Битва в космосе

— Ага… Здешние зовут себя humans. И мы их зовем так же.

— Зови их как тебе угодно. Они слишком необычны и слишком могущественны, чтобы я мог сказать им «нет» без веской на то причины. Равно как и ты, я полагаю.

— Насчет себя я сам знаю, — счел нужным огрызнуться Реатур. — Здешние… как ты их зовешь… ЧЕЛОВЕКИ сказали, что если мы переговорим, то, возможно, найдем способ обойтись без войны. Сиди-ка на своей стороне Ущелья Эрвис и докажешь их правоту.

— Я бы сидел там, где сижу, но не могу. У нас слишком много самцов, слишком много самок… Моя земля не сможет прокормить всю эту ораву. Если ты просто отдашь мне свое владение, твоих самцов ждет судьба менее печальная, чем расписал мой старший. Они останутся в живых, а некоторые даже смогут внедрять почки в самок. И те и другие будут работать вместе с нами над обустройством наших новых владений…

— Что значит «работать вместе с нами»? — спросил Реатур. — Работать в качестве кого?

— Ну, ты ведь знаешь, что многие из скармеров скорее торговцы, нежели фермеры или скотоводы, — ответил Хогрэм. — Полагаю, мы смогли бы использовать некоторых ваших самцов, чьи таланты лежат в этой сфере.

Волна гнева захлестнула Реатура от кончиков глазных стеблей до когтей на ногах.

— Иными словами, использовать их как рабов, лишенных даже права апеллировать ко мне как к отцу клана?! Вы, скармеры, не торговцы, Хогрэм, вы — мошенники и воры.

Он намеренно оскорбил Хогрэма, надеясь выжать из того ту же ярость, которую испытывал сам.

— Своим упорством, омало, ты лишь вынуждаешь меня быть более великодушным, — ответил тот спокойно, словно ничего и не заметил. — Цени мою щедрость, не многие удостаиваются ее.

— Представь себе мой безграничный восторг, — немедленно откликнулся Реатур, вкладывая в свой голос презрение, столь же горячее, как и талые воды, ревущие в Ущелье Эрвис. — Прибереги восхваления для своих жалких сородичей, которые смогут оценить их по достоинству. — Хозяин владения вдруг укоротил свои глазные стебли — ему в голову пришла интересная мысль. — Слушай, Хогрэм, а зачем тебе вообще пересекать ущелье? Если ты так уж нуждаешься в новых землях, захвати соседские. Ведь это гораздо проще, разве нет?

— Жалко, что ты не отпочковался безнадежным болваном, Реатур; тогда мне легче было бы жить. — На сей раз создавалось впечатление, что Хогрэм в самом деле отпускает собеседнику комплимент, а не сардоническую похвалу, как несколько мгновений назад. — Если откровенно, то все мои соседи-скармеры испытывают ту же нужду, что и я: слишком много народу и мало еды. Мое владение, конечно, стало бы обширнее, завоюй я их земли, но не богаче.

Реатур сознавал, что логика старикашки по-своему безупречна, но легче ему от этого не становилось. Враг остается врагом, и надо действовать против него всеми доступными средствами.

— Ваши человеки отличаются друг от друга голосами? — спросил он самым невинным тоном, будто бы только ради того, чтобы сменить надоевшую тему разговора.

— Как это? — не понял Хогрэм.

— Ну, когда некоторые говорят низкими, рокочущими голосами, а другие — похожими на наши?

— Ну да. И что с того? — помедлив, осторожно ответил скармер.

Ответ прозвучал, конечно, уклончиво, но Реатуру вдруг захотелось торжествующе заулюлюкать.

— А они не сказали тебе, что те из них, кто говорит грубее, — самцы, а те, кто говорит, как мы, — самки?

По молчанию Хогрэма Реатур уже понял, что тот услышал об этом впервые. А вдруг он испугается, узнав столь ошеломляющую новость? И сгоряча поссорится с тамошними человеками… Реатур был уверен, что такая ссора будет полезна: он по-прежнему не знал, насколько в самом деле могущественны пришельцы, но попытаться сделать их могущество недоступным для скармеров представлялось ему отличной идеей.

