- Уверяю тебя, величайший, подобные низменные соображения даже не коснулись моих мыслей во время молитвы, - пробормотал Агатий. Его слова прозвучали вполне искренне. Но ведь произносить искренние речи - одна из прямых обязанностей патриарха, подумал Маниакис.
      Интересно, спросил он себя, насколько прочувствованно заговорит Агатий, случись ему проведать о чувствах, связывающих Автократора с его кузиной. Без сомнения, гневные проклятия, кои старик обрушит на их головы, прозвучат куда более.., искренне.
      Выкинув из головы даже тень мысли о возможности подобного противостояния, Маниакис повернулся к отцу и Регорию.
      - Хочется верить, что вы не уступите Этзилию эту часть империи, пока я буду занят делами в западных провинциях! - Он надеялся, что его слова прозвучат как шутка, но они прозвучали почти как мольба.
      - Пока каган сидит тихо, - ответил старший Маниакис. - Надеюсь, так и будет.
      - Прошу тебя, соблюдай особую осторожность в западных провинциях, величайший, - добавил Регорий. - Помни, что макуранцы уже долгое время одерживают одну победу за другой, в то время как наши войска терпят поражение за поражением. Не позволяй себе ввязываться в сражения, если у тебя нет полной уверенности в благоприятном исходе. Иначе у наших воинов может сложиться превратное впечатление о непобедимости макуранцев.
      - Я запомню твои слова, - сказал Маниакис. Да, если уж сорвиголова Регорий советует соблюдать особую осторожность, это следует принять во внимание. И все же отказаться от попытки изгнать войска Царя Царей из западных провинций означало смириться с присоединением этих земель к Макурану.
      - Запомни хорошенько еще одно, сынок, - сказал старший Маниакис. - В столице у тебя нет большого количества войск, а армии в западных провинциях за последние шесть, нет, теперь уже семь, лет разбиты в сражениях или распались. Если ты хочешь добиться хоть каких-нибудь успехов, тебе придется заняться обучением солдат, которые отвыкли побеждать.
      - Как раз обучением воинов науке побеждать я и намерен заняться, - ответил Маниакис и, поморщившись, добавил:
      - Разумеется, мои намерения и то, насколько им позволит осуществиться Абивард, - далеко не одно и то же.
      Закончив разговор на столь малооптимистической ноте, Маниакис обнял отца, затем Регория и поднялся на борт "Возрождающего", чтобы переправиться на своем флагмане через Бычий Брод.
      Маленький городок на той стороне узкого пролива назывался Акрос. Гребцы подвели "Возрождающий" так близко к берегу, что флагман уткнулся носом в песок. Моряки быстро спустили трап, по которому Маниакис сошел на берег. Автократор Видессии раздумывал, следует ли произнести речь, дабы как-то отметить сам факт его присутствия на западных землях империи. Ведь Генесий за все годы своего правления ни разу не пересек Бычий Брод, чтобы сразиться с макуранцами; Ликиний же, хотя и был гораздо более способным Автократором, чем тот, кто узурпировал его трон, никогда не претендовал на роль полководца и очень редко возглавлял свои войска во время военных кампаний.
      В конечном счете обращение к воинам оказалось совсем коротким.
      - Приступить к высадке! - скомандовал Маниакис, на чем и закончил.
      Самые пламенные речи, произносимые вдали от поля боя, не помогут выиграть войну. К тому же провозглашать великие цели после того, как империя потерпела немало сокрушительных поражений, казалось неуместным. Это самый верный путь приобрести славу безмозглого хвастуна либо, в лучшем случае, безрассудного, доведенного до отчаяния человека.
      Собственно, он и был таким человеком, но пока не собирался никому об этом сообщать.
      Остальные корабли также пристали прямо к берегу. Видессийские законы запрещали находившимся поблизости от столицы городам строить причалы в своих гаванях, чтобы основной торговый поток шел только через Видесс.
