Глава 11

Уже чувствовалась весна. Словно бы в насмешку над ней, сквозь свинцовое небо выглянуло солнце и целый день парило так, что все многочисленные лужи и лужицы высохли, а почва, наконец, стала твердой. Еще с утра, гонимая волнением и беспокойством, она целеустремленно шла вперед, придерживая юбки и перепрыгивая через лужи, стесняясь своих замызганных грязью элегантных, как сейчас модно остроконечных башмаков с лакированными носами. Ей казалось, что каждый встречный смотрит не на нее, а именно на эти грязные туфли. К тому же волосы под модной муслиновой шляпкой вспотели, а пальто с короткой пелериной в крупную клетку (моду на них принесли венцы), теперь казалось не по погоде теплым. Отчаянно хотелось стянуть с себя перчатки, но до дома оставалось идти еще несколько минут.

Позади нее, нещадно отдувалась, пыхтела Бетси. Слава Богу, она наконец заткнулась и прекратила ныть, прося остановиться или идти помедленнее! Юбки Селины развевались, тяжелая пелерина то и дело распахивалась, шляпка вот-вот грозила свалиться назад, но она не обращала на это никакого внимания. Вперед ее гнал, словно сам дьявол. Что впрочем, было недалеко от истины — ибо всего десять минут тому назад, она заметила карету Энтони.

И почему она только думала, что все окажется не таким уж и страшным? О, сейчас она была в ужасе! Она почти и не вспоминала тот их поцелуй, из-за которого решилась на этот поступок. Да, ошибки прошлого ее ничему не научили…

Ей всегда были свойственны импульсивные поступки. Она долго не размышляла ни когда подделывала письма от Джослина к Гейл, ни тогда, когда пошла к Беа и разыграла перед той целый спектакль. И в том и в другом случае, ей казалось, что это были удачные идеи. В конечном итоге, Гейл вышла за Джослина. И это уже не ее вина, что та сбежала от мужа и теперь скрывается неизвестно где. Она много раз повторяла это про себя и уже почти в это поверила. Почти…

Завернув за угол дома, она замедлила шаг, стараясь идти респектабельней — навстречу попадались знакомые, и ей приходилось обмениваться улыбками и кивками головы. Бетси ее почти догнала, но все равно шла чуть поодаль.

— Мисс Селина, — шепотом взвывала она, — если вы хоть на чуть-чуть не остановитесь, вы пойдете до дома одна!

Селина прекрасно ее слышала, и прекрасно знала, чем ей это грозит — быть на улице одной считалось неприличным, но шаг не убавила.

— Мисс!!!

— Если ты только попробуешь отстать, — сквозь зубы, ответила ей она, — ты будешь сегодня же уволена!

Служанка замолчала, а Селина еще крепче сжала свою вязанную сумочку-помпадурку.

К черту недовольство Бетси! Уж она как-нибудь переживет ее ворчание. Сейчас она была слишком напугана, чтобы останавливаться. Какое-то время карета Тони следовала за ней, но она точно не знала, видел ли ее он или это было случайностью, однако свернув в ближайший проулок — туда, где дорога была настолько узка, что его карета не смогла бы проехать — она потеряла ее из виду. Но рисковать она больше не хотела.

Она и так, вот уже как два дня, бесцельно слоняется по паркам, навещает давно забытых знакомых, да ходит по малоизвестным магазинам — и все это ради того, чтобы избежать встречи с Тони.

Ее мать уже устала оповещать ее о его настойчивых визитах. Она каждый раз отмахивалась и придумывала себе новые маршруты, но теперь поняла — она слишком рисковала. Гораздо спокойнее отсидеться дома.

Можно сказать прислуге, что она не принимает, а лучше всего и вовсе приказать отвечать им, что ее нет дома. Он и не узнает, до поры до времени, конечно…

Селина завернула за последний угол дома, выйдя на прямую улицу и только спустя десять шагов, осознала, что перед подъездом ее дома стоит карета. И нет никаких сомнений, что это карета Энтони.

Он увидел ее и тут же вышел. Даже не дождался, пока лакей, опустит ему лестницу, а выскочил сам и прямо-таки гигантскими шагами направился к ней. Селина попятилась. Может, она еще успеет скрыться?