— Я понял, на что ты рассчитываешь, — промолвил Хогрэм, снова доказывая свою проницательность. — Ты хочешь, чтобы я начал бояться человеков, перестал доверять им. Но кто когда-либо слышал о старой самке? Я покачиваю всеми глазными стеблями над тобой и над твоей неуклюжей попыткой провести меня.

Реатур и сам посмеялся бы вместе с ним, если бы не знал истины. Он почему-то подумал о Ламре, но постарался отогнать прочь мысли о ней; сейчас было не до того.

— Если думаешь, что я лгу, спроси у своих чело-веков сам.

— Болтай все, что угодно, Реатур. Я, может, и спрошу у них, но только для того, чтобы лишний раз посмеяться над твоей глупостью. Ты — мерзкий лжец, и сполна заплатишь за свою ложь, когда мои доблестные воины ступят на восточную сторону ущелья.

— Уж не думаешь ли ты, что твое хвастовство заставило меня посинеть от страха? Если ты настолько дурен, что готов послать к нам своих горе-вояк, что ж, мы подготовим им достойную встречу. — Реатура настолько увлекла эта перепалка, что он совсем забыл о просьбе Ирва и Эллиота и лишь случайно вспомнил о ней: — Человеки не хотят, чтобы мы начинали войну, и просили меня говорить с тобой об этом. Может, все же поищем решение, которое позволит тебе оставаться на своей стороне, а мне — сохранить свое владение и своих самцов живыми?

— Не существует решения, которое помешает нам перебраться на восточную сторону, — высокомерно заявил Хогрэм. — Что до ваших самцов, то я уже сказал тебе: те, кто не окажет сопротивления, останутся в живых. Некоторые даже смогут совокупляться с самками. Мы не хотим проявлять излишнюю жестокость.

— Твои предложения неприемлемы для нас, и ты это прекрасно понимаешь, — намеренно перегоняя беседу из пустого в порожнее, Реатур лихорадочно соображал, что бы еще предложить скармеру, и наконец придумал: — Откажись от Вторжения, и мы восстановим мост через ущелье и в урожайные годы сможем продавать излишки вам, а не кому-то из наших ленивых соседей. Это поможет тебе прокормить твой клан.

— Насколько велико будет это количество? Как часто выдаются у вас урожайные годы? Если ты ответишь, что один урожайный год приходится на три скудных, я удивлюсь… И попытаюсь купить у тебя секрет такого плодородия. У тебя есть такой секрет?

Реатур мог бы, конечно, и солгать, но решил сказать правду:

— Нет.

— Ты странно торгуешься, омало, но я попробую продолжить свою мысль. Итак: если в один из этих редких урожайных годов ты сможешь продать нам излишки, как много их мы переправим по мосту? Думаю, столько, сколько хватит на несколько по восемнадцать самцов, но не больше. А это нас не устроит.

Реатур с шипением выпустил воздух из дыхательных пор.

— Значит, мы опять пришли к тому, с чего начали.

— Похоже, да, — с таким же вздохом ответил Хогрэм. — На какое-то мгновение у меня появилась надежда, что ты уступишь, но она не оправдалась. А посему мы сами возьмем все, что нам нужно.

— Можешь попробовать, Хогрэм, но, предупреждаю, тебя ждет неудача.

— Если скармер хочет что-то получить, омало, он это получит, не сомневайся. Я хочу твое владение и обещаю, что оно станет моим. Мы придем в тот день, когда твои глазные стебли не будут повернуты в нашу сторону.

— Ты лжешь. Кроме этого, мне больше нечего тебе сказать.

— Мне тоже. Отныне за нас начнут говорить наши действия.

Реатур со вздохом протянул коробочку Ирву, про которого совсем забыл, увлеченный разговором. Внезапно он ощутил такую усталость, что захотел склонить к земле и свои руки, и глазные стебли. И больше ничего не видеть и не слышать.

— Мы закончили.