      Моряки, воины и конюхи, действуя то лаской, то невнятными угрозами, начали выводить лошадей на берег. Едва ступив на прибрежный песок, животные принимались радостно взбрыкивать; они были рады покинуть такую неверную опору, как качающаяся, уходящая из-под ног палуба корабля. Маниакис не раз наблюдал подобное зрелище, когда кавалерии приходилось переправляться морем. На суше нет другого такого чудесного создания, как лошадь, но любое путешествие по воде превращает ее в капризную, непокорную тварь.
      Он повернулся к Парсманию, сошедшему следом за ним с "Возрождающего":
      - Возглавишь авангард. Ты лучше остальных знаешь здешнюю обстановку, поскольку совсем недавно был здесь. Надеюсь, ты сможешь провести нас по безопасным местам и сумеешь вовремя подсказать, куда не стоит соваться.
      - Надеюсь, что смогу, - ответил Парсманий. - Когда я пробирался в столицу, Цикаст еще продолжал удерживать Аморион; поэтому вся долина реки Аранд находилась под его контролем. Но если Аморион пал...
      - Тогда мы окажемся в большей опасности, чем могли предположить, закончил за брата Маниакис. - Видит Фос, империи уже грозят со всех сторон такие беды, что пустяк, подобный падению Амориона, вряд ли серьезно ухудшит положение вещей! - Он расхохотался.
      Парсманий бросил на него какой-то странный взгляд. Пускай. Если ты Автократор, даже твой родной брат не станет ни с кем делиться своими подозрениями на тот счет, что у тебя началось размягчение мозгов.
      Выстроившийся на берегу полк выглядел прекрасно. Шлемы и острия копий сверкали под лучами утреннего солнца; хлопали на ветру широкие плащи... Маниакис не сомневался, что его люди легко сокрушат равные и даже немного превосходящие силы макуранцев. Но вот беда: вражеские силы, ныне рыскавшие по западным провинциям, насчитывали куда более двух полков...
      Парсманий удалился, чтобы принять под свое командование силы авангарда. Маниакис осмотрелся по сторонам в поисках человека, с которым можно было бы поговорить. Увидев Багдасара, он подозвал его:
      - Даже если нам удастся объединить все силы империи в западных провинциях, этого недостаточно. Чтобы разбить макуранцев, необходимо создать новую армию.
      - Да, но это нелегко, величайший, - ответил маг. - Враги наводнили здешние земли, и нам придется слишком часто вступать в сражения с ними, поэтому для набора рекрутов попросту не останется времени.
      - Мне самому приходили на ум похожие мысли, - угрюмо признался Маниакис, и нельзя сказать, чтобы от них становилось радостнее на душе. Но раз у нас недостаточно воинов-ветеранов и вдобавок мы лишены возможности привлечь новобранцев, что остается? Признать войну проигранной, так?
      - Твои аргументы столь убедительны, что оспорить их мог бы только теолог или крючкотвор-законник. - Слова Багдасара заставили его владыку невольно фыркнуть. - Но пока плодородная во всех смыслах долина Аранд находится в наших руках, со временем можно рассчитывать на появление здесь новых рекрутов.
      Уловив намек, Маниакис снова фыркнул:
      - Хотелось бы, чтобы твои слова оказались правдой, но стать таковой они могут лишь в том случае, если нам удастся одержать, хотя бы несколько побед. А пока единственные новости, которые здесь слышали люди, достигшие возраста воина за последние семь лет, так это слухи от том, как тяжелая кавалерия Макурана в очередной раз разбила в пух и прах выставленные против нее силы империи. Трудновато будет найти желающих сгинуть без толку в пожаре проигранной войны.
      - Тебе виднее, величайший, - склонил голову Багдасар. - Ты более мудр, чем любой из твоих подданных.