Но Тони не дал ей такого шанса. Настигнув ее, он крепко сжал ее руку.

— Кажется, вы хотели малодушно сбежать, моя прелесть?

Его рука крепче сжала ее запястье и он ей иронично усмехнулся. Впервые, на ее памяти, он был настолько зол.

— Э…Энтони, — промямлила Лина. — С чего вы взяли? — Она попыталась выдавить из себя улыбку, но у нее ничего не получилось — лицо словно окаменело от страха.

— Что ж, возможно мне показалось. А раз так, значит вы вовсе не против прокатиться в моей карете…

— Я не могу! — она отрицательно покачала головой и попыталась выдернуть запястье из его руки. Он видимо забыл, что держит ее. Но ее попытки не увенчались успехом. — Мне необходимо как можно скорее попасть домой…

Она даже сделала маленький шажок по направлению к дому, совсем маленький, потому что Тони, так и не выпускал ее руки. А ей не хотелось бы, чтобы со стороны это показалось кому-нибудь подозрительным. Она разлепила губы в извиняющейся улыбке:

— Так что мы могли бы позже…

— Может быть вы назначите время, когда будите готовы увидеть меня? — вкрадчиво поинтересовался Тони.

И Селина не заподозрив подвоха, согласно закивала, как китайский болванчик. О, она-то считала, что он силой потащит ее к этому «запечатанному гробу», но как видно, ошибалась.

— Да, да, может быть на неделе…

— Позвольте проводить вас хотя бы до дома. — Даже не дождавшись ее согласия, он протянул ее руку сквозь свою и намертво зажав другой ладонью, повел к дому. Она почти расслабилась, решив, что сегодня объяснение ей не грозит. Наплевать, что Тони кипит, как паровой котел, и каждое промедление будет ей чего-нибудь да стоить. Искоса взглянув на его лицо, Селина однако испугалась. В нем была такая решительная непреклонность, что казалось очень странным, что он так легко ее отпускает…

Слишком поздно она поняла, что ее обманули. Поравнявшись с каретой, Тони неожиданно подтолкнул ее к дверце и неприлично приобняв за место чуть ниже талии, прямо-таки подсадил ее вверх. Позади них взвизгнула Бетси.

— Заткнись идиотка, — Энтони повернул к ней свое разгневанное лицо и та попятилась в испуге, — нечего привлекать к нам внимание, иди в дом. А вы, моя дорогая, — он резко повернулся к Селине, которая пыталась дернуть противоположную от него дверцу, — даже и не думайте вылезать оттуда! Иначе, ручаюсь вам, вы об этом горько пожалеете.

Селина рухнула на жесткое сиденье.

— Энтони, позвольте мне взять с собой Бетси, я не могу находиться с вами одна!

— Что-то вы поздно об этом вспомнили, милая. Вам не кажется, что соблюдать приличия уже поздновато, тем более что внутри у вас растет наш ребенок!

Глаза Бетси и так круглые, округлились еще больше, она возмущенно вздохнула и застыла словно соляной столб. Энтони, не обращая на ту никакого внимания взлетел на облучку, хлопнул дверцей, и велел трогать. Высунувшись в окно, Селина успела скороговоркой проговорить, что вскоре вернется… Карета сделала крутой вираж, так что Бетси оказалась с противоположной стороны от ее окна, и Селина не удержавшись плюхнулась на сиденье. Она гневно посмотрела на Тони, словно он был виноват в том, что она так неудачно приземлилась. И уже через мгновение, она жалела, что не приказала глупой Бетси, молчать и беспокоить мать. Если служанка проболтается, мать наверняка хлопнется в обморок, узнав, что ее дочь «ждет» ребенка…

— Итак?!

Тони грозно рассматривал ее, словно некого противного червя и его напрягшаяся челюсть говорила о крайней степени ярости. Почему-то некстати вспомнилось его прозвище «Дьявол» — так его называли взбалмошные романтичные девицы, но сейчас это прозвище не казалось ей романтичным.

— Это что же, похищение? — Селина откинулась на неудобную спинку волосяного дивана.

— Хватит строить из себя неизвестно чего! — рявкнул Тони, взбешенный ее невозмутимым видом. — Отвечайте, что эта за чушь о нашем ребенке?

