- Я бы предпочел заплатить за тех животных, которых нам придется забить, ответил брату Маниакис. - Разумеется, то, чего мне хочется, и то, что я на самом деле могу себе позволить, - разные вещи. С тех пор как я натянул алые сапоги, пришлось усвоить такую простую истину.
      - Подобную истину усваивает всякий, кто находится у власти, - согласился Парсманий. - И чем выше ранг, тем дороже обходится урок.
      Маниакис внимательно прислушался к тому, как прозвучали слова брата. Ибо второе, чему научили его алые сапоги, - никому не доверять безоговорочно. Ему была крайне неприятна необходимость всякий раз оценивать степень недовольства Парсмания, но выбора у него просто не оставалось.
      - Еще три-четыре дня, и мы будем в Аморионе, - сказал он. - Тогда вместо одной заботы, о подвозе провианта и снаряжения, у нас появится другая: решится ли Абивард на штурм города, зная, что внутри находятся свежие силы. - Он невесело рассмеялся:
      - Вот еще один урок, преподносимый троном. Всегда приходится о чем-то беспокоиться. День, когда тебе покажется, что все обстоит прекрасно, почти наверняка окажется именно тем днем, когда против тебя созрел незамеченный тобой заговор.
      - Думаю, ты прав, - ответил Парсманий. - Ладно. Пожалуй, пойду посмотрю, как там мои люди. А потом пора и на боковую.
      - Очень разумное решение, брат мой. - Маниакису была по душе серьезность, с которой его брат теперь относился к командованию авангардом.
      Власть, находившаяся ныне в руках Парсмания, была гораздо больше той, которой он когда-либо прежде обладал, но справлялся он с обязанностями совсем неплохо. У Маниакиса не было никаких причин жаловаться на его недостаточное усердие со времени того достопамятного вечера неподалеку от Кайцикона. Если когда-нибудь удастся наскрести достаточное количество воинов, чтобы сформировать две армии, Парсманий может оказаться подходящим командующим для одной из них... Автократор задумчиво потер подбородок. Цикаст командовал такой армией, причем вот уже несколько лет действовал как независимый владыка. Назначение Парсмания через его голову может сильно обидеть генерала. Но достаточно ли такой обиды, чтобы подтолкнуть Цикаста к мятежу? Придется подумать и об этом.
      - А еще алые сапоги быстро учат, что жизнь куда более сложная штука, чем могло показаться до того, как их натянул, - сообщил Маниакис шелковым стенам своего шатра. Стены не возражали.
      ***
      За всадником, скакавшим в сторону главных сил, поднимался хвост из клубов пыли. Маниакис заметил этот хвост задолго до того, как смог разглядеть самого разведчика. Подскакав ближе, всадник резко натянул поводья. С морды коня падали клочья пены; животное тяжело водило боками. Отсалютовав Автократору высоко поднятым сжатым кулаком, разведчик доложил:
      - Впереди огромные облака пыли, величайший! Они быстро приближаются к нашему авангарду.
      - У тебя есть предположения, кто бы это мог быть? - нахмурился Маниакис.
      - Нет, величайший, - ответил разведчик.
      - Возможно, свежие подкрепления? - с надеждой в голосе пробормотал Автократор. Впрочем, сам он так не думал. - Ведь подкрепления должны двигаться в сторону Амориона, а не по направлению к нам.
      - В точности так, величайший, - подтвердил вестник. - Но как бы то ни было, пыль стремительно приближается, двух мнений тут быть не может.
      - Нет, - сказал Маниакис самому себе, глядя из-под руки на запад, - Я ничего не вижу. Пока не вижу. Но если со стороны Амориона сюда скачет множество всадников, значит, они либо наши воины, выбитые из крепости, либо преследующие беглецов макуранцы. Возвращайся обратно, - приказал он вестнику. - И будь готов передать мне следующее сообщение от Парсмания.
      - Есть, величайший. - Всадник отсалютовал снова и вонзил шпоры в бока своего коня, принуждая животное сразу перейти в галоп.