      - В самом деле? - Маниакис даже глаза закатил. - Раз уж я так умен, то зачем пожелал стать Автократором? Первое, чему учится человек, натянувший алые сапоги, так это не доверять самым благородно звучащим предложениям, от кого бы они ни исходили. Поневоле начинаешь спрашивать себя, какую выгоду желает извлечь тот, кто их тебе предлагает.
      - Ну, раз ты теперь смотришь на вещи так... - Багдасар замолчал. Когда Автократор позволяет себе циничные высказывания, окружающим самое время вспомнить об осторожности.
      - Говори! - приказал Маниакис, прочитав мысли мага на его лице. - Ведь если я не буду знать, о чем думают мои подданные, то совершу гораздо больше ошибок. Что бы ты ни собирался сказать, я хочу это услышать!
      - Слушаюсь и повинуюсь, величайший, - ответил Багдасар, вздохом давая понять, что повинуется без особого восторга. - Понимаешь, я хотел сказать следующее: если ты будешь искать в людях только плохое, без сомнения, найдешь то, что искал. И кончишь так же, как несчастный Ликиний.
      - Н-да, - задумчиво пробормотал Маниакис. - Я помню, к чему он пришел в конце своего правления. Бедняга не доверял даже собственной тени, когда та оказывалась у него за спиной, там, где он не мог за ней следить. Не думаю, чтобы я дошел до такого состояния. Но недооценивать очевидные опасности я тоже не намерен.
      - Ты идешь по лезвию ножа, - сказал васпураканский маг.
      "Наверно, многие так считают, - подумал Маниакис. - Люди уже убедились в том, что я отнюдь не такое безмозглое и кровожадное чудовище, каким был Генесий. Но теперь они начинают спрашивать себя, не стану ли я вскоре таким же неприветливым и неприступным, каким был Ликиний. Пожалуй, мне самому хотелось бы это знать".
      Чтобы избавиться от навязчивых мыслей, он подошел к ближайшему кораблю, где выгружали на берег лошадей, и взобрался на черного мерина, на котором ездил с тех пор, как вернулся после достопамятной встречи с Этзилием. После возвращения в Видесс он ни разу не садился на захваченного им в бою степного конька. Вообще-то, у Маниакиса мелькала мысль случить степного конька с кобылами из императорских конюшен, в надежде привнести в кровь чистопородных животных фантастическую выносливость и неприхотливость полудикого зверя.
      Едва взглянув на уродливого, покрытого какими-то клочьями шерсти конька-горбунка, императорские конюхи в ужасе отвергли подобную идею. Маниакис уже собирался выступить в поход, и времени настаивать у него не было. Но когда он вернется, надо будет вспомнить об этом...
      ***
      Несмотря на разруху, воцарившуюся в большей части западных провинций, фермеры на ближнем к Видессу побережье продолжали жить размеренным, казалось бы, раз навсегда заведенным порядком. Теплый влажный воздух и тучная земля позволяли собирать по два урожая в год, так что даже после уплаты всех налогов оставалось достаточно продовольствия, чтобы вести сытую, безбедную жизнь. Крестьяне не представляли себе ни что такое голод, ни что такое вторжение войск Царя Царей Макурана.
      Мужчины в одних набедренных повязках и женщины в легких, едва доходивших до колен льняных рубашках продолжали трудиться на своих зеленеющих полях. Солдаты, двигавшиеся по дороге, вьющейся между этих полей, казались крестьянам пришельцами из другого мира, не имеющего к ним никакого отношения.
      Маниакис разослал вестников впереди своей маленькой армии и по обе стороны от дороги, по которой она двигалась. Вестники призывали молодых мужчин присоединиться к войску и помочь Автократору Видессии вышвырнуть захватчиков из пределов империи. Но на каждой лагерной стоянке к его силам присоединялась лишь жалкая горстка тех, кто пожелал стать защитником своей родины. Маниакис выдавал им лошадей, оружие, доспехи... Что толку! Он легко мог обеспечить всем этим впятеро большее пополнение.