— Не понимаю о чем вы. — Она отвернулась к окну и стала наблюдать за проплывающими мимо домами. Но уже через мгновение вскрикнула, когда Тони схватил ее за предплечья и что есть силы затряс.

— Чертова кукла, вы сейчас мне все расскажете или клянусь, я выбью из вас всю правду!

Селина опять вскрикнула. Он оттолкнул ее от себя.

Вид она имела весьма плачевный — банты шляпки все еще крепко держались, тогда как сама шляпка съехала в бок, испортив прическу, так что несколько локонов неряшливо упали ей на лоб и глаза. Дрожащими руками развязав ленты, Селина стянула ее с головы, поправила волосы и вновь начала одевать шляпку… Энтони мрачно наблюдал.

— Вот уж не думала, что вы будите применять силу. — Не смотря на возмущение, ее голос предательски дрожал от обиды.

— Зачем вы сделали это? Ну, зачем? Вы понимаете, что своей ложью разбили ее жизнь?

Перед ее глазами тут же встал образ Беатрисс. Этой хладнокровной сучки Беатрисс, которая рассмеялась, услышав ее рассказ. Она рассмеялась, а потом отвернулась от нее, подойдя к портрету своих погибших родителей и надолго застыла Только потом, когда это все закончилось, Селина поняла, что та смеялась вовсе не над ней…

— Зачем вы наговорили эту чушь?

Энтони упорно спрашивал ее, а она также упорно молчала.

— Вы отняли у нее последнее, понимаете? Вы отняли у нее веру в меня.

Он что-то еще говорил и говорил ей, но Селина молчала.

Что она может сказать ему, когда он в таком состоянии? Признайся она в истинных причинах, он тут же отвергнет ее. Его не затронут ее искренние признания в любви. И ему будет все равно, что она напрасно прождала четыре года, пока он обратит на нее свое внимание. О, она готова была подождать и еще, но только он всерьез решил жениться.

Энтони неистововал, а она, словно бы отключившись, упрямо вспоминала их единственный, тот самый, неповторимый поцелуй, когда он целовал ее…

Они гуляли по зимнему саду. Пожаловавшись на холод, она попросила его принести ее шелковую шаль. Тони подошел сзади, начав укутывать ее плечи, и неожиданно повернув голову, она поцеловала его прямо в губы. Это был всего лишь порыв. Чувство, которое она упорно сдерживала на протяжении нескольких лет.

Он легонько отстранился, только на дюйм, продолжая держать руки на ее плечах. Его губы слегка кривились, но Селина боялась смотреть в его глаза и не отрывала взгляда от этих губ, наблюдала за тем, как они произносят слова.

— Вы не находите, что это слишком неудобная поза для поцелуя? — прошептал он. Селина слегка отвернула голову, так что его губы почти касались ее уха. Он положил ладонь на ее щеку и вновь развернул ее лицо к себе. Поцеловал опять, тем же легким, ничего не значащим поцелуем. — Я так подозреваю, что за пальмой прячется очередной ваш надоедливый поклонник?

Селина прикрыла глаза ресницами, так чтобы он не смог прочесть в них правду и солгала:

— Да…

Он усмехнулся, той самой, хорошо знакомой ей улыбкой от которой у нее всегда сосало под ложечкой. А потом начал отстраняться.

— Не могли бы вы поцеловать меня по-настоящему? — она сама не знала, как ей удалось выговорить это.

— Вы знаете, что такое настоящий поцелуй?

— Определенно, — пробормотала она, и со всей страстью впилась в его губы.

Он был удивлен, но недолго. Решив, что работает на публику, Тони охотно впустил в свой рот ее язык и даже повернул ее к себе поудобнее, так, что теперь она стояла, касаясь его своей грудью.

Они долго-долго целовались. Страстно. Как настоящие любовники, изголодавшиеся друг по другу. В этом поединке участвовали только губы, он не трогал ее руками, безвольно, почти невесомо держа их на ее талии. А ей хотелось большего. Она сама прижималась к нему, тершись выставленной напоказ грудью о его сюртук, чувствуя шершавую ткань сукна и золотые пуговицы. Ее безумно дорогая шаль упала с плеч на землю, но ее это не волновало…

— Мы сейчас же поедим к Беа, и вы во всем ей признаетесь. — Вклинилось в ее мозг его резкое приказание.

