимости, все еще продолжал сражаться, маг уже почти не слушал гонца.

— Опиши-ка мне эту девушку еще раз.

— Изящная, темноволосая, с серыми глазами, очень красивая.

— Упоминание о ее красоте представляется мне излишним, коль скоро Броун избрал ее своей невестой вопреки логике и здравому смыслу. Сколько ей лет?

— Примерно столько же, сколько и мне.

— Ты не можешь сказать точнее?

— Нет, не могу. Мы с ней не говорили о возрасте.

— Что-то подсказывает мне, что вы с ней были близко знакомы.

— Это я отыскал ее и привез в Джедестром, — признался Альбин.

Взгляд Фэйрина немедленно вонзился в него.

— Я согласен, что тут нечем гордиться, учитывая все то, к чему это привело. Расскажи мне о том, как ты с ней встретился.

Альбин опустил глаза и начал описывать свое пробуждение под звуки волшебной свирели Ривен. Фэйрин слушал и кивал.

— Как это все удачно случилось, тебя ведь послали с заданием отыскать для Киллип человека, который умел бы играть на свирели. Эта Ривен как будто прочла твои мысли и заставила тебя взять ее с собой во дворец.

Альбин с беспокойством глянул на мага:

— Но она действительно прочла мои мысли.

Фэйрин немедленно ухватился за это неосторожное замечание юноши:

— Откуда ты знаешь? Разве ты не все рассказал мне о ней?

Альбин заколебался. До сих пор он в своем рассказе не касался своей последней встречи с Ривен. Его нерешительность, однако, окончательно выдала его Фэйрину.

— Ты что-то скрываешь, парень? Предупреждаю, со мной лучше не играть в эти игры. То, что ты не хочешь мне сказать, я все равно узнаю — но это может оказаться неприятно и болезненно.

Впервые Альбин почувствовал угрозу, исходящую от личности мага, но он не мог предать Ривен. Ему все время казалось, что их последняя встреча в горах была глубоко личной и касалась только их двоих.

Фэйрин презрительно улыбнулся тонкими губами:

— Решил молчать, да? Ну ладно, поглядим, что нам удастся с этим сделать. Существует, видишь ли, немало способов извлекать информацию из свидетелей, которые не хотят говорить. Например, вот…

Маг подошел к посудному шкафчику и достал с полки склянку с каким-то порошком. Искоса поглядывая на Альбина, он насыпал зеленоватую пудру себе на ладони, затем снова подошел к кровати и прислонил одну руку ко лбу юноши. Альбин попытался отвернуться, но Фэйрин схватил его за затылок второй рукой и сжал его голову с удивительной силой, не давая ему вывернуться.

— Не шевелись! — прошипел он. — Помоги мне, и я не причиню тебе никакого вреда.

У Альбина не осталось никакого выбора. Он не мог освободиться из захвата волшебника без открытого применения силы, и даже если бы он осмелился на это, он, скорее всего, проиграл бы, так как, несмотря на болезненную худобу и смертельную бледность лица, Фэйрин оказался далеко не слабым противником.

— Ага, — прошептал волшебник.

Его тонкие губы сложились в некое подобие улыбки, при виде которой Альбин невольно вздрогнул.

Изрядное пространство на полу перед кроватью Альбина замерцало призрачным зеленым светом, точно таким же, каким были вымазаны ладони мага. Постепенно мерцание усилилось, и внутри него появились какие-то фигуры, быстро обретающие отчетливость. Альбин судорожно вздохнул. Фигуры были миниатюрными копиями его и Ривен. Маленькие фигуры уселись на берегу ручья и начали беседовать.

— Как?! — воскликнул Альбин, но Фэйрин не дал ему договорить.

— Тихо! — скомандовал он. — Я хочу слышать каждое слово.

— Но… — попытался возразить юноша.

— Тихо, я сказал.

Маг удостоил Альбина таким взглядом, что губы его сами собой сомкнулись и кровь застыла в жилах. После этого Альбин уже не мешал волшебнику обратить все свое внимание на сцену, которая разыгрывалась перед ним на полу комнаты. Все происходило в точности так, как запомнил Альбин.

Когда все было кончено и фосфорическое свечение погасло, маг выпустил голову Альбина.

— Значит, она — дочь Ниомы и носит в себе дитя Броуна, — пробормотал волшебник, едва сдерживаясь. — И все это время никто даже не подозревал о ее существовании. Ее суетливая тетка неплохо ее прятала.

— Она выросла в пещере, — вставил Альбин, потирая лоб. Лоб слегка побаливал. Ощущение было таким, словно его голову выскоблили изнутри ложкой, словно котелок с пригоревшей кашей.

— Не слишком многообещающее начало, — вымолвил Фэйрин. — Однако это не помешало ей получить хорошее образование. Она сумела перехитрить короля и всех, кто его окружает. — Словно отгоняя какие-то тревожные мысли, маг провел рукой возле собственного лба и продолжал: — Она ничуть не напоминает свою мать, во всяком случае — обликом. Ниома была золотоволосой, а ее дочь — нет.

— Да, она темноволосая и сероглазая… — Альбин посмотрел прямо в серые глаза Фэйрина. Внезапно странная мысль промелькнула в его голове. «Нет, этого не может быть!» — сказал он себе. Это было просто невозможно.

Волшебник внезапно отвернулся и отошел к окну.

— Ты должен отдохнуть и прийти в себя, тебе потребуется по меньшей мере день. Я воспользуюсь этим временем, чтобы привести в порядок свои дела. Потом мы с тобой отправимся в Джедестром.

— Вы тоже? — удивился Альбин, разглядывая напряженную худую спину волшебника.

— Да, мой мальчик. Не удивляйся так сильно. Ты должен радоваться, что я буду путешествовать вместе с тобой. Со мной тебя не тронут волки и не заморочит дикая магия.

«Может, оно и так, — подумал Альбин, — но пока он будет рядом, я постоянно буду в опасности».

На расстоянии многих миль южнее Пенито, в Джедестроме, Пиб выбрался из густых прибрежных кустов и с беспокойством огляделся по сторонам. Уверившись, что его никто не видит, он соскользнул в теплую воду Хара и вытолкнул из тростника небольшую лодку.

Этот побег Пиб задумал уже несколько недель назад. Сама мысль об этом впервые пришла ему в голову в тот день, когда Альбин отправился в Пенито. Пиба вызвал к себе король Броун и некоторое время расспрашивал о его стьюритских родственниках. Пиб изо всех сил старался отвечать как можно подробнее, но король все равно остался недоволен. Либ слишком мало знал. И, когда король уехал из Плэйта, Пиб был очень недоволен собой.

«Я — самый тупой парень на свете, — сказал он самому себе. — Конечно, под рукой всегда есть юный Альбин, которого можно послать с настоящим поручением, и поэтому все настоящие приключения тоже достаются ему. Что же мне делать? Коротать свои дни, ухаживая за глупыми животными? Если так, то я сам скоро превращусь в глупое животное».

И тут ему в голову пришла эта идея. Может быть, и он сумеет что-то сделать, чтобы помочь королю. В конце концов, у него тоже рыжие волосы и зеленые глаза, как и у стьюритов. Все так и говорили, что он — вылитый стьюрит. Его бабка научила его немного говорить по-стьюритски. Почему бы ему в этом случае не отправиться в их страну и, прикинувшись одним из стьюритов, не разузнать чего-нибудь такого, что важно для Броуна и для его армии? Все это, безусловно, потребует мужества, но Пиб решил доказать всем, что мужество-то у него есть.

Эта идея полностью овладела им, и он принялся строить планы. Он купил эту маленькую лодку, запас провизии и спрятал все это в камышах. И вот настало время действовать. «Теперь или никогда!» — решил Пиб, выталкивая свое утлое суденышко на глубину. Он направлялся к большому торговому кораблю, который должен был отвезти его к чужим берегам. «Теперь или никогда». Бросив последний взгляд в сторону дворца. Пиб вскарабкался в лодку и принялся грести.

Прошло два месяца с того дня, когда Ривен встретилась в горах с Альбиной. Грис и Ривен сидели у небольшого костерка, который неуверенно вспыхивал и дрожал в ямке среди подтаявшего снега.

— Начала ли ты постигать силу камня? Чувствуешь ли ты его возможности? — расспрашивала Грис.

— Мне кажется, что да, — несколько неуверенно отвечала Ривен.

Она все еще не чувствовала должной уверенности, когда ей случалось обращаться к возможностям зеленого камня доуми. Собственно говоря, она даже понятия не имела о том, что Грис подразумевала под словом «возможности».

— С помощью камня ты можешь сделать очень многое, нужно лишь понять, как с ним обращаться и как ему приказывать, — продолжала Грис. — Ты можешь насылать наводнения. Например, весной ты должна будешь затопить равнины Полуострова, чтобы подновить почвы. Луга не затопляло уже больше десятка лет, и они очень в этом нуждаются.

— Как же так, — удивилась Ривен, — ведь люди понастроили вдоль рек и ручьев селения. Я знаю, потому что я проходила мимо них по пути сюда. Иногда ночью я даже крала там еду. Наводнение уничтожит все эти деревни, и их скот потонет. Люди тоже могут пострадать.

Грис пожала плечами:

— Жители Полуострова должны снова научиться не строить так близко от воды. Пока Броун не завладел камнем, они так и поступали. Несколько лет под властью Броуна сделали людей беспечными.

Ривен нахмурилась, и Грис пристально посмотрела на нее:

— Нельзя быть доуми и жить людскими заботами. Это две несовместимые вещи. Именно люди должны приспосабливаться к природе, а не наоборот.

Ривен подумала о том, что Грис, скорее всего, права. И все же ей не хотелось, чтобы паводок повредил всем этим деревням.

Старая женщина снова помешала течению ее мрачных мыслей:

— Кроме того, при помощи камня можно делать еще одну вещь. Ты пользовалась водоплетением, чтобы заглядывать в прошлое и видеть настоящее. Камень поможет тебе увидеть будущее.

Ривен подняла голову:

— Как?

— Я не знаю, потому что мне самой никогда не приходилось держать камень в руках, а Ниома не так мастерски владела им, как наша с ней мать. Но я помню, что это можно сделать. Возможно, тебе стоит попробовать этому научиться. Если бы Ниома в свое время дала себе труд овладеть этой техникой, может быть, она не наделала бы столько глупостей.

Ривен грустно улыбнулась своей тетке:

— Какой доуми ты бы стала, если бы Омут предпочел тебя?!

Желваки на скулах Грис напряглись и стали заметны.

— Не знаю. Думаю, что лучше, чем была твоя мать, — она вздохнула. — Но Омуту Матерей пришлась не по душе Гризалия.

— Гризалия?

Грис хрипловато рассмеялась.

— Так меня звали до того, как Омут отверг меня. Потом я сократила свое имя до Грис.

Глаза Ривен сочувственно увлажнились.

— Омут выбирает только одного из каждого поколения, и он уже выбрал мою мать, — мягко сказала она. — Если бы у меня была сестра, то Омут мог предпочесть ее мне.

— Это так, но поскольку твоя мать встретила Броуна, ты стала единственным ребенком.

— Расскажи мне о моем отце, Грис. Почему Ниома прогнала его?

— Она была ветрена и непостоянна.

Ривен посмотрела в пространство над шипящим лагерным костром.

— Мне любопытно, кем он был и встречу ли я его когда-нибудь.

— Надеюсь, что нет, — сухо заметила Грис. — Надеюсь изо всех сил.

Снег шел каждый день. Он повис пушистыми комочками на ветвях деревьев и кустарников, укрыл землю плотным ковром, и воздух наполнился сверхъестественной тишиной и покоем. Горы стали совершенно непроходимы, и почти столь же непроходимым стал лес. Ривен, однако, не находила себе места. Она бродила по окрестностям, прокладывая путь сквозь пушистые сугробы; изредка она играла на свирели, но чаще просто смотрела на таинственное переплетение обнаженных ветвей, контрастным рисунком упавшее на серое зимнее небо.

По ночам ее покой смущали странные сны. Это были сны о Броуне, которые сменялись тревожными сновидениями о Грис. Грис упорно отказывалась обсуждать с Ривен состояние своего здоровья, но было очевидно, что с ней не все в порядке. Часто Ривен просыпалась по ночам словно от толчка и тихо лежала, глядя в темноту пещеры и прислушиваясь к хриплому дыханию Грис, перемежающемуся с болезненными стонами. Когда же она заговаривала с теткой на эту тему, та сердито отрицала свою болезнь.

— Хватит воображать, — говорила она, когда Ривен будила ее среди ночи. — Не трогай меня и дай мне спокойно поспать.

«Ничто не осталось таким, как было, — мрачно раздумывала тогда Ривен. — Грис изменилась, да и я тоже. Я уже не та девочка, какой я была до того, как отправилась за камнем в Джедестром. И она задумчиво клала руки на живот, внутри которого рос и развивался ребенок Броуна. „Нет, я совсем другая“.

Однажды она решилась попробовать вызвать энергию камня, чтобы заглянуть в будущее. Это оказалось очень непросто. Поиск будущего оказался сродни поискам куска дерева в море, укрытом туманами. В серой пелене проступали какие-то темные очертания, но они сразу же расплывались и исчезали, лишь только Ривен пыталась зафиксировать их. Ривен хмурилась, обескураженная бесплодностью своих усилий. Чувствуя в своем теле поток энергии камня, она никак не могла ее сконцентрировать. Встряхнув головой, словно для того, чтобы сознание прояснилось, Ривен в последний раз бросила взгляд на поверхность воды. Пробиваясь сквозь туманные барьеры времени, в воде показалось чье-то лицо.

Поверхность воды потемнела и вспучилась, туман рассеялся, и в воде возникло изображение. Сдерживая дыхание Ривен наклонилась ближе. В воде появилось лицо мальчика, не старше десяти лет от роду. Он был очень худ, с копной жестких темных волос на голове. Черты его лица были по-детски нежными, но вычерчены они были уверенными, прямыми линиями и казались смутно знакомыми.

Ривен не очень внимательно вглядывалась в черты его лица. С самого начала ее поразило выражение боли и ужаса, застывшее в широко раскрытых голубых глазах мальчика. Сердце Ривен стиснуло, рот — обожгло, а в груди возник какой-то тугой узел. С протяжным криком Ривен потянулась к изображению, но оно задрожало в воде и исчезло. Ривен так и осталась стоять на коленях, наклонившись над миской с водой. Дыхание с хрипом вырывалось из ее груди.

Что это был за мальчик, чей образ Ривен вырвала из будущего и который выражением своего лица поверг ее в отчаяние? Снова вскрикнув, Ривен закрыла лицо руками и поклялась никогда больше не пытаться заглянуть в будущее. Она боялась того, что она может там увидеть.

ГЛАВА 12

Ранняя весна оставила пятна тающего снега только в глубоких и тенистых долинах, а на солнечной стороне ручья, где гуляли Ривен и Грис, земля оттаяла на столько, что превратилась в грязь.

— Настоящая весна тоже недалеко, — объявила Грис и многозначительно посмотрела на стоящую рядом с ней Ривен. — Ты перестала пользоваться камнем, не так ли?

Ривен кивнула:

— Он отдаляется от меня.

— Без сомнения, это ребенок отталкивает его. — Грис покачала головой. — Жаль, что ты становишься уязвимой именно тогда, когда тебе может понадобиться сила.

Вместо ответа Ривен отвернулась.

— Кто-то идет сюда.

В чаще щелкнул сучок, и ветви кустов раздвинулись. В тени возникла невысокая, округлая фигура женщины.

— Дриона! — воскликнула Грис.

— И не кто иной!

Ривен во все глаза уставилась на незнакомку. Густые каштановые волосы были кольцами уложены по сторонам ее аккуратной, изящной головы. До самой шеи, нежной и округлой, Дриона была закутана в коричневый плащ, но он свисал настолько свободно, чтобы выгоднее подчеркивать роскошное чувственное тело, отчетливо угадываемое среди складок тонкого полотна. Дриона глядела на Ривен, и влажный цветок ее губ складывался в какую-то нерешительную улыбку.

— Ну вот мы и встретились, — низким горловым голосом произнесла Дриона, делая еще один шаг вперед. Теперь она вся была освещена робким, по-зимнему неярким еще солнцем. — Вам, конечно, интересно, что заставило меня придти сюда. — С каждым словом Дриона обретала уверенность в себе. — И я скажу вам. Это очень просто. Я пришла сюда, чтобы поздравить Ривен с возвращением ее камня.

Ривен почувствовала, как по шее ее побежали мурашки.

— Откуда ты знаешь?

Алые, полные губы доуми земли поползли вверх.

— От меня невозможно утаить ничего такого, дитя мое. Я тут же почувствовала изменение равновесия сил в земле. — Ее широкие босые ступни слегка утопали в мягкой, нагретой солнцем грязи на берегу. — Я радуюсь за тебя и в тебе. Ты оказалась достаточно умна, ты доказала, что ты — настоящая доуми. То же самое думают о тебе и другие. Мы хотим встретиться.

— Мы?..

— Таунис и Эол, доуми огня и ветров.

Ривен старалась сохранить равнодушное выражение на лице, но мысли ее лихорадочно прыгали, обгоняя друг друга. Она почти ничего не знала о других доуми и даже не думала о них до того, как отправилась в Джедестром. Всякий раз, когда Грис случайно упоминала о них, она говорила пренебрежительно и насмешливо.

Несмотря на все то, что было между ними общего, они традиционно были антагонистами друг дружке. Земля не противостояла Ривен, но встреча воды и огня была опасна для обоих, точно так же, как ветер и земля с трудом выдерживали общество друг друга. В прошлом их редкие встречи происходили лишь в условиях строжайшего соблюдения перемирия между четырьмя стихиями. Однако, насколько Ривен было известно, со дня последней такой встречи прошло около ста лет.

— Ты и я не противостоим друг другу — произнесла Дриона своим густым, теплым голосом, томно растягивая слова. — Именно поэтому я пришла к тебе как посланник остальных доуми. — Дриона раскрыла обе ладони в знак примирения. — Я предлагаю встретиться на плато, там, И где кончается лес. В прежние времена четверка доуми всегда собиралась именно на плато, чтобы быть в безопасности от врагов и друг от друга…

Бархатный взгляд Дрионы скользнул по лицу Ривен, переместился на груди и остановился на округлившемся животе.

— А что, Броун все так же мил, как и в те времена, когда он соблазнил меня? — внезапно спросила она с кислой миной.

— Не ходи туда, Ривен, — вмешалась Грис. — Нельзя доверять их хитрым уловкам. Они завидуют тебе, потому что теперь ты обладаешь большей властью.

Мрачный взгляд Дрионы скрестился со взглядом Грис.

— Ты — глупая, старая женщина, — прошипела доуми земли. — Зеленый камень — всего лишь один из четырех. Это дитя не может владеть и управлять им независимо. Если бы все четыре камня остались у того, кто когда-то украл их, они очень скоро убили бы его, и тогда мы получили бы назад свою собственность. Но Ривен нарушила этот баланс, и у нее нет иного выхода, кроме как вступить в переговоры с нами, с остальными доуми. — Ее бархатные глаза сверкали, как раскаленные угольки, когда она повернулась к Ривен. — Приходи на плато через неделю, — скомандовала она и, резко повернувшись, бросилась прочь.

Весь остаток дня Грис не переставая шипела и фыркала по поводу предложения Дрионы.

— Не позволяй им завлечь тебя для переговоров на это плато, — брюзжала она. — Ты там будешь одна, совершенно беззащитная. Сейчас у тебя мало сил. Ты не должна подвергать себя опасности, пока ребенок в твоем чреве не дает тебе полностью воспользоваться камнем.

— Но Грис, как я могу отказаться?

— Ниома никогда не встречалась с ними. У нее никогда не было ничего общего с этими доуми.

— Может быть, именно поэтому ее судьба была столь печальна, — парировала Ривен. — Дриона не глупа. Четыре камня вместе создают равновесие сил. Они — как четыре стороны света, противостоят друг другу, но тем не менее — связаны между собой и необходимы друг для друга. Доуми поддерживали между ними баланс. То же самое делал и Броун, в меру своих сил, конечно. Теперь это равновесие нарушилось, между камнями разрушилась связь. Я чувствую это всем телом, и это чувство преследовало меня всю зиму — словно что-то неправильно в мире.

Грис насупилась:

— Может быть, это твое чувство объясняется гораздо проще: ты скучаешь по своему супругу. Тебя все еще тянет к нему, и, наверное, ты даже подумываешь о том, чтобы возвратиться к нему и вернуть камень.

— Нет! Я никогда не сделаю этого! Даже если бы я и хотела — я бы не осмелилась. Броун убил бы меня за то, что я ему сделала.

— Пока ты носишь его дитя, он тебя не тронет. — Грис прижала руки к груди и попыталась отдышаться. — Может быть, и потом — тоже.

— Если мы с тобой, парень, не превратимся в две обугленные головешки, прежде чем ночь кончится, это будет самым большим чудом с тех самых пор, как эту планету запустили вращаться между звездами, — проворчал Фен.

Он сидел рядом с Альбином на передке фургона, доверху нагруженного металлическими емкостями-канистрами. Дело было вскоре после полуночи, когда все, даже самые любопытные обитатели Плэйта уже спали, и можно было не опасаться, что кто-нибудь застанет их за выполнением этого секретного задания.

Несмотря на это, оба приятеля внимательно оглядывались по сторонам, высматривая неприятельских лазутчиков, пока упряжка ломовых лошадей тащила их тяжело нагруженный фургон к отдаленному холму, на вершине которого высилась освещенная лунным светом одинокая башня. Особенно старался Альбин; после того как ему сказали, что Пиб оказался стьюритским шпионом, изменники и соглядатаи мерещились ему за каждым кустом и поворотом дороги.

— Я бы не был так уверен, что твой друг-конюх предатель, — возразил ему Фен.

— Но все об этом говорят, и даже король так считает. Зачем же тогда ему понадобилось так таинственно исчезать? — грустно спросил Альбин. — А я-то считал его своим другом.

— Нельзя так легко терять веру в друзей, парень. Я-то знаю, что у каждого события может быть превеликое множество самых разных причин. Человеческую душу вообще невозможно понять.

Обдумывая это, оба молчали долгое время. Альбин первым нарушил гнетущую тишину, прошептав:

— Надеюсь, мы теперь достаточно далеко от реки.

— Меня совсем не река беспокоит, парень. Зеленый огонь чувствует любую воду. Например, на траву сейчас упала роса, в ветках деревьев течет сок, и может, кроме всего прочего, пойти дождь. Говорят, что мы и сами на девять десятых состоим из воды.

— На небе ни облачка вот уже почти неделю. Было довольно сухо, и роса не такая обильная, как обычно. К тому же эти канистры такие толстые и герметичные, что мне кажется, они надежно защитят Зеленый огонь от влаги. Если этого тебе недостаточно, то, если хочешь знать, Фэйрин наложил заклятье на днище вагона.

— Волшебники! — Фен чуть было не сплюнул, но вовремя удержался. — Мне кажется, что ты полагаешь, будто сделал всем нам много хорошего, когда притащил из Пенито эту нахохленную ворону с каменным лицом, но я что-то сомневаюсь. Я скорее бы поверил крысам, которые обитают в портах, чем кому-нибудь из племени колдунов и магов.

— Что ты имеешь против волшебников?

— Мне пришлось их немало повидать, пока я путешествовал, и мне про них кое-что известно. Все они помешаны на могуществе, иначе зачем им нужно бегать вокруг в развевающихся черных рясах да смешивать разные зелья из всякой ползучей мерзости?

— Может быть, они просто ученые, которых интересует устройство и скрытая суть вещей?

— Как бы не так! Это просто кукловоды, которые обожают смотреть на то, как такие, как мы с тобой, приплясывают под их дудку.

«Пербельд был не таким», — подумал Альбин. Он оставался в Пенито не слишком долго, но успел полюбить старого, доброго волшебника.

— Ты просто предубежден против них, Фен. Фэйрин помог Броуну отогнать стьюритов, так что теперь у нас есть целая зима, чтобы подготовиться к их следующей атаке. И он просил, чтобы ему позволили остаться до тех пор, пока все снова не вернется в нормальную колею. Ты, наверное, все же предпочел бы, чтобы он был на нашей стороне, а не их?

— Ну да, особенно теперь, когда Арант привлек на свою сторону эту маленькую куницу Тропоса. Если уж нам приходится сдерживать натиск этих рыжеволосых дьяволов, пока не решится вопрос с этой ведьмой, на которой женился Броун, нам придется использовать все средства. — Фен присвистнул сквозь зубы: — Надеюсь, Зеленый огонь достойно покажет себя.

— А что, ты сомневаешься? — удивленно спросил Альбин.

— Я вернулся сюда по прихоти судьбы, — Фен вздохнул. — Буду говорить с тобой откровенно, парень. Мне казалось, что после всех моих скитаний было бы очень неплохо снова вернуться на родину и здесь успокоиться. Может быть, даже найти себе жену и дом, где можно было бы поселиться. Зеленый огонь — для меня это был только предлог, входной билет, залог королевского расположения. Я надеялся, что с его помощью я заживу новой жизнью. Правда же состоит в том, что Зеленый огонь ни разу не применялся во время войны. Как же я могу быть уверен в том, что он поведет себя так, как надо?

— Но он поведет себя так, как надо, просто обязан. — Альбин улыбнулся, созерцая грубый профиль бродяги. Он был рад, когда Фен согласился остаться и принял пост королевского военного советника. С самого начала их знакомства Фен понравился Альбину, чувствовалось, что ему можно доверять. Теперь же, когда Фен выбрал Альбина себе в помощники, между ними завязалась и быстро окрепла настоящая, преданная дружба. Альбин многому научился у своего старшего товарища. Даже просто слушать его рассказы о дальних странах было весьма поучительно.

— Вы с Квистой мне что-то напоминаете, — хитро заметил Альбин. — Может она быть тем самым человеком, с которым ты согласился бы свить гнездышко в наших краях?

Фен покачал головой:

— Квиста — красивая девица, а в постели — так вообще лакомый кусочек, но я еще не встретил женщины, которая заставила бы меня постоянно к ней возвращаться. Честно говоря, мне иногда кажется, что я никогда такой женщины не встречу… Ну вот мы и прибыли. Пока все идет хорошо, — внезапно закончил Фен, когда кони свернули к воротам смотровой башни.

Глядя на нее. Фен нахмурился.

— Не могу сказать, чтобы я был согласен с королем.

— В чем? — спросил Альбин.

— В том, что здесь столь же удобно хранить порошок, как и в главной башне дворца.

— Мне кажется, что он будет в безопасности, пока о нем никто не знает.

— Когда дело касается Зеленого огня, я бы предпочел обойтись без выражений типа «мне кажется» и тому подобных, — проворчал Фен.

Отперев тяжелую дверь башни, он в последний раз оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что за ними никто не подсматривает, а затем они вдвоем с Альбиной начали сгружать с фургона тяжелые емкости и затаскивать их в заранее подготовленное помещение.

— Гляди, — сказал Альбин другу, — здесь так сухо, что пыль летит столбом, а эти камни. Наверное, они имеют толщину фута два, не меньше.

Фен, однако, не повеселел.

— Все равно на старом месте было лучше. Эта башня расположена за городской стеной, и враг может отрезать нас от драгоценных запасов.

— Нет, никогда! В любом случае Зеленый огонь не останется здесь надолго. Лишь только будет закончено новое здание, мы сможем перевезти емкости туда. Я считаю, что меры предосторожности, которые мы приняли, безупречны.

Фен даже застонал, услышав такое.

— Безупречных вещей не бывает, мой мальчик. Ты тоже поймешь это, когда немного получше узнаешь жизнь.

— Но главная башня замка нужна королю для другого…

— Ага, конечно. Он освободил ее в надежде, что ему удастся засадить туда свою женушку-колдунью, как только он ее поймает. Довольно глупо с его стороны. С тех пор как она оставила его с носом бежав накануне первой брачной ночи, король ведет себя хуже, чем медведь, который наступил на ржавый гвоздь. На его месте я оставил бы девчонку в покое, пусть себе идет куда вздумается.

Альбин намеренно продолжал держаться спиной к Фену, чтобы скрыть от него тоскливое выражение, которое, как он знал, появилось на его лице.

— Даже если бы Ривен не похитила камень, — пробормотал он, — ее было бы совсем не легко забыть. Фен.

Ривен отправилась на плато одна, так как Грис упорно отказывалась составить ей компанию.

— Зачем я там тебе нужна? — возразила она. — Туда два дня пути, да все в гору. Это мне не по плечу.

— К Омуту — целая неделя пути, и дорога тоже все время идет вверх, — попыталась убедить ее Ривен. — Но ты ни разу не отказывалась туда пойти.

— Все это было довольно давно.

— Меньше года назад.

Грис посмотрела на выпяченный живот Ривен:

— Сколько бы времени ни прошло, мы успели стать совсем другими, и ты и я.

— Ох, Грис, я знаю, что ты плохо чувствовала себя всю зиму. Может быть, ты скажешь, чем я могу тебе помочь? — воскликнула пристыженная Ривен, но Грис, как и прежде, отвернулась и не захотела разговаривать с племянницей на эту тему.

«Если бы я только знала, что за болезнь терзает ее! — повторяла Ривен, взбираясь по крутой, почти отвесной каменистой тропе. — В последнее время она стала такой капризной, такой раздражительной, словно ее все время что-то мучает». Перемена, произошедшая с Грис, беспокоила Ривен, но она не понимала, чем она вызвана и можно ли с этим что-либо сделать. «Может быть, это я изменилась, — подумала она, — и теперь я вижу в Грис то, чего раньше не замечала».

Обогнув последний громадный валун, Ривен посмотрела вверх, заслоняя глаза ладонью от сверкающего солнца. Зима подошла к концу, и деревья внизу покрылись легкой зеленоватой дымкой распускающихся почек. Даже пучки засохшей прошлогодней травы, торчащие из небольших трещин на камнях, выглядели по-весеннему празднично.

Следующие полчаса нелегкого подъема привели Ривен почти к самому каменистому плато, и теперь Ривен находилась в тени, которую отбрасывал его слегка нависающий над тропой край. Узкая, извилистая тропа вела наверх, и Ривен подумала о том, что, поднимаясь по ней, она не будет видеть ничего, что ожидает ее впереди, до тех самых пор, пока не будет поздно поворачивать назад. Глубоко вздохнув, она продолжила взбираться на крутизну.

На плато, напоминающем голый каменный стол, две фигуры застыли в ожидании. Когда Ривен наконец вскарабкалась на площадку, Дриона слегка улыбнулась ей:

— Ты точна. Эол, к сожалению, не отличается пунктуальностью. Собственно говоря, он всегда был непредсказуем, а с тех пор, как он проиграл свой камень, он стал еще более капризен и переменчив. Честно говоря, я не уверена, что он вообще появится. Зато Таунис на месте.