      На третий вечер после отбытия из Видесса он подошел к очередной кучке вновь прибывших рекрутов и спросил:
      - Если я попрошу вас вернуться в свои селения, чтобы позвать ваших друзей, сможете ли вы проделать такую работу лучше, чем мои вербовщики? - Он вознес беззвучную молитву Фосу в надежде услышать "да".
      Но его новые солдаты все как один замотали головами, а один из них, более разбитной, хлопнул себя по пузу и ответил:
      - Прошу прощения, величайший, но в здешних краях у всех сытое брюхо. А твоим солдатам частенько приходится голодать.
      Парень говорил правду. Маниакис давно заметил: люди, готовые сделать военное ремесло своей профессией, чаще всего были из тех, кто так или иначе потерял свою ферму либо не сумел получить с нее достаточный для содержания семьи доход.
      - Хорошо, - сказал он парню. - Глядя на твое пузо, оголодавшим тебя не назовешь. В таком случае зачем ты здесь?
      - Затем, что, если не разбить макуранцев где-то в другом месте, очень скоро придется сражаться с ними на своей собственной земле, - ответил тот. Беда в том, что большинство людей не в состоянии заглянуть в будущее дальше чем на пару дней.
      - Ты не представляешь себе, насколько ты прав, - с чувством проговорил Маниакис. - Наверно, следовало бы отослать тебя в Видесс и сделать советником или казначеем. Использовать тебя как простого солдата просто расточительство. Как тебя зовут?
      - Меня? Химерий, величайший, - растерянно ответил молодой фермер. Неужели ты говоришь серьезно? На всякий случай должен сразу сказать тебе, что я не могу ни прочесть, ни написать даже собственного имени.
      - Это меняет дело, - согласился Маниакис. - Наверно, лучше тебе остаться в армии, Химерий. Но я стану за тобой приглядывать. Все же мне очень хотелось бы, чтобы ты и твои друзья уговорили своих братьев и других родственников присоединиться к моему войску.
      - Скатертью дорога - вот что сказал мне на прощание двоюродный брат, ответил Химерий, сплюнув на землю, чтобы показать, какого он мнения о своем родственнике. - Он давно положил глаз на мой клочок земли. Но если я вернусь и обнаружу, что он плохо ухаживал за моим наделом, ох и попляшет же у меня этот жирный ленивый сын осла! - Фермер хохотнул. - Как ты понимаешь, величайший, он приходится мне родичем со стороны матери.
      Один из новобранцев, скорее всего, знавший Химерия раньше, ткнул его локтем под ребра:
      - Послушай, если ты сможешь сражаться так же ловко, как болтаешь, эти макуранцы наверняка уже бегут со всех ног к себе домой!
      Под всеобщий хохот Химерий осыпал своего приятеля с ног до головы отборной бранью, аккуратно перемыв тому все косточки до единой. Маниакис не выдержал и тоже захохотал. Но стоило ему отойти от лагерного костра, где сидели рекруты, как его лицо снова помрачнело. Пусть даже случайно окажется, что Химерий в бою стоит пятерых; и все равно было бы куда лучше, если бы молодой фермер привел с собой еще пятерых парней. Однако этого не случилось. А раз так, Маниакису будет гораздо труднее противостоять макуранцам, чем он предполагал, покидая столицу.
      ***
      Аранд лениво нес по прибрежной низменности свои замутненные илом воды. Когда чуть выше по течению оказывалась какая-нибудь деревушка, от реки начинало явственно тянуть сбрасываемыми прямо в нее отбросами. Маниакис давно взял за правило никогда не вставать лагерем в таких местах, где вода дурно пахла. Ему уже случалось видеть армии, таявшие, как снег под лучами весеннего солнца, в результате повального кровавого поноса. В таких случаях некоторые воины умирали, оставшиеся в живых мало чего стоили как бойцы, а те, кого болезнь лишь коснулась, в страхе разбегались по домам.