      - Играйте построение в боевой порядок, - сказал Маниакис, повернувшись к трубачам, всегда находившимся неподалеку от него.
      Те поднесли к губам длинные бронзовые горны, и над плато поплыли звуки сигнала, приказывавшего маленькой армии Автократора перестроиться из походной колонны в боевую линию.
      - Надо как следует зацепиться левым флангом за Аранд, - как мог громко прокричал в дополнение к этому сигналу Маниакис.
      Каждый полк быстро разделился на две части. Половина одного полка отступила назад, чтобы образовать резерв и обеспечить охрану обоза. Оставшиеся полтора полка разделились на трое, причем центр, где находился сам Маниакис, несколько выдвинулся вперед. То было традиционное упругое и прочное построение, прекрасно подготовленное к столкновению с чем угодно.., кроме значительно превосходящих сил противника.
      Воины множество раз тренировали переход из походного порядка в боевой, поэтому сейчас перестроение прошло быстро, без суеты и неразберихи. Все же потребовалось какое-то время. Когда полки подготовились к бою, Маниакис уже ясно видел облака пыли, недавно замеченные его авангардом. Он стиснул челюсти, чтобы не выдать охватившего его беспокойства. Вестник сказал сущую правду: облако пыли было очень большим и стремительно приближалось.
      Затем среди клубов пыли показались всадники в кольчугах. Маниакис узнал некоторые знамена и плащи, среди скачущих были воины его собственного авангарда. Сквозь гром копыт донесся отчаянный вопль:
      - Аморион пал!
      Осознав смысл этого вопля, Автократор охнул, будто от страшного удара в живот. Удар действительно был страшным, и не только для него - для всей Видессийской империи. Долгие годы крепость Аморион сдерживала макуранцев, не давая им спуститься по долине Аранда к берегам Моря Моряков. Если Абиварду удалось наконец овладеть крепостью...
      - Послушай, ты! - повелительно крикнул Маниакис одному из всадников, явно не принадлежавшему к его собственному авангарду. - Остановись и объясни, что стряслось там, на западе!
      Сперва ему показалось, что воин промчится мимо, не останавливаясь и не отвечая. Маниакису не случалось видеть столь беспорядочного бегства с тех самых пор, как Этзилий устроил ему западню под Имбросом. Но он навсегда запомнил, как выглядит такое бегство. В самый последний момент всадник все же осадил коня и снова воскликнул:
      - Аморион пал!
      Это был почти такой же плач, каким в священных книгах Фоса благой и премудрый Господь оплакивал возможную злосчастную судьбу своих порочных сынов. Беглецы на разные лады повторяли:
      - Аморион пал!.. Аморион пал.., пал.., пал... Люди Маниакиса в гневе и тревоге невольно подхватили печальный клич. Они знали, как важен для империи город в верховьях Аранда. Необразованные, неискушенные в формальной логике, они сердцем понимали, каким ужасным ударом для Видессии окажется падение этой крепости.
      - Жив ли Цикаст? - требовательно спросил Маниакис у остановившегося рядом с ним всадника.
      - Пока жив, - ответил тот и, разглядев регалии Автократора, добавил:
      - Величайший. - Потом продолжил, утерев рукавом плаща пот со лба:
      - Генерал командует арьергардом. Он, благослови его Фос, до сих пор пытается сдержать железных парней, не дать им разделаться с остатками нашей армии.
      - Становись в строй! - приказал Маниакис, обращаясь не только к этому беглецу, но и к остальным, кто мог его слышать. - Мы выдвинемся вперед, на помощь Цикасту. Если Господь наш, благой и премудрый, снизойдет к нам, мы преподнесем макуранцам урок, который они не скоро забудут.