Ривен разглядывала фигуру в красном, которая выжидающе замерла на дальнем конце плато. Волосы Тауниса были оранжево-красного, лисьего оттенка, такого же цвета была короткая, остроконечная бородка. Тонкие брови торчали острым углом вверх, и взгляд его желтых глаз неприятно колол Ривен. Сдерживая дрожь, Ривен сделала шаг назад. Огонь был ее врагом, его сила противостояла ее силе, и именно камень Тауниса в короне Броуна обжег ее. При взгляде на Тауниса Ривен заново ощутила острую боль этого давнего ожога, и ей пришлось напомнить себе, что она снова владеет своим камнем, в то время как ладони доуми огня пусты. Эта мысль принесла ей некоторое облегчение.

— Ты не столь красива, как твоя мать, — заметил Таунис свистящим шепотом, отчего у Ривен немедленно заныли зубы. — Однако, судя по всему, ты гораздо умнее ее.

— Чего вы от меня хотите? — требовательно спросила Ривен.

— Наши камни.

Дриона, чьи глаза стали чернее ночи, подтвердила слова Тауниса коротким кивком.

— Да, наши камни.

Ривен вся подобралась и сосредоточилась.

— Тогда возьмите их сами. Я одна отправилась в Джедестром и вернула свой камень. Почему бы вам не поступить подобным образом?

— Как мы это сделаем, когда каждая собака знает нас в лицо? Тебе повезло, потому что Броун даже не подозревал о твоем существовании.

Краешком глаза Ривен заметила сбоку от себя какое-то движение. На краю плато возникла четвертая фигура: это был рослый, удивительно худой мужчина с бесцветными глазами и огромной шапкой светлых волос, напоминающих облако.

— Наконец-то ты соизволил почтить нас своим присутствием, — ядовито заметила Дриона. — Очень любезно с твоей стороны.

— Никакая это не любезность, — учтиво ответил Эол. — Просто мне тоже кое-что причитается.

— Вот бы не подумала, судя по твоему поведению, — усмехнулась Дриона. — Если бы у тебя было терпения чуточку побольше, чем у испуганного клодля, ты сумел бы выманить свой камень у этого мальчишки. Вместо этого ты позволил ему разгуливать по нашим горам так, словно это прекрасно охраняемая дорога, по которой ездит король со своей свитой.

— Зато ума у меня побольше, чем у клодля, и именно этим я выгодно отличаюсь от прочих себе подобных.

Ривен молча смотрела, как трое рассерженных доуми сверкают друг на друга глазами. Таунис кипел от гнева и не скрывал этого, Дриона надула чувственные губки, а Эол холодно и довольно улыбался. Ривен начинала жалеть, что она не последовала совету Грис и не отказалась явиться на это собрание смертельных врагов. Она уже хотела повернуться и уйти, когда Таунис, словно подслушав ее мысли, заговорил:

— С твоей стороны, Ривен, было эгоистично и довольно близоруко взять только свой собственный камень. Ты должна была забрать все четыре, — обвинил он ее.

— Я не могла. Корона Броуна защищена заклятьем. Она чуть не сожгла мне руку. Кроме того — уже слишком поздно. Я никогда больше не смогу вернуться в Джедестром.

— Ты можешь выполнить свой долг перед нами, не возвращаясь туда, — промурлыкал Таунис, — теперь, когда твое могущество вернулось к тебе — воспользуйся им.

Ривен сжала кулаки.

— Как?

— Ты можешь устроить наводнение в Джедестроме, уничтожить дворец Броуна и его людей. Когда начнутся весенние дожди, воспользуйся своей силой: пусть притоки выйдут из берегов и омоют водой весь Полуостров. После этого будет нетрудно забрать то, что принадлежит нам по праву.

Ривен отчетливо видела, как жажда мести мечется в оранжевых глазах Тауниса, словно лесной пожар. Никто и ничто его не беспокоило, кроме самого себя. «Да и „остальные доуми ничуть не лучше“, — подумала Ривен, поглядев на Эола и Дриону. Никто из них не думал ни о чем другом, кроме мщения. Может быть, Альбин был прав, когда говорил о жестоком правлении доуми?

«Ну а я как же? — спросила себя Ривен. — Чем я могу пригодиться этой нелицеприятной компании?»

— Почему я должна делать то, о чем вы просите? — осведомилась она.

— Объясни ей, — отрывисто бросил Таунис Дрионе.

Доуми земли выступила вперед:

— Тебе кажется, моя крошка, что ты в безопасности, но это не так. Ты никогда не будешь в безопасности до тех пор, пока Броун владеет остальными тремя камнями. И ты, и то, что у тебя теперь есть, — она мельком взглянула на округлившийся живот Ривен. — Подумай об этом. Если ты не уничтожишь Броуна и не восстановишь равновесие сил между нами четверыми, он воспользуется этим, чтобы уничтожить тебя. Ты качаешь головой, но это только потому, что ты юна и наивна. Когда ты захочешь устроить весенний паводок, чтобы напоить землю, его инженеры выстроят дамбы, чтобы сдерживать тебя. Они вторгнутся в твои любимые леса и вырубят их под корень. Было бы безумием позволить Броуну стать сильнее, когда у тебя еще есть возможность остановить его.

Порыв холодного ветра обжег щеку Ривен, и она невольно посмотрела туда, где стоял Эол. Доуми ветра исчез. Исчез так же бесшумно и пренебрежительно, как и появился. Оставшиеся двое смотрели на Ривен, словно хищники на жертву.

В глубине души Ривен осознавала, что в словах Дрионы была доля истины. Теперь, когда Броун узнал, кто она такая он не мог и дальше не обращать внимания на факт ее существования. Может быть, как раз в этот момент он строит планы, как ему изловить свою беглую супругу. Она действительно была наивна, когда полагала, что с возвращением зеленого камня все трудности закончатся. Настало время всерьез позаботиться о своей безопасности и безопасности ребенка. Но даже если бы она и захотела поступить так, как уговаривали ее поступить Таунис и Дриона, она не могла. Ребенок в ее чреве стал таким большим, что камень перестал помогать Ривен. Ей оставалось только тщательно спрятаться и переждать это опасное время, пока не родится ее дитя.

— Я должна подумать над этим, — пробормотала Ривен, поворачиваясь к собеседникам спиной. — В течение двух недель я сообщу вам свое решение, — и доуми воды стала осторожно спускаться с плато.

Таунис и Дриона молча смотрели ей вслед.

— Ну? — спросила Дриона, когда темноволосая девушка исчезла из вида и уже не могла их слышать. — Что ты думаешь.

— Что тут думать? Она расположена сотрудничать с нами не больше, чем ее шлюха-мать.

— Но она, по крайней мере, разумна, — возразила Дриона. — Здравый смысл на нашей стороне, по крайней мере, мы сумеем представить дело именно так.

Таунис с любопытством взглянул на доуми земли.

— Что ты станешь делать, когда получишь обратно свой камень?

Дриона в ответ хитро улыбнулась:

— Сначала ты расскажи мне, что ты будешь делать со своим?

— Это просто, — сообщил Таунис и его красные одежды стали намного ярче.

Вытянув палец в направлении приземистого сухого куста, которому каким-то чудом удалось прорасти в узкой расселине в скале, Таунис довольно рассмеялся, когда куст вспыхнул ярким пламенем.

— Я до основания спалю Джедестром! — проскрежетал он. — После этого и город, и его король превратятся в горстку пепла. Я поджарю этого выскочку Броуна, как мясо на вертеле, чтобы посмотреть, как его красивое лицо почернеет и обуглится!

Дриона зацокала языком:

— Какой же ты грубый и жестокий Таунис. В тебе нет изящества.

Доуми огня покосился на свою сообщницу:

— Вот как? А что ты припасла для нашего красавца-короля и его подлых людишек?

— Кое-что гораздо более интересное и продолжительное, чем то, что ты предлагаешь. Хочешь посмотреть?

Таунис опасливо посмотрел на Дриону.

— Что это такое?

— Идем со мной, и увидишь. Вместе они спустились с плато в густо поросшую лесом долину внизу, где сладко пахло древесным соком, побежавшим по проснувшимся после зимы стволам, и свежими, молодыми почками. Жирная, мягкая земля подавалась под их ногами. При каждом шаге Дрионы от земли поднимался такой густой аромат, что даже Таунис почувствовал легкое головокружение.

Дриона остановилась на небольшой поляне. Прижав к земле кончики пальцев босой ноги, она прошептала какое-то еле слышное слово. Земля послушно расступилась, образовав довольно широкое отверстие, в которое можно было войти.

Дриона посмотрела на Тауниса.

— Иди за мной.

— В землю? — Таунис покачал головой: — Ты думаешь, что я — дурак? Огонь можно потушить землей.

— Таунис, любезный мой кузен, я понимаю, что ты боишься замкнутых пространств, но наберись же мужества. Я вовсе не собираюсь причинить тебе вред. Было бы очень глупо с моей стороны пытаться повредить своему союзнику. Вместе мы гораздо сильнее, чем по отдельности. Мне просто очень хочется показать тебе, чем я занималась все то время, с тех пор как лишилась камня.

Но Таунис продолжал с подозрением взирать на свою спутницу.

— Ладно, — пожал он плечами, — пошли. Покажи мне.

Дриона повела Тауниса вниз по открывшемуся в земле тоннелю, между каменных и земляных стен. Они спускались все ниже и ниже, пока самый воздух в их легких не стал тяжелым и спертым.

— Как ты выносишь эту вечную тьму? — пробормотал Таунис и щелкнул пальцами. На кончиках его пальцев появилось яркое пламя, и он взмахнул рунами, освещая проход.

— Да в этих стенах проходят золотые и серебряные жилы! — воскликнул он неохотно следуя за Дрионой.

Обычный жаркий румянец на щеках Тауниса постепенно сменился восковой бледностью. Дриона же, напротив, воспряла в тесном подземелье, несмотря на почти физическое давление огромных масс земли и камня, которые нависали над ее головой. Ее тело выглядело еще более роскошным и чувственным, а на щеках появился румянец.

— Здесь, в стенах можно отыскать любые сокровища, — согласилась она. — Те из вас, кто живет на поверхности, понятия не имеют о том, насколько я богата. Земля прячет свое главное богатство от жадных глаз.

— И все же ты потеряла свое главное богатство, отдала его прелестному юноше, — обиженно отозвался Таунис. — Скажи, Броун выманил его у тебя точно таким же способом, как у этой шлюшки Ниомы?

Дриона повернулась к своему союзнику и холодно посмотрела на него:

— Я расскажу тебе свою историю, если ты расскажешь мне свою. Как он отнял камень у тебя? Перехитрил?

Увидев на лице доуми огня сердитое выражение, Дриона сладко улыбнулась:

— Ага, вижу, что так оно и было. Не пойму только, зачем мы дразним друг друга тем, что было в прошлом? Нам нужно глядеть в будущее, а не оглядываться назад.

Отвернувшись, Дриона быстро пошла дальше по коридору и вскоре оба они оказались в огромной пещере, такой протяженной, что Таунис не смог увидеть ее дальнего конца. Над входом в пещеру тускло мерцали факелы, и в их неверном свете Таунис пристально всмотрелся в ближайшую к нему стену.

— Клянусь семью адами! — воскликнул он. — Что это?!

Вдоль стены тянулись длинные ярусы узких полок, напоминающих соты. В каждой ячейке лежал какой-то белесоватый, тщательно упакованный предмет. Некоторые из них напоминали своей формой огромные яйца, остальные были словно завернуты в паутину.

Дриона подошла к полкам и прикоснулась к одному из коконов, слабо мерцающему в свете факелов.

— Это личинки моих муравьев-воинов.

— Муравьев? Да они размером едва ли не больше человека!

Дриона кивнула.

— Я вырастила их, Это… — она указала на большие белые яйца, — еще не развившиеся личинки. А здесь — куколки, из которых вот-вот появятся взрослые насекомые.

Лишь только Дриона закончила свои пояснения, в пещере появился гигантский муравей, превосходящий своим ростом даже Тауниса. Не обращая никакого внимания на двух доуми, словно их тут и не было, он быстро приблизился к ячейкам и занялся яйцами. Суетливо шевеля усиками, он ощупывал овальные шары, чистил них и смачивал какой-то жидкостью. Пока муравей занимался своим делом, Таунис глазел на него широко открыв рот. Только после того, как гигантское насекомое убралось восвояси, Таунис повернулся к Дрионе:

— Да понимаешь ли ты, женщина, насколько опасны могут быть эти существа, если они вылупятся все сразу?

— Да, понимаю, — Дриона нежно погладила червеобразный кокон. — Заметил ли ты, какие жвалы у этого рабочего муравья? Представь, что такой вцепится и тебя. Представь тысячи таких муравьев, шевелящих усами и щелкающих челюстями. Это будет картинка похлеще любого ночного кошмара, — она усмехнулась, крайне довольная.

Таунис уставился на ряды бесконечных полок.

— Сейчас они просто спят, — промурлыкала Дриона, — но я в силах разбудить их.

— Когда же?

Дриона многозначительно взглянула на Тауниса:

— Когда ты и твои союзники-стьюриты будут у стен Джедестрома. Тогда моя подземная армия выйдет на поверхность и нападет на город вместе с тобой.

Ривен была слишком взволнована, чтобы уснуть этой ночью. Она сидела перед входом в пещеру, в которой остановилась на ночлег, пристально вглядываясь в темноту. Где-то поблизости журчала среди камней невидимая вода. Прежде этот звук успокоил бы ее, но теперь ничто не могло преодолеть ее беспокойства и тревоги. Никогда, даже будучи в Зелете, она не чувствовала себя таким несчастным, загнанным в угол существом. Когда родится ее ребенок, будет только правильным поступить так, как настаивали остальные доуми, но как сумеет она добровольно уничтожить Джедестром, когда в нем было столько вещей и людей, которыми она восхищалась и даже любила?

Ривен вспомнила Квисту, сад роз с его головокружительным летним ароматом, доброту королевы-матери, Альбина верхом на его смешном Травоухе. Разве могла она наслать на них наводнение, чтобы потом Таунис пришел со своим огнем и завершил начатое ею?

В пещере что-то шевельнулось. Это была всего-навсего летучая мышь, но хлопанье ее крыльев напомнило Ривен о Сэл.

«О, Сэл! — пробормотала Ривен. — Где же ты? Сколько раз я пыталась разглядеть себя в водных отражениях, но они не показали мне тебя. Как я скучаю по тебе и как хочу, чтобы ты была здесь, со мной. Уж ты смогла бы мне что-то посоветовать!»

Когда Ривен все-таки заснула, ей приснился странный сон. Ей снилось, будто она наклонилась над озером и водит рукой над его гладкой поверхностью, надеясь вызвать изображение. Когда в воде стало проявляться что-то, предчувствие словно укололо Ривен. Она всмотрелась в воду и ахнула: задолго до того, как отражение приобрело четкость и законченность линий, Ривен узнала мужественное лицо Броуна, лицо воина, обращенное к ней в профиль. Лицо медленно повернулось к ней, и Ривен встретила холодный и непримиримый взгляд голубых глаз Броуна.

На следующий день после полудня Ривен по пути домой проходила мимо знакомой березовой рощи. Несмотря на усталость, она ускорила шаги и почти перешла на рысь. Ей очень хотелось поскорее поговорить с Грис обо всем, что она услышала на плато от двух доуми. «Ей будет что сказать мне, — размышляла Ривен, — что-нибудь такое, что поможет мне лучше понять, как быть дальше».

— Грис! — позвала она, пробираясь через заросли низкорослых осин. — Я вернулась, и мне надо очень многое рассказать тебе!

— Буду очень рад услышать от тебя хоть что-нибудь, если тебе есть что сказать, женушка, — ответил ей густой хриплый голос.

Ривен застыла на месте от страха.

— Броун…

Из затененного места появился Броун в сопровождении полудюжины вооруженных солдат в доспехах. Видимо, он специально скрывался в тени, поджидая ее. Сам Броун тоже был в кожаных доспехах и в позолоченном шлеме, который прикрывал его голову и значительную часть лица. Собственно говоря, Ривен были отчетливо видны только его глаза, холодные и беспощадные, столь же грозные, как и у лица, явившегося ей во сне.

— Да, Альбин не ошибся. Ты действительно тяжела ребенком.

Ривен скрестила руки на животе, словно стараясь защищаться.

— Где моя тетя? Что вы с ней сделали?

— Эта старая карга, которая торчала в пещере? С ней все в порядке. Она под надежной охраной моих солдат.

— Твоих солдат! — воскликнула Ривен, сжимая кулачки. С огромным трудом ей удалось справиться с крупной дрожью, которая стала сотрясать все ее тело при этих словах короля. — Ты должен приказать им немедленно отпустить ее. Она больна!

— Она — заговорщица, — резким тоном произнес Броун, возвращаясь к той манере разговора, с которой он начал их беседу. — Вместе с тобой она составила заговор, чтобы обокрасть меня. Мне следовало заточить ее в темницу вместе с тобой, так как ты, скорее всего, просто ее старательная ученица.

— Ты так ожесточился, что готов выместить свой гнев против меня на старой, беззащитной, больной женщине? — презрительно спросила Ривен.

Броун с угрожающим видом шагнул вперед, и Ривен впервые увидела, как камни в его короне начали мягко мерцать и переливаться, подпитывая жаром его эмоции. «Все-таки он МОЖЕТ привести их в действие!» — подумала Ривен, так как раньше она не была в этом уверена.

Близость Броуна подействовала и на нее, внезапно и мощно. Сначала в ней шевельнулись гнев и страх, но почти сразу она припомнила его нежные речи и ласковые руки, которые она успела узнать в их первую брачную ночь. Именно такой встречи с ним она и боялась, и не только потому, что ее страшила его ненависть, но и потому, что она сама тоже чувствовала свою вину и никак не могла разобраться в своих чувствах.

— Я не просто ожесточился, моя сладкая невестушка, твое коварство поглотало всю мою любовь к тебе. Не стоит заблуждаться и считать, что я преодолел разделяющее нас расстояние ради того, чтобы увидеть твое прелестное личико или побыть немного в твоем обществе. Я чувствую по отношению к тебе лишь ненависть и недоверие. До тех пор, пока зеленый камень остается у тебя в руках, ты представляешь собой опасность для всего Полуострова. Кроме того, ты носишь моего ребенка… — Его взгляд снова скользнул по животу Ривен. — У меня нет другого выхода, кроме как забрать тебя с собой в Джедестром, где за тобой будут приглядывать, чтобы ты не натворила еще какой-нибудь беды.

Прежде чем ответить, Ривен пришлось собрать все свои силы.

— Ты забываешь о том, что я больше не беспомощная служанка из свиты твоей матери. Ты не можешь приказывать мне.

В этот самый миг Ривен ощутила слабый зов камня и поняла, что сможет воспользоваться им для того, чтобы защититься от Броуна. Но как это скажется на ее ребенке?

И что произойдет, если она все же решится его использовать? Ривен очень хорошо помнила, какая судьба постигла бродягу, бросившегося на нее в лесу, и не желала, чтобы Броун тоже превратился в мерзкую лужицу у нее под ногами. К тому же она не была до конца уверена в том, что ее камень окажется действенным оружием против трех камней, которые носил на челе Броун. Скорее всего, они смогут защитить своего хозяина.

Очевидно, Броун тоже подумал об этом. Наклонившись вперед, он схватил Ривен за запястье:

— Нет, ты не служанка. Ты моя жена, и я собираюсь взять тебя с собой во дворец.

Ривен, пытаясь вырвать свою руну из руки Броуна, одновременно обдумывала, какие у нее есть возможности. Объединившись с остальными доуми, она могла бы нанести всем планам Броуна сокрушительный удар, однако она не доверяла Дрионе, Таунису и Эолу. Она не хотела становиться их союзницей, не хотела разрушать Джедестром и быть свидетельницей гибели всего того, что ей там полюбилось.

Она могла вступить в борьбу с Броуном здесь и сейчас, направив против него всю мощь своего камня. Может быть, она даже победит, несмотря на свою беременность. Может быть, она даже убьет его, как она убила этого мерзкого бродягу в лесу. И все же перед ней был отец ее ребенка, мужчина, к которому ее по-прежнему тянуло, вопреки непреодолимым барьерам, которые выросли между ними. А что, если их борьба повредит ребенку? Ее разум снова и снова возвращался к этому вопросу.

Опустив глаза, Ривен спросила:

— Что ты хочешь сделать с моей тетей?

— Она отправится с тобой в Джедестром.

Ривен слегка вскрикнула:

— Ее нельзя везти в Джедестром! Она прожила здесь всю свою жизнь. Вдали от этих лесов и от этой пещеры она неминуемо умрет!

Это было почти неощутимо, но стальные пальцы Броуна на запястье Ривен слегка разжались.

— Я явился сюда не затем, чтобы причинить вред твоей тетке. Если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, я прикажу отпустить ее.

Ривен посмотрела в землю у своих ног. Снова она попыталась взвесить все возможности. В животе ее вдруг шевельнулся ребенок. Скоро наступит время, когда он должен будет появиться на свет. Эта мысль испугала Ривен больше, чем все остальное, и она подумала о том, что если он родится в Джедестроме, то на некоторое время она будет защищена от гнева Броуна и от происков остальных доуми. Потом, когда силы ее восстановятся, она решит, что ей делать.

— Хорошо, — сказала она. — Освободи Грис, я еду с тобой.

ГЛАВА 13

Арант пробирался вдоль сваленного в кучи оружия на учебном плацу. Щиты, мечи, луки со стрелами, палицы и им подобные приспособления, созданные для того, чтобы изувечить, а еще лучше — убить противника, были готовы к раздаче новобранцам, которых Арант подготовил для своей армии.

Время от времени Арант останавливался чтобы проверить кончиком пальца острие копья или тетиву арбалета. Когда наконец он добрался до конца этой внушительной выставки, он обернулся и поглядел на Тропоса, который молча сопровождал его на протяжении всей этой экскурсии.

— Впечатляет, — согласился Тропос. — Учитывая беспорядок, в котором твои войска отступили с Полуострова после своей последней атаки, твои оружейники сотворили настоящее чудо. Ты, должно быть, управляешь ими безжалостной рукой.

— Я сказал, что повыдергиваю им ноги, если они не выполнят мой заказ, — самодовольно заявил молодой король стьюритов. — Что касается беспорядка и моих войсках, то они просто были не готовы к трусливой тактике, которой придерживается Броун.

«Ты хочешь сказать, что их военачальник не привык пользоваться мозгами, полагаясь на свой горячий темперамент!» — подумал Тропос ехидно, но вслух ничего не сказал. Он уже привык к тому, что в присутствии Аранта ему приходится сдерживать свой язык. Цена откровенности могла оказаться непомерно велика.

— Теперь, когда весна вот-вот настанет, мы подготовим жителям Полуострова кое-какие сюрпризы. Броун пока еще не победил нас. Разве я не прав, моя прелесть? — добавил Тропос, влюбленными глазами поглядывая на птичью клетку, которую он держал в левой руке.

— В последнее время ты повсюду таскаешь за собой эту дурацкую птицу. Да еще разговариваешь с ней так, словно это твоя любовница, — насмешливо заметил Арант.

— Сэл — моя любовница! — почти весело согласился Тропос, снова переводя свой взгляд на пиллаун. Птица устало посмотрела на него одним глазом. — Это прекраснейшее из существ женского пола, которое когда-либо было под властью Тропоса.

Арант засмеялся:

— Что-то не верится, чтобы тебя обожало большое количество женщин. Ты отнюдь не красавец.

— И никогда не был, — резко возразил Тропос, — однако прежде, чем Фэйрин подпортил мне спину, и я кое на что годился.

— Нет нужды позволять своему внешнему виду сдерживать тебя, — предложил Арант. — Если тебе хочется женщину, я отдам ее тебе. Все говорят, что в насилии бывает удовольствия больше, чем в кривлянии и лживых словах.

Тропос подумал, что Арант, наверное, знает, что говорит. Он никогда не затруднял себя ухаживанием. Если он хотел заполучить к себе в постель какую-то женщину, он просто хватал ее и тащил, не обращая внимания на то, была ли это простая служанка или высокородная дама.

— Волшебникам уготована одинокая жизнь, — громко сказал Тропос. — Я смирился с этим давным-давно. Это, однако, не означает, что я не в состоянии оценить красоту, когда я ее вижу. Например, Сэл — одно из прекрасных созданий на Земле.

Поставив клетку с пиллаун на пень. Тропос отступил на шаг, чтобы с видом знатока еще раз полюбоваться на свою взъерошенную пленницу.

— Только взгляни на эти глаза — они чисты и прекрасны, как аметисты. А перья? Они столь чисты и белы, как нетронутый снег. От одного лишь взгляда на нее я испытываю подлинное наслаждение.

Арант с сомнением во взоре выслушал этот панегирик.

— Я слышал, что ты даже разговариваешь с ней.

— Именно с ней я часто веду самые умные разговоры, — подтвердил Тропос. — Она мудра, как истый философ, как женщина с большим жизненным опытом, как бывалый путешественник.

— А я-то думал, что ты собирался принести ее в жертву для какого-то там заклинания.

— Да, конечно. Это совершенно особенное заклинание. Ты увидишь, когда придет время.

— Смотри, чтобы в решительный момент ее красота не смягчила твоего сердца, колдун. Зафилософствуешься с ней и позабудешь перерезать ей глотку! — снова рассмеялся Арант.

— Не беспокойся, мой нетерпеливый юный король. Сердце Тропоса никогда больше не станет таким мягким, — возразил Тропос и снова взял в руку клетку пиллаун. — А где шпион, которого вы поймали?

— Пойдем со мной, маг.

Арант увлек Тропоса с тренировочного поля в направлении скалистого берега к северу от замка. Там стояли и охраняли что-то несколько солдат. Тропос прищурился:

— Что вы с ним сделали?

— Посадили на кол и слегка поджарили. Обычная терапия для добывания информации, — мерзко рассмеялся Арант.

Тропос слегка приподнял бровь. Он знал, что Арант подразумевает под «терапией».

— И кто этот несчастный? — осведомился он.

— Один неотесанный мужлан с Полуострова по имени Пиб. Мужества в нем, надо признать, оказалось побольше, чем мозгов. Судя по тому, что из него все-таки удалось вытянуть, он вообразил, что рыжие волосы и зеленые глаза, которые он унаследовал от своей бабки-стьюритки, позволят ему затесаться в наши ряды и шпионить. Конечно же, его акцент выдал его через несколько часов. — Арант закатил глаза: — Он словно помешался на том, чтобы собирать сведения для Броуна.

— Разве не Броун послал его?

Арант громко загоготал:

— Это-то как раз и есть самое интересное. Скорее всего, этот дурак сам решил поиграть в шпионы. Осмелюсь предположить, что к настоящему времени он уже пожалел о своем намерении.

Когда они остановились у подножия столба, с которого свисало искромсанное тело Пиба, слова Аранта, казалось, получили свое наглядное подтверждение. Кровь запеклась на его некогда светлых, соломенно-желтых волосах и на том, что оставалось от его лица. Глаза его были выколоты, а кисти рук и ступни ног отрублены.

— Этот парень вам больше ничего не скажет, — сухо заметил Тропос.

— Да, — согласился Лрант. — Не знаю только, продолжать пытку или прекратить ее?

Сэл впервые заговорила из своей клетки, обращаясь к обоим мужчинам:

— Прикончите его, прикончите! Ради неба, колдун, пусть пытка прекратится!

— Если бы я был ты и если бы это была моя птица, я сделал бы противоположное тому, что она советует! — засмеялся Арант.

— Но ты — не я, — сухо заметил Тропос. — Я склоняюсь к мысли, что Сэл права. Прекрати его мучения, прикажи отрубить ему голову. Не из соображений милосердия, как ты понимаешь, просто я хочу взять голову с собой в путешествие.

— Зачем? — с сомнением спросил Арант.

Тропос улыбнулся:

— Мне подумалось, что было бы неплохо отправить ее в подарок одному из моих друзей на Полуострове.

Арант рассмеялся шутке. Ухмыляясь, он отдал приказ одному из своих палачей. Стьюрит взмахнул топором, и через несколько секунд обезглавленное тело Пиба, затихая, дергалось на камнях.

Отвернувшись от этого зрелища, Тропос сказал:

— Мне пора отправляться в путь, мой лорд.

— Хочешь взять птицу с собой?

— Конечно.

— Никаких просьб не будет? Ни продовольствия, ни оружия, ни воды?

— Мне ничего этого не нужно.

Арант казался озадаченным, однако настаивать не стал.

— Надеюсь, ты знаешь что делаешь.

— Ты должен доверять всему, что бы я ни сделал, так как все наше предприятие зависит от этого.

Маг и король прошли к самому побережью, где солдаты вытаскивали на песок небольшую лодку с треугольным парусом.

— Разве ты знаешь, как обращаться с парусом? — искренне удивился Арант.

— Я знаю все, что мне нужно знать.

Король стьюритов пожал своими массивными плечами:

— Очень хорошо, колдун. Полезай в лодку, а я оттолкну тебя.

Не произнеся больше ни слова, Тропос перелез в лодку. Усевшись на скамью, он установил на стланях клетку с пиллаун и сказал:

— Встретимся через две недели на Полуострове.

— Через две недели, — согласился Арант, снова беспечно пожимая плечами.

Затем он уперся в борт лодки и плавно столкнул ее с берега. Лодка прошуршала днищем по плотно утоптанному песку и с легким плеском закачалась на воде. Затем, словно сама по себе, лодка выправилась, развернулась и поплыла к выходу из гавани. На полдороги парус сам взлетел по грубой мачте и поймал нужный галс. Тропос при этом не пошевелил и пальцем.

— Ты собрался добраться до Полуострова без еды, без воды и без компаса? — осведомилась Сэл.

— Наконец-то, — ответствовал маг. — Я уже начал беспокоиться, когда ты соблаговолишь снова заговорить.

— От этого грубого рыжего дурака у меня язык прилип к гортани, словно намазанный сосновой смолой, — мрачно призналась Сэл.

— Арант — дурак, это ты правильно заметила, — Тропос тонко улыбнулся.

— К тому же он мясник и отцеубийца в придачу. Вы оба составляете такую жуткую парочку, что у меня дух захватывает.

Тропос пожал плечами:

— Совершенства в мире не существует. Ты должна была бы поблагодарить меня. Только что я внял твоим просьбам и избавил этого идиота с Полуострова от лишних страданий.

— Ты сделал это вовсе не ради меня. У тебя есть какой-то гнусный план, для которого тебе потребовалась его голова. — Сэл все время избегала смотреть на пере днюю скамью, где окровавленная голова Пиба продолжала истекать черной кровью. Теперь же она глянула туда, но тут же отвернулась. В ее пурпурных глазах появилось выражение ужаса.

— Какими бы ни были мои планы, — заметил Тропос, — к смерти этого бедняги я не имею никакого отношения. Не я заставил его изображать из себя шпиона.

— Но это же ты подбил Аранта отравить своего отца.

— Что является постоянным соблазном для одного, для другого — просто немыслимо. Арант сам стремился к этому. а я лишь дал ему необходимые средства для осуществления его целей.

Пиллаун возмущенно пискнула:

— Какие еще чудовищные планы ты лелеешь в своей голове? От стьюритских берегов до Полуострова по меньшей мере два дня пути, а в этой крошечной лодочке потребуется гораздо больше времени.