В коробочке все еще что-то шипело и трещало, но Ирв нажал на маленький выступ, и она умолкла.

— Ты, Хогрэм — не делать мир? — спросил он у хозяина владения. — Я не все слова понимать..: Ты и Хогрэм использовать не совсем те слова, которые использовать я и ты.

— Торговый язык состоит из слов омало, скармеров, других великих кланов — отовсюду понемногу. На нем мы и говорили, — ответил Реатур, радуясь возможности поболтать о торговом языке и немного отвлечься от мрачных мыслей, тяжелым осадком осевших у него на душе после беседы с Хогрэмом.

— Lingua franca, [9] — пробормотал Ирв и, поймав на себе вопросительный взгляд одного из глаз хозяина владения, попытался объяснить: — Человек с неодинаковые слова делать иногда одинаковые вещи.

— А-а, — вежливо сказал Реатур, все сильнее убеждаясь, что между пришельцами и его соплеменниками существует куда больше общего, чем казалось ему вначале.

Правда, сразу после этого Ирв задал такой грубый и откровенный вопрос, на который никогда бы не решился никто из самцов омало:

— Ты, Хогрэм — делать мир?

— Нет, — раздраженно бросил Реатур. — Я-то знал, что у нас ничего не получится, а ты все же вынудил общаться меня с подлым стариком, вместо того чтобы использовать это время для подготовки моего владения к тому, что замыслили мерзкие скармеры своими гнусными, коварными умишками.

Ирв развел руками, что на языке человечьих жестов означало: «я не виноват».

— Мои хозяева владения говорить мне, что делать. Я должен идти по направлению, какое они указывать. Твои самцы делать так же для тебя. — Затем он ни с того ни с сего согнулся и некоторое время простоял в этой странной позе.

«Будь он самцом омало, он бы, вероятно, расширился в знак извинения», — машинально подумал Реатур и движением руки велел пришельцу выпрямиться.

— Ты прав… Ты должен повиноваться своим ХОЗЯЕВАМ владения, — согласился он, хотя не слишком хорошо понимал, каким образом хозяев владения может быть несколько. — Но в данном случае они НЕПРАВЫ. Мне и Хогрэму нечего сказать друг другу. По крайней мере, насчет мира.

Ирв снова развел руками, но Реатур не обратил на это внимания. Он думал о своем. Хогрэм говорил очень уверенно, но откуда у него такая уверенность? Каким образом его воины намерены перебраться через Ущелье Эрвис, особенно сейчас, когда там бушуют вешние воды? Реатур пытался подобраться к этой задачке то с одной, то с другой стороны, но, хоть убей, не находил решения, как скармеры собираются перехитрить наводнение.

Но Хогрэм — Реатур был абсолютно уверен — тот знал, как. Это внушало хозяину владения страх.

ГЛАВА 8

Сара выпрямилась, поняв, что самка элока все равно увидела ее. Еще бы не увидеть, когда смотришь сразу во всех направлениях. К минервитянским животным было почти невозможно подобраться незаметно. Недолго думая, элочица сочла лучшим «сделать ноги».

Выполнить это оказалось не так-то просто. Самка настолько отяжелела от беременности, что сумела только вперевалку добраться до дальнего конца небольшого загона для скота. Сара поспешила к ней. Элочица вот-вот должна была почковаться и представляла из себя прекрасный объект для опыта по попытке остановки послеродового кровотечения.

Беглянка, увы, не догадывалась об этом. Сара казалась ей странным созданием, возможно хищным и уж наверняка опасным. Не видя путей к отступлению, испуганное животное попыталось броситься на Сару, норовя проткнуть ее одним из рогов, выступающих из туловища чуть пониже каждой верхней лапы.

Увернуться от рога не составило Саре большого труда, благо он был не слишком длинный: опытные скотоводы омало сумели вывести породу элоков, не обладающих такими внушительными рогами, как у их диких сородичей.