      - Если у наших людей начнется понос, мы погибли, - сказал он Парсманию. Подобная болезнь распространяется так быстро, что никакие маги-врачеватели не в силах ее остановить.
      - Ты не сообщил мне ничего нового, брат мой.., ах да, величайший, ответил тот. - Единственное доброе слово, какое я могу сказать о Иверионе, где мне пришлось проторчать незнамо сколько времени, так это что там всегда хорошая вода. Думаю, это одна из основных причин, почему именно там стоял наш полк.
      - Значит, больше ничего хорошего об Иверионе ты сказать не можешь? - , переспросил Маниакис. - Придется припомнить тебе твои слова, когда придет время и я увижу твою жену. Интересно, что тогда скажет она?
      - Без сомнения, нечто весьма захватывающее и достопамятное, - ответил Парсманий. - Зенония многих поразила меткостью своих высказываний по любому поводу.
      - Она отважная женщина, раз решилась выйти замуж за одного из нас, сказал Маниакис. - Тот, кто считает, что наш род состоит сплошь из робких, застенчивых людей, просто еще с нами не встречался. - В голосе Автократора прозвучал легкий оттенок гордости. В конце концов, репутация не слишком уживчивого, никому не дающего спуску человека не самая плохая вещь в мире.
      Парсманий улыбнулся и кивнул в знак согласия, потом спросил:
      - А как насчет Нифоны? Я ее не очень-то хорошо знаю, но похоже, она спокойно, даже охотно остается в тени.
      - Наверно, ты не хуже меня знаешь: отношения между мужем и женой часто совсем не таковы, как кажется со стороны, - коротко ответил Маниакис.
      Ему не хотелось объяснять, что, будь Нифона такой уступчивой скромницей, как всем казалось, она не ходила бы сейчас беременная.
      - А когда ты собираешься женить нашего двоюродного брата Регория? осторожно спросил Парсманий, тщательно маскируя свое недовольство тем положением, которое Регорий занимал при дворе.
      - Думаю, об этом гораздо лучше позаботится его отец, - сказал Маниакис. Дядюшка Симватий любит заговаривать зубы и притворяться, будто ему ни до чего нет дела, но если ему чего-нибудь надо, он добивается желаемого лучше любого другого нашего кровного родственника.
      Если Парсманий и догадался, что последняя фраза косвенно предназначалась ему, он никак этого не показал.
      - Но ведь последнее слово все равно за тобой, - настаивал он. - Ты же Автократор, в конце концов. Думаю, тебе не захочется, чтобы Регорий женился на девушке слишком благородного происхождения, ведь имея поддержку очень знатного семейства, он может попытаться выяснить, впору ли ему алые сапоги.
      - Если тебе уже известны все ответы, брат мой, тогда зачем ты спрашиваешь? - поинтересовался Маниакис. - На самом деле я почти уверен, что Регорий никогда не предпримет попытки захватить трон. За последний год он воочию убедился, как нелегка доля Автократора, и, судя по всему, пришел к выводу, что такая роль ему не по плечу.
      - Все может быть, - мрачно проговорил Парсманий. - Но ни о чем нельзя заранее судить наверняка.
      Поскольку совсем недавняя история Видессии доказывала правоту его слов ну кто мог предположить, что какому-то малозначительному капитану Генесию удастся убийствами проложить себе путь к трону? - Маниакису не оставалось ничего другого, как согласно кивнуть. А Парсманий тем временем продолжил:
      - Без сомнения, тебе следует подумать о том же и в отношении замужества Лиции. Кем бы ни оказался ее будущий муж, близость к трону вполне может вскружить ему голову. Тебе придется приглядывать и за ним.
      - Так я и сделаю, - сухо ответил Маниакис. Промелькнувшие в голове Автократора мысли о будущем муже Лиции заставили его почувствовать себя неуютно. Но, осознав это, он почувствовал себя еще более неуютно и беззвучно вознес молитву, попросив Фоса о том, чтобы Нифона благополучно разрешилась от бремени здоровым мальчиком.