— Ты ошибаешься, моя обворожительная пташка. Мы окажемся там гораздо скорее. Ты только смотри. — с этими словами Тропос поднял вверх руки.

До этого погода была ясной, а голубой купол неба был прозрачен и чист. Теперь же в небе появилось с десяток облаков, которые быстро двигались по направлению к маленькой лодке. Мгновение спустя они уже окружили ее и лодка оказалась окутанной густым туманом.

Не обращая внимания на тревожные крики Сэл, Тропос поднялся со скамьи. Его лицо потемнело, а глаза пристально всматривались в туман, как будто он видел там что-то такое, что Сэл никак не могла разглядеть. Громким гортанным голосом маг стал читать заклинание, и каждое непонятное слово заставляло окружающий лодку туман вскипать и кружиться.

Затем в глубине облака засверкали маленькие молнии, которые становились все ярче, а сопровождающие их раскаты грома — все слышнее. Наконец последовал последний оглушительный удар, и туман вдруг рассеялся. Лодка снова очутилась в спокойном море, но теперь она больше не удалялась от стьюритских берегов. Вместо этого она плавно и уверенно направлялась в маленькую бухточку, укрытую с трех сторон высокими скалами. На одной из этих скал в неподвижном ожидании стояли Таунис и Дриона.

— Неужели ты не понимаешь, насколько опасно для тебя ее пребывание здесь? — спросил Фэйрин. Он сидел совершенно не подвижно, не отрывая от Броуна испытующего взгляда.

Погруженный в свои невеселые мысли, король расхаживал по комнате туда-сюда.

— Разумеется, я знаю, что она опасна. Это одна из причин, почему я привез ее сюда.

— Одна из причин, но не единственная.

Броун отвечал с яростью подстреленного медведя:

— Я никогда не скрывал, что выбрал Ривен своей невестой потому, что я желал ее. Я совсем не похож на тебя, Фэйрин. Ты научил меня быть королем, но у тебя так и не получилось заставить меня не быть мужчиной и не быть человеком.

Насмешливая улыбка, появившаяся на губах Фэйрина, относилась скорее к нему самому, нежели к Броуну.

— Ты будешь не первым, кто потерял разум из-за красивой женщины. Опомнись, Броун, она опасна.

— Она находится в главной башне, под охраной. Стены там сложены из камня в два фута толщиной.

— Мне кое-что известно о способностях таких, как она, и я не сомневаюсь, что она остается в башне потому, что ей этого хочется, а не потому, что не может вы браться оттуда. Как только она захочет выйти из темницы — она выйдет, и вся твоя охрана не сможет ей помешать.

Броун прижал руки к голове с такой силой, будто она внезапно стала разламываться на части.

— Что я должен, по-твоему, сделать? Она носит моего ребенка.

— Это так важно?

— Да!!!

Это был отчаянный вопль, крик самой души. Прежде чем Фэйрин нашелся что ответить, король быстро вышел из комнаты. Стремительно промчавшись по коридорам, он спустился по лестнице и вышел в сад. Отмахнувшись от придворных, которые попытались было последовать за ним, он ускорил шаги и, миновав конюшни, вышел на лужайку, где в удалении от прочих дворцовых построек высилась старая башня.

Стражники взяли на караул, завидев его. Не обращая внимания на назойливого стюарда, который, повизгивая, как верная собачонка, семенил следом за ним, Броун легко взбежал по лестницам. На верхней площадке он ткнул пальцем в клепаную металлическую дверь, за которой начинались комнаты Ривен.

— Отопри.

Через мгновение он вошел в апартаменты Ривен, громко хлопнув тяжелой дверью, и остановился как вкопанный, увидев ее. Ривен сидела возле одной из бойниц, служившей окном, и вышивала.

— Добрый день, жена.

— Здравствуй, муж.

— Что ты мастеришь?

— Рубашку для моего ребенка, — спокойно ответила Ривен.

Она была прекрасна. Сидя у окна в солнечном свете, склонившись над вышиванием, она выглядела совсем не угрожающе. Приближающееся материнство сделало ее красоту еще более мягкой и нежной. Черные волосы отросли и падали на спину ровными, блестящими волнами. Зеленый камень, который Ривен теперь носила на лбу на серебряном обруче, на смешливо подмигивал Броуну.

— Я должен поговорить с тобой, Ривен.

— Да?

Ривен выжидающе подняла голову и посмотрела на него. Броун почувствовал, как сердце его сжалось. О, если бы она была тем, чем казалась, когда он женился на ней! Теперь он был бы счастливейшим из людей, а не самым несчастным.

Судорожно сглотнув, Броун оглядел комнату.

— Тебе здесь удобно? — спросил он. В свое время он отдал приказ слугам снабдить Ривен всеми предметами роскоши и теперь разглядывал мягкий, многоцветный ковер под ногами, шелковые вышитые подушки на креслах и лежанках, многочисленные гобелены на стенах.

— О, да, конечно. Я немного скучаю по свежему воздуху, и мне хотелось бы увидеть, как приходит весна. Никаких других жалоб, кроме разве что еды, у меня нет.

— Еды?

— Да. Блюда, которые мне присылают, слишком изысканные. Я привыкла к более простой пище.

— Я присылаю тебе ту пищу, которая, как говорят мои врачи, больше всего под ходит для беременных женщин. Но ты, конечно… — добавил он с ноткой горечи в голосе, — не обыкновенная женщина.

Броун принялся расхаживать по комнате, небрежно прикасаясь то к столику, то к вышитой занавеске; зачем-то взял в руки расписную глиняную миску и поставил ее обратно.

— Это ведь мой ребенок, не так ли?

— Конечно, Броун. — Ривен внимательно посмотрела на супруга: — Я не знала других мужчин.

Король слегка приподнял голову:

— Значит, он был зачат тогда, в саду.

— Да, той ночью, когда ты изнасиловал меня.

Броун удивленно покосился на Ривен:

— Разве это было насилие? Мне показалось, что ты сама хотела этого…

— Ягоды эмбери, которые ты послал мне, были напичканы зельем.

— Я не посылал никаких ягод.

Оба, нахмурив брови, посмотрели друг на друга. Прежде чем Ривен успела окончательно решить, верить ли ему или нет, Броун продолжил:

— Мне все время казалось, что той ночью произошло что-то странное. Мы оба вели себя, словно два пылких призрака в пьесе, написанной кем-то другим. Я поговорю об этом с Фэйрином.

— Да-да, это твой маг. Я слышала, он приехал из Пенито, чтобы быть с тобой.

— Он приехал, чтобы помочь мне советом. Настали трудные времена. Мне удалось отбить нападение армий Аранта еще до того, как началась зима, но у меня нет никаких сомнений, что скоро он снова нападет, и — вполне вероятно — на сей раз его будут поддерживать твои друзья-доуми.

— Они мне не друзья. Если бы они и в самом деле были моими союзниками, я не была бы сейчас здесь.

И Ривен рассказала Броуну о предложении, которое ей сделали Дриона и Таунис, и о своем решении не принимать его.

— Я позволила тебе привезти меня сюда по двум причинам, — спокойно закончила Ривен. — Во-первых, я хотела чтобы ты освободил Грис, а во-вторых, мне не обходимо было немного времени, чтобы спокойно обо всем подумать. Ты должен знать, Броун: я останусь здесь до тех пор, пока не родится мой ребенок. После этого я уйду.

— Но ведь это и мой ребенок, — возразил Броун резко. — Он будет моим наследником.

— Я думала об этом. Ребенок станет и моим наследником. Гораздо более важно, чтобы он получил воспитание доуми, а не приучался носить твою корону. Когда он подрастет настолько, чтобы самостоятельно принимать решения, и захочет вернуться в Джедестром, тогда… — Ривен пожала плечами.

— Я не позволю тебе забрать его.

— Тебе не остановить меня, Броун, — Ривен улыбнулась ему чуть ли не с жалостью. — Тебе кажется, что толстые стены смогут удержать меня. Очевидно, ты не понимаешь, в чем главная причина моего могущества. Все на земле отчасти состоит из воды, а это значит, что я могу этим управлять.

— Почему же тогда ты не пытаешься это сделать?

— Пока я решила этого не делать.

Броун крепко стиснул зубы.

— Но другие камни находятся у меня.

— Да, и они защитят тебя, но ты не сможешь воспользоваться ими против меня.

Черты лица Броуна затвердели и стали похожи на неподвижную маску.

— Ты заблуждаешься относительно того, что камни доуми защищают меня. Они не любят меня так, как твой камень, по всей видимости, любит тебя. Они едят меня живьем.

— Я знаю, — с искренним сочувствием согласилась Ривен, потому что иногда она действительно жалела Броуна, и это случалось гораздо чаще, чем она осмеливалась себе признаться. Его давно ушедшая красота навсегда запечатлелась в ее памяти. Теперь она видела перед собой усталого, отягощенного болью и тревогой мужчину.

— Я вижу, — ласково прошептала Ривен. — Это потому, что ты не был рожден, чтобы обладать ими. Сними их, и ты станешь таким же, как раньше.

— Если я сниму их, я не сумею исполнить свой долг перед страной. Это означает, что я умру молодым, и поэтому я должен позаботиться о том, чтобы оставить наследника. Ребенок, которого ты носишь, если это окажется мальчик, станет королем после меня.

Глаза Ривен широко раскрылись. Она вдруг припомнила искаженное ужасом и болью лицо мальчика, которое она видела, пытаясь заглянуть в будущее. Теперь ее посетила странная уверенность в том, что дитя в ее чреве — мальчик и именно его она увидала в капле воды.

— Нет! — вскричала она. — Мой ребенок будет расти в горах, он должен быть свободен телом и духом, как и все дети доуми. Если потом ему придется выбирать…

Броун нетерпеливо перебил ее:

— Ребенок должен воспитываться здесь и учиться быть добрым королем. — Он сделал шаг по направлению к Ривен. — Ты сама говорила о том, что под моим правлением этот край стал гораздо добрее к людям, его населяющим. Полуострову необходим законный наследник. Полуострову нужен правитель, который умел бы приказывать камням так, как это никогда не удавалось мне. Твой и мой ребенок будет уметь и то и другое.

Ривен выразительно покачала головой:

— Ты просто ничего не знаешь о доуми. Даже среди них мало кто может владеть камнем. Скорее всего, наш ребенок не окажется одним из этих немногих избранных. Даже если он и окажется достойным этого, он никогда не сможет носить другие камни. Они станут для него ужасной пыткой.

— Ты все время говоришь «он», — выражение лица Броуна стало нетерпеливым и живым. Он даже приблизился в Ривен еще на полшага. — Значит, ты знаешь, что это мальчик?

Ривен не ответила, и он схватил ее за руки:

— Ты никогда не любила меня, так?

Услышав этот вопрос и увидев совсем близко его страдающие голубые глаза, Ривен почувствовала, словно внутри у нее что-то мучительно рвется напополам.

— Я… я восхищалась тобой. Невозможно было не восхищаться. Но с самого начала я знала, что ты — враг, который соблазнил и обокрал мою мать. Нет, я никогда не любила тебя. Да и как я могла?

— То, что случилось с Ниомой, произошло очень давно. Мне иногда кажется, со мной ли это было. Тогда я был совсем другим — мальчишкой, которому волшебник указывал, куда пойти и что сделать. Фэйрин полностью подчинил меня своей воле.

— И это до сих пор продолжается.

— Если бы это было так, я никогда бы не выбрал тебя в жены. Теперь я мужчина, но в те времена я был юношей, у которого не было отца и который легко под давался аргументам таких, как Фэйрин. Разве ты не можешь понять этого и простить меня?

Ривен отодвинулась от Броуна и скрестила руки на груди.

— Возможно, я смогу простить тебя, но я никогда не забуду. Как я могу полюбить тебя, зная, чем ты стал для моей матери?

— Может быть, тебе не нужно любить меня, может быть, тебе хватит моей любви. Я любил тебя, Ривен, и моя любовь не изменилась, когда я узнал, кто ты такая. Кроме всего прочего, Ривен, мы вместе зачали ребенка. Разве не можем мы теперь вместе построить будущее?

Броун протянул руку, чтобы коснуться плеча Ривен, но, увидев отрешенность ее лица, отступил.

— Теперь я оставлю тебя, но — ради меня и ради нашего сына — подумай обо всем этом!

Тусклое, серое небо над стьюритским замком предвещало шторм. Буря послу жила бы подходящим фоном для того, что происходило на берегу. Одетые в доспехи солдаты сновали туда и сюда, волоча за собой длинные копья и боевые топоры. Многие воины, держа на плечах боевых орлов со специальными колпаками на головах, прогуливались вдоль побережья. В разных направлениях проносились группы всадников, прогуливавших застоявшихся лошадей. Пешие солдаты полировали щиты, чистили тяжелые осадные орудия, одновременно стараясь не попасть под копыта. Лучники и арбалетчики грелись у дымных костров под прикрытием скал, вполголоса беседуя между собой.

— Поглядите, что за гусак этот Арант, — прошептал один из них, бородатый ветеран. — Так важно расхаживает, словно это не он улепетывал во все лопатки, когда Броун вдребезги разбил нашу армию во время последней атаки.

— Был бы жив старый Йербо, и мы сидели бы сейчас по домам у очагов, вместо того чтобы морозить зады на этом проклятом берегу, — согласился сидевший рядом с ним хмурый солдат.

— Удивительно, как это Йербо откинул копыта в тот самый момент, когда это было выгоднее всего для его сынка, — сиплым шепотом проговорил третий лучник, высокий и худой, втискиваясь между ними.

Но лишь только он произнес эти слова, на плечо его пустилась тяжелая рука, которая грубо рванула его назад. Костер рассыпался роем огненных искр и испуганные лучники, вопя на разные голоса, вскочили на ноги.

— За изменнические слухи о короле полагается смертная казнь! — прорычал мрачного вида стражник, таща злосчастного лучника за собой к пригорку, на котором стоял Арант, собираясь обратиться с речью к своим войскам.

Молодой король стьюритов являл собой внушительное зрелище. Ветер трепал его длинные рыжие волосы, а многочисленные заклепки и надраенные шипы на его кожаных доспехах сверкали даже теперь, когда все небо заволокло серыми облаками. Лицо его, покрытое румянцем, заметно помрачнело, когда стражник доложил ему содержание разговора между лучником и его товарищами. Вытащив из ножен меч, Арант двумя ударами рассек тело несчастного напополам.

Отвернувшись от корчащихся обрубков, истекающих на песок алой кровью, Арант взмахнул рукой, призывая к тишине. Тишина немедленно установилась. Только крики морских птиц да посвист морского ветра нарушали зловещее, предгрозовое молчание.

Арант медленно обвел прищуренными глазами свое внушительное воинство.

— Стьюриты! — выкрикнул он, перекрывая скрежещущие вопли чаек. — Дважды мы высаживались на берега Полуострова, и дважды противник отбрасывал нас. Но армия Броуна мала, мы обескровили ее в боях, и она ослабла. Я обещаю вам, что на этот раз мы победим! Когда это случится, мы сможем насладиться местью! Вы видели, что я только что сделал с предателем. Точно так же и даже хуже мы будем поступать со всеми жителями Полуострова, со всеми мужчинами, кто посмеет противиться нам, и с их отпрысками мужского пола!

В шеренгах солдат поднялся одобрительный ропот, ряды рыжих голов оживленно зашевелились. Выждав, пока шум замер сам собой, Арант продолжил:

— Королевство Броуна разжирело от сытой и спокойной жизни. Тамошние женщины украшают себя гребнями, инкрустированными золотом и драгоценными камнями, и носят шелковые нижние юбки, которые ласкают их нежные бедра. Арант плотоядно улыбнулся: — Их нежные бедра скоро почувствуют более грубое прикосновение!

Среди солдат прокатилась новая волна приветственных криков. Войска зашевелились, хрустя башмаками по песку.

— Воины! — хрипло прокричал Арант. — Я обещаю вам, что когда мы снова вернемся на этот берег, Джедестром будет лежать в руинах, а в карманах у каждого из вас будет полно золота и других богатств Полуострова. Их женщины станут вашими игрушками и послушными рабынями!

«Что же это такое?» — спросил сам у себя Фэйрин. Никогда раньше Ваар не подводил его. С тех пор, однако, как в жизнь Броуна вошла эта беспокойная девчонка, Ривен, магический шар стал столь же непрозрачным, как насыщенный ядовитыми испарениями туман над трясиной. Даже теперь — хотя Фэйрин пытался всего лишь проследить события часовой давности — в шаре снова клубились плотные облака, сквозь которые ничего не было видно.

«Неужели это Ривен?» — спросил себя Фэйрин и сразу подумал о том, что это маловероятно. Непрозрачная пелена облаков, затуманившая всевидящий глаз Ваара, была делом рук мага. Вот только какого? Кто из волшебников был столь же силен, столь же искушен в магической науке, как он сам, а может быть, и превосходил его?

Ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать. Стеклянный глаз Ваара очистился, исчезли облака, словно унесенные ветром, и в прозрачной глубине шара появилось лицо.

— Тропос!

Тропос тонко улыбнулся:

— Великий Фэйрин узнает своего скромного друга детства даже после стольких лет. Я польщен. Особенно если учесть, что ты считал меня мертвым.

— Я знал, что ты жив и находишься при дворе короля стьюритов, — слегка задыхаясь, ответил Фэйрин.

Волосы на его затылке зашевелились, а вдоль позвоночника пробежал неприятный холодок. Перемена, произошедшая с Тропосом, лишала его присутствия духа. Тропос никогда не был красавцем, но теперь он превратился в скрюченную карикатуру на самого себя, на Тропоса, которого Фэйрин помнил. Тонкий рот мага, который когда-то улыбался, превратился в узкую щель, в бездушный разрез на костлявом лице, а в глазах появился демонический блеск.

— Я был рад, что ты выжил после своего падения, — прибавил Фэйрин. — Это беспокоило меня, так как я вынужден был немедленно уходить и не мог определить, в каком ты был состоянии…

Высокий, почти истерический хохот Тропоса прервал речь Фэйрина.

— Не считай меня глупцом, Фэйрин. Спихнув меня со скалы, ты ни на секунду не задумался о моем состоянии. Искалечив меня, ты понимал, что я ни за что не поспею в Пенито к сроку. Ты бросил меня, сочтя мертвым, и радовался тому, что тебе удалось так легко избавиться от единственного соперника, который у тебя был!

— Это было совсем не так, Тропос. Я никогда не боялся тебя как соперника. Мой горячий темперамент и твой невоздержанный язык привели тебя на край гибели. Тебе не следовало так жестоко насмехаться надо мной тогда.

Бледные губы Тропоса сложились в хитрую усмешку.

— Да, мне не следовало дразнить тебя и искушать судьбу, болтая о прелестях этой старой корзинки — твоей любовницы. Но я стал смеяться, и это была моя ошибка. А твоя ошибка состояла в том, что ты не убедился в моей смерти. Все эти годы, Фэйрин, я ненавидел тебя и не сидел сложа руки. Я учился и копил силы для того дня, когда я сумею отомстить за себя. Я совершенствовался, я рос, я ждал — ждал того часа, который уже близок.

Снова зазвучал дикий, торжествующий хохот Тропоса.

— Как ты и начал догадываться, это я ослепил Ваар. Это я сделал так, что твоя дочь стала наказанием и мукой Броуна. А очаровательная Ривен — она на самом деле твоя дочь, Фэйрин. Хотя ты, вне всякого сомнения, уже и об этом догадался. И это я, Фэйрин, расставил вокруг тебя и твоих союзников силки и капканы, и теперь мне осталось только затянуть петлю, пока она не задушит всех тех, кто в ней запутался.

Тропос снова издал безумный смешок, едва ли в силах сдержать свою дикую радость.

Фэйрин, однако, постепенно овладел собой, и взгляд его становился твердым как скала.

— Ты позабыл, Тропос, что тебе все равно придется сразиться со мной. В наших детских состязаниях тебе редко удавалось превзойти меня.

Со сморщенного лица Тропоса мгновенно исчезли все признаки веселья, а глаза превратились в крошечные злобные шарики.

— Ты самонадеян, Фэйрин, самонадеян, как всегда. Видать, ты мало изменился с того времени, когда мы были молоды. Но теперь наступило то время, когда я сумею растоптать твою безмерную самонадеянность и заткнуть твою чванливую пасть! Выходи против меня, если достанет храбрости. Давай испытаем наши умения друг на друге, испытаем в последний раз.

— Отлично! — прошипел Фэйрин. — Назначай время и место!

Хитро улыбаясь, источая из глаз яд, Тропос дал ему необходимые указания и пропал. Несколько долгих минут Фэйрин неподвижно сидел перед Вааром и смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. Его зрение обратилось вовнутрь, и маг созерцал только картины прошлого.

Он припомнил солнечные денечки, когда под бдительным оком старших послушников они с Тропосом играли на горном лугу за стенами Пению. Они полились и боролись и траве, как новорожденные медвежата, ни на миг не задумываясь о том, что в будущем им предначертано судьбой стать друг другу чем-то иным, нежели братьями.

Затем Фэйрин вспомнил свое приключение с Ниомой. Как странно, что несколько недель, которые он провел с этой легкомысленной женщиной, изменили столько судеб. Как от камня, брошенного в воду, волны этих недель докатились до столь отдаленного будущего…

Все еще раздумывая об этом, Фэйрин встал и запер Ваар в шкаф. Спрятав в рукавах своего черного плаща свои длинные, узкие ладони, волшебник вышел из Плэйта и быстрыми шагами пересек двор. Достигнув старой башни, он лаконично приказал солдатам:

— Я хочу поговорить с леди Ривен.

Солдаты с благоговейным страхом смотрели на колдуна. Наконец один из них заговорил, нервничая и заикаясь:

— Король приказал, чтобы никто не посещал королеву без его разрешения.

Фэйрин воздел вверх указательный палец, и глаза солдат остекленели и закатились. Солдаты замерли на постах, словно живые статуи, и маг спокойно прошел мимо них вверх по винтовой лестнице прямо к покоям Ривен. У дверей он оказал Ривен честь, постучав. Услышав ее голос, пригласивший войти, он понял, что Ривен предчувствовала его приход и теперь ждала его со смешанным чувством любопытства и плохо скрываемой враждебности.

Войдя в комнаты, Фэйрин обнаружил Ривен стоящей спиной к узкому окну. Руки ее были сложены на животе. Фэйрину приходилось видеть ее только в стеклянных глубинах Ваара, и явление Ривен во плоти потрясло его. Она была очень красива, но ничуть не походила на Ниому. Нет, она не была дочерью своей матери, она была его дочерью. Стоило ему, однако, признать это, как он почувствовал некую горькую радость, поднимающуюся у него внутри. Судьба, как обычно, смеялась последней.

— Доброе утро, дочь, — насмешливо приветствовал он ее.

Ривен смотрела на него своими пре красными серыми глазами, которые, разумеется, были гораздо красивее, чем у него, в лодочках пушистых темных ресниц, однако в них мерцал точно такой же проницательный ум и бескомпромиссность.

— Надеюсь, ты простишь меня, если я не стану называть тебя отцом. Тот, кто вознамерился лишить меня той семьи, что у меня осталась, по-моему, не заслуживает этого названия.

— Ну, поскольку женщины-доуми традиционно отбрасывают в сторону своих супругов, точно так же, как поступают белки с ореховой скорлупой, попробовав ядрышко, я не могу поверить, что мое наличие или отсутствие в те времена, когда ты была ребенком, даже если бы я знал о твоем существовании, могло иметь хоть сколько-нибудь серьезные последствия. Это верно, что я являюсь врагом вашего беззаконного племени и у тебя есть причины меня ненавидеть. Смею предположить, однако, что моя персона интересовала тебя.

Ривен наклонила голову, и Фэйрин невольно залюбовался тем, как в солнечных лучах в ее темных волнистых волосах заиграла радуга.

— Действительно, это так. Однако ты ничуть не интересовался своей дочерью. Иначе, наверное, ты давно бы навестил меня.

Фэйрин задумчиво разглядывал Ривен. Он пришел сюда вовсе не за тем, чтобы вести семейные разговоры с этой молодой женщиной, которая постоянно влезала не в свои дела, однако он чувствовал, как против воли он смягчается. Почти что ласково он сказал:

— Присядь, Ривен. Ты тяжела ребенком, а то, что я хочу тебе сказать, потребует времени.

Ривен подчинилась, и он продолжал:

— Я не приходил к тебе раньше потому, что не мог заставить себя встретиться со своим прошлым. Когда я был молод, — объяснял он, — я был пылок и горяч. Сдерживаемые страсти способствуют разлитию желчи. Это — словно стихия, когда она бурлит внутри тебя, ты бессилен против нее, словно птичка перед ураганом. В юности я влюбился в твою мать. Она была недостойна моей любви, и поэтому, когда она оттолкнула меня, я поклялся отомстить ей и всему роду доуми.

— Ты подучил Броуна отомстить вместо тебя.

Фэйрин кивнул:

— Он был моим орудием. С его помощью я изменил Полуостров и те силы которые правили им на протяжении многих веков. Безразлично, что теперь тебе взбредет в голову, что могут выдумать твои коварные соплеменники и что предпримут их союзники — стьюриты. Того, что было, теперь нельзя вернуть никакими усилиями.

Ривен посмотрела на рослого и худого волшебника снизу вверх. Неподвижно стоя перед ней, он смотрел на нее совсем не так, как мог бы смотреть отец на свое дитя. В его взгляде не было ни гордости, ни любви, но зато Ривен увидела в его глазах кое-что другое, что сильно ее взволновало.

— Зачем ты здесь?

— Чтобы помочь тебе принять решение. Ты получила обратно свой зеленый камень и вместе с ним огромную власть. Но ты получила ее слишком поздно, Ривен. То, что принес Полуострову Броун, ты и твои сородичи не смогут уничтожить и повернуть время вспять. Дни доуми сочтены.

— Но я еще жива, и жив мой ребенок. — выкрикнула Ривен.

— Это ребенок твой и Броуна, и ему суждено закрыть собой разрыв между прошлым и будущим. Смирись с этим, Ривен.

— Ты хочешь сказать — принять Броуна как мужа, остаться в Джедестроме и стать королевой — хотя мне нет до него никакого дела?

— Тебе есть до него дело, Ривен, этого-то ты от меня не скроешь. Только твое упрямство заставляет тебя отталкивать его, и все из-за той роли, которую он сыграл в судьбе твоей матери. Тебе следовало бы больше руководствоваться здравым смыслом, Ривен. В то время он был моим орудием, моей марионеткой. Если ты должна непременно кого-то ненавидеть, то пусть это буду я, но прими Броуна. Не пытайся противиться этой своей судьбе, это может окончиться только трагедией. Эпоха доуми вот-вот окончательно уйдет в прошлое, и Полуостров еще быстрее пойдет вперед, к чему-то новому и совершенно иному. Ты носишь сына, которому суждено стать великим королем, и если ты попытаешься помешать этому, ты можешь погубить и его, и Полуостров, и себя.

На скулах Ривен появились два ярких пятна размером с монету, они сердито алели, и Ривен, гордо выпрямившись, сказала магу прямо в лицо:

— Тебе не удастся снова использовать Броуна, чтобы превратить в послушных марионеток меня и моего сына, колдун! Передай королю, что я не останусь здесь. Когда придет время, я отправлюсь в горы, в мои родные горы, и я возьму туда с собой моего ребенка, чтобы воспитать его настоящим доуми — диким и свободным.

Фэйрин круто развернулся на каблуках и пошел к двери. Прежде чем уйти совсем, он повернулся и сказал:

— Ты — глупая девчонка, Ривен, а глупцы не заслуживают пощады.

Выходя из башни, Фэйрин махнул рукой в сторону стражников. Солдаты стали моргать, с глупым видом озираясь по сторонам. В следующий момент, однако, они вели себя уже совершенно нормально, так и не заметив, что примерно с полчаса они провели, стоя неподвижно, как статуи.

Сердито бормоча себе под нос, Фэйрин зашагал обратно в Плэйт. «Упрямая, глупая девчонка!» — снова и снова твердил он.

Проходя мимо конюшни, он услышал доносящиеся изнутри горестные крики. Этот звук отвлек Фэйрина от его мрачных размышлений, и он заглянул внутрь. В конюшне он увидел Альбина, который неотрывно смотрел на какой-то круглый предмет, водруженный на загородку Травоуха.

— Что это? — спросил маг, вглядываясь в полумрак.

— Клянусь сияющими звездами, — прошептал юноша, — это голова Пиба!

Несколько часов спустя после разговора Фэйрина с Ривен Броун прогуливался по саду. Маг подробно пересказал ему содержание их беседы.

— После того как родится ребенок, нужно придумать какой-то способ, чтобы покончить с ней, — предупредил он. — Я тебе помогу.

— Но ты же сам сказал, что она — твоя дочь!

Длинное лицо мага стало серым.

— Это ничего не меняет. Ребенок должен остаться с тобой, чтобы ты его воспитал. До тех пор, пока его изменница-мать остается в живых, она будет угрожать и ему, и будущему всей страны.

Вместо ответа Броун повернулся спиной к своему наставнику и поспешил прочь.

После этого он долго бродил по дорожкам сада, полный грустных мыслей, каждая из которых причиняла ему боль.

На несколько мгновений он задержался на лужайке, где они с Ривен занимались любовью и где был зачат их сын. Забудет ли он когда-нибудь эту странную, волшебную ночь? Забудет ли он, как Ривен плыла над травой, не касаясь ногами земли, и как она упала в его объятия, словно богиня снов? Как мог он задумываться о расправе с ней, даже во имя безопасности их ребенка? Нет, это было бы немыслимо!

Завернув за угол, Броун столкнулся с одним из садовников, который рыхлил почву на клумбе для ранних весенних цветов. Заслышав шаги, садовник поднял лицо, скрытое полями его широкополой шляпы, а затем сорвал один цветок и протянул его Броуну.

— Что это? — спросил Броун, глядя на цветок. — Очень похоже на розу, но ведь розы не цветут так рано.

— Эти — цветут, мой господин, — сказал садовник глухим голосом. — Особый сорт, господин. Понюхайте, как пахнут!

Броун поднес к лицу нежную чашечку цветка и вдохнул его дурманяще-сладкий аромат. Этот запах напомнил ему Ривен, ее изящную красоту и летучую радость, которую он узнал, лежа в ее объятиях.

— Благодарю тебя, — сказал Броун садовнику. — Я засушу ее в одной из моих книг.

Садовник кивнул и, собрав инструмент, бесшумно скрылся среди листвы. Броун остался один, но уже через несколько секунд его уединение было нарушено топотом бегущих ног. Из-за угла показался слуга Броуна, раскрасневшийся, испуганно вращающий глазами.

— Стьюриты у стен города! — закричал Страй. — Им как-то удалось подняться вверх по течению Хара!

Круто повернувшись, Броун сразу подумал о том, каким образом ему лучше всего организовать оборону. Когда он быстро шагал по тропинке, ведущей во дворец, его рука непроизвольно сильно сжала стебель белой розы. Один из ее шипов пронзил кожу, и в следующий миг король зашатался, схватился за грудь и рухнул наземь.

ГЛАВА 14

— Все этот проклятый Tpoпос! — выругался Фен. — Сам Арант ни за что не догадался бы застать нас врасплох.

