- Вперед! - вскричал Фраке. - Вперед по всей линии, используя все вооружение, какое только есть!
      Трубач передал команду на находившиеся поблизости корабли. Маниакис радостно хлопнул в ладоши, услышав, как другие горнисты повторили сигнал с флагмана, передавая его дальше.
      И тут совершенно неожиданно жестокое сражение как-то сразу закончилось полным разгромом врага. Может быть, капитаны Генесия увидели, что их позиции прорваны, а значит, помешать людям Маниакиса высадиться в гаванях уже невозможно; может быть, они поняли, что поражение неизбежно и потому продолжать сопротивляться бессмысленно. А может быть, как заявил кое-кто из них уже после того, как сражение закончилось, они наконец поняли, что Генесий давно стоял им поперек горла и служить ему дальше они не в силах. Подобные заявления сперва произвели впечатление на Маниакиса, но потом он подумал: а ведь эти капитаны не могли служить его сопернику дальше только потому, что и так служили ему до последнего.
      Ладно. Ясность придет позже. А теперь, глядя на, море, он видел только то, что видел. На некоторых неприятельских галерах гребцы подняли весла, давая понять, что команда умоляет о пощаде; другие вражеские корабли обратились в бегство: кто в сторону Видесса, кто в сторону других прибрежных городов, а кто и прямо в открытое море. Были и третьи, более упрямые или верные, продолжавшие бессмысленное сопротивление. Но капитаны Маниакиса двинули по несколько дромонов против каждого такого упрямца, и с ними вскоре было покончено.
      - Хвала Фосу! - воскликнул Трифиллий. - Скоро я смогу насладиться осьминогом под горячим маринадом, приготовленным так, как надлежит!
      У Маниакиса были совсем другие причины радоваться победе, но он не стал спорить. Каждому свое!
      - Идем в Контоскалион! - воскликнул он. - Оттуда пробьемся в город и выковырнем Генесия, в какую бы щель он ни забился!
      Рядом с ним Багдасар что-то тихонько бормотал себе под нос. Молитву или заклинания, а может, и то и другое. Но вот васпураканский маг очертил знак солнца над своим сердцем. Значит, молитву, подумал Маниакис и тоже тихонько прошептал символ веры. Багдасара, так же как и его самого, беспокоил ужасный колдун Генесия. Ведь они были не в Опсикионе, даже не на Ключе. Они приближались к Видессу, где могучий маг окажется почти так же близко к Маниакису, как охранявший его Багдасар.
      Очень скоро они вошли в гавань. Столпившиеся в порту люди глазели на приближающиеся дромоны, указывали на них пальцами, что-то выкрикивали. Маниакису очень хотелось знать, что именно. Если они проклинают его как нового узурпатора, обреченного провалиться в ледяную преисподнюю к Скотосу, то у него скоро возникнут серьезные проблемы. Последнее дело - пробиваться к цели по улицам столицы, запруженным разъяренной толпой!
      "Возрождающий" все ближе и ближе подходил к пристани. Маниакис поспешил на нос галеры и прислушался еще раз. Ничего. Только неразборчивый гомон. Он сердито нахмурился... Но тут до него отчетливо донесся вопль:
      - Маниакис Автократор!
      Он помахал толпе рукой, чтобы дать понять, кто он такой. Большинство людей на пристани замахали ему в ответ. Так же, как они приветствовали бы любого "пришедшего в порт моряка. Но в толпе нашлись и другие, быстро сообразившие, что к чему. И тогда над пристанью взмыл всеобщий приветственный вопль, в котором победно звучало его имя.
      Маниакис почувствовал себя так, словно разом хлебнул полкувшина вина.
      Но вместе с его именем многие выкрикивали имя Генесия. Интересно, подумал он, почему же тогда не слышно взаимных угроз и проклятий, не видно драк и поножовщины между защитниками старого Автократора и сторонниками претендента на это звание? Ему все стало ясно, когда сквозь неразборчивый гам вдруг прорезался отчетливый возглас:
      - Автократор Генесий пытается бежать из города!
