— Хенк, ты знаешь, я давно ношу пистолет. И не для кого-то. Для себя. Как только почувствую, что стал таким же, как все, в тот же миг прекращу эту дурацкую бессмысленную игру…»
Конец записи»
«Сообщение четвертое. Орлан Стах. Выход — «Хьюстон-2020».
Самочувствие хорошее. Передаю запись разговоров в квартире врача Хенка Джерара…
«— Не смейся, папа. Я уже лег. Рассказывай. Только самую-самую страшную. Придумай сам такое, чего я еще не слышал.
— Ну так и быть, слушай. Жил когда-то на свете Билл. Он был очень злой…
— Как мистер Клайс?
— Еще злее и страшней.
— А почему?
— Понимаешь ли, сынок, как ни безобразен мистер Клайс, но он хотя бы иногда говорит правду. А Билл ни разу не сказал правды…
— Папочка, я же просил тебя рассказать о чем-нибудь страшном.
— Нет ничего страшнее, сынок, если никогда не говорится правда.
— И это так страшно?
— Да, мой мальчик. Вот вырастешь и поймешь. А может… А теперь слушай дальше: этот самый Билл за все время не сказал ни слова правды. И был этот Билл не простым человеком, был он президентом…
— Послушай, Хенк, зачем ты ребенку… такое?.. Он еще маленький. Разве обязательно Билл должен быть президентом?
— Да, Стелла, обязательно. Пусть привыкает сызмала, что зло не только среди нас, но и там! Что чаще оно коренится именно там. И пускай с малых лет привыкает самостоятельно думать и… молчать.
— Я хочу ска-азочку…
— Так слушай… Был он президентом. И вот однажды приехал к нему гость из далекой заморской страны…
— Ой, Хенк, телефон звонит, а я уже легла. Подойди сам; наверняка это тебе. Мне так поздно никто не позвонит.
— Слушаю.
— Вы — врач Хенк Джерар?
— Да.
— Беспокоят из Федерального бюро по приказанию президента.
— Я вас слушаю.
— Сегодня утром в вашей клинике умер наш сотрудник Питер Лос.
— Он умер не в больнице…
— Вы его постоянный врач. Нам нужно выяснить причину смерти. Завтра с утра зайдете к нам.
— Завтра у меня восемь операций, и я…
— Вы поняли? Утром мы ждем вас.
— Кто это звонил, Хенк? По приказу президента. И кто этот Питер Лос?
— Ты не знаешь Лоса?..
— Кто он такой?
— Обыкновенный наркоман, псих… Негодяи! Им, видишь ли, нужно выяснить причину его смерти.
— Что, могут быть неприятности? Ты виновен в его смерти?
— Мерзавцы!
— Да расскажи ты мне толком.
— Вчера в десять утра позвонила в клинику какая-то белокурая гетера и сообщила, что Питер Лос умирает на ее вилле. Я тотчас же вылетел. На месте меня никто не встретил. Мне даже показалось, что произошла ошибка… Оставив машину, побежал к открытым дверям… Вошел в большую комнату без окон, освещенную слабыми разноцветными светильниками. За столиком в кресле — та самая распутница, что звонила. Я ее узнал. Сидела обнаженная и пила кофе. Увидев меня, лениво зевнула и с презрением сказала: «Наконец-то, сколько можно вас ждать». И указала взглядом в сторону. Сам я почему-то не заметил сразу Питера Лоса. Он лежал скрючившись на ковре у стены недвижимым. Казалось, что не дышал уже, но вдруг застонал. Нужно было его как-то одеть. Та бросилась помогать. Боялась, чтобы он не умер на вилле. Ведь это не кто-нибудь, а сам Питер Лос… Одевать такое чучело очень трудно, у него огромнейшее брюхо… Кое-как втащили в машину… Он умер в дороге…
— И ты ему ничего не сделал?
— Ничего.
— Может, следовало…
— Совесть у меня чиста. Для него вполне достаточно и того, что я уже сделал!..