— Я до сих пор не понимаю, как это произошло, — сказал Альбин.

Весь день он только и делал, что носился с поручениями Фэйрина, и поэтому не очень хорошо представлял себе действительное положение вещей. Лишь только ему выдалась свободная минутка, чтобы перевести дух, он тут же отправился на поиски Фена, чтобы узнать действительные размеры несчастья, поразившего Джедестром. Военный советник короля как раз руководил бригадой рабочих, которые укрепляли слабое место городской стены.

— Эти хитрые сволочи построили плоскодонные, неглубоко сидящие в воде лодки, и поднялись вверх по Восточному притоку, среди болот и под покровом темноты. — Фен крякнул от натуги, поднимая мешок с песком.

Альбин поволок из фургона, который разгружал Фен, еще один мешок.

— Должно быть, Таунис и Дриона тоже имеют к этому отношение, — предположил он. — Именно им лучше всех известны все места, в которых можно укрыться днем.

Альбин очень хорошо помнил ту ночь в горах, когда он увидел вместе Тауниса и Тропоса, которые беседовали, склонившись головами один к другому. Эта коварная атака, должно быть, была частью их плана.

— Ну да, они нас одурачили. — Фен пнул ногой баррикаду из мешков с песком, которую они строили. — Мы так много вложили в Зеленый огонь, так на него надеялись — а теперь не можем до него дотянуться. Я знал, что порошок не нужно было увозить из города в башню, чтобы Броун мог заточить в замке свою бывшую невесту. Теперь между нами и запасами Зеленого огня находится целая армия стьюритов, и нам остается только молиться, чтобы они ничего про это не Разнюхали.

Королевский военный советник вытер с лица пот и взялся за лопату.

— Дела не были бы так плохи, если бы эта маленькая группа стьюритов на западе не заставила нас поверить, что на Аверу было совершено нападение. Этими ложными сведениями они отвлекли главные силы нашей армии. Я предупреждал Бау, чтобы он не посылал туда все войска, но старый козел не стал слушать моих приказов и теперь оказался в затруднительном положении. Мы сами сунули голову в ловушку Аранта, отправив свои лучшие части гоняться за призраками, а теперь еще и Зеленого огня нам не достать!

— Этого не случилось бы, если бы король по-прежнему руководил всем.

— Увы, парень, король больше ничем не руководит. — Густые брови Фена сдвинулись. — Как он? Есть какие-нибудь признаки улучшения?

Альбин печально покачал головой:

— Фэйрин все перепробовал, но король Броун все так же лежит без движения.

— Ну, может быть, все еще не так худо. Он ведь не умер?

— Нет, но он почти что мертвый, несмотря на те признаки жизни, которые он подает. Фэйрин утверждает, что это какой-то яд. Броун превратился в живой труп.

— Снова проделки Тропоса, нет никаких сомнений. Как бы мне хотелось свернуть этой вороне ее тощую шею! — Фен помолчал, подергивая себя за кончик густой каштановой бороды. — Хотя, возможно, в этот раз виноват вовсе не Тропос, а эта ведьма, которую король запер в замке.

— Ривен? — Альбин резким движением поднял голову: — О, нет, Ривен не станет подсовывать королю яд.

— Отчего ты так в этом уверен, приятель? Мне казалось, что эта леди не слишком жалует своего супруга, да и нас заодно. Может быть, она заключила союз с этими Таунисом и Дрионой. Все они принадлежат к одной породе, так что, на мой взгляд, такой союз не выглядит невозможным. Вероятно, она виновата и в том, что случилось с этим твоим приятелем, Пибом…

При упоминании имени Пиба Альбин споткнулся и выронил мешок. Глаза его наполнились слезами, которые грозили вот-вот побежать вниз по щекам.

— Ривен не имеет никакого отношения к тому, что случилось с Пибом. Это стьюриты пытали его, а потом отрубили ему голову. И это, скорее всего, Тропос подбросил голову, так чтобы я ее нашел… — Горло Альбина перехватило судорогой, и он некоторое время не мог продолжать. — Знаешь, Фен, он пережил такие муки — как я мог даже подумать о том, что он — предатель?

— Ну-ну, парень… — Фен похлопал Альбина по дрожащим плечам. — Все мы порой бываем несправедливы к друзьям. Не казни себя.

— Не могу не казнить, Фен. В тот день, когда я уезжал в Пенито, Пиб сказал что-то вроде того, что он тоже хотел бы испытать настоящие приключения. Я должен был бы обратить внимание на эти слова и отговорить его.

— Но ведь это не ты прикончил его с такой жестокостью, верно?

— И не Ривен, — уверенно и твердо сказал другу Альбин. — И она не состоит в заговоре с остальными доуми, она — не такая, как они! Она сама мне говорила об этом.

Фен саркастически расхохотался:

— Мне не хотелось бы лишний раз разубеждать тебя, но разве не может быть так, что она околдовала, ослепила тебя точно так же, как и Броуна? Ты был болен ею все это время, и неудивительно, что ты поверил всему, что она тебе наговорила.

Альбин свекольно покраснел. Сбросив на баррикаду мешок песка, он схватил Фена за его мускулистое плечо:

— Ты же никогда не встречал Ривен, как же ты можешь так говорить о ней?

— Я достаточно много слышал о ней от тебя, кроме того, я неплохо знаю, какие бывают доуми. Им нельзя доверять, парень. Какими бы честными и понятными они ни казались, внутри — одна лишь дьявольская хитрость и коварство.

— Говорю тебе — ты ошибаешься. Я могу это доказать. Почему бы не попросить Ривен помочь нам с Зеленым огнем?

Брови Фена подскочили аж до корней волос.

— Интересная мысль. Откуда ты знаешь, что она согласится?

— Она не хочет, чтобы что-то повредило Джедестрому и королю Броуну, я уверен в этом. Ее дитя — это дитя Броуна. О, я знаю, она помогла бы нам, если бы ее попросили.

Фен рассеянно вытирал лоб рукавом.

— Не могу сказать, прав ты или ошибаешься. Знаю только, что ни у тебя, ни у меня нет таких полномочий, чтобы изменять что-то в приказах Броуна. Король запер ее в башне, потому что хотел, чтобы она оставалась там. Насколько мне известно, выпустить ее из-под замка именно сейчас означает только одно — мы ухудшим наше и так незавидное положение. Если, конечно, что-то может его ухудшить, — мрачно закончил он.

И все же их положение становилось все более и более сложным. Стьюриты окружили город и приготовились к долгой осаде. С высоты городских стен Фен и Альбин видели, как они устанавливают палатки, роют траншеи и подтаскивают стенобитные орудия. Их спокойная неторопливость, с какой они проделывали все это, устрашала гораздо сильнее, чем если бы они со звериной яростью ринулись на штурм города. В каждом их движении сквозила абсолютная уверенность в конечном исходе осады.

— Можем ли мы отразить их штурм? — спросил Альбин.

Его старший товарищ только покачал головой:

— Некоторое время мы, конечно, сможем их сдерживать, однако эти стены не остановят массированной атаки этих рыжих дьяволов. Если король не оправится, или этот его колдун не смастачит нам какое-нибудь чудо, город падет. Кстати, что говорит Фэйрин? Стоит нам надеяться на какую-нибудь помощь с этой стороны?

Альбин поморщился:

— Фэйрин советуется только с самим собой. Я знаю, у него есть на уме какой-то план. Насколько мне известно, однако, он никому пока не сказал, что это может быть.

Фен коротко кивнул:

— Одну вещь я усвоил твердо: человек должен твердо стоять на своих собственных ногах и полагаться только на самого себя, а не на волшебство ополоумевшего мага. Человеку в конце концов обязательно суждено умереть, и важно не просто протянуть ноги, а умереть сражаясь и покрыв себя славой.

— Если бы у нас был Зеленый огонь, может быть, нам и сражаться бы не пришлось, — возразил Альбин.

Он был еще молод, чувствовал, что вся жизнь у него еще впереди, и все эти разговоры о том, чтобы умереть, пусть и покрыв себя славой, были ему не по душе. К чему слава, если ты лежишь где-то холодный и твердый, словно вчерашняя овсянка?

— Давай поговорим с Ривен, Фен. Пока король спит словно мертвый, она — наш единственный шанс. Стоит, по крайней мере, попытаться…

Фен качал головой, но Альбин не отступал. Полдня они помогали организовывать оборону на стенах города, и полдня Альбин уговаривал Фена, высказывая ему все новые и новые доводы в пользу своего плана. Наконец под вечер, когда начали сгущаться сумерки, старый ветеран уступил уговорам юноши, согласившись пойти вместе с ним в главную башню, где находились покои Ривен.

— Мы и близко-то к ней не подойдем, — проворчал Фен, внезапно прервав свой невнятный монолог о могуществе доуми.

Однако, перейдя через луг, на окраине которого возвышалась башня, они обнаружили ее совершенно неохраняемой.

— Должно быть, Бау приказал страже Броуна подняться на стены, — заметил Альбин, качая головой. — В городе осталось слишком мало мужчин, способных держать в руках оружие.

Фен увидел, что Ривен наблюдает за их приближением сквозь узкое окно на вершине башни.

— Ведьма, должно быть, уже знает, зачем мы пришли, — предположил он.

— Перестань так говорить о ней! — свистящим шепотом произнес Альбин. — Говорю тебе, она совсем другая.

— Ого, да у тебя режутся зубы, парень! Какая же она?

— Такая же, как ты или я, просто она оказалась в таком положении, в котором нет ни капли ее вины, и все же она страдает.

— Точь-в-точь, как и все мы. Вряд ли ее положение намного ужаснее того, в каком мы все окажемся, когда стьюритские воины переберутся через эти стены, размахивая своими боевыми топорами, — усмехнулся Фен.

Однако несколько мгновений спустя, когда Фен оказался в покоях Ривен, его отношение резко переменилось. Грубая речь старого путешественника стала гладкой, почти изысканной; он был необыкновенно вежлив и предупредителен. Альбин с умилением подумал, что будь на голове этого авантюриста шляпа он, несомненно, торжественно снял бы ее перед леди не важно, ведьма она или нет.

Альбин, напротив, был поражен ее об ликом и держался скованно и неуверенно. Несмотря на то что большой живот Ривен был виден даже под складками ее свободного, широкого платья, все его внимание было приковано к ее лицу. Беременность сделала ее красоту еще более яркой, вместо того чтобы приглушить ее. Нежная белая кожа словно сверилась изнутри, серые глаза сияли, а пышные черные волосы тяжело ложились на плечи ленивыми волнами. Зеленый камень на серебряном обруче вокруг головы только подчеркивал и усиливал ее невиданную красоту.

— Я так рада снова увидеть тебя, Альбин! — воскликнула Ривен, протягивая к нему руки и сжимая пальцами кисти его рук. — Я скучала по тебе, но знала ты не придешь ко мне только затем, чтобы поговорить о прошлом. Что там такое? Что происходит?

— Разве ты не знаешь? — осторожно спросил Альбин, косясь на Фена.

— Конечно, не знаю. Вот уже дна дня ко мне никто не приходит, даже затем, чтобы принести еды. Я слышала какой-то шум снаружи, но из этого окна не разглядеть слишком многого. Я могла бы, конечно, попробовать увидеть что-то в отражениях на воде, но мне здесь дают ее так мало, что я ничего не могу понять в том, что вода мне показывает.

— Король болен, а город окружен стьюритами! — торопясь и путаясь в словах, объяснил Альбин.

Фену тоже удалось вставить несколько слов, но он по большей части молчал, пока юноша выплескивал перед Ривен их общие тревоги.

Выражение лица Ривен сначала успокоилось, потом стало напряженным и тревожным.

— Ты сказал, что Броун не приходит в себя и не шевелился целых два дня? — переспросила она.

Альбин покачал головой:

— Фэйрин опасается, что Тропос что-то с ним сделал.

Ривен ничего не знала о том, кто такой Тропос, и Альбину пришлось в нескольких словах объяснить ей. Когда он закончил, Ривен глубоко задумалась.

— Интересно, мог ли этот волшебник иметь какое-то отношение к исчезновению Сэл?

— Сэл?

Ривен заметила недоумение Альбина.

— Ну конечно, ты ни разу не видел ее! Мне приходилось ее прятать. Когда я только что приехала в Джедестром, у меня была птица, прекрасная белая птица по имени Сэл. Она пропала из сада в Зелете, и я оплакиваю ее с тех самых пор. — Ривен крепко сжала руки. — Я не уверена, смогу ли я помочь тебе, Альбин. На этой стадии беременности мне не так-то просто воспользоваться своими возможностями. Мой камень временами ведет себя и вовсе недружелюбно, а когда он все-таки срабатывает, я не могу предсказать, что он выкинет. Иногда он делает вещи, противоположные тем, что я хочу. Моя тетка объяснила мне, что это происходит от того, что камень чувствует — я больше не одна, и он никак не примет решения относительно второго существа, которое растет во мне.

— Может быть, ты, Ривен, наша единственная надежда! — воскликнул Альбин.

Ривен устало посмотрела на него:

— Ну хорошо. Я намерена попытаться, если вам понятно, как мы рискуем. Каков ваш план?

У Альбина вовсе не было никакого плана. Все, что он знал, — это то, что им необходимо каким-то образом выбраться из города, просочиться сквозь боевые порядки стьюритов и добраться до старой смотровой башни.

Когда Фен объяснил Ривен, что представляет из себя Зеленый огонь, она широко раскрыла свои серые глаза.

— Значит, поблизости от того места, где все это хранится, нет никакой воды?

— В том-то и дело, что — нет. Именно поэтому король и выбрал это место. До тех пор, пока через неделю не пойдут весенние ливни, в окрестностях башни все будет сухое как трут. Если бы нам удалось рассыпать порошок таким образом, чтобы он окружил стьюритов, а потом подвести воду, он начал бы двигаться прямо по их позициям до тех пор, пока не достигнет реки. Я расскажу вам, леди, чего я боюсь больше всего: я боюсь, что стьюриты вскроют башню и найдут порошок. Если этот их колдун сообразит что к чему, то только лишь в преисподней знают, что за этим последует.

Ривен кивнула и протянула руки Альбину и Фену.

— Я не уверена, что мне удастся добыть воду, но я согласна попытаться при одном условии.

— И что же это за условие, миледи? — подозрительно осведомился Фен.

— Если мы достигнем успеха, то вы с Альбином должны будете забрать меня из Джедестрома и отвезти в горы.

Альбин и Фен переглянулись.

— Она — супруга короля, и нас обвинят в измене, если мы поможем ей бежать, — предупредил Фен.

Альбин слегка пожал плечами:

— Разве у нас есть какой-либо выбор? Фен глянул за окно. С высоты башни ему было видно, как за городскими стенами дымят походные костры стьюритов.

— Боюсь, что нет. — Порезы и трещины на его кожаном жилете со скрипом разошлись. когда он в знак согласия шевельнул плечами. — Очень хорошо, госпожа, сделка так сделка. Если мы и в самом деле хотим попытаться и пробраться мимо этих рыжих дьяволов, пока они не отыскали Зеленый огонь, мы должны проделать это сегодня ночью.

Фэйрин молча смотрел на неподвижное тело Броуна. Слуги короля установили его кровать в самой середине спальни, и он лежал на ней совершенно обнаженный, не считая надетого на голову обруча с камнями. Врачи Броуна долго осматривали его, но безрезультатно, и Фэйрин прогнал их прочь, словно стаю уток.

Медленными шагами он ходил вокруг королевской постели, пытаясь найти хоть какой-то ключ к загадке, отчего здоровый и сильный мужчина вдруг превратился в свой собственный, едва дышащий полутруп. Фэйрин знал почти наверняка, что причиной этому был какой-то яд, и подозревал, что, скорее всего, это дело рук Тропоса. Еще в юности Тропос слыл мастером маскировки и обмана. Яд — медленно действующий, но смертоносный — таков был его стиль. Очевидно, ему удалось каким-то образом проникнуть в свиту короля, чтобы сделать то, что он сделал.

Разглядывая тело Броуна, Фэйрин внезапно поймал себя на том, что вспоминает Броуна юношей. Он был красив, умен и полон жажды жизни. Тогда он только что лишился отца и неосознанно, но жадно стремился найти человека, который заменил бы ему умершего. Поэтому его так легко было подчинить, а все вышеперечисленные качества сделали Броуна идеальным орудием в руках Фэйрина.

Маг именно так и относился к юноше — как к инструменту, который нужно остро оттачивать и направлять к цели и которым нужно руководить. Никогда он не отвечал привязанностью и любовью на любовь и восхищение, с которыми относился к нему Броун. На протяжении всех этих долгих лет эта мысль так ни разу и не приходила ему в голову.

Теперь Фэйрин поймал себя на том, что глядит на Броуна совсем другими глазами. Божественная красота, которой он отличался в юности, превратилась в нечто совершенно иное. Теперь перед ним лежало тело мужчины в расцвете сил, без малейших следов старения или немочи. Лицо Броуна, однако, было прорезано глубокими морщинами, а золотистые волосы потускнели, тронутые ранней сединой. Фэйрин подумал о том, что это, должно быть, скалывается воздействие камней, ибо и по годам Броун был еще молод. Мысль о разрушительном действии камней внезапно потрясла Фэйрина, он подумал об этом как о большой и невосполнимой потере, так как в Броуне было немало качеств, которые вызывали восхищение многих. Несмотря на свое изредка проявляющееся своеволие и слабость к красивым женщинам, король был честен, благороден и благонамерен. Это благородство бросалось в глаза, словно богатая королевская мантия на его плечах.

Впервые Фэйрин почувствовал жалость и нечто похожее на слабое раскаяние, шевельнувшееся в его мстительном сердце. Жребий Броуна и так был не из легких, а теперь ему еще выпало новое испытание — полюбить такую, как эта Ривен… Фэйрин плотно сжал губы, прекрасно понимая, что Ривен — несмотря на всю свою сообразительность, честность, верность, острый ум и даже некоторое благородство характера, была во многом похожа на него самого нежеланием идти на компромиссы и неспособностью прощать. «Эта неуступчивость характера и должна стать причиной ее падения», — решил он.

«Но что делать с ее ребенком? — спросил он себя. — Это будет сын моей дочери и моего приемного сына. Если дать волю Тропосу, то он доберется и до него в своей необузданной жажде мщения. Я не могу этого допустить».

Мщение. Фэйрин хорошо знал ему цену, но только теперь он начинал понимать.

Его размышления прервал осторожный стук в дверь, и в следующую минуту один из врачей, преодолев замешательство, со смущенным видом заглянул внутрь.

— У меня здесь поднос с едой, господин Фэйрин, может быть, вам захочется поесть…

— Я ничего не хочу.

— Есть немного сидра, может быть, можно смочить им губы Броуна?

— Может быть. — Фэйрин наблюдал, как врач наливает и осторожно несет глиняную кружку с пенистым светлым напитком. — Позвольте мне сначала попробовать.

Отпив глоток и найдя напиток пригодным, Фэйрин вернул кружку почтительному невысокому доктору.

— Я только смочу ему губы… — прошептал врач и, нервничая под неодобрительным взглядом мага, запнулся о свою собственную ногу и выплеснул половину кружки на левую руку Броуна.

— О, прошу прощения, какой я неловкий!.. — запричитал он.

Фэйрин сердито вырвал кружку из рук расстроенного врача, который принялся было вытирать мокрое предплечье Броуна краешком своего широкого рукава.

— Прочь! Прочь отсюда вместе с твоей неуклюжестью! Я обо всем позабочусь.

Бормоча проклятье, Фэйрин дождался, пока за смущенным и испуганным доктором закроется дверь и он снова останется наедине с Броуном. Затем он принялся осторожно смывать липкую жидкость с руки короля. Когда он промывал кисть, глубокая морщина, разделившая черные брови волшебника, внезапно стала еще глубже.

— Это что такое?!

Фэйрин наклонился вперед, пристально вглядываясь в крошечное розовое пятнышко на коже.

— Любопытно, отчего это может быть? — спросил себя Фэйрин, доставая из одного из своих глубоких карманов увеличительное стекло и наводя его на ранку.

— Ах-ххх! — пробормотал на выдохе Фэйрин. — Вот в чем дело!

В следующий миг он уже вытащил из левого большого пальца Броуна почти невидимый острый шип.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — проворчал Фен. Он, Альбин и Ривен рассматривали глубокую впадину, которая начиналась в нескольких футах от городской стены. Час назад стемнело, и ночь обещала быть пасмурной, что было им только на руку. Луна и звезды были скрыты за толстым облачным покровом.

— Говорю вам, что если пойти по этой канаве, то она приведет к тому месту, где мы сможем пробраться через лаз под стеной. Мы с Пибом учили лошадей неподалеку отсюда, — настаивал Альбин. При упоминании Пиба он запнулся, затем продолжал: — Это Пиб мне показал.

— Если мы сможем выбраться через эту нору, то стьюриты могут через нее же пробраться в город, — заметил Фен.

— Только если им достоверно известно, где находится это место, — возразил Альбин, — а я уверен, что они не могут этого знать.

Фон пошевелил губами:

— Кто знает, какими секретами они владеют? Твой Пиб не был шпионом, но я не сомневаюсь, что шпионов у них в Джедестроме целая куча, как раз для того, чтобы разузнать подобные полезные мелочи. Что, если мы выберемся через этот лаз и наткнемся как раз на встречный отряд? — он повернулся к Ривен: — А что вы думаете по этому поводу, госпожа?

Ривен с сомнением поглядела на лаз:

— Для вас с Альбином он как раз по дойдет, вы оба довольно сильные и тонкие. Однако в моем состоянии…

— Если там окажется слишком узко, мы расширим его для тебя, — вставил Альбин. — Пойдем, единственный способ все выяснить — это попробовать.

Так как никто не мог предложить ничего лучшего, Фен и Ривен последовали за Альбином. Ров вел к небольшому углублению возле старой стены. Лаз под стеной зарос сорняками и травой, но когда они раздвинули заросли, распугав всех насекомых, которые устроили там на ночлег, то оказалось, что и Альбин, и даже Фон вполне могут пролезть сквозь него. Для Ривен, однако, лаз был слишком узок. Хрипло перешептываясь и ворча, мужчины принялись ковырять плотную землю ножом Альбина и небольшим топориком Фена.

— Этот твой крошечный ножик бесполезен, — поддразнил его Фен, — им только в зубах ковырять. Почему бы тебе не попытаться сокрушить эти камни рыцарским мечом, который болтается у тебя на поясе?

Альбин заткнул нож за пояс и вытащил из ножен меч, который он выиграл у Эола. После длительных споров с самим собой он решил взять его с собой, хотя, по правде говоря, Альбин имел весьма приблизительное представление о том, как правильно пользоваться этой штукой. Умение драться на мечах отнюдь не входило в его подготовку. «По крайней мере, у этого меча многообещающее название — „Победа“, — напомнил он себе.

Теперь он был рад тому, что решил носить этот меч на поясе, так как в качестве копательного инструмента он оказался на диво удобен и эффективен. Спустя при мерно полчаса Ривен присоединилась ним по ту сторону городской стены.

— С тобой все в порядке? — заботливо спросил Альбин, помогая ей выбраться из дыры и встать.

— Как будто да, — ответила Ривен, криво улыбаясь. — Надеюсь, что мой ребенок спокойно перенесет эти гимнастические упражнения и не станет рождаться прямо сейчас.

Чернильная тьма скрыла от нее испуганные лица Фена и Альбина. До этого самого момента эта возможность как-то не приходила им в голову.

— Пусть минует нас чаша сия… — пробормотал Фен еле слышно.

Как можно тише троица вскарабкалась на небольшой откос и преодолела небольшое ровное пространство, густо заросшее кустарником. Вдалеке светились костры стьюритов, разгоняя пламенем кромешную темноту ночи.

— Что-то наши друзья слишком шумят! — насмешливо заметил Фен. — Только прислушайтесь к этим пьяным выкрикам и гоготу! Можно подумать, что у них праздник.

— Просто Арант решил, что он уже победил. Рано радуется, — ответил ему Альбин

Ривен слегка приподняла голову:

— Арант — это, конечно, брат Фидасии?

— Да, леди, и нынешний король стьюритов. Настоящая подлая скотина, извините за выражение. Если он нас поймает, то использует на корм для своих боевых орлов.

— Навряд ли это у него получится, пока я владею зеленым камнем.

— Мне казалось, что ты не очень-то уверена в своих силах, — с тревогой заметил Альбин.

— Я думаю, что камень откликнется, если я буду звать его достаточно настойчиво. Только вот это… — Ривен вытянула вперед руки и слегка потерла ладонь о ладонь. — Я предпочла бы не обращаться к нему до тех пор, пока обстоятельства не вынудят меня. Крайние обстоятельства. Кроме того, я, кажется, уже говорила, что результат иногда получается непредсказуемый.

— Удивительно будет, если сегодняшней ночью нам так и не придется обратиться к его могуществу, — заметил Фен мимоходом. — Хотя бы потому, что мы должны будем пройти совсем близко от лагеря стьюритов, если хотим добраться до сторожевой башни и выполнить свою задачу еще до того, как рассветет. Ваш живот не подведет нас, госпожа? Хватит ли у вас мужества?

Ривен тихо хихикнула и погладила свое округлое чрево.

— У меня целый мешок мужества, Фен.

После этого тихого разговора их маленький отряд начал пробираться почти по открытой местности, изо всех сил стараясь не оступиться в темноте и не переломать ног. Приближаясь к лагерю противника, они постепенно стали различать лица, освещенные огнями костров.

Когда они проползали мимо одного особенно яркого костра, Ривен внезапно потянула Альбина за рукав:

— Смотри! Таунис и Дриона!

Юноша вздрогнул:

— Я надеялся, что ты их не заметишь, Надеюсь, ты не собираешься присоединиться к ним прямо сейчас и выдать нас?

Ривен оскорблено сверкнула глазами:

— Конечно, нет, я никогда не предам вас. Хватит с меня обмана и предательства. Кроме того, я не люблю ни Тауниса, ни Дриону. Они оба с удовольствием уничтожили бы меня и моего ребенка. Поверь мне, Альбин, я не хочу, чтобы они разрушили Джедестром и все то хорошее, что удалось создать Броуну за время его правления.

Альбин задышал спокойнее, однако это продолжалось недолго.

— Кто этот согнутый старик в черном плаще, который разговаривает с ними? — спросила Ривен.

— Это Тропос, моя госпожа, колдун Аранта, — шепотом объяснил Фен.

— Его лицо кажется мне знакомым. Мне кажется, я видела его раньше, может быть, даже в Плэйте.

— Меня это не удивило бы. Когда дело касается Тропоса, меня ничто удивить не может. Хорошо, что они заняты разговором — может быть, нам удастся проскользнуть незаметно.

Альбин взял Ривен за руку, но она вырвалась.

— У него в руке клетка. Там — белая птица, видишь? — Ривен прижала ладонь к груди. — Это моя Сэл!

— Госпожа, мы должны двигаться дальше, пока у нас есть возможность.

— Я не могу оставить Сэл.

— Но…

Ривен неотрывно смотрела на группу у костра.

— Простите меня, но я не могу пойти с вами, пока не узнаю, что они хотят сделать с Сэл. Идите к башне без меня.

— Мы не можем бросить тебя здесь, — сердито прошептал Альбин, но Ривен уже не слушала его. Она ползком подбиралась к костру.

— Ну вот мы и влипли! — прошипел Фен. — Говорил я тебе! Она обвала нас вокруг пальца и собирается присоединиться к нашим врагам.

— Нет! Она только хочет спасти свою птицу.

— И в том и в другом случае они нас поймают и поджарят Тропосу на ужин. У нас только два выхода — умереть героями или трусами последними, — добавил он, ползя вслед за Ривен.

Когда они оказались настолько близко, что жар от костра начал согревать их щеки, им попался большой, раскидистый куст, за которым они благополучно укрыть. Припав к земле рядом с Ривен Альбнн и Фен даже смогли разобрать кое-что из того, что говорил Тропос.

— Похваляется перед Таунисом своими гнусными проделками, — сердито шепнула Ривен, — это он запустил гатаянскую змею в покои Броуна и отравил ягоды, которые я ела. — Не обращая внимания на недоуменные взгляды, которыми обменялись Альбин и Фен, Ривен продолжала: — К тому же это он отравил Броуна.

— Я так и предполагал, — проговорил Фен еле слышно. — Что теперь, моя госпожа? Костер слишком большой и дает слишком много света. Ближе подобраться нельзя, иначе нас увидят. Нам еще повезло, что колдун слишком занят разговором и пустой похвальбой, иначе он, конечно, давным-давно заметил бы нас.

Ривен прикоснулась кончиками пальцев к своему камню.

— Я должна пробраться к Сэл. Вы только поглядите на эту клетку: наверняка все это время она была в плену у Тропоса. Я должна ее освободить.

— Однако… — попытался возразить Альбин, но замолчал, увидев выражение лица Ривен. Девушка закрыла глаза, словно внутренне готовя себя к суровому испытанию.

— Ривен! Ты же говорила, что не станешь пользоваться могуществом камня до тех пор, пока не будешь вынуждена!

— Я думаю, что это совершенно необходимо, — отвечала Ривен сквозь стиснутые зубы. Затем лицо ее исказилось, тело напряглось и она… исчезла.

— Вот тебе и на! — просипел пораженный Фен. — Я смотрел прямо на нее, а она — исчезла. Куда она подевалась?

— Разве это не очевидно? — мрачно ответил Альбин. — Она сделалась невидимой и отправилась прямо в лагерь стьюритов выручать свою птицу.

ГЛАВА 15

Проходя за спиной Тропоса, Ривен неотрывно смотрела на него. Она была уверена, что маг умеет видеть даже сквозь иллюзию невидимости, пусть и подкрепленную могуществом камня. Несмотря на все ее уверения, данные ею Альбину и Фену, она не знала, как долго ей удастся сохранять невидимость. Последняя стадия беременности сделала ее слабой и легко уязвимой.

В животе ее недовольно зашевелился ребенок, крайнее напряжение организма матери передалось и ему. «Ничего не поделаешь, мой маленький, — мысленно прошептала Ривен, — я не могу оставить Сэл, какую бы судьбу ни уготовил ей этот маленький и злой карлик».

К счастью для нее, Тропос был настолько увлечен своей хвастливой беседой с Таунисом и Дрионой, что не замечал ничего вокруг.

— Я слышала, что из-за этого Броуновского отродья она распухла как квашня, — услышала Ривен смех Дрионы.

— Она не доживет до его рождения, — ответил Тропос.

Таунис довольно закудахтал, и Ривен, вздрогнув, продолжала свое движение.

Тропос оставил клетку Сэл на расстоянии не больше десяти ярдов от костра, за которым сплетничала и бахвалилась мерзкая троица. Остальные стьюриты держались вблизи своих костров, и Ривен надеялась, что ей удастся освободить Сэл прежде чем кто-нибудь заметит ее и попытается помешать.

— Сэл! — прошептала она, пригибаясь за пнем, на котором стояла клетка и приближая лицо к самым прутьям решетки. — Сэл!

