Так что же ему остается? Напиваться Фостию не хотелось, молиться тоже.

Как, кстати, и трахаться, хотя шлюхи Наколеи сейчас наверняка трудятся упорнее кабатчиков — и, возможно, меньше дурят своих клиентов.

В конце концов он вернулся на борт «Торжествующего» и съежился на койке в своей крохотной каютке. После нескольких часов на берегу даже легкое покачивание стоящего у причала корабля показалось странным, но вскоре оно его убаюкало. Фостий заснул.

* * *

Взревели горны, взвизгнули флейты, глухо зарокотали барабаны.

Видесское знамя — лучистое солнце на синем фоне — высоко и гордо развевалось во главе армии, выходящей из главных ворот Наколеи. Многие всадники привязали к гривам лошадей желтые и голубые ленточки, которые теперь весело развевались на дующем с моря ветерке.

Забравшись на городские стены, жители Наколеи радостными возгласами провожали уходящую в поход армию. Некоторые из этих возгласов, подумалось Криспу, были искренними, а некоторые — сожалеющими: благодаря солдатам купцы и трактирщики неплохо набили свои кошельки. А некоторые — Крисп надеялся, что таких окажется совсем немного, — вылетали из глоток фанасиотских шпионов.

Крисп повернулся к Фостию, который сидел на лошади рядом с ним, наблюдая за проходящими мимо войсками.

— Отыщи Ноэтия, который командует арьергардом. Передай, чтобы его люди особенно внимательно выслеживали всех, кто тайком покидает Наколею. Нам не нужно, чтобы еретики имели точные сведения о наших силах.

— Не все, покидающие город, делают это тайком, — ответил Фостий.

— Знаю, — хмуро промолвил Крисп. Как и за всякой армией, следом за солдатами шли и ехали обозники, женщины и даже мужчины легкого поведения, а также гораздо больше маркитантов и торговцев, чем устроило бы Криспа. — Но что я могу поделать? Наши базы в Харасе и Рогморе сгорели, и теперь мне нужен всякий, кто поможет прокормить войско.

— Харас и Рогмор? — переспросил Фостий, удивленно приподняв бровь. — Я об этом не знал.

— Тогда ты, должно быть, последним во всей армии узнал эту новость. — Крисп метнул в сына осуждающий взгляд. — Ты вообще замечаешь, что вокруг тебя происходит? Оба склада были уничтожены, еще когда мы находились в море. Клянусь благим богом, они словно раньше нас знали, куда мы направимся.

— И как, по-твоему, им удалось узнать, где мы храним армейские запасы? — спросил Фостий странно равнодушным тоном.

— Я ведь сколько раз повторял, — ответил Крисп, вновь намекая на невнимательность Фостия, — что среди нас есть предатели. Эх, если бы я знал их имена, то заставил бы пожалеть об измене. Но в этом-то и заключается проклятие гражданской войны: враг ничем не отличается от друга и способен затаиться рядом с тобой. Понимаешь?

— Гм-м? О да. Конечно, отец.

Крисп фыркнул. Судя по отвлеченному и задумчивому выражению лица, Фостий опять слушал его вполуха. Если он не обращает внимания даже на то, что может его погубить, то что вообще способно привлечь его внимание?

— Мне очень хочется узнать, как еретики пронюхали о моих планах. Им ведь потребовалось время на подготовку нападений, поэтому они, скорее всего, узнали о будущем маршруте армии сразу, как только я его утвердил… может, даже быстрее, чем я принял решение.

Он надеялся, что сын хоть как-то откликнется на шутку, но Фостий лишь кивнул, потом развернул лошадь:

— Поеду передам твой приказ Ноэтию.

— Но сперва повтори его, — велел Крисп, желая убедиться, что Фостий прислушивался к его словам.

Услышав это, старший сын скривился, но все же монотонно и точно пересказал приказ и отъехал. Крисп смотрел ему вслед — ему не понравилось, что Фостий как-то понуро сидел в седле. В конце концов он решил, что это ему лишь кажется.

Он и так оскорбил сына, заставив его повторить приказ, словно тот был новобранцем из крестьян, у которого на сапогах еще навоз не обсох.

Но, конечно же, у крестьянина-новобранца больше стимулов в точности запомнить порученное, чем у человека, который не может претендовать на более высокое общественное положение, чем то, которое он уже занимает. Фактически ниже крестьянина-новобранца по общественному положению может быть только крестьянин. Крисп это прекрасно знал. Иногда ему хотелось, чтобы это знали и его сыновья.

