Улица протянулась до самого горизонта, и Орлан Стах не спеша шел по ней, не имея никакой определенной цели. Почти у самого леса, где дорога поворачивала вправо, один из коттеджей чем-то привлек его внимание. Сначала ему показалось, что коттедж этот просто непохож на другие. И только потом, озаренный далекими воспоминаниями, понял — перед ним… его собственный дом, точнее, дом его родителей. Остановился. Небольшой коттедж походил на приземистый гриб на толстой ножке. Оранжевая шляпка крыши раскрашена серебристыми звездами. Маленький сад в лучах заходящего солнца. Яблони, посаженные отцом, уже постарели…
      Перейдя дорогу, остановился у невысокого забора. Тут же распахнулись двери коттеджа, и через порог шагнул сухопарый пожилой мужчина. Орлан даже испугался, так он был похож на покойного отца — густая серебристая борода и такие же седые, взъерошенные волосы. Мужчина торопливо оглянулся по сторонам… И вдруг их взгляды встретились… Горячая волна растеклась по телу, запульсировала в висках Орлана. Сухопарый человек в вышитой сорочке быстро шел навстречу ему по тропинке мимо белых яблонь.
      Вот он уже у забора. Вот совсем рядом…
      — Орлан… — тихо, пересохшими от волнения губами произнес тот. — Я все время надеялся, что ты придешь, чувствовал — еще увижу тебя, ждал этот день.
      — Дорий?!
      — Да, Орлан, это я. Как ты нашел меня? — И, не дождавшись ответа, беззвучно заплакал. — Пойдем…
      Они направились по узкой дорожке к дому.
      — Как ты нашел меня? — повторил, не оглядываясь, Дорий.
      Ветка цветущей яблони коснулась щеки Орлана, и он остановился:
      — Честно говоря, я тебя не искал.
      — Значит, случайно?
      — Да.
      Дорий нервно засмеялся, сотрясаясь всем телом, словно опять заплакал.
      — Узнаешь наш дом? Я сделал его похожим на отцовский… И яблони посадил точно так же. Очень похоже, ведь правда?
      Поднялись по ступеням к двери.
      — Смотрю на тебя, Орлан, и вижу, как я постарел. Но, сам знаешь, в этом времени старятся быстрее. — Дорий, как бы извиняясь, смущенно улыбнулся.
      Вошли в большую округлую гостиную без окон, с мягким желтым освещением. Светился весь потолок, как и в доме их отца. Посредине — овальный стол, застеленный белой, вышитой золотом, скатертью. На слегка вогнутых стенах много картин. Из соседней комнаты послышался приглушенный голос:
      — Тебе показалось, не правда ли, Дорий? — В гостиную медленно вошла худощавая старушка в длинной широкой юбке, босая, в голубой блузке. Смущенно поздоровалась: — Добрый вечер… — и вдруг по-старчески и тихонько заплакала, как и Дорий только что. — Неужели мы снова встретились, Орлан? — Она сквозь слезы усмехнулась, и Орлан узнал улыбку юной Лианы… Той, которую он впервые увидел пятьдесят восемь лет назад.
      Братья долго стояли, обняв друг друга.
      — Рассказывай, Орлан… А то у меня дыхание перехватило и все мысли выветрились… Кто бы мог подумать, что мы еще увидимся. Ты представляешь, Лиана, он нашел нас случайно!
      — Да, я вышел в вашем времени наугад. Собственно, не совсем, но мог бы выйти и десятилетием раньше или позже. Я писатель. Изучаю это время… Хочу написать книгу. Однажды вышел в сорок втором. Ко всему, казалось, был готов. Но разве предусмотришь все? Попал прямо под бомбежку… Под Тулой. Зимой. Оглушило. Долго лежал в снегу. А когда опомнился — мимо бежали люди, стреляли…
      — Под Тулой? Я тоже в то время был там… Мы наступали… Ты, очевидно, выходил в другом цикле. А может, и я пробежал мимо тебя… Нет, не случайно ты выходил в сорок втором. Не случайно пишешь книгу об этом периоде. И совсем не случайно я построил дом, похожий на отцовский. Ты увидел его и остановился. Мы должны были встретиться… А отец жив, Орлан? — Дорий спросил с опаской, чуть слышно.