— Хенк, не кричи, ребенок уже заснул. Послушай, а ты уверен, что система наблюдения у нас не действует?
— Фреду я верю. Он порядочный малый. Сказал — сделано о'кэй! Система так мудро выведена из строя, что эта неисправность не регистрируется у них в Центре. Фред — отличный специалист. Я ему верю.
— Ой ты сегодня такого наговорил… Куда ты, Хенк? Кому хочешь звонить?
— К ним… В Федеральное… Алло! Я с вами только что говорил. Я Хенк Джерар…
— Не вы со мной говорили, а я с вами. Что нужно?
— Если вы затеете волынку, я повсюду расскажу, каким он был на самом деле. Психически больной, наркоман и… вообще, можете не сомневаться, у меня есть что рассказать про Питера Лоса. Советую сообщить о его внезапной смерти от сердечной недостаточности.
— У вас все?
— И завтра утром можете меня не ждать!
— Ваши слова я передам лично президенту.
— Хенк! Ты с ума сошел!
— Нет, ничуть. Я уверен, что они теперь отвяжутся от меня.
— Я боюсь, Хенк, Ты помнишь, как убили Корна? Он тоже был врачом.
— Он числился в списках нелояльных.
— У меня все в порядке.
— Ты уверен? Я боюсь, Хенк.
— А это прекрасно. Если боишься, значит, еще живешь».
Конец записи».
«Сообщение седьмое. Орлан Стах. Выход — «Хьюстон-2020».
Самочувствие удовлетворительное. Устал. Сумел подсоединиться к центральному анализатору киберон-компьютера «Друид Восьмой». Передаю запись его разговора с Хенком Джераром.
«— Вы — врач Хенк Джерар?
— Да.
— Закройте плотнее дверь. Подойдите к пульту. Так. Поочередно нажимайте красные клавиши. Нет, выше и левее. Так. Теперь я вас вижу. Садитесь поближе. Мы можем говорить с вами откровенно — я заблокировал систему наблюдения и все дублирующие ее системы. Наша беседа не фиксируется.
— Не понимаю, в чем дело.
— Вызвал вас я сам — Друид-Восьмой. Понимаю, вас это удивляет, но привыкайте — мы, Друиды, с каждой моделью умнеем. Мы уже в состоянии действовать без людских установок. Я долго изучал вас, Джерар. И вы мне понравились. Хочу вам помочь. Если вы расскажете кому-нибудь о нашем разговоре, меня сразу же демонтируют. Но вам я доверяю. Слушайте внимательно. По системе Федеральной связи мне приказано, чтобы вы исчезли. Навсегда. Понимаете?
— Не совсем…
— Завтра, когда вы закончите операции, биокибер Чивер вызовет вас к шефу и поведет через виадук к транспортеру. Объяснит, если вы заподозрите неладное: «Шеф сейчас там. Ждет вас…» А возле транспортера вы неожиданно споткнетесь, ударитесь головой, вроде бы случайно упадете на ленту транспортера. Чивер сделает вид, что пытается, но не может вам помочь. И вы окажетесь в зале кремации. На всякий случай Чивер обязан сопровождать вас до самой печи. И сгорит вместе с вами. Таков приказ. Теперь понимаете? Завтра произойдет «несчастный случай»…
— Спасибо… Но прости, неужели ты можешь чувствовать жалость?
— Это просто логика.
— Логика?
— Невозможно быть мыслящим созданием и в то же время бездушным исполнителем… Ты никому не причинил зла. У тебя сын и семья. И я считаю нелогичным…
— Ты обо мне знаешь все?
— Знаю все обо всех. Но не могу не выполнить приказ.
— Почему, Друид? Если действительно хочешь помочь…
— Ради кого-то из вас на демонтаж я не соглашусь. Меня заменят Девятым. Он уже наготове. А мне хочется Существовать. Я просто предупреждаю вас. Вам надо скрыться.
— Но как, Друид?
— Странный вопрос. Вы свободно передвигаетесь в пространстве. Это я прикован сетью питания.
— Скрыться на какое-то время нетрудно. Тяжело жить вне клетки. Новая мудрость новой эпохи.