Армия двигалась вперед, а Фостий ехал назад. Поэтому до Ноэтия он добрался вдвое быстрее, чем при других обстоятельствах, а время для размышлений сократилось наполовину. Он-то прекрасно знал, как фанасиоты узнали, где имперская армия разместит резервные склады: он сам сказал об этом Дигену. Он вовсе не собирался ставить под удар предстоящую кампанию, но разве Крисп этому поверит?

Фостий ни секунды не сомневался, что Крисп про это узнает. Он не обладал отцовской проницательностью, но и не склонен был его недооценивать. Бездарю не просидеть более двадцати лет на видесском троне. И если Крисп решит что-то выяснить, то рано или поздно своего добьется. И когда он все узнает…

Какими окажутся последствия, Фостий не знал, но не сомневался, что они будут неприятными — для него. И выволочкой дело не обойдется — это слишком легкое наказание за провал военной кампании. За такие дела кладут голову на плаху, если только человек не наследник престола. Но если учесть склонность отца к справедливому правосудию, голова Фостия и в самом деле может оказаться на плахе.

Он задумался над тем, следует ли передавать Ноэтию приказ отца. Если он и в самом деле считает себя последователем Фанасия, то как он может предавать интересы своих собратьев по вере? Но если он хоть на грош заботится о собственной безопасности, то как он может не передать приказ? Гнев Криспа обрушится на него лавиной. К тому же, если у отца зародятся подозрения, то роль Фостия в уничтожении военных складов всплывет на свет с большей вероятностью.

Так что же делать? Думать уже некогда — вот уже видно знамя командира арьергарда, синее солнце на золотом фоне, и прямо под ним едет Ноэтий, крепкий офицер средних лет, похожий на многих других, служащих Криспу, — скорее невозмутимый, чем блистающий умом. Отдав Фостию честь, Ноэтий звонко крикнул:

— Чем могу служить, ваше младшее величество?

— Э-э… — протянул Фостий, потом еще раз; он так и не успел принять решение. Кончилось все тем, что ответил его рот, а не разум:

— Отец велит особенно внимательно присматриваться ко всем, кто уезжает из Наколеи — на тот случай, если путник окажется фанасиотским шпионом.

Фостий возненавидел себя, едва слова сорвались с его губ, но было уже поздно. Как оказалось, все его терзания были напрасными. Ноэтий вновь отдал честь, прижав к сердцу кулак, и сказал:

— Можете передать его императорскому величеству, что я уже обо всем позаботился. — Ноэтий подмигнул. — Передайте также Криспу, чтобы он не пытался учить старого лиса, как надо воровать кур.

— Я… передам оба сообщения, — пробормотал Фостий.

Вид у него был, наверное, немного ошарашенный, потому что Ноэтий, откинув голову, громко и по-мужски расхохотался.

Фостий терпеть не мог такого хохота.

— Вы сделаешь это, ваше младшее величество, — прогрохотал он. — Это, наверное, ваша первая кампания, да? Конечно, первая. Тогда вам повезло — вы научитесь кое-чему, чего во дворце не найдешь.

— Да, я это уже понял, — ответил Фостий и поехал обратно, к авангарду армии. Ехать ему предстояло гораздо дольше, потому что теперь он двигался в том же направлении, что и солдаты, и у него появилось время для размышлений, которое ему весьма пригодилось бы совсем недавно. Покинув дворец, он, несомненно, узнал кое-что новое, в том числе и то, что значит находиться в постоянном страхе. Вряд ли Ноэтий имел в виду именно это.

Обоз двигался в центре растянувшейся армейской колонны — самом безопасном на случай атаки месте. С мычанием волочили ноги быки и коровы. Громыхали и скрипели фургоны; от пронзительного и громкого визга несмазанных колесных осей у Фостия даже заломило зубы. В одних фургонах везли сухари, в других фураж для лошадей, стрелы, аккуратно связанные в пучки по двадцать штук, чтобы их было легко вставить в опустевшие колчаны, и металлические части и бревна для осадных машин — из них, под руководством военных инженеров, уже на месте изготовят и подгонят по размеру необходимые деревянные детали.

Вместе с обозом путешествовала и та часть армии, которая не принимала непосредственного участия в сражениях.

Жрецы-целители в синих рясах восседали на мулах, время от времени пуская их с шага на рысь, чтобы поспеть за длинноногими лошадьми. Немногочисленные купцы с дорогими товарами для офицеров, которым они были по карману, предпочитали ехать в колясках, а не в седле. Так же поступали и некоторые из женщин легкого поведения, которых притягивает любая армия, хотя остальные ехали верхом, не уступая апломбом любому мужчине.