      - О Фос! - прошептал Маниакис.
      Охватившее его чувство триумфа пьянило куда сильнее, чем любое вино, когда-либо выжатое из винограда. Чувство, близкое к этому, он испытал лишь однажды, когда войска, которыми командовали его отец и он сам, помогли Шарбаразу разбить Смердиса и вернуть себе трон Царя Царей Макурана. Но в тот раз все было иначе, ведь тогда он сражался ради чужой выгоды. А теперь награда, если только он сумеет ухватить то, что лежит уже совсем рядом, будет принадлежать ему одному.
      - Не дайте ему скрыться! - крикнул он, обращаясь к толпе на берегу. Пятьсот золотых тому, кто бросит Генесия, живого или мертвого, к моим ногам!
      Эти слова всколыхнули толпу. Большинство продолжало кричать, приветствуя близкое падение ненавистного правителя. Но некоторые, более практичные, а может быть, просто более жадные, начали проталкиваться прочь от пристани, чтобы начать охоту на теперь уже бывшего императора. Маниакис удовлетворенно кивнул. Чем больше народу покинет пристань, тем легче будет ему высадить своих людей и захватить контроль над столицей.
      - Табань! - выкрикнул командир гребцов. "Возрождающий" замедлил ход и плавно остановился у причальной стенки. Моряки выпрыгнули на пристань и быстро пришвартовали дромон. Как только с корабля на берег перебросили трап, Маниакис поспешил к нему, желая ступить на берег первым. Но моряки оттеснили его назад, а один из них сказал:
      - Подожди, величайший! Позволь нам сперва убедиться, что наверху, на пристани, ты будешь в безопасности.
      Угрожающе размахивая ножами и дубинками, человек двенадцать моряков начали тесной группой подниматься по трапу.
      - Дорогу Маниакису Автократору! - громко кричали они.
      Толпа зевак подалась назад, уступая нажиму моряков, хотя многие в этой толпе были вооружены куда лучше них.
      Лишь после того, как моряки расчистили место на пахнущем смолой настиле пирса, они пригласили Маниакиса следовать за ними. Сходя с трапа на пристань, он обнажил меч и сказал:
      - Я не вложу это лезвие в ножны до тех пор, пока тиран Генесий не будет обезглавлен!
      Как он и надеялся, его слова были встречены одобрительным ревом толпы. Несколько человек принялись возбужденно размахивать оружием, для чего требовалась определенная смелость: в качестве наказания за применение меча на улицах Видесса виновным отрубали большие пальцы рук.
      Курикий с Трифиллием поднялись по трапу вслед за Маниакисом. Трифиллий пал на колени; но не с целью сотворить проскинезис перед Автократором, а для того, чтобы пылко поцеловать настил под ногами. Ни смола, кое-где выступившая из брусьев, ни белые потеки птичьего помета нимало не смутили вельможу.
      - Да будет благословен Фос! - воскликнул он. - Наконец-то я дома!
      Неподдельная искренность этих слов вызвала почти такой же громкий одобрительный гул толпы, как и слова Маниакиса.
      Маниакис обратился к ближайшему смышленому на вид горожанину:
      - Давно ли войско, которым командует мой двоюродный брат Регорий, стоит под стенами города?
      - С позавчерашнего дня, высокочтим.., ах, прости, величайший! - ответил тот и добавил:
      - Стража на стенах не пыталась атаковать твоего кузена, но и не пропустила его в город.
      - Теперь пропустит, - важно заявил Маниакис. "Хорошо бы, - подумал он, иначе я попаду в передрягу". - А теперь дайте мне дорогу, друзья мои. Чтобы я мог проследовать в город и наконец занять место, принадлежащее мне по праву.
      По правде говоря, особых прав на трон у него не было. Во всяком случае, претендовать на трон по происхождению он не мог. Зато мог по праву силы, ведь за его спиной стояло множество вооруженных людей, считавших, что трон империи и Маниакис как нельзя лучше подходят друг другу. Кроме того, Генесий проделал все возможное и невозможное для того, чтобы подкрепить притязания своего врага.