      — Семь лет назад… Они с мамой почти вместе…
      — Болели?
      — Нет… Просто срок пришел… Последние годы тебя очень часто вспоминали… Почему вы не возвратились, Дорий? Мы все были уверены, с вами что-то случилось. Особенно после того, как вернулся Александр. Ты же помнишь, как он уверял всех, что останется в далеком прошлом навсегда. Помнишь? И это были не просто красивые слова. Александр был серьезным и мужественным парнем. Заявил: «Все! Я сделал что смог. Больше не выдержу».
      Дорий и Лиана переглянулись:
      — Вот послушай, как все случилось…
      …В памяти еще звучали торжественные речи и марши в честь выпускников, еще отчетливы были перед мысленным взором лица друзей и педагогов, еще чувствовал рядом с собой взволнованную Лиану и ее маленькую теплую ладонь, крепко зажатую в своей, но непонятно почему уже понимал: им обоим очень не повезло.
      Все произошло неожиданно. Однажды они смотрели только друг на друга и думали один о другом… И вдруг какая-то шальная волна кинула их в разные стороны, больно хлестнула Дория по лицу, швырнула пылью в глаза…
      Неслась мимо конница. Глухой топот и надсадные крики. Частый треск выстрелов. Сабли в поднятых руках. Все это и весь мир, перевернутый вверх тормашками, пульсировал первозданной магмой. Пахло порохом. На губах чувствовался привкус крови. Лианы рядом не было. И никак не удавалось встать, чтоб осмотреться.
      Он не заметил остановки. Пропустил то мгновение, когда картины окружающего перестали вращаться, сформировались в стойкое изображение действительности. Он оказался в самой гуще какого-то безумного вихря.
      Неподалеку увидел железнодорожную колею. По ней в клубах дыма тащился паровоз с тремя старыми деревянными вагонами, за которыми гнались всадники… Кто они? Из вагонов отстреливались. Паровоз, как ни старался, не мог разогнать на подъеме свой небольшой состав.
      А в памяти все еще продолжали звучать речи и бравурные марши…
      Она лежала навзничь на клочке пожухлой травы среди желтого закопченного песка. Лежала окровавленная, какая-то жалкая и маленькая, а на экране светились цифры — 1920 год.
      — Лиана, — прошептал он. — Ты жива?
      Она не шевельнулась. Дорий долго смотрел на девушку. Как все глупо! И никто теперь не поможет.
      — Лиана! — истерично закричал и не узнал своего голоса. Неуверенно, неловко ударил несколько раз ее по щеке, и девушка застонала, медленно открыла глаза:
      — Больно… — выдохнула чуть слышно. — Где я? Что это за лошади проскакали? Может, банда какая? Страшно, Дорий. К так одиноко… Мы такие одинокие. Уйдем отсюда. Скорей… — Лиана приподнялась и села. Легкий ветерок шевелил ее золотистые волосы. — Мне страшно. Но это пройдет. Мы проживем здесь десять лет, как положено. Внесем свой вклад… Мне уже не так больно, могу вдохнуть полной грудью. Мы сейчас пойдем…
      — Нам и вправду нужно поспешить к людям. Как-то они нас примут?
      Внезапно за спиной прозвучал хриплый дребезжащий голос:
      — Ну че расселись?
      Дорий порывисто обернулся и увидел трех подростков: босые, в потрепанной полотняной одежде, запыленные, в руке старшего, по крайней мере самого высокого, — настоящий револьвер.
      Как трудно начинать. Дорий всеми силами пытался скрыть свое волнение.
      — Поди, с поезда выскакнули? — важно изрек меньший. — Вишь, какие чистые. Точно — буржуи!
      — Говори, откуда?
      Дорий напрягся, как струна, попробовал улыбнуться и медленно произнес, стараясь за короткое мгновение припомнить все необходимые сейчас знания истории:
      — Мы… из… Питера…
      — Ну да-а? — недоверчиво протянул средний.
      — Да брешет, гад! Ты глянь, какие у них часики. Я уже видел такие же у одной контры. А ну пошли! — И старший взмахнул наганом.
