Но тот уже догадался, что маг просто пытается вывести его из себя, проверяя, насколько крепки его нервы, а потому с достоинством промолчал. Багдасар издал довольный смешок и принялся бродить по спальне, бормоча что-то себе под нос, изредка по-васпуракански, но чаще на видессийском.
      Наконец маг соизволил вспомнить о своем клиенте, а заодно и о том, что сей клиент как-никак претендует на трон империи, а значит, заслуживает, чтобы ему сообщили, что, собственно, происходит.
      - Величайший! Наложить на эту комнату охранное заклятие совсем нетрудно. Здесь всего одна дверь, две мышиные норы да небольшое отверстие в крыше; наверно, треснула черепица. Стоит запечатать все эти отверстия заклинаниями, и тебе уже ничто не будет грозить. Разве что маги из Видесса сумеют обрушить тебя на голову весь дом. Не думаю, чтобы они преуспели, находясь так далеко. Хотя я могу и ошибаться.
      Безусловно, Маниакис предпочел бы, чтобы колдун закончил свою речь как-нибудь иначе. Тем временем Багдасар бродил по комнате, раздумывая, что предпринять, и немелодично насвистывал сквозь зубы. Наконец он решил начать с окна. Он извлек из своего сундучка нечто показавшееся Маниакису мотком бечевки, отрезал ножом два шнурка и приложил их в виде прямого креста к оконной раме. Маг повелительно произнес несколько слов на васпураканском веревочки так и остались висеть, ничем не закрепленные.
      Затем Багдасар пробормотал заклинание на видессийском. Вертикальный кусок бечевки тут же вспыхнул золотым пламенем, а горизонтальный - ослепительно голубым, причем вспышка оказалась настолько яркой, что заставила Маниакиса на время зажмуриться. Когда он снова открыл глаза, кусочки бечевки с окна исчезли, будто их там и не было.
      - Прекрасно! - удовлетворенно сказал сам себе Багдасар. - Окно теперь в полном порядке; оно надежно защищено от нежелательного вторжения, магического или любого иного. Сквозь него сможет проникнуть лишь утренний бриз, не более.
      - Этого я и хотел, - заметил Маниакис. Багдасар точно так же обработал обе мышиные норы, после чего улыбнулся, продемонстрировав белоснежные зубы:
      - Теперь, величайший, даже грызунам не попасть в эту комнату. Чтобы проникнуть сюда, им придется изрядно поколдовать. Довольно замысловатый способ очистить помещение от мышей и крыс, но, уверяю тебя, весьма эффективный!
      Он утер пот со лба рукавом своей мантии. Колдовство требовало от мага большого напряжения сил. Будь иначе, магия в Видессийской империи давно вытеснила бы многие ремесла в таких разных областях, как сельское хозяйство, кузнечное дело, подделка монет и документов. Но талант мага - редкость, а его действенность ограничена умственными и физическими способностями того, кто им обладает.
      Багдасар взобрался на табуретку и запечатал дырку в потолке.
      - Если пойдет дождь, величайший, скорее всего, протечки не будет, но поклясться в этом я, пожалуй, не рискну. Зато готов биться об заклад, что через это отверстие не просочится ничего опаснее нескольких капель воды.
      - Просто великолепно, - ответил Маниакис. - Всегда наслаждаюсь, наблюдая за работой истинного мастера, в чем бы ни заключалось его искусство. В наши дни подлинное мастерство не такая частая шутка, чтобы считаться обычным делом.
      - Истинно так, величайший, и я высоко ценю твою похвалу. - Багдасар слез с табуретки и, задумчиво теребя подбородок, уставился на дверь. - Боюсь, с дверью будет сложнее, чем с окном и всякими случайными дырками, ведь через нее должны свободно проходить не только ты и твои почтенные друзья, но, я полагаю, и те, кто служит в резиденции. - Дождавшись одобрительного кивка, Багдасар продолжил:
      - Одновременно следует перекрыть всякую возможность доступа злым силам. Не такое простое дело, ты не находишь?