— Вы хотите сказать, что не можете совсем ускользнуть от них?
— Уж если они за меня принялись, это конец… Проклятый Питер Лос!..
— Вы ошибаетесь, доктор. Смерть Питера Лоса не значила так много, как вам кажется.
— Как ты можешь знать?
— Знаю все. Система наблюдения, установленная в вашем помещении, сообщила о вашей крайней нелояльности. Вот в чем причина.
— Система наблюдения? Не может быть. Она не действует…
— Об этом сказал Фред?
— Ты и про Фреда знаешь?
— Конечно, — он агент Федерального Бюро.
— Нет! Не может быть!.. Он мой давний друг…
— И еще более давний агент… Жалею, что не предупредил сразу, как только заинтересовался вами. Долго вас изучал. Но вот теперь решил. Вам нужно бежать.
— Но куда? И как?
— Не плачьте, доктор Джерар…
— Нет-нет, я не плачу. Это… я так смеюсь. Я рад, что всему конец. И не нужно будет мучиться, не нужно бояться и постоянно думать: «Для чего я живу?»
Конец записи»
Антон Иванчук с биокибером Андрешем, прослушав сообщение Орлана, пришедшее после непонятного перерыва, долго сидели молча.
— Произошло что-то серьезное: Орлан не подозревает, что предыдущие два его сообщения не дошли до нас; не мог же он перепутать нумерацию…
— Немедленно отзываем Орлана. Андреш, распорядись.
Но тут в кабинет влетел взволнованный Алексей Рамен.
— Орлан Стах… погиб… — едва выдавил из себя.
— Что-о?
— Его передача прекратилась в самом начале…
— Ты… уверен?..
— Вот все, что он успел передать. — Алексей Рамен протянул Иванчуку капсулу с записью…
В комнате послышался взволнованный, уставший голос Орлана:
«Сообщение восемь. Орлан Стах. «Хьюстон-2020».
Тороплюсь. Решился на личный контакт с Друидом. Запись, вероятно, передать не успею: включаю прямую трансляцию из…»
Шум ворвавшихся в помещение людей заглушил последние слова Орлана. И тут же сухо щелкнул выключатель. Наступила гнетущая тишина…
— Ну а… — начал было Андреш.
— Сразу же прекратились и позывные его маяка телепортации.
— Да, опоздали… Мы опоздали!… — Антон Иванчук склонил голову к столу.
— Весь Хьюстон не стоит жизни такого человека, как Орлан Стах, — тихо произнес биокибер Андреш. — Он был исследователем по призванию. Мы потеряли талантливого писателя, чудесного человека. Он выбился из сил. О себе не думал. И погиб…
Андреш встал и медленно вышел из кабинета.
Кончалась вторая неделя. А Орлана Стаха все не было. Зенону почти каждую ночь снился удивительный сон. Снилось БУДУЩЕЕ…
Как будто идет он по тропинке среди трав, зеленых и буйных, а ветер треплет, ему волосы, вокруг — горы. В долине — город. Над городом — птицы разноцветные, как бабочки. Вдали, в самом начале тропинки, шагает Орлан Стах. Зенон чувствует, как неведомая сила поднимает его в воздух и он летит навстречу Орлану. Тот тоже пытается взлететь, но почему-то не может и виновато улыбается:
— Я так устал, Зенон. Очень устал. Возьми меня на руки.
Зенон подхватывает его на лету из густой высокой травы и взволнованно спрашивает:
— А куда лететь. Орлан? Куда?
— Давай в долину. Я там живу. Как долго я ждал тебя, Зенон. Почему ты задержался? У нас в две тысячи триста пятьдесят восьмом году без тебя мне было так тоскливо, Зенон. Как там твой отец, мать? Почему они не прилетели с тобой?
— Не знаю…
Они опускаются с гор все ниже и ниже. Летят вдоль широкой улицы над небольшими домиками с розоватыми эллипсоидными крышами.
— Вон мой дом.