      Спокойствие, с каким он говорил, и вид стройных боевых порядков его маленькой армии побудили некоторых беглецов из Амориона решиться на участие в новой битве. Другие же, павшие духом, продолжили свой путь, ища спасения в бегстве. У Автократора было недостаточно людей для того, чтобы силой принудить этих отчаявшихся занять место в общем строю. Вдобавок привнесенная ими паника оказалась заразительной. Кое-кто из воинов, шедших с Маниакисом от самого Видесса, повернул коней и примкнул к беглецам. Товарищи пытались удержать их, но по большей части тщетно.
      Из авангарда прискакал еще один вестник.
      - Величайший! - доложил он, отсалютовав. - Твой высокочтимейший брат велел сообщить, что его отряды разбиты в мелкое крошево, словно лед на реке в середине весны. Таковы точные слова нашего командира.
      - Передай ему, пусть отступает, чтобы занять позиции позади наших главных сил, но мы все на одном корабле. И боюсь, корабль начинает тонуть. - Маниакис махнул рукой, указывая на царившее вокруг него смятение.
      Всадник поднял в приветствии сжатый кулак и погнал коня в ту сторону, где продолжал сражаться авангард. Десятки беглецов, мчавшихся оттуда, пытались предостеречь вестника, но тот не внял их крикам. Несколько человек, вдохновленных его примером, придержали коней, чтобы принять бой рядом со своим Автократором, но большинство лишь сокрушенно качали головами, продолжая беспорядочно отступать.
      Вместе с остатками авангарда под командованием Парсмания к боевым порядкам Маниакиса приближался довольно большой отряд, в гуще которого на штандарте развевалось знамя Видесса: золотой солнечный круг на голубом полотнище. Рядом со знаменосцем на великолепном сером коне скакал седобородый статный человек в позолоченной кольчуге.
      - Высокочтимый Цикаст! - так громко, как смог, вскричал Маниакис.
      Седобородый воин оглянулся. Маниакис махнул ему рукой. Тот повторил приветственный жест, но потом, узнав наконец Автократора, сменил его на официальный салют.
      - Я здесь, величайший! - крикнул он и повернул коня, чтобы подъехать к Маниакису.
      - Что же все-таки произошло? - спросил Автократор, указывая на царящий вокруг хаос. - Ведь тебе так долго удавалось удерживать Аморион...
      Цикаст лишь пожал плечами, будто отказываясь принять на себя вину за произошедшее:
      - Мы разбиты наголову, величайший. Это неизбежно в условиях, когда все макуранцы, сколько их есть в мире, приходят по твою душу. Это неизбежно, когда остальные генералы, действующее в западных провинциях, не желают пожертвовать ломаным медяком, чтобы оказать помощь стратегически очень важной крепости; когда единственные новости, доходящие из Видесса, сводятся к тому, что оттуда не следует ждать помощи; когда полководец знает, что стоит ему хоть на шаг удалиться от готовых защищать его воинов, и он тут же поплатится за подобное легкомыслие собственной головой... - В голосе Цикаста проскользнуло отчаяние. - Наверно, можно было продержаться еще немного, но что толку? Пусть все провалится в ледяную преисподнюю!
      - Да, похоже, Аморион туда уже провалился, - произнес Маниакис.
      Он припомнил, как Цикаст обвинял одного из генералов в поражении, которое недавно потерпел. Как раз тогда, когда пропал Татуллий. Интересно, понимает ли этот человек необходимость нести ответственность за собственные действия?
      - А ты уверен, что смог бы на моем месте добиться большего, величайший? словно раненый зверь, прорычал Цикаст, бросив в лицо своему Автократору почти тот же вопрос, который задал Генесий перед тем, как расстался с головой.
      - Как знать. - Маниакис смерил генерала суровым взглядом. - Однако какие у тебя великолепные сапоги, высокочтимый Цикаст.
      За исключением двух узеньких черных полосок, сапоги генерала были алыми. С расстояния всего в несколько шагов их нельзя было отличить от обуви, носить которую мог один лишь Автократор.