      Впрочем, колдун не стал дожидаться, пока Маниакис с ним согласится. Подойдя к двери, он натянул два куска бечевки от косяка до косяка и три - от порога до притолоки. Первое произнесенное им заклинание показалось Маниакису похожим на предыдущие. Верхний горизонтальный кусок бечевки вспыхнул голубым пламенем, а центральный вертикальный - золотисто-желтым.
      - Печать наложена, - сказал Багдасар. - А теперь, чтобы изменить действие чар, требуется дополнительное заклинание. Могу с гордостью сказать, что оно моего собственного изобретения!
      Заклинание оказалось длинным, на гортанном васпураканском языке. Маниакису порой удавалось ухватить то отдельное слово, то целую фразу, но общий смысл сказанного от него все же ускользнул. В заключение Багдасар воззвал словами, которые Маниакису часто приходилось слышать от отца.
      - Именем Васпура, первого человека среди людей! - Узнав этот клич, Маниакис улыбнулся, но понять, какой именно помощи Багдасар просил у того, кто дал свое имя народу принцев, ему так и не удалось.
      Пока звучало заклинание, остальные куски бечевки не менялись, но, когда слова смолкли, они тоже засветились, хотя не так ярко, как главные. Дополнительная горизонталь - мягким пурпурным отблеском, одна вертикаль красным, другая - оранжевым.
      - Ну вот, - потер руки Багдасар, - теперь все в надлежащем порядке, величайший. Ты, твои друзья и слуги вольны свободно входить и выходить, но никто иной, никакое злое влияние не сможет сюда проникнуть. Настолько, насколько мне удалось предотвратить это при помощи своего искусства, - не забыл он добавить на всякий случай.
      - Моя благодарность велика, - ответил Маниакис. Полной уверенности у него, конечно, не было, но складывалось впечатление, что умения и искусства Багдасару не занимать. - Но не можешь ли ты как-нибудь защитить меня, когда я нахожусь не в этой комнате, а в другом месте?
      - Да, величайший. Кое-что сделать можно. Правда, я полагаю, что колдуны Генесия, если они у него есть, постараются нанести удар глубокой ночью, когда будут почти наверняка знать, где именно ты находишься. Хотя на твоем месте я бы не слишком на это уповал. - Багдасар снова издал хриплый смешок, открыл крышку своего сундучка, покопался в нем и извлек оттуда амулет - изображавший солнце лучистый золотой диск на шнурке, сплетенном из голубых и золотистых нитей. Он перевернул диск, чтобы показать Маниакису красно-коричневый камень, вделанный с обратной стороны. - Это гематит, величайший, или кровавый камень, как его иногда называют. Имея сродство с кровью, он принимает на себя магию, способную пролить твою кровь. Если ты почувствуешь, что диск нагревается, знай: ты подвергся нападению. Но этот амулет не может долго противостоять по-настоящему могущественным колдунам, поэтому в случае атаки надо сразу прибегнуть к помощи дружественного мага. Так быстро, как будет возможно.
      Маниакис наклонил голову, позволив Багдасару надеть на шею витой шнурок.
      - Чистое золото, - пробормотал он, оценив вес диска. Колдун молча кивнул. - Ты получишь за него золотыми монетами. Вдвойне по весу сверх твоего вознаграждения.
      - Не беспокойся об этом, - сказал Багдасар. - Стоимость амулета уже включена в вознаграждение. - Он поспешно прижал руку ко рту, сделав удрученное лицо:
      - Наверно, не надо было этого говорить, да? Мои слова обошлись мне в приличную сумму!
      - Такова участь всех честных людей, - расхохотался Маниакис. - Но если ты настоящий сын Васпура, настоящий принц, то я сильно подозреваю, что своей выгоды ты все равно не упустишь. Так или иначе.
      - А я подозреваю, что ты совершенно прав, величайший, - ничуть не смутившись, ответил Багдасар. - Имея дело с этими скупердяями видессийцами, готовыми на ходу подметки резать, честному васпураканцу приходится постоянно держать наготове все свое хитроумие. - Судя по всему, чего-чего, а хитроумия колдуну было не занимать; при случае он мог бы им даже поделиться. Закрыв свой деревянный сундучок, Багдасар поклонился и покинул спальню.