— Ну-ну, не волнуйся, милочка, — тихо промурлыкала Сара, будто разговаривая с земной лошадью, которую что-то напутало. Это, кажется, сработало: элочица решила, что небольшой атаки вполне достаточно для «сохранения репутации», и позволила человеку приблизиться, хотя и не отводила от него встревоженно напрягшихся четырех глазных стеблей.

Саре требовалось, чтобы животное хоть немного расслабилось, и она произнесла еще несколько ласковых фраз. Самка была намного ниже ее ростом, но гораздо толще; среди самцов-элоков попадались особи размером с корову. При этом внешне они больше всего походили на помесь осьминога и каракатицы.

Элочица вздрогнула, уклоняясь от чужой руки, — человеческое тепло ощущалось даже сквозь кожу перчатки и напугало ее. Лишь на третий раз она не отпрянула и позволила Саре погладить себя и прикоснуться к одной из набухших почек.

— Та-а-ак, — выдохнула Сара, убедившись, что кожа над выпуклостями начинает трескаться. Последние несколько дней ее мучило предчувствие, что «роды» у элочицы начнутся в самый неподходящий момент — ночью, например, когда она, Сара, будет спать сладким сном. К счастью, предчувствие не оправдалось.

Как и бедняжка Байал, самка элока по мере приближения почкования совсем присмирела. Казалось, она понимала, что это беспокойство — зуд, боль, очевидно причиняемая разрывом кожи, — последнее. Потом не нужно будет беспокоиться ни о чем.

Сам процесс почкования поначалу выглядел внешне безобидно, опять же как и у Байал. Просто разрывы над каждой почкой постепенно становились длиннее, только и всего. Зная, чем это закончится, Сара заранее подготовилась к кризису.

Еще на корабле она засунула по одной ватномарлевой подушечке в шесть носков и приклеила на каждый несколько полосок липкой ленты, чтобы во время почкования прикрепить тампоны к шерсти самки. Достав их из чемоданчика и положив на землю, Сара криво усмехнулась — от всех этих самодельных средств попахивало детскими играми в «дочки-матери».

— Никогда и представить себе не могла, что придется работать ветеринаром. — При звуке человечьего голоса самка шевельнулась. Саре же пришла на ум любопытная мысль: одна из причин, по которым животное подпустило чужака к себе, — тембр голоса: почти такой же, как у самцов-омало. А к ним элоки, разумеется, привыкли.

В разрывах уже показались шевелящиеся ножки отпочковавшихся детенышей, все еще прикрепленных к матери. Вскоре они стали видны целиком — каждый размером с небольшого терьера.

Спустя несколько секунд все шестеро упали на землю и тут же деловито поползли в разные стороны. Самка осталась стоять, совершенно безучастная к происходящему, и даже не попыталась боднуть Сару, когда та, упав на колени, принялась затыкать тампонами разверстые раны, из которых мощными струями била холодная минервитянская кровь.

За полминуты она насквозь пропитала Сарины куртку и штаны. Из двух разрывов, уже закрытых тампонами, теперь сочились лишь тоненькие красные ручейки. Сара вставила затычку в третий, с силой прижав полоски «скотча» к шкуре роженицы, чтобы они смогли выдержать мощный напор. Но протянув руку за четвертым тампоном, женщина поняла, что в нем уже нет никакой надобности. Глазные стебли и лапы элочицы враз обмякли, и она начала медленно оседать на землю. Ручьи крови, бьющие из неперекрытых трех отверстий, иссякли буквально на глазах. Самка свалилась замертво.

— О Господи. — В принципе, Сара и ожидала такого результата первой попытки, но это не спасло ее от чувства разочарования. Импровизированные повязки все же принесли какую-то пользу. Следовало прикрепить их оперативнее, и все. Можно сказать, что в целом операция почти удалась. Почти. Очередное свидетельство старого как мир медицинского анекдота: «Операция прошла удачно, но пациент скончался».