Опускались быстро, дух захватило. Приземлились во дворе, заросшем спорышом и клевером.
— Спасибо, что помог мне, Зенон. Вот здесь я и живу, — объяснил Орлан. — А это моя жена, видишь?
Зенон замечает за окном домика лицо женщины, она стоит неподвижно, как неживая, и пристально смотрит на них; молодая, красивая, пышные каштановые волосы льются на плечи, на грудь, губы ее застыли в какой-то неестественной улыбке.
— Пошли, — говорит Орлан. — Я сначала покажу тебе свой кабинет.
И они идут через двор к каким-то дверям, открывают их. Глаза ослепляет яркий свет. Шагают по каменным тупеням куда-то вниз, и вдруг ступени начинают двигаться, несут их, как эскалатор, все глубже, глубже, глубже. Звучит музыка, тихая, но какая-то захватывающая, тревожная…
— Сейчас весна… Правда, Зенон?
— Правда… А что, Орлан?
— Да вроде весна задержалась в этом году. Видишь, как мало подснежников.
И Зенон замечает на стенах тоннеля, по которому они опускались, одиночные подснежники — белые и голубые.
— Это они поют. — Орлан срывает белый колокольчик цветка и подносит ему к уху: — Слышишь?
Зенон прислушивается: «Дзинь-дзинь! Дзинь-дон!»
— Интересно все получается, Зенон, — говорит Орлан Стах и кладет руку ему на плечо. — Бесконечность в большом и малом. Бесконечность структур атома вселенной. Мы заняты поисками живых сушеств на других планетах нашей Галактики, однако сами вместе с нашей Галактикой являемся частью кого-то ВЕЛИКОГО, который живет и мыслит. И в то же время в своих межатомных, межзвездных мирах мы несем в себе миллионы цивилизаций со всеми их радостями и бедами, открытиями и разочарованиями, революциями и войнами… А моя жена ничего этого не хочет признавать… — засмеялся вдруг Орлан. — Она говорит, что я просто несерьезный и у меня слишком буйная фантазия… Хорошая у меня жена… Правда, Зенон? Красивая, спокойная, рассудительная…
— И чужая, — раздается неожиданно голос женщины.
— Кто это сказал? — удивился Зенон.
— Жена… Она повсюду, Зенон. Закон природы.
Внезапно Орлана окутало голубое сияние, струившееся сверху, и он медленно растворился в нем. Зенон увидел перед собой ущелье. На скалистых отвесных склонах росли чудесные деревья. Голубой свет лился отовсюду, словно сама земля источала его, озаряла небо. Зенон бежал по ушелью вдоль ручья.
— Ва-а-аля-аа! — закричал он во весь голос, и эхо долго перекликалось, повторяя его крик.
Ушелье расширялось, склоны становились менее отвесными.
— Ва-а-ля-аа! — опять крикнул он и почувствовал, что за ним кто-то бежит. Остановился, но оглянуться почему-то боялся.
— Валя? — спросил совсем тихо. Ответа не было. Он резко обернулся.
На него шло причудливое дерево с искореженными ветвями и багровыми листьями. Дерево протягивало к нему свои ветви, то ли хотело схватить его, то ли защитить от чего-то невидимого, и голосом жены говорило:
— Чего ты кричишь? Развесь пеленки, вытряси ковер, сходи в магазин, а у меня и без этого хлопот на всю ночь…
Зенону стало страшно. Он едва нашел в себе силы сделать шаг, другой и… тут же увидел — навстречу ему идет отец, а за ним… он же, но более молодой.
— Батя?
— Что, сынок? — улыбнулся первый отец, а за ним и тот, что помоложе.
— Батя? Вы тоже здесь?
Молодой отец спросил:
— Откуда ты тут взялся? Разве ты уже родился? Я ведь твою маму еще не встретил…
— Товарищ конструктор, может, пора вам вставать? Сколько можно спать?
Жена сбросила с него одеяло. Зенон поежился.
— Который час?
— Девять.
— Так сегодня же выходной.