      Спустя несколько минут снизу донесся голос Самосатия:
      - Ты у себя, величайший?
      - Да, я в спальне, - крикнул в ответ Маниакис. - А что случилось?
      - Просто хотел спросить, пока ты будешь в Опсикионе, не пожелаешь ли ты... - Самосатий попытался войти в спальню. Дверь казалась открытой настежь, да так оно и было, ведь через нее только что вышел Багдасар, но эпаптэс будто налетел на непреодолимое препятствие. В воздухе сверкнула вспышка пламени. - Что такое? - вскричал эпаптэс и снова попытался войти - с тем же успехом.
      В голове Маниакиса мелькнуло подозрение; ведь Багдасар построил защиту так, чтобы в спальню не могло проникнуть ничье злое влияние, а теперь сюда не может попасть Самосатий! Но почти сразу он вспомнил, кому дозволен вход в комнату: ему самому, его друзьям и слугам. Бедняга Самосатий просто не попал ни в одну из этих категорий!
      Маниакис подавился смешком и сказал:
      - Пошли кого-нибудь из своих людей за Багдасаром, высокочтимый эпаптэс! Наверно, он не успел еще далеко уйти. Боюсь, его заклинания сработали слишком буквально! - И он постарался объяснить эпаптэсу, что произошло.
      Самосатий не увидел в этом ничего смешного, и Маниакис подумал, что старику явно недостает чувства юмора.
      Вернувшийся Багдасар тоже не мог удержаться от смеха. Встав у дверного проема, он быстро прочел короткое заклинание и с легким поклоном отступил:
      - Попробуй теперь, высокочтимый Самосатий! Эпаптэс очень осторожно вошел в спальню; маг помахал рукой на прощание и снова удалился.
      - О чем ты собирался спросить, когда магия Багдасара столь бесцеремонно прервала твою мысль, о высокочтимый Самосатий? - Маниакис изо всех сил старался щадить чувства старого эпаптэса.
      - Ничего не помню! Все из головы повылетало! - В голосе Самосатия все еще слышались нотки возмущения. Он похрустел пальцами, не то от раздражения, не то чтобы освежить свою непослушную память. - А! Вспомнил! Я всего лишь хотел узнать, нет ли у тебя намерения сделать смотр нашему гарнизону, прежде чем он будет объединен с твоими силами?
      - Не думаю, чтобы в таком смотре была особая необходимость, хотя весьма благодарен тебе за такое предложение, - ответил Маниакис, всячески стараясь сохранить серьезное выражение лица. Те, кто привык вести солдат в бой, обычно придают очень большое значение всяческим смотрам и прочим церемониям. Сам он придерживался мнения, что людей лучше всего проверять в настоящем деле.
      Самосатий не сумел скрыть разочарования. Может, ему просто хотелось увидеть всех своих солдат сразу в сверкающих доспехах? Если так, он не годился для такого важного поста, как эпаптэс Опсикиона. Маниакис пожал плечами. Время беспокоиться об административных перестановках придет позже. Когда - и если ему самому удастся занять высший пост в Видессийской империи.
      Сильно опечалившись, Самосатий незаметно исчез. Вскоре в дверь постучал Регорий. Никаких трудностей при входе в спальню у него не возникло: как и обещал Багдасар, соратники Маниакиса могли входить к нему свободно.
      - Ну, скоро ли ты сможешь выступить, кузен? - спросил Маниакис. - И сколько солдат из городского гарнизона последует с тобой на запад?
      - Вот те на! - присвистнул тот. - Так кто же из нас чересчур спешит, господин торопыга?
      - Мне жаль каждой лишней минуты, проведенной здесь, - ответил Маниакис. Чем дольше мы торчим на одном месте, тем больше у Генесия возможностей покончить со мной. Либо путем колдовства, либо при помощи ножа наемного убийцы. Движущуюся цель поразить куда труднее. Так когда же мы сможем выступить?