Сара взглянула на себя и ужаснулась — она выглядела так, будто отработала восьмичасовую дневную смену на местной скотобойне. Одежда насквозь пропиталась кровью, с рукавов на землю падали еще не свернувшиеся алые капли. Теоретически, спецткань должна была отталкивать влагу, но кто же мог предположить, что человека, одетого в одежду, сшитую из нее, словно окунут в бадью с кровью. Мысли о том, что в оснащение «Афины» не входила ни прачечная установка, ни химчистка, повергла Сару в еще большее уныние.

Она подобрала с земли чистые тампоны, затем, немного помедлив, вынула из ран самки и те, которые успела воткнуть. Запасы носков и ваты, как и всего остального, были на корабле весьма умеренны.

Собравшиеся в кучу элочата снова метнулись кто куда, когда Сара направилась к воротам загона. Видимо, инстинкт подсказал им, что от такого большого существа лучше держаться подальше.

Пара шустрых детенышей выскочила-таки за ворота, прежде чем Сара успела закрыть их. Проходивший мимо минервитянин после недолгой погони поймал одного из них, затем велел стоявшим поодаль нескольким самцам изловить другого. Пока те гонялись за элочонком, абориген, крепко держа своего пленника, подошел к Саре.

— Тебе не стоило оставлять ворота открытыми. Счастье, что убежать успели только двое отпочковавшихся.

— Прошу прощения. — Саре показалось, что она узнала голос минервитянина; ей так и не удалось научиться различать их по внешнему виду. — Извини… Тернат.

— Ладно, ничего страшного. Только в следующий раз не забывай, — сказал старший из старших, рачительный и незлобливый, как истинный будущий хозяин владения. Он повернул пару глазных стеблей в сторону трупа элочицы. — Вижу, тебе не очень-то повезло сегодня.

— Да, не очень, — согласилась Сара.

— Реатур хочет, чтобы у тебя получилось. — Тернат выглядел недовольным, только непонятно чем — тем ли, что операция провалилась, или тем, что Реатур ввязался в какую-то нелепую затею.

— Это первый попытка, — осторожно ответила Сара. — Здесь я кое-чему научиться, потом пытаться опять. Может, научиться достаточно, чтобы Ламра жить. Буду пытаться.

— А что если ты научишься недостаточно к тому моменту, когда Ламрины отпочковавшиеся отделятся от нее?

— Тогда опять неудача. Я не говорю Реатур, что я сделать, я только пытаться.

— Я вижу, что ты честный… честная самка, — заметил Тернат неожиданно мягко. — Тот, кто сразу дает много обещаний, чаще всего не выполняет ни одного. Полагаю, человеки тоже знают об этом… — Он опустил один глазной стебель на новорожденного элочонка, трепыхавшегося в его руке. — Я отнесу его в стадо, дабы он привык к жизни среди себе подобных. Если не сделать этого как можно быстрее, глупое создание вырастет слишком самонадеянным и рано или поздно отбежит слишком далеко от больших самцов и станет легкой добычей диких зверей.

Не снимая окровавленных перчаток, Сара достала из кармана блокнот, нашла чистую страницу и написала: «Сказать об элоках Пэт». Астронавты знали об аборигенах так мало, что любой случайный разговор, вроде этого, мог дать важную информацию.

Тернат уже двинулся прочь.

— Что ты делать с мертвая самка элока? — крикнула Сара ему вдогонку.

— Спасибо, что напомнила мне, — бросил он, не останавливаясь. — Я распоряжусь, чтобы ее разделали.

«Всего лишь домашнее животное, скот», — напомнила себе Сара. Она понимала, что к телам умерших самок-омало самцы наверняка относятся более трепетно, но услужливое воображение уже успело нарисовать перед ней жуткую картину: сообразительную, веселую малышку Ламру расчленяют каменными ножами, а затем подают к столу с местным овощем, напоминающим брюссельскую капусту, в качестве гарнира. Б-р-р! Тряхнув головой, Сара преисполнилась еще большей решимостью спасти любимую самку Реатура.

* * *

Толмасову пришлось значительно ускорить шаг, чтобы не отстать от Фралька. Тот заметил это, но даже не соизволил сбавить темп.

— Вы построить все лодки вам надо? — спросил полковник.