      Генерал снова пожал плечами:
      - Здесь дела долго обстояли так, что именно я воплощал всю мощь империи в глазах ее подданных, поскольку, как я уже говорил, из столицы не поступало никакой помощи. Поэтому я и внешне стремился олицетворять собой империю; во всяком случае, настолько, насколько дозволяли закон и обычай.
      Да, генерал следовал закону и обычаю, - почти перейдя за их грань. Маниакис спросил себя, а не захочется ли Цикасту в один прекрасный день надеть чисто алые сапоги. Пожалуй, я ничуть не удивлюсь, подумал он. Однако сейчас не время и не место устраивать выволочку гордому генералу, так тщательно соблюдавшему формальности при помощи крайне узких черных полосок.
      - Тебя преследуют? - спросил он Цикаста.
      - Неужели ты полагаешь, величайший, что я спешу на восток лишь для того, чтобы поскорее разбить бивак и поужинать у костра? - желчно спросил генерал. За нами по пятам гонится целая прорва железных парней. - Он окинул взглядом боевые порядки Маниакиса, оценивая его силы. - С таким количеством людей нет смысла становиться на их пути. Они пройдут сквозь твою линию, словно нож сквозь сало.
      - Ну-у.., не обязательно, - ответил Маниакис после секундного колебания. В конце концов, они преследуют толпу перепуганных беглецов. Как им кажется. Если мы нанесем неожиданный сильный встречный удар, быть может, нам удастся остановить армию Абиварда. А тогда, да поможет нам Фос, мы сохраним на этот год долину Аранда. Или большую ее часть.
      Узкое, с заостренными чертами лицо Цикаста было не из тех, которые часто освещаются радостной улыбкой. Но сейчас оно сделалось мрачнее тучи.
      - Если бы ты своими глазами увидел, как велики преследующие нас силы макуранцев, величайший, - угрюмо сказал он, - ты бы согласился, что всякое сопротивление бессмысленно.
      - Но до тех пор, пока я их не увидел, мне трудно с тобой согласиться, отрезал Маниакис. - Высокочтимый Цикаст! Если ты и та часть твоих воинов, которая еще подчиняется командам, пожелаете присоединиться к нам, я буду рад, ибо вы окажете мне неоценимую помощь. Если нет, соблаговоли продолжить свой путь на восток, дабы своим печальным видом не внушать моим воинам мысль о неизбежном поражении. - Он выжидательно посмотрел на генерала.
      Тот сердито нахмурился, поскольку давно отвык получать приказы. Но мысль о том, что им откровенно пренебрегают, также была для него невыносима. Колебание оказалось недолгим.
      - Ты - Автократор, а это значит, что командуешь здесь ты, - ровно, без всякого выражения сказал он и принялся выкрикивать команды, приказывая своим воинам прекратить отступление.
      Его голос оказался куда громче, чем можно было ожидать, судя по внешности, а использовал Цикаст свой бас так успешно, что Маниакис ни в чем не смог бы его упрекнуть. Правда, некоторые беглецы из Амориона не пожелали останавливаться, но большинство осадили лошадей, развернулись и примкнули к полкам Автократора. Воины Маниакиса, приунывшие было при виде того, как все разваливается прямо на глазах, воспряли духом.
      - Вперед! - скомандовал Маниакис. Трубачи подняли горны; подгоняемые звуками сигнала всадники двинулись вперед, сразу взяв резвую рысь, которую они при необходимости могли быстро перевести в галоп.
      Навстречу то и дело попадались воины-видессийцы, ведшие в поводу своих хромающих лошадей, или просто пешие, чьи кони окончательно обезножели либо пали. Эти люди, не веря собственным глазам, смотрели на свежую видессийскую кавалерию, явно двигавшуюся навстречу макуранской коннице вместо того, чтобы спасаться бегством.
      Вскоре начали попадаться трупы людей и животных, не успевшие еще вздуться и начать смердеть. Эти, скорее всего, погибли от ран, полученных в самом Аморионе или его окрестностях. Губы Маниакиса сжались в тонкую горестную линию. Сколько людей погибло ни за что в течение последних семи лет... Подлец Генесий не смог бы опустошить империю сильнее, даже если бы добивался именно этого!