      Дорий, конечно, сразу понял ошибку. Часы темпорального выхода нужно было немедленно снять и запрятать подальше. Лиана испуганно вскрикнула и поднялась на ноги.
      — Он может выстрелить, — прошептала чуть слышно. — Давай вернемся… Слышишь? Мы еще успеем вернуться… — Пальцы девушки торопливо легли на маленькую блестящую головку часов. Стоит нажать на нее — и тут же протянется невидимая тончайшая нить темпоральной связи с Центром. Еще можно возвратиться. Только стыдно будет… Но он ведь сейчас выстрелит!..
      Одежда их, тоже полотняная, как и у подростков, отличалась сияющей чистотой, и обувь была непристойно новой, хотя в Центре им выдавали «тряпье того времени», и даже кровь на щеке Лианы казалась неестественно красной и яркой.
      — Слышь, буржуи о чем-то договариваются! Ну-ка, Пашка, сними с них часики!
      Младший паренек подошел к Дорию и, смешно надув губы, схватил его за руку. Тот не сопротивлялся, даже сам помог снять.
      Дорий и Лиана прекрасно знали, что ВРЕМЯ,эта вечная нить, из которой соткана жизнь, может обойтись без их вмешательства в структуру глубинных циклов. Они понимали закономерности хода истории. Но, выполняя задание, они должны были внести и свои знания, умение, энергию, мысли. Великое полотно великого мироздания ждало их штриха, чтобы еще на шаг приблизиться к совершенству.
      — Ну, вот и все. — Лиана заплакала. — Как же мы теперь?..
      — Посмотрим…
      Босоногий Пашка шел впереди и насвистывал что-то веселое. Старший, его звали Яшей, вместе с рыжим Гришкой замыкали шествие. Дорий почти физически ощущал направленное ему в спину дуло револьвера. Лиана, часто дыша, шла рядом, крепко держа Дория за руку.
      — Чудные часики, — слышится голос рыжего Гришки за спиной.
      — Чего в них чудного?
      — Непонятные… Давай отведем контру в ревком!
      — Ну-ка, покажь! Стой, контрики! Пашка, следи за буржуями, а то удерут!
      Дорий с Лианой не оглядывались. Понимали и так, подростки рассматривают их часы. И вдруг… Дико заорал Пашка. Кричал, будто его внезапно привалила каменная глыба. Потом, пятясь все быстрее, упал, барахтался, в ужасе не мог подняться. Наконец вскочил и помчался по шпалам.
      Дорий осторожно оглянулся… Ни Яшки, ни Гришки не было.
      — Лиана! — крикнул он. — Они нажали на грейфер кохлеара! — И вдруг засмеялся: — Ничего с ними не случится. Они все равно очутятся в будущем!
      — Да, но мы сами теперь уже никогда не вернемся домой и ничего сообщить не сможем… — тихо сказала Лиана.
      Дорий и Лиана вышли на железнодорожное полотно. Через несколько часов они были такие грязные, уставшие и голодные, что уже не вызывали ни у кого никаких чувств, кроме жалости.
      — Наше первое серьезное вмешательство в жизнь, так сказать — в историю, произошло лишь два года спустя, — говорил Дорий. — И тогда мы впервые поняли, что наше присутствие в этом времени полезно… Конечно, позже происходили и более важные события, но тех дней нам не забыть никогда. Вот послушай…
      — Вы у меня, значит, больше года… — сказал нам старик Федосий, плеснул себе в стакан самогону, выпил, сморщился и продолжил: — Вы работящие. А я таким доверяю. Вы для меня таперича, почитай, как дети. Вот… — Федосий пригладил ладонью редкую седую бороду и достал из кармана большой зеленый кисет, набил трубку табаком, неторопливо закурил: — Времена таперича такие, што без детей, без помощи не проживешь. Сомнут. А то не так? Моих деток господь прибрал. Царство им небесное. Вот… Слыхал я, скоро придут мою мельницу отбирать. Мою мельницу! Я не господской крови, сам знаешь, Дорий! Все своим горбом добыл… Иль брешу? Вы мне, почитай, как дети, да разве одному управиться с паровой мельницей? А? В девятьсот пятом я тоже — с вилами на господ… красного петуха им подпускал. Из бедных я… Потом землицы клочок удалось урвать. Обхаживал ее от зари до зари. Так, помалу, не вдруг встал на ноги. А они придут мою мельницу отбирать! Какое такое они имеют право?! Иль я помещик?! Иль контра какая-то? Почитай, бедняк. Ну — мельница… А хто на ней надрывается? Уж не они ли?! Пускай и сами работают! Мне нихто ничего не давал. И ни забирал я ни у кого! А, Дорий?