При звуке ее голоса печальный комок спутанных перьев встрепенулся. Сэл, казалось, дремала, но теперь ее темно-вишневые глаза широко открылись.

— Это я, Ривен. Ты не можешь меня увидеть, но я здесь, рядом. Я хочу помочь тебе.

— Милостивые стрекозы и другие летающие!

— Веди себя тихо, как будто ничего не случилось. — Ривен ощупала замок клетки. — Тебе известно, где Тропос держит ключ?

— Известно. На цепочке вокруг своей тощей шеи. Увы. Даже ты не сумеешь снять ее так, чтобы он не заметил.

— Существует много других способов справиться с этим замком. — Ривен обмакнула кончик пальца в кормушку Сэл и достала каплю воды. Перенеся эту капельку на замок клетки, она закрыла глаза и велела воде превратиться в подобие нити, твердой как проволока, но гибкой как травинка. Следуя ее указаниям, нить вползла в скважину замка. Несколько секунд спустя замок тихонечко лязгнул — это сработал внутренний механизм. Дверца была отперта.

— Браво, моя милочка! — пропела Сэл в голове Ривен. — Ты лучшая и самая талантливая госпожа в мире.

— Но ты еще не свободна. Погоди, сейчас я открою клетку, и ты сможешь улететь.

— А что будет с тобой, когда Тропос услышит прощальное хлопанье моих крыльев? Этот сумеет проникнуть взглядом даже сквозь твою невидимость.

— Мой камень со мной, он защитит меня Все будет в порядке.

Сэл наклонила изящную белую головку:

— Ты беременна, и камню это не очень нравится. Да-да, мне все про тебя известно. Ты носишь ребенка Броуна, и поэтому сейчас ты особенно уязвима. Кроме того, если я попытаюсь улететь сейчас, стьюритские боевые орлы догонят меня и разорвут.

— Но Сэл, стьюриты посадили птиц под замок на всю ночь. Погляди, они все сидят по клеткам.

Сэл только покачала головой:

— Нет, вон тот мерзкий старикашка — он мне кое-что должен, и я должна с ним рассчитаться сполна. Милое дитя, ты сделала для Сэл все что могла. Оставь клетку незапертой и выбирайся из этого проклятого места, пока можешь.

Ривен пыталась спорить, но Сэл оставалась непоколебима. Она не вылетит из клетки, что бы там ни говорила и ни делала ее госпожа. Ривен ощущала, как в животе лягается и переворачивается ее дитя, протестуя против тягостной для него невидимости. Внезапно Ривен увидела, как появляется в воздухе ее рука, полупрозрачная, но вполне видимая внимательному глазу.

— Уходи! — скомандовала Сэл. — Если тебя поймают и убьют, погибнет и твой ребенок. Ты не должна рисковать и его жизнью!

Низко опустив голову от сознания своей неудачи и обливаясь слезами, Ривен выскользнула из вражеского лагеря.

— Ты с ума сошла! — прошипел из-под кустов Альбин, когда Ривен, сбросив с себя остатки невидимости, тяжело опустилась на землю рядом с ним. — Если бы Тропос, Таунис или Дриона хоть на мгновение повернулись, они бы увидели тебя. Даже мне было тебя видно.

— Ты не понимаешь. Я просто обязана была попытаться помочь своей пиллаун.

— А что важнее — птица или безопасность Джедестрома и наша?

Фен успокаивающе придержал Альбина за локоть:

— Тихо, юноша, похоже, наша маленькая госпожа вернулась как раз вовремя.

— О боги! Что это?! — воскликнул Альбин.

Из темноты ночи возникло крутящееся черное облако. Альбин, Ривен и Фен в тревожной тишине наблюдали, как облако спустилось с небес и коснулось земли прямо напротив Тропоса. Стьюритский колдун поднял голову, и облако вытянулось, превратившись в непроницаемо-черный столб чернильного мрака, а затем превратилось в Фэйрина.

Трепещущие языки пламени осветили его бледные как у мертвеца, заостренные черты и заплясали в глазах крошечными красными точками. Фэйрин насмешливо склонился в поклоне:

— Я здесь, чтобы принять твой вызов, старый мой товарищ.

Стьюритский колдун, все еще сидевший на земле напротив Тауниса и Дрионы, побледнел и едва заметно вздрогнул. В ту же секунду он, однако, овладел собой и вскочил на ноги, насмешливо глядя на своего соперника.

— Путешествовать, завернувшись в черное облако, может любой подмастерье нашей гильдии, Фэйрин. Это очень легко. Признаться, я думал о тебе лучше.

— Ты думал обо мне слишком тщательно и долго, Тропос. Настал час испробовать силу того яда, который кипит и пенится внутри тебя.

Слова Фэйрина срывались с его тонких губ и поражали цель словно острые стрелы. Дриона и Таунис в величайшей тревоге переводили взгляд с одного волшебника на другого. Затем оба с единодушием, которое в других обстоятельствах показалось бы комичным, попятились, стремясь поскорее очутиться подальше от двух грозных врагов. Даже стьюритские воины, взиравшие на эту картину с широко раскрытыми ртами, держались на безопасном расстоянии. Сам Арант, коротавший ночь за игрой в кости с кем-то из своих придворных, пьяно пошатываясь, выбрался из шатра, чтобы выяснить, в чем причина тревоги. Увидев двух магов, он оцепенел. Даже ему было понятно, что вмешиваться в отношения волшебников, которые так стояли друг против друга, смертельно опасно.

— Да будет так, — объявил Тропос торжественно. — Мне надо посчитаться с тобой, Фэйрин. Я много лет ждал момента, когда смогу испробовать вкус этой победы, однако отложенное удовольствие даже приносит большую радость. Когда наконец я отведаю вкус этой победы, он будет сладостен, Фэйрин.

Мрачная радость исказила ого бескровное лицо; Тропос поднял вверх палец. Угли костра, вокруг которого он сидел в обществе доуми, вихрем разметало во все четыре стороны. Упав на землю, угли зашипели, зашкворчали и вспыхнули, очертив вокруг магов пылающий круг. Внутри него, за стенами ревущего огня, Тропос и Фэйрин пристально вглядывались один в другого.

— Начнем игру, — с расстановкой произнес Тропос.

— Да, пусть она начнется, — сдержанно ответил Фэйрин. — Ты еще не забыл наши детские забавы? — с невинным и насмешливым видом поинтересовался он, материализовав перед собой красноглазого демона. С его зеленой бородавчатой кожи ручьями стекал пот, а по влажным клыкам сбегала на землю пенистая слюна.

— Я не забыл наши детские игрушки! — крикнул Тропос, без видимых усилии создав из воздуха подобное, но более уродливое чудовище. Пальцы его рук заканчивались острыми как иглы когтями, а малиново-красные глаза мерцали.

Воя и пуская слюну, демоны закружили по арене, каждый из них был готов прикончить другого, чтобы защитить своего хозяина. С пронзительным визгом демоны сцепились, царапаясь и кусаясь, вырывая друг из друга куски мяса и полосуя когтями склизкие шкуры. Черная кровь струилась из ран, которые они наносили друг другу, но ни одно из чудовищ не прекратило яростной атаки.

— Эти штуки — они настоящие? — в ужасе прошептал Альбин.

— Достаточно настоящие, — ответил ему Фен. — Тебе бы не понравилось, если бы одна из них до тебя добралась.

— Если я правильно догадалась, то это — материализованные проекции разумов каждого из магов, — тихим голосом вставила Ривен. — Состязание состоит в том, кто из магов сумеет поддерживать свое творение, уравнивая силу проекции соперника.

— Если так, то наши маги один другого стоят, раз у обоих получились одинаково мерзкие твари, — прокомментировал про исходящее Фен.

Пока он произносил эти слова, два демона покатились по земле, сжав друг друга в смертельных объятиях. Оставив свое творение столь же легко, сколь легко ребенок отбрасывает игрушку, которая надоела и не приносит больше никакого удовольствия, Фэйрин пробормотал три коротких слова, и из тела его умирающего демона возник механический гигант, размахивающий усаженной острыми шипами палицей. С быстротой молнии из расчлененного тела второго демона возник такой же воин, и битва гигантов закипела с новой силой.

И эта схватка развивалась точно так же, как предыдущая: лишь только атакующий порыв механических чудовищ стал ослабевать, их место на арене занимали все новые и новые твари. Липкие змеи, омерзительные жабы, тонкие, как прутья, существа, заполнившие воздух удушливой вонью — каждая проекция разума магов была много страшнее и жутче, чем предыдущая, и все они яростно кромсали и рвали друг друга в огненном круге. Ни Тропосу, ни Фейрину, однако, не удалось превзойти противника в магическом искусстве. Их поединок затягивался.

Когда обоим волшебникам стало ясно, что их соревнование может так ничем и не кончится, Тропос решил испробовать иную тактику. Забросив свое последнее творение — огромного белого червя, который выделял едкую кислоту из всех усиков, покрывающих его гибкое, сегментированное тело, — он встал перед Фэйрином в своем человеческом облике и улыбнулся.

Затем он превратился в дракона.

Это превращение напомнило Ривен подводных плиэнов, только вот то, во что превратился Тропос, напоминало скорее кошмарный сон, нежели изящные построения пенных див. Скрюченная фигурка Тропоса внезапно поднялась в воздух, распрямилась и стала чернее, чем даже рясы обоих магов. Из тела его выросли огромная морда, хвост, крылья и кривые когти, а само тело стало твердым, покрывшись металлической чешуйчатой броней. Чудовище, в котором нельзя уже было узнать Тропоса, наклонило голову на гибкой шее и дыхнуло на противника обжигающе-ярким пламенем.

Но и тело Фэйрина тоже замерцало, превратившись в дракона кроваво-красного оттенка. С протяжным криком второй дракон тоже взмыл в воздух, избежав таким образом попадания огненной струи. Теперь уже оба дракона рассекали ночь могучими крыльями, описывая широкие круги а затем, выставив вперед смертоносные когти, ринулись навстречу друг другу.

Пламя вырывалось из ноздрей чудовищ, трава пригибалась под горячим ветром, поднятым взмахами широких кожистых крыльев, а несколько стьюритских палаток даже сорвало и унесло прочь, в темноту.

— Не хотел бы я встретиться с такой тварью, когда она не в духе, — пробормотал Фен. Альбин и Ривен почти не слышали его, потрясенно глядя на воздушный бой.

Драконы развернулись и с пронзительным криком повторили свою атаку. Алый дракон спикировал к земле, потом выровнялся, но черный стремительно развернулся и последовал за ним. Красный дракон повернулся к преследователю, и огромные тела столкнулись в воздухе, кромсая друг Друга зубами и когтями с такой яростью, что всех зрителей на земле передернуло. Во все стороны полетели куски плоти и сверкающие чешуи, но ни одно из сражающихся чудовищ не опустилось на землю.

Однако долго это продолжаться не могло — слишком много сил отнимало у магов парение в воздухе одновременно с необходимостью наносить удары и уклоняться. Утомленные драконы приземлились в огненном круге и исчезли. Оба колдуна теперь стояли на площадке в своих первоначальных формах.

— Умри! — пронзительно выкрикнул Тропос, выбираясь из остатков своего драконьего тела. Длинные голубые молнии сорвались с кончиков его вытянутых тонких пальцев и ударили Фэйрина в грудь с такой силой, что маг чуть не отлетел в пламя, окружающее арену.

Фэйрин, однако, почти мгновенно пришел в себя и ответил на выпад Тропоса тонкими, желтыми лучами яростной энергии. Желтые и голубые молнии скрестились, рассыпая во все стороны крупные шипящие искры. Раздался оглушительный треск, искры посыпались гуще, последовала целая серия громоподобных разноцветных взрывов, и внутри магического огненного круга закипела такая ожесточенная битва, что самих волшебников не было видно в облаках горячего разноцветного пара и россыпях ярких искр. Тем не менее ни один из них не смог пока одержать верх, и беспощадные удары так и сыпались с обеих сторон.

— Сколько же это может продолжаться? — воскликнул Альбин.

— Недолго, парень, во всяком случае — не вечность, — отозвался Фен. — Они уже потратили столько энергии, что это не может не сказаться на обоих. Лучше бы, конечно, они истребляли друг друга, чем нас.

— Похоже, что последний выпад Тропоса задел Фэйрина, — прошептала Ривен побелевшими губами. Ужас был явно написан на ее лице. — Видите, он согнулся и упал на колени?!

Тропос тоже заметил, что нанес противнику чувствительный удар.

— А теперь, — безумно взвизгнул он, — теперь настало время нанести последний удар!

В одной руке Тропоса появился кинжал, а в другой он держал клетку Сэл, которая каким-то образом попала в его обожженную руку, хотя все это время она стояла на пне за пределами огненного круга.

— Это пиллаун! — проскрежетал Тропос, держа клетку над головой. — Помнишь заклинание, о котором рассказывал нам Пербельд? Заклинание, которое может превратить волшебника — любого волшебника — в прах? Оно было недоступно нам, потому что для него требовалась одна очень редкая вещь — живое сердце пиллаун!

— Он хочет убить Сэл! — крикнула Ривен и вскочила, собираясь броситься вперед. Фен и Альбин успели схватить ее за руки и удержать. Как раз вовремя. В этот самый миг Сэл, которая с неестественным спокойствием прислушивалась ко всему происходящему, вырвалась из своей незапертой клетки и с потусторонним воплем вонзила свои острые как бритва когти в изумленное лицо Тропоса.

— Аиии-ииии! — заверещал Тропос, когда пиллаун метнулась прочь.

Затем он крикнул еще громче — протяжно и жутко. Смертоносные желтые молнии сорвались с кончиков пальцев поверженного Фэйрина, и мстительный старый колдун вспыхнул, на глазах у изумленных и испуганных стьюритов превратившись в масляно-желтый огненный шар.

— Сэл! — позвала Ривен в голос.

— Она улетела в безопасное место.

— Нам надо убираться отсюда, госпожа, — настойчиво зашептал Фен, многозначительно подмигнув Альбину.

— Ты наверное знаешь? Ты видел? — допытывалась Ривен.

— Абсолютно достоверно. А теперь, госпожа, нам надо побыстрее отправиться к башне, пока стьюриты не пришли в себя и не принялись оглядываться по сторонам. В некотором смысле нам не повезло, что Фэйрин решил устроить это представление именно сегодня ночью. Когда Арант немного протрезвеет и пошевелит мозгами, ему может прийти в голову, что все это было затеяно для того, чтобы отвлечь его внимание от какой-нибудь вылазки Броуна. А теперь, леди, возьмите нас за руки и позвольте помочь вам перебраться через эту канаву. Право же, вам одной будет неловко.

Неумолчный гул потревоженного лагеря стьюритов все еще раздавался в ушах троицы, а едкий дым еще тревожил обоняние, когда они миновали последние посты в тылу лагеря.

— Как ты думаешь, что случилось с Фэйрином? — шепотом спросила Ривен, когда поле битвы осталось далеко позади.

— Не знаю, — ответил ей Фен, — ему здорово досталось. Но если и есть такой человек, который способен подняться после такой взбучки, так это этот колдун.

Ривен внезапно остановилась:

— Я не могу вот так уйти от него. Мне нужно вернуться.

Альбин схватил ее за запястье:

— Нельзя, Ривен. Нельзя. Если мы хотим спасти Джедестром, то у нас нет на это времени. Если Тропос убил его, то ты ничего не сможешь с этим поделать. Если же он жив, то и тут вряд ли удастся ему чем-нибудь помочь. Кроме того, мне кажется, что он сам сумеет о себе позаботиться, а вот перед нами стоит грандиозная задача, и половина ночи уже прошла.

Несколько долгих секунд Ривен стояла неподвижно. Наконец она пошевелилась, неохотно кивнула и сделала несколько шагов вперед. Маленький отряд тронулся за ней, и вскоре в темноте замаячила огромная, призрачно-серая тень. Это и была сторожевая башня, в которой Фен и Альбин спрятали Зеленый огонь.

— Башня выглядит заброшенной, — прошептала Ривен. — Разве ее никто не охраняет?

— Броун выставил здесь часовых, — пояснил Фен, — но если у них была хоть капля здравого смысла, они должны были разбежаться, когда подошли стьюриты.

— Будем надеяться, что Арант не выставил здесь свою стражу, — вздохнул Альбин.

— Да, это вероятно, — признал Фен. — Но я думаю, что он еще не отыскал Зеленый огонь. Если бы он до него добрался, мы бы уже знали.

С этой тревожной мыслью все трое стали со всеми предосторожностями подниматься по склону холма, на котором была выстроена башня.

— Я никого не вижу.

— Я тоже, — согласился с Альбином Фен, — похоже, нам повезло.

Затем он повернулся к Ривен, которая выказывала все признаки усталости: дыхание ее стало хриплым и затрудненным, каждый следующий шаг давался ей с трудом, а вывалившаяся из-за туч луна освещала ее покрытое восковой бледностью лицо.

— Я знаю, что просить вас о чем-то после того, что вам довелось пережить, не слишком любезно с моей стороны, — с сочувствием обратился Фен к Ривен, — однако, прежде чем мы начнем работу, я должен убедиться в том, что вы сумеете добыть для нас воду и доставить ее на вершину холма.

— Поблизости нет никаких колодцев и ручьев, Фен.

— Мне это известно, госпожа. Я знаю, что прошу о невыполнимом. И тем более мне важно знать ваше мнение прежде, чем мы попытаемся применить эту штуку. Если нет никакой надежды на воду, это будет означать, что мы проиграли, даже не начав.

Ривен устало кивнула и закрыла глаза. Несколько минут она стояла совершенно неподвижно и молча, как будто советуясь с какой-то невидимой силой. Наконец она шевельнулась и открыла глаза.

— С противоположной стороны холма есть пересохший источник. Он прекратил свое существование несколько столетий назад, но я надеюсь, что мне удастся его восстановить.

Фен с несчастным видом почесал нос.

— Это возможно?

— Может быть — да, а может быть — нет. Я не могу знать наверняка, пока не попробую. Если я правильно поняла все ваши объяснения насчет Зеленого огня я не должна начинать, пока у вас все не будет готово.

Фен понимающе кивнул:

— Нам с Альбином потребуется некоторое время, чтобы выкатить из башни канистры и правильно рассыпать порошок. Присядьте здесь, моя госпожа, и отдохните немного, пока мы работаем. Позвольте предложить вам мой кожаный жилет. Я постелю его на траве, чтобы предохранить вас от росы.

Ривен с благодарностью приняла его любезность. Пока она отдыхала и пыталась восстановить силы, Альбин вскарабкался по стене башни и проскользнул в узкую бойницу. При помощи веревочной петли и блока он стал опускать вниз одну железную канистру за другой, каждая из которых была наполнена опасным порошком.

— Вы не боитесь, что он может загореться от росы? — спросила Ривен, наблюдая за тем, как Фен рассыпает по земле невинного вида серое вещество, стараясь провести по траве линию параллель но реке, но так, чтобы захватить и лагерь стьюритов.

— Роса не такая обильная, чтобы началась реакция, — проворчал Фен, — а там — кто знает. Одна-две искры уже проскочили.

И действительно, то тут, то там вдоль дорожки, которую прокладывали уже оба мужчины, из травы выскакивали крупные зеленые светляки. К счастью, в последнее время держалась очень сухая и теплая погода, и поэтому росы на траве почти не было. Несколько искр, вспыхнувших было во тьме, быстро потухли, но все равно Ривен боялась, что их могут заметить.

— Вдруг стьюриты заметят зеленые огни и явятся сюда разведать, что происходит? — прошипела Ривен, на секунду ослепнув после одной чрезвычайно яркой вспышки.

— Давайте лучше надеяться, что они либо напились пьяными и спят, либо слишком заняты, чтобы оглядываться по сторонам, так как разгребают головешки, оставшиеся от волшебников, — ответил Фен, однако при этом он незаметно и с беспокойством взглянул на Альбина. — Давай поживей, парень, чем скорее мы справимся с этим делом, тем больше у нас шансов добиться своего и заодно сберечь наши шкуры.

Ночь близилась к концу, а Ривен все сидела на траве, крепко стискивая кулаки и не переставая размышлять над тем, что будет дальше. Она думала и о благополучии ребенка, который беспокойно шевелился внутри нее, о Броуне, Фэйрине, о предстоящем деле и о Сэл. Последний вопрос получил неожиданное и счастливое разрешение, когда на фоне светлеющего неба Ривен заметила быстрые взмахи белых крыльев, а вскоре упитанное тельце пиллаун с размаху опустилось на ее плечо, словно увесистая подушечка.

— С тобой все в порядке, госпожа? — ласково осведомилась пиллаун.

— Сэл, Сэл! Ты чуть не до смерти напугала меня своим возвращением! Где ты была?

— Отмывала когти от крови этого жестокого старика-волшебника, — проворковала пиллаун и зарылась клювом в волосы Ривен. — Я напугала его до смерти, и только это имеет значение, моя милая, потому что он был злым, гнусным старикашкой; без него мир будет гораздо лучше. А теперь расскажи-ка своей Сэл, какую еще опасную глупость вы тут затеяли?

А в это время внутри осажденного Джедестрома, в своих покоях в глубине Плэйта слегка шевельнулся Броун, и Гэлоу, один из врачей, оставленный присматривать за Броуном на то время, пока Фэйрин отправился по какому-то делу, поднял лысеющую голову.

В следующую минуту Гэлоу высунулся из дверей королевских апартаментов и приказал часовому у дверей:

— Ступай, разбуди Края и Сепоука. Мне кажется, я только что видел, как король пошевелил рукой.

Часовой убежал, и Гэлоу вернулся на свой пост. Король по-прежнему лежал неподвижно как мертвый, и маленький врач начал нервничать, вдруг легкое движение только почудилось ему. Если это действительно приснилось ему, то у его коллег будут бесспорные основания сказать ему несколько резких слов, за то что он велел разбудить их в столь неурочный час. К счастью для него, когда Гэлоу уже принялся нервно грызть ногти, то и дело оборачиваясь на дверь, Броун снова пошевелился. Его ладони раскрылись и снова сжались и король замотал из стороны в сторону головой, как будто стараясь ото гнать дурной сон. С губ Броуна сорвался болезненный стон, а блестящие ресницы затрепетали.

Гэлоу нетерпеливо подался вперед. Рукой он прикоснулся ко лбу короля, а затем приник ухом к его широкой груди.

— Что это ты делаешь? Что случилось? — отчетливо произнес король.

Гэлоу вздрогнул и, подняв голову, увидел, что Броун пристально смотрит на него. Их глаза встретились, и Броун попытался сесть, но бессильно упал обратно на подушку с разочарованным восклицанием.

— Нет, мой король, нет, вам нельзя двигаться! Вы были очень больны.

Несколько бессвязно, с азартом размахивая руками, Гэлоу вкратце рассказал Броуну обо всем, что случилось. Когда он заговорил о том, что стьюриты окружили город, разбили лагерь и готовятся к штурму, рассеянный взгляд Броуна сфокусировался, а глаза сузились настолько, что стали похожи на узкие щелочки цвета драгоценного сапфира. Длинно и грубо выругавшись, король строго спросил:

— А где Фэйрин?

— Неизвестно, сир. Он никому не докладывает, когда уходит.

— Что с моей женой? Ее все так же хорошо охраняют в башне замка?

— Боюсь, что и о ней я ничего не смогу вам рассказать. С того самого момента, как вы впали в кому, все пошло наперекосяк, все перепуталось. Да еще эти стьюриты готовились перелезть через стены и поубивать нас в наших собственных постелях… — голос Гэлоу дрогнул, и он в отчаянии стиснул руки, так как Броун умудрился принять сидячее положение и уже спустил с кровати свои длинные ноги.

— Если мы будем оставаться в наших постелях, они, конечно, всех нас убьют. Принесите мое платье и меч да помогите мне одеться!

— Нет, сир! Вы еще слишком… — начал было Гэлоу, но осекся под уничтожающим взглядом, которым наградил его Броун, и бегом отправился выполнять приказ.

Спустя некоторое время вполне одетый Броун промчался по коридору мимо заспанных, протирающих глаза коллег Гэлоу и, не обращая никакого внимания на их слабые протесты, вышел из дворца. Первым делом он отправился на конюшню, где оседлал своего любимого белого жеребца. Верхом на нем он направился к стенам города, где удивленные солдаты радостно приветствовали его возвращение. Когда Броун приказал позвать Бау и Фена, несколько солдат бегом отправились на поиски командующего и военного советника. Пока они отсутствовали, один из офицеров рассказал королю о том, каким образом Аранту удалось выманить из города большую часть армии, и теперь основные силы ищут ветра в поле далеко на западе и могут не поспеть вовремя, чтобы помочь отбить стьюритов от городских стен.

Когда добровольные гонцы вернулись вместе с Бау и доложили, что Фена нигде не могут найти, Броун, пренебрегая приветствиями усталого командующего, напрямую спросил:

— Сколько, по-твоему, у нас осталось времени?

Ответ последовал неутешительный:

— Они нападут на нас утром, — уверенно предположил старый вояка. Там, снаружи, происходит что-то непонятное, и это не предвещает ничего хорошего. Какие-то огни, вспышки света — такие, что я и не поверил бы, если бы не видел собственными глазами.

— Где Альбин? — спросил Броун.

— Вот уже несколько часов его нигде не видно, — мрачно сообщил Бау. — Я уверен, что они с Феном отправились на разведку и попали в беду.

Морщины на лице короля стали глубже. Броун подумал о Зеленом огне и выбранил себя за то, что позволил спрятать его за пределами города. Его не удивило бы известие о том, что Альбин и Фен, рискуя попасть в плен к стьюритам — а эта судьба была пострашнее смерти, — отправились добывать грозный порошок.

Сказав своим воинам несколько кратких, но ободряющих слов, Броун кивнул Бау и, снова взобравшись в седло, поехал в сторону главной башни замка. Пока он ехал, его несколько раз начинало тошнить и он со стоном вцепился в луку седла, чтобы не упасть.

«Чувствую себя, как больная женщина, — с отвращением подумал он. — Мускулы ослабли, как у инвалида». Однако сейчас он не мог позволить себе ни минуты слабости. Какая бы болезнь ни ввергла его в кому на долгих два дня, продолжая и сейчас подтачивать его силы, он не должен обращать на нее внимания.

Броун обнаружил старую башню покинутой. Разразившись у незапертой двери громкими проклятьями, Броун распахнул ее и, перескакивая через ступени, бросился наверх, к комнатам Ривен. Как он и подозревал, там никого не оказалось. Некоторое время Броун молча стоял посреди комнаты и озирался по сторонам, глядя на то, что осталось ему от Ривен: оставленное вышивание; кресло, в котором Ривен любила сидеть у окна, когда расчесывала свои волосы; серебряные расчески и гребни, которые он подарил ей. Подобрав один из гребней, он в задумчивости провел пальцем по прядке черных волос, застрявших в частоколе ее зубьев.

Куда могла подеваться его упрямая жена? Может быть, она теперь в лагере стьюритов, со своими союзниками-доуми?

Может быть, они вместе строят планы, как разделаться с ним?

Хлопанье широких белых крыльев за окном отвлекло его от горьких раздумий. Упитанная белая птица неизвестной породы впорхнула в окно и по-хозяйски уселась на спинку кресла Ривен. Сложив крылья, она глянула на Броуна своими невозможными глазами-вишенками:

— Если ты ищешь свою возлюбленную, то здесь ты ее не найдешь.

У Броуна отвисла челюсть.

— Она разговаривает! Произносит слова прямо в моем мозгу! — воскликнул он и лицо его из восхищенного стало подозрительным. — Ты кто, птица? Ведьма, умеющая принимать форму животных, или замаскированный волшебник?

— Я — пиллаун, — с достоинством объяснила Сэл. — Пиллаун умели говорить еще в те времена, когда вы, люди, только рычали и кидались камнями.

— Но ведь пиллаун…

— Мы не вымерли, просто редко встречаемся. Я — последняя из своего племени, — добавила она с ноткой печали. — Тем не менее я прилетела сюда не для того, чтобы говорить о себе, а побеседовать с тобой о Ривен.

Броун шагнул вперед:

— Ты знаешь, где она, пиллаун?

— Конечно, знаю, и ты тоже должен это знать. Ведь ты все еще любишь ее, ведь так? Ну конечно, это видно невооруженным глазом.

— Не важно, какие чувства я к ней испытываю, — твердо ответил Броун. — Она ненавидит меня.

— Женское сердце не так-то просто понять, король. Как может Ривен ненавидеть тебя, если носит под сердцем твое дитя и даже сейчас, рискуя жизнью, занимается весьма опасным делом, лишь бы тебе помочь? — Сэл обмахнула взмокший лоб Броуна мягким белым крылом. — Если хочешь, чтобы твоя жена и ребенок остались в живых, помоги ей!

ГЛАВА 16

— А теперь — тише! — приказал Броун небольшому конному отряду воинов и горожан, который следовал за ним. Он оставил в городе минимум войск для обороны стен, и тем более драгоценен был каждый из тех, кого он смог взять с собой на эту вылазку. Свой маленький отряд он вывел из города через потайной проход в стене позади Плэйта, и теперь, обмотав копыта коней тряпками, они скрытно пробирались по окрестностям Джедестрома.

— Мы обогнем лагерь стьюритов слева, — объяснял король свой план Бау еще перед тем, как они выступили. — Если мы сумеем незаметно преодолеть это расстояние и добраться до сторожевой башни…

Бау только головой покачал:

— У нас не слишком много шансов.

Броун упрямо сжал губы.

— Может быть, и так, но мы должны попытаться. Нас слишком мало, чтобы мы могли выстоять против стьюритов в открытом бою. Если даже, мы затворимся в городе, нас атакуют и передавят как крыс. У нас нет другого выбора.

Однако, когда они поднялись на западную стену, все решилось само собой.

— Жаркая преисподняя! — воскликнул Бау. — Эти стьюриты просто кишмя кишат, как навозные жуки на коровьей лепешке. Взгляни, они заняли все пространство по обе стороны от Северной дороги.

— Они готовятся к штурму. — заметил Броун.

— Похоже, что бой нам предстоит кровопролитный и чертовски неравный, — согласился Бау.

За их спинами зашептались солдаты. Все они были верными, хорошо обученными воинами, но даже самых отважных из них должна была смутить представшая их взору картина. На этот раз стьюритам удалось собрать многочисленную армию и хорошо ее вооружить.

Для того чтобы лучше видеть все подробности обороны и детали рельефа, захватчики поставили в свои атакующие порядки мальчиков с фонарями, и теперь яркие огни перемещались по полю и мига ли у самых городских ворот словно огромные светляки. В свете этих фонарей можно было различить плотно сомкнутые фаланги пехоты и отряды арбалетчиков и лучников. Над их головами реяли в воздухе эскадрильи грозных боевых орлов, то взмывая вверх, то опускаясь почти до самой земли. Прислушиваясь к их хриплому клекоту, Броун подумал о нежной Сэл и обеспокоился, удалось ли ей благополучно долететь.

— Слышишь этот грохот? — спросил Бау. — Должно быть, это боевые колесницы. Мне приходилось видеть атакующие боевые колесницы стьюритов. Они так хорошо вооружены, что такая колесница одной только броней может рассечь неприятельскую лошадь на несколько кусков. Судя по звуку, там сотни этих колес ниц. От них аж земля трясется. Если нам придется иметь с ними дело — тут никакая молитва не поможет.

