Битва в космосе

Гарри Тертлдав

Битва в космосе

ПРОЛОГ

Минерва — четвертая по расстоянию от Солнца планета Солнечной системы, первая за пределами орбиты Земли. В периоды максимальной приближенности к Земле своей яркостью она уступает только Солнцу и Луне. Тогда она видна невооруженным глазом и представляет собой серо-голубую звезду астрономической величины — 5, 9. Иногда, в течение короткого времени, она даже превосходит по яркости Луну и Солнце, что является результатом знаменитой «минервской вспышки», которая имеет место в тех случаях, когда прорывы в облачном покрове над поверхностью Земли позволяют лучам Минервы отражаться непосредственно ото льда или от воды. Имя планете дали задолго до того, как нашли объяснение этому феномену: греки называли ее Афиной в честь богини мудрости, которая, по легендам, славилась своим пылающим взором. Имя же Минерва — лишь буквальный перевод имени греческой богини на латинский.

Со времен изобретения телескопа Минерва пленяет воображение астрономов. За исключением Земли, она — единственная в Солнечной системе планета, где вода способна существовать в виде жидкости, а присутствие в атмосфере кислорода предполагает наличие жизни.

Начиная с 1965 года сведения, полученные с помощью американских и советских исследовательских зондов, значительно обогатили наши знания о Минерве. Несмотря на плотную облачную атмосферу планеты, в настоящее время ученые располагают достоверными картами почти всей ее поверхности. Однако только в 1976 году американскому межпланетному зонду «Викинг-1» удалось осуществить посадку на Минерву. «Викинг-1» проанализировал нижние слои атмосферы Минервы, провел ряд биологических экспериментов и послал на Землю фотографии, подтверждающие факт существования жизни на планете.

Одна из фотографий даже послужила убедительным доказательством того, что человечество не одиноко во вселенной. На снимке был запечатлен минервитянский абориген, держащий в руках нечто вроде шеста или копья. Горячий спор в научных кругах ученых вызвали разногласия по поводу того, являлся ли этот продолговатый предмет оружием или же служил владельцу в качестве посоха. Сенсационная фотография стала последним документом, отправленным «Викингом-1» на Землю. Сразу же после этого трансляция прекратилась…

Таблица физических данных планеты Минерва.

Экваториальный диаметр: 9, 264 мили (14, 909 км).

Масса: 8, 35x1024 (1, 4 земной).

Плотность: 4, 31 г/см3 (около 87% от земной).

Поверхностная сила притяжения: 1. 02 от земной.

Космическая скорость: 7. 60 миль/сек. (12. 22 км/сек).

Наибольшее расстояние от Солнца: 154, 800, 000 миль (249, 120, 000 км).

Наименьшее расстояние от Солнца: 128, 350, 000 миль (206, 560, 000 км. ).

Звездный день: 24 часа 37 мин. 23 сек.

Средний солнечный день: 24 часа 39 мин. 35 сек.

Звездный период: 687 дней.

Синодический период: 779, 5 дней.

Альведо: 45 — 50%

Поверхностное атмосферное давление: около 1, 500 миллибар.

Состав атмосферы: азот — 80%, кислород — 17%, аргон 1. 2%, водяные испарения — 0, 7%, углекислый газ — 0, 6%, прочие газы — 0. 5%.

Количество лун: 3 (София, Партения, Арахна).

(Статья «Минерва» из Американской Энциклопедии.)

ГЛАВА 1

Восседая на велосипеде-тренажере, Ирв Левитт энергично крутил педали. Его кожа лоснилась от пота, темно-каштановые волосы взмокли. Ирв мотнул головой, и капельки пота, оторвавшись от волос и кожи, плавно поплыли в разные стороны. За восемь месяцев, проведенных в космосе, антрополог так и не сумел избавиться от земных привычек.