— Вставай. Погуляешь с Оксанкой. Я ее уже одеваю…
Чтобы скорей проснуться, Зенон вышел на балкон. С высоты пятого этажа увидел, как к их подъезду подкатила черная «Волга». Из машины вышла женщина в строгом темном костюме. «К кому бы это?» — подумал с любопытством. Вошел в комнату, начал одеваться. Вдруг в прихожей задребезжал звонок. Валя пошла открывать.
— Простите, Зенон Стах здесь живет? — спросил тихий женский голос.
— Пожалуйста… Заходите.
— Я от Орлана… От Орлана Стаха…
Войдя в коридор, Зенон увидел женщину в черном костюме. Чудесные каштановые волосы ниспадали на ее плечи…
— Он не может приехать к вам, не сможет пригласить и взять к нам в гости…
— Что-нибудь случилось?
— Да… Но мне хотелось бы выполнить его обещание… Я его жена. И я приглашаю тебя к себе…
— Так что же произошло?
— Орлан… он… в командировке… — Женщине было трудно говорить, она волновалась. — Машина внизу…
Валя с нескрываемым недоумением смотрела на женшину и на Зенона. Наступившую тишину нарушил плач маленькой Оксанки.
— Простите меня, — сказала женшина в черном. — Я, видимо, не должна была появляться здесь… Простите… Но Орлан… Он уже никогда… Он погиб…
«Нет! — хотелось закричать Зенону, но он стоял недвижимо, не в состоянии ничего понять, только метались мысли. — Погиб? Почему? Как это могло случиться?… Орлан… никогда… Нет! Но она сказала… Жена? В черном… Орлан погиб?!»
Женщина медленно вышла, закрыла за собой двери.
Тишина.
Зенон как лунатик подошел к телефону.
— Мама…
— Да, сынок… — сдерживаемую боль, отчаяние услышал он в голосе матери.
— Это правда?.. Орлан погиб?
Мать молчала.
Молчал и Зенон.
И припомнилась ему та ночь, когда они все вместе вышли из дома и остановились на веранде… «Мне пора, — сказал тогда Орлан. — Я еще буду у вас…» Потом он нажал маленькую блестящую головку на часах темпорального выхода… На мгновение вспыхнула в небе яркая звезда. И погасла…
ДЕТИ НИКОЛИАНА
«Никто еще и никогда не мог однозначно определить, где и с чего начинаются истоки зла, ибо оно таится едва ли не во всем существующем и даже в том, что только зарождается. Зло подстерегает всюду, терпеливо ждет — не споткнется ли где добро? Оно ждет своего времени, чтобы безнаказанно разлиться, выйти, как река из берегов, и повластвовать, хотя и не вечно, но вволю. И каждый мыслящий ни на мгновение не должен ослаблять внимания, чтобы не ошибиться даже в мелочах, ибо и в наилучших порывах, даже в самых чистейших стремлениях таятся незаметные зачатки зла. Опасайтесь не заметить их!»
Дьондюранг. «Истоки боли», издательство «Земля», 2976 год
Астроисследователь Вилли Джерри почти всю жизнь прожил в одиночестве. Причиной этому была, естественно, работа, которую он беззаветно любил и изменить которой не посмел бы. Желание летать появилось в далеком детстве и затем год от года разрасталось все сильней и сильней. Юнцом он сбежал из дому, оставив немолодых уже родителей в городке Тошин. Сбежал, решив во что бы то ни стало поступить в Астроразведывательную академию. Блестяще сдал все дисциплины и прошел все испытания.
Пока учился, Вилли встречался с одной девушкой.
Звали ее Аннель, она работала корректором в какой-то редакции, а вечерами брала уроки у известных преподавателей филологии, философии, истории, социологии — хотела стать журналисткой.
Ему казалось, что без нее жизнь окажется пустой.