      Вскоре Маниакис приметил большой отряд всадников, двигавшийся на восток. Сперва он решил, что перед ним очередные беглецы, пытающиеся уйти от погони, но быстро понял: на этот раз к нему приближается макуранская кавалерия, преследующая остатки разбитого видессийского гарнизона.
      Макуранцы скакали на огромных, мощных лошадях. Всадники были с ног до головы закованы в тяжеленные кольчужные доспехи с наколенниками, налокотниками и металлическими пластинами, прикрывавшими бедра и руки. Со шлемов свисали густые вуали из мелких стальных колец, прикрывавшие лица воинов. Открытыми оставались лишь глаза да высовывавшиеся из латных рукавиц пальцы, сжимавшие оружие.
      Даже кони были защищены латами из тонких стальных пластин, закрепленных на кожаной основе. Главным оружием всадникам служили длинные тяжелые копья, но на левом боку у каждого болтался меч в ножнах - на случай, если копье сломается в схватке.
      - Стреляйте из луков! - прокричал Маниакис. - Рассыпьтесь и не подпускайте их близко!
      Ничего нового он не придумал. Такова была обычная тактика, которой придерживались видессийцы в сражениях со своими восточными соседями. Видессийские конники носили лишь кольчугу и шлем; лошади же вообще не были защищены. Макуранцы в бою страшно потели, только что не плавились, и воняли. Но все же не плавились, чем и заслужили у своих противников прозвище "железные парни".
      Копья макуранцев опустились; солнце засверкало на железных остриях, нацеленных на видессийцев.
      - Шарбараз, Царь Царей! - раздался их боевой клич.
      Маниакис умел говорить на их языке. Не слишком гладко, но вполне достаточно, чтобы его понимали. Тяжелые кони двинулись галопом; всадники издали новый клич:
      - Абивард! - А затем:
      - Хосий Автократор! Маниакис поискал взглядом Абиварда, но не нашел. Впрочем, трудно ожидать, чтобы его бывший друг, а ныне смертельный враг оказался среди воинов своего авангарда.
      - Видессия! Маниакис Автократор! - раздался ответный боевой клич видессийцев.
      Их крики прозвучали воодушевленно, даже свирепо. Так свирепо, что сердце Маниакиса радостно подпрыгнуло. За последние годы видессийцы проиграли столько сражений, что любое проявление подлинной отваги с их стороны должно изрядно озадачить врагов.
      Его конники доставали стрелы из колчанов, заряжали луки, изо всех сил натягивали тугую тетиву, после чего отпускали ее, наполняя воздух густым звоном и свистом летящих стрел. Лет двести назад конным лучникам приходилось гораздо труднее, но теперь стремена позволяли управлять лошадью, освободив руки для стрельбы. Правда, те же стремена помогали макуранцам управляться в бою с копьем, не опасаясь вылететь из седла. Старые враги даже одно и то же изобретение умудрялись использовать по-разному.
      Не все воины Маниакиса были лучниками. В ближнем бою вперед выдвигались копейщики, разившие врага своим легким оружием и отступавшие, чтобы не дать железным парням вышибить их из седла. К сожалению, не всем им удавалось избегнуть столь печального исхода. В ближнем бою с тяжеловооруженными макуранцами состязаться почти невозможно.
      Зато можно помешать им использовать их преимущество. Сейчас видессийцы превосходили своих врагов числом. Вдобавок нет таких лат, которые полностью прикрывали бы воина в бою. И нет таких доспехов, которые могли бы остановить все копья и стрелы, пущенные с близкого расстояния... После короткой, но жаркой схватки макуранцы не выдержали строй и попытались отступить.
      Это оказалось не просто. Во-первых, их коням приходилось нести большой вес. Во-вторых, сзади кони не были защищены, а видессийцы осыпали их уязвимые задние ноги градом стрел. От боли и страха несчастные животные ржали, поднимались на дыбы и сбрасывали седоков. Уставшим в бою всадникам не всегда удавалось справиться со своими конями.