      Парсманий не обратил внимания на нарочитую краткость ответа, он продолжал логически развивать цепь своих умозаключений:
      - Если бы вас всех тогда не сослали на Калаврию, Лиция уже давно была бы замужем. Думаю, на острове наш дядя просто не смог подыскать ей подходящую партию.
      - Так оно и было, - еще суше сказал Маниакис и положил конец неприятному разговору, решительно сменив тему:
      - Думаю, завтра мы уже будем в Кайциконе.
      Я хочу, чтобы ты отобрал людей, на которых можно положиться, и расставил охрану вокруг тамошнего монетного двора. Нельзя допустить его разграбления. Не знаю, сколько золота там можно позаимствовать, но твердо знаю одно: сейчас мы не можем позволить себе никаких задержек в выплате жалованья воинам.
      - Я прослежу за этим, - пообещал Парсманий. - Сегодня же вечером прикажу своим капитанам подобрать надежную отдельную роту для охраны.
      Маниакис нахмурился. По его мнению, Парсманию самому уже давно пора было разобраться, какие роты из находящихся в его подчинении надежны, а какие не очень. До прибытия в Видесс его брат никогда не занимал высоких командных должностей. Если человек соответствует такой должности, он должен сам понимать, что от него требуется, а не просто получать и отдавать приказы. Маниакис надеялся, что Парсманий вскоре усвоит эту науку. Хотя времени в его распоряжении оставалось не так уж много.
      ***
      По мере того как маленькая армия Маниакиса продвигалась на запад вдоль северного берега Аранда, окружающая местность становилась все более возвышенной; сперва подъем был почти незаметен, потом резко увеличился. Течение реки перестало быть плавным, ее русло сузилось и сильно петляло; ближе к плато начали все чаще попадаться бурные пороги.
      Гарсавра стояла на самом краю центрального плато, у слияния Аранда и его северного притока Эризы. Если бы не многочисленные речные пороги, препятствовавшие торговле, Гарсавра давно стала бы большим городом. И все равно она была главным торговым центром в восточной части плато.
      Крепостные укрепления города находились в прекрасном состоянии. Когда эпаптэс, пухлый, немного напыщенный коротышка по имени Руозас, покряхтывая, поднялся на ноги после того, как выполнил положенный проскинезис, Автократор похвалил его за отменную заботу о фортификационных сооружениях.
      - Благодарю тебя, величайший, - ответил Руозас. - Я делаю все возможное, дабы наш город мог как можно дольше противостоять нападениям этих ужасных, не признающих власти великого Фоса макуранцев. - Можно было подумать, что он лично следил за укладкой каждого камня крепостной стены.
      За год, проведенный на троне, Маниакис успел выслушать множество подобных самовосхвалений; теперь подобные заявления не производили на него особого впечатления.
      - Должен ли я понимать так, что командир гарнизона полностью переложил на тебя все заботы об обороне города? - спросил он, искоса взглянув на командира Бизакия, седобородого, но еще крепкого человека, закаленного ветрами и непогодой, стоявшего неподалеку с полусонным видом.
      Автократор не раз видел, как после подобных едких замечаний какой-нибудь чиновник оседал, словно проколотый бычий пузырь. Но с Руозаса его слова скатились как с гуся вода.
      - Ну что ты, величайший, - ответил эпаптэс. - Досточтимый Бизакий принимал в реконструкции крепостных стен посильное участие. Но сейчас гарнизон насчитывает едва ли две сотни воинов, и его командир слишком занят созданием отряда городской самообороны, чтобы оказывать мне заметную помощь.
      - Всего две сотни? И это в большом, стратегически важном городе во время нашествия захватчиков? - Маниакис повернулся к Бизакию:
      - Безусловно, раньше у тебя было гораздо больше людей. Куда же они подевались?