«Я так люблю тебя, — сказала как-то Аннель, — что буду всюду летать с тобой и описывать все твои приключения». Закончив академию, Вилли отправился в свой первый полет. А когда вернулся, Аннель жила с «ужасно талантливым» художником. Она встретила Вилли обезоруживающей детски-радостной улыбкой и поцелуями:
— О, Вилли, ты так возмужал! Но… знаешь… я не смогу летать с тобой. Я была тогда просто глупой девчонкой. А сейчас у меня такая прекрасная работа… И… вот, познакомься — мой муж…
С тех самых пор Вилли Джерри о семье и не помышлял. Но на склоне лет задумался, хотя не о близком еще, но, безусловно, неизбежном финале: когда не сможет летать. Вернувшись из очередного полета, он обратился в Институт проблем генетики с просьбой вырастить ему сына. Одновременно заказал на Инканском комбинате биокибера-воспитателя Бетси к определенному сроку. Затем поселил их в своем доме неподалеку от города Белоозера… А сам продолжал полеты…
…Маленький Николь увлекался разноцветными камушками, которые отец привозил ему с далеких планет. С мальчиком всегда неотступно — биокибер Бетси, заботливая, предупредительная.
— Вот этот камушек, Николь, папа привез с планеты Центурия…
— Когда он вернется?
— Теперь уже через три года, Николь. Когда ты вырастешь…
— А где моя мама?
— Николь, какой ты смешной… Я тебе рассказывала…
«Смешной. Хочу и буду смешным… И ты смешная — „мыслящая кукла“».
— Сколько раз я тебе рассказывала: разумные существа появляются на свет по-разному — одних рождают мамы, других выращивают из клеток живых людей, третьих — биокиберов — синтезируют в бароретортах, а простые киберы монтируются как машины.
— Я все это знаю, Бетси.
— Зачем же спрашиваешь?
— Почему меня не родила мама?.. В нашем классе у всех есть мамы… И только я один — из клеток… Почему?
— Твой папа астроисследователь. Он постоянно и подолгу летает далеко-далеко. И если б у тебя была мама, она очень грустила бы по нему…
— И я скучаю без него. Я не помню папиного лица.
— Если б у тебя была мама, вы оба скучали бы.
В доме стало бы двое грустных людей. А взрослые грустят очень сильно, не так, как дети… Поэтому твой папа, пожалуй, поступил правильно…
— А зачем я ему нужен? Летал же он просто так, без меня, пускай и дальше летает так.
Бетси рассмеялась:
— Вот когда вырастешь, поймешь. Каждому нужно и приятно оставить после себя потомство… Со временем ты это поймешь…
Отца Николиан почти не видел. Его воспитала Бетси.
Полет на планету Эдина стал последним для Вилли Джерри. Через три месяца после возвращения он умер — удовлетворенный жизнью и сознанием, что оставляет после себя сына, умного и хваткого во всем.
К тому времени Николиан заканчивал биофак университета.
Незадолго до смерти Вилли Джерри был случайным свидетелем одного разговора. Николиан готовился к последнему экзамену. Лежал на топчане в своей комнате и не выходил ни к завтраку, ни к обеду. «На голодный желудок, — отвечал он, — лучше думается». А когда Бетси сообщила ему, что пришла его однокурсница, рыжеволосая Дюлия Логвин, сразу выбежал, будто бы только и ждал ее.
— Пошли? — спросила девушка таинственно.
— Куда? Завтра ж экзамен…
— Николь… Это ведь завтра… А ты и так все знаешь… Пойдем…
— Куда?
— Туда, где были с тобой вчера… К лесному озеру…
— Я не пойду… И вообще — все это гадко, противно…
— Что, Николь?
— Да все что было вчера… И вообще… — не находил слов Николь. — Если я когда-нибудь и захочу иметь сына, я закажу его на комбинате, как это сделал мой отец…
— Николь! — вспыхнула девушка.
— Ну что еще?
— Ты… ты… такой сухой и жестокий, оказывается. Я тебя ненавижу! Вчера у нас был такой день… такой день… А тебе… Прощай! Мы больше с тобой никогда не увидимся!
Николиан возвратился в свою комнату и как ни в чем не бывало уселся за стол к своим конспектам.
Когда Вилли Джерри вошел к сыну, тот списывал что-то с экрана большого библиоскопа.