      Лиана встала и подложила Федосию вареной картошки:
      — Вы кушайте, пока не остыла. Кушайте.
      — А как там старуха моя? Поела чего?
      — Да, самую малость.
      — Тяжко смотреть мне на нее, бедолагу. Сердце кровью обливается. Спасибо, доченька, хоть ты приглядываешь… Это жизня такая, што здоровье у нее забрала, да и я вроде тому подмог… Пошто молчишь, Дорий? Нешто наймит… Аль я тебя чем обидел? А? Аль технаслушался? Вот как придут ко мне, с кем ты будешь, Дорий? Ну?.. Да не боись. Говори правду.
      — Мы будем с вами, Федосий.
      Старик посмотрел на него с благодарностью и вдруг пьяно сорвался с места, грохнул кулаком по столу, да так, что закачалась, едва не упав, керосиновая лампа и судорожно заморгала хилым огоньком. Затем помчался в амбар и вернулся, тяжело дыша, со старинным ружьем в руке и полотняным мешочком.
      — Как придут и скажут: «Давай!» Я им отвечу! — Переломил ружье, вытащил из мешочка два патрона и нервно загнал их в стволы. — Имеем, што им сказать! Вот! Таких слов для них у меня хватит!
      — Мы будем с вами, Федосий, — спокойно повторил Дорий. — Но вы будете с ними.
      — Это как же так?.. — зло прищурился дед.
      — Вы будете с ними…
      …Лиана поднялась из-за стола:
      — Что ж это мы сидим! Нужно немедленно позвонить Зенону. Увидишь нашего сына, Орлан. Познакомишься с ним. Он все знает про нас. Ему уже тридцать. Конструктор на авиазаводе. Женат. Внучку нам подарил. Слышишь, Орлан? Или, может, нельзя никому знать, откуда ты прибыл?
      — Какие могут быть от сына тайны, — пожал тот плечами и вновь обратился к Дорию: — Ну, так о чем ты ему потом говорил?
      — Говорил все, что знал. И словом не покривил, не уговаривал его, не переубеждал ни в чем. Рассказал, как будут развиваться события в дальнейшем, говорил о человеческой сущности и о государстве, о бедности и богатстве…
      — Что же он…
      — Ни слова в ответ. Выпил еще и ушел. А утром молча оделся — и в артель.
      — С ружьем?
      — Да нет. Все иначе. Подарил мельницу. Сказал им, что сам был бедняком, что понимает «момент будущей жизни». И подал заявление в артель. Вот так.
      — И как он пережил все это? Мучился, должно быть?
      — Ну что ты! Ведь мельница та, по сути, за ним так и осталась. Поскольку, кроме него да еще меня с Лианой, никто не смог бы управиться с паровой машиной. Теперь уже не было у него боязни лишиться мельницы, не нужно было скрывать страх и злобиться… Федосий стал удивительно покладистым и мудрым… Да, не будь в то время нас с Лианой — как бы еще все обернулось?..
      — Если бы люди могли уходить в прошлое, они то и дело возвращались в свое детство и жили б вечно. А этого не бывает. Жить вечно невозможно, — сказала жена, прополаскивая мочалку под струей горячей воды. Она мыла посуду. Зенон взял полотенце и начал вытирать чистые тарелки. Долго молчал, потом заговорил:
      — Почему ты думаешь, что, попав в прошлое, помолодеешь? Как это можно представить? Ты же врач, должна хорошо знать… Путешествие во времени не может влиять на физиологию. Отправляйся хоть в прошлое, хоть в будущее, а жизнь организма будет продолжаться в своем биоритме, клетки твои не перестанут изменяться…
      — Тебе бы книги писать, Зенон. Ты умеешь выдумывать, и к тому же так складно. Написал бы хорошую книгу… О, звонит телефон. Подойди, а то у меня руки мокрые.