      Корабли Маниакиса один за другим швартовались рядом с "Возрождающим" и у ближайших к флагману причалов. Моряки толпами валили на берег.
      - Куда теперь, владыка? - раздался чей-то крик.
      - К дворцам, - ответил Маниакис. - А когда овладеем ими - к Высокому храму, дабы возблагодарить Фоса за то, что этот день наконец пришел.
      "Надо бы побыстрей получить благословение экуменического патриарха, подумал он, - это позволит с самого начала взять верную ноту. Ну а если такого благословения не будет, значит, в Видессии скоро появится новый экуменический патриарх".
      Некоторые моряки, высаживаясь на пристань, прихватили с собой щиты и мечи, запас которых имелся на каждом дромоне, чтобы команда при случае могла отразить абордажную атаку.
      Теперь они начали оттеснять горожан в сторону, выкрикивая:
      - Дорогу! Дорогу Маниакису Автократору!
      - Мне нужен конь, - заявил Маниакис, когда они пробирались сквозь лабиринт узких кривых улочек к северу от гавани Контоскалион. Будучи кавалерийским офицером, он чувствовал себя не совсем уверенно, наблюдая за происходящим вокруг с высоты человеческого роста.
      - Ты получишь его немедленно, клянусь Фосом, - ответил кто-то из его эскорта, и первый же встречный верховой был бесцеремонно вытащен из седла. Вздумай бедняга протестовать, ему бы сильно не поздоровилось.
      Маниакис был не в восторге, получив лошадь таким образом, но портить своим людям настроение, упрекая их, не стал: сейчас ему больше всего нужен их энтузиазм. А спешенному всаднику он сказал:
      - Приходи во дворец, когда я окончательно разделаюсь с Генесием. Получишь назад свою конягу и немного золота за то, что я ею воспользовался.
      - Да благословит тебя Фос, величайший! - воскликнул тот, а люди, высыпавшие на улицу, подхватили этот крик.
      Маниакис был доволен собой: когда захватываешь власть, весьма полезно иметь на своей стороне такую переменчивую штуку, как симпатии горожан.
      Восседая на своем новом приобретении - спокойном мерине, шедшем размеренной поступью, очень удобной, когда нет нужды особо торопиться, - он теперь смотрел поверх голов своих людей и высыпавших на улицы местных жителей. Но это не очень помогло ему. Городские улочки сильно петляли, и он не мог видеть так далеко, как на поле сражения.
      Это его беспокоило. Морякам ничего не стоило справиться с сопротивлением горожан, если бы тем вздумалось чинить препятствия, но не с императорской гвардией или другими солдатами, которым могло прийти в голову, что Генесий стоит того, чтобы за него сражаться. У моряков не было доспехов, лишь копья и луки, да и сражаться они умели только каждый за себя. Обученные и дисциплинированные солдаты могли в два счета разделать их под орех.
      Но никаких солдат на своем пути они не встретили.
      - Сворачиваем на север, - сказал Маниакис своим людям. - Надо выйти на Срединную улицу.
      Широкая и прямая главная улица Видесса шла с востока на запад; как только они выберутся на нее, ориентироваться станет гораздо проще. Найти и выдержать направление на север в лабиринте улочек оказалось гораздо труднее, чем прокладывать курс в море, ориентируясь по солнцу и звездам. Многие дома были так высоки, что заслоняли солнце. Сильно выступавшие балконы иногда почти смыкались над улицами. Вообще-то закон запрещал строить такие лоджии, но Генесий преступил законы настолько более серьезные, что обращать внимание на подобные пустяки просто глупо, подумал Маниакис.
      Они как раз добрались до Срединной улицы и свернули в сторону площади Ладоней и дворцового квартала, когда с востока волной прокатился многоголосый ропот толпы, накатил сзади и заставил моряков приостановиться.