      При виде давно забытого прекрасного зрелища - спин бегущих врагов видессийцы взвыли, как безумные, и пустились в погоню за железными парнями с таким энтузиазмом, какого не проявляли в западных провинциях уже долгие годы.
      - Как долго ты позволишь своим людям преследовать врага? - спросил Цикаст. - Величайший, - добавил он спустя мгновение и продолжил:
      - Очень скоро произойдет одно из двух: либо тяжелая кавалерия сумеет перестроиться, либо ей на помощь придет подкрепление, после чего последует немедленная расплата за нашу самонадеянность.
      Генерал, скорее всего, был прав; Маниакис подтвердил его правоту неохотным кивком. С другой стороны, неудивительно, что при сверхосторожности Цикаста макуранцы чувствовали себя в западных провинциях как дома. Если считать самонадеянностью любую попытку перехватить инициативу у врага, то перехватить ее так никогда и не удастся. Возможно, Цикаст являлся настоящим гением оборонительной войны. Даже наверняка, иначе он не смог бы так долго удерживать Аморион. И все же, хотя неумение обороняться могло привести к проигрышу войны, такое умение вовсе не гарантировало окончательной победы.
      До Маниакиса наконец дошло, что он не ответил на вопрос, над которым сам мучительно ломал голову.
      - Пусть продвинутся еще немного, - сказал он. - Пусть воины поймут, что могут побеждать в сражениях любых железных парней. Сейчас такие бойцы для нас дороже золота.
      - Если они поймут это сейчас только для того, чтобы вскоре убедиться, насколько они ошибались, такой урок уже не окупишь никаким золотом. - В доселе безразличном голосе Цикаста неожиданно прозвучали скорбные нотки.
      Снова Маниакис был вынужден кивнуть, соглашаясь. Но все же взмахом руки он приказал своим конникам продолжать преследование. Ему пришло в голову, что его опасения по поводу претензий Цикаста на трон изрядно преувеличены. Судя по всему, этот человек вряд ли решится присесть ночью под кустом, если у него не будет факела, чтобы проверить, не прячет ли поблизости медведь.
      Маниакис обнажил меч. То же, не колеблясь, сделал Цикаст. С лица генерала не сходило осуждающее выражение, но личной храбрости ему было не занимать. Оба военачальника последовали за видессийской кавалерией, гнавшей врага все дальше.
      Всадники на самых быстрых конях уже сильно опередили Автократора и Цикаста. Маниакис пришпорил своего мерина, пытаясь догнать их. И уже почти догнал, когда услышал впереди звуки боевых горнов. Но не тех, какими обычно пользовались видессийцы.
      - Выровнять строй! - прокричал Маниакис конникам, находившимся впереди него. - Держать боевой порядок! Куда вы несетесь, словно бараны, нажравшиеся травы безумия!
      - Там, впереди, целое войско макуранцев, - заметил Цикаст. Он не произнес слов: "Я же тебе говорил, что так и будет". Но с тем же успехом мог и произнести.
      Вслед за сигналами горнов раздались дикие крики и вопли. Воины Маниакиса мгновенно превратились из преследователей в преследуемых. Теперь они мчались галопом в его сторону, причем гораздо быстрее, чем тогда, когда гнались за тяжелой кавалерией макуранцев. Бока их лошадей окрасились кровью от бешеного пришпоривания, на спинах бедных животных появились белые рубцы от хлыстов...
      Следом за ними, тоже не соблюдая боевого порядка, мчалась конница Макурана. Нет, не железные парни, а легкая кавалерия, которую Царь Царей набирал, чтобы увеличить численность своего войска. Эти были вооружены лишь мечами и луками; доспехами им служили тяжелые кожаные куртки да нечто вроде железных горшков на головах. Маниакис прекрасно знал, каковы они в бою: свирепые и дикие, когда им сопутствовал успех, но мгновенно ударявшиеся в панику, когда враг оказывал серьезное сопротивление. Но как заставить видессийцев опомниться?