      - Обычное дело, величайший. - Немного гнусавый голос Бизакия выдавал в нем местного уроженца. - Некоторые убиты в многочисленных сражениях. Другие просто украдены, если мне будет позволено так выразиться. Всякий раз, когда по нашим землям прокатывался очередной мятеж, те, кто его поднял, отбирали у меня часть солдат. Наконец, совсем недавно я послал Цикасту подкрепление числом около трехсот человек. В тот момент генерал нуждался в этих воинах сильнее, чем я.
      - Да, - согласился Маниакис. - Обычное дело. Ты очень хорошо поступил, начав подготовку отряда самообороны. Но, положа руку на сердце, сумеют ли эти люди в трудную минуту сражаться как подобает?
      - В таких делах ничего нельзя сказать заранее, - проворчал Бизакий. Может, да, а может, нет. Думаю, на городских стенах они будут выглядеть неплохо, но если макуранцы сумеют прорваться в город, вся эта самооборона сразу прикажет долго жить.
      - Скорее всего, ты прав, - вздохнул Маниакис. - Когда дело доходит до рукопашной, дилетанты ничего не могут противопоставить профессиональным воинам. - Он вздохнул еще раз. - Значит, в твоем распоряжении осталось всего двести настоящих солдат? В таком случае мне не удастся взять с собой заметное количество твоих людей.
      - Ты позволишь мне быть откровенным, величайший? - спросил Бизакий. Когда Автократор кивнул, командир гарнизона вгляделся в его лицо и пробормотал себе под нос:
      - Ладно, в конце концов, он действительно прежде был военачальником. Затем заговорил громче, обращаясь уже непосредственно к Маниакису:
      - Чтобы у этого города оставались хоть какие-то шансы выдержать осаду, отсюда нельзя забирать ни единого солдата. А теперь, величайший, если меня подвел слишком длинный язык, у тебя появился прекрасный повод взять его вместе с моей головой.
      - Мне кажется, твоя голова будет работать гораздо лучше, оставаясь на своем месте, досточтимый Бизакий, - ответил Маниакис. - Поэтому позволь мне пока оставить ее там, где она есть.
      Руозас с Бизакием быстро обменялись взглядами. Подобные взгляды были хорошо знакомы Маниакису; он уже не раз подмечал их, беседуя с сановниками, прежде не знавшими его лично.
      Да, это не Генесий, означал такой взгляд, одновременно радовавший и печаливший нового Автократора. Мерзавец Генесий умудрился сделать нормальное отношение императора к подданным поводом для комплиментов. Маниакис очень надеялся, что за это бывший тиран будет подвергнут вечным мучениям в ледяной преисподней Скотоса.
      - Сожалею, величайший, - сказал Руозас, - но у нас почти нет денег для выплат в имперскую казну. Последние несколько лет торговля идет отвратительно. Правда, кое-какие товары пока еще движутся вниз по Аранду и Эризе, но встречный торговый поток, особенно на запад, практически иссяк. Прежде случались годы, когда мы отправляли на ярмарки в Аморионе караван за караваном. Но теперь... - Он развел руками.
      - Торговцу нет никакого смысла везти что-либо в Аморион, зная, что при попытке двинуться оттуда дальше его, скорее всего, ограбят или убьют, пояснил Бизакий.
      - Что верно, то верно, - угрюмо согласился Маниакис. - Боюсь, теперь появился риск быть ограбленным или убитым даже в самом Аморионе. Каковы последние новости оттуда? Осаждают ли сейчас Аморион макуранцы и какими силами располагает Цикаст, чтобы отразить вражеский натиск?
      - Их войска приближаются к Амориону с запада, но мы имеем недостаточно сведений оттуда. Приходится полагаться на донесения шпионов и слухи. И это в своей собственной стране! - Бизакий негодующе тряхнул головой. - Ужасно! Так или иначе, но у Цикаста сейчас несколько тысяч воинов; кроме того, он делал все возможное, чтобы подготовить горожан к самозащите. А защищаться они будут до последнего, я так считаю, ведь если они сдадутся, их не ждет ничего хорошего: макуранцы обычно отправляют своих пленников на рудники.