— Значит, надо постараться не столкнуться с ними, — ровным голосом ответил ему Броун. — Пойдем, пора выводить лошадей. Найдем подальше на запад, там холмы и деревья, которые дадут нам какое-то укрытие и защиту. Коли нам удастся обойти всю массу стьюритских войск, мы можем выйти па тропу, ведущую к сторожевой башне, — говоря это, Броун повернулся в ту сторону, где, как он знал, находилась старая сторожевая башня. Его острый взгляд заприметил вдали слабую зеленую вспышку, и от этого сердце Броу на забилось часто-часто.

Бау тоже заметил огонь.

— Драконьи уши! Что там происходит?

— Это Ривен, Альбин и Фен, — лаконично пояснил король. — Им удалось добраться до башни. Готов поклясться, что они достали из башни Зеленый огонь и пытаются расположить его на местности.

— Ты хочешь сказать, что они втроем рассыпают порошок напротив позиций стьюритов? — придушенным басом переспросил Бау.

— За этим они и отправились туда, — сурово заметил Броун, — так что будем надеяться, что это они, а не наши враги добрались до порошка.

— Гром и молния! Какая нам разница, кто приведет в действие эту адскую смесь, когда мы будем на полпути туда?! Мы окажемся как раз между Зеленым огнем и стьюритами.

— Мы должны рискнуть. Очень может быть, что стьюриты заметят зеленые вспышки и пошлют к башне отряд.

Броун дал сигнал, и его отряд спешившись, повел коней к потайному ходу.

Крадучись, они обогнули огни, которыми было отмечено расположение стьюритских войск. Несколько раз небольшие от ряды противника проходили на расстоянии считанных ярдов от них, и только по чистой случайности отряд Броу на не был обнаружен.

— На этот раз они были совсем близко. — прошептал Бау, когда последний стьюритский всадник скрылся за пригорком. — Я прямо чувствовал, как от них разит потом. Коли бы хоть одна из наших лошадей заржала, с нами было бы покончено. Сегодня нам везет.

— Надеюсь, что это будет продолжаться и дальше, — ответил Броун, бросая взгляд на башню — черную тень на фоне светлеющего неба. Вспышка зеленого света у подножья башни еще раз подтвердила — башня не покинута, около нее кто то есть. Что там делают Фен и Альбин? И Ривен — увидит ли он ее еще раз? Сумеет ли он защитить ее, как сказала ему Сэл?

Броун провел ладонью по лбу и вполголоса выбранился. Он все еще чувствовал слабость, и, когда он шел пешком, его ноги ступали неуверенно и дрожали. Оглянувшись на отряд, он убедился, что никто из солдат не заметил его жеста, и постарался взять себя в руки. Он не мог позволить себе быть слабым.

Отряд прошел еще ярдов пятьдесят, и Броун уже начинал надеяться, что все обойдется, однако, когда отряд обогнул небольшой пригорок, низкий горловой голос разорвал темноту ночи:

— Честное слово, это сам король во главе отряда своих верных солдат. Хорошо, хорошо.

Броун и его люди застыли на месте.

— Голос женский, — удивился Бау. — Но чей?

Пока они напряженно вглядывались в темноту, из-за туч показалась яркая луна, осветив чью-то округло-сладострастную фигуру.

— Дриона! — воскликнул Броун. Доуми земли сделала несколько шагов вперед, и теперь отчетливо были видны черты ее лица и детали одежды.

— Собственной персоной. После стольких лет, такая неожиданная встреча… Как это романтично! Ты не находишь, милый?

Широко улыбаясь, Дриона плавно развела руки, так что ее полные груди, лишь слегка прикрытые тонким шелковым пеньюаром красного цвета, затрепетали буквально перед самыми глазами Броуна. Доуми была разодета, словно для праздника. Темные волосы были собраны на голове в высокую прическу и украшены алмазными заколками. Богатый плащ из темного бархата свешивался с одного плеча до самых ног. Ноги Дрионы, однако, как обычно, были босыми, и широкие пальцы глубоко погружались в почву.

— Ты скучал без меня, Броун? — задала она следующий вопрос.

— Чего ты хочешь, Дриона?

Дриона не отвечала, продолжая внимательно разглядывать Броуна. На ее капризных пухлых губах появилась довольная полуулыбка, но в глазах сверкал неутоленный голод.

— Ты изменился, любовь моя, и изменился не к лучшему. Когда я узнала тебя, ты был прелестнейшим из юношей. Теперь же… — она качнула головой и при щелкнула языком. — Все же из тебя получился довольно интересный мужчина. Я помню, как нам было хорошо вдвоем, прежде чем ты сыграл со мной ту грязную шутку и украл мой камень. — Дриона хрипло засмеялась: — Не может быть, чтобы ты позабыл. Идем со мной, Броун, бесполезно оставаться здесь и пытаться спасти Джедестром. Утром стьюриты возьмут город. Пойдем со мной, только так ты можешь спастись. Я сумею спрятать тебя ото всех, искушала она. — Со мной ты будешь в безопасности.

Броун вытащил меч.

— Я не хочу причинять тебе вред, Дриона, но я должен заставить тебя молчать. Ты не должна поднять тревогу.

Доуми выпрямилась и угрюмо посмотрела на короля.

— Значит, ты снова отвергаешь меня? Предупреждаю тебя, подумай хорошенько!

Броун жестом приказал отряду держаться позади нет и зашагал к женщине.

— Я больше не мальчик, я — король Джедестрома. Я обязан защищать свой город.

— Из-за этой глупой девчонки Ривен. — Лицо Дрионы исказилось от гнeва, сразу став уродливым и старым. — Ты дважды дурак, Броун. Ривен отняла у тебя только свой камень, а я отниму все, что у тебя осталось, включая твою жизнь и твое королевство.

Дриона повелительно топнула ногой. С земли поднялось облако пыли, обвившись вокруг ее пухлых голеней. Земля загудела. Пока его солдаты с глупым видом глазели на происходящее, Броун остановился и осторожно отступил на несколько шагов. Прямо на том месте, где он только что стоял, земля заколыхалась и протестующе застонала, словно какая-то невидимая рука разрывала ее изнутри. Раздался громкий треск, в земле появился узкий разлом, который очень быстро превратился в зияющую, бездонную шахту, и оттуда послышались грозный шорох и сердитое клацанье.

— Назад! — выкрикнул Бay, бросаясь вперед. Схватив Броуна за руку, он оттолкнул его. Застигнутый врасплох, Броун попятился. Справившись с первым потрясением, он поднял глаза и застыл в изумлении, точно так же, как и солдаты, разинув рот. Из дыры в земле один за другим выбирались черные муравьи ростом с человека.

— Вперед! — приказала Дриона. — Нападайте, убейте их всех!

Клацая челюстями, ее только что вылупившееся воинство ринулось вперед. Бау встретил первого муравья громким боевым кличем и сильным ударом своего широкого меча, который снес насекомому голову. Однако новые и новые орды муравьев поднимались из чрева земли непрерывным черным потоком, и уже в следующую секунду Бау оказался в окружении. В отчаянной попытке пробиться к своим старый оружейник принялся раскручивать над головой свою тяжелую палицу, расчистив таким образом вокруг себя небольшое свободное пространство. Расплющенные муравьиные головы, поломанные ноги, смятые усики и фрагменты покрытых хитиновым панцирем тел так и летели во все стороны, и все же муравьи прибывали.

Тем временем лошади, испуганные незнакомым запахом и громкими звуками, развернулись и принялись лягаться изо всех сил. В следующую секунду они вырвались и с топотом унеслись в ночь, потоптав при этом немало муравьев. Увидев это, Броун вышел из оцепенения и приказал своим людям нападать. Сам он возглавил атаку, прорубаясь в ту сторону, где над головами насекомых взлетала и опускалась палица Бау. Броун рубил и колол муравьев мечом, но ничто не могло их остановить. Они вели себя как один организм со множеством голов, иx поведением как будто управлял один невидимый и недосягаемый разум. Новые воины, встав на трупы своих собратьев, тянулись к Броуну крючковатыми лапами и страшными челюстями.

Несмотря на то что Бау отважно защищался и прикончил несколько дюжин этих омерзительных тварей, ловко орудуя палицей и сверкающим мечом, они все же одолели его. С ужасом Броун увидел, как одно из насекомых откусило голову его старого товарища и бросилось прочь со своим трофеем.

С яростным воплем Броун удвоил усилия и, добравшись до этого муравья, разрубил его напополам одним ударом меча. Но он не мог защитить всех. Его солдаты бились отважно и мужественно и уничтожили немало кошмарных тварей, но все же силы были неравны. Дриона взрастила в своей подземной пещере согни и сотни муравьев, и никто из них не знал страха. Солдаты Броуна истребляли их дюжинами, но новые и новые муравьи карабкались на тела погибших и вступали в бой. Примерно через час Броун продолжал сражаться с муравьями в одиночку, окруженный телами муравьев и своих павших товарищей. Он рубил, резал и колол, не переставая поглядывать в сторону башни. «Ривен там одна, она в опасности!» — то и дело повторял он себе. Каким-то образом ему надо было выжить в этом бою и добраться до Ривен. Эта мысль была по своему воздействию похожа на приток в кровь свежей порции адреналина. Броун вдруг почувствовал в себе небывалую силу. С громким боевым криком он взмахнул мечом.

Ни Ривен, ни Альбин с Феном не догадывались о битве Броуна с муравьями Дрионы. Они были слишком заняты, стараясь завершить дело, ради которого они все оказались здесь, и не слишком задумывались о том, что там происходит на равнине внизу. К тому моменту, когда Фен и Альбин закончили рассыпать порошок, звезды поблекли и на восточном краю неба полнились серые полосы предвестники рассвета.

— Hу, теперь настало самое опасное время. пробормотал Фен. Если кому-нибудь из стьюритов взбредет в голову посмотреть в эту сторону мы пропали. Их, безусловно, заинтересуют эти зеленые сполохи в траве, и они явятся сюда, чтобы посмотреть в чем дело…

Он повернулся к Ривен и спросил:

— Вы готовы, миледи? Мы рассыпали весь порошок, теперь нужно сделать так, чтобы реакция началась.

Альбин тоже повернулся к Ривен и пристально ее разглядывал. Никогда ему еще не приходилось видеть ее такой усталой и бледной. Лицо ее осунулось, а вокруг глаз залегли черные круги. Ривен сидела на кожаном жилете Фена, обняв себя за плечи, словно стараясь сдержать какое-то рвущееся наружу беспокойство. Помня о ее состоянии и о той ночи, которую ей довелось пережить, Альбин начинал серьезно за нее переживать. Однако он ничего не мог сделать, чтобы облегчить Ривен ее задачу. Теперь нее зависело только от нее одной.

Едва заметно кивнув, Ривен встала, отряхнула с подола платья прилипшие травинки и заскользила вниз по склону холма. Фен и Альбин последовали за ней.

Ривен остановилась на том месте, где давным-давно из земли пробивался родник, и Альбин с Феном отошли от нее на почтительное расстояние, озабоченно переглядываясь.

— Что-то мне кажется, ничего не выйдет, — пробормотал Фен тихонько, чтобы Ривен не услышала.

— Если Ривен говорит, что тут была вода — значит, была, — сердитым шепотом возразил Альбин, не отводя обеспокоенного взгляда от нескольких камней на склоне холма.

Только они да небольшое песчаное углубление, заросшее сорной травой, напоминали о том, что некогда здесь был ключ.

Ривен оглянулась на них через плечо.

— Я знаю, что вид у этого места не слишком обнадеживающий, — заговорила она, — но я чувствую, что глубоко под землей вода все еще есть. Мне кажется, я сумею вывести ее на поверхность. Да, точно смогу, если мой камень мне поможет.

— А если нет? — с тревогой осведомился Фен.

— Нужно попытаться. — Ривен пожала плечами.

— Ладно. Но если даже это удастся, сумеете ли вы, леди, заставить ее течь вверх по холму и через луг, чтобы она коснулась порошка и заставила его воспламениться?

— Не знаю. Несколько месяцев назад — могла, но теперь, когда ребенок стал таким большим, а камень отказывается подчиняться… — Ривен снова покачала головой: — Я могу только попытаться и обещаю сделать все, что только в моих силах.

— Надеюсь, что у вас все получится, госпожа, — кротко заметил Фен, — потому что если у нас ничего не выйдет и Арант со своей стаей гиен заявятся сюда с утра пораньше…

Он мог не продолжать. Всем было ясно, что последует тогда.

Осторожно опустившись на колени, Ривен прикоснулась ладонями к прохладной земле.

— Вода ушла глубоко… — пробормотала она себе под нос. — Я чувствую ее, но очень слабо.

Альбин и Фен снова обменялись тревожными взглядами. Ривен, все так же стоя на коленях, выпрямила спину и сняла с головы зеленый камень. Зажав его между ладонями, она закрыла глаза.

— Гляди, похоже, что она молится! — подтолкнул Альбина Фен.

— Я думаю, что то, что она делает с камнем, действительно напоминает молитву, — шепнул ему в ответ Альбин.

Ривен не замечала ничего вокруг. Все свои мысли она сконцентрировала на том, чтобы заговорить с камнем. Она чувствовала его силу и мощь, которые свободно текли вокруг нее, но не могла направить эту силу на то, что ей было нужно. Камень ускользал из-под ее контроля. Разумеется, такая, как теперь, с засевшим внутри нее другим существом, не имеющим никакого отношения к камню, она не могла прийтись ему по душе. Душа камня восставала против этого соединения, а ребенок, словно почувствовав происходящее, тоже зашевелился в животе у Ривен, выражая свое недовольство болезненными, резкими толчками.

— Тихо, малыш, тихо! — вполголоса напевала Ривен.

Стараясь не обращать внимания на толчки, она предельно внимательно сосредоточилась на своей задаче, представляя себе, как невидимая вода с трудом пролагает себе путь на глубине почти целой мили под поверхностью земли, в ее таинственных и темных глубинах. Эта вода тоже сопротивлялась ее зову — она слишком долго обитала в этом своем уютном мирке и не хотела возвращаться на поверхность.

— Поднимайтесь, поднимайтесь, ушедшие воды! Стремитесь увидеть свет и воздух, солнце и траву! Восстаньте из своей могилы и не возвращайтесь в нее более!

Ривен стояла на коленях довольно долгое время, сражаясь с водой и своим непокорным камнем. Поначалу ее зов возымел обратное действие: вода стала уходить глубже, и Ривен чуть было не ударилась в панику. Справившись с ней, Ривен снова употребила все силы на то, чтобы преодолеть сопротивление воды и переупрямить камень.

— Ничего не происходит, — прошептал Фен.

— Разве ты не чувствуешь, как в воздухе гудят волшебные силы? — удивился Альбин. — Ривен старается.

— Я чувствую, что что-то грядет, и вижу, как из травы все еще выскакивают зеленые искры. Остается надеяться, что стьюриты не обладают такой высокой чувствительностью и таким острым зрением, как я.

В конце концов вода подчинилась приказу Ривен и стала медленно просачиваться наверх. Все выше и выше поднималась она, пробираясь сквозь песок и камни, сквозь глину и щебень.

Ривен встала и вытянула руки над сухим песком у своих ног. В следующую секунду на песке появилось темное, влажное пятно, а вслед за ним из земли ударил маленький, булькающий фонтанчик.

— Эге, да я счастливчик, — протянул Фен, — она сделала это! Вот если бы ей удалось теперь загнать эту воду вверх по склону!

— Она сможет! Я знаю, что она сможет!

Фен похлопал Альбина по плечу:

— Может быть, нам лучше предоставить это дело ей, а самим подняться наверх и посмотреть, все ли в порядке? Может быть, я напрасно беспокоюсь, но у меня такое смешное чувство, что предосторожность нам не помешает.

Несколько раз оглянувшись на Ривен, Альбин и Фен быстро поднялись на вершину холма и поглядели на дорожку порошка, которую они рассыпали по траве. К этому времени сереющее небо на востоке порозовело, а в кустарнике зачирикали первые птицы.

— Светает, — пробормотал Фен, перепрыгивая через линию Зеленого огня и направляясь на другую сторону башни, чтобы бросить взгляд на лагерь стьюритов. Альбин поспешил за ним, ощущая вдоль позвоночника холодок дурного предчувствия. Из предосторожности он положил руку на рукоять меча, который свисал с его бедра. Повинуясь внезапному импульсу, он потянул сверкающее лезвие из ножен…

Меч сам прыгнул ему в ладонь и прирос к ней, словно превратившись в продолжение руки. Альбину показалось, что его меч но имени «Победа» сам захотел, чтобы он вынул его из ножен. Однако времени на то, чтобы это обдумать, у юноши уже не было. Его слуха достиг пронзительный боевой клич, от которого кровь стыла в жилах, и из-за прикрытия деревьев вверх по склону холма бросились полдюжины стьюритских солдат в доспехах во главе с самим Арантом. Этот отряд отправился из лагеря перед рассветом, чтобы дозором обойти окрестности лагеря, и тут внимание стьюритов привлекли непонятные зеленоватые зарницы на холме.

Стьюриты атаковали бегом, и их рыжие нечесаные волосы развевались на ветру, а лица были искажены жестокой яростью.

— Изрубить их на куски! — приказал Арант в промежутке между двумя протяжными воплями. — Полейте землю их кровью!

— Ползите сюда, мы ждем! — крикнул Фен и сам закричал протяжно и жутко. Выхватив из-за пояса свой топорик, он принялся вращать им над головой.

— Держись, Альбин, мы дадим им то, за чем они сюда явились!

Но Альбин не нуждался в том, чтобы его кто-то подбадривал и вдохновлял на битву. Рука, в которой он сжимал меч, запульсировала, и это незнакомое и приятное ощущение какой-то волшебной силы распространилось на все его тело. Его меч хотел сражаться, это было ему необходимо, как будто он стосковался по жестокой сече, лежа в дальнем углу пещеры Эола. С мечом в одной руке и с ножом в другой Альбин неожиданно для самого себя ринулся в атаку на банду стьюритских убийц.

Огромный рыжеволосый гигант, высокомерно улыбаясь, бросился ему навстречу. Их оружия со звоном скрестились высоко в воздухе, и Альбин почувствовал, как все его тело затопляет волна до сих пор неведомой ему жестокой радости и азарта. Он очень посредственно фехтовал и никогда не думал, что из него выйдет приличный рубака, но сейчас это казалось ему не важным. Меч в его руке ожил и теперь, подчинив Альбина своей страшной, но восхитительной силе, рубил и колол сам по себе.

Управляя клинком со сноровкой бывалого воина, Альбин встретил нападение еще двоих солдат и превзошел их своей головокружительной демонстрацией коварных финтов и обводящих ударов. Но даже этого оказалось недостаточно. Из рощи появилась вторая группа солдат, и теперь Альбин и Фен сражались со стьюритами, имея по шесть противников каждый.

И столь же неожиданно это соотношение изменилось. Размахивая мечом, из-за кустов выскочил Броун и тут же вступил в схватку. При виде его, целого и невредимого, Альбин почувствовал прилив сил и. испустив радостный вопль, он удвоил свои усилия.

Неожиданное явление Броуна поразило и стьюритских солдат. Но гораздо сильнее их напугало появление целой толпы огромных черных муравьев, которые появились вслед за ним. Когда Броун пробился сквозь их ряды и бегом устремился к башне, муравьи бросились за ним в погоню, намереваясь догнать и прикончить, ибо таков был приказ их госпожи. Но стьюриты ничего этого не знали, как не знали они о муравьях-воинах Дрионы. Решив, что муравьи являются сторонниками Броуна, они развернулись и атаковали их.

— Перебейте этих букашек, а их королем я займусь сам! — заревел Арант. — Он мой!!!

Солдаты сосредоточили все свое внимание на Альбине, Фене и насекомых, а Арант приблизился к Броуну.

— Итак, мы снова встретились! — проворчал он сквозь зубы и бросился на короля Полуострова, орудуя коротким, но очень острым и опасным мечом, который он держал низко перед собой. Глаза его налились кровью, и в них сверкала жаркая ненависть.

Броун был вооружен похожим мечом. После длительной схватки с насекомыми он был бледен, но его голубые глаза сверкали словно сапфиры из сокровищницы дракона.

— И встретились в последний раз, — прохрипел он, удачно парируя выпад Аранта и нанося свой собственный удар.

— Ты бледен как смерть, тебе нездоровится? — издевался Арант. — Не надо так жалостно на меня смотреть, все равно я не пощажу тебя!

— И ты не жди пощады! — сквозь стиснутые зубы проскрежетал Броун.

— До смерти! — вскричал Арант, нанося яростный удар. — Никогда больше ты не увидишь Джедестрома. Когда я изрублю тебя на куски, я сожгу его, а пепел развею по ветру!

ГЛАВА 17

По другую сторону холма Ривен ласково уговаривала тоненькую струйку воды подняться вверх по склону. Она знала, что у подножья башни кипит бой, — до нее доносились лязг железа, тупые удары и пронзительные вопли сражающихся, перемежающиеся проклятьями и резкими словами команд, — но она также знала, что ей сейчас нужно отгородиться от всего этого и сосредоточиться на своем деле.

Если ее внимание ослабнет именно сейчас, все будет потеряно. Вода снова исчезнет в расселине между камнями и уйдет глубоко под землю, в свое привычное русло, и Ривен будет уже не под силу снова вызвать ее наверх.

— Выше, выше! — шептала Ривен воде. — Ползи сквозь траву, к свету!

Она напевала ей, словно непослушному ребенку, она просила и умоляла, настаивала и требовала. И все это время она боролась с камнем, пытаясь подчинить его своей воле.

Между тем крики и лязг оружия стали громче, но Ривен заставила себя не бояться. Все ее внимание было отдано воде, которая нехотя ползла вверх. Ривен не прекратила своей работы даже тогда, когда Сэл камнем упала с розовеющих небес и приземлилась ей на плечо.

— Все отлично, — прошептал ей голос пиллаун, — ты можешь сделать это. Все теперь зависит от твоей силы и умения.

А высоко над ними, на вершине холма, Арант и Броун кружили в смертельном танце, и никто не мог одолеть противника. Физически они были одинаково сильны, оба были высоки ростом и мускулисты, но Арант хорошо отдохнул накануне и сберег больше сил. Броун, отравленный ядом Тропоса и ослабевший после нападения муравьев Дрионы, сражался лишь в половину своих прежних способностей.

Несмотря на это, он с не меньшим рвением отвечал на яростные выпады Аранта, а его меч пел и звенел, сталкиваясь в воздухе с оружием короля стьюритов.

— Ха! — выкрикнул рыжеволосый отцеубийца, замахиваясь мечом и нанося сокрушительный удар. Броуну в последний момент удалось отбить свистящее лезвие в сторону, и все же меч Аранта задел его. Кровь потекла по плечу, рассеченному быстрым ударом, но и Арант тоже оросил землю своей кровью. Кровь и пот текли по лицам сражающихся.

В нескольких ярдах восточнее, ниже по холму, кипела еще одна, не менее ожесточенная битва. Фен и Альбин уже убили каждый по одному противнику и сильно теснили остальных. К счастью для них большинство стьюритов продолжали отмахиваться от наседающих толп муравьев и не могли прийти на помощь своим товарищам.

Альбин был целиком поглощен битвой, и это состояние лихорадочной приподнятости нравилось ему с каждой минутой все больше и больше. В глубине души он понимал, что обязан этим своему волшебному клинку, но, делая выпады в сторону двух огромных стьюритов и парируя их удары, он не мог и не хотел сосредотачиваться на этой мысли.

— Отлично, парень! — крикнул ему Фен, опуская свой смертоносный боевой топор на голову одного из противников. Как бывалый боец, он воспользовался этой краткой секундой передышки для того, чтобы оглядеть поле боя и выяснить, как идут дела у Броуна и Альбина.

— Я знал, что у тебя уже режутся зубы, но не подозревал, что у тебя такая крепкая спина. Честное слово, ни за что бы не подумал, что из тебя выйдет дельный фехтовальщик.

В двадцати ярдах от них Арант опять атаковал Броуна, пытаясь нанести колющий удар в обход его защите. И снова Броун уклонился, но недостаточно проворно, и лезвие меча рассекло ему руку. При виде крови, вытекающей из свежей раны, король стьюритов торжествующе закричал.

Броун, не желая показывать противнику свою слабость, скрипнул зубами и контратаковал Аранта с удвоенной энергией. Некоторое время оба обменивались стремительными и опасными ударами. Броун рубил и колол, а Арант парировал. Вскоре, однако, Броун почувствовал головокружение и понял, что его силы стремительно убывают, и если он не хочет, чтобы Арант одержал над ним верх, то он должен закончить поединок сам и как можно скорее. Вот только как это сделать, когда тошнота подступает к горлу, кровь вытекает из ран, а Арант начинает двоиться и расплываться?

И в этот момент Броун увидел Ривен, краешком глаза и мельком, но увидел. Ривен появилась из-за гребня холма.

Арант тоже увидел ее, и его лицо садиста стало еще более хищным.

— Ага, твоя прелестная женушка решила присоединиться к нашей вечеринке? — насмешливо осведомился он. — Очень хорошо. Когда я с тобой покончу, я поймаю ее и вырежу из ее живота младенца, которого она носит. Жаль, что ты так и не увидишь своего ребенка, Броун. К завтрашнему утру от тебя ничего не останется на этой земле, король Полуострова!

Когда Ривен увидела картину боя, у нее перехватило дыхание, хотя она находилась от сражающихся на расстоянии добрых ста ярдов. Орды гигантских муравьев, наступающих из долины внизу, начинали одолевать стьюритов, несмотря на то что уже весь луг был завален их мертвыми телами. Она сама, Альбин, Броун и Фен станут их следующими жертвами. У Альбина и Фена к этому времени осталось по одному противнику-стьюриту, но Броун был бледен, как сама смерть, и весь покрыт пылью и кровью. Хуже всего было то, что король и ее товарищи находились по ту сторону линии Зеленого огни. Если бы они находились по эту сторону невидимой в траве дорожки смертоносного порошка, Ривен могла бы попытаться спасти их.

— Ты не должна останавливаться теперь, — настаивала Сэл, сидя на ее плече. —

Если ты дрогнешь сейчас, вода стечет обрат но и все твои усилия окажутся напрасными.

— Но если я сейчас доведу ручеек до нужного места, Броун, Фен и Альбин обязательно погибнут! — воскликнула Ривен.

— Ты так беспокоишься о короле и его людях? — спросила Сэл, разыгрывая удивление.

— Да, я беспокоюсь! — Ривен в ужасе глядела на пиллаун.

— Тогда делай то, что должна делать, и предоставь твоему мужу и его солдатам сделать то, что должны сделать они.

Броун и Арант ничего этого не слышали. Оба были целиком поглощены, заворожены обжигающим пламенем своего поединка. Угроза стьюрита в отношении Ривен подлила масла в огонь ярости Броуна, и он атаковал Аранта, словно неистовый берсеркер, размахивая мечом. Несмотря на то, что кровь из раны на плече и на руках все еще текла, несмотря на то, что меч становился в его руке все тяжелее, Арант никак не мог остановить его бешеный натиск.

Альбин и Фен, уложив своих последних противников, огляделись по сторонам, стараясь определить, какую помощь они могут оказать своему королю. Но ему уже не нужна была помощь. С громким и страстным криком он по рукоять погрузил свой меч в живот Аранта. Король стьюритов выронил меч и медленно осел на траву. В следующую секунду Броун зашатался и упал рядом с ним.

Ривен тем временем удалось уговорить робкую струйку воды приблизиться к порошку на расстояние нескольких футов. Здесь она остановила ее, опасаясь, что если вода окажется еще ближе к Зеленому огню, то порошок может вспыхнуть.

— На нас идет целая армия монстров из преисподней! — закричал Фен Альбину. — А за ними — еще одна — армия стьюритов, да помогут нам звезды!

Альбин оглянулся и поглядел туда, куда указывал Фен. Солнце уже взошло, осветив башню и холм со всеми, кто на нем оставался, нежным розовым светом. Оно осветило и полчища насекомых, которые наступали наступали широким фронтом. За ними спешили стьюриты, бросившиеся на подмогу своему королю. В воздухе засвистели стрелы — целая туча их описала в воздухе крутую дугу и вонзилась в землю в нескольких дюймах от распростертого тела Броуна.

— Живо, парень. Надо перетащить короля на ту сторону линии Зеленого огня, — приказал Фен.

Он не успел еще договорить, а Альбин уже вставил меч в ножны и схватил Броуна за ноги. Фен схватил короля за запястья и вдвоем они оттащили его в безопасное место.

— Подводите воду, госпожа! — прокричал Фен. — Быстрее, иначе нас разорвут на части муравьи или стьюриты порубят на котлеты.

Ривен приказала воде двинуться дальше, но на расстоянии фута от того места, где начинался порошок, она снова заколебалась:

— Может быть, нужно спасти Аранта?

Но было уже поздно. Вода сама приняла решение, устремившись вперед. Прошла секунда, словно Зеленый огонь затаил дыхание, собираясь с силами. Очередная порция стрел упала в траву, немного не долетев до их маленького отряда, причем одна из стрел чуть не угодила в Сэл. Сэл испуганно закудахтала и взмыла вверх, словно ракета фейерверка.

В считанных футах от линии порошка появились разъяренные муравьи, скрежещущие челюстями. Позади них стьюриты уже вытаскивали мечи и палицы.

Внезапно и стьюриты, и выпученные глаза и колышущиеся усики муравьев исчезли за ревущей стеной зеленого пламени. Ривен вскрикнула и упала на спину, Альбин и Фен тоже отшатнулись.

Одно дело было теоретизировать о возможностях Зеленого огня, наблюдая его в миниатюре на лабораторном столе, и совсем другое — видеть воочию его разрушительную мощь, выпущенную на свободу. Самое жуткое заключалось в том, что муравьи, повинуясь приказу Дрионы прикончить Броуна, шли и шли прямо в пламя. В огне их тела корчились и взрывались, лопаясь под напором закипевших внутренностей, а головы и продолжающие сгибаться и разгибаться конечности дождем посыпались на поляну.

— А что там стьюриты? — громко спросил Альбин, потрясение глядя на стену изумрудно-зеленого пламени. — Они тоже сгорят живьем?

— Нет, если, конечно, догадаются бросить свое оружие и бежать в противоположном направлении, — ворчливо ответил Фен. — Зеленый огонь движется не так быстро, как ты сейчас увидишь. Зато уверенно и неотвратимо.

— И он не такой уж горячий, хотя и убил всех муравьев, — заметила Ривен, хватал ртом воздух.

— Может быть, и так, леди. Я знаю одно — все, что встретится на его пути, он уничтожает даже лучше, чем настоящее пламя. — Фен указал коротким толстым пальцем на выжженное пространство, которое оставалось после прохождения Зеленого огня. — Честно вам скажу: до этой самой минуты я не был уверен в том, что эта штука сработает.

— Она работает, да еще как! — заявил Альбин. — Все, что стояло на его пути, больше не существует. Тело Аранта исчезло навсегда.