Чертыхнувшись, он собрал летавшие вокруг мутно-прозрачные шарики куском мягкой гигроскопической материи, пользуясь ею как большой пеленкой. Не позаботься он об этом, они бы так и продолжали плавать по салону, чтобы рано или поздно удариться обо что-то… или об кого-то. В жизни шестерых человек, втиснутых внутрь малогабаритного космического корабля «Афина», и без того хватало неприятностей.

Ирв с мрачным усердием продолжал крутить педали, пока звонок таймера не возвестил об окончании сеанса тренировки. Затем он вытерся полотенцем, освободился от прикреплявшего его к седлу ремня и, оттолкнувшись ногами от педалей, покинул крошечную тренажерную кабину.

Продвигаясь по короткому коридору, он на секунду задержался и раздвинул занавес одной из трех спальных кают. Внутри, при тусклом красноватом свете ночника, спала его жена, Сара, надежно привязанная ремнями к поролоновому матрасу. Ирв улыбнулся и направился в рубку.

Патриция и Фрэнк Маркары не отрывали глаз от монитора. Минерва проплывала внизу со скоростью 19, 000 миль в час. Судя по выражению лиц Пэт и Фрэнка, им не терпелось как можно скорее опуститься на планету и приступить к работе. Она занималась биологией, он — геологией.

Экран монитора показывал бескрайний ландшафт, покрытый льдом. Ничего странного — каждая из полярных шапок Минервы по размеру достигала почти половины экватора: северная чуть больше, южная чуть меньше. Планета выглядела настолько холодной и таящей в себе смутную угрозу, что обычно при одном взгляде на нее Ирва пробирала дрожь.

Обычно, но не сейчас. В данный момент «Афина» огибала южную полярную шапку с севера. Сквозь облачный покров Ирв разглядел одно из глубоких и длинных ущелий, по которым с наступлением минервитянской весны должны были устремиться к морям и озерам южных тропиков ледниковые воды.

— Я бы не отказался от душа, — негромко пробормотал Ирв, — даже если он окажется таким же холодным, как эти глыбины.

Пэт Маркар уныло кивнула.

— Мне до смерти надоел этот чертов дезинфектант вместо воды, — призналась она. — Противно, когда от тебя пахнет лазаретом. Я уже не говорю о стрижке…

На Земле Пэт носила длинные волосы, ниспадающие светлым вьющимся водопадом почти до пояса, и чуть ли не ежедневно сокрушалась об их утрате с того момента, как «Афина» покинула американскую космическую станцию.

— Я тоже не прочь встать под душ, — сказал Фрэнк, — а вот от того, что в самом скором времени мы опять испытаем на себе все прелести силы притяжения, никакого удовольствия не испытываю.

Ирв взглянул на него с напускной суровостью.

— У тебя отвратительная привычка напоминать

о том, о чем нам лучше бы не думать. Я так выматываюсь на тренажере, что меня почти пугает мысль о том, что снова буду вынужден ходить, бегать…

Он осекся и с явным отвращением покачал головой.

— А побегать нам, вероятно, придется, — тихо вставила Пэт.

Все трое замолчали и, как по команде, обратили взгляды к последнему фотоснимку с «Викинга-1», прикрепленному «скотчем» над монитором в почетном соседстве с рисунком с Минервы Галилео Галилея, который первым увидел ее в свой телескоп. Иногда Ирв вглядывался в фото так напряженно, что забывал о проплывавшем за бортом планетарном пейзаже. Эта фотография, собственно, и стала причиной отправки новой экспедиции. Именно поэтому в состав экипажа включили маститого антрополога Ирва Левитта. Последняя трансляция с «Викинга-1» предъявила всему человечеству неопровержимое доказательство существования в галактике иной разумной расы.

С момента получения снимка ученые мужи подыскивали подходящее название для обитателей планеты («или, по крайней мере, для данного обитателя», — неизменно добавлял про себя Ирв, поскольку понимал, что никто не мог сказать наверняка, насколько типичным является этот он, она или оно). В конце концов минервитянина, исходя из его внешнего облика, окрестили довольно корявой фразой вроде «слишком толстая вешалка для шляп», и даже в научных статьях в «Science» и «Nature» [1] за неимением лучшего употреблялось это определение.