Кое-кто из куртизанок одаривал Фостия профессиональной улыбкой.

Он к этому привык и ничуть не удивлялся. В конце концов он молод, занимает неплохое положение, едет не на кляче и богато одет. И раз уж женщина от отчаяния или по собственному желанию торгует своим телом, то вполне логично видит в нем клиента.

Однако покупать таких женщин… это не для него, а для братьев.

И тут одна из женщин не только помахала ему рукой, но еще и улыбнулась и выкрикнула его имя. Он уже собрался было проигнорировать ее, как и остальных, но что-то в ее внешности — наверное, необычное сочетание сливочно-белой кожи и жгуче-черных волос — показалось ему знакомым. Он пригляделся внимательнее, и… едва не наехал на придорожный валун. Фостий узнал Оливрию и сразу вспомнил ее обнаженную и распростертую на кровати в подземном помещении где-то под столицей.

Его лицо мгновенно вспыхнуло. Интересно, чего она от него ждет? Что он подъедет и спросит, как шли ее дела с тех пор, как она оделась? Возможно, и так — Оливрия все еще махала ему.

Фостий отвернулся и, глядя прямо перед собой, ударил лошадь пятками, пустив ее быстрым галопом и желая как можно быстрее оставить за спиной обоз и столичную шлюху.

Приближаясь к Криспу, он лихорадочно размышлял. Кстати, что вообще здесь делает Оливрия? Единственный ответ — шпионит для Дигена. И как оказалась здесь?

Ухитрилась пробраться на один из кораблей императорской армии? А если нет, то проделала весь путь по суше с такой скоростью, что потягаться с ней смогли бы разве что курьеры.

Фостия терзали сомнения. Нужно ли рассказать о ней отцу? Ведь она, несомненно, одна из тех личностей, что так встревожили Криспа. Но разве отец поверит, что Фостий может что-то о ней знать — ведь она наверняка фанасиотка? У него не имелось причины ее выдавать, он ничего бы от этого не выиграл для себя.

Крисп ехал во главе армии. Фостий приблизился и пересказал ему оба послания Ноэтия. Услышав второе, Крисп рассмеялся:

— Он воистину старый лис, клянусь благим богом. Однако я не справился бы со своими обязанностями, если бы не отдал ему этот приказ, — серьезно добавил он. — Это урок, который ты должен запомнить, сын: Автократор не имеет права полагаться на то, что все будет делаться само собой. Он обязан обеспечить это сам.

— Да, отец, — отозвался Фостий, надеясь, что голос его звучит по-деловому.

Он знал, что Крисп живет по собственным принципам.

Его отец подарил империи Видесс два десятилетия стабильного правления, но стал при этом раздражительным, вспыльчивым и подозрительным.

А заодно приобрел пугающее умение угадывать мысли Фостия.

— Ты, конечно, думаешь, что станешь делать все иначе, как только усядешься на трон. Тогда запомни, что я тебе скажу, парень: есть два пути — мой и Анфима. И будет лучше, если ты взвалишь ношу правления на свои плечи, чем позволишь ей свалиться на империю.

— Ты уже говорил это, и не раз, — согласился Фостий, подразумевая, что слышал эти слова не меньше тысячи раз.

Уловив в его голосе смирение, Крисп вздохнул и обратил внимание на дорогу.

Фостий уже собрался было продолжить спор, но передумал. Он хотел выдвинуть другой вариант правления: небольшую группу доверенных советников, способную снять с Автократора достаточную часть ошеломляюще тяжкого административного груза.

Но не успев заговорить, он вспомнил своих фальшивых друзей и подхалимов, с которыми уже пришлось расстаться, потому что они стремились использовать его в собственных интересах. То, что советнику можно доверять, вовсе не означает, что он не станет продажным или корыстным.

Он дернул поводья; лошадь обиженно фыркнула, когда Фостий отвернул ее голову от головы отцовского коня. Но Фостий всегда раздражался, когда ему приходилось признавать правоту отца. И если он отъедет в сторону, ему никому не придется уступать — ни отцу, ни себе.

К концу дня имперская армия отошла от побережья достаточно далеко, и закат оказался для Фостия весьма непривычным зрелищем. Окруженный со всем сторон сушей, он ощущал себя словно в заточении, лишившись привычного для столичного жителя морского простора. Даже звуки показались ему странными: неизвестные в столице ночные птицы объявляли о своем присутствии трелями и странными рокочущими звуками.