      - Стоять насмерть! - прокричал Маниакис. В бою один на один его всадники обретали над легкой кавалерией Макурана то же преимущество, какое имели над видессийцами железные парни. Но воины империи разучились стоять насмерть. Они даже не могли держать строй, когда видели, как вражеская конница обтекает их с флангов.
      Впав в неистовство, Маниакис пришпорил своего мерина и ринулся навстречу макуранцам. Те расступились перед ним - у них не было ни малейшего желания вступать в схватку с человеком и отважным, и защищенным надежными доспехами. Цикаст, лихо орудуя мечом, держался по правую руку Автократора. За ними последовали еще несколько видессийцев, делавших все возможное, чтобы предотвратить назревавшее поражение.
      Маниакис обменивался ударами меча с макуранцем, не имея возможности уклониться из-за возникшей давки. Его противник что-то кричал, но шум битвы заглушал слова. Пот струйками стекал по лицу вражеского воина, смывая белесую пыль нагорья с его смуглой кожи. Лицо макуранца было удлиненным, почти прямоугольным, мрачным; в темных, глубоко посаженных глазах, способных на выражение сильных чувств, сейчас горела лишь жажда крови.
      Наконец Маниакис изловчился и ловким ударом выбил меч из рук противника. Меч, вращаясь, отлетел в сторону, упал в грязь. Но, прежде чем Автократору удалось прикончить врага, на него бросился другой. Пришлось неловко изогнуться, чтобы избежать нового нападения. Маниакис испытал мгновенный приступ слепого страха - ему показалось, что он запоздал со своим движением.
      В этот момент на нападавшего обрушился Цикаст, и тому пришлось самому уклоняться от удара вместо того, чтобы нанести удар Автократору.
      - Благодарю, - задыхаясь, произнес Маниакис, снова поворачиваясь к обезоруженному им мгновение назад макуранцу; но тот воспользовался предоставленной ему краткой передышкой и исчез.
      - Для меня большая честь служить величайшему, - ровным голосом отозвался Цикаст. Маниакису не удалось расслышать в голосе генерала никаких оттенков. Интересно, были ли его слова простой констатацией факта, выражением покорности или скрытой иронией? Трудно сказать, решил Автократор. Оставим это на потом.
      Времени на раздумья не оставалось. Совсем рядом раздались звуки новых труб. С запада к месту схватки спешил еще один отряд всадников. Скривившись, Маниакис кивнул генералу:
      - Ты был совершенно прав, высокочтимый Цикаст, - сказал он. - Теперь посмотрим, удастся ли нам выбраться из этой каши.
      - Да, величайший, - ответил Цикаст и, поколебавшись секунду, добавил:
      - Насколько мне известно, ни Ликиний, ни Генесий никогда не признавали своих ошибок.
      - Может быть, я просто слишком недавно уселся на трон, - сухо ответил Маниакис. Цикаст внимательно глянул на него, решил, что Автократор шутит, и засмеялся. - Признание того факта, что я совершил ошибку, не поможет мне ее исправить, - вскользь заметил Маниакис.
      - На сей раз не поможет, - согласился генерал. - Но в другой, более благоприятной ситуации это может оказаться весьма полезным. Если, конечно, нам суждено дожить до такой ситуации.
      - Да, - сказал Маниакис, - если суждено. Принимая во внимание количество макуранцев, буквально засыпавших стрелами своих врагов, вопрос о выживании был далеко не праздным. Зато решение нынешней тактической ситуации казалось совершенно очевидным, не оставлявшим никакого другого способа избежать немедленной катастрофы, кроме стремительного отступления.