      - Все наши люди и лошади уже на берегу, - сказал Регорий. - Думаю, мы сможем взять с собой около двух тысяч воинов из гарнизона, не подвергая Опсикион чрезмерной опасности набегов из Хатриша. Все так, как и должно было быть. Вряд ли мы могли рассчитывать на лучшее.
      - Но? - требовательно переспросил Маниакис. - Должно быть какое-то "но", иначе на ясный и простой вопрос я получил бы короткий и ясный ответ!
      - Да поможет Фос тому несчастному, который попробует тебя провести, что-нибудь скрыть от тебя, когда ты окажешься на троне, - вздохнул Регорий. Бедняге придется пережить массу неприятностей. У нас в достатке людей и лошадей, но не хватает повозок для провианта, а наши торговые суда будет трудно провести вдоль южных обрывов Пардрайянских гор. У опсикионцев достаточно телег для их собственных нужд, но недостаточно, чтобы подвозить продовольствие для целого войска, когда мы продвинемся далеко на запад, к самому Видессу.
      - Прах его побери, - пробормотал Маниакис себе под нос.
      Никто, кроме военачальников да, может быть, крестьян, чьи поля подвергаются опустошению, никогда не задумывается, какие усилия требуются, чтобы обеспечить армию, целый город, находящийся в постоянном движении, всем необходимым: едой, обмундированием, оружием и так далее. Но если не позаботиться обо всем этом заранее, армия окажется не в состоянии сражаться, прибыв к месту битвы. Если она туда вообще прибудет.
      - Я еще не осматривал город, чтобы оценить, что мы сможем реквизировать у торговцев, - сказал Регорий. - Хотел получить твое одобрение, прежде чем начинать что-нибудь в таком духе, поскольку знаю, что последует взрыв негодования.
      - Так или иначе, сделать это необходимо, - ответил Маниакис. Постараемся, насколько возможно, сгладить для них горечь потерь. Если мы проиграем войну, их теплые чувства к нам не будут играть никакой роли. Если выиграем, то сможем снова привлечь ворчунов на свою сторону.
      - Верно. Когда ты так говоришь, все сразу становится на свои места. Регорий почесал затылок. - Но не знаю, хватит ли у меня жесткости для того, чтобы должным образом командовать людьми.
      Маниакис хлопнул двоюродного брата по плечу:
      - Все будет отлично. У тебя есть решительность и напористость, необходимые для нашего дела. Ты хорошо знаешь, как сделать то, что должно быть сделано. Пройдет совсем немного времени, и ты будешь так же хорошо знать, что именно следует делать.
      Будучи лишь несколькими годами старше своего кузена, он имел куда больший опыт командования и теперь ощущал себя как старый военачальник из поколения своего отца, подбадривающий молодого рекрута, у которого едва начала пробиваться борода.
      - Я запомню твои слова! - выпалил Регорий и заторопился прочь.
      А Маниакис отправился в порт, чтобы поговорить с Доменцием, и застал его, когда тот держал совет с главой калаврийской флотилии Франсом. Когда он вошел, Доменций как раз говорил:
      - Весть о вашем выступлении наверняка уже достигла Видесса. Генесий никуда не годится как правитель, но шпионы у него превосходные. А потому, - Доменций упер указательный палец в карту, - следует ожидать встречи с флотом, базирующимся на Ключе, почти сразу после того, как мы обогнем мыс и направимся на северо-запад, к столице.
      - Скорее всего ты прав, клянусь Фосом! - ответил Фраке, затем поднял голову от карты и увидел Маниакиса. Одновременно с Доменцием он вскочил из-за стола.
      - Добрый день, величайший! - хором воскликнули оба.
      - Добрый день, - ответил Маниакис. - Значит, вы оба думаете, что нам не миновать морского сражения? Такая перспектива очень беспокоила его. Если флот на Ключе и в самом Видессе сохранит верность Генесию, то, даже собрав вместе все остальные корабли империи, все равно проиграешь войну.