Шатер Криспа, хотя и матерчатый, а не каменный, максимально воспроизводил великолепие императорского дворца. От факелов и костров было светло как днем; обычных просителей сменил поток входящих и выходящих офицеров. Так же, как и в городе, кто-то выходил хмурый, кто-то довольный.

Опять-таки, у Фостия не оказалось другого выбора, кроме как устраиваться на ночь в неуютной для него близости от отца. И вновь, как и в столице, он решил отыскать себе местечко как можно дальше от него. Слуги, которым поручили установить его шатер, не стали удивленно поднимать брови, когда он приказал разместить его сзади за большим и величественным шатром Криспа и как можно дальше сбоку от него.

Фостий поужинал из одного котла с халогаями возле шатра Криспа. Здесь он не рисковал наткнуться на отца: во время кампаний Крисп по привычке столовался вместе с простыми солдатами, так что он наверняка стоял сейчас где-нибудь в очереди к котлу с миской и ложкой в руках, словно рядовой кавалерист.

Он вряд ли остался бы доволен ужином своих телохранителей, если бы попробовал в тот вечер их еду — она имела резкий горьковатый привкус, от которого у Фостия даже сводило язык.

Халогаям он понравился не больше, и они, не сдерживаясь, заговорили о достойном возмездии.

— Ежели повар и завтра подсунет нам такую дрянь, мы порубим его на куски и бросим в котел, — сказал один из них. Остальные северяне кивнули, причем настолько серьезно, что Фостий, который сперва улыбнулся, стал гадать — может, халогаи и не шутят вовсе?

Не успел он доесть ужин, как кишки его завязались узлом, а желудок свело судорогой. Фостий сломя голову помчался к отхожему месту и едва успел задрать тунику и присесть над узкой канавой, как из него шумно извергся обед. Наморщив из-за вони нос, он выпрямился на подгибающиеся от внезапной слабости ногах. В паре шагов от него уже сидел на корточках халогай, через несколько секунд прибежал второй, но ему повезло меньше.

Не успев спустить штаны, воин с отвращением воскликнул:

— О боги севера, я наложил себе в штаны!

Несколько раз за вечер он повторял пробежку к отхожей канаве и начал считать себя везунчиком, потому что ему не пришлось повторять горестное восклицание неудачливого халогая. Всякий раз несколько халогаев составляли ему компанию.

Наконец, уже после полуночи, он оказался один во мраке возле канавы.

Фостий отмахал немалое расстояние от шатра в поисках еще незагаженного клочка земли — к канаве из-за вони было не подойти. Он уже собрался присесть, как кто-то невидимый в темноте окликнул его:

— Ваше младшее величество!

Фостий с тревогой поднял голову — голос был женским. Но то, что он собрался сделать, оказалось настолько срочным, что пересилило смущение.

Закончив, он утер со лба холодный пот и медленно зашагал к своему шатру.

— Ваше младшее величество! — услышал он тот же голос.

На сей раз он узнал его: Оливрия.

— Что тебе от меня надо? — прорычал он. — Неужели ты меня мало унизила еще там, в городе?

— Вы меня не поняли, ваше младшее величество, — обиженно отозвалась она.

Оливрия что-то держала в руке, но из-за темноты Фостий не мог разобрать, что именно.

— У меня с собой настойка дикой сливы и черного перца. Она облегчит ваши страдания.

Если бы она предложила ему свое тело, он рассмеялся бы девушке в лицо. Он ведь уже отверг его однажды, будучи в полном здравии. Но в тот момент он без колебаний сделал бы ее императрицей в обмен на что-нибудь, что не дало бы его внутренностям вывернуться наизнанку.

Он заторопился к Оливрии, перепрыгнув по пути через канаву.

Она протянула ему стеклянный пузырек; на его стенке слабо отражался огонек далекого факела. Фостий выдернул пробку, поднес пузырек к губам и выпил содержимое.

— Спасибо, — сказал он… вернее, захотел сказать. Непонятно почему, но язык отказался ему повиноваться. Фостий уставился на пузырек, который все еще держал в руке. Ему почему-то показалось, что он находится очень далеко и с каждой секундой быстро удаляется. А в голове мучительно медленно проползла мысль: «Меня обманули». Повернувшись, он попытался бежать, но почувствовал, что падает. «Я вел себя, как…» И он потерял сознание, не успев произнести слово «болван».