      - Сумеет ли Цикаст удержать Аморион, если Абивард бросит в бой все имеющиеся у него силы? - спросил Маниакис.
      Бизакий и Руозас снова переглянулись, будто спрашивая друг друга, насколько далеко они могут зайти в своей откровенности. Наконец Бизакий ответил вопросом на вопрос:
      - Величайший, кто может устоять в наши дни, когда макуранцы бросают в бой все свои силы?
      - Значит, надо научиться. - Маниакис раздраженно пнул ногой комок земли. Проклятие, ведь во времена Ликиния мой отец и я не раз наносили макуранцам поражение в бою. А Ставракий отдал своим воинам на разграбление столицу Макурана, Машиз.
      - Ах, величайший, - грустно сказал Руозас. - С тех пор в Аранде утекло немало воды...
      Маниакис не стал уточнять, относились ли эти слова к подвигам Ставракия или к его собственным победам.
      ***
      Гарсавра была городом со славной историей. Местный храм, как в большинстве провинциальных центров империи, повторял своими очертаниями Высокий храм Видесса. Правда, зачастую подобные подражания оказывались неудачными. Глядя на главное святилище Гарсавры, по крайней мере, можно было составить представление об оригинале.
      Фасад местного храма выходил на мощенную булыжником рыночную площадь в центре города, почти такую же большую, как столичная площадь Ладоней. Руозас с горечью рассказывал, что в былые времена на этой площади яблоку было негде упасть, столько здесь собиралось торговцев, прибывавших с востока - из столицы, Опсикиона, даже из Калаврии, и с запада - из Амориона, Васпуракана и Машиза.
      Теперь тут царило запустение. В одном углу площади стояло несколько жалких палаток, где гончары пытались торговать своими изделиями из местной тусклой, серо-желтой глины. В другом ткачи предлагали на продажу отрезы шерстяной ткани. За переносным столиком писец составлял какую-то бумагу для неграмотного заказчика. Остальная часть площади находилась в полном распоряжении голубей, выискивавших крошки, да тощих кошек, пытавшихся подкрасться к этим важно вышагивавшим птицам.
      Когда Маниакис вышел из резиденции эпаптэса и направился в храм, чтобы вознести молитву, торговцы побросали свое занятие и устремились к нему с криками:
      - Величайший! Пощади! Мы не в состоянии заплатить даже подушевой налог и налог на очаг, не говоря уже о налоге на прибыль! Видит Господь, у нас давным-давно нет никакой прибыли! Пощади, пощади!
      Слишком многие торговцы во множестве мест империи пели ту же песню при встрече со своим Автократором.
      - Я сделаю для вас что смогу, - устало ответил он и сам почувствовал, насколько неубедительно прозвучали его слова.
      Что ему действительно следовало сделать, чтобы помочь не только торговцам, но также всем остальным подданным империи, так это выгнать макуранцев с видессийских земель раз и навсегда. Понять, что от него требуется, для Маниакиса не составляло никакого труда, но добиться нужного результата совсем другое дело...
      После двухдневного отдыха, пополнив запасы, он повел свою маленькую армию на Аморион. Когда они поднялись на плато, духота немного спала, хотя погода оставалась по-прежнему очень жаркой. Вблизи главного русла Аранда и по берегам его малых притоков росли злаки и фруктовые деревья, но вдали от воды иссушенная, пыльная земля исторгала из мелких трещинок лишь чахлую траву да низкорослый кустарник. То тут, то там бродили полуодичавшие коровы и овцы, пытавшиеся жевать жалкую поросль.
      - Пожалуй, мы сможем прокормить своих людей, даже если у нас появятся трудности с подвозом провианта, - сказал как-то Парсманий, поглядывая на бродивших неподалеку от лагеря животных. - Вот такой же скот неплохо выручал моих воинов в Иверионе большую часть времени.