— Дьондюраза? — тихо спросил он.
      — Меня зовут Нимица. — В глазах ее промелькнул страх, который она пыталась скрыть улыбкой.
      — Ты — Дьондюраза, — повторил он. — Почему называешься чужим именем?
      Подходили зрители, заказывали напитки, пирожные, она обслуживала их рассеянно, напряженно вспоминая, где видела этого молодого человека.
      — Я — Нимица, — настаивала она, протягивая цветную программу спектаклей на следующий месяц.
      — Простите, — произнес он и медленно направился к залу, поправляя рукой настоящую, живую розу в лацкане пиджака.
      Она следила за ним, поднявшись на цыпочки и глядя поверх голов. Шел он неуверенно и потом остановился. Резко повернувшись, снова подошел к ней… Не говоря ни слова, коснулся рукой ее солнечного сплетения. Торжествуя, улыбнулся, взял ее руку и прислонил к себе, чтобы и она почувствовала, — у него под кожей тоже маленькая головка тумблера.
      — Мы когда-то работали вместе. Ты была секретарем Бера. Да?
      — Да… — Голос ее задрожал. — Кто ты?
      — Я — Дьондюранг.
      Мгновение она вопросительно смотрела на него.
      — Я все вспомнила. Меня создали на час раньше тебя.
      К их разговору начали прислушиваться, и они замолчали.
      Зазвенел первый звонок, но Дьондюранг не пошел в зал. Они с Дьондюразой сели за столик в опустевшем буфете.
      — Поначалу, первые годы, я часто вспоминала зеленую улочку, идущую от нашего комбината. Помнишь, как мы шли с тобой и еще с Кирлией? Нас троих направили на работу в Центр проблем долголетия. Помнишь? Мы втроем шли по этой улочке, в боковых кармашках наших комбинезонов лежали первые назначения, а мы, совершенно новенькие, еще пахнущие биолаком, шли на свою первую работу.
      — Да… А помнишь наш первый день в Центре? — улыбнулся Дьондюранг. — Нам выдали комплекты одежды — праздничной и рабочей, приказали снять комбинезоны и никогда в них не ходить, так как Бер терпеть не мог нашей комбинатовской униформы.
      — Да, да, — рассмеялась Дьондюраза. — Мне дали розовую блузочку и белую юбку. На следующий день я усвоила все требования Бера, хотя и возмущалась — к чему функционировать не по той программе, которую заложили на комбинате. Смешно, не правда ли?
      — Конечно, смешно. Я старался не вспоминать Инкану…
      — Я тоже. Но с годами теряет чувствительность система регуляции обратных связей.
      Дьондюранг вздохнул:
      — Я позволял себе вспоминать разве что улицу Соло. Там всегда стоял такой шум, грохот…
      — Чудак, — улыбнулась она.
      — Ты недослушала. Я любил ходить по этой улице, там я мог петь в полный голос. Это такое наслаждение! На Земле с моим голосом не найти улицы для пения.
      — Зря, у тебя очень приятный баритон. Мог бы петь всюду. А помнишь, как Бер собрал на совещание всех биокиберов и…
      — Нет, — резко перебил Дьондюранг. — Ничего не помню. Не хочу!
      — Зачем ты так, — обиделась Дьондюраза. — Раз мы узнали друг друга, объяснились… Впрочем, ты сам вспомнил Инкану. Так что не истощай напрасно мои АТФ-генераторы.
      — Ты права, — вздохнул Дьондюранг. — Понимаешь ли, после смерти Бера я запрограммировал себе…
      — Ну и чудак же ты. Разве есть логическая связь между смертью Бера и тобой? Я была его секретаршей, и тем не менее…
      — Послушай, Дьондюраза, ты же знаешь, каждому слову биокибера нужно верить, иначе разговор утрачивает всякий смысл. Если я сказал, значит, связь существует. Просто тебе она еще не известна.
      — Прости, но я так долго жила среди людей…
      — Я тоже. Но мы не должны забывать того, что составляет нашу сущность. Очень легко потерять контроль над собой, но кто потом сможет тебя отрегулировать? Или нашла на Земле мастера?
      — Что ты, что ты! — испуганно прошептала Дьондюраза. — Никто здесь обо мне ничего не знает. Даже имя у меня другое. Если бы только узнали, что я старый биокибер, сразу же заставили пойти на демонтаж. А мне жить очень нравится. Несколько раз здесь, на Земле, была необходимость обратиться к мастеру, но я боялась.