      — Я слушаю. Это ты, мамочка?
      — Добрый вечер, сынок. Что вы делаете?
      — Да так… Хозяйством заняты…
      — Приезжайте к нам… Ты помнишь, мы рассказывали… Твой дядька Орлан Стах…
      — Орлан Стах?!
      — Да. Он сейчас у нас…
      — Мамочка, это правда?
      — А ты приезжай… Оксанка спит?
      — Уложили ее, но не спит… Я выезжаю.
      Зенон положил трубку.
      — Валюша, поедем к моим.
      — Сейчас?
      — Приехал брат отца. Удивительный человек. Вот кто расскажет о прошлом, о будущем… Так поехали?
      — Оставь свои шутки. Развесь пеленки и можешь ехать. А у меня дел еще на всю ночь.
      — Тебе, видимо, приходится много путешествовать…
      — Да… — Орлан взглянул на часы. — Скоро отправлюсь в Хьюстон. Примерно на недельку.
      — Хьюстон какого года? — спросил Дорий.
      — Две тысячи двадцатого…
      — О, это интересно… И рискованно. Последний остров старого мира.
      — Представь себе, за эти пятьдесят восемь лет мы почти ничего нового не узнали о трагедии этого обломка цивилизации. Преодолеть хьюстонский барьер очень важно. Ты ведь знаешь, они искривили пространство и изолировались… Но у нас разработали одну новинку… Да, с «Радоксалем» теперь можно прорваться туда. Посылают меня…
      — Так много нового появилось…
      — Пятьдесят восемь лет — не шутка… — усмехнулся Орлан. — Но не волнуйтесь, быстро привыкнете. Не удивишь вас ни биокиберами, ни бытом, ни темпоральными выходами… Где-нибудь через несколько дней я вернусь и возьму вас… и сына… Надеюсь, мне разрешат. Хотя он и рожден в этом времени, но все-таки ваш сын…
      — Мы уже стары. Орлан. Поздно возвращаться.
      — Почему?
      — Ну… просто так… Старые мы уже, Орлан. Да и сын, внучка… Хочется видеть их каждый день… А ты, Орлан, женат?
      — Да. Валерия моя совсем молодая. Вот увидите… Она историк, часто бывает в вашем времени…
      Все напряженно молчали.
      — Пойдем, я покажу тебе наш дом, — вывел всех из задумчивости Дорий Стах, вставая из-за стола. — Все это своими руками…
      — К сожалению, не могу, меня ждут, — снова посмотрел на часы темпорального выхода. — А ты, братик, так мало мне рассказал.
      — Орлан, в нескольких словах всю жизнь не перескажешь. Был в колхозе, потом служил в ЧК, закончил университет, учительствовал, потом — война, всю ее прошагал в пехоте, дали Героя. После войны — директор школы. А теперь на пенсии. Вот когда будем гостить у тебя… в две тысячи триста пятьдесят восьмом, я все и расскажу тебе… Это, считай, готовый роман. Ты же писатель…
      Понимали, наступила пора расставания…
      Зенон восторженно смотрел на своего дядьку. Потом подошел к нему и стал рядом. За ним — Дорий и Лиана. Застыли недвижимо, как на древней фотографии, торжественные и вместе с тем печальные.
      Потом вышли из дома. Солнце еще не взошло, но уже светало. Ночная мгла медленно таяла вместе с легким весенним туманом.
      Остановились на веранде, долго стояли молча, будто прислушиваясь к чему-то. Со стороны авиационного завода доносился приглушенный рев мощного мотора. По направлению к Брест-Литовскому шоссе проехала машина с включенными фарами, осветила стройный ряд тополей вдоль дороги.
      Орлан Стах встретился взглядом с Зеноном и вспомнил их недавний разговор:
      «Мой отец никогда не забывал, что он человек из будущего. Мне это было заметно. Он жил как на сцене, где каждое движение люди видят и оценивают. И, знаете, отцовские рассказы повлияли на меня в определенной мере: я вырос молчуном, привык не раскрываться до конца перед окружающими… Да и сам верил и порою не верил отцу… Вы меня понимаете?»