Туловище существа имело цилиндрическую форму, около шести футов в высоту и полутора футов в толщину. Снизу торчало шесть равноудаленных друг от друга отростков, напоминающих ноги. Такое же количество конечностей располагалось вокруг торса футом ниже верхушки. Вверху туловище венчала сферическая выпуклость, украшенная опять же шестью выростами, смахивающими на черенки или стебли, вооруженные, правда, глазами.

Ничего похожего на рот у существа не обнаружили, но ученые предполагали его наличие либо на противоположной от объектива камеры «Викинга-1» стороне, либо в центре сферической верхушки. Ирв склонялся к последнему: минервитянин выглядел абсолютно симметричным и, видимо, имел совершенно не похожую на двухстороннюю модель землян «сборку».

На каждой из шести ног у минервитянина росло по три внушительных когтя, на каждой руке — по три пальца. В двух руках существо сжимало продолговатый предмет, условно обозначенный исследователями как «Артефакт». Ирв понятия не имел, для чего эта вещица служила владельцу: она могла быть и посохом, и цепом, и ломом. Даже шестом для прыжков в высоту. Чем угодно.

— Малыш не выглядит очень уж резвым, — как бы размышляя, пробормотал он.

— Так же, как и мы по сравнению с другими млекопитающими, — отозвалась Пэт. — Правда, у человека имеются свойства и средства, которые отчасти это компенсируют.

— Вот именно «по сравнению», Пэт, — вставил Фрэнк Маркар. — Ты не случайно оговорилась. Не зная тонкостей и характера местного, если можно так выразиться, «соревновательного уровня», мы не можем судить о скорости, с которой передвигается наш Малыш. Может быть, он плетется как ленивец, а может быть, носится как газель.

— Ты чересчур внимательно прислушиваешься к словам супруги, Фрэнк. Скоро, глядишь, начнешь повторять за ней все слово в слово. Полагаю, сказывается ваше длительное совместное проживание в одной крохотной каюте на двоих, — с сарказмом заметил Ирв, пытаясь припомнить, как давно они начали называть минервитянина Малышом. Похоже, чуть ли не сразу после старта. Впрочем, какая разница? — Что до меня, то мне наплевать, какой спринтер из Малыша по местным стандартам, — продолжал он. — Просто я хочу знать, удастся ли мне убежать от него, когда он вздумает замахнуться в мой адрес этим своим Артефактом.

— Ну и кто здесь говорит то же, что и я? — Пэт ткнула Ирва кулачком под ребра. — Именно ту же мысль, если ты заметил, я и высказала минутой раньше. Тебе следует проводить больше времени рядом с Сарой; тогда и вы начнете вторить друг дружке. Кстати, где она?

— В каюте. Спит без задних ног. Анализ последних образцов крови и передача данных в Хьюстон отняли у нее больше времени, чем она рассчитывала. Бесконечные помехи. Эфир то и дело барахлит.

Биохимик по специальности, Сара имела к тому же ученую степень доктора медицины, а потому выполняла на «Афине» обязанности корабельного врача.

— К настоящему моменту все на этом корабле говорят одно и то же, — заявил Фрэнк.

— Причем одинаковыми голосами. — Эллиот Брэгг вплыл в рубку с грацией акулы, рассекающей спокойные воды тропической лагуны. «Если кто и приспособлен идеально для жизни в условиях невесомости, так это Эллиот», — в сотый раз подумал Ирв. Пилоту было под пятьдесят — на десяток лет больше, чем всем остальным членам маленького экипажа. Единственный профессиональный астронавт на борту, до службы в НАСА Брэгг летал на «фантомах» во Вьетнаме. Однажды, когда севернее Хайфона Эллиота сбили вьетконговцы, он, раненый, три дня провел в джунглях, пока его не подобрал спасательный вертолет.

Фрэнк рассмеялся.