      — Кстати, как ты избежала демонтажа?
      — Случайно. Я просто забыла, что после десяти тысяч часов работы нужно возвратиться на комбинат. Поверь, просто забыла. Пришла на работу, а за моим столом сидит другая, новой конструкции, с дополнительным блоком для коррекции здравого смысла. Поначалу я возмутилась, но, вдруг почувствовав, что мое время истекло, тихонечко вышла. Мои глаза хорошо видели и хотели смотреть, мускулы жаждали работы, АТФ-аккумуляторы накапливали энергию, центральный блок управления точно поддерживал напряжение на бета-клеммах… Нужно было немедленно сбежать с Инканы, чтобы никто не заинтересовался моей особой. И я в тот же день вылетела на Землю. Вполне обдуманно, ведь в столице легче затеряться. Правда?.. А как ты попал сюда? Я знаю, ты не мог забыть часа демонтажа, уверена в этом.
      — Да, — ответил Дьондюранг. — Я не забыл.
      К их столику подошла уборщица с тележкой пустой посуды. Дьондюранг замолчал.
      — Не бойся, — улыбнулась Дьондюраза. — Это наш рабочий кибер с упрощенным блоком памяти. Можешь говорить без опасений.
      Тем не менее Дьондюранг подождал, пока уборщица отошла.
      — Вероятно, сказывается разница в нашем образовании. Как-никак, но я прошел курс конспиратуры еще на комбинате, а может, просто мы по-разному смотрим на мир. Но меня удивляет, откуда у тебя такая уверенность: у нее упрощенный блок памяти?! Откуда в тебе столько человеческой беспечности?
      — Очень просто. Мы сами заказывали для работы именно таких киберов, и нам их прислали. Да посмотри сам, какой маленький у нее блок, разве уместится такая сложная схема?
      — Потрясающая самоуверенность, — удивился Дьондюранг. — Разве ты присутствовала при монтаже? Или работаешь в конструкторском бюро? Тебе известно, где расположен блок памяти?
      — Конечно, ты, как всегда, прав, — вздохнула Дьондюраза. — Неспроста ты был консультантом у самого Бера. А на Земле где ты сейчас работаешь?
      — В телецентре. Решил оставить науку после работы у Бера.
      — Как мне известно, у тебя были сложные отношения с ним. Бер сильно повлиял на твою жизнь?
      — Да. Это я его убил.
      Дьондюраза опешила.
      — Дьондюранг, — испуганно прошептала она, — я никогда не решилась бы. Хотя я его тоже не… уважала…
      — А я уважал, — сказал он после паузы. — Я уважал Бера. И именно потому мне не было безразлично, что он приказывал делать. Несколько лет он носился с идеей создания вечного сердца. Не нужно быть кибером, чтобы твердо знать: вечного сердца не может быть. Но, как принято говорить, люди должны во всем сомневаться. Я молчал, когда он посылал меня в бессмысленнейшие командировки. В одной из них я чуть не погиб с голоду на дикой, пустынной планете Ир в смердящих болотах. Молчал, поскольку я только биокибер. Мое дело — исполнять. И я выполнял все его прихоти. Но когда Бер приказал мне выбрать человека, чтобы использовать его сердце для опытов… это противоречило всему, что было заложено во мне. Я даже начал сомневаться в целесообразности жизни и науки. А биокибер не может, нет, не смеет себе позволить этого. Я даже не познакомился с программой опытов, которую Бер положил в сейф.
      — Да, у вас действительно сложились трудные отношения. — Дьондюраза овладела собой. — А как ты его убил?
      — Оставь! Совсем не так, как показывают в кино. Главное в том, что после этого меня обуяло непреодолимое желание узнать — что будет дальше. Что произойдете миром, с людьми, со мной? Хотел знать, воздействовал ли я на жизнь человечества… Я не сразу полетел на Землю. Года два после случившегося оставался на Инкане.
      — Где же ты жил, что делал?
      — В гостинице «Дзябран». Выходил очень редко. Много писал. Для себя, чтобы лучше понять, разобраться во всем…
      — И ты понял?
      — Да, простую истину, что проживи я и двести лет, не понять мне до конца сущности человеческой жизни. Бера оплакивали недолго…
      — Да, люди быстро все забывают.