— Да, Сергей Константинович, у нас их будет достаточно, — ответил Фральк на русском. Он поднаторел в нем значительно больше, чем Толмасов в минервитянском. Зная об этом, последний старался как можно чаще выражать свои мысли на языке аборигенов.

— Вы иметь все самцы, которые будут ехать на лодках?

— Да, — сказал Фральк и сделал широкий жест тремя руками, как бы охватывая лежащий впереди лагерь.

Слева, из-за растущего близ тропы кустарника, послышался какой-то незнакомый Толмасову шум. Минервитянская живность постоянно издавала разнообразные звуки, и полковник уже привык не обращать на них особого внимания. Но Фральк отреагировал на шум весьма неожиданно: поголубев, он поспешил отпрыгнуть от большого куста, скрывавшего источник шума. Толмасов тоже попятился.

— Что это? — спросил он, указывая на силуэт животного, который ему удалось разглядеть сквозь листву.

— Кронг, — ответил Фральк. — Я и не знал, что они снова появились у города Хогрэма. — Будем надеяться, что он сыт и не хочет добавки.

Полковник скинул с плеча автомат и щелкнул предохранителем. Звуки, издаваемые этим самым кронгом, явно не походили на те, что издавали местные домашние животные.

И тут зверь выскочил на тропу. К своему удивлению, Толмасов тут же узнал его, хотя до сих пор видел этого красавца только на фотоснимках, привезенных Брюсовым и Руставели. Коричнево-белый длинноногий хищник с огромными когтями.

Между тем Фральк становился все синее и синее. Толмасов его понимал. Окажись он сам перед таким чудовищем без оружия, у него поджилки бы затряслись от страха. Даже с автоматом в руках полковник предпочел бы лицезреть кронга через толстые прутья клетки в зоопарке.

Зверь испустил низкий, рычащий вопль, отдаленно напоминающий рык рассерженного леопарда, готового к атаке. Но кронг не бросился в атаку сломя голову. Он приближался медленно, крадучись, глядя на Толмасова большим количеством глаз, чем на Фралька Облик минервитянина был ему знаком, а вот неизвестное существо внушало, как видно, опасение, смешанное с любопытством.

Долгий вопль перешел в пронзительный визг. В отличие от Толмасова, Фральк, несомненно, знал его значение.

— Бежим! — крикнул абориген, сорвавшись с места. — Он голодный!

Проворства хищнику было не занимать; взвизгнув еще пронзительнее, он стрелой бросился вслед за Фральком. Либо Толмасов показался ему малопривлекательным в качестве добычи, либо он счел его достаточно безобидным и решил сначала разобраться с Фральком, а уже потом взяться за странное существо.

Лай АК-74-го слился со страдальческим воплем кронга. Как только в него ударили первые пули, животное мгновенно сменило направление и бросилось на обидчика. Полковник палил короткими очередями. Ошметки тканей от брызжущих кровью ран разлетались в разные стороны. Пожалуй, вместо «Калашникова» здесь было бы уместнее применить что-нибудь посерьезнее — противотанковое ружье, например. Не добежав до Толмасова трех метров, хищник рухнул на тропу.

Через некоторое время вернулся синий, как новые «ливайсы» 501-ой модели, Фральк. Его глазные стебли поворачивались то к полковнику, то к издыхающему зверю, будто он никак не мог решить, кто их них заслуживает большего внимания.

— Кронги ходят стаями? — спросил Толмасов, прикидывая, сколько патронов осталось в магазине, и кляня себя за то, что не захватил запасную обойму.

— Нет, они охотятся поодиночке, — ответил старший из старших, с перепугу перейдя на свой язык Несколько его глаз вновь воззрились на крон-га. — Ты убил его — Мало-помалу синий цвет его тела сменялся зеленым.

— Да, — буркнул Толмасов, стараясь не думать о том, что кронг едва не убил его самого А ведь охота на крупную дичь всегда казалась ему развлечением. М-да…

— Ты убил его, — повторил Фральк, внимательно разглядывая человека, вернее «Калашникова» у него в руках. — Ты говорил об этом оружии прежде. Извини, я запамятовал, как оно называется.