— Можешь быть спокоен на свой счет, Эллиот. Уж твой-то рык никому не удастся сымитировать. Я удивляюсь, как русские умудряются понимать то, что ты говоришь. Что они думают насчет твоего произношения?

Не делая ни одного лишнего движения, пилот уверенно добрался до командирского кресла и, по-хозяйски разместившись в нем, тотчас пристегнул ремень безопасности.

— Один из них однажды сказал мне, что я разговариваю, как уроженец Джорджии. «Э-э, нет, парень, — ответил я ему, — я родом из Алабамы».

Фрэнк фыркнул, а Пэт хихикнула.

— Он имел в виду родину Сталина, Эллиот, а не штат, столица которого — Атланта, [2] — сказал Ирв.

— Не волнуйся, я в курсе, — осклабился Брэгг. — Красные, может быть, и неплохие ребята, но ведь нет ничего плохого в том, чтобы они держали меня за стопроцентного янки-болвана, верно? У старины Брэгга свои маленькие хитрости. — Он включил экран радара, на котором тут же появилось изображение «Циолковского», поднимающегося над минервитянским горизонтом.

— Как раз вовремя, — буркнул Ирв.

Брэгг кивнул.

— Пора пообщаться с нашими советскими друзьями.

Он носил короткую стрижку, когда она была в моде, не отказался от нее, когда все поголовно отращивали челки и «баки», и имел такую же сейчас, когда короткие волосы снова приобрели популярность. С одним только отличием — теперь в его «ежике» серебрилась седина. Брэгг взял микрофон.

— Здрасьте, «Циолковский», — заговорил он по-русски с сильным акцентом, но довольно бегло. — Как дела на борту?

— Все нормально, полковник Брэгг, благодарю вас. — Полковник Сергей Толмасов изъяснялся на английском, как преподаватель Оксфорда. Связываясь с советским кораблем, американцы пользовались исключительно русским языком, а экипаж «Циолковского», в свою очередь, неизменно отвечал по-английски. Холодный рассудок Толмасова вполне гармонировал с несколько вычурной аккуратностью, которую он привносил в свою английскую речь. — Рады обнаружить вас в надлежащем месте, старина.

— Взаимно, товарищ полковник, — ответствовал Брэгг.

За ту неделю, что «Афина» и «Циолковский» кружили вокруг Минервы, последний успел изменить свою орбиту несколько раз. Русские объясняли подобные маневры поиском оптимальной точки для наблюдения за Минервой. Но, судя по тому, что орбита «Циолковского» менялась только тогда, когда он находился за пределами видимости «Афины», Ирв подозревал, что «товарищи» темнят и наверняка что-то задумали. Поэтому он не стал возражать, когда Брэгг тоже начал прибегать к уверткам. «Русским коллегам тоже не грех иногда поволноваться на наш счет», — заметил тогда пилот.

— Я с нетерпением ожидаю момента высадки и окончания нашего бессмысленного патрулирования, — сказал Толмасов.

— Согласен, — немедленно отозвался Брэгг. — По крайней мере, тогда мы начнем играть в детские игры типа «пряток» и «а ну-ка догони» с аборигенами, а не друг с другом.

— … Э-э, разумеется, — ответил Толмасов после минутной паузы. — Должен вам признаться, полковник, что меня иногда сбивает с толку ваше своеобразное чувство юмора. Конец связи.

— Я и сам порой дивлюсь себе, Сергей Константинович, — с коротким смешком бросил Брэгг. — Конец связи.

Он отключил микрофон и повернулся к Ирву.

— Все эти военно-дипломатические хитрости рано или поздно сделают из меня законченного лицемера.

* * *

— … Детские игры типа «пряток» с аборигенами, а не друг с другом… — эхом повторил Толмасов слова Брэгга. — Мне это не нравится.