      — Именно так. Я разочаровался в науке людей. — Дьондюранг вздохнул. Когда мне стало ясно, насколько мало я значу в этом мире, мне захотелось, по крайней мере, рассказать об этом. И я написал пьесу. Отдавать ее в инканский театр было рискованно, все сразу поняли бы, кто убил Бера. И я избрал Землю.
      — А какова судьба твоей пьесы?
      — Сегодня премьера на сцене вашего театра.
      — Так это твоя пьеса?
      — Ты читала мои книги?
      — Нет, Дьондюранг. Но если б я только знала… Если б я знала, что ты живешь, пишешь книги…
      — Вот в чем наше несовершенство, всех биокиберов. Мы — каждый сам по себе.
      Закончился первый акт спектакля. Зрители начали выходить из зала, занимали столики театрального буфета.
      — Антракт, — виновато улыбнулась Дьондюраза. — Мне нужно туда… — и указала рукой.
      И тут вдруг Дьондюранг почувствовал на себе чей-то сосредоточенный взгляд. Взгляд этот, безусловно, не впервые останавливался на нем. Не было сомнения, его внимательно рассматривают.
      В фойе заходили новые зрители, устраивались за столиками. Дьондюранг, не оборачиваясь, анализировал спектр взгляда. Быстро просмотрел поднятые из глубин подсознания все замеченные на себе ранее взгляды. Сравнил с теперешним. Да, сомнений нет: на него смотрел профессор Тихон Раст, в прошлом правая рука Бера в Центре проблем долголетия. А сейчас? Кто он сейчас?
      — Возле вас свободно? — послышался голос Раста за спиной.
      — Прошу. — Дьондюранг отхлебнул пива из своей кружки, подвинул стульчик.
      Раст заметил на отвороте пиджака Дьондюранга красную розу, символ представителя искусства, и немного смутился. Сел неуверенно. Налил и себе пива, поставил бутылку на стол.
      Дьондюранг ругал себя за все, совершенное сегодня. И особенно за желание поговорить с Дьондюразой. Мало ли что они созданы на одном комбинате, что когда-то работали вместе! Сантименты. Как цепная реакция, множится любая ошибка, как волны на воде, затухает истина, ожидая нового всплеска. Зачем было ему рассказывать про убийство Бера? Разве от этого хоть что-нибудь изменилось? А теперь Тихон Раст — как продолжение или окончание ошибки. Он сейчас скажет что-нибудь про Инкану, заговорит о Центре проблем долголетия, вспомнит Бера, внимательно наблюдая за собеседником. Вот только красная роза явно смущает его.
      — Прилетая на Землю, я всегда стараюсь побывать в театре, — с напускной беззаботностью начал Тихон Раст. — Воспоминаний потом хватает на несколько месяцев. Спектакль — как очищение… У нас на Инкане тоже много театров, но, поглощенные работой, мы нечасто их посещаем. Вам не приходилось бывать на Инкане?
      Дьондюранг промолчал. Как все нескладно получилось. Безусловно, теперь это закончится тем, что его демонтируют. Узнают от Раста о биокибере, живущем по собственной программе, о старом (устаревшей конструкции) биокибере… Демонтируют… Почему все так нелепо вышло? Ни к чему было болтать с Дьондюразой. Сидел бы сейчас за кулисами с режиссером и актерами, среди цветов… Сколько лет волнений, тяжелой работы, желания постичь жизнь людей и помочь им и словом и делом. Стоило ли так долго скрываться, чтобы прийти к тому же концу. Его демонтируют. Незачем было разговаривать с Дьондюразой! Но прежде всего — незачем было и книжки писать.
      — Первое действие пьесы напомнило мне Инкану, — улыбнулся Раст. — Автор пьесы, видимо, слышал об истории со смертью великого Бера.
      — Да, она легла в основу, — мрачно ответил Дьондюранг.
      — История смерти Бера очень загадочна, — сказал Тихон Раст. Он заметно волновался, боясь продолжить разговор, но желание убедиться в правильности своих подозрений взяло верх. — Поговаривали у нас на Инкане, что убил его биокибер. Дьондюранг. Но в общем-то, конечно, это сплетни, ибо в документах значится: тот биокибер погиб в болотах далекой планеты Ир, выполняя задания Центра.
      — Да, его убил научный консультант, биокибер Дьондюранг, — спокойно сказал Дьондюранг и посмотрел Расту прямо в глаза.