      - Ворота открываются, - говорили одни.
      - Нет, ворота уже открыты, - возражали им другие.
      - Все. С ним покончено, - констатировал Маниакис, не обращаясь ни к кому в отдельности. Раз его собственные солдаты уже в городе, то что бы ни предпринял Генесий, это не предотвратит его падения. Но вряд ли тиран теперь в состоянии что-нибудь предпринять. Его сторонники за пределами столицы отвернулись от него; похоже, то же происходило сейчас и внутри.
      Остановить Маниакиса сейчас мог только убийца-одиночка.., либо колдун Генесия. Против убийцы он может принять меры предосторожности. Против колдуна они уже приняты - рядом с мерином тяжело топал по мостовой Багдасар. Достаточно ли Багдасар хорош? Трудно сказать, но еще трудней найти кого-то, кто оказался бы лучше васпураканского мага.
      Они миновали громадное строение из красного гранита, где находились правительственные учреждения. Раньше он считал это здание слишком приземистым и уродливым. Оно раздражало его всякий раз, когда он попадал в столицу. Но тогда его взгляды на архитектуру никого не волновали. Теперь же... Теперь стоит только захотеть, и он на протяжении жизни одного поколения совершенно изменит облик Видесса.
      Маниакис рассмеялся. Нашел о чем беспокоиться! Можно подумать, у него нет куда более насущных дел.
      Под крытыми колоннадами, шедшими по обе стороны Срединной улицы, собралось великое множество людей. Некоторые приветствовали его; некоторые глазели молча; а иные просто не обращали на него внимания, торопясь куда-то по своим делам. Несколько человек устроились на перекрытии колоннады. Сперва Маниакис расценил это как простое любопытство, потом сообразил, что там, наверху, идеальное укрытие для притаившегося убийцы. Что с этим делать? Непонятно. Согнать всех вниз значило выставить себя на посмешище.
      Он добрался до площади Ладоней живым и невредимым. Теперь только это громадное, вымощенное булыжником пространство отделяло его от изумрудных лужаек и блещущих великолепием зданий дворцового квартала. Площадь была запружена людьми, торговавшимися с купцами и разносчиками; в палатках, у прилавков, рядом с фургонами - повсюду шел торг. Покупалось и продавалось все: от ветхой одежды до драгоценных камней, от акульих плавников до щупалец осьминогов. Подумав об осьминогах, Маниакис невольно взглянул на Трифиллия. Да, даже в такой день, когда корона империи переходила из одних рук в другие, досужие горожане не преминули прийти на главную площадь столицы. Кто прогуляться, кто просто подышать воздухом, а кто себя показать да на других посмотреть.
      Южную границу площади Ладоней венчала массивная громада Амфитеатра. На западной, на самом краю дворцового квартала, возвышался Столп, гранитный обелиск, от которого отмерялись все расстояния в некогда гигантской империи. К Столпу было прикреплено множество голов - не у основания, как было принято раньше, а ближе к остроконечной вершине. На больших полотнищах, прочитать которые с такого расстояния, конечно, не представлялось возможным, перечислялись заведомо вымышленные преступления каждой жертвы. Если Маниакис не ошибался в своих предположениях, большинство было повинно в одном: бедолаги просто чем-то вызвали недовольство Генесия.
      Рядом со Столпом маялся в ожидании лысый седобородый человечек в мантии из переливающейся оттенками голубого муаровой парчи. Даже несмотря на эту замечательную мантию, Маниакис вряд ли обратил бы на него внимание, если б человечка не окружало несколько солдат в кольчугах. Это были чуть ли не первые солдаты, кроме его собственных, попавшиеся Маниакису на глаза в столице империи.
      - Это еще что за парни? - спросил он Курикия, указывая в сторону Столпа.
      Прищурившись, казначей пригляделся к странной группе:
      - Почетная гвардия епарха столицы, величайший, если я не ошибаюсь. Но того человека, чье достоинство они охраняют, я что-то не узнаю.