— Нам следует послать запись этой фразы на Байконур, — сказал Олег Лопатин. — Она весьма явно говорит о том, что американцы разрабатывают активные планы относительно населения Минервы. Полагаю, речь идет о его подчинении и дальнейшей эксплуатации…

— Не берите в голову, Олег Борисович. Полковник Брэгг просто пошутил в типичной для него алабамской манере. — усмехнулся Толмасов. На родном языке он изъяснялся без той сухощавой правильности, которая была свойственна его английскому.

Лопатин нахмурил густые брови.

— Вы не выглядели таким уверенным в отношении его юмора во время сеанса связи.

— Никогда не показывай всего, что есть при тебе, — пожал плечами Толмасов, снова напоминая самому себе, что данное правило нелишне и в его собственных отношениях с Лопатиным, сотрудником КГБ. Он вздохнул. Лопатин был асом в электронике и, по русским стандартам, неплохим компьютерщиком, а потому, находясь на борту «Циолковского», приносил известную «помощь» не только Лубянке, но и экспедиции. «Дела обстоят таким вот образом, и ничего тут не поделаешь», — мысленно успокоил себя полковник.

Толмасов оглядел отсек управления и снова вздохнул. Он понимал, что рубка «Циолковского» с ее циферблатами и круговыми шкалами вместо современных цифровых табло показалась бы Брэггу, мягко говоря, несколько старомодной. В то время как ему самому казались роскошью виденные им на фотографиях и в видеозаписях сияющие рядами зеленых цифр приборные панели «Афины». Полковник завидовал компьютерной мощи, скрытой под их сверхтвердым белым пластиком. Каждое дополнительное подключение ракетных двигателей, необходимое «Циолковскому» для смены орбиты, было вычислено еще на Земле. Экипаж «Афины» — Толмасов не сомневался в этом ни на секунду — действовал в таких случаях самостоятельно, сообразно обстоятельствам. Сказывалась и разница в подходе к работе: с первых дней освоения космического пространства советская сторона полагалась на наземный контроль куда больше, нежели американцы.

Конечно, и русские космические технологии имели некоторое преимущество перед западными. Мощные ракетоносители «Циолковского» позволили ему доставить к «Минерве» значительно больше груза, чем кораблю типа «Афина», да и система жизнеобеспечения отличалась высокой надежностью. Но, к примеру, отечественные средства обработки данных не шли ни в какое сравнение с американской аппаратурой, и это внушало Толмасову некоторое беспокойство.

Волновало его также и несомненное превосходство перед ним Брэгга как космолетчика. До зачисления в отряд космонавтов Сергей Толмасов служил в ударной авиации, где имел неплохую летную практику на «МИГ-27-х» и других штурмовых самолетах. Полковник был хорошим летчиком и сам знал это, но, в отличие от Брэгга, ему не довелось поучаствовать в боевых действиях — он оставил свою эскадрилью за шесть месяцев до того, как ее перебросили на Ближний Восток для «урегулирования» Третьего Бейрутского Кризиса, где она имела дело с «толкэтами» Шестого Флота США. И теперь он невольно прикидывал, насколько сильно скажется разница в уровне подготовки его и Брэгга, если, не дай Бог, дело дойдет до конфликта.

«Впрочем, разница не так уж и велика, — сказал себе Толмасов насколько мог уверенно. — Я смогу сделать все как надо, у меня неплохой летный опыт, у меня масса знаний по стратегическому маневрированию и ведению боя. Хотя я и не воевал». Так или иначе, этот последний пунктик сбивал полковника с толку. Как в английском, так и в русском языке есть словцо, обозначающее мужчину, который сделал все — проштудировал массу учебников по технике секса, просмотрел десятки видеопособий, — но… так и не переспал с женщиной. Девственник.