      - В этом не будет ничего удивительного, - сказал турмарх. Фраке кивнул, а Доменций продолжил:
      - Конечно, даже если друнгарий остался верен нынешнему Автократору, вовсе не обязательно, что все капитаны поступят так же. Капитан, пренебрегающий настроениями команды, рано или поздно отправится кормить рыбу, если не сумеет вовремя сдать назад.
      - Спасибо за науку, но мне сдавать назад уже поздно, - сухо сказал Маниакис, вызвав своими словами нервный смешок Фракса. - Лично я надеюсь попасть на Ключ, избежав по пути каких-либо столкновений. Для этого с помощью Господа нашего, благого и премудрого, мы попытаемся использовать вельмож; пусть они, так сказать, умаслят флотских офицеров.
      - Конечно, - милостиво согласился Доменций, - это было бы великолепно. Но гарантий никаких. Шансы - пятьдесят на пятьдесят.
      - Согласен, - сказал Маниакис. - Тогда подскажите мне, как изловчиться и нанести поражение флоту с Ключа в морском сражении.
      Доменций переглянулся с Фраксом. Последний, может потому, что был с Маниакисом начиная с Калаврии, набрался смелости ответить:
      - Величайший, если флот в полном сборе и хранит верность Генесию, шансов выиграть бой у нас просто нет.
      Маниакис поморщился, но справился с собой, официально отсалютовав Фраксу.
      - Благодарю за откровенность, - сказал он. - Я запомню этот случай и вознагражу тебя. Очень многие Автократоры пали по одной причине: ни у кого не нашлось смелости сказать им простую, но неприятную правду. Ликиний правил бы империей и поныне, а нам было бы незачем поднимать восстание, если бы кто-нибудь втолковал ему, что он подвинулся разумом, отдавая армии приказ зимовать к северу от реки Астрис.
      Доменций недоуменно взглянул на Фракса, потом с пробуждающимся изумлением - на Маниакиса.
      - Величайший! - попросил он. - Позволь мне тоже быть откровенным!
      - Это лучшее, что ты можешь сейчас сделать, - ответил тот.
      - Ну, раз так... - Даже после сказанного Маниакисом Доменций все еще колебался. - Ладно. Правда заключается в том, величайший, что я, как и многие другие обладающие мужеством люди, просто вынужден выступить против Генесия, ибо сейчас всякому ясно, что тиран влечет империю прямиком в ледяную преисподнюю к Скотосу. Но, выслушав тебя сейчас, я начал надеяться, что ты не только лучше Генесия - слава Господу, в империи таких людей как песка в море, - но можешь оказаться искусным, сильным правителем, занявшим свое место по праву, если ты понимаешь, что я имею в виду.
      - На все воля Фоса. - Маниакис очертил магический круг солнца над своим сердцем.
      - Да, было бы прекрасно, если б ты оказался хорошим правителем не только по праву рождения, но и по праву ума, - вставил Фраке. - Иначе Царь Царей оставит тебе от империи такой малюсенький кусочек, каким не стоит и править.
      - Знаю, - сказал Маниакис. - Причем знаю лучше других. Сабрац был могуч уже шесть лет назад, когда мы с отцом помогали ему вернуть трон. С тех пор он стал еще сильнее. Надеюсь, я тоже.
      - На все воля Фоса... - Пришел и черед Доменция пробормотать эти слова.
      - Но сейчас Сабрац меня не очень беспокоит, - продолжил Маниакис. - Пока я не устранил Генесия, прямое столкновение с Царем Царей мне не грозит. - Он покачал головой:
      - Странно об этом говорить, но Генесий, помимо всего прочего, сейчас служит буфером между Сабрацем и мной...
      Расстегнув кожаный кошель на поясе, он покопался в нем и выудил золотой с изображением Генесия. У нынешнего правителя Видессии было треугольное лицо, широкое у лба и узкое у подбородка, длинный нос и козлиная бородка. Во всяком случае, так он выглядел на монете. Маниакис никогда не встречал человека, изображенного на этом кусочке золота, но верил, что портрет отвечает действительности, - на золотых монетах, отчеканенных при Ликинии, лицо было совсем другим.