      - Кто бы он ни был, - сказал Маниакис, - он, по-видимому, считает себя важной персоной. Подойдем и посмотрим, насколько он прав.
      Пересечь площадь Ладоней оказалось нелегко даже под охраной дюжих моряков, усердно раздвигавших толпу. Некоторые горожане ни за что не хотели упустить случай увидеть вблизи человека, который вот-вот станет их новым Автократором; другие желали во что бы то ни стало закончить свои дела, приведшие их на площадь в этот день. Наконец обозленные моряки, устав кричать и раздавать тычки, начали колотить особо упрямых горожан свайками. Этот способ убеждения вызвал несколько коротких стычек, но в конце концов заставил упрямцев податься назад и освободить дорогу.
      Лысый человечек с тревогой наблюдал за приближением Маниакиса.
      - Н-не т-тот ли ты ч-человек, за которого я тебя п-принимаю? - слегка запинаясь, спросил он.
      - Это как посмотреть. Но если ты принял меня за Маниакиса, сына Маниакиса, то не ошибся. Могу ли я теперь спросить, как мне называть тебя, высокочтимый владыка? - Умопомрачительная мантия и переминавшийся с ноги на ногу вооруженный эскорт не позволяли усомниться в том, как следует титуловать забавного коротышку.
      Ответа пришлось подождать, ибо человечек распростерся на булыжниках, которыми была вымощена площадь. Задержка заставила Маниакиса обратить внимание на невыносимое зловоние, исходившее от мерзкой выставки голов, устроенной Генесием на Столпе. Некоторые из них были густо посыпаны солью, как голова бедного Хосия, когда ее привезли в Каставалу, чтобы эти жуткие экспонаты как можно дольше сохраняли знакомые черты. Но все равно воняло, как в лавке мясника, заброшенной хозяином.
      Наконец человечек снова поднялся на ноги и сказал:
      - Величайший! Мое имя Дуликий. Я имею честь быть епархом столицы; по крайней мере, до тех пор, пока ты не решишь назначить на этот пост другого. Что, разумеется, целиком в твоей власти.
      - Когда я со своими единомышленниками покидал город, величайший, - вставил Курикий, - епархом был некий Гулай.
      - Вот она, голова Гулая. - Дуликий указал на Столп. - Его обвинили в заговоре против Автократора.., ах, прошу прощения, против тирана Генесия. А вон там, чуть ниже, голова его преемника, Евдокимия. А еще ниже, почти у самого пьедестала, голова преемника Евдокимия, которого звали Левкатием. Евдокимия обезглавили по той же причине, что и Гулая. Чем обидел Генесия Левкатий, я не знаю, но, наверно, он его очень сильно огорчил.
      Неудивительно, что бедняга так нервничает, подумал Маниакис. Занимаемая коротышкой должность, похоже, была не из тех, где можно успеть набраться опыта.
      - Думаю, на твоем месте, высокочтимый Дуликий, я попытался бы укрыться в монастыре, - сказал он.
      - Я и пытался, - уныло ответил епарх. - Но Генесий извлек меня оттуда и заставил выбирать: либо эта голубая мантия, либо...
      Маниакису очень не понравилось то, что он услышал. Раз уж Генесий осмелился ворваться в мужской монастырь, когда ему понадобился Дуликий, то он мог вломиться и в женский, если у него возникло желание схватить Нифону. Запретив себе думать о такой возможности, он спросил:
      - Полагаю, высокочтимый Дуликий, у тебя нет причин поддерживать бывшего Автократора, хотя именно он назначил тебя на твой высокий пост?
      В ответ на его слова в глазах Дуликия впервые мелькнуло что-то похожее на гордость.
      - Величайший! - сказал он. - Главная ошибка Гулая и Евдокимия, а возможно, и Левкатия, вовсе не в том, что они организовали заговор против Генесия, а в том, что они на этом попались! Что до меня, то я тайно сговорился с Абасгием, заместителем командующего императорской гвардией, и сегодня утром, вместо того чтобы прийти на помощь стражникам, оборонявшим стену от твоих сухопутных войск, гвардейцы выступили против тирана.