Селина моргнула.

— Я не куда не поеду!

— Еще как поедите!

— Как вы не понимаете! — Селина в ярости сжала ремешок помпадурки.

Не будет она унижаться перед этой Беа! Да ни за что на свете! Чего ей стоило врать той, глядя ей в глаза и униженно умолять расторгнуть помолвку.

— Я никуда не поеду, а если вы силой заставите меня, то клянусь вам, я выставлю вас полным дураком! Я буду утверждать, вы слышите, я буду утверждать, что у меня от вас ребенок!

— Только посмейте!

— Да, да, еще как посмею! Я расскажу ей о том, как вы меня соблазнили, как целовали в саду и вы знаете, что у меня найдутся свидетели.

— Ах, ты стерва!

— Будите оскорблять меня, я расскажу ей, как вы насмехались над ней за ее спиной. Везите меня к ней, я с радостью выложу ей…

Он дал ей пощечину. Не больно, но она заставила ее замолчать. На ее глаза навернулись слезы.

— Бессердечная стерва! Вы понимаете, что теперь никто не захочет жениться на ней?

Прижав руку к щеке, Селина презрительно возразила:

— Еще как захочет, у нее столько денег, что она никогда не останется старой девой! — Заметив, что от ее слов, он только скривился, добавила: — Да присмотритесь к ней повнимательнее — она же сама не хотела за вас замуж!

Тони мрачно смотрел в окно. Мимо проплывали ухоженные фасады домов, разодетые дамы, обрадовавшись хорошей погоде наконец-то вытащили на свет свои светлые шелковые зонтики[1] — там, за окном, все дышало умиротворенностью. В его же душе, зрело желчное желание убить сидящую напротив него красавицу.

Самодовольная, себялюбивая, заносчивая — в ней не было и грамма доброты, чего уж там говорить о жалости. Вместо того, чтобы устыдиться, почувствовать раскаяние, эта стерва смело возражала ему на все его претензии и даже угрожала. У него иссяк словарный запас, в его голове никак не укладывалось, как можно было быть настолько жесткой — эта же вертихвостка, сидела с непрошибаемым видом.

И как его угораздило связаться с ней?

Поначалу, едва познакомившись с ней, она его забавляла. Он видел насквозь всю ее коварную натуру — это жадное стремление повелевать, утвердиться, показать себя. Он походя разбивала мужские сердца. Если у нее было настроение, она могла поощрить, если такового не оказалось, могла запросто уничтожить. За свою жизнь он насмотрелся на таких вот женщин. С годами, жизнь их пообтесывала, а если этого не делали трудности, то за них справлялись года — старея, они теряли свою силу, и вот тогда они становились жалкими старухами, упорно стремящимся молодиться. Но эта была еще молода, так молода, что порой ему хотелось как-то повлиять на нее, остановить, заставить оглянуться…

Они подружились. Эта была странная дружба — он вел себя с ней по-отечески, скорее иронизируя над ней, чем проявляя заботу, с ее же стороны это было тщеславие. Поначалу, она пыталась кокетничать. Он впрямую высмеивал все ее уловки, не реагировал ни на ее румянец, ни на взмах прекрасных ресниц, ни на лесть, которой она пыталась опутать его мозг. Затем она успокоилась и перестала изображать из себя милую молодую леди — каковой она не являлась. Теперь она могла в открытую признаться, что некий мистер Х, не смотря на все свои миллионы, действительно болван, а прелестная мисс К., которой восхищается половина Лондона, ей и в подметки не годится. Он видел все ее недостатки и тем не менее ему доставляло удовольствие ее общество. До последнего времени…

Месяц назад, их отношения вышли за рамки допустимых. Он и сам не знал, что послужило тому причиной. Наслаждаясь приятной умиротворенностью, вдыхая в себя запахи зимнего сада, он рассказал ей о том, что наконец, женится. Она поздравила его. В тот вечер на ней было довольно открытое платье — небольшие рукава буфом из прозрачного газа и почти обнаженные плечи. Он любовался ее кожей. Да он всегда ею любовался. Любил смотреть на ее плавные движения, знал, что означает каждый взмах ее головы. Любил ее запах — нежный, лимонный, едва уловимый. На скамье лежала ее шаль, она попросила принести ее.