      - Он выглядит не так уж отвратно. - Маниакис позволил монете скользнуть обратно в кошель. - По крайней мере, внешне. Если бы в его голове имелась хоть одна извилина... - Он вздохнул. - Но ее там нет. Он правит, опираясь на шпионов и убийц, а этого недостаточно. Люди боятся его, ненавидят и не хотят исполнять его распоряжений, даже когда конкретный приказ не так уж плох.
      - Его следовало свергнуть давным-давно, - прорычал Фраке.
      - Вне всякого сомнения, - отозвался Маниакис. - Но ведь не одни солдаты радовались, увидев голову Ликиния на острие копья. Ликинии обложил крестьян, торговцев и ремесленников непомерными налогами, заставив их оплачивать свои войны, поэтому Генесий получил такую поддержку, которой иначе ему было бы не видать, как своих ушей. А когда люди начали понимать, что он собой представляет, он с такой жестокостью подавил первые несколько мятежей, что заставил всякого дважды и трижды подумать, прежде чем решиться на восстание.
      - Кроме того, всякому понятно, что, когда видессийцы идут войной на видессийцев, в выигрыше оказывается один Шарбараз, - добавил Доменций.
      - Хотелось бы верить. - Маниакис поджал губы. - Надеюсь, люди действительно думают так сейчас и будут думать впредь. Но как вы знаете, я васпураканец по крови и отчасти по воспитанию, а потому иногда могу взглянуть на Видессию со стороны. И с моей точки зрения, я не хочу задеть вас, подавляющее большинство видессийцев сперва думают о себе, потом о своей родне и своих единомышленниках, а уж совсем потом, если больше не о чем думать, об империи.
      - Видит Господь наш, благой и премудрый, как мне хотелось бы, чтобы ты ошибался, величайший, - сказал Фраке, - но, боюсь, ты прав. Полтора столетия назад императрица родила близнецов, двух сыновей, ни один из которых не захотел признать себя младшим. Оба не мыслили себя без алых сапог. И разразилась гражданская война, разорвавшая империю на части.
      - Да они едва не угробили империю! - яростно проговорил Маниакис. - Они были так заняты своей междуусобицей, что опустошили приграничные крепости, позволив полчищам хаморов хлынуть на наши земли! И эти два корыстолюбивых идиота даже брали кочевников в наемники, чтобы пополнить свои войска!
      Доменций метнул на Маниакиса лукавый взгляд:
      - Как? Что я слышу, величайший! Неужели васпураканцы никогда не вели междуусобных войн? Почему же тогда страна принцев ныне поделена между Видессией и Макураном?
      - А вот и нет! - возразил Фраке. - Спасибо Генесию. Он совершил столько грубейших ошибок, что теперь всей страной принцев единолично правит Шарбараз!
      - Конечно, у нас были междуусобные войны, - сказал Маниакис. - Клан против клана. Именно так воины Васпуракана чаще всего попадали в Видессию. Они проигрывали сражение противнику из соседней долины, и им приходилось оставлять свои дома. Но междуусобица внутри клана? Что ж, случалось и такое, однако крайне редко.
      Фраке взъерошил пальцами свои седые волосы.
      - Вернемся к тому, с чего начали, - предложил он. - Если, обогнув мыс, мы увидим сохранивший верность Генесию флот с Ключа, как тогда? Принять бой и сражаться до последнего или отступить на Калаврию?
      Маниакис был признателен своему друнгарию за прямоту вопроса, но все же, погрузившись в молчание, он прикусил нижнюю губу.
      - Будем драться, - проговорил он наконец. - Если мы попытаемся спастись бегством, они последуют за нами и превратят Калаврию в руины. К тому же для нас куда лучше погибнуть в честном бою, чем попасть в плен к Генесию.