Ривен взглянула на неподвижного Броуна. Он продолжал находиться без сознания и истекал кровью.

— Что, если Зеленый огонь пойдет не к реке, а к Джедестрому?

— Он не пойдет, миледи. Он будет двигаться прямиком к Хару и превратит в золу все, что ему попадется, включая сюда и стьюритский лагерь, и все, что там осталось.

— А сами стьюриты? — полюбопытствовал Альбин.

— Он загонит их в реку, но я думаю, что все их оружие и прочее имущество пропадет. От Зеленого огня нужно убегать налегке. Теперь, когда Арант погиб, у них нет другого выбора, кроме как забраться в свои лодки и убираться восвояси, — ответил Фен довольным голосом. — Мы выиграли. Мы втроем победили Аранта, его армию и заодно — кучу муравьев-переростков.

Фен говорил, не отрывая восхищенного взгляда от стены Зеленого огня, которая уходила все дальше. Неотвратимо и грозно она пересекала поле, которое находилось между холмом и лагерем стьюритов. Альбин тоже смотрел в ту сторону. Одна только Ривен неотрывно смотрела на Броуна.

— Нужно что-то для него сделать! — воскликнула она. Опустившись на колени, она оторвала полоску ткани от своего платья и, торопливо и неловко, попыталась забинтовать самую страшную из его ран. — Он весь дрожит и истекает кровью, это может быть опасно!

Альбин опустился рядом с ней на колени и приложил ладонь к холодному лбу короля.

— Я побегу за помощью! — заявил он. вскакивая на ноги. — Теперь это уже безопасно.

Похоже, Альбин был прав. Между стенами города и линией наступающего Зеленого огня никого не было видно.

Хаос и паника обуяли захватчиков.

Как и предсказывал Фен, стьюриты бежали, спасая свои жизни, бросая по дороге все, что они притащили под стены Джедестрома для его осады. Только две фигуры стояли неподвижно, презрительно игнорируя толпы солдат, проносящиеся мимо в клубах пыли.

— Все кончено, — сказала Дриона, — эта бледнокожая маленькая сучка предала нас. Но теперь ничего не поделаешь. Мы тоже должны бежать к реке.

— Я не могу, — прохрипел Таунис. — Или ты забыла, что я такое? Я не стану поджимать хвост, как все эти трусливые крысы, если вода — мой единственный шанс на спасение. Чем бы ни было это зеленое пламя, я должен пойти и схватиться с ним.

— Сможешь ли ты одолеть его? — боязливо спросила Дриона.

Несмотря на грозившую обоим опасность, Таунис посмотрел на доуми земли со своим обычным высокомерием:

— Разве у меня есть выбор? Ступай за стьюритами и спасай свою жизнь, женщина. Предоставь меня моей судьбе.

Дриона размышляла:

— Эта идея с рекой мне тоже не очень нравится. Мы по-прежнему союзники, Таунис. Если мы хотим выжить и отомстить за себя этой Ривен и ее вору-Броуну, мы должны держаться друг друга.

Таунис почти не слышал ее. В его желтых глазах кипела ненависть и с трудом сдерживаемое разочарование. Гордо и презрительно он шагнул навстречу плотной стене Зеленого огня, надвигающейся на лагерь стьюритов. Энергичным жестом он поднял вверх обе руки. Желтое пламя взметнулось из-под земли и окружило его плотным кольцом, и его светло-рыжий, как у лисицы, облик потемнел. Языки пламени поднимались все выше, приобретая ярко-малиновый оттенок, жадно облизывая фигуру доуми. Затем огонь Тауниса взревел и покатился навстречу изумрудной стене.

Две стихии встретились с оглушительным взрывом. Желто-красный огонь боролся с зеленым пламенем, и каждая из стихий пыталась поглотить другую. На мгновение Дрионе показалось, что зеленое дрогнуло и отступило, но тут же зеленое пламя стало еще более густого изумрудного оттенка. Прошло всего несколько секунд, и желтый костер Тауниса был проглочен им целиком.

— Ты проиграл! — взвизгнула Дриона, хватая Тауниса за его горячие руки и пытаясь тащить за собой. — Другого выхода нет, нужно бежать к реке!

— Я не могу! — Таунис посмотрел на изумрудные языки пламени, потом на реку, и лицо его исказила гримаса ужаса и ненависти. Воды Хара буквально кипели — так много стьюритских солдат с разбегу бросались в него и плыли к лодкам. — Если я должен умереть, я предпочел бы смерть в своей стихии.

Дриона взяла себя в руки.

— Ты не должен умирать, друг мой, — заявила она. — Нам с тобой просто нужно немного передохнуть. У меня, глубоко под землей, мы успокоимся и наберемся сил. Когда мы снова выйдем на поверхность, мы будем еще сильнее и коварнее, чем сейчас. И тогда — месть! Страшная месть! Ривен и Броун еще пожалеют о сегодняшнем дне!

С этими словами Дриона опустила к земле короткий белый палец. Некоторое время ничего не происходило, и стена Зеленого огня подобралась к ним совсем близко. Затем раздался громкий треск, земля выгнулась горбом и треснула. Перед ними появился темный тоннель, круто уходящий вниз.

Дриона снова схватила Тауниса за руку и повела его за собой в черный зев подземного хода. Лишь только они опустились достаточно глубоко, земля снова зашевелилась и края разрыва сомкнулись. Секунду спустя стена Зеленого огня прокатилась по закрывшейся трещине в земле, сжигая все на своем пути.

— Оставь ее, пусть занимается своим делом, — хрипло прошептал Фен Альбину, кладя на плечо юноше тяжелую руку и отводя его в сторону.

Теперь оба стояли на почтительном расстоянии от Ривен, глядя на нее и на выжженную пустыню, оставшуюся после прохождения их чудо-оружия. С тех пор как они зажгли Зеленый огонь, прошел уже целый день, и теперь нее пространство между башней и рекой было безжалостно опалено и посыпано пеплом. От горячей земли кое-где поднимались последние дымки, а в воздухе сильно и неприятно пахло паленым.

Зеленый огонь уничтожил всех муравьев, а от стьюритов на равнине остались лишь бесформенные слитки вистита, некогда бывшие щитами, шлемами и мечами.

Многие воины Аранта утонули в реке. Уцелевшие солдаты похватали весла и в панике уплыли на своих плоскодонных баржах вниз по реке, туда, где их ожидали оставленные галеры. Поставив паруса, стьюриты со всей возможной скоростью возвратились на родину, и было похоже на то, что после такого сокрушительного поражения они не скоро осмелятся снова угрожать Полуострову.

Ривен сжимала в руках зеленый камень доуми. Крепко зажмурившись, она молча беседовала с ним.

— Что она собирается делать? — шепотом спросил Альбин.

— Лечить землю, парень. Для того чтобы залечить эти раны, лучшего средства, чем вода, — нет.

Река сверкала многочисленными солнечными бликами. Еще недавно седые ивы окунали в ее спокойные воды свои серебристо-зеленые космы, а берег был покрыт мягкой травой, среди которой цвели полевые цветы и порхали бабочки. Теперь же вода плескалась о мертвую, спекшуюся землю, покрытую пеплом и головешками.

«Поднимайся, сестрица Хар, — мысленно уговаривала Ривен, — поднимайся сама и призови детей своих, чтобы смыть золу и облегчить боль обожженной земли. Принесите с собой плодородный ил, чтобы снова вдохнуть жизнь в эту землю!»

И река услышала нежный зов своей госпожи. В далеких истоках, ключах и ручьях вода побежала живее. Воды притоков и рукавов хлынули в Хар, и река запульсировала с новой силой. Ривен терпеливо ждала, сдерживая и регулируя скорость, с какой прибывала вода. Постепенно река выходила из берегов и ее воды стали медленно растекаться по выжженной равнине, и к полудню почерневшая земля скрылась под водой.

Ривен повернулась лицом к Фену и Альбину.

— Вода простоит неделю, а потом вернется в реку, — объяснила она. — К этому времени вонь исчезнет, ил уляжется и земля сможет сама залечить свои раны.

Произнося эти слова, Ривен слегка покачивалась от усталости. Прошедшие сутки совершенно вымотали ее. Но отдыхать она не могла, несмотря на все уговоры Альбина и врачей Броуна. Слишком многое еще пребывало в беспорядке вокруг, да и внутри нее тоже царили смятение и растерянность.

— Я хочу повидать Фэйрина, — заявила она своим верным спутникам, и Альбин с Феном бережно взяли ее под руки. Они помогли ей вскарабкаться в повозку, в которой они вывезли ее на поле битвы. Усевшись, Ривен сложила руки на коленях и повернулась лицом в сторону Джедестрома.

Примерно через час все трое снова были в Плэйте. Фен и Альбин помогли Ривен сойти и проводили ее по коридору в ту комнату, где лежало недвижимое тело Фэйрина.

— Он выглядит почти как живой, — прошептал Альбин, входя в комнату и с тревогой глядя на сраженного мага. При виде его никто из троих не мог не вспомнить омерзительные чудовища, порожденные его воображением, которые были созданы им для битвы с Тропосом. Однако ни на теле, ни на одежде мага не было ни следа этой кошмарной дуэли.

Только теперь Альбин заметил, что врачи Броуна переодели колдуна в свежую черную хламиду и уложили его на мраморном алтаре. Бескровные черты лица Фэйрина застыли в суровой гримасе, а его проницательные серые глаза закрылись навсегда — во всяком случае, так казалось.

— Я не уверен в том, что он по-настоящему умер, — прошептал Фен. — Я слышал, как о его смерти шептались врачи, но если дело касается Фэйрина, то я не был бы так уверен на их месте. Он ведь был жив, когда перенесся из лагеря стьюритов обратно, а врачи, которые переодевали его, утверждают, что у него на теле нет ни единой царапины… — Он потянул Альбина за рукав. — Давай-ка оставим ее с ним, парень.

Альбин и Фен вышли, глубоко задумавшись о чем-то, и Ривен осталась в одиночестве. Она долго смотрела на неподвижное тело и молчала. Этот волшебник был ее отцом, но еще до ее рождения он превратился в ее врага. Он погубил ее мать, ее наследие и все то, что было ей дорого. И все из-за того, что беспечный отказ Ниомы перевернул все его чувства, превратив неистовую страсть в столь же жгучую ненависть. Какое же странное и опасное чувство — эта любовь между мужчиной и женщиной!

Осторожно шагнув вперед, Ривен положила руку на неподвижную кисть Фэйрина. Ей казалось, что рука должна быть холодной и окоченевшей, но это было не так. Прикоснувшись к нему, Ривен вспомнила, что только что сказал Фен: «Когда дело касается этого человека, ни в чем нельзя быть уверенным».

Ривен смотрела на застывшее лицо, и глубокая печаль проникла в ее сердце. Одинокая, чистая слеза скатилась по ее щеке и упала на лоб мага.

— Отец! — прошептала Ривен. — Как бы я хотела, чтобы все было по-другому! Честное слово, мне так хотелось бы!

В комнате установилась гнетущая тишина, и Ривен почувствовала, что не может дольше выносить этого. Отступив от алтаря, она повернулась, чтобы уйти. В этот миг в уши ее ворвался тяжелый стон, полный мучительной боли. Пораженная, Ривен обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как тело мага замерцало в полу тьме комнаты и пропало. Смертельное ложе Фэйрина стояло пустым.

— Я готов посидеть с Броуном эту ночь. — предложил Гэлоу несколько дней спустя .

Ривен покачала головой:

— Нет. я останусь с ним.

Маленький доктор смерил ее взглядом и беспокойно нахмурился. Заметив это, Ривен добавила торопливо:

— Я знаю — вы боитесь, что я захочу причинить ему вред. Не волнуйтесь. Я хочу, чтобы король оправился от ран. даже больше, чем вы, и поэтому я сделаю все. чтобы помочь ему.

— Вы не так меня поняли, госпожа, я вполне доверяю вам, — заявил Гэлоу. и это было действительно так.

Просто Гэлоу, как и все его коллеги, в первую очередь должен был сомневаться. Когда Броуна привезли в замок, в лихорадке, потерявшего сознание от обильной кровопотери, и врачи увидели, что он может даже умереть, они с подозрением косились на его жену ведьму. Разве не проявила она свою хитрость и коварство, похитив у Броуна камень? Разве не Броун приказал запереть ее в башне?

Однако на протяжении всей болезни Броуна Ривен столь очевидно беспокоилась и столь самоотверженно выхаживала короля днями и ночами, что даже самые подозрительные и недоверчивые из его слуг изменили свое мнение о Ривен. Она казалась им такой заботливой, доброй и прекрасной, что, по мнению Гэлоу, ей не нужна была никакая магия, чтобы заставить Броуна влюбиться в себя. Теперь старому врачу стало понятно, почему Броун избрал ее своей королевой, предпочтя всем остальным.

— Я просто прошу позволить мне посидеть рядом с ним сегодня ночью, — торопясь, продолжал Гэлоу, — потому, во-первых, что это моя обязанность, а во-вторых, потому, что за эти последние дни вы чересчур утомились, госпожа. А в вашем состоянии… — он мельком посмотрел на Ривен, и она улыбнулась его заботливости.

— Я все равно не смогу заснуть, Гэлоу. Я чувствую, что сегодняшняя ночь будет решающей, и я могу ему понадобиться.

Но Гэлоу все не уходил. Он неловко переминался с ноги на ногу, откашливался и что-то бормотал. На него было так забавно смотреть, что Ривен сжалилась и добавила:

— Может быть, вас не затруднит прийти после полуночи? К тому времени, я надеюсь, Броуну станет лучше, и тогда я действительно смогла бы отдохнуть.

Это наконец-то удовлетворило Гэлоу, и с легкой улыбкой он ушел. Оставшись наедине с мужем, Ривен поближе придвинула кресло к его кровати. Он не приходил в себя с того самого момента, как поразил своим мечом Аранта и упал сам. Лихорадка немилосердно мучила его, и он метался по кровати, ворочался и что-то бормотал. Его невозможно было даже накормить — так крепко стискивал он зубы, а глаза его все эти дни тоже оставались закрытыми. Во время одного из приступов лихорадки он сорвал с головы корону с камнями и отшвырнул ее прочь. Врачи пришли в ужас, но заклятье Фэйрина, которое охраняло корону, не позволило им поднять ее и снова надеть ему на голову. Так она и валялась на полу возле кровати.

Ривен смочила водой чистую тряпочку и увлажнила потрескавшиеся губы Броуна, затем вытерла выступившую на лбу испарину. Отнимая тряпку от его лба, она позволила себе удовольствие взглянуть на его лицо.

То, что он снял корону, явно пошло ему на пользу. Множество мелких морщин изгладилось с его лба, и лицо его стало больше похоже на лицо прекрасного юноши, соблазнившего Ниому.

Ривен никогда не позволяла себе любоваться его мужественной красотой, глядя на него, она оценивала его внешность по возможности объективно и отстраненно. Даже самой себе она боялась признаться, насколько сильно он ей нравится, ибо это он погубил ее мать своей светловолосой красой, и Ривен не желала стать ее следующей жертвой.

Но так было во времена, когда она считала Броуна своим врагом. Теперь она знала, что он не враг ей и никогда им не был. Он был просто еще одной жертвой неистовой страсти, которая погубила ее мать, из-за которой погиб ее отец, погибли Арант, Тропос, Таунис и Дриона, а теперь рушился и весь привычный уклад жизни. Ривен оставалось надеяться, что Броун уцелеет, спасется, и она готова была ему в этом помочь. Она рассудила так, что он — единственный, кто достоин остаться в живых и насладиться плодами того, что посеял он на Полуострове, ибо уже давно ей стало понятно, что его народ любил своего короля и нуждался в нем.

Броун снова заметался, и Ривен догадалась, что он изо всех сил борется с лихорадкой, которая отравляла его кровь и грозила прикончить.

— Ривен… Ривен…

— Что, мой господин?

— Ривен!

— Я здесь.

— Не покидай меня.

— Я с вами, мой господин, и останусь здесь до тех пор, пока вам не станет лучше.

Броун начал говорить бессвязно и громко стонать. Перекатываясь с боку на бок, он сбросил покрывало со своей широкой груди. Ривен наклонилась над ним, чтобы снова укрыть его и подоткнуть покрывало плотнее, а Броун крепко схватил ее за руку и выкрикнул громко:

— Не уходи, Ривен!

Ривен напевала его имя до тех пор, пока он не успокоился и не затих. Затем она похлопала его по здоровому плечу и прошептала печально и нежно:

— Я должна, мой лорд.

Слезы снова потекли по щекам Ривен, но она продолжала шептать, больше себе, чем ему:

— Я должна, мой господин, потому что когда ты снова станешь здоров и крепок, тебе будет лучше без твоей ведьмы-жены, а мне будет лучше в горах, в моих горах, которым я принадлежу.

— Это было, наверное, впервые, с тех пор как стьюриты подошли к городу, когда я прилично выспался, — проворчал Фен.

— И я тоже, — зевая, согласился Аль бин.

Сэл разбудила обоих примерно в час по полуночи. Словно сновидение, пиллаун влетела в окно и принялась тормошить то одного, то другого:

— Моя госпожа ожидает вас у главной башни! — зачирикало у них в головах. — Торопитесь, но так, чтобы вас никто не увидел.

Теперь Сэл летела у них над головами, указывая путь по залитым лунным светом аллеям. Вскоре они оказались на поле, в конце которого темнела неосвещенная громада башни.

— Мне кажется, я только и делаю, что спотыкаюсь в темноте, — шепотом пожаловался Альбин, останавливаясь и наклоняясь, чтобы поправить шнурок башмака. Он одевался, не зажигая свечей, да еще в спешке. Фен шутя толкнул его в плечо, отчего юноша чуть было не растянулся во весь рост.

— У тебя не было времени, чтобы аккуратно надеть ботинки, зато этот свой меч ты нацепить не забыл, — заметил он едко.

Альбин смущенно улыбнулся:

— Я не знаю почему, но с того самого боя со стьюритами я не представляю себя без этой штуки. Я чувствую себя словно голым, когда «Победа» не оттягивает мой пояс.

— Любопытно, — Фен пожал плечами. — Боюсь, этот меч — волшебный.

— Ты так думаешь?

— Я знаю, парень. Я видел, как ты дрался, когда у тебя в руках был этот меч. Ты был похож на ожившего древнего героя.

— Правда?!

— Правда. Послушай моего совета и всегда держи его при себе. Береги его, и он станет оберегать тебя.

— Хорошо, я так и сделаю.

— А теперь выброси-ка все мысли о мечах и героях из головы и не воображай, что твоя «Победа» сделает из тебя нечто особое. Нам предстоит кое-какое дело, и, если я не ошибаюсь, оно потребует от нас не умения выпускать кому-нибудь кишки, а ясной и трезвой головы.

Альбин кивнул, однако, так чтобы Фен не заметил, он по-хозяйски похлопал меч по рукояти.

— Как ты думаешь, что понадобилось от нас Ривен в такой час?

— Не знаю, парень, но очень скоро мы это выясним, — Фен указал Альбину на темную, закутанную в плащ фигуру, которая ожидала их у подножья замшелой каменной стены башни.

— Ривен? — прошептан Альбин. — Что-нибудь с Броуном? Ему хуже?! — требовательно поинтересовался он, когда они приблизились.

Слова застревали у него в горле. Ему было страшно подумать, что король может умереть, и еще страшнее становилось ему при мысли о том, что станется тогда с Ривен. Во что превратится Полуостров без своего златовласого короля? Все это никак не укладывалось у него в голове.

— Король чувствует себя лучше, — ответила Ривен. — За несколько минут до полуночи у него был кризис, и теперь он отдыхает. Врачи убеждены, что теперь он пойдет на поправку, и я думаю — они правы, потому что я тоже почувствовала в нем перемену.

— Я рад, что вы разбудили нас, чтобы сообщить столь приятные новости, госпожа, — вмешался Фен, — но к чему вся эта секретность?

Ривен сделала шаг вперед и положила свою невесомую руку на плечо старого путешественника.

— Я не стала бы будить вас только для того, чтобы сообщить вам это радостное известие, потому что знаю — вы заслужили отдых. Фен и Альбин, настал тот момент, когда я прошу вас исполнить вашу часть договора, который мы заключили Я хочу покинуть Джедестром сегодня ночью и вернуться в свои родные горы. Поможете ли вы мне добраться туда?

Оба мужчины пораженно уставились на нее. Альбин уже давно решил, что Ривен больше не покинет Броуна, так как она, безусловно, любила его. Юноша видел, с какой лаской и нежностью она относилась к нему, как ухаживала за ним на протяжении всей его болезни.

— Ваш срок уже близок, миледи, — возразил Фен, многозначительно поглядев на ее живот. — Вам опасно путешествовать.

— Мой милый Фен, именно поэтому я и попросила вас о помощи, — Ривен испытующе посмотрела сначала на Фена, потом на Альбина. — Если бы не это, я бы справилась сама. Так вы поможете мне?

Фен и Альбин переглянулись.

— Обещание есть обещание, парень, — устало сказал Фен. — Если человек не держит своего слова, то он должен жить в лесу, с дикими зверями, да и они, наверное, не примут его. Я пошел за фургоном и за лошадьми.

ГЛАВА 18

— Здесь мы должны оставить повозку, госпожа, — Фен распряг лошадей и помог Ривен слезть с сиденья из подушек. Альбин бросил своего Травоуха и со всех ног поспешил к Ривен, чтобы поддержать ее за вторую руку.

— Осторожнее… осторожнее… — приговаривал он.

— Как вам кажется, вы сумели бы ехать верхом? — спросил Фен.

Ривен устало огляделась. Они путешествовали почти целую неделю. Из-за большого срока беременности Ривен постоянно нуждалась в фургоне, и поэтому они ехали в основном по главной дороге. К счастью, война со стьюритами потребовала присутствия всех солдат в Джедестроме, а из-за всеобщего смятения, вызванного болезнью Броуна и всеми остальными важными событиями, дорожная стража еще не вернулась на свои посты и в гарнизоны. Благодаря этому, они двигались на север никем не замеченные; возможно даже, что их исчезновение до сих пор никого не встревожило на столько, чтобы их начали разыскивать. Тем не менее Фен старался избегать деревень и, в крайних случаях, проезжал их по ночам.

— Как ты думаешь, мы могли бы немного передохнуть? — спросила Ривен.

Фен внимательно оглядел окрестности:

— Разумеется, госпожа. Чтобы преодолеть остаток дистанции, нам потребуются все наши силы. Можно отдохнуть, а заодно и поесть. В одной из седельных сумок должны остаться сыр и хлеб, а также с полбутылки меда. Я пока пойду, спрячу фургон, а вы с Альбином отдохните.

Они расположились на поляне в лесу, где деревья у подножья гор росли так часто, что фургон больше не проходил между стволами. Это было очень удобное место — в траве журчал стремительный ручей, а несколько крупных гладких булыжников располагались таким образом, что на них было очень удобно облокотиться спиной.

Ривен со вздохом привалилась к одному из таких камней.

— У меня все тело болит после этой тряской повозки, — пожаловалась она.

— Да, фургон но слишком хорошо подрессорен, — согласился Альбин, — но я боюсь, что тебе будет гораздо хуже после верховой прогулки по горам.

Юноша пристально всмотрелся в ее бледное лицо, в темные круги под глазами и озабоченно вздохнул. Ривен выглядела несчастной и истощенной, словно какое-то тяжкое бремя отягощало ее.

— Ты рада, что возвращаешься в свои горы?

Ривен слабо улыбнулась:

— Это мой дом. Я немного беспокоюсь о Грис — ей было так худо, когда мне пришлось оставить ее. Одиночество, да еще столь продолжительное, навряд ли пошло ей на пользу.

— А, это твоя тетка?

— Да, она. Хотя Грис была для меня больше чем матерью, это она вырастила и воспитала меня.

Альбин собрал всю еду, которую он достал из фургона, и сел рядом с Ривен. Отломив для нее кусок хлеба и отрезав сыра, он спросил:

— Правда ли, что Ниома была такой прекрасной, как о ней говорят?

Взгляд Ривен стал рассеянным, устремленным вдаль.

— Да, это так. Хотя, если говорить честно, я очень редко видела ее, даже когда была маленькой. Она не жила с нами в пещере — у нее был свой дом. Она не часто навещала нас, но когда она появлялась — я была околдована ею. Она была прекрасна, ее золотые волосы были прекрасны, и она всегда дарила мне маленькие подарки. Это Ниома подарила мне Сэл. — Ривен подняла голову и улыбнулась, заметив белые перья пиллаун на ближайшем дереве.

Альбин задумчиво наполнял кружку медом. Передавая напиток Ривен, он сказал:

— Таунис и Дриона сгинули, а Эол тебе не друг. Ты сама признавала, что правление Броуна на Полуострове оказалось весьма эффективным и благотворным. Ты согласилась, что будущее принадлежит Броуну, а не доуми… Почему ты так стремишься вернуться в горы, если кроме твоей старой тетки никто там тебя не ждет?

— По той простой причине, что у меня нет иного выбора.

Альбин наклонился к Ривен. Его лицо выдавало все его чувства — озабоченность, тревогу, смятение.

— Но почему, Ривен? Я знаю, что Броун обошелся с тобой жестоко, заперев тебя в этой башне, но все видят, что он по-прежнему любит тебя. Я знаю, что он хочет, чтобы ты с ребенком жила в Джедестроме, рядом с ним.

Ривен покачала головой:

— Ты не понимаешь. Я не смогла бы стать его королевой, даже если бы хотела.

— Это потому, что ты принадлежишь к доуми? Кое-кто может не доверять тебе именно по этой причине, но когда люди узнают, как ты спасла нас от стьюритов, они быстро забудут свои страхи.

— Не только это, Альбин.

— Что же еще? Что за преграда, через которую никак нельзя перейти, лежит между Броуном и тобой?

— Прошлое! — почти крикнула Ривен. Она подняла вверх руки и уронила их на колени жестом безнадежного отчаяния и беспомощности. — Между нами лежит прошлое. Броун соблазнил и предал мою мать, и что бы мы ни делали, этого никак нельзя изменить. Это событие, этот его поступок отравляет любые чувства, которые мы питаем друг к другу, и поэтому брак — настоящий брак — между нами невозможен. Я никогда не смогу стать его королевой и женой.

— А твой ребенок?

— Что ребенок? — Ривен с вызовом посмотрела на Альбина.

— Он должен унаследовать корону Броуна, и ему необходимо жить в Джедестроме, вместе с отцом.

На щеках Ривен вспыхнул сердитый румянец.

— Может быть, это и верно, может быть, когда мой ребенок родится, я должна буду отдать его Броуну. Но я не в силах заставить себя сделать это. Очень скоро этот ребенок станет всем, что у меня осталось.

Встретившись взглядом с Ривен, Альбин принялся лихорадочно соображать, пытаясь выдумать что-то такое, что могло бы помочь им выбраться из того ужасного тупика, в котором они оказались. Но ничего хорошего не приходило ему в голову.

— У тебя останусь еще я… — Он с трудом сглотнул и ринулся напролом: — Ривен, я знаю, что это не то, что бы ты хотела услышать, но я должен сказать тебе.

— Сказать мне — что?

Альбин взял ее за руку.

— Я люблю тебя. Я все время любил тебя и всегда буду.

— О, Альбин… — В глазах Ривен заблестели слезы. — Я тоже люблю тебя, друг мой…

Прошло несколько мгновений, и она подняла голову, чтобы взглянуть на юношу. Альбин встретил ее взгляд и прочел в нем то, что он понял еще в пещере Эола, что он знал все это время — что его самое заветное желание никогда не сбудется.

— Как мой лорд чувствует себя сегодня?

— Лучше, много лучше.

Гэлоу критически осмотрел Броуна, отметив возвратившийся румянец и осмысленный взгляд глаз короля, которые больше не напоминали прозрачное, но плохо вымытое стекло.

Броун отодвинул поднос, на котором стояла миска бульона, и потянулся с такой силой, что суставы и сухожилия громко захрустели.

— По-моему, мне пора принимать настоящую еду, для того чтобы скорее поправиться и встать с постели, — заметил он, откидывая покрывало и спуская на пол свои длинные, исхудавшие ноги.

— О, сир, осторожнее! Вам еще рано вставать! — Гэлоу ринулся к кровати, собираясь помочь Броуну, если возникнет такая необходимость. Броун, однако, лишь слегка покачнулся, вставая на ноги. Минуту спустя он уже призвал камердинера и приказал подать свою одежду.

— Где моя жена? — спросил он у Гэлоу. — Я хочу ее видеть.

Гэлоу в волнении заломил руки. Броун пошел на поправку три дня назад и уже дважды, очнувшись от целительного сна, осведомлялся о Ривен. В те разы Гэлоу удалось выдумать какие-то предлоги, по которым Ривен не могла прийти: то она отдыхала, то примеривала новые платья. Все врачи сошлись на том, что Броуна пока нельзя волновать и лучше не сообщать ему об исчезновении Ривен до тех пор, пока он окончательно не оправится. Однако дальше скрывать факты оказалось невозможно.

— Она уехала, мой господин.

— Уехала?

— Да, вместе с Феном и Альбином. Все трое исчезли в ту же самую ночь, когда в вашей болезни произошел перелом.

Броун застыл.

— Как это стало возможным?

Гэлоу низко опустил голову:

— Ваша болезнь, сир, смерть Фэйрина, стьюриты — тут такое творилось! Настоящий хаос, мой господин. Если бы не это, им ни за что бы не удалось ускользнуть таким образом, каким они это проделали. Ночью, под покровом темноты…

— Ускользнуть? — Броун ухмыльнулся, положив руки на пояс. — Королева тяжела ребенком!

— Я знаю, сир, и мы сильно беспокоимся о ней. К несчастью, те несколько солдат, которых мы смогли послать на поиски, не нашли ни ее, ни ее следов. Судя по всему, Ривен отправилась на север.

— На север? — Губы Броуна сложились в одну угрюмую линию. — Ну разумеется, она отправилась на север. Она снова сбежала от меня в горы.

— Мы почти приехали. Пещера вон там, впереди.

— Красивые места, — оценил Фен, предоставив лошадям самим перейти вброд быстрый, прозрачный ручей.

Альбин тоже огляделся по сторонам и не мог не признать, что его приятель прав. Над густой и темной, словно бархатной листвой вечнозеленых кустарников отчетливо выделялись другие деревья, более высокие и обладающие более светлой листвой. Нежные, молодые листочки слегка дрожали и как будто мерцали в лучах яркого солнца, которое светило с голубого безоблачного неба. Яркие весенние цветы пестрели на заросших травой берегах ручья, и их аромат заполнял воздух вместе с журчанием воды и монотонным гудением трудолюбивых шмелей.

— О да, это прекрасно!

Альбин заметил, что Ривен сидит в седле гораздо прямее, чем в последнее время. Он сильно беспокоился о ней: путешествие получилось нелегким и продолжительным; особенно тяжело дались Ривен последние дни, когда она вынуждена была путешествовать верхом. Альбин прекрасно понимал, что путешествовать в таком состоянии вообще не следовало, но теперь, когда Ривен была почти дома, он и радовался благополучному исходу их предприятия, и огорчался, предчувствуя разлуку.