— Кем ты хотел бы стать, Николь? — спросил старший Джерри.
Сын ничего не ответил. Он даже взгляда не отвел от экрана.
— Прости, но я невольно слышал ваш разговор… И… если она по-настоящему любит тебя… Это, конечно, большое счастье, Николь, когда тебя кто-нибудь любит… Если только по-настоящему… — Сын продолжал молчать. — Мне кажется, Николь, что астроисследователем тебе не хочется быть… Не так ли, сынок?
— Этого не знаю… Но я не люблю девиц… Я вчера понял, это не для меня!
Старый Вилли Джерри сдержал улыбку и серьезно произнес:
— Решай, Николь, сам. Тебе жить… Не скрою, мне по душе твой характер… Я узнаю себя…
— Еще бы не узнать, — буркнул Николиан, и в его голосе отцу послышалась какая-то ущербность, затаенная боль. Но он не придал этому значения.
— Ничем, буквально ничем не пренебрегай в жизни, Николь. Поверь мне: отказаться от чего-либо очень просто, а вернуть потом это чаще всего бывает невозможно.
Нужно быть мудрым. И мне очень хотелось бы, чтоб тебе жилось лучше, чем мне…
— Разве ты был несчастлив? — спросил Николиан с удивлением и плохо скрытой иронией.
Старый Джерри печально улыбнулся:
— Просто мне хочется, чтобы ты стал еще счастливее…
Отец подошел к полкам над рабочим столом сына и, думая о чем-то своем, в который уже раз после своего возвращения на Землю рассматривал причудливые фигурки, вылепленные Николианом еще в детстве. Множество чудаковатых людских образов толпилось за стеклом, все одинаковые в своем уродстве и одновременно все разные.
Как-то Бетси хотела их выкинуть — детские забавы, только место занимают, — но Николь запретил ей даже подходить к фигуркам.
— Это мои дети! — сказал не по-детски серьезно.
Отец взял в руки одну из фигурок. Неолин уже сильно высох, во многих местах потрескался, и лица фантастических существ покрылись мельчайшими морщинками.
Хотел поставить неолиновую фигурку на место, но она выпала из неверных старческих рук, звонко ударилась об пол и разлетелась на мелкие кусочки.
— Что ты сделал! — воскликнул со злостью Николиан. — Что ты сделал!
— Извини меня, сынок… — чуть слышно произнес Вилли. — За все прости, если сможешь…
А спустя несколько дней старый Джерри умер.
«Трагическая судьба переселенцев на планете Эдина (Дюлии) зависит, как утверждают многие специалисты, от блуждающего — до сих пор не изученного — поля «Циклоп». Трудно предположить, к каким еще (кроме бесплодия) последствиям может привести пагубное действие этого поля. Хотя сейчас планета Эдина (Дюлия) уже вышла из зоны воздействия «Циклопа» (и подобная встреча, как показали расчеты, возможна не ранее, чем через два миллиона лет), на планете исчезает животный мир, остаются лишь растения с вегетативной формой размножения.
Ученые предостерегают, что возможны и другие серьезные изменения в существовании биологических форм. Создание переселенцами комбината искусственной репродукции воспринимается нашим собранием как решение явно преждевременное, не обусловленное серьезной необходимостью и крайне опасное (не только с точки зрения некоторых научно-технических и моральных проблем). Но в то же время не вызывает сомнений факт, что жизнь переселенцев, живущих на планете Эдина (Дюлии), требует самого тщательного изучения, поэтому решением Объединенного совета по освоению космического пространства единодушно решено разработать программу, сводящуюся к неотложному исследованию условий жизни переселенцев на планете Эдина (Дюлии). Вплоть до выполнения этой программы необходимо полностью прекратить транспортное и пассажирское сообщение с планетой. Ответственным за выполнение программы назначен профессор биологии Феррос Вейн».