      - Да уж, - заметил Доменций. - Здесь ты прав. Я слышал, он пригласил из Машиза нового пыточных дел мастера. Шарбараз был любезен как никогда; он несказанно рад оказать императору Видессии такую замечательную услугу.
      - До Калаврии эта новость не дошла, - тяжело сказал Маниакис. - Надеюсь, и не дойдет. В любом случае.
      ***
      Маниакис трудился как мул, одновременно готовя к походу на Видесс объединенный флот Калаврии и Опсикиона, а также конницу, которой командовал Регорий. То обстоятельство, что флот мог потерпеть неудачу - а в случае столкновения со всей военно-морской мощью Генесия он был на нее обречен, заставляло Маниакиса прикладывать еще большие усилия, будто количество затраченных сил могло само по себе каким-то чудом превратить поражение в победу.
      Те несколько часов в сутки, которые он неохотно позволял себе провести в постели, он спал как убитый. Среди служанок Самосатия было несколько молодых и очень хорошеньких; некоторые из них намекали, что способны на нечто большее, чем менять белье на кровати. Маниакис пропускал намеки мимо ушей; отчасти дабы пощадить чувства Курикия, но больше потому, что слишком уставал за день.
      Спустя некоторое время намеки служанок прекратились, зато девушки принялись шушукаться, подвергая сомнению его мужские достоинства. Другой на месте Маниакиса впал бы в бешенство; его же эти сплетни только позабавили: чтобы задеть его гордость, нужно было нечто посерьезней глупых женских насмешек.
      Однажды ночью, незадолго до отплытия флота на юг, Маниакис вдруг проснулся: ему показалось, будто в дверь тихонько постучали.
      - Кто там? - крикнул он, потянувшись за мечом. От полуночных гостей не приходится ждать добрых известий.
      Ответа не последовало. Маниакис нахмурился. Если бы за дверью стоял один из его офицеров, желавший немедленно доложить о какой-то неприятности, он продолжал бы стучать. Если в ночи к нему пытался проникнуть убийца... Маниакис покачал головой. Убийца вовсе не стал бы стучать. Служанка, горящая желанием отомстить за то, что ее отвергли? В этом предположении было не больше смысла, чем в предыдущих. Хотя и не меньше.
      Но вот постукивание возобновилось снова. Маниакис быстро повернул голову на сей раз звук донесся со стороны окна, створки которого были распахнуты, чтобы впускать в спальню свежий ночной воздух. Если бы за окном кто-нибудь был, Маниакис обязательно его увидел бы. Но он не смог разглядеть там никого и ничего.
      Внезапно волосы у него встали дыбом; он быстро очертил у сердца магический солнечный круг и судорожно вцепился в амулет, данный ему Багдасаром. До него дошло, что происходит: колдовская сила, насланная из столицы, пытается пробиться сквозь защиту, установленную вокруг спальни васпураканским магом. И если ей удастся обнаружить слабое место...
      Ему хотелось подняться с кровати и ринуться вон из комнаты, но рассудок подсказывал, что хуже этого ничего не придумаешь. Сейчас он в самом центре магических укреплений, возведенных Багдасаром; попытка спастись бегством от силы, пробующей пробиться сквозь наложенные магом заклинания, поставит его в гораздо более уязвимое положение. Хотя бездействовать, когда на него идет охота, было не легче, чем зайцу неподвижно прижиматься к земле в лесных зарослях, слыша неподалеку лай охотничьих псов.
      Опять постукивание. На сей раз по крыше. Маниакис вспомнил об отверстии, обнаруженном в потолке Багдасаром. Оставалось надеяться, что та дыра была единственной. Страшного не случилось, значит, маг ничего не упустил из виду.
      Он уже почти успокоился, когда в комнату вдруг с писком высыпал целый выводок мышей. Как он мог забыть о мышиных норах! К счастью, о них не забыл Багдасар. Уважение, испытываемое Маниакисом к колдуну-васпураканцу, заметно возросло. Но одновременно возрос и страх - принудить мышей пройти в спальню через охранные чары мог только очень сильный маг.