      - Быть может, высокочтимый Дуликий, ты и останешься епархом столицы! воскликнул Маниакис.
      - Беда в том, что мы провалили дело, - понурился Дуликий. - Генесий должен был умереть, а вместо этого он убил одного из наших людей, тяжко ранил другого и скрылся в направлении дворцовой гавани. Боюсь, ему удалось бежать на каком-нибудь рыбацком суденышке.
      - Мы обязательно схватим его, - сказал Маниакис. - Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Часть наших кораблей устремилась в эту гавань, как только им удалось вырваться из гущи сражения.
      - Да будет так! - пылко воскликнул Дуликий.
      - Одну секунду, если можно, - поднял руку Курикий. - Высокочтимый Дуликий, - казначей вложил столько яда в голос, произнося титул, что тот прозвучал почти как оскорбление, - я провел всю свою сознательную жизнь среди ноблей столицы и готов поклясться, что мне никогда не приходилось слышать даже упоминания о тебе. Могу я узнать, из какого сословия Генесию было угодно набирать своих епархов?
      - Что ж, если ты обязательно хочешь знать это, высокочтимый Курикий, ответил епарх, - я могу удовлетворить твою любознательность. Прежде я содержал рыбный рынок, и мои товары пришлись по вкусу бывшему, на что я очень надеюсь, величайшему.
      - Величайший! - вскричал казначей, апеллируя к Маниакису. - Конечно же, ты не дозволишь, чтобы столь важный пост провонял рыбой! Конечно же, ты не допустишь, чтобы в ряды благородных вельмож затесался этот.., этот ж-жалкий торгаш-ш-ш! - От возмущения Курикий отчаянно брызгал слюной.
      - Если он в состоянии справляться со своими обязанностями, то почему бы нет? - спокойно возразил Маниакис. Курикий вытаращил глаза, а Маниакис продолжил:
      - Высокочтимый Дуликий уже оказал мне большую услугу и заслуживает награды. Кроме того, сейчас не время заботиться о таких мелочах, как соблюдение табели о рангах. - Он снова повернулся к Дуликию, оставив будущего тестя, будто вытащенную из воды на берег рыбу, хватать в смятении воздух ртом. - Ответь мне, высокочтимый владыка, не знаешь ли ты, что сталось с главным магом Генесия? Может быть, его можно найти в Чародейской коллегии?
      В голосе Маниакиса звучало самое искреннее горячее желание поскорей увидеться с этим магом. Генесий запакостил Столп великим множеством лишних голов, но головы проклятого колдуна там явно не хватало.
      - Я понимаю, о ком ты говоришь, величайший, - ответил Дуликий, - но этот человек никогда не имел никакого отношения к Коллегии волшебников. Со мной он тоже почти не имел дела, за что я до сих пор возношу благодарственные молитвы Господу нашему, благому и премудрому. - Епарх невольно вздрогнул и поспешно очертил знак солнца над своим сердцем. - Да, я боялся его и не намерен этого отрицать. Он очень высокий, худой как щепка; посмотреть на него, так он родился еще до твоего прадедушки, но, как говорят, на самом деле он покрепче любого молодого солдата.
      - Судя по твоим словам, его ни с кем не спутаешь, - заметил Маниакис. - И мы его обязательно узнаем, если схватим. Осталось только схватить.
      - Высокочтимый владыка... - Курикий выкорчевал из своего голоса даже тень намека на презрение. Маниакис пребывал в изумлении, но лишь до того момента, пока казначей не решился продолжить. - Нет ли у тебя хоть каких-нибудь известий о судьбе моей жены и моей дочери, которые нашли убежище в женском Монастыре святой Фостины? Это касается не только меня, ибо дочь моя Нифона обручена с находящимся здесь величайшим.