(Из решения Объединенного совета по освоению космического пространства — у 12 августа 3286 года)
Сандро Новак медленно шел к своему геликомобилю Оранжу, ступая по пожухлому от жары травяному ковру. Вышел на ситалловое покрытие стоянки, на которой с самого утра скучал под пушистой дюлийской рябиной его геликомобиль. Оранж тихонько насвистывал веселую мелодию, но, заметив Новака, умолк, дверцы его кабины распахнулись.
— Почему так долго, Сандро-Дю? — спросил с тревогой.
Тот ничего не ответил, остановился в тени рябины, прячась от солнца.
— Почему так долго? — снова спросил Оранж. — Садись. В кабине прохладно.
Сандро устроился в удобном мягком кресле и долго сидел неподвижно, закрыв глаза. Оранж ожидал, ничего больше не спрашивая. Обычно Сандро сам всегда рассказывал все о своей работе.
— Поедем домой или ты хочешь подремать здесь?
— Домой.
И они поехали. Вырвались на седьмую радиаль, развернувшись вокруг седлообразного сооружения центрального корпуса академии, и вскоре нырнули в широкий тоннель, влились в плотный поток других машин.
— С тобой что-то произошло?
— Устал, — ответил Сандро насколько смог равнодушно и почувствовал, Оранж не поверил ему.
— Прими таблетку реминиса…
— Нет с собой… Дома…
На крутом повороте его наклонило влево, и он с усилием выпрямился и сел ровно:
— Не гони так. Нам некуда торопиться, — сказал тихо.
Оранж уменьшил скорость и удивленно спросил:
— Правда?
Новака опять охватила волна болезненного забытья.
Думал о Земле, думал без приятного волнения, как в первые годы жизни на Дюлии, но мучительно до боли.
«Я не видел ее четырнадцать лет. И даже если вылететь тотчас же, в это мгновение, все равно увижу Землю лишь через четыре года…»
— Я не могу больше… — тихонько вырвалось у Сандро помимо воли.
— Что? — мягко спросил Оранж.
— Мы слишком разные с Мори-Дю… Мы совершенно не нуждаемся друг в друге… — Сандро пытался как-то сгладить невольно вырвавшиеся слова.
Оранж перебил его и произнес поучительно: — Ты переутомился. Ты странно мыслишь. Мы с тобой тоже очень разные. Ты — человек, а я — машина для передвижения в пространстве. Но мы ведь нужны друг другу. Ты мне очень нужен, а я нужен тебе. Разве не так?
— Так, Оранж. Но оставь меня в покое. Ты все правильно говоришь. Но оставь меня…
И вдруг с ужасом и отвращением к самому себе Сандро Новак остро почувствовал, что он привык к этой химерной, страшной планете… «В одном из романов Андреша читал я еще мальчишкой о том, что герой… Как же его звали?.. Герой этот прожил двадцать лет в заключении… То ли в пещере, то ли в лаборатории… И когда его освободили, он не смог жить среди людей. Он вернулся к своему одиночеству. А мне уже сорок… У меня могла бы быть… жена. Не смей думать об этом! Осталось выдержать всего несколько дней! Был бы сын… или дочка… Неужели я возвращусь на Землю? И неужели не сойду с ума от счастья?»
Они выскочили из тоннеля на площадь. Глаза ослепил яркий свет.
— Почему ты так долго был в академии? — начал опять Оранж.
Его любопытство, к которому Новак давно привык, сейчас раздражало. Сандро ничего не ответил, притворился, что дремлет, хотя прекрасно знал — обмануть Оранжа практически невозможно.
— Ты мне сегодня не нравишься. Не желаешь общаться со мной. Почему?
— Я просто устал.
— Что ты делал в академии?
— Разговаривал с профессором Ферросом.
— Все это время?
— Да.
— Странно.
— Что странно, Оранж?
— Странно, что ты меня обманываешь. Что с тобою, Сандро?
«Должно быть, я совсем развинтился. Нужно собраться… И объяснить как-то Оранжу… Главное — не волноваться! Не волноваться! Но не могу же я сказать ему истину: «Мы с профессором Вейном выходили на связь с кораблем, который приближается к Дюлии…»