      «Мне понятны драматичность и даже трагедийность твоей жизни. Когда я возвращусь, вы все будете моими гостями. Тогда убедишься — отец говорил тебе правду…»
      — Ну, — вздохнул Орлан Стах, — мне пора. Я еще буду у вас. Эх, братик, братик, домосед мой дорогой, — он обнял Дория за плечи. — Я уже и надеяться перестал, что мы когда-нибудь встретимся.
      Орлан Стах нажал маленькую блестящую головку на часах темпорального выхода…
      На миг вспыхнула в небе яркая звезда. И погасла…
      В кабинете председателя Центра Всемирной истории шла беседа.
      — Честно говоря, я волновался, — сказал биокибер Андреш. — Вы, конечно, знаете, я существо достаточно-таки суеверное. — Он откинулся на спинку глубокого кресла. — А в этот раз Орлану Стаху как никогда не хотелось отправляться. Понимаете? Именно поэтому и докладывал я вам тогда… о…
      — Однако все нормально, Андреш. Орлану удалось беспрепятственно преодолеть хьюстонскую завесу… — возразил председатель Центра Антон Иванчук.
      — Да вроде бы пока все хорошо… Вам известно, что Орлан нашел своего брата?
      — Знаю. Он рассказывал…
      — Орлан очень не хотел отправляться именно сейчас… — повторил биокибер Андреш. — Возможно, хотелось еще побыть с братом… Представить только, пятьдесят восемь лет разлуки… И знаете, на этот раз я уловил в его взгляде затаенный страх. А страх — это всегда предчувствие беды…
      — Не нужно, Андреш… Обсудим причины наших волнений, когда Орлан возвратится…
      — Знаете ли, я много думал о выходе в Хьюстоне — к чему это? Многое можно просто домыслить. Довести до крайности все проявления и жизненные стимулы древнего общества — и получим полное представление о происходящем за хьюстонским барьером…
      — Безусловно, я тоже не надеюсь на раскрытие каких-то особенных тайн… Но часто на первый взгляд малозначимые детали проливают свет на более важное… Простите, Андреш, но думаю, мы не можем, не вправе оставлять вовсе не изученным этот период истории… психологию людей, сознательно отмежевавшихся от человечества, добровольно заточивших себя… Безумная, болезненная акция. Массовый психоз большого количества людей…
      — Именно так, Антон. И я думаю об Орлане. Он настоящий, самоотверженный исследователь-энтузиаст. За хьюстонской завесой ему никак нельзя будет остановиться на мало-мальски продолжительный срок. Нам доподлинно известно, что Федеральное Бюро интересуется каждой личностью, знает каждого в лицо. Представляете, как может чувствовать себя Орлан? Продолжительное пребывание в режиме темпорального наплыва очень изнурительно, очень изматывает…

      «Сообщение первое. Орлан Стах. Выход — «Хьюстон-2020».
      Радоксаль работает нормально. Удается оставаться незамеченным. Нахожусь в режиме длительного темпорального наплыва. Передаю запись разговора двух полицейских.
      «— Вот и чудесно. Пускай подежурит. Джон — толковый полисмен.
      — Еще бы. Научились их делать. А помнишь, какие чучела раньше приходили? Одно лишь название. Правда, умелые и тогда попадались, но зануды!..
      — Они и теперь такие.
      — Дурака мы сваляли, Билл, создав этих биокиберов. Мы идиоты, Билл, не правда ли? Нам и без них было бы неплохо…
      — Ну да… Стоял бы ты сейчас сам в том жутком зале, а теперь… Налей-ка. Будет. На работе я много не пью, ты же знаешь. А так мы сидим вот здесь… А он пусть дежурит…
      — И ты думаешь, долго так будет продолжаться? Чует мое сердце, скоро они займут наше место. Ведь шеф не дурак. Просто он изучает ситуацию. А как только убедится, что можно и без нас…
      — Побольше оптимизма, Кларк. Нечего вперед заглядывать…
      — Ну и времечко настало! Как сбесились все. Стреляют, грабят, убивают…
      — Смотри, Джон вызывает. Не может все же обойтись без нас. А ты говоришь.