      Профессор побледнел. А Дьондюранг подумал: пока еще не поздно поправить свою бессмысленную правдивость, еще можно заморочить голову Расту, так что он до конца своей жизни не разберется, где правда, а где выдумка. Ведь он — человек, и потому ни в чем не уверен абсолютно, не составит особого труда заставить его засомневаться в истинности любого утверждения. Пока еще можно все свести к шутке, но опять придется лгать, а это так трудно дается… После подделки документов о своей гибели на планете Ир ему казалось, что он выйдет из строя, но кое-как выкарабкался. Лгать очень трудно.
      — Восемь лет назад вы были профессором лаборатории исследований сердца. А кто вы теперь?
      — Я возглавляю Центр проблем долголетия.
      — И продолжаете эксперимент «Вечное сердце»? — с нескрываемой иронией спросил Дьондюранг.
      — Нн-ет, — выдавил из себя Раст. — Но скажите… как случилось, что вы… — Профессор не знал, как ему обращаться к Дьондюрангу — как к человеку или как к биокиберу. — В программе, которая лежала в сейфе Дьондюранга, четко сказано: донором должен стать сам Бер, он приказывал взять для эксперимента его сердце. И вдруг такой трагический, такой неожиданный конец…
      На этот раз был потрясен Дьондюранг. Он пристально посмотрел в глаза Тихону Расту, чтобы убедиться в правдивости сказанного.
      — Почему же он не сказал мне всего? Почему он только приказывал? Узнав, что для эксперимента нужно живое сердце, я попытался спросить… а Бер лишь сердито осадил: «Выполнишь программу, лежащую в сейфе. И не отвлекай меня своей болтовней. Мне надоели твои вечные вопросы!» Раст попытался улыбнуться.
      — Это логично… И так похоже на Бера… Он не думал, что с вами нужно… что вы сможете…
      — Как вам мои «Истоки боли»? — вдруг спросил Дьондюранг, вытаскивая из петлицы розу и кладя ее на стол.
      — Мне очень понравилось…
      Дьондюранг видел: профессор и не рад, что начал этот разговор, ему ужасно хочется уйти, сбежать.
      Как только прозвенел звонок, сзывая зрителей в зал, Раст быстро поднялся.
      — Очень приятно было встретиться… Никогда не подумал бы, что это возможно… Очень приятно…
      Нетвердой походкой торопливо направился в зал. Дьондюранг продолжал неподвижно сидеть.
      Подбежала возбужденная Дьондюраза.
      — Пошли. Я попросила девушек, они меня заменят. Это так чудесно, просто сказочно, что мы встретились. Ты еще не все рассказал мне.
      Открыв тяжелые, сделанные по старинному образцу двери театра, они вышли на улицу. Тихо шелестел весенний дождь. По магистрали промчался скоростной геликотрем, обдав Дьондюранга водой, но он не обратил на это внимания. Шел задумавшись, видя лишь мокрый, блестевший в свете ночных фонарей тротуар. Внезапно остановился в неестественной позе, словно окаменел, затем двинулся дальше.
      — Разрядились аккумуляторы центрального интегратора, — сказал не поворачиваясь. — Опять циркуляторный застой в церебеляторе. Прости, Дьондюраза, но я больше не могу жить… Прости. — Вошел в ближайшую кабину видеофона на улице и набрал какой-то номер. — Пожалуйста, вышлите машину к дому четыреста семьдесят семь по улице Деби. Благодарю. Да, я встречу.
      — Какую машину, зачем ты вызвал? Я здесь совсем недалеко живу. Пойдем посидим, поговорим, это так сказочно, что мы встретились… Скажи, какую машину, Дьондюранг?
      — Из межпланетного Центра… Прости, но я больше не могу жить… Оказалось, я ошибался, ошибался всю жизнь…
      И он рассказал о встрече с Растом, о неизвестном для него ранее приказе Бера. Дьондюраза вздохнула:
      — Но зачем ты вызвал машину из межпланетного?..
      — Я возвращаюсь на комбинат. Подойду к нему по той зеЛианой улочке, которая так нравилась тебе, потом найду свое место в архиве, лягу и щелкну тумблером. Мой блок памяти проанализируют… И те, кого создадут после меня, станут совершеннее, умнее… Я убежден в этом.
      Капли дождя стекали по лицу Дьондюранга, как слезы.
      — Я не хочу тебя терять! Не хочу, чтобы ты меня оставил… — громко расплакалась Дьондюраза.
      — Из межпланетного вы вызывали? — послышался голос за спиной…

Пещера лазурных сталактитов