      Постукивание донеслось по очереди из каждой мышиной норы. Но они, как и все остальные отверстия в спальне, оказались надежно защищены. Обретя уверенность, что маг Генесия наткнулся на непреодолимый заслон, Маниакис натянул на себя одеяло, намереваясь снова заснуть.
      Потом, вспоминая о случившемся, он понял, что проявил непозволительное простодушие. После того как постукивание прекратилось, за окном появилось нечто. Он так никогда и не узнал, какая часть этого образа была порождением его собственного воображения, а какая заслана в Опсикион магом из Видесса. Так или иначе, видение оказалось поистине ужасным.
      Тень напоминала легкую паутину, сквозь которую просвечивали звезды; исключение составляли только рот и глаза. Но этого было вполне достаточно, чтобы домыслить все остальное.
      Рыбаки из Каставалы нередко привозили на рынок акул, пойманных ими среди другой рыбы. Челюсти этих тварей всегда буквально гипнотизировали Маниакиса две изогнутые пилы, утыканные несколькими рядами острейших зубов... Любая из тех акул лопнула бы от зависти, увидев челюсти жуткого создания, невесомо парившего сейчас за окном, хотя его пасть не казалась такой уж огромной. Вернее, поправил себя Маниакис, она не слишком широко раскрыта. Он не мог отделаться от мысли, что эта пасть может раздвигаться почти до бесконечности, причем останется утыканной зубами-ножами от края до края, как бы сильно ни распахнулась.
      Он испытал сильное облегчение, когда ему удалось оторвать глаза от кошмарной пасти, но это едва не стоило ему жизни, потому что он встретился взглядом с глазами чудовища. Как Маниакис ни старался, отвести глаза ему не удавалось. На западных землях империи и в Макуране водились львы и тигры. Несколько раз ему случалось охотиться на львов, и он навсегда запомнил тяжелый царственный взгляд их золотисто-желтых глаз. Но лев со взглядом подобной гипнотической силы имел бы сколько угодно добычи, а потому скоро обожрался бы до такой степени, что не смог бы передвигаться.
      Влекомый чужой волей, полностью подавившей его собственную, Маниакис встал с кровати и направился к окну. Он понимал, что плавающая во тьме за окном тварь не в состоянии проникнуть внутрь, пока действуют охранные заклинания Багдасара. Но если чудовище вынудит его выйти из-под защиты заклинаний... Вот тут-то оно покажет, насколько широко может растянуться жуткая пасть!
      Каждый шаг к окну был медленней предыдущего, поскольку Маниакис изо всех сил боролся с чужой волей, пытавшейся окончательно подавить его. И все же шаг следовал за шагом... Дойдя до подоконника, он сам разрушит магическую защиту, установленную Багдасаром, те два куска бечевки, а точнее, их магическое продолжение. Маниакис знал, что последует дальше, но силы его иссякли, он больше не мог сопротивляться.
      Вдруг по его босой ноге пробежала мышка, наверняка одна из тех, что выбежали в спальню, изгнанные из своей норы первыми попытками колдуна, исполнявшего приказ Генесия. Маниакис вздрогнул и невольно посмотрел вниз; гипноз мгновенно разрушился. Шатаясь, он отошел от окна, повернувшись спиной к смертоносному взгляду кошмарных глаз.
      Потом он услышал, или ему показалось, что услышал, отвратительный визг, вопль бессильной ярости, после которого, казалось бы, немедленно должна была появиться стража, вооруженная мечами и луками... Но в резиденции Самосатия по-прежнему было тихо и мирно. Может, все это ему только почудилось? Может, все, включая чудовище за окном, существовало лишь в его воображении?
      Если так, то воображение только что едва не убило его! Очень осторожно Маниакис снова бросил взгляд в сторону окна. Тварь все еще была там и поедала его глазами. Но он уже знал, с каким противником имеет дело. Она по-прежнему хотела заставить его выйти из спальни, да только сила, с которой чудовище пыталось навязать ему свою волю, почти сошла на нет.