Между тем из глаз Ривен исчезли печаль и тоска, а в голосе зазвучали новые, радостные ноты.

— Она здесь, здесь — моя пещера! — воскликнула она через несколько минут. — Вход вон там, за кустами.

Альбин осадил Травоуха и подумал, что, если бы Ривен не показала ему этого места, он мог бы проехать мимо. Пока Фен помогал Ривен спешиться, он снова подумал о том, что вход в пещеру настолько надежно скрыт кустарниками, что совершенно не выделяется среди окружающего пейзажа и найти его практически невозможно.

Двое мужчин уважительно подождали снаружи, позволив Ривен первой нырнуть в чащу вечнозеленых кустарников.

— Грис! — услышали они призывный крик Ривен. Крик повторился несколько раз, затем последовала долгая тишина.

— Как ты думаешь, что там делается? — пробормотал Фен.

Альбин только покачал головой. В этот момент Ривен высунулась из-за ветвей, вид у нее был озабоченный.

— Ее нет, хоти все ее вещи на месте аккуратно сложены. Грис обычно не отличается аккуратностью. Боюсь…

— Может быть, она пошла по ягоды, — предположил Альбин.

— Ваша тетка вот-вот вернется, — согласился с ним Фен, — нужно только немного подождать.

— Хотелось бы мне, чтобы вы были правы! — воскликнула Ривен и задумалась. На лбу ее появилась глубокая морщина.

Они ждали весь остаток дня и всю ночь. Когда рассвело, а от Грис не было по-прежнему ни слуху ни духу, Ривен разбудила Фена и попросила его оседлать для нее лошадь.

— Куда вы теперь направляетесь, госпожа? — удивился Фен, выходя вслед за Ривен из пещеры.

Только что рассвело, и, когда они проходили под низко нависшими ветвями, задевая их, с листвы на них обрушивались потоки холодной росы.

Лицо Ривен покрылось мрачными морщинами.

— Мне кажется, я знаю, куда отправилась Грис.

— Куда же?

Ривен поглядела на заспанного Фена.

— Я не могу сказать этого ни тебе, ни Альбину, — твердо сказала она.

Упомянутый Альбин, поеживаясь от холода и протирая глаза, как раз показался из кустов, загораживавших вход в пещеру.

— Друзья! — обратилась к ним Ривен. — Вы выполнили свое обещание и привезли меня сюда. Я благодарю вас за это. Я всегда буду помнить вас и всегда буду вам благодарна. Я буду молиться, чтобы вы оба всегда были целы и здоровы, чтобы вам сопутствовала удача. Сейчас мне больно прощаться с вами, но я должна. Теперь вы свободны и можете идти.

— Можем идти?! — воскликнул Альбин, пытаясь пятерней расчесать свои волосы, которые действительно торчали во все стороны, как пучки соломы. — Ривен, мы не можем бросить тебя просто так! Ты совсем одна, и тебе совсем некому помочь. Что ты будешь делать, когда придет время разрешиться от бремени?!

— Мне поможет Грис.

— Но ты же не знаешь, где она!

— Мне кажется, что я догадалась, но это такое место, куда нельзя пойти ни тебе, ни Фену. Туда могут проникнуть только те, кто принадлежит к доуми.

— И ты вот так просто нас отпускаешь?

Ривен крепко стиснула руки и кивнула:

— Вот так просто.

— Но… но…

Альбин глянул на Фена, ища у него поддержки, однако его друг только хмурился, засунув руки в карманы.

— Мы не можем заставить ее принять нашу помощь, если она не хочет. Тут уж ничего не поделаешь, парень, — проворчал он.

Лицо Ривен оттаяло, и она порывисто обняла Фена.

— Это не означает, что мне не нравится ваша компания, — прибавила она, ласково целуя его в щеку. — Я люблю вас обоих, на самом деле люблю и никогда не забуду, что вы для меня сделали. Просто мне… — голос ее дрогнул, и она заплакала. — Если Грис действительно там, куда, как мне кажется, она отправилась, то я должна буду пойти за ней одна. Вы понимаете меня?

— Нет! — взорвался Альбин. — Я не понимаю!

Фен властным жестом прервал поток гневных слов, готовых вырваться из его груди.

— Возьми себя в руки, парень. Она права. Это край доуми, и Ривен отправляется в путь по своим доуми-делам. Мы не имеем права вмешиваться в это.

В угрюмом молчании они в последний раз позавтракали втроем. После завтрака Альбин и Фен помогли Ривен упаковать седельные сумки и долго смотрели, как Ривен верхом на лошади скрывается среди леса.

— Нельзя навязываться ей, если она не хочет.

— Поступай как угодно, — ответил Альбин резко, — но я хочу последовать за ней.

Фен крепко схватил его за плечо своей сильной рукой:

— Именно это я и собирался тебе предложить, парень. Дай ей отъехать еще немного, иначе она нас заметит.

Альбин молча смотрел на Фена, и постепенно его лицо расплывалось в широкой ухмылке.

— Значит, мы действительно собираемся последовать за ней? Именно это ты собирался проделать с самого начала, не так ли, старый плут? Однако, если мы будем ждать слишком долго, мы ее потеряем.

Фен внезапно хитро улыбнулся:

— Мы ее не потеряем, парень. Я знаю, что и так ужо ошеломил тебя своими многочисленными способностями, однако я, кажется, еще ни разу не упоминал, что я — лучший следопыт из всех, кого ты или кто-либо другой когда-нибудь встречал.

— Нет, ты никогда не говорил об этом.

Фен довольно хихикнул:

— Это целая история. У меня было маленькое приключение в каменистой пустыне, которая называется Берубис. Чтобы дать фору нашей маленькой леди и скоротать время, я расскажу тебе об этом. Вот послушай…

Ривен оттянула лиф платья, чтобы свежий воздух немного охладил ее шею и грудь, а затем вытерла со лба пот. Из-за беременности ей было нелегко подниматься в гору. В прошлый раз, когда они с Грис совершали паломничество к Омуту Матерей ради ее посвящения в доуми, путешествие заняло гораздо меньше времени. Ривен казалось теперь, что это было очень давно, словно с тех пор прошла целая жизнь.

Два дня назад подъем стал таким трудным и опасным, что Ривен пришлось оставить лошадь и преодолевать оставшееся расстояние пешком. Теперь ей оставалось примерно полчаса пути. Ривен надеялась, что она поспеет к Омуту вовремя.

— Грис! — задыхаясь шептала она. — Пожалуйста, не спеши. Не делай ничего, пока меня не будет рядом с тобой. Пожалуйста, дождись меня.

Жадно ловя ртом воздух, Ривен вскарабкалась на каменистый гребень. На мгновение она задержалась там, прижимая к сердцу руки, отчасти для того, чтобы утихомирить его сумасшедшее биение, отчасти для того, чтобы оттянуть тот момент, когда она вынуждена будет посмотреть вниз, в котловину и увидеть — или не увидеть — Грис. Глубоко вдохнув воздух, она наконец отважилась преодолеть последние несколько ярдов и заглянула за скалу.

— Грис! — крикнула она пронзительно. — Грис, подожди!

Грис сидела у кромки священного озера и, скрестив ноги, словно в глубокой задумчивости, созерцала его голубые воды. Вместо грубого, бесцветного платья, которое она обычно носила, на ней было надето что-то свободное, чисто-белое. Серо-седые волосы Грис были тщательно расчесаны, и она кутала в них, словно в плащ, свои худые плечи.

Ривен показалось, что в неподвижной фигуре Грис и в ее безмятежности скрывается какая-то обеспокоившая ее отрешенность. Услышав крики своей племянницы, она не вздрогнула, а только спокойно подняла голову и посмотрела вверх. В следующую секунду она снова отвернулась и продолжала смотреть на воду, как будто только она способна была на длительное время приковать к себе ее внимание.

Ривен принялась торопливо спускаться по крутому внутреннему склону гигантской каменной чаши. Закончив спуск, она бросилась к Грис и опустилась рядом с ней на колени.

— О, Грис, я так волновалась! Зачем ты здесь? Скажи мне, ведь ты не хочешь уйти в Омут наших матерей?

— Хочу, дитя мое. Пришел мой срок.

Ривен схватила Грис за руку. Рука ее оказалась сухой и прохладной, как старая кожа.

— Ты стала такая худая, Грис, кожа да кости. Ты сильно хворала?

— Болезнь точит мою грудь, дитя мое, и это смертельно. Но теперь все хорошо — я готова покинуть свое страдающее бренное тело. Единственное, о чем я жалею, — это о том, что не смогу больше видеть тебя и твоего ребенка. — Грис подняла глаза и поглядела на обеспокоенную Ривен: — Тебе не надо было отправляться в столь дальний путь, Ривен, твой срок вот-вот подойдет.

— Как я могла не отправиться на поиски, если застала пещеру пустой? Я догадалась, что ты задумала. Грис, пожалуйста, не оставляй меня! — Ривен заплакала и прижалась лицом к костлявому плечу Грис.

— Ну будет, будет… — успокаивала ее Грис, гладя по шелковистым, черным волосам. — Я знаю, как это тяжело, но ведь ты не будешь совсем одна. У тебя будет сын, а я уверена, что он будет высоким и красивым мужчиной. Кроме этого, Ривен, каждому, у кого есть глаза, видно, что король без памяти любит тебя. Он — хороший человек, несмотря на все те беды, которые он причинил нам по наущению Фэйрина. Он тоже позаботится о тебе.

— Я не могу вернуться к Броуну.

Грис почувствовала, как Ривен вся затрепетала под воздействием сильных и противоречивых эмоций. Грис, казалось, стоило немалого труда перестать размышлять о вечности, которая ожидала ее, и вернуться, пусть на короткое время, к земным проблемам.

— Отчего ты не хочешь вернуться к нему? Мне казалось, что ты понимаешь, насколько сильно изменилось все на Полуострове, Ривен. Те из нас, кто хочет выжить в этом меняющемся мире, должны меняться вместе с ним. Для тех, кто хочет жить по-старому, почти не осталось места, и будет оставаться все меньше и меньше. Ты молода, Ривен, у тебя впереди вся жизнь, и ты должна подумать о будущем. Ты похитила сердце Броуна и носишь под сердцем его дитя. Лучше всего для тебя будет связать твое будущее с Броуном.

— Но Грис, как я смогу вернуться к Броуну, зная, что произошло между ним и моей матерью? Это невозможно!

Старая женщина продолжала гладить Ривен по голове, но глаза ее — бледно-зеленые и печальные — подернулись туманной дымкой.

— Это единственное, что мешает тебе?

— Да, — свистящим шепотом ответила Ривен.

— Но это же такая мелочь, девочка, это совсем не важно.

— Она была моей матерью, Грис! Я никогда не забуду того, что я видела в отражениях на воде, — он и она вдвоем.

— Было бы это столь же важно для тебя, если бы открылось, что Ниома не была твоей матерью?

Ривен, смутившись, подняла голову и чуть-чуть отодвинулась.

— Нет, не было бы, потому что тогда она стала бы для меня просто еще одной посторонней женщиной, с которой Броун занимался любовью. Но почему ты спрашиваешь? Ниома же БЫЛА моей матерью!

Грис медленно покачала головой:

— Нет, Ривен.

Ривен молча уставилась на Грис, онемев от изумления.

Вздыхая, Грис скрестила руки на своей иссохшей груди:

— Я хотела бы, чтобы ты никогда об этом не узнала, поскольку ты была единственной нашей надеждой, нашим будущим. Именно поэтому Ниома и я решили, что ты должна считать себя ее дочерью, и таким образом ты была бы уверена в чистоте своего происхождения и принадлежности к доуми. Я ведь очень боялась, когда пришел твой срок отправляться к Омуту для испытания. Я боялась, что Омут отвергнет тебя и искалечит всю твою жизнь. Но ты верила в то, что ты — настоящая водная доуми, и Омут принял тебя. Только это и имело значение. Теперь, когда я скажу тебе правду, это не сможет ни повредить тебе, ни изменить того, чем ты стала. Не Ниома, а я была твоей матерью.

— Ты?! — Ривен покачнулась, словно от удара, рот ее сам собой широко раскрылся, и она уселась на пятки.

Грис подняла вверх морщинистую ладонь:

— Позволь мне объяснить. Когда я была молода, я очень завидовала своей сестре. Она была красива, она была водяной доуми, а меня Омут отверг. Мужчины слетались на ее красоту, а меня рядом с ней никто не замечал. Она была свежа и вечно молода, хотя и родилась на несколько десятков лет раньше меня — я была последней из дочерей нашей матери, которая правила на Полуострове до Ниомы, но Ниоме помогал зеленый камень, и проходящие годы не оставили на ней такого следа, как на мне.

Грис тяжело вздохнула:

— Да, я завидовала ей. — Взяв в свою руку ладонь Ривен. она легко погладила ее. — На несколько долгих лет я обрекла себя на уединенную, одинокую жизнь. Смирившись со своим положением, я успокоилась и иногда даже чувствовала себя счастливой. Но однажды я встретила Фэйрина…

— Фэйрина? Так. значит, волшебник Броуна все-таки мой отец?

— Да, дочь моя. Он только что вышел из стен Пенито и только начинал свой пятилетний срок изгнания. Он был красив и молод, намного моложе меня, которая уже начинала стареть, да и самый подходящий возраст для деторождения давно миновал. Однако Фэйрину. который с самого детства был замурован в стенах Пенито и никогда не видел женщин, я показалась прекрасной. Я отвела его в свою пещеру, и там он разделил со мной ложе. Как я радовалась и гордилась! И, разумеется, я надеялась, что он останется.

Грис ненадолго замолчала, погрузившись в воспоминания, потом тряхнула головой и продолжала:

— Мое счастье продолжалось всего несколько дней. Стоило Фэйрину увидеть Ниому, как он туг же забыл про меня, но его семя осталось во мне, и вот — родилась ты.

— А Фэйрин знал?

— Нет.

— Когда я разговаривала с ним в Джедестроме, он был уверен, что я — дочь Ниомы.

Губы Грис изогнулись в гримасе.

— Не сомневаюсь. Видишь ли, Ривен, для него я как будто никогда не существовала. Но у Ниомы не было детей. Ты — последняя из рода доуми воды. Если бы Омут отверг тебя, то некому было бы отнять у Броуна наш камень и владеть им по праву — тоже. Только ради этого я и солгала тебе. Если бы у тебя было хоть малейшее сомнение в твоем праве на обладание камнем, Омут отверг бы тебя точно так же, как когда-то он отверг меня.

Наклонившись вперед, Грис поцеловала Ривен в лоб так нежно, как никогда раньше. Затем, заключив ее лицо между своих шершавых ладоней, она стала пристально вглядываться в него.

— Простишь ли ты меня?

Глаза Ривен влажно блестели, а щеки были мокры от слез.

— О Грис, я давно должна была догадаться! Ты всегда была моей матерью, настоящей матерью, а Ниома была лишь прекрасным, но мимолетным видением. Только ты по-настоящему любила меня.

Мать и дочь долго сжимали друг друга в объятиях. Когда они наконец разжали руки, Грис с любовью посмотрела на Ривен.

— Ты — как раз такая дочь, о которой я осмеливалась только мечтать. Ты красива и сильна. Ты не всегда была мудра и предусмотрительна, но мудрость придет с годами. Ты будешь прекрасной королевой Полуострова, и очень жаль, что я не увижу этого.

— Мама!

Грис слегка сжала ее руку.

— Мне пора, дочка. На сей раз Омут примет меня, я уйду без страха и боли, но мне нужно торопиться.

— Что они там делают? — требовательно спросил Фен.

— Пока только разговаривают.

Фен и Альбин осторожно выглядывали из-за гребня горы, кольцом окружающей котловину, на дне которой блестело озеро. Держась на почтительном расстоянии, они последовали по следам Ривен через горы, и Фен своим искусством следопыта совершенно покорил Альбина. Легкий отпечаток ноги на высохшем комочке земли, сломанная веточка, потревоженные подолом платья хвойные иголки или сдвинутый гравий — все это Фен читал, как выписанные аршинными буквами дорожные указатели. И вот теперь они осторожно выглядывали из своего укрытия, наблюдая за тем, что станет делать та, когорте они преследовали.

— Никогда раньше не видел такого чудного места! — прошептал Альбин.

— Красота такая, что аж мурашки по телу, — согласился Фен, закусывая зубами хвоинку. — Я тебе вот что скажу, парень, все это не предназначено для людских глаз, точно. Только взгляни на это озеро — оно же круглое, что твой обеденный стол. Не похоже, чтобы природе было под силу создать такое.

Альбин согласно кивнул. Все вокруг было каким-то непривычным, странным, чужим, словно какая-то могущественная раса припрятала этот уголок гор от посторонних глаз, сделав это по причинам, которые неведомы даже доуми.

— А теперь что они там задумали?

Альбин снова высунулся из-за скалы и поглядел вниз на двух женщин. Они поднялись на ноги, и Ривен крепко держала Грис за руку.

Фен не выдержал и тоже полез посмотреть.

— Похоже на то, что старушка захотела поплавать, а наша госпожа ей не дает, — заметил Фен, — и правильно делает. Судя по виду этой женщины, Грис, ей не долго осталось жить на этом свете. Она напоминает мешок с костями.

— Она долго была больна. — рассеянно объяснил Альбин.

Сам он сосредоточился на сцене внизу, пытаясь понять, что здесь происходит. Судя по всему, Ривен и ее тетка не сошлись во мнениях по какому-то вопросу. По тому, как они говорили, жестикулировали и наконец расплакались, он понял, что Ривен хочет отговорить Грис от совершения какого-то поступка, но все ее доводы пропали втуне. Низко опустив голову, Ривен на несколько шагов отступила от края водоема и стала безропотно ждать.

По тому, как старая женщина отвернулась от своей племянницы и пошла к воде, Альбин и Фен поняли, что она победила в споре. Она поступит по-своему, что бы это ни означало.

Между тем Грис вступила в воду и подняла вверх руки. Довольно долгое время ничего не происходило, затем на поверхности воды появились облака седого, плотного тумана.

— Это еще что? — проворчал Фен.

— Туман движется к ней, — прошептал Альбин, чувствуя, как волосы на голове зашевелились. — Он ждет ее.

В самом деле, можно было подумать, что туман зовет Грис. Медленно клубясь над поверхностью воды, он протянул к женщине две длинные руки, похожих на облака. Медленно, словно лунатик. Грис шагнула в объятия этих рук и стала медленно погружаться в воду. Когда она совсем исчезла в глубине, вместе с ней пропал и туман, и Омут принял свой первоначальный, безмятежный облик, став гладким и блестящим, словно натянутый шелковый платок.

Одни только слезы, катящиеся по щекам Ривен, свидетельствовали, что тут произошло что-то странное и печальное. Рухнув на прибрежный песок у края воды, она закрыла лицо руками, но ее глухие рыдания продолжали эхом отдаваться от каменных стен огромной чаши. Горестные стоны Ривен были отчетливо слышны Альбину и Фену.

— Я не могу вынести, когда она так плачет. Я пойду к ней! — заявил Альбин.

— Лучше не надо, — предостерег его Фен. — Мне кажется, что этот райский уголок не предназначен для таких, как мы.

Но Альбин слишком беспокоился за Ривен, чтобы внять предостережениям своего друга. Выскочив из-за гребня горы, он, оступаясь, заскользил вниз по крутым склонам. Потревоженные им камни катились за ним вслед, и он достиг дна чаши с таким грохотом, что Ривен вскочила.

— Альбин!

— Прости меня, Ривен! — задыхаясь выкрикнул он. — Я знаю, что ты не велела нам с Феном ходить за тобой, но мы не могли допустить, чтобы ты была совсем одна.

— Это священное место, Альбин. Немедленно уходи!

Ривен выглядела всерьез встревоженной и испуганной его неожиданным вторжением, но Альбин не собирался никуда уходить без нее.

— Идем со мной! — умоляющим голосом воскликнул он.

— С тобой?

— Да! Твоя тетка покинула тебя, и ты осталась совсем одна. Если ты не хочешь возвращаться к Броуну в Джедестром — тогда пойдем со мной. Я люблю тебя, Ривен. Я всегда любил тебя. Мы найдем какое-нибудь место, где мы сможем жить вдвоем и быть счастливы. Я обещаю заботиться о твоем ребенке так, как если бы это был мой собственный ребенок. Пойдем со мной!..

Ривен нетерпеливо качала головой:

— Ты должен немедленно уйти отсюда, это место опасно для тебя!

Пока она говорила, цвет озера стал меняться; оно стало серым, словно грозовая туча.

— Но и тебе тоже опасно здесь находиться. Я видел, что произошло с твоей теткой!

— У доуми все совсем не так, Альбин. Грис вошла в воду по своей собственной воле. А теперь уходи, пожалуйста…

— Я люблю тебя!

— Я тоже люблю тебя, Альбин, но немного не так, как ты думаешь. По-другому… — Ривен тревожно оглянулась на озеро, которое стало уже иссиня-черным. — Честное слово, Альбин, пройдет несколько лет, и ты поймешь, что я никогда не была такой женщиной, какая тебе нужна, но если ты хочешь увидеть свое будущее своими глазами — ты должен уйти отсюда сейчас.

— Без тебя я никуда не смогу уйти!

— Уходи! — Ривен выпрямилась, и в ее голосе громыхнул гром. В ее глазах светилась властность и такая сила, какой Альбин ни разу еще не видел в ней. Он не мог не подчиниться ее приказу. С тяжелым сердцем он повернулся и вскарабкался на откос к Фену.

— Я уже начал о тебе беспокоиться, — встретил его старый путешественник. — Это озеро стало довольно-таки страшным на вид.

— Она не хочет принимать моей помощи, — уныло проговорил Альбин, — она говорит, что мы должны уйти отсюда.

— Может статься, нам и в самом деле лучше уйти. Этот пруд что-то чересчур сильно действует мне на нервы.

— Я не могу уйти, пока не увижу, что хочет сделать Ривен.

— Но это не слишком приятное место, чтобы оставаться тут на ночь, — возразил Фен.

— Ты прав, но если нам придется заночевать — так тому и быть. Я, во всяком случае, останусь.

Фен не ответил другу. Подняв вверх свою кудлатую голову, он стал нюхать воздух, как заправский охотничий пес.

— Эге, да у нас гости!

— Гости?!

— Да, кто-то идет сюда, нисколько не заботясь о том, какой шум он поднимает своими башмаками.

Несколько минут подряд Ривен молча стояла на дне каменной чаши и смотрела вверх, в то место, где исчез из вида Альбин. Она догадывалась, что он все еще там, где-то прячется, но не могла разглядел, — где. По крайней мере, теперь он был на достаточном удалении от священного озера, так что оно ничем не могло ему повредить.

Повернувшись к воде, Ривен пробормотала несколько успокаивающих слов. Через некоторое время Омут успокоился и стал нормального голубого цвета.

— Грис! — пробормотала Ривен, устало опускаясь на песок. — О Грис!

Ривен знала, что теперь ей тоже нужно уходить, возвращаться в свою пещеру, но почему-то не могла. Еще слишком свежа была память о Грис, еще слишком свежа была боль. Однако не только это заставляло Ривен чувствовать себя в растерянности. Грис обрела покой, но она, Ривен — еще нет.

«Моя мать умерла, а я все это время не знала о том, что она была моей матерью», — размышляла Ривен. Всю свою жизнь она считала себя дочерью Ниомы и никогда не сомневалась в своем нраве на обладание камнем. Не означало ли все то, о чем уходя поведала Грис, что на самом деле Ривен не имеет права владеть камнем доуми? Нет, — Ривен коснулась рукой зеленого камня и ощутила внутри себя его далекий, но властный призыв, несмотря на сопротивление ее нерожденного еще ребенка. Она завоевала это право. Но даже это теперь значило для нее не слишком много, когда все остальное ушло безвозвратно.

— Мама, — прошептала Ривен, — ты права, мама. Мир стал другим, и в нем нет больше места для таких, как мы. Наверное, мне следует пойти за тобой. Наверное, и моя жизнь тоже должна закончиться сейчас.

Но лишь только эта мысль пронеслась у нее в голове, Ривен ощутила сильный толчок в живот, словно ее дитя подслушало ее мрачные мысли и заявило таким образом о своем несогласии.

Ривен поняла вдруг, что улыбается сквозь слезы.

— Ты хочешь сказать своей матери, что хочешь жить, сынок?

Ребенок у нее в животе отозвался на эти слова бойкой барабанной дробью, и Ривен громко рассмеялась. Затем она снова уселась на берегу.

— Да, я вижу, что ты — хочешь. Твоя мать может сколько угодно оплакивать свои потери и гибель своего мира, а ты готов встретить мир новый, жить в нем и видеть сны о новых, прекрасных и удивительных мирах.

Все еще улыбаясь, Ривен наклонилась к воде и провела рукой над ее поверхностью. Откуда-то ей было известно, что сейчас она увидит будущее, увидит его каким-то особым способом, каким никогда раньше не пользовалась.

В воде внезапно показалось лицо, в котором она инстинктивно узнала своего еще не родившегося сына. Это был тот же самый десятилетний мальчик, которого она уже видела однажды. Тогда его лицо было искажено мукой, но теперь сын с надеждой улыбался ей из воды.

— Каким красивым мальчиком ты будешь со своими черными кудрями и голубыми глазами, — прошептала Ривен. — Ты так же красив, как и твой отец в те годы, когда он похитил у Ниомы зеленый камень и положил начало всем этим событиям…

Изображение на воде задрожало и исчезло. Вместо него в воде появилось лицо Броуна, который неслышно подошел к Ривен и наклонился над водой. Ривен ахнула и обернулась, чтобы убедиться, что это и в самом деле он.

— Нет, — прошептала она, — ты не должен… это нельзя!

Броун не обратил внимании на ее протесты. Он, казалось, даже не слышал ее, хотя его пристальный взгляд не отрывался от ее лица.

— Еще один раз я отправился за тобой в горы, Ривен. Еще раз я прошу тебя вернуться со мной в Джедестром.

В величайшей тревоге Ривен заломила тонкие пальцы:

— Тебе нельзя здесь оставаться, Броун. Это священный Омут доуми, место, куда мы приходим умирать.

Броун крепко схватил ее за руку:

— Ты ведь не хотела покончить со своей жизнью, правда?

— Нет, нет! — Ривен отрицательно покачала головой. — Я хочу жить ради нашего сына.

— Тогда останься со мной, Ривен. Будь моей, будь королевой. Народ Полуострова нуждается в тебе. Ты нужна и мне, Ривен! — Его сапфировые глаза умоляюще смотрели на нее.

Ривен не выдержала и отвела взгляд.

— Ты говоришь так потому, что я доуми, — сказала она, отворачиваясь. — Ты думаешь, что это укрепит твое и нашего сына право на трон.

— Ты действительно так думаешь? — Броун охватил ее за плечи и заставил подняться. Прижимая ее к себе, он заглянул ей прямо в глаза: — Я полюбил тебя с того самого момента, как увидел. Поверь мне.

Ривен внимательно посмотрела ему в лицо, любуясь его решительными и непреклонными чертами. Раньше ей казалось, что годы лишили его былой юношеской красоты, но теперь она поняла, что она ошиблась. Она подумала, что Броун сейчас гораздо красивее, чем когда-либо.

— Как я могу поверить тебе, поверить, что именно я тебе нужна, если ты до сих пор носишь эти камни и думаешь, что наш сын сумеет править при помощи их могущества? Если они убивают тебя, то тоже самое они сделают и с ним.

— Значит, между нами стоят только эти проклятые камни?

Ривен медленно кивнула:

— О Броун, они всегда стояли между нами и всегда будут стоять.

— Вот тут ты ошибаешься. — возразил Броун. — За эти камешки я продал свою юность и, может быть, часть души, но им не отнять у меня того, что осталось от моей жизни.

К ужасу Ривен и к удивлению Альбина и Фена, которые продолжали следить за происходящим из своего укрытия высоко на горе, Броун сорвал с головы корону и сильным движением руки зашвырнул сверкающие на солнце камни в священные воды Омута.

Ривен с изумлением смотрела на воду. Как ни тяжела была корона, она не погрузилась в воду, а осталась на поверхности, медленно дрейфуя к берегу. Ривен потянулась туда, словно желая схватить камни, но Броун крепко держал ее за плечи.

— Оставь это, — решительно сказал он.

— Но Омут не имеет дна! Ты никогда не получишь их назад.

— Я не хочу получать их назад! — Подувший ветерок взъерошил золотые кудри Броуна, прилепив несколько прядей к его высокому лбу. — Я хочу только, чтобы у нас с тобой было общее будущее. У нас и у нашего ребенка.

Ривен отвернулась от Омута и взглянула на него.

— Ты и правда так думаешь?

— Правда. Камни доуми и их могущество — это наследие прошлого, в котором мы больше не нуждаемся. Покуда мы уповаем на них, они будут тянуть нас назад, виснуть на плечах тяжким грузом. Без них мы сможем уверенно идти вперед и строить наше собственное будущее. Разве ты не видишь этого, любимая?

Ривен бросила взгляд в сторонy Омута. Корона стала погружаться. Когда чеканный золотой обруч и камни исчезли под водой, поверхность озера вздрогнула. Броун сделал свой выбор.

— Пути назад нет, — прошептала Ривен, глядя ему прямо в глаза.

— Нет, — проcто сказал он.

И немедленно ее зеленый камень стал горячим и тяжелым. Ривен сжала его в кулаке, продолжая смотреть на Броуна. «Он предлагает мне и моему ребенку новую жизнь» — подумала она, ни на секунду не усомнившись в его искренности, ибо только что, у нее на глазах он принес ей величайшую жертву.

Затем взгляд Ривен снова вернулся к Омуту. Наверное, Броун прав. Может быть, этот день станет концом старой эры и началом чего-то совершенно нового. Таунис, Дриона, Грис — все они ушли в небытие. Только она и Эол оставались живыми представителями рода доуми. Очень может быть, что они никогда больше не услышат об Эоле, капризном и бесшабашном скитальце, и поэтому все камни должны вернуться в Омут.

— Ты примешь меня без этого? — спросила Ривен, снимая с шеи цепочку, на которой в последнее время она носила свой камень.

— Я приму тебя без всего. Ради того, чтобы ты была рядом, я готов пожертвовать всем, кроме чести.

— Тогда я готова сделать эту малость, — сказала Ривен и, улыбнувшись Броуну со всей любовью, которую ей не было нужды дольше скрывать, она легко забросила цепь и камень в воду. Камень скрылся под водой, и поверхность озера слегка зарябила, приобретя бледно-опаловый оттенок.

— Пропал навсегда, — прошептала Ривен.

— Легко отделалась, — ответил Броун.

Пристально глядя Ривен прямо в глаза, он вынул из кармана своего дорожного плаща знакомый золотой предмет. Ривен счастливо улыбалась, пока король снова надевал на ее запястье свадебный браслет. За их спинами по поверхности Омута метались искры, а из глубины доносилось негромкое бормотание.

Когда Броун поднял Ривен на руки и они поцелуем скрепили свою клятву, поверхность озера снова стала спокойной и безмятежной.