Это неожиданное и весьма нелестное сравнение повернуло мысли Толмасова в другом направлении. Он пригладил свои короткие волосы, которые, естественно, уже не смотрелись столь же аккуратно подстриженными, как в день старта «Циолковского» с Байконура. В течение восьми месяцев члены экипажа по-любительски стригли друг друга, но все равно выглядели достаточно запущенно. Впрочем, положа руку на сердце, за свою внешность Толмасов был спокоен. Он имел весьма привлекательное лицо довольно распространенного среди русских типа — живое и приветливое, из тех, в которых лет эдак до пятидесяти, а то и дольше, сохраняется нечто мальчишеское. Толмасову до пятидесяти было еще далеко.

— Я ненадолго прилягу, — сказал он Лопатину. — Немедленно вызывайте меня, если случится что-то экстраординарное. Или если придет незапланированный вызов с Земли.

— Непременно, — откликнулся Лопатин. — Отдыхайте спокойно.

В его голосе не слышалось иронии. «Циолковский», хотя и превосходящий размерами «Афину», был все же не настолько вместителен, чтобы предоставить каждому члену экипажа просторную каюту и уединение в полном смысле этого слова. Толмасова мало смущала подобная теснота. Он, сын довольно состоятельного по русским меркам человека, вырос в небольшой двухкомнатной квартирке в Смоленске вместе с братом и тремя сестрами. «Неплохая практика для будущего космонавта», — криво усмехнулся он, перебираясь от поручня к поручню по коридору «Циолковского».

Услышав шум центрифуги, полковник заглянул в один из дверных проемов и, раздвинув шторки, проскользнул в маленькую лабораторию.

— Ну что, доктор? Мы здоровы?

Вопрос, заданный самым обыденным тоном и в повседневной жизни служащий для элементарной завязки разговора, в условиях космической экспедиции имел самую серьезную подоплеку: как командир корабля, Толмасов обязан был узнавать о любых неполадках сразу.

Прищурившись, Катя Захарова сверилась с показаниями прибора и утвердительно кивнула.

— Достаточно здоровы, насколько это возможно после столь длительного пребывания в невесомости. Последняя добавка кальция в пищу подействовала лучше, чем предыдущая.

— Прекрасно. Рад это слышать. — И снова Толмасов почувствовал, что в сказанных им словах прозвучало два значения. Он без энтузиазма ожидал момента, когда вновь придется ощутить на себе силу притяжения большой планеты, хотя знал, что продолжительная невесомость отрицательно отражалась на здоровье. Кроме того… — Надеюсь, рабочий график исследований позволяет вам сделать небольшой перерыв? Я забочусь о том, чтобы мои подчиненные не перегружали себя работой сверх меры.

Катя приподняла бровь и чуть заметно улыбнулась.

— Думаю, что график позволит. Только ненадолго.

Разглядывая эту маленькую темноволосую женщину с потрясающими голубыми глазами, Толмасов уже не в первый раз задавался вопросом, действительно ли она красива. Спустя восемь месяцев полета, Катя, единственная женщина на «Циолковском», казалась ему если и не писаной красавицей, то особой весьма и весьма привлекательной… Как и остальным четырем мужчинам на борту.

Они воспользовались «позволенным графиком» перерывом в каюте Толмасова, и, по окончании любовных утех, зависли в воздухе в метре от пола — Катя не спешила разнимать ноги, которыми она в порыве страсти обхватила спину мужчины. Ее партнер крепко держался за поручень, так, чтобы они вдвоем не «выплыли» через занавеску в коридор.

— Самый приятный способ проводить время, верно? — еле слышно прошептал он.

— Я рада, что тебе понравилось, — усмехнулась Катя.

«Смахивает на супружеские отношения, — подумал Толмасов. — С той лишь разницей, что жена одна, а мужей — пятеро». Подобные мысли, как правило возникавшие после каждого «космического» соития, всегда заставляли его вспомнить об «Афине». Американцы решили проблему сексуальной разрядки во время длительных космических экспедиций, поместив на борт корабля три супружеские пары и тут же широко возвестив о новом триумфе в борьбе за равенство между полами. Толмасов отнесся к этому скептически. На Минерву должны были лететь лучшие специалисты, физически подготовленные и отвечающие самым повышенным требованиям люди, и он сомневался, что американцам удалось сформировать комбинации супружеских пар исключительно из такого материала.