      - Не знаю, что и сказать тебе, высокочтимый Курикий, - медленно ответил епарх. - Никогда не слышал, чтобы Генесий упоминал подобное имя, но это еще ничего не значит. Кто знает, какие безумные приказы он мог отдать после того, как мы попытались его прикончить, но не преуспели в своем благом начинании. И найдутся ли сейчас люди, готовые прислушаться к этим приказам...
      - Где находится тот монастырь? - требовательно спросил Курикия Маниакис.
      - На северо-западной окраине столицы.
      - Мы немедленно пошлем туда людей. - Маниакис отдал приказ, и вскоре человек двадцать моряков в сопровождении местного жителя, знавшего, где находится монастырь, заторопились прочь. Отдав указания, Маниакис вернулся к разговору:
      - Остальные идут со мной; надо захватить дворцовый квартал. Высокочтимый Дуликий, ты тоже пойдешь с нами. Если часть дворцовой охраны вздумает сопротивляться, попытайся убедить их, что Генесий сбежал. Чем меньше придется сражаться, тем лучше.
      - Как скажешь, величайший. - На сей раз Дуликий не исполнил полный проскинезис, но почти пополам сложился в поклоне.
      Они уже вплотную подошли к дворцовому кварталу, когда на противоположном конце площади Ладоней случилось очередное возмущение спокойствия. Услышав шум, Маниакис оглянулся через плечо и увидел, что всадники в сверкающих доспехах пытаются проложить себе путь сквозь толпу, вновь сомкнувшуюся после того, как люди Маниакиса раздвинули ее, пробиваясь к Дуликию.
      Во главе всадников двигался человек, которого Маниакис мгновенно узнал, несмотря на разделявшее их людское море.
      - Кузен! - вскричал он неистово махая рукой. - Регорий! Сюда!
      То ли Регорий расслышал его крик сквозь гомон толпы, то ли заприметил бешеную жестикуляцию, но он ответно замахал рукой и пришпорил коня. Его люди, издавая приветственные, возгласы, старались не отстать от своего командира. Горожанам на площади Ладоней пришлось расступиться. Простой выбор, подумал Маниакис: либо отойти от греха подальше, либо быть раздавленным.
      Развернув своего мерина, он снова врезался в толпу. Когда два молодых человека наконец встретились, оба улыбались до ушей. Регорий сунул в ножны меч.
      - Кузен! - воскликнул он, и тут же поправился:
      - Величайший! - Он протянул руку, в которой только что держал меч, и Маниакис радостно пожал ее.
      - Знаешь, - начал рассказывать он, - люди Генесия сдавались и переходили на нашу сторону на всем моем пути к столице. Единственный раз они по-настоящему сражались за него на море уже здесь, на самых подступах к Видессу. Но даже здесь, едва мы обошли их с фланга, они тут же прекратили сопротивление. Столица империи город Видесс - наш!
      - Так оно и есть, клянусь Фосом! - воскликнул Регорий. - Стража на стенах не пропускала нас в город, пока не появился ты со своим флотом, хотя им не пришлось для этого сильно напрягаться. - В его взгляде промелькнуло чувство, близкое к благоговению. - Нет нужды понапрасну тратить силы, пока в твоем распоряжении все эти стены, башни и ворота. Они устоят против всего остального мира до тех пор, пока там, наверху, остается хоть бы парочка чуть живых стражников. Большего от солдат и не требуется, поверь!
      - Я страшно рад, что ты привел-таки сюда своих всадников, - сказал Маниакис. - Если удастся подыскать место для конюшен, мы разместим твоих людей в дворцовом квартале. Их легче держать в страхе божьем, чем моих чересчур разбитных моряков.
      И без того широкая улыбка Регория стала еще шире.
      - Знаешь, любезный двоюродный брат, когда твои родные братья узнают, какую штуку мы проделали, они лопнут от зависти. А зависть - штука опасная!