А потом она поцеловала его. Неожиданно и робко. Ему захотелось рассмеяться, высмеять ее, заставить отодвинуться, но она начала действовать так ловко, что он обо всем позабыл. Какого черта, подумалось ему тогда. Какого черта, ведь он еще не женат…

Почему тогда он не подумал о Беа? Сейчас он о ней думал. Он до сих пор видит ее глаза — огромные, в которых так и плескалась горечь, наполненные разочарованием и… тоской. Она никогда не смотрела на него так. Сколько он себя помнил, Беа всегда была на его стороне, она была его тылом, его другом, его невестой, почти женой.

— Если бы ты только дал понять, Тони… Мне противно, что за моей спиной, ты заводил интрижки. Как ты мог?! Она же девушка из приличной семьи!

Даже обвиняя его в мнимом предательстве, Беа, сочувствовала этой змее, что сейчас самодовольно заявляла, что расскажет его невесте «всю правду». Какую правду, когда он даже не притронулся к ней, хотя видит Бог, у него было такое желание!

Он был слишком поражен ее обвинениями, чтобы понять, что она не верит ему. Беа твердо отказалась от женитьбы, смертельно холодным тоном заявив, что сейчас в этом уже нет нужды. Он разозлился, обещая притащить к ней эту мерзавку и заставить в его присутствии повторить всю ту ложь, что она наговорила ей. Но Беа только покачала головой.

— Уходи. Я не хочу тебя видеть. Позаботься лучше о своем ребенке…

Прямо от нее он помчался к Селине, но прошло целых два дня — два дня!, пока ему удалось отыскать эту сучку.

— И долго мы так будем ездить по кругу?

Тони оторвался от окна и взглянул на Селину. На него в упор смотрели самые изумрудные глаза, которые он когда-нибудь видел. С таинственным продолговатым разрезом и темными длиннющими ресницами. Ему вновь захотелось убить ее.

Выхода нет. Как он сам этого не понимал?

Беа действительно не стремилась за него замуж. Не даром она откладывала женитьбу, а он ей это позволял. Он сам не мог представить ее в качестве собственной жены. Они были друзьями с самого детства — они вместе росли, вместе проводили каждое лето, их связывало какое-то дальнее родство, их родители были лучшими друзьями. Их столько связывало — воспоминания, проделки, образ мыслей, привязанность, любовь… но только не страсть. Он никогда не мог представить Беа в постели, нет он пытался, не раз и не два, но он просто не мог.

В то время, как эту, смотрящую на него с торжеством хладнокровную стерву, он запросто, хоть сейчас, мог представить постанывающую от страсти в его объятьях, и что самое омерзительное… он был бы этому рад.

Да, да, подспудно, на протяжении всех этих лет, он желал эту девушку…

— На Портмен-сквер! — каким-то скрипучим голосом приказал он кучеру в окошечко и вновь отвернулся к окну.

Ему надо поговорить с Беа. Если он жениться на этой мерзавке, репутация той будет уничтожена. Он был готов скрыться в какой-нибудь глуши, скрывая собственную женитьбу и ждать до тех пор, пока Беа не найдет себе достойную замену. Разрыв помолвки будет естественно только по ее желанию, что собственно и правда, сам бы он на такое никогда не решился.

Понадобиться время, что общество убедилось, что именно Беа отказала ему. Селину надо будет отправить подальше, чтобы та и носа своего не показывала. Затем он присоединиться к ней, они поженятся, но даже если им потребуются годы, даже вся жизнь — они не вернуться в Лондон, как муж и жена до тех пор, пока Беа не выйдет замуж. Это единственное, что он мог сделать для нее в такой ситуации.

Просчитывая свои дальнейшие действия, Тони и не заметил, как они подъехали к кирпичному особняку на Портмен-сквер. Он вышел из кареты, игнорирую слегка испуганный возглас Селины: — Что ты намерен делать? — и направился к ее дому, ведя ту под руку.

Лакей, открывший им дверь, все знал. Тони сразу заметил его испуганный взгляд на безупречно тонкую талию его будущей жены, словно боясь увидеть признаки беременности. Селина покраснела, пожалуй впервые за сегодняшний день.

— Я желаю поговорить с миссис Монтегью.