— Стрелковое оружие, — машинально ответил полковник. — Автомат, если быть точнее.

— Автомат. Спасибо, — Фральк, видимо, уже совсем пришел в себя, если сумел вспомнить, как сказать «спасибо» по-русски. По-русски и продолжил: — Что мы должны тебе дать, чтобы ты дал нам автомат? Ты как-то говорил, что стрелковое оружие сильнее, чем топор, молоток. Сейчас вижу, насколько сильнее. Что ты хотеть за автомат?

Толмасов мысленно чертыхнулся. Никто из экипажа еще не сделал ни единого выстрела в присутствии аборигенов. Брюсов и Руставели наткнулись на «своего» кронга далеко в тундре, где и в помине нет здешней, так называемой, цивилизации. Ну вот Фральк и усек, что способны делать пули Не зря пялился теперь на изрешеченный труп сразу четырьмя зенками.

— Что ты хочешь за автомат? — опять спросил он.

— Извини, Фральк, но автомат мы тебе продать не сможем, — неуверенно произнес Толмасов.

— Почему? Мы хотим использовать автомат только для омало.

Полковник вздохнул.

— Фральк, я ведь уже говорил тебе, что на той стороне Ущелья Эрвис есть другие человеки. Если ты использовать автомат против омало, ты можешь также ранить или убить одного из тех других чело-веков. Тогда между их владением и нашим владением может начаться война, а там, откуда мы родом, есть оружие посильнее, чем автоматы… — «И мы уже не раз использовали его друг против друга», — закончил он мысленно.

— Что если другие человеки давать омало автоматы, чтобы омало наделать в нас дырок? — спросил старший из старших. — Ты лишаешь нас его, чтобы мы не могли обороняться?

Толмасов нахмурился.

— Поговорим позже, — отрезал он. Фральк уже интересовался, могут ли американцы дать стрелковое оружие минервитянам-восточникам, но не особенно настойчиво. А теперь, узнав, что могут делать пули, кажется, обеспокоился по-настоящему. Разумеется, Толмасов и представить себе не мог, что Брэгг способен дать аборигенам стрелковое оружие, но не учитывать такого варианта по долгу службы не имел права. Помощь скармерам в вооруженном конфликте будет некрасиво смотреться с Земли, но что скажет Москва, если тех же скармеров начнут мочить из американских пистолетов?

А Фральк уже разошелся вовсю. Он размахивал всеми руками сразу, безостановочно лопотал на умопомрачительной смеси русского и скармерского. В общем, старался как мог.

— Мы дадим тебе все, что ты захотеть, если ты дать одну из эти автоматы, которые мы брать с собой через ущелье и использовать против омало. Что угодно1 Любая цена быть не слишком высокая!.. — Внезапно старший из старших умолк, сообразив, что ни один здравомыслящий коммерсант не должен позволять себе столь несдержанные, выдающие с головой, речи.

— Фральк, если я дам автомат твоим самцам, то буду волноваться не только за жизнь человеков на другой стороне ущелья, но и за безопасность своего экип… своих человеков. — Толмасов повторил эту фразу по-русски, затем снова на языке скармеров, чтобы Фральк получше понял его.

— Нет, Сергей Константинович, нет, — торопливо возразил Фральк. — Никогда ранить вас… вы наши друг. Мы дать вам… — Не разобрав последнее слово, Толмасов поднял руку. — Дать вам самцы, которых вы держать у вас, которым вы делать больно, если мы делать вам плохо, — объяснил Фральк.

— Короче, заложники, — кивнул полковник.

— Заложники, — с готовностью повторил Фральк. — Спасибо. Да, я уверен, что Хогрэм согласится дать вам сколько хотите ЗАЛОЖНИКИ, чтобы вы смогли доверить нам один из ваших автоматов.