      - Пока я просто надеюсь, что они живы-здоровы, - ответил Маниакис. - Это первое, самое главное. Ну а потом придется найти им достаточно важные поручения и присвоить достаточно высокий ранг, дающий власть, достаточную, чтобы исполнять подобные поручения. Таким образом я отведу возможную угрозу. При нынешнем состоянии дел в империи проделать все это будет совсем нетрудно.
      - Что верно, то верно. - Как бы между прочим Регорий выпрямился в седле, разом напустив на себя вид способного и подающего надежды юноши. Парню тоже требовались как обязанности, так и соответствующие этим обязанностям чины и звания. Такая реакция скорее порадовала, чем встревожила Маниакиса. Как он сам только что сказал, у империи хватало проблем на всех, кто готов попытаться эти проблемы разрешить.
      - Ну, давай трогаться, - сказал Маниакис. - В дворцовый квартал. Я был уже почти там, когда ты прискакал на площадь. Но вдвоем веселее. - Он повернулся к своим морякам:
      - Вперед, ребята! - Эта команда вызвала бурное ликование среди его людей; некоторые просто взвыли, как голодные волки. Он поднял руку, требуя внимания:
      - Я не возражаю, если каждый из вас прихватит безделушку-другую. Видит Фос, вы это заслужили. Но я не стану закрывать глаза на убийства. Голова всякого, кто убьет, чтобы урвать лишний кусок, окажется на Столпе по соседству с головой Генесия! - "Я не шучу", - хотел добавить он, но не стал. Моряки уже знали, что его слово - закон. А кто еще не знал, скоро узнает.
      Дворцовый квартал был особым миром, не имевшим ничего общего с давкой, суетой и суматохой площади Ладоней. Большинство горожан туда никогда не допускались, дабы не возмущать спокойствие дорожек, проложенных между изумрудными лужайками и тенистыми садами, и проездов, отделявших один величественный дворец от другого. Всего несколько чиновников в сопровождении дюжины безбородых евнухов прогуливались по этим дорожкам, когда в их замкнутый мирок вдруг шумно ворвался большой внешний мир в лице Маниакиса и его людей. Чиновники, вопя от ужаса, пустились наутек. Как и большинство евнухов.
      Но один из них смело подошел к отряду всадников, внесших такое смятение.
      - Кто из вас Маниакис, сын Маниакиса? - вопросил он печальным голосом, занимавшим среднее положение между сопрано и контральто. Когда Маниакис заставил своего мерина сделать пару шагов вперед, евнух распростерся перед ним и, касаясь лбом гальки, устилавшей дорожку, сказал:
      - От лица всех дворцовых служителей, величайший, я приветствую тебя в твоем новом жилище. Да будет твоя жизнь долгой и пусть никогда не прервется твой род!
      Вероятно, он говорил то же самое, даже теми же словами Генесию в тот день, когда Ликиний с сыном отправились на свидание с палачом. Но у Маниакиса даже в мыслях не было, поставить это евнуху в вину; слабые всегда благоразумно держатся в стороне от распрей сильных мира сего.
      - Благодарю тебя, достопочтеннейший, - сказал он. У евнухов существовали собственные титулы, из которых Маниакис выбрал самый высокий. - А теперь, пожалуйста, встань и назови свое имя.
      - Меня называют Камеас, величайший, и я имею честь быть постельничим императорской резиденции, - ответил евнух, поднимаясь с земли.
      Значит, Камеас действительно обладал высшим в своей среде титулом; он возглавлял весь штат прислуги Автократора. При слабых же Автократорах постельничий зачастую становились самыми могущественными людьми в империи. При мне такого не случится, подумал Маниакис и спросил:
      - Когда Генесий бежал отсюда, взял ли он с собой кого-нибудь из членов своей семьи?
      - Нет, величайший, - все так же печально ответил Камеас. - Его жена вместе с малолетними детьми, дочерью и сыном осталась в императорской резиденции в надежде на твое милосердие. - Постельничий провел кончиком языка по губам. Если новый Автократор - любитель проливать кровь, то об этом станет известно прямо сейчас.