В советской отборочной комиссии, похоже, думали точно так же и, со своей стороны, абсолютно не принимали в расчет неизбежных сложностей личного характера во взаимоотношениях между членами экипажа. К счастью, Екатерина Захарова оказалась прекрасным человеком — и как женщина, и как специалист. Будь она столь же раздражительной и суровой, как, например, Лопатин, жизнь на «Циолковском» оказалась бы невыносимой, если не опасной. Толмасов ласково погладил Катю по гладкой спине и благодарно улыбнулся. Женщина повела плечами и мягко отстранилась.

— Довольно, Сергей Константинович. Мне пора возвращаться к работе.

Она потянулась к небольшой сумочке, куда полчаса назад сложила одежду, и извлекла оттуда сначала трусики, потом легкий комбинезон. Между тем Толмасов куском гигроскопической ткани собрал плавающие в воздухе капельки спермы.

— Издержки невесомости, — засмеялась Катя и, быстро одевшись, выскользнула прочь.

Он одевался довольно медленно. Дело было не в естественной животной усталости: полковник был достаточно хорошо натренирован, чтобы не позволить такого рода «упражнениям» утомить его. Он просто размышлял. Вне всякого сомнения, среди членов экипажа Олег Лопатин мог оказаться не единственным, кто работает на КГБ. Существовал как минимум еще один агент — к этому обязывала сама важность экспедиции. Но кто? Катя Захарова? А почему бы и нет? Уж она-то, как никто другой, была в курсе всего, что происходило на корабле.

Толмасов усмехнулся, дивясь дикости и в то же время нормальной реальности своих размышлений. Если Катя не та, за кого он ее принимает, и его опасения ошибочны, то, кто знает, вполне возможно, она в свою очередь подозревает в сотрудничестве с КГБ его, Толмасова. В принципе, он не видел в этом ничего странного. Все было нормально.

* * *

Капля воды упала с потолка замка, Реатуру на голову. Он воздел один из глазных стеблей вверх и злобно посмотрел на ледяные отросты. Неужели уже начинается капель? Да, так оно и есть. Скоро лето.

Реатур ненавидел жару, которая непременно сопровождала лето. Ко времени его наступления ледяные инструменты таяли, и тогда приходилось доставать из хранилища каменные, как он делал в конце каждой весны.

А каменные инструменты Реатур не любил. Изготавливать их трудно, а покупать — дорого. Они не нравились и его крестьянам. Каменные орудия тяжелее ледяных, и возделывать ими поля утомительно. Реатур всегда мечтал жить в стране похолоднее, где лед остается льдом круглый год.

Даже толстые стены замка будут постепенно таять и сочиться водой на протяжении всего лета. Реатур вспомнил об одном из них, особенно знойном. Сколько лет прошло? Шесть? Нет, семь. В тот год большие куски крыши подтаяли и провалились. Были жертвы. К счастью, погибли только самки.

Ход мыслей Реатура нарушило появление в большом зале его старшего сына, Терната. Входя, тот утолщил свое тело таким образом, чтобы верхушка его головы оказалась ниже верхушки головы отца.

— Ты почтителен, — одобрительно произнес Реатур, — но я знаю, что ты выше меня.

— Да, отец клана, — Тернат придал своему телу его обычную высоту. — Снаружи ожидает самец из великого клана Скармер. Он хотел бы поговорить с тобой.

— Скармер? — Воздух с шипением вырвался из дыхательных пор под глазными стеблями Реатура. — Интересно, что ему от нас понадобилось? — Самцы из племени, проживающего на западе от Ущелья Эр-вис, появлялись в замке не часто: перебраться через каньон было нелегко. — Введи его.

— Да, отец клана.