— Энтони, — испуганно подскочила Селина, — я считаю, что чем меньше людей будет знать, тем лучше это для вас. Мне конечно все равно, однако я…

— Наедине!

Ему навстречу уже шла сама Алисия. Кружева на ее пышном чепце раздувались в разные стороны, она стискивала руки в кружевных митенках и была готова к самому худшему. В коридоре пряталась испуганная Бетси…

Глава 12

Сбросив с плеч роскошную бархатную тальму[2], которую тут же подхватил предусмотрительный лакей, Гейл, уверенным шагом, начала подниматься по широкой лестнице, ведущей в бальный зал.

Сквозь прорези маски, она внимательно разглядывала присутствующих.

Глупая идея, отыскать малознакомого, почти неизвестного человека на карнавальном балу. Фантазия присутствующих была такова, что и родная мать, не узнала бы собственного ребенка, что уж там говорить об остальных. Но другого выхода у нее не было.

На ней самой был костюм наяды: легкая серебристая ткань со всполохами нежно зеленого и голубых цветов. На полуобнаженных плечах и груди, красовался ансамбль в виде капелек воды из бриллиантов. Такой наряд в молодости могла носить ее мать — тогда женщины могли позволить себе ходить в облегающем нижнем белье и просвечивающихся платьях, позволяющих видеть это самое облегающее белье, и демонстрировать вырезы чуть ли не до пупка… Но сколько Гейл не пыталась, ей была трудно представить Эмму в чем-нибудь вроде этого. Ее собственное платье, конечно же, не было прозрачным, даже рукава-буфы, пусть и крошечные, были не из газа, да и юбка не по моде почти волочилась по земле, однако вырез платья… Вырез платья оставлял желать лучшего. На ее беду, в салоне мадам Пуарье, было всего лишь одно готовое платье подходящего размера. Хоть как-то спасал парик из распущенных длинных волос голубого цвета, да бриллиантовый гарнитур, щедро закрывающий большую часть полуобнаженной груди.

Несмотря на самоуверенную походку, с которой она плавно поднялась в зал, ее одолевала нерешительность. Вот уже два года, как она не появлялась в Лондоне. Здесь, она всегда чувствовала себя слегка неловкой, слегка немодной и почти всегда незаметной… Только лишь на краткий миг, на какие-то недели, она позволила себе вообразить, что все может измениться и она тоже может кому-нибудь нравится, и вот к чему все это тогда привело…

Сегодняшний вечер — это не триумфальное возвращение, она все также стремилась сохранить инкогнито, опасаясь среди моря масок и карнавальных костюмов разглядеть знакомое лицо, которое внезапно, по странной прихоти узнало бы ее. И хотя она не изменилась — за два года с ней не произошло волшебного превращения в прекрасного лебедя, — Гейл все-таки трудно было представить какого-нибудь знакомого, кто мог бы узнать ее в таком «развратном» наряде. Но… чего в жизни не бывает.

Холодок, что щекотал что-то внутри нее, все не исчезал, однако она спокойно оглядела оживленный зал, ища знакомую фигуру немного неуклюжего мистера Эллиота.

Вечер обещал быть насыщенным. Море лиц и кричащие костюмы — здешняя публика уже давно была навеселе. Кое-кто танцевал, кто-то стоял отдельными группками. Проходящий мимо нее симпатичный паяц в голубом костюме, задержал на ней свой пристальный пылкий взгляд, но Гейл искала глазами другого…

Сюда ее привело любопытство. Ей хотелось своими глазами взглянуть на человека, который по неизвестной ей причине решил разрушить то, что она с таким трудом и так долго создавала…

После побега из Мейдстон-хауса, обосновавшись в Уотфорде, она вовсе не сидела там сложа руки и не горевала по поводу своего неудавшегося брака. О, нет! Она тут же взялась за обустройство своей новой жизни, решив придать ей новый смысл, и как следствие всего этого, стала хозяйкой фабрики по производству тканей, знаменитого на весь город ателье и престижного пансиона. Не плохо за какие-то два года! Правда стоит уточнить, что в последнее время ее преследуют неудачи, и знаменитое ателье перестало быть знаменитым… Но все поправимо, стоит только найти негодяя, который приложил ко всему этому руку, и она восстановит свою былую репутацию!