      — В чем дело, Джон? Что за проблемы у тебя?
      — На Седьмой авеню, дом 32, квартира 47, — выстрел в голову. Писатель Артур Сэт. Система наблюдения сигнализирует: самоубийство.
      — Посылай машину забрать тело. Только и хлопот…
      — Нет машин. Ни одной. Все заняты…
      — Пошлешь, когда освободятся. Не горит. Он теперь может и подождать…»
      Конец записи.»

      «Сообщение второе. Орлан Стах. Выход — «Хьюстон-2020».
      Заинтересовался судьбой Артура Сэта. Нашел его за месяц до самоубийства. Передаю запись его беседы с женой.
      «— Артур, ты и сегодня так поздно? Что случилось?
      — У меня хорошие новости. Старина Вилли заказал на завтра рассказ. Представляешь? Наконец-то начинают мне доверять…
      — Дай я тебя поцелую, милый.
      — Я даже знаю, кто будет моим героем. Человек, живущий в безопасном мире, у него квартира, в которой можно ходить без противогаза… Ты плачешь?.. О боже!
      — Тебе уже тридцать семь, Артур. И твоей Музе тоже совсем не семнадцать… И я не могу больше в этих проклятых стенах, — разрыдалась она. — Не могу больше слышать про убийства, грабежи, про психически больных, наркоманов… Я задыхаюсь здесь, Артур… Я умру…
      — Прошу тебя, не плачь. Все будет хорошо. Завтра старина Вилли…
      — Да, да, больше не буду… расстраивать тебя… Ты у меня… молодец. Я в тебя верю. Верю в твой талант. Ты добьешься признания… И мы уедем отсюда. Я не могу жить в этих стенах, где вся радость в том, что можно не надевать противогаз… Я умру…
      — Умоляю тебя, Муза, не плачь. Повторяю, все будет хорошо. Вот только завтра отдам старине Вилли…»
      Конец записи.»

      «Сообщение N 3. Орлан Стах. Выход — «Хьюстон-2020».
      Радоксаль в порядке. Остаюсь незамеченным. Сообщите жене — у меня все хорошо. Передаю запись видеофонного разговора врача Хенка Джерара с писателем Артуром Сэтом.
      «— Алло! Артур? Наконец я до тебя дозвонился. С полчаса набираю твой номер… Ты с кем-то говорил?
      — Нет, Хенк. Я звоню тебе.
      — Вот как? Я тебе нужен?
      — Нет. Я просто так… А ты?
      — Я тоже…
      — Что, опять худо?
      — Опять.
      — На этот раз нам обоим одновременно.
      — Артур, как все осточертело. И порой кажется, безумие — это высший дар, который еще нужно заслужить. Знаешь, в колледже я мечтал стать психиатром, а сейчас наоборот — прошу бога… Если он есть…
      — Его нет, Хенк. Но кто просит долго, как говорят, тот дождется. Потому замолчи…
      — Дружище, ты чудесный парень. Говори, Артур, говори… Прошу тебя. Если б кто знал, как это страшно — каждый день начинать с вопроса: «А зачем я…»
      — Заткнись, Хенк. Ты забываешь, что сегодня скверно обоим. Музыку слушал?
      — Слушал. Но мне уже это не помогает.
      — Не раскисай. Это простительно мне, человеку «без определенного рода занятий». А у тебя — деньги, слава. Что тогда мне делать? Ах, как мы мечтали прежде с Музой… Не замечали даже, где мы живем.
      — Теперь заметил?
      — Не желаю думать об этом!
      — Ты хочешь жить в облаках. Вот и живи. Но не плачь, когда сорвешься подобно спелой груше. Живи себе в выдуманном мире. Вы с Музой это можете…
      — Мы с нею и верно как в облаках. Или как в тумане.
      — Не смейся, как сумасшедший.
      — Да, мы с Музой живем в небесах. Летаем и дуем виски!
      — Не нужно, Артур. Успокойся.
      — Мне все нипочем! Мы все носим в себе омертвевшую душу. Покойника носим в себе! И его трупный смрад нам уже привычен.
      — Артур…