Тернат поспешил наружу. Будучи вполне зрелым самцом, он тем не менее всегда опасался сам принимать любые, даже пустяковые решения и предпочитал обращаться за советом к отцу. Это правильно. Когда-нибудь, если он переживет Реатура, он сам станет отцом клана, но до тех пор ему во всем надлежит подчиняться старшему, как, к примеру, любой самке, только что вступившей в период почкования.

Тернат ввел скармера в зал. Западник вежливо расширился перед Реатуром, хотя, как и большинство его соплеменников, был и короче, и толще последнего. Своеобразное сочетание пухлого туловища и длинных глазных стеблей всегда внушало Реатуру мысль о трусоватой подлости самцов с западной стороны ущелья.

Все еще не придавая телу естественного положения, скармер почтительно-деловым тоном обратился к Реатуру:

— Я принес тебе, хозяин владения, приветствие от отца моего клана, Хогрэма. Мое имя — Фральк, я старший из старших в его клане.

Реатур чуть было не зашипел снова, но вовремя одумался и решил не показывать гостю своего удивления. Стоявший перед ним западник не только обладал значительной властью и являлся полномочным представителем своего племени, но и имел все шансы в будущем стать отцом клана.

— Я счастлив принять столь знатного гостя, — сказал Реатур с нужной долей вежливости в голосе. — Чем я обязан такой чести?

— Минуточку… Если позволишь, то, прежде чем перейти к сути дела… — Все шесть глаз гостя выражали некоторое смущение, за которым, впрочем, проглядывала уверенность. — Я слышал от торговцев и путешественников о странном… о Странной Вещи, которую ты держишь у себя. Могу я взглянуть на нее? Зачастую рассказы путешественников грешат чересчур буйной фантазией, но история о найденном тобой предмете меня заинтересовала, должен признать.

— Какое совпадение! Когда Тернат объявил о твоем прибытии, я как раз вспоминал то лето, когда нашел его, — сказал Реатур. — Пройди вот сюда. В знак уважения к твоему клану я даже не возьму с тебя никакой платы за осмотр.

— Как ты великодушен! — Расширившись еще больше, Фральк двинулся вслед за Реатуром и Тернатом к боковой комнате, где хозяин хранил свою странную находку.

Гость медленно обошел вокруг загадочного предмета, глядя на него четырьмя глазами; остальными двумя он, соблюдая законы вежливости, благодарно смотрел на хозяев. Реатур прекрасно его понимал. Сам он, когда нашел Странную Вещь, долго смотрел на нее всеми шестью глазами сразу, вытянув повыше самый дальний стебель. Реатур вспомнил неприятное ощущение, испытанное им тогда, — привыкший постоянно видеть все вокруг себя, он на какое-то мгновение потерял ориентацию, непроизвольно ограничив поле своего зрения одним направлением. Тем направлением, в каком воззрились все его глаза и куда ему вдруг захотелось наклониться.

Наклониться точно так же, как это сделал сейчас Фральк. Скармер заметил свою оплошность и тотчас же принял строго вертикальное положение. А потом, помедлив секунду, заявил:

— Никогда не видел ничего подобного.

— Я тоже — ни до того, как наткнулся на эту штуковину, ни после, — сказал Реатур. Почти каждый день осматривал он Странную Вещь, но никак не мог взять в толк, для чего она, собственно, предназначена. С такими острыми углами и причудливой формой, она, казалось, просто не имела права на существование. И все же существовала.

— Как ты нашел ее?

Хозяин владения рассказывал эту историю множество раз, и она ему порядком поднадоела, но, принимая во внимание положение и хорошие манеры гостя, он решил оказать ему любезность.

— Случайно. Во время охоты на носвера.

— Я слыхал о таких животных, — ответил Фральк, — но во владениях скармеров их нет.

— Вам повезло. Это отвратительные твари. Из следов я понял, что самец с целой оравой самок спустился вниз, намереваясь совершить набег на наши поля. Следы вели к холмам к востоку от замка. В то лето стояла такая жара, что я не смог найти ни одного кусочка льда или немного снега, дабы освежить рот. Пришлось лечь на землю и погрузить голову в лужу.