      Хотя отступление являлось частью военного искусства видессийцев, мысль о вынужденном отходе наполняла сердце Маниакиса бессильной, мучительной злостью. Готовность, с которой он согласился встретиться с Этзилием вдали от Видесса, привела к ужасной катастрофе под Имбросом. Ныне он снова позволил себе проявить излишнее нетерпение, за которое империя опять заплатит слишком высокую цену.
      - Больше всего мне хотелось бы сделаться черепахой, - сказал он, ни к кому не обращаясь. - Тогда сейчас я укрылся бы под своим панцирем и не высовывался оттуда долго-долго.
      - Да, у черепахи есть определенные преимущества. - Цикаст подтвердил свои слова угрюмым кивком. - Благодаря им Аморион, несмотря ни на что, оставался в наших руках во времена злосчастного правления Генесия.
      - И благодаря им он потерян в самом начале моего правления, - заметил Маниакис. - Плачевный результат, не так ли? Все же ты прав, во всяком случае на этот раз. Но я не могу избавиться от мысли, что единственное средство спасения империи в том, чтобы проявлять больше решимости и отваги.
      В темных печальных глазах Цикаста легко читались все возражения, которые генерал не захотел произносить вслух. Но было бы глупо ставить под сомнение необходимость проявить решимость и отвагу в настоящий момент. Автократор с генералом скакали бок о бок, при необходимости вступая в единоборство с макуранскими конниками и стараясь держать отступление под контролем.
      - Вместе! Держаться вместе! - закричал кто-то неподалеку от них. То был Парсманий. Увидев совсем рядом брата, он сказал ему:
      - Сегодня поистине замечательный день! Все шиворот-навыворот. Командующий основными силами вдруг оказался впереди командира авангарда!
      - Сегодня поистине ужасный день, - поправил его Маниакис.
      Затем, присоединив свой голос к голосу Парсмания, он принялся убеждать своих конников и людей Цикаста к стойкости. Иногда ему казалось, что эти призывы возымели действие. Но потом либо появлялись новые силы макуранцев, либо возникала очередная сумятица среди видессийцев, и все приходилось начинать сначала.
      Наконец незадолго перед закатом его воинам удалось не то чтобы приостановить наступательный порыв врага, но, по крайней мере, немного оторваться от преследователей. Только тогда они смогли разбить лагерь, не опасаясь внезапной атаки противника. Грустное, жалкое зрелище являл собой этот лагерь. Раненые стонали и изрыгали проклятия; то тут, то там сновали маги-врачеватели, твердившие целительные заклинания над бойцами, получившими самые страшные ранения.
      Маниакис почти с благоговением наблюдал за действиями врачевателей. Когда кто-нибудь из них возлагал руки на ужасную рану, даже такой невосприимчивый к магии человек, как Автократор, ощущал мощную целительную энергию, изливавшуюся из этих рук на раненого. Когда же маг-врачеватель наконец убирал руки, рана выглядела так, словно была нанесена много лет назад.
      Но и цена, которую платил маг-врачеватель, была очень высока. После очередного выхода из исцеляющего транса он выглядел как человек, изнуренный непосильным трудом, пробудившийся от краткого, недостаточного для отдыха сна. Быстро проглотив изрядное количество пищи и жадно осушив большую кружку вина, маг нетвердой походкой направлялся исцелять следующего безнадежного пациента. Оказав помощь двум, иногда трем раненым, врачеватель обычно падал с ног от усталости и тут же засыпал, причем так глубоко, что его было не разбудить никакими силами.
      Раненые, не нуждавшиеся в столь немедленном и радикальном вмешательстве, оказывались на попечении войсковых лекарей, которые вытаскивали засевшие стрелы, зашивали раны, а потом поливали их вином, чтобы предотвратить нагноение. Маниакис иногда спрашивал себя, чего от этих лекарей больше: вреда или пользы.
      Он бродил по лагерю от костра к костру, делая все возможное, чтобы приободрить своих воинов, пока не наткнулся на Багдасара. Тот сидел на земле, поддерживая голову руками с таким видом, будто боялся, что она отвалится, как только он перестанет ее подпирать.