Вдруг Толмасов абсолютно четко осознал, что должен сказать «нет» и уйти восвояси. Разборки минервитянских племен между собой — в общем-то, мелочь, но если в них ввяжутся люди, дельце запахнет крупным конфликтом между двумя сверхдержавами. Но… полковник не знал, каковы, черт подери, намерения янки, да тут еще этот Фральк. Кажется, вот-вот взорвется от напряжения. Впрочем, на его месте Толмасов тоже бы круто призадумался. А пока он решил держаться выжидательной политики.

— Я говорить с моими хозяевами владения. Если они сказать «да», мы торговать автоматы. Если «нет», мы не торговать, — слова легко слетали с толмасовских уст. Даже у московских маразматиков достанет ума не допустить, чтобы аборигены наложили свои трехпалые лапы на АК-47-ые.

Судя но возбужденному подрагиванию Фральковых конечностей, новоявленный милитарист воспринял услышанное как «добро».

— Спасибо, Сергей Константинович! Мы и так победили бы омало, а теперь мы разобьем их наголову. О, они расширятся перед нами навсегда…

— Хмм, — только и вымолвил Толмасов. Фральк входил в роль завоевателя со слишком уж большим энтузиазмом. Надо бы сменить тему, может, этот шестиглазый Наполеон немного остынет… — Мы оставлять это здесь? — указал он на труп кронга.

— Да, думаю, да… мясо его отвратительно, — ответил Фральк. — Когда-то давно когти его весьма ценились, но сейчас спрос на подобный товар низок… Может, потому, что кронгов не видели вблизи города уже много лет. — Старшему из старших явно не хотелось говорить о дохлом кронге; все его мысли были сейчас сосредоточены на «Калашникове». — С какого расстояния он может убивать?

— Дальше, чем ты сможешь бросить камень, — неохотно ответил полковник. Он не стал объяснять Фральку, что АК-74-ый прицельно бьет на три-четыре сотни метров, а пуля, пущенная наугад, способна убить существо размером со взрослого самца на расстоянии километра от стреляющего.

Впрочем, минервитянин и так был в восторге. — Великолепно! — воскликнул он. — Великолепно! Хогрэм придет в восторг, когда узнает, что мы сможем убивать глупых омало издалека, оставаясь в безопасности!

— Не забывай, что я говорить, — предупредил Толмасов. — Мои хозяева владения могут не позволить продавать вам автомат. Если они говорить «нет», мы не продавать. — Он двинулся прочь от мертвого кронга, обратно к городу Хогрэма. Может, когда у Фралька не будет перед глазами изрешеченного пулями трупа, его жар поостынет… «Тьфу, какой там у него жар», — подумал полковник.

Дудки. Всю дорогу до палатки старший из старших продолжал восхищенно лопотать, и Толмасову не оставалось ничего другого, как довольно жестко попросить его не заходить внутрь. Ковырявшийся отверткой в рации Лопатин поднял голову.

— Уж больно усталый у вас вид, — проговорил он участливо. — Будто марш-бросок совершили.

Толмасов чувствовал себя настолько изможденным, что с ходу выложил гэбэшнику все об инциденте, не думая, чем с ним следует делиться, а чем нет.

— Я даже думаю, что лучше бы эта тварь нас сожрала, — закончил он. — Тогда аборигены не узнали бы, на что способен автомат.

— А я думаю, что вы напрасно расстраиваетесь, товарищ полковник, — возразил Лопатин, заставив Толмасова насторожиться: гэбэшник переходил на официальный тон только в тех случаях, когда замышлял какую-нибудь гадость. — Разве братская помощь здешнему прогрессивному обществу в борьбе с деспотическим режимом на восточной стороне каньона не соответствует принципам марксизма-ленинизма? Диалектика истории на стороне скармеров; как же мы можем идти с нею вразрез?

— Есть два «но». Первое — мы на Минерве, а не на Земле. Второе — на той стороне есть люди, такие же земляне, как и мы. Судьба мне подобных волнует меня больше, нежели святость постулатов диалектического материализма, — отчеканил Толмасов и тут же сообразил, что последнюю фразу, пожалуй, говорить не стоило. Тем